Текст книги "Парижская трагедия. Роман-аллюзия"

– Истинный ценитель вашего творчества. – Под тусклый свет уличного фонаря вышел молодой и невероятно красивый юноша лет двадцати пяти. У него были длинные ухоженные волнистые волосы каштанового цвета, спадающие на расправленные плечи, выразительные желтые глаза, тонкий прямой нос, ярко выраженные скулы и острый подбородок. Молодой человек был одет в дорогой черный камзол с золотистой строчкой, из-под которого выглядывала белая шелковая рубашка, а воротник скрепляла янтарная брошь в виде змеиного глаза. Незнакомец держался с аристократичной непринужденностью – идеальная осанка, слегка прикрытые глаза, манерные жесты и едва заметная ухмылка. На фоне парижских трущоб этот ухоженный красавец смотрелся совершенно не к месту.

– Моего творчества? – Гренгуар застыл не в силах отвести от очаровательного незнакомца взгляда. – О чем вы говорите, месье?

– Ваши стихотворения. Они прекрасны, – юноша приблизился к Пьеру, по-отечески положив свою руку ему на плечо, и заглянул в его глаза.

– Что? Нет! Вы меня с кем-то перепутали. – Горе-поэт совершенно искренне был уверен в произошедшей ошибке.

– Я вас ни с кем не перепутал, месье Гренгуар. У вас очень большой потенциал.

– Вы издеваетесь? Это розыгрыш? Я не понимаю. – Пьер боялся даже на секунду поверить в серьезность сказанных этим благородным юношей слов.

– Нет, mon amie, я говорю истинную правду. Ваш потенциал безграничен, а ваш талант граничит с гением. Ваши произведения…

– Они ужасны! – не выдержал Гренгуар. Он так долго не мог с этим смириться, а теперь, когда через боль и страдания сам все осознал, ему вновь пытаются дать надежду. – Все так говорят.

– Значит, все ошибаются, – совершенно спокойно, все с той же легкой улыбкой, произнес незнакомец. – Людям, вообще, свойственно ошибаться.

Пьер, не моргая, смотрел в желтые глаза юноши, словно пытаясь найти в них подвох. Что-то, что сможет объяснить, зачем он все это говорит.

– Поймите, mon cher, ваши стихотворения не идеальны, но, сколько в них энергии, сколько чувств. Это шедевры, которые нужно вложить в правильную форму и тогда они изменят весь мир, – незнакомец словно гипнотизировал юного горе-поэта. – И я здесь, mon amie, чтобы помочь тебе с этим.

– Помочь? Но как? Кто вы? – Гренгуар был совершенно сбит с толка – его сердце безумно хотело верить словам благородного юноши, в то время как мозг, всячески отметал эти мысли, боясь вновь поддаться искушению, поверить в свою мечту, и вновь разочароваться в себе.

– О, mon cher, я тот, кто может дать тебе все, чего ты только можешь пожелать. Если, конечно, тебе это все еще нужно? – незнакомец все глубже проникал в разум Пьера.

– Нужно! Но как? Вы поэт? Вы будете меня учить? Вы так и не назвали свое имя, – юный Гренгуар поддался искушению, но сомнения не покинули его.

– Люди называют меня по-разному, но мне больше всего нравится имя – Люцифер, – все с той же милой улыбкой ответил незнакомец и изобразил легкий поклон.

На лице Гренгуара отобразилось смятение. Он смотрел на благородного юношу и ждал, что тот рассмеется или скажет, что пошутил, но он продолжал молчать.

– Люцифер? – прервал молчание озадаченный Пьер. – Как Дьявола?

– Дьявол, Сатана, Шайтан. К чему эти формальности? – как ни в чем не бывало, продолжал желтоглазый юноша. – Ведь единственное что имеет значение, это то, что я хочу помочь. Дать тебе то, чего ты так страстно желаешь – признание.

– Вы шутите? Правда, месье? – Гренгуар попытался изобразить на лице что-то вроде улыбки, но из-за сильного напряжения это вышло крайне неловко.

– Я разве похож на шутника? – улыбка исчезла с лица благородного юноши, и он еще ближе наклонил голову к горе-поэту, заставив того вплотную прижаться к стене. – Видишь ли, mon cher, дело в том, что для проведения сделки я обязан убедиться, что человек точно знает с кем, он заключает этот договор, иначе он не будет считаться действительным. Только поэтому я с тобой так откровенен.

Страх охватил все существо Гренгуара, и он против своей воли вновь заглянул в глаза незнакомца и увидел в самой их глубине языки адского пламени. Пьер почувствовал жар, исходящий от желтоглазого юноши и его дыхание обожгло ему лицо. Ужас сдавил грудь горе-поэта, а сердце камнем рухнуло вниз живота. Гренгуар чувствовал, как пульсирует кровь в его висках, а перед глазами стали появляться черные точки. И вот он уже смотрит на мир через небольшое окошко, словно из самой глубины своего сознания и все происходящее кажется дурным сном. Ноги Пьера подкосились, и он бы сполз по стене на землю, но Люцифер успел подхватить обмякшего горе-поэта и удержать в вертикальном положении.

– Вот только для обмороков сейчас не время, mon cher. Ты в шаге от исполнения всех своих мечтаний, – дьявол прижал Гренгуара к стене и принялся хлестать его по щекам, чтобы привести в чувство. – Я понимаю, что на осознание всего этого тебе нужно время, но у меня его очень мало. Видишь ли, не могу я надолго отлучаться из преисподней. Там грядет война, поэтому давай уже возьми себя в руки и обсудим нашу сделку.

После очередного шлепка по щеке, взгляд Пьера прояснился, и он вновь ощутил собственное тело. Словно вынырнув из-под воды, Гренгуар изо всех сил втянул ртом воздух и оттолкнул от себя Люцифера. Полностью дезориентированный горе-поэт, опираясь на стену, постепенно приходил в себя, пытаясь осознать, что произошло. Он вновь поднял взгляд на желтоглазого юношу, который с легкой ухмылкой наблюдал за ним.

– Нет! Ни за что! Никогда! – выпалил Пьер. – Ты от меня ничего не получишь, Люцифер!

– Ну вот, – расплылся в широкой улыбке дьявол, – наконец мы перешли к переговорам.

– Нам не о чем говорить! Я не стану слугой сатаны! – Гренгуар рухнул на колени, закрыл глаза и молитвенно сложил руки. – Под Твою защиту прибегаем, Святая Богородица. Не презри молений наших в скорбях наших, но от всех опасностей избавляй нас всегда, Дева преславная и благословенная. Владычица наша, Защитница наша, Заступница наша. С Сыном Твоим примири нас. Сыну Твоему поручи нас. Сыну Твоему отдай нас. Аминь.

– Потрясающе! – воскликнул дьявол и принялся аплодировать. – Истинный христианин. Это действительно было очень мило, но вряд ли исправит тот факт, что твоя жизнь наполнена болью, страданиями и презрением. Все чего ты так жаждешь, никогда не будет принадлежать тебе, и все твое существование лишено и малейшего смысла. Но зато твоя душа полна верою. Бессмысленной. Бесполезной. Беспощадной.

Пьер открыл глаза и посмотрел на Люцифера снизу вверх.

– Моя боль закончится вместе с жизнью, но душа бессмертна. Она обретет блаженство в раю.

– Серьезно? В раю? – дьявол игриво насмехался над испуганным юношей. – А ты, смотрю, чертовски самоуверен, mon amie. Там же очень строгий конкурс. Понимаешь? Будет очень обидно прожить в мученьях здесь, так и не познав счастья, а после смерти встретить всех своих демонов там, в аду.

– Я соблюдаю Божьи законы…

– Уверен? Что-то среди них я не припоминаю зависть, гнев, уныние, высокомерие. Ах, да! Это же все перечень смертных грехов, которые так близки твоей персоне, mon cher. Я это знаю, а значит и Он тем более.

Гренгуар почувствовал жуткий холод в груди, словно дьявол влез к нему в душу, сея зерна сомнений.

– Я раскаюсь! – с вызовом воскликнул Пьер, и Люцифер рассмеялся в голос.

– Истинный христианин. Грешим-грешим и уповаем на покаянье. Тебе самому не кажется это все крайне шаткой стратегией. Хоть одна твоя надежда оправдалась?

Гренгуар невольно задумался и не нашел что ответить.

– Довольно этих пламенных и ничего не стоящих речей, – Люцифер сел на корточки перед стоящим на коленях юношей, чтобы вновь заглянуть в его черные полные боли и сомнений глаза. – Кто я такой, чтобы пытаться переубедить тебя в твоей вере и твоих взглядах? Ты мне симпатичен именно тем, что свято веришь в то, что делаешь, и потому моим единственным желанием является помочь тебе достичь своих целей.

Зрачки Гренгуар недоверчиво бегали из стороны в сторону, боясь вновь погрузиться в лаву огненных глаз Люцифера.

– Я наделю тебя настоящим поэтическим гением, и ты сможешь рифмовать все, что пожелаешь и обрамлять свои стихи в любую самую сложную и необычную форму. Твои творения покорят каждого, чьих ушей коснется их слог. Они будут, затаив дыхание, впитывать каждую строфу твоих произведений, а восторг и восхищение станет неотъемлемым послевкусием каждого прочтения этих шедевров. Ты получишь все и даже больше.

Бархатный голос дьявола теплом разливался по венам завороженного Пьера, и на его лице появилась блаженная улыбка.

– Все те, кто смеялся тебе в лицо, унижал и издевался над тобой, mon cher, падут ниц перед твоим талантом, и он наполнит их душу светом прозрения. Они будут рукоплескать тебе, ловить каждое твое слово, каждый твой жест. Будут носить тебя на руках и даже умирать за возможность прикоснуться к прекрасному. Они будут жаждать твоих стихотворений, словно поцелуй Бога, словно глоток свежего воздуха, словно ласок прекрасных дев. Ты станешь их маяком в этом мрачном и несправедливом мире. Ты поведешь их сквозь мрак к свету и даруешь бессмертие их душам, блуждающим на дне этих пропитанных грязью трущоб. Ты будешь их кумиром. Их Богом.

Гренгуар все глубже погружался в бесконечную фантазию полную блаженства. Он словно был опьянен. Каждая клетка его мозга была переполнена эйфорией. Каждая ниточка его души трепетала от восторга, создавая прекрасную симфонию наслаждения.

– Но самое главное, – не останавливался искуситель, – твои родители будут гордиться тобой. Мечта твоей матери сбудется, а вечно осуждающий отец, осознает, как он был неправ. И ваша семья вновь будет вместе, но самое главное – будет счастлива. Разве ты не хочешь услышать, как они вновь назовут тебя «сынок», почувствовать, как мать прижмет тебя к своей груди и расплачется от счастья, а отец, нежно потрепав своей огромной рукой по твоей голове, во всеуслышание с гордостью скажет: «Это мой сын!»?

– Я согласен! – Пьер уже без страха, но с нетерпением смотрел на Люцифера. – Я согласен! Что я должен сделать?

– Правильное решение, – торжествующая улыбка легла на губы дьявола. – Ну, для начала, я думаю, нам лучше встать, mon cher.

Люцифер выпрямился во весь рост и протянул руку, все еще стоящему на коленях, Гренгуару. Горе-поэт схватил дьявола за ладонь и почувствовал, как смирение и покой охватили все его нутро. Пьер поднялся на ноги и впервые почувствовал в себе полную уверенность. Никаких сомнений, никакого страха, волнения и терзаний – всего того, что преследовало его с того самого момента, как он избрал для себя путь поэта.

– Прекрасно. А теперь к делу, – потирая ладони, произнес Люцифер. – Условия договора просты: я наделяю тебя поэтическим гением, а ты отдаешь мне свою душу. Все предельно просто и честно.

– Это значит, что после смерти, моя душа попадет к тебе в ад? – совершенно спокойно уточнил Гренгуар, словно речь шла о продаже кукурузных семян.

– Что? После смерти? Нет, конечно. Это прошлый век. Видишь ли, mon cher, когда-то я заключал подобные сделки, но после того, как пара проходимцев смогла найти лазейки, дабы их души, проданные мне, воспарили в рай, я прикрыл эту лавочку.

– Не понимаю. Тогда как состоится наша сделка?

– Проще простого. Я сразу заберу твою душу, оставив тебе лишь ту малую часть необходимую, для поддержания жизни в твоем теле.

– Получается, я продолжу свою дальнейшую жизнь уже без души? – не то чтобы это сильно заботило Гренгуара в этот момент, но вопросы вставали сами собой.

– А ты сообразительный, – дьявол расплылся в белозубой улыбке. – И здесь мы переходим к еще одному бонусу, который ты получишь от нашей сделки, mon cher. Бессмертие и вечную молодость.

– Бессмертие? – озадаченность Пьера сменило приятное возбуждение от одной только мысли о бесконечной счастливой жизни. – Довольно большой бонус.

– Почему бы и нет? Получив сейчас твою душу, твоя жизнь теряет какую-либо ценность для меня. Так что живи в свое удовольствие. Ну, так что? Тебя все устраивает?

– Да, – коротко ответил Пьер и приготовился, не зная, чего ему сейчас ждать. – Я готов.

– Хорошо. Тогда скрепим наш договор рукопожатием.

Гренгуар, не задумываясь, протянул Люциферу руку. Дьявол схватил его за запястье и резко полоснул своим ногтем по его ладони. Пьер вскрикнул, но больше от неожиданности, чем от боли, и рефлекторно сжал кулак.

– Ну ты же не пожалеешь несколько капель крови для своей мечты? – с хитрой улыбкой спросил дьявол.

Где-то очень глубоко в подсознании Пьера в последний раз вспыхнуло и тут же угасло понимание того, что он поступает неправильно, и юноша вновь разжал кулак.

Все случилось в тот же миг. Порезанная ладонь человека соприкоснулась с ладонью дьявола. Их пальцы крепко сжали друг другу кисти. И жуткая боль, которой еще никогда не испытывал живой человек, пронзила все тело Гренгуара. Его спина выгнулась, из глаз полных беспощадного ужаса, словно искры, брызнули слезы, а из груди вырвался нечеловеческий крик. Пьер буквально чувствовал, как его душа рвется на части. Все его тело извивалось в конвульсиях, а голова разрывалась от оглушительного звона. Но вдруг, все закончилось. Рукопожатие разорвалось и новоиспеченный поэт, лишенный сил, рухнул на землю, едва сохраняя сознание.

Люцифер достал из кармана камзола белый кружевной платок и вытер испачканную кровью ладонь. Пьер недвижимо лежал у его ног, глядя пустыми черными, как бездна, глазами в низкое ночное небо Парижа. Казалось, что поэт не дышит и только легкое вздымание груди, давало понять, что жизнь продолжает пульсировать в его теле. Дьявол медленно обошел обессиленного Гренгуара и вновь опустился на корточки рядом с головой бездушного поэта, продолжая тщательно вытирать окровавленным платком свою ладонь.

– Знаю, сейчас ты ощущаешь невыносимую пустоту в своем сердце. Тебе кажется, что что-то крайне важное силой вырвали из твоего тела, и внутри зияет огромная дыра, которую ничем нельзя заполнить. Это причиняет невероятные неудобства и вселяет ужас, но скоро все пройдет, и ты сможешь в полной мере наслаждаться обновленным собой.

Из груди Пьера вырвался сдавленный хрип, словно предсмертный крик, но ни одна мышца его тела не шелохнулась.

– И еще, я забыл тебе кое-что сообщить. Так как теперь я твой хозяин, у меня будет к тебе одно небольшое задание. Я бы даже назвал это просьбой. Тебе надо будет присмотреть здесь за кое-кем. Вы скоро встретитесь, и ему нужна будет твоя помощь, чтобы он смог реализовать свой потенциал. Это очень важно, ведь у меня на него, как и на тебя, возложены большие надежды и будет очень прискорбно, если ему кто-нибудь помешает. А когда я скорблю, со мной скорбят все, кто не смог оправдать моих надежд. – Люцифер аккуратно вытер платком пот со лба опустошенного Гренгуара и затолкал кусок кружевной ткани во внутренний карман его фиолетового пальто. Дьявол выпрямился во весь рост и с легкой ухмылкой осмотрел свое новое детище.

– Ну, а мне пора. До встречи, mon cher. Au revoir.

И Люцифер растворился в воздухе, оставив Гренгуара лежать на холодных камнях мощеной улицы и свыкаться со своей новой ролью в дьявольском театре человеческих трагедий.

Ад

– Невероятно! Я даже представить подобного не мог. Я… я… мне очень жаль, – мысли Феба хаотично разносились под сводами пещеры. Он был не в силах отвести взгляда от Пьера, на лице которого отражалась вся боль тех дней. Было видно, что ему тяжело возвращаться к этим воспоминаниям и на глазах полицейского выступили слезы сочувствия.

– Я сам виноват. – Пьер сильнее сжал губы, и шепот его мыслей прозвучал еще тише обычного. – Я ошибся, но это был мой выбор. Только мой.

– Я думаю, что пора завершать наш ностальгический вечер. У нас еще куча дел и мало времени, – жуткий шепот Гренгуаровских мыслей разрушил всю атмосферу трагедии судьбы молодого поэта. – Если вы, конечно, не против, мои сентиментальные друзья.

– Я только одного не могу понять… – Шатопер никак не мог выкинуть из головы историю Пьера.

– Серьезно? Только одного? – издевательски прошипел Певец Парижа. – Неужели на тебя вдруг резко снизошло озарение, mon cher, и у тебя остался всего только один вопрос?

– Ваши… твои родители? – полицейский обратился к Пьеру, пропустив мимо ушей насмешку поэта. – Они…

– Я убил их, – с легким раздражением вперед своей души ответил Гренгуар.

– Из-за меня. – Пьер закрыл лицо ладонями и разрыдался.

– Но почему? Зачем? Я не понимаю. – Феб был растерян и перевел взгляд на поэта. – Зачем ты это сделал?

– Люцифер обманул меня. Лишил всего. И виновные в этом понесли справедливое наказание, – совершенно спокойно, как само собой разумеющееся, объяснил Певец Парижа.

– Обманул тебя? Но как? Он дал тебе все что обещал. Ты бессмертен и не постарел с тех пор ни на день. А твои произведения навсегда войдут в историю, как величайшие шедевры поэзии всех времен и народов.

– Если бы мысли умели смеяться, ты сейчас бы услышал оглушительный хохот, – с улыбкой от уха до уха Гренгуар смотрел на Шатопера своими черными бездонными глазами. – О, мой наивный, le petit garcon1010
  Маленький мальчик (фр.)


[Закрыть], Пьер в тот момент думал, точно так же как ты, но только я столкнулся с истинным смыслом этой сделки.

– О чем ты? – полицейский был в полном замешательстве и только переводил взгляд с поэта на рыдающего Пьера и обратно.

– Запомни, Дьявол никогда не даст тебе, то чего ты так жаждешь. Он создает совершенную иллюзию, коверкает, выворачивает наизнанку каждое твое желание и всегда остается победителем, а тебе не достается ничего. – Певец Парижа маниакальным взглядом впился в Шатопера, а шепот его мыслей, пробирающий до костей и внушающий ужас, охватил все пространство вокруг. – Да. Я бессмертен. Но бессмертие обернулось для меня проклятьем, нежели даром. Проклятьем бесконечной скуки, заставляя искать развлечения в самых невероятных и извращенных его формах – в человеческих трагедиях. Впитывая и поглощая людские страдания, их страхи, глядя в глубину их глаз, где в одно мгновение гаснет огонек и внутри рушится целый мир, я чувствую легкую дрожь и возбуждение. Мне даже кажется, что в эти моменты я вспоминаю, каково это – иметь душу.

– Это очень печально, когда единственное воспоминание о собственной душе – это боль и страдания, – невольно вырвались мысли из головы Феба, которые он совсем не хотел озвучивать, но не смог остановить. – Он не просто любит смотреть на людские страдания, но и переживает их вместе с ними, пусть и совершенно отвратительным образом.

– Какой милый комментарий, mon cher. Неужели ты начал мне сочувствовать? Боже, это отвратительно, – наигранно сконфузился Гренгуар. – Но я тебе открою большую тайну – все, без исключения, люди получают удовольствие от чужих страданий. Да, и не надо делать такое удивленное лицо. Ты и сам знал это, просто закрывал глаза на эту непристойную сторону человеческого гуманизма. Ведь будь мои слова ложью, публичные казни не собирали бы такого огромного количества людей. Ты скажешь, что они приходят посмотреть на торжество справедливости, на смерть подонков. Чушь! Казнь святых всегда привлекала в разы большее количество людей. Вспомним распятие Христа. Я до сих пор не понимаю, как Голгофа не рухнула под их тяжестью.

– Но поэтический гений? Отрицать его невозможно, ведь даже те, кто ненавидят тебя, преклоняются пред твоими произведениями. – Шатопер был полностью обескуражен речью поэта и попытался перевести разговор с темы, в которой явно проигрывал.

– А здесь тебя ждет поистине колоссальный сюрприз. – Певец Парижа выдержал паузу и глубоко вздохнул. – Это не мои произведения.

Шок, который парализовал Феба, полностью охватил все его нутро.

– Что? Как? В смысле? Я… подожди! Что это значит? Это шутка? – полицейский полностью лишился возможности трезво мыслить. – Чьи же они?

– Мои, – мягкий бархатный звук мыслей робко разлетелся по пещере, и Феб медленно перевел взгляд на Пьера.

– Но как? Я не понимаю. Что происходит? Как это возможно?

– Гренгуар не может писать стихи, – робко, даже извиняясь за собственные мысли, ответил Пьер.

– Не может писать стихи? А как же сделка с дьяволом? Ведь именно это было условием сделки. – Шатопер окончательно запутался в том, что неожиданно свалилось ему на голову. Он просто не мог осознать произошедшие, принять неожиданную информацию.

– И вот мы подобрались к самому главному, почему ни при каких обстоятельствах нельзя заключать сделки с Люцифером, – складывалось впечатление, что Певец Парижа, впитывал каждую эмоцию, которыми фонтанировал обескураженный полицейский, наслаждался каждым мгновением его полного недоумения и смаковал каждую фразу. – Да, я могу рифмовать все что угодно и складывать это в любую форму. Но что такое стихотворение? Большинство считают, что это всего лишь рифмованное произведение, но они ошибаются. Стихотворение – это вид словесного искусства, которое складывает слова и образы в определенный ритмический рисунок рифмующихся строк и… а здесь внимание! Отображающие духовные ощущения автора. Иными словами – вкладывает в слова душу. Вот здесь и оказался главный подвох. Теперь ты понял, mon cher?

– О, мой Бог! – Феб действительно осознал всю жестокость, с которой дьявол одурачил юного Пьера Гренгуара.

– Душа – вот, что самое главное в поэзии. Все остальное – буквы, слова, метафоры, образы, аллегории, эпитеты – всего лишь инструменты, с помощью которых поэт открывает и показывает свою душу читателю. И вот ими я владею в совершенстве, только применить эти инструменты мне не к чему. Материала нет.

– И Люцифер это знал… – осознание масштаба этой трагедии, наконец, полностью настигло Шатопера.

– Как никто другой. – Певец Парижа не сводил взгляда с полицейского. – Когда я оказался здесь, в Аду, в первый раз, вскоре после нашей сделки, то узнал, что та история про пару проходимцев, которая нашла лазейку, чтобы вознести свои души на небеса вопреки своей сделке с Люцифером, оказалась обычной ложью. Пьер стал первым человеком, который продал свою душу до собственной смерти. До этого сделки заключались исключительно на основе посмертной ее оплаты. И именно после этого дьявол организовал небольшой тайный орден своих слуг, которые выторговывали у живых людей их души.

– Собиратели? Ты сказал Цепешу, что являешься одним из них, – вдруг вспомнил Феб.

– Именно. Я соврал. Никто не знает их поименно. Люцифер не хочет ставить под угрозу свои контракты, ведь только Собирателям разрешено перемещаться между Землей и Адом. Ну и тем, кто продал свою душу еще при жизни.

– А как же Пьер? Ты же говорил, что у тебя не было таланта поэта. Люди смеялись над твоими стихами. А теперь ты пишешь для Гренгуара, и этими произведениями восхищаются. Как так вышло?

Пьер зажмурился от боли и рухнул на колени, уткнувшись лицом в землю.

– У него всегда был этот талант, – нарушил тишину жуткий шепот Гренгуара. – Просто невежи – публика кабаков бедного квартала была не в силах оценить его по достоинству. Единственное, что действительно дал мне Люцифер – это уверенность в себе и силу заставить людей слушать меня и внимать моим словам.

– Получается, – мурашки от ужаса, пришедшего осознания, покрыли все тело полицейского, – что Пьер продал свою душу ни за что?!

– В точку, mon cher! И еще один прелюбопытный момент. По условиям сделки, все произведения, чье авторство присвоено мне, исчезнут, как только я покину мир живых. Люцифер обещал мне признание и вечную жизнь. Но сохранение наследия никогда не входило в этот договор. – Певец Парижа сделал небольшую паузу в своей пламенной и откровенной речи. – Вот теперь ты знаешь все. И надеюсь, сделаешь правильные выводы из услышанного, mon cher, потому что больше я к этому возвращаться не собираюсь.

Пьер лупил себя руками по голове, а воздух разрывался от проклятий полных ненависти к самому себе.

– Ну, довольно. Мы уже проходили это. – Певец Парижа приблизился к своей душе и поднял Пьера на ноги. – Нет больше смысла себя корить. Слышишь? Я все исправлю. Мы сочтемся, Пьер. Хватит!

Содрогаясь, всем телом, Пьер все же смог взять себя в руки и понемногу успокаивался. Гренгуар просто не оставил ему выбора.

– Нет времени раскисать. Нам еще много надо успеть сделать, а мы и так уже потратили кучу времени.

– Да-да. Я понимаю. Вам надо идти. – бархатный шепот Пьера еще больше заставлял сердце Феба сжаться. – Мы же еще увидимся?

– Конечно, – ответил поэт и аккуратно поправил шляпу-цилиндр на голове своей души. – И скоро. Не переживай.

– Но ты так и не ответил на мой вопрос, – вдруг неожиданно опомнился полицейский.

– Ты издеваешься? – Гренгуар испепеляющим взглядом посмотрел на Шатопера. – Какой еще вопрос?

– Дьявол обманул тебя… вас. Это понятно. Но это не объясняет, причем тут твои родители. Зачем было их убивать? Я должен знать. Это важно. Важно для меня.

– После всего услышанного, тебя все еще интересует этот вопрос? Мне казалось, что все было понятно из контекста, но видно я переоценил твои умственные способности, mon cher. – Певец Парижа был очень раздражен. – Ладно. Видишь ли, когда последние частицы души покидали меня, я лежал на холодной мощеной земле и четко осознал, что Пьер переборол соблазн всех даров, которые предлагал ему Люцифер. Он бы отказался от поэтического гения, восхваления и признания. И только одно заставило его пойти на эту сделку – призрачная надежда получить одобрение родителей и стать их гордостью. Ради них Пьер совершил самую страшную ошибку в своей жизни, нашей жизни. Когда я смог подняться, единственное, о чем я мог думать – это о них. Я направился прямиком в отчий дом. Внутри меня зияла огромная пустота, которую я так хотел заполнить, но не мог. Когда я предстал перед отцом с матерью, то понял, что, то главное, что мне посулил Люцифер, никогда не сможет осуществиться. Они никогда уже не будут гордиться мной и даже не признают своим сыном. Те, кто не уберег Пьера – гордый отец, и бессильная мать. Я смотрел на них и понимал, что единственное, что сможет заполнить пустоту внутри меня – это боль. Их боль. Я убил их и на одно мгновенье мне полегчало. Это того стоило.

Поэт смотрел на окаменевшего полицейского невидящим взглядом, будто перед его глазами в этот момент была картина из того самого прошлого, где он безжалостно расправился с теми, кто дал ему жизнь.

– Мне жаль. – Феб уже пожалел, что вновь поднял этот вопрос, но Гренгуар тут же оживился и даже привычно ухмыльнулся.

– А мне нет. А теперь нам пора в путь, если ты, конечно, не забыл ради чего мы здесь, mon cher. – и легкой походкой, как ни в чем не бывало, поэт приблизился к матрасу, что валялся у каменной стены и, собрав с него исписанные кровью Пьера листы, принялся их с интересом изучать. – Хорошо. Замечательно. Так себе. Великолепно. Хорошо. – Давал сухую оценку Гренгуар, перечитывая написанные на листах новые произведения Пьера. – Беру все, mon amie! Мир должен обязательно услышать эти шедевры в исполнении настоящего гения по чтению поэзии. A bientôt1111
  До свидания (фр.)


[Закрыть]!

И Певец Парижа, сложив стопку листков, убрал их во внутренний карман своего фиолетового пальто и непринужденной походкой направился к выходу из пещеры. Полицейский закрыл лицо ладонями, пытаясь прийти в себя после всего, что на него свалилось в этих каменных сводах, глубоко вздохнул и, выдохнув, открыл лицо и взглянул на несчастную душу.

– Было приятно познакомиться, Пьер. Я надеюсь, что мое появление не останется у тебя в памяти плохим воспоминанием. Ты и правда ни в чем не виноват. Я поступил бы точно так же на твоем месте. Мы люди и нам свойственно ошибаться.

– Не переживайте, месье Шатопер. Я был рад скрасить свое одиночество вашей компанией. Вы очень хороший и светлый человек. Спасите свою возлюбленную и берегите себя. И Гренгуара тоже. Умоляю вас. Он сложный и порой невыносим, но внутри него еще достаточно доброты и сострадания. Я знаю.

– Конечно, но ему вряд ли что-то может угрожать, – иронично усмехнулся Феб. – Прощайте.

Полицейский уже развернулся, чтобы уйти, как вдруг, ледяные пальцы схватили его за руку, и он вновь обернулся. Пьер держал Шатопера своей костлявой рукой и настороженно поднес палец к губам «Тс!». Прислушиваясь к удаляющимся шагам Певца Парижа, озадаченный Феб и Пьер сохраняли тревожную тишину. Когда последние шаги смолкли, Пьер заглянул в глаза полицейского.

– Есть еще одно, о чем Вы должны знать, месье Шатопер. Я не стал об этом говорить при Гренгуаре, потому что знаю, что он не хочет, чтобы Вы об этом знали, боясь, что Вы измените свое мнение о нем.

– О чем ты говоришь, Пьер? – Фебу стало не по себе от того, чего же еще более ужасного, чем убийство собственных родителей, может скрывать Певец Парижа.

– Когда сделка с дьяволом уже была заключена, Люцифер предупредил Гренгуара, что, если он решится когда-нибудь пойти против него, своего хозяина, совершая не угодные, тому дела, те которые будут препятствовать его планам, то есть добрые дела, наказанием за каждый проступок станет болезненный черный незаживающий шрам, который будет рассекать и вечно терзать его плоть. Начиная с ног, шрамы с каждым добрым делом будут покрывать все его тело, поднимаясь все выше и выше, пока не покроют все его лицо и тогда он умрет в муках более жестоких, чем те, что испытал при разрыве с душой.

– Но у него же, уже пол лица в этих шрамах. – Шатопер, который думал, что его уже ничем нельзя удивить, неожиданно открыл для себя, что Гренгуар действительно способен на самопожертвование.

– О том и речь, месье. Я переживаю за него, а вы можете полностью ему доверять. В его случае, это на лице написано. А теперь, ступайте, пока он не догадался, что я вам это рассказал. И храни вас Господь.

Феб был в совершенном замешательстве.

– Спасибо. Спасибо за все, Пьер. Я сделаю все, что смогу.

– Знаю. Спасибо.

Взъерошенный и слегка потерянный Шатопер, кивнул на прощание встревоженному Пьеру и быстрым шагом устремился вслед за своим противоречивым и неожиданно представшим в ином свете проводником к выходу из пещеры.

Глава 11. (Озеро Падших/Эдем Дьявола)

Феб нагнал Гренгуара уже у длинной, но узкой лестницы, ступени которой были грубо вырезаны в самой каменной породе ущелья.

– А ты, смотрю, mon cher, не особо-то и торопишься к своей ненаглядной, – с издевкой прозвучали мысли поэта.

Шатопер был полностью сконцентрирован, чтобы случайно не выдать Певцу Парижа то, что Пьер рассказал ему о природе шрамов, покрывающих бледное лицо Гренгуара, и потому проигнорировал колкость своего проводника. Поэт не стал заострять на этом внимание и путники в полном молчании продолжили подниматься по лестнице вверх.

Когда полицейский и Певец Парижа выбрались на поверхность из Ущелья Тишины, Феб решил аккуратно проверить перестали ли действовать его особенности. Не услышав собственных мыслей, Шатопер с облегчением выдохнул.