Текст книги "Парижская трагедия. Роман-аллюзия"

– Он никогда не будет твоим, – кинул ей в спину Клод.

– Он и так мой, старик. Только мой.

– У него нет души. Он никогда тебя не полюбит.

Эсмеральда замерла на последней ступеньке и резко обернулась к учёному, глядя на него снизу вверх.

– Хочешь поговорить о невзаимной любви? – в глазах ведьмы вспыхнул огонь. – Давай! Ты в этом эксперт! Не так ли? Расскажи, каково это, когда тебя презирает и ненавидит собственная дочь?

– Что? Откуда… – дикий страх промелькнул в глазах учёного.

– Что ты за человек, Фролло, что предпочёл славу похотливого старика, вожделенно мечтающего о невинной девчонке, истине, где ты всего лишь навсего отец, который бросил родную дочь?

– Я не бросил её! Я дал ей будущее! – повысил голос учёный.

– Будущее? А с тобой у неё его не было?

– Не твоего ума дело, ведьма, – огрызнулся Клод и отвернулся от разъяренной колдуньи, но та даже не думала останавливаться.

– Где её мать, Фролло? Ты изнасиловал её, она родила и сбежала от тебя при первой возможности?

– Она мертва, – тихо ответил учёный.

– Так ты её ещё и убил? Великолепно! Случайно не из кусков её тела ты собрал своего домашнего питомца? – Эсмеральда кивнула в сторону горбуна, который был полностью погружён в парикмахерское искусство и не обращал внимания на конфликт между ведьмой и учёным.

– Она умерла при родах! – не выдержав, выкрикнул Фролло и вновь обернулся к, застывшей внизу лестницы, колдунье.

Клод тяжело дышал то ли от злости, то ли от боли, что разрывала его душу. Вот уже шестнадцать лет он гнал от себя эти воспоминания. Хранил тайну и должен был унести её с собой в могилу, как они и договорились тогда с графом Капулетти, но теперь печать была сорвана и правда вырвалась наружу. Будь он проклят. Годы страданий, терпения и боли были потрачены впустую. Он стойко переносил оскорбления и унижения со стороны всех, кто, так или иначе знал о его слабости к девочке. Ради чего? Ради того, чтобы столько времени спустя сорваться перед какой-то ведьмой? Он нарушил договор и теперь будущее его дочери обречено. Если оно вообще у неё будет. Если она вернётся. Ком боли и отчаяния, с которым он боролся последние два десятка лет, подступил к горлу.

– Ты любил её, – невольное сочувствие проскочило в голосе Эсмеральды. – Так почему было не оставить себе её дочь?

Фролло застыл и, крепко зажмурив слезящиеся глаза, усердно сопротивлялся, впервые за столько лет, нахлынувшим на него эмоциям, но было уже поздно. Правда вскрылась, а одинокая скупая слеза все же выбралась из-под закрытого века и стекла по впалой бледной щеке. Терять больше было нечего. Видно таков порядок вещей.

– Я хотел этого больше всего на свете, – учёного аж трясло. – Но не мог.

– Из-за нищеты? – предположила Эсмеральда.

– Из-за вымышленного Бога! – Клод резко открыл глаза полные боли и ненависти.

– Значит, было время, когда ты в него верил? – едва усмехнулась колдунья.

– Я ему служил.

Эсмеральда онемела от изумления.

– Ты был священником! Но как же так? Вам запрещена плотская любовь!

– Только безумец не знающий, что такое настоящая любовь, мог придумать эти правила. Когда молодые люди, и неважно какой веры или убеждений, влюбляются, для них все исчезает в этом мире, кроме одного единственного – того, кого они желают всей душой и телом. Так было и с нами. Было легко любить только Бога, до тех пор, пока я не встретил её.

– Кто же та несчастная, что умудрилась соблазнить слугу Господа? Должно быть, она была невероятно прекрасна.

– Прекрасней всех когда-либо живущих на этой никчёмной земле. Джульетта так похожа на неё. – Клод вновь бросил свой тяжелый взгляд на труп дочери. – Она отдала ей свою жизнь.

– А ты, тем не менее, предпочёл отдать её дочь, чтобы сохранить духовный сан, – Эсмеральда осуждающе смотрела на ученого.

– В Аду я видел этот сан, – горько усмехнулся Фролло. – Я отказался от него в тот самый момент, когда её рука обмякла в моих ладонях.

– Тогда почему ты не оставил дочь себе?

– Потому что, её мать под моим началом служила Богу.

– Так она была монахиней! – теперь ведьма все поняла. Она уже давно усвоила, что для многих в этом безумном мире честь превыше здравого смысла.

– Я не мог опозорить её имя, – продолжил Фролло. – Никто никогда не должен был узнать, что она нарушила клятву ради плотских удовольствий. Оставить себе дочь, означало осквернить её имя и память. Я не мог на это пойти.

– Но почему Капулетти?

– Незадолго до рождения Джульетты он приходил ко мне на исповедь, и я знал, что он безумно хотел ребёнка, дочку. Он, казался мне хорошим человеком, и он был знатен и богат. Он мог лучше других позаботиться о моей девочке. Она могла иметь все, что пожелает.

– Разве у графа не было своих детей?

– Был. Да и сейчас есть – мальчик. Но его охватил недуг и Жером был вынужден поместить его в больницу.

– И что же это за недуг, если прошло уже столько лет, а его так и не вылечили?

– Худший из тех, что известны человечеству – безумие. В возрасте восьми лет голоса в его голове вынудили мальчика перерезать спящей матери горло отцовской бритвой.

– Какой кошмар! – ужаснулась колдунья.

– Граф проснулся с утра в луже крови своей жены, и только кровные узы вынудили его сохранить мальчишке жизнь. Теперь он в больнице Святого Августа. Уже шестнадцать лет.

– Он разом потерял жену и сына, а ты подарил ему дочь.

– Мы заключили договор, – объяснил учёный. – Я отдаю ему ребёнка, навсегда сохранив тайну его рождения, а он отдаёт ей всю свою заботу и любовь. Я не сомневался, что он выполнит эти условия, в отличие от меня.

– Поэтому ты покинул Париж? – Эсмеральда была тронута трагедией этого несчастного человека.

– Ты не можешь представить, какие муки испытывает человек, глядя, как растёт его дочь, окружённая любовью и лаской, и при этом, не имея возможности прикоснуться к ней или даже заговорить. Я мог только смотреть и лишь издалека, в те редкие дни, когда Жером водил её в церковь. Я ждал их появления каждое воскресенье, стоя в тени близлежащей рощи. Но я понимал, что вечно это продолжаться не может. И в одну из ночей я пришёл к нему сообщить, что уезжаю из города. Но граф Капулетти был категорически против, ведь после того, как его сын попал в больницу, одному мне было разрешено посещать мальчишку, чтобы наблюдать его и пытаться искоренить недуг. Жером боялся, что кто-либо другой мог узнать его страшную тайну. И он предложил мне отдать эту башню в собственность и обеспечить меня всем необходимым для изучения наук и проведения экспериментов. Я долго думал, но в итоге согласился и несколько лет подряд появлялся в Париже только по ночам и только чтоб проведать душевнобольного отпрыска Капулетти. Все оставшееся время я посвятил своему главному научному труду.

– Созданию монстра, – задумчиво глядя на горбуна, произнесла колдунья.

– Он не монстр! – возмутился учёный. – Он вечное дитя. Добрый и наивный, искренний и преданный. Он лучше всех тех, кого я когда-либо встречал в этом мерзком мире.

– Ты собрал его тело из кусков различных трупов, наполнил кровью и…

– С помощью шпиля на крыше башни поймал разряд молнии, который оживил его. Я на практике повторил то, что принято приписывать Богу. Я дал ему жизнь.

– И как? Помогло? – Эсмеральда пристально посмотрела на Фролло.

– О чем ты?

– Ты пытался таким образом заполнить пустоту в своей душе, которая осталась после расставания с дочерью.

– Конечно, нет. Он никогда не сможет заменить мне её, а я никогда не смогу стать ему отцом.

– Он любит её? Твою дочь? – усмехнулась ведьма.

– Ему запрещено любить! – резко отрезал учёный.

– Так значит это ты тот безумец, который запрещает любить? – Эсмеральда расплылась в улыбке, глядя на растерявшегося Фролло.

– Он не человек. Его сердце не сможет выдержать таких чувств. Оно просто лопнет, и он умрет. Я лучше буду безумцем, чем скорбящим стариком.

– Так почему ты не прогонишь его от неё?

– В последний раз это закончилось трагедией.

Повисла напряженная тишина. Только нечленораздельное бормотание Квазимодо нарушало могильную тишину, словно молящегося в фамильном склепе.

– Ты действительно меня тронул сегодня, Клод, – колдунья со взглядом полным сочувствия смотрела на учёного. – Я даже представить не могла, через что тебе пришлось пройти. Видимо, ты не так уж плох, как кажется.

– Я не ищу ничьего сочувствия, одобрения или жалости, – возмутился Фролло.

– И это вызывает уважение, – согласилась ведьма, не желая обидеть старика. – Но ты должен будешь ей все рассказать, когда она вернётся. Она должна знать.

Девушка медленно, словно призрак, направилась к горбуну, который склонившись над трупом Джульетты, продолжал усердно переплетать между собой пряди светлых волос. Фролло отвернулся к двери, ведущей на балкон, и глубоко задумался. Ему словно полегчало после того, как он впервые рассказал свою историю совершенно постороннему человеку. Его прошлое тяжким грузом, все это время, тащило его душу на самое дно, и вот он освободился. Учёный закрыл глаза и глубоко вдохнул прохладный осенний воздух. Он вновь почувствовал прилив сил, но самое главное – надежды.

– Как ты узнала? – Фролло вновь повернулся на лестничной площадке к Эсмеральде, застывшей внизу перед горбуном, у которого на руках лежал труп его дочери.

– Я прочла это в твоих глазах, ещё при нашей первой встрече, – ответила колдунья.

Квазимодо не обращал на неё ни малейшего внимания. Казалось, для него больше ничего не существует в этом мире, кроме мирно спящей Джульетты.

– Но ты не сказала никому. – Фролло был озадачен.

– У всех свои тайны, – пояснила ведьма. – И свои причины. И многие из них должны оставаться таковыми. Любой секрет – это ящик Пандоры. Достаточно приподнять крышку и то, что освободится от печати тайны, запустит целую цепочку непредсказуемых событий.

– И все же, ты решила эту печать сорвать, – учёный обвёл взглядом тела своих жертв. – Оно того стоило?

– Это покажет только время. – Ведьма пристальным взглядом смотрела на нелепо сшитого горбуна, утешающего тело мертвой девчонки. – Ты позволишь?

То ли под давлением тяжелого взгляда, то ли по интонации в голосе, но Квазимодо поднял свои разной величины глаза на Эсмеральду, которая спрашивала разрешения прикоснуться к Джульетте. Чуть замешкавшись, горбун перевёл свой растерянный взгляд на застывшего наверху, у прохода на балкон, своего создателя. Фролло лишь одобрительно кивнул и Квазимодо, с опаской и недоверием, позволил ведьме приблизиться к его дремлющему ангелу. Эсмеральда опустилась на колени перед трупом Джульетты и осторожно своими пальцами приподняла её веки, затем с усилием разомкнула её челюсти, чтобы осмотреть ротовую полость.

– Как ни странно, но в одном ты оказался прав, Фролло, – сообщила колдунья.

– О чем ты? – насторожился учёный.

– Она мертва уже довольно давно и скоро её тело начнёт разлагаться.

– Так сделай что-нибудь. Останови процесс разложения. – Клод почувствовал, как кровь запульсировала у него в висках.

– Это я и собираюсь сделать, – Эсмеральда поднялась на ноги. – Но для этого мне придётся вернуться к себе, чтобы принести необходимые травы.

– Тогда тебе лучше поторопиться, – напряжение вновь охватило все существо Фролло.

– Все будет хорошо, – с мягкой улыбкой, успокаивающе, произнесла колдунья. – Я скоро вернусь.

Лицо ученого вновь превратилось в каменную маску и, не произнеся ни слова, он проводил ведьму своими серыми бесцветными глазами с одной единственной мыслью в голове: «Главное, чтобы не было слишком поздно».

Ад

Эдвард Тич сидел на земле своей камеры и, насвистывая старую моряцкую песню, бросал камешки в противоположную стену. Кое-как вернув решетки на своё прежнее место, все его мысли были о том, смог ли юнец выбраться из подземелья и если у него получилось, то, что он будет делать дальше. Любопытство заставляло его фантазию рисовать масштабные баталии, в которых он и сам не раз участвовал, правда, преимущественно на морских просторах. Эх, вот это было время. Может ему стоило все же сбежать вместе с ним? Может, стоило забыть о своих мечтах и сделать что-то действительно значимое? Он все ещё хороший и грозный воин. Он бы мог даже возглавить местных корсаров. Эти мысли доставляли пирату удовольствие. Как вдруг до него донёсся грохочущий звук. Словно гром раскатился по просторам Ада. Корсар замер и прислушался. Грохот становился все отчётливее. Он вскочил на ноги, взобрался на каменный выступ у стены и выглянул сквозь решётчатое окошко наружу в тот самый момент, когда каменные крепостные стены разлетелись в крошки, и что-то огромное на полной скорости неслось к нему. Чёрная Борода едва успел отпрыгнуть в сторону, когда стены его камеры рассыпались под натиском гигантского судна. Тич застыл, лёжа на спине весь усыпанный белой каменной крошкой, словно мукой, и с открытым ртом смотрел на легендарный пиратский фрегат, борт которого украшала позолоченная надпись: «Месть Королевы Анны». Пират вскочил на ноги, протирая от каменной пыли свои глаза и не веря им. Этого не может быть!

– Насколько я помню, это принадлежит вам, сэр Тич! – раздался приятный мужской голос с палубы корабля.

Пират ещё выше задрал голову, чтобы разглядеть говорящего и в следующий миг расплылся в широкой улыбке, сверкая золотыми зубами.

– Чтоб меня! – разразился довольный корсар. – Я знал, что ты выбрался, салага!

– На моем пути встретилось множество негодяев, но друзей среди них оказалось намного больше, – улыбнулся бывшему соседу Феб.

– Все в бой! – неожиданно раздалась команда и многотысячная армия из солдат и рыцарей хлынула через пролом в крепостной стене и решительно направилась в сторону замка Цепеша.

– Эти молодцы тоже с тобой? – вскинул брови пират.

– А ты и впрямь невероятно сообразительный, как о тебе и рассказывал mon amie! – на краю палубы показался Певец Парижа.

– Гренгуар! Без тебя не проходит ни одно безумство! – Тич отдал ему честь.

– Что поделать? Видать таков мой крест! – поэт приподнял шляпу в знак приветствия. – Так я не понял. Феб говорил, что ты в этой дыре сидишь и ноешь о том, что у тебя отобрали твою любимую игрушку. Так вот она здесь. Притащить эту махину, было задачкой не из лёгких.

– Не сомневаюсь! – усмехнулся пират. – Но где вы раздобыли здесь мою красотку?

– Разве голодный спрашивает из чего готовили блюдо, когда ему приносят еду? – вопросом на вопрос ответил Певец Парижа.

– Хе! И тоже верно! Какая мне разница? Она снова здесь! – Чёрная Борода приблизился к фрегату и аккуратно, почти нежно, прикоснулся руками к деревянному борту своей верной спутницы жизни. По всему его телу словно пробежал ток. Он вновь ощутил всю свою мощь. Кровь в жилах закипела, а в глазах зажегся дьявольский огонь.

И в этот момент на него упал сверху край корабельного каната, саданув прям по лбу. Тич поднял глаза наверх, откуда на него смотрел широко улыбающийся Гренгуар.

– Добро пожаловать на борт, mon amie!

Эд ухватился руками за канат и, упираясь ногами в борт корабля, быстро и уверенно принялся подниматься на палубу. Через несколько мгновений он перелез через борт и оказался перед поэтом и полицейским.

– А ты времени зря не терял, салага, – улыбнулся своими золотыми зубами корсар и обнял Шатопера.

– Это точно. Ведь кое-кого надо было срочно вытаскивать отсюда, – Феб похлопал своего бывшего соседа по спине. – Так сказать, вернуть долг.

– И ты чертовски хорошо справился. – Тич принялся осматривать палубу своего корабля. – Здесь вообще ничего не изменилось. Невероятно!

Вдруг пират заметил сундук, стоящий недалеко от них, и направился к нему. Откинув крышку, он достал оттуда два ремня увешанных четырьмя парами пистолетов и длинную широкую саблю.

– Вот мои детки! – довольно произнёс корсар и перекинув ремни через плечо – крест-накрест, вновь обернулся к своим освободителям.

– Только не говори, что у тебя ещё остались вопросы, – закатил глаза поэт.

– Только один. Что я должен делать? Я готов!

– А мне нравится этот парень. Ты был прав, mon cher. – Певец Парижа расплылся в улыбке, одобрительно похлопав напарника по плечу. – Все предельно просто. Займись тем, что умеешь лучше всего. Уничтожай врагов!

– И кто сегодня наш враг, поэт? – Тич вытащил свою саблю из ножен.

– Те, кто посадил тебя в эту дыру – Цепеш и его приспешники.

– Тогда повеселимся! Есть у меня одна идея! И если я не ошибаюсь, мне могут понадобиться рабочие руки. У вас не найдётся таковых пару десятков?

Поэт и полицейский на секунду задумались, как в разломе крепостной стены показались самоубийцы во главе с Жаном, которые и скатывали корабль на стены крепости.

– Надеюсь, мы не все пропустили?! – озираясь по сторонам, крикнул кузнец.

– Все только начинается, mon pere! – отозвался Певец Парижа. – Для вас есть работёнка!

– Всегда рады помочь! – Жан изобразил поклон.

– Они все твои, Тич. – Поэт с довольной улыбкой вновь посмотрел на пирата.

– Превосходно! – пират взбежал на корму и, вскочив на край борта, держась за корабельные снасти, громко скомандовал. – Все на борт! Теперь я ваш капитан, салаги!

Чёрная Борода сбросил вниз дюжину тросов, и толпа самоубийц бросилась к ним, чтобы подняться на корабль.

– Жан будет твоим квартирмейстером, – объяснил Гренгуар. – Эти оборванцы в нем души не чают.

– Хе! Последнего своего квартирмейстера я вздернул на рее за воровство.

– Это не тот случай. Вряд ли ты встречал кого-либо честнее.

– А вы, видать, хорошо, знакомы.

– Есть такое дело, – усмехнулся поэт. – Он мой отец. Так что будь с ним повежливее.

– Эвоно как! Я понял, – кивнул Тич. – А вы-то сами куда теперь? В самую гущу, небось.

– Немного выше, mon amie. – Певец Парижа вместе с Фебом направились к носу корабля. – Мы готовы!

И в следующий момент на палубу фрегата приземлился худощавый юноша с огромными чёрными крыльями за спиной.

– Разрази меня гром! – в ошеломлённом восторге застыл пират. – У вас даже ангел свой есть?

– До ангела ему ещё очень далеко, – отозвался Гренгуар и вновь оглядел чарующие перьевые крылья. – Ты все подготовил, mon amie?

– Конечно. Как и обещал. – Каин откинул с лица длинные чёрные волосы и продемонстрировал на торсе крепкий кожаный жилет, от которого с обеих сторон на палубе лежали длинные стремена.

– Великолепно! Тогда в путь! – поэт торжественно раскинул в стороны руки. – Ты готов, mon cher? Нам остался всего один бросок.

– Готов, – кивнул полицейский и всунул левую ногу в кожаное стремя с правой стороны.

– Не волнуйся. У нас все получится, – приободрил напарника Гренгуар. Он чувствовал, что того охватило напряжение. – Главное, держись меня.

С этими словами, поэт последовал примеру Шатопера и всунул свою правую ногу в левое стремя.

– Мы готовы, mon amie, – сообщил Певец Парижа. – Мчи нас к башне.

Каин лишь кивнул и взмыл вверх на пару метров. Кожаные крепления от его жилета натянулись, и напарники ухватились за них обеими руками, упираясь одной ногой в стремена. Убедившись, что его спутники устойчиво держатся, Каин изо всех сил ринулся вверх.

У Феба перехватило дух, когда они оторвались от палубы и взмыли над мрачной цитаделью Цепеша. Каин стремительно несся в высь, а под ним, изо всех сил сжимая обеими руками кожаные стремена, закрепленные на его жилете, болтались из стороны в сторону полицейский и поэт. Они давным-давно сорвались бы в низ, если бы их ноги не были надежно зафиксированы в этих самодельных стременах. Конструкция была крайне неудобной, но это был единственный способ, чтобы один обреченный грешник с крыльями мог на себе нести сразу двух человек. При каждом взмахе крыльев, волосы юноши трепались все сильнее и, падая на глаза, мешали обзору. Кое-как взмахом головы откинув назад непослушные пряди, Шатопер посмотрел вниз. Там происходила уже настоящая мясорубка. Все тела смешались воедино и невозможно было различить отсюда где свои, а где чужие. Повсюду росли горы трупов, которые уже не успевали оживать, и бой продолжался поверх них. Крики, звон железа, стоны и боевые кличи переплетались воедино, превращаясь в один жуткий протяжный вой торжества смерти. Как вдруг, резкая боль пронзила свободную ногу Шатопера, и он чуть было не отпустил стремя. Осмотрев себя, он увидел торчащую из икры арбалетную стрелу. Юноша попытался, оглянуться, но вместо этого лишь закрутил кожаное крепление, на котором висел. В следующий миг стрела промчалась в сантиметре от его щеки.

– Лучники! – сообщил поэт, сам уворачиваясь от летящих стрел. – Ты же не думал, что никто не заметит двух полоумных, которых несёт по небу парень с огромными чёрными крыльями?

– Я наделся, что все будут заняты происходящим на земле, – ответил полицейский, кое-как дотянувшись до стрелы и вынув её из ноги.

– Надежды не оправдались, – констатировал Певец Парижа, и в следующий миг их резко бросило в сторону, так что крепления переплелись меж собой, и напарники оказались плотно прижаты друг к другу. – Ну вот, теперь мы стали ещё более удобной мишенью.

Феб посмотрел наверх и понял, что одна из стрел пронзила крыло Каина.

– Ты как? – с тревогой спросил полицейский, продолжая озираться по сторонам, словно это могло помочь увернуться от стрелков.

– Все в порядке! – сквозь сжатые от боли и напряжения зубы ответил Каин. – До башни протяну! Осталось немного!

Но до Башни Плача было ещё достаточно далеко. Да и высоту, на которой находились её окна, крылатый грешник набрать уже явно мог с большим трудом.

– Не вздумай только начинать молиться, mon cher, – поэт пытался изо всех сил распутать перекрученные стремена.

– Даже и не думал, – полицейский продолжал высматривать арбалетчиков. – Здесь нам не поможет даже чудо. Вся надежда на Дьявола.

Мгновение спустя, горящая стрела пронзила чёрное крыло Каина и перья вспыхнули, словно тополиный пух.

– Дела плохи, mon cher! – заключил Певец Парижа. – Придётся прыгать!

– Да мы разобьёмся! – Феб с ужасом посмотрел вниз.

– Держитесь! – превозмогая боль, крикнул Каин, когда они начали резко снижаться.

Первенец Адама изменил траекторию и устремился к самой ближайшей крепостной стене, служившей переходом между двумя сторожевыми башнями. Теряя высоту, ему все же удалось добраться до неё и в тот момент, когда они оказались прямо над стеной, расстегнул жилет и, вместе со своими пассажирами, скинул его вниз. Поэт и полицейский рухнули на каменную кладку с двухметровой высоты, сгруппировавшись, перелетели через головы и по инерции проскользили до невысокого парапета, чуть не вылетев со стены. Едва переведя дыхание, они вскочили на ноги, не обращая внимания на ушибы и рассечения, проводили взглядом своего спасителя, который будто пылающая комета пронёсся дальше и исчез за безжизненными холмами. Небо ещё какое-то время освещали блики от пылающих крыльев, но и они скоро потухли.

– Он погиб? – жгучая грусть охватила нутро юноши.

– У нас нет на это времени, mon cher! Время скорбеть ещё не пришло! – Гренгуар выхватил из-под пальто меч.

И он был совершенно прав. В этот момент с обеих сторон стены показались отряды приспешников Дракулы. Феб сразу же выхватил свой клинок и приготовился к бою.

– Следуй за мной! – приказал поэт, и они бросились к ближайшей башне, кромсая на ходу солдат румынского князя.

Шатоперу вновь пришлось двигаться за напарником спиной, чтобы отражать атаку с противоположной стороны. Гренгуар довольно быстро разобрался с первой тройкой головорезов, которых в разы превосходил и в ловкости, и в скорости. В это время Феб удерживал сразу пятерых. Слава Богу, места на стене хватало только для одновременной атаки двоих, и потому грешники неуклюже толкались между собой, чтобы добраться до полицейского, пока он раз за разом протыкал мечом их массивные тела. Освободив проход, поэт ловко проскочил под правой рукой полицейского, вскочил на парапет и с молниеносной скоростью пронёсся мимо нападавших, в конце концов, оказавшись у них за спиной. Полицейский и Певец Парижа замкнули неповоротливых громил и без труда покончили с ними и сбросили их тела со стены.

– Заметил? У нас сформировался очень неплохой дуэт! – бой разгорячил поэта.

– Надеюсь достаточно хороший, чтобы мы живыми добрались до башни, – выдохнул Шатопер, вытирая рукавом со своего лица кровь поверженных врагов. – Иначе, в этом не будет никакого смысла.

– Не волнуйся, я знаю, где здесь короткий путь. Все получится. Идём! – и Гренгуар устремился к башне, а Феб бегом последовал за ним.

Оказавшись внутри, они взбежали по каменной лестнице вверх и оказались на развилке двух длинных коридоров, выложенных из выцветшего кирпича, с узкими окнами по обе стороны. Поэт какое-то время метался, решая, куда им направиться, но, когда слева донеслись топот и лязг железа, выбор стал очевиден, и они бросились в правый коридор. Но, не успев его преодолеть, в нескольких метрах впереди показалось четверо солдат, которые завидев спутников, сразу же выхватили мечи.

– Да сколько же вас здесь? – недовольно воскликнул поэт и, перехватив поудобнее меч, устремился в бой.

Феб и Гренгуар разделили нападавших поровну – по два на каждого. Поэт первым же выпадом проткнул насквозь одного из противников, отбросил его в сторону, крутанулся вокруг собственной оси, отразил удар следующего и точным тычком проткнул его череп насквозь через глазницу. Феб позволил своим противникам приблизиться, умело уворачиваясь от сыплющихся на него ударов. Когда один из солдат оступился и потерял равновесие, Шатопер лишь легким толчком помог ему рухнуть прям под ноги своего соратника. В итоге они оба распластались перед ним на полу. Полицейский подождал бы, пока они поднимутся на ноги, но для соблюдения правил чести у него совершенно не было времени, и он двумя быстрыми ударами пронзил их тела.

– Я мог бы упражняться так часами, но у нас нету времени. – Шатопер вытер окровавленный меч об штанину.

– Не переживай, mon cher, – ухмыльнулся поэт. – Уверен у тебя ещё будет возможность, и не одна, похвастаться своими боевыми талантами.

Отрубив трупам головы, чтобы увеличить им, время на восстановление, они выкинули их в окна и двинулись дальше. Добравшись до башни, которая соединялась с главным замком Цепеша длинным крытым переходом, напарники стремглав промчались по нему, не встретив ни единой грешной души. Оказавшись внутри крепости, Гренгуар прислушался. Казалось, что цитадель опустела. С поля боя доносились крики и грохот, но в самом замке царила тишина и лишь тяжелое дыхание полицейского, после длинного марш-броска, нарушало её.

– Мы уже близко. Идём, – прошептал поэт и исчез за ближайшим поворотом.

Переведя дыхание, Шатопер последовал за ним, но не успел даже добраться до угла, как навстречу ему выбежал сам Гренгуар.

– Ошибочка вышла! Нам в другую сторону! – не сбавляя скорости, на ходу крикнул Певец Парижа и пронёсся мимо полицейского.

Растерянный Феб на мгновение застыл на месте, глядя в спину удаляющемуся поэту. Шатопер обернулся и увидел, как из-за угла показалась целая толпа до зубов вооружённых головорезов с криками «Взять ублюдка!». Больше медлить юноша не стал и со всех ног бросился за Гренгуаром. Полицейский бежал, что было сил по узкому плохо освещенному коридору, потеряв поэта из вида. Звуки, позади затихли и, казалось, что он оторвался от преследователей. Но кинув, на ходу, за спину взгляд, он увидел ораву грешников в нескольких метрах от себя и вновь услышал их топот и крики. Складывалось впечатление, что стены цитадели поглощают все звуки, но на самом деле, догадался полицейский, в этом жутком месте звук был связан напрямую со зрением – ты слышишь только то, что видишь. Данная особенность этих чертогов давала его обитателям свои удобства – скрытно подслушать чужой разговор было невозможно, но и создавала серьезные проблемы. Слух – предсказывает события, а взгляд сообщает уже о свершившимся. Коридор закончился и Феб, не сбавляя скорости, с заносом входил в поворот, когда кто-то сзади влетел в него на огромной скорости и сбил с ног. Не теряя ни секунды, Шатопер вскочил и выхватил свой меч, обернувшись к противнику, но перед ним поднимался с пола и отряхивался Гренгуар.

– До тебя не докричишься, mon cher, – усмехнулся поэт.

– Ты же был впереди? Что произошло? – растерялся юноша, но выдохнул с облегчением.

– Смекалка и ловкость твоего непревзойдённого напарника, mon cher, – гордо произнёс Певец Парижа и отступил в сторону, открыв удивленному взгляду полицейского вид на длинный коридор усеянный трупами его преследователей. – Убежав вперёд, я спрятался за, вон тем, небольшим выступом, и когда ты со своими преданными поклонниками пронесся мимо, я последовал за вами. Эти идиоты были настолько увлечены погоней за тобой, что не заметили, как я легко и быстро вырезал их по одному. Конечно, специфика этого места поспособствовала этому. Глухой воин – мертвый воин.

– К сожалению, это относится и к нам, – добавил Феб.

– Да, но у нас преимущество в интеллекте, – улыбнулся поэт.

– И куда дальше? Или ты уже позабыл дорогу?

– Я здесь никогда не бывал, а только много слышал, – сознался Гренгуар, виновато пожав плечами, увидев немое возмущение на лице напарника. – Но не переживай. Судя по рассказам, мы уже на месте.

Полицейский обернулся и увидел перед собой просторный зал. Все его стены были увешаны щитами с гербами всевозможных семей.

– И что это за место? – Феб прошёл в глубь широкого холла, изучая экспонаты и не получил ответа. – Ты меня слышишь? – юноша обернулся к поэту.

– Только когда смотрю на твою мордашку. Поэтому не обессудь, если я не отвечаю на твои вопросы, когда ты поворачиваешься ко мне спиной, – объяснил Певец Парижа.

– Точно. Ещё не привык, – осекся Шатопер. – Мы, словно, в музее.

– Близко к истине. На самом деле, это фамильное древо румынских династий.

– И что мы здесь делаем? – полицейский внимательно изучал всевозможные экземпляры древних щитов. Чёрный орел с мечом и скипетром в лапах на фоне восходящего солнца, голова буйвола с розой в пасти, красный крест на чёрном фоне, яблоня с пышной зелёной кроной на синем поле и множество других орнаментов. Феб посмотрел на поэта.

– Нам нужен щит, который при жизни принадлежал отцу Цепеша, Владу второму.

– И как он выглядит? – полицейский осторожно дотронулся до потрескавшегося волка на деревянной основе и вновь перевел взгляд на напарника.

– Если не ошибаюсь, то нам нужен синий дракон на красном фоне.

– Вон он. – Феб указал на большой железный щит, внизу на противоположной стене.

– Прекрасно! – Гренгуар приблизился к гербу и принялся пальцами прощупывать его края.

Раздался щелчок и щит распахнулся, открыв проход в стене.

– Вуаля! – воскликнул довольный поэт. – Говорил же, что я знаю, что делать.

– И куда нас выведет этот проход? – Шатопер нагнулся и заглянул вглубь невысокого прохода.