Текст книги "Парижская трагедия. Роман-аллюзия"

– Боже правый! Сколько прилагательных! И снова очень плохая характеристика, – усмехнулся Гренгуар. – Все люди одинаковы. Вы сначала самостоятельно сделаете неправильные выводы, создадите ложный образ, сформируете собственные ожидания, а потом, когда окажется, что человек не соответствует придуманным вами же самими требованиям, ставите на нем клеймо лжеца. Но, увы, это вы сами постоянно обманываете себя. Я предупреждал тебя, mon cher, я не тот, кого ты так старательно ищешь во мне. Я продал свою душу Дьяволу, и никто другой меня не интересует. Я забочусь лишь о своих интересах. И единственное, что тебе должно быть известно на данный момент для нашего дальнейшего плодотворного сотрудничества, – поэт презрительно посмотрел на озадаченного полицейского, – это то, что в деле спасения твоей ненаглядной, наши интересы полностью совпадают. Но, умоляю, перестань искать во мне благородного рыцаря с огромным сердцем. Это тебе, скорее, к Пьеру, но на рыцаря он не тянет.

Феб в глубине души понимал, что Гренгуар прав – поэт никогда не пытался переубедить его в собственной природе, а наоборот всячески старался укоренить образ подонка, каждым своим словом. Это он сам ввел себя в заблуждение, и от этого становилось еще обиднее. Видно таково свойство хороших людей – всегда и во всех искать доброту, даже там, где ее и в помине нет.

Весь дальнейший путь до Эдема Дьявола, путники проделали в полном молчании.

Двери в тронный зал Райского Сада неожиданно распахнулись и Адам, сидя на своем троне, открыл глаза и медленно поднял голову – перед ним на пороге стояли Шатопер и Певец Парижа.

– Мы вернулись, mon amie! Небось, соскучился! – торжествующе воскликнул поэт.

– Не ждал вас так скоро, – повелитель Эдема Дьявола недоверчиво смотрел на Гренгуара. – Неужели ты достал их?

– Ты разбиваешь мое сердце, Адам. – Певец Парижа вальяжной походкой направился к хозяину храма. – Знаешь, как больно и неприятно, когда в тебя не верят. Но я готов стерпеть и это.

Поэт, на ходу, достал из кармана пальто кожаный мешочек и бросил его Адаму. Тот едва успел среагировать, чтобы поймать его, прям возле своего лица.

– Чур, первый плод с этого дерева мой. Ну, или второй. Да я и на третий соглашусь, – словно сам с собой разговаривал Певец Парижа, шагая взад-вперед перед тронами.

– Этого не может быть. – Адам расшнуровал мешочек и вытряхнул себе на ладонь иссохший огрызок райского яблока и, вдохнув его аромат, поднял на Гренгуара изумленный взгляд. – Это оно! Где ты его достал?

– Где достал, там его уже нет. Остальное тебя не касается. – Певец Парижа с ехидной ухмылкой подмигнул повелителю Эдема Дьявола. – Я выполнил свою часть договора. Очередь за тобой. Где она?

Но Адам не спешил отвечать. Он замер, с омерзением глядя на поэта.

– Неужели опять? Жизнь тебя так ничему и не научила.

– Что? – Гренгуар замер в изумлении от неожиданной реакции хозяина храма. – О чем ты говоришь?

– Твой юный друг столько сил и энергии потратил, дабы убедить меня, что ты изменился. Что ты встал на сторону добра, сражаясь с истинным злом. И что я вижу? Твое лицо.

– Да что вы оба привязались к моему прекрасному лицу? – Певец Парижа был возмущен. – Еще ваш Бог, помнится мне, говорил – зависть это один из смертных грехов. Так что давайте опустим ваши комментарии по поводу моей внешности.

– Теперь ясно, где ты достал яблоко. Скажи, Гренгуар, тебе еще не надоело оставаться в дураках? Мне казалось, что ты, как никто другой должен знать, что от сделки с Дьяволом, выигрывает только он.

– Это, конечно, очень трогательно, что ты так волнуешься за меня, мой мудрый Адам, но я уже достаточно взрослый мальчик и сам в состоянии позаботиться о себе, – было заметно, что поэта раздражал этот разговор. – У меня очень мало времени, и потому давай лучше вернемся к нашей с тобой сделке, а мои прочие деловые проблемы обсудим в другой раз.

Не отрывая взгляда от Певца Парижа, Адам достал из проема между тронами изящную декоративную трость средней длины из благородного красного дерева с серебряным набалдашником в виде головы ворона и двумя фиолетовыми аметистами вместо зрачков.

В глазах поэта вспыхнуло вожделение, и он ринулся к самому желанному предмету, но повелитель Эдема Дьявола успел отдернуть ее.

– Я знаю для чего она тебе, Гренгуар. Ты действительно веришь в эти мифы? Это же обычная выдумка.

– Ну, вот и проверим, mon amie. – Певец Парижа не сводил завороженного взгляда с трости. – Если ты, конечно, сдержишь свое слово. – Поэт медленно перевел свой хищный взгляд на Адама.

Они еще несколько мгновений смотрели друг другу в глаза, словно мысленно сражаясь, и Гренгуар победил. Хозяин храма, нехотя бросил трость Певцу Парижа, и когда его пальцы сжали идеально гладкий ствол элегантной вещицы, по всему залу пронесся ледяной ветерок, и на лице поэта появилась ликующая улыбка, а глаза вспыхнули фиолетовым огнем. Было в его виде что-то демоническое, пугающее. Феб настороженно смотрел на своего восторженного спутника, и ему стало совсем не по себе. Таким, он его еще не видел.

– Merci, mon amie, – налюбовавшись вожделенным предметом, Гренгуар опять принял обычный облик и, улыбнувшись от уха до уха, изобразил низкий поклон. – Мы больше не смеем вас беспокоить. Au revoir!

Поэт, словно на крыльях вылетел из тронного зала.

– Береги себя, юноша, – хмуро проговорил Адам, глядя на встревоженного полицейского, помедлившего в дверях. – И будьте всегда настороже.

Шатопер кивнул в знак почтения и покинул тронный зал Райского Сада.

Феб нашел Гренгуара стоящего у главных ворот Райского Сада и задумчиво глядящего на молящихся оборванцев, а пальцами правой руки покручивая столь значимую для него трость.

– Какое жалкое зрелище. Не правда ли, mon cher? Что может быть более гадким, нежели утрата веры в себя и полное подчинение воли чего-то свыше? – Певец Парижа драматично вздохнул, когда полицейский поравнялся с ним. – Он предупредил тебя быть осторожнее?

– Он знает куда, зачем и главное с кем я отправляюсь дальше. А ты как думаешь? – иронично заметил Шатопер. – Странно, что он не всучил мне святое распятье.

Гренгуар покосился на Феба и усмехнулся.

– Ну, вот и ладненько. Тогда в путь.

Поэт и полицейский двинулись сквозь толпу несчастных фанатиков быстрым шагом, миновали ржаное поле, лес и вскоре вышли к белокаменному мосту.

– Адам не хотел отдавать эту трость, потому что знает, что в ней сокрыта большая сила, – неожиданно произнес Певец Парижа.

– С каких пор ты начал заниматься просветительской деятельностью? – у Шатопера было много вопросов по поводу загадочной трости, но уже не был уверен, что хочет знать на них ответы. – Раньше ты не особо горел желанием посвящать меня в детали своих капризов.

– Ну, во-первых, мы в одной лодке, и я не хочу, чтобы ты думал, что мы напрасно убили столько времени, а, во-вторых, ты должен понимать всю ценность этого предмета на тот случай, если произойдет непредвиденное, и тебе придется любой ценой сохранить ее.

– И что же в ней особенного? Чья она? – Феба заинтриговало сказанное Гренгуаром.

– Когда заключаешь сделку с Дьяволом, и он забирает твою душу – это лишь первый этап процедуры лишения души. Самое главное происходит чуть позже.

– И что это за второй этап? Какой-то обряд?

– Почти, – усмехнулся Певец Парижа. – Это смерть.

– Но без души человек бессмертен, – полицейский в замешательстве посмотрел на поэта.

– Да, но до тех пор, пока он не умрет впервые душу и тело еще связывает невидимая нить. Своего рода якорь, который не позволяет Люциферу завершить сделку и безраздельно властвовать купленной душой.

– Но причем здесь трость?

– Все просто. После первой смерти, связь между душой и телом разрывается, а предмет, который оборвал эту нить, сохраняет маленькую частичку души, что делает его невероятно мощным оружием, наделенным поистине колоссальной силой.

– Эта трость. – Феб стал понемногу понимать, о чем говорит Гренгуар. – Она, то самое оружие?

– Схватываешь на лету, mon cher, – довольно произнес Певец Парижа. – Но самое главное – это то, чья часть души хранится в ней.

– Ты серьезно? – Шатопер невольно усмехнулся. – Тебя убили тростью? Кого же ты так сильно разозлил, что он забил тебя до смерти этой декоративной тросточкой?

– Рад, что тебя это так позабавило. У тебя, в кои-то веки, стало появляться чувство юмора, а это уже большой прогресс, mon cher, – с ехидной улыбкой заметил Гренгуар.

Феб и сам понял, что становится с каждым часом все более циничным и жестоким. Ад менял его и далеко не в лучшую сторону.

– Так как это произошло? Что случилось?

– Случился подонок, вор и трус, граф де Мертье.

Франция, Париж, 1779

Этот сентябрь в Париже выдался крайне дождливым. Граф де Мертье ехал внутри просторной кареты по центральной мостовой и заливал в себя уже третий бокал Каберне Совиньон. Это был невысокий полный мужичок с редкими темными волосами, которые он усиленно зализывал назад своими потными ладонями, чтобы скрыть внушительную лысину на макушке, обычно прячущуюся на приемах под пышным белым париком. Его маленькие водянистые глаза были посажены довольно далеко от внушительного носа, напоминающего картошку, а пухлые темно-красные от вина губы, были больше похожи на дольки мандарина. Подбородок графа незаметно перетекал в шею, на которой был повязан бирюзовый шелковый платок с вышитым на нем золотыми нитями, орнаментом в виде орла. Де Мертье напрочь игнорировал, что за последние десять лет он изрядно прибавил в весе и потому, камзол на нем был весь в складках и прямо-таки трещал по швам. Капли дождя, методично постукивали по крыше кареты, то усиливаясь, то снова стихая. Граф едва не опрокинул бокал вина на свой новый бархатный камзол нефритового цвета, когда карета по команде кучера резко остановилась. Де Мертье облизал свои пухлые губы, отодвинул занавеску и с омерзением посмотрел в дверное окошко. Тяжелое серое небо низко нависло над французской столицей, орошая землю мелкими каплями осеннего дождя. Кучер спрыгнул с козлов и бросился открывать дверь графу.

– Ты что, хочешь, чтобы я шел под дождем? – возмутился де Мертье, глядя своими крошечными глазками на нерадивого кучера в дождевике.

– Прошу прощения, монсеньор, – слуга суетливо достал из салона зонт и, раскрыв его, застыл перед распахнутой дверью кареты.

Граф, не торопясь, одним глотком допил вино, поставил бокал на специальную подставку, взял элегантную трость из красного дерева с серебряным набалдашником в виде головы ворона и вылез из кареты. Постукивая тростью по вымощенной дорожке, Гюстав де Мертье вразвалочку направился к дверям своего роскошного поместья. У самого порога, излишне полноватый граф обернулся к слуге.

– Почисть лошадей и вымой карету.

– Но, монсеньор, на улице дождь, – робко заметил слуга.

– Негоже Господу за тебя делать твою работу, – с этими словами де Мертье открыл входные двери и вошел внутрь.

Осмотревшись в прихожей, граф был удивлен тем, что в поместье царил мрак и тишина. Отрыгнув винные пары и нахмурив брови, он прошел в гостиную и положил трость в подставку для зонтов. Поленья внутри камина уже давно превратились в пепел, и хозяин дома почувствовал промозглую сырость в воздухе своего жилища.

– Какого черта? – взбешенный подобной неслыханной безалаберностью собственной прислуги, де Мертье схватил с каминной полки небольшой колокол и тряхнул его как следует. Медный звон разлетелся по всему дому. – Жули, Аннет, а ну быстро ко мне!

Крик графа затих, и в поместье опять повисла напряженная тишина – никто не отозвался. Де Мертье был вне себя от подобной наглости прислуги. Он бросился на кухню, но там никого не оказалось. Тревожное ощущение поселилось в душе графа, и он на ощупь нашел в небольшом деревянном шкафчике свечу и вновь вернулся в гостиную. Он отыскал на каминной полке кремень и дрожащими от волнения руками с третьей попытки смог все же зажечь свечу, как вдруг откуда-то сверху донесся легкий свист. Де Мертье от неожиданности чуть не выронил свечу. Холодный пот выступил на его лбу, и он потянулся к висевшему над камином ружью, но там его не оказалось. Паника охватила графа, и он бросился к комоду, где лежали его пистолеты, но и там оказалось пусто. Хозяин дома метался по гостиной, не зная, что делать, когда его взгляд упал на трость, торчащую из подставки для зонтов. Граф схватил ее в правую руку, и, держа свечу в левой, стал медленно подниматься на второй этаж, откуда доносился леденящий душу свист. Деревянные ступеньки, предательски скрипели под тяжестью массивного тела де Мертье. Оказавшись на площадке второго этажа, страх еще сильнее сжал сердце графа. Пламя свечи дрожало, пока хозяин дома, старался бесшумно двигаться по мрачному и длинному коридору собственного поместья. Свист затих, но дурное предчувствие не покидало графа. Он медленно шел вперед, опасливо заглядывая в каждую комнату. «Боже, зачем мне столько комнат? Я живу здесь один!» – невольно пронеслась мысль в голове де Мертье. Он продвигался вперед и открывал одну дверь за другой, освещал комнату пламенем свечи, держа наготове трость, и никого там не обнаруживал. Граф впервые осознал, в каком большом доме он живет и насколько пустынно в нем – многие из этих комнат никогда им не использовались. Тишина, мрак и одиночество в этом огромном поместье еще больше нагнетали обстановку и с каждой секундой заставляли сердце де Мертье биться все быстрее, а руки дрожать еще сильней. И вот он приблизился к двери своего кабинета, дернул за ручку, но дверь оказалась заперта.

– Слава Богу! – граф с облегчением выдохнул. Он всегда запирал дверь кабинета на ключ, который был только у него.

Вспомнив, что внутри над комодом висит ружье, подаренное ему самим Людовиком XVI, де Мертье опустил трость и принялся судорожно рыться в карманах, оглядываясь по сторонам. Отыскав ключ в кармане своего бархатного жилета, граф дрожащими руками вставил его в замочную скважину и повернул два раза. Де Мертье, схватив трость, влетел в кабинет и быстро захлопнул за собой дверь. Откинув трость в сторону, граф бросился к комоду, поставил на него подсвечник с горящей свечой и, сняв со стены драгоценное оружие, он крепко сжал его в своих пухлых руках и выдохнул, пытаясь успокоить сердечный ритм.

– Добрый вечер, граф, – неожиданно раздался высокий голос из темноты кабинета.

Де Мертье вскинул ружье и резко обернулся на звук, задев стволом свечу. Единственный источник света упал на пол и погас. Хозяин дома в панике принялся целиться в темноту – туда, откуда донесся голос.

– Кто здесь? – граф изо всех сил сжимал в дрожащих руках ружье. – Что вам от меня нужно?

– То, что мое по праву, – совершенно спокойно, с ноткой презрения, ответил незваный гость.

Де Мертье продолжал напряженно вглядываться в темноту. Его указательный палец правой руки сильнее надавил на курок. Как вдруг яркая вспышка ослепила графа – неизвестный зажег свечу на рабочем столе хозяина дома и де Мертье увидел силуэт вальяжно развалившейся на его кожаном кресле с закинутыми ногами на резной стол из ореха, на котором лежали ружье и два пистолета, пропавшие с первого этажа дома.

– Да кто ты такой, черт тебя побери? – злость от наглости пришельца вспыхнувшая внутри графа, стала перебарывать страх, и он приблизился к столу, целясь из ружья в наглеца.

Незваный гость, потянувшись, зевнул, скинул ноги со стола и, приблизившись к пламени свечи, открыл свое лицо взбешенному хозяину дома.

– Боже, Пьер, ты меня напугал, – с облегчением выдохнул де Мертье и, опустив ружье, расплылся в натянутой улыбке. – Я уже думал, что здесь вор.

– И не ошиблись. Он здесь, – языки пламени играли на бледном лице Гренгуара, придавая ему пугающий вид.

– О чем ты? Как ты сюда попал? Я думал, ты умер.

– Нет, граф. Вы не думали, а надеялись. – Поэт, ухмыляясь, смотрел на хозяина дома из-под полей шляпы-цилиндра.

– Бог с тобой, Пьер. Что ты такое говоришь? Я слышал про твоего отца. Какое горе. Он был замечательным человеком. Такой рукастый, добропорядочный… – распинался де Мертье.

– Довольно лицемерия. – Гренгуар угрожающе встал со стула. – Я здесь за другим.

– Что? Я не понимаю, – на лице графа отобразилось смятение.

– Я пришел за тростью.

Глаза Гюстава забегали из стороны в сторону, пытаясь сообразить, о чем говорит юноша. Де Мертье вдруг обернулся и посмотрел на трость, что лежала на полу недалеко от двери.

– Ах, как же я мог забыть. Совсем из головы вылетело, – с доброжелательной улыбкой граф запустил свою потную ладонь в карман бархатного камзола и достал пачку бумажных денег. – Мы договаривались с Жаном на сто франков, – де Мертье отсчитал сумму и протянул деньги поэту. – Вот держи. Все точно.

– Вы меня не поняли, mon amie. – Гренгуар взял пачку франков из рук графа и поднес их к свече. Пламя в одно мгновенье охватило бумагу, и на лице де Мертье проступил ужас.

– Ты чего творишь!? С ума сошел!? – граф перегнулся через стол, чтобы потушить горящие деньги, но поэт отдернул руку, со злорадной улыбкой наблюдая, как бумага превращается в пепел.

– Мне не нужны деньги. Мне нужна только трость. – Гренгуар положил догорающие бумажки в большую хрустальную пепельницу и вновь посмотрел на перепуганного хозяина дома, застывшего в изумлении. Поэт вышел из-за стола и сделал шаг к лежащей на полу трости, когда де Мертье пришел в себя и вдруг вновь вскинул ружье, направив его на юношу.

– Ты чертов псих! Пошел прочь из моего дома! – сквозь зубы прошипел граф. Его трясло от злости. – А не то…

– А не то, что? – перебил хозяина дома Гренгуар и сделал еще одни шаг к трости.

Раздался выстрел и раскаленный свинец вошел в левое плечо поэта, дробя кость и разрывая мышцы. Гренгуара отбросило к стене, и комнату наполнил запах пороха. Де Мертье застыл с поднятым ружьем, из ствола которого все еще поднимался легкий дымок. Его сковал шок. Он не ожидал, что выстрелит. Паника охватила хозяина дома, и он бросил ружье на пол, глядя на поэта, озадаченно осматривающего ранение.

– Ты продырявил мое любимое пальто. – Гренгуар поднял на графа презрительный взгляд.

– Я не хотел! Это вышло случайно! – пролепетал де Мертье.

Поэт выпрямился и медленно направился к трости, но в тот момент, когда он поднял ее с пола, граф схватился за набалдашник и что-то щелкнуло.

– Это мое! Ты не имеешь права! – де Мертье был напуган, но и отдавать оборванцу свою роскошную трость он не собирался.

– Ты лишился права владеть ей в тот самый момент, когда обманул моего отца. А теперь прочь с моей дороги. – Гренгуар с омерзением оттолкнул назад хозяина дома, вырвав у него трость.

Лишь мгновенье спустя поэт заметил, что в его руке остался только деревянный ствол с полостью внутри него, а граф сжимал в кулаке острый стальной клинок с рукоятью виде головы ворона.

– Думаю, тебе все же придется оставить трость здесь, щенок! – с ненавистью в голосе и с чувством собственного превосходства произнес Гюстав де Мертье, направляя острие клинка в лицо Гренгуара.

– Очень в этом сомневаюсь, – на губы поэта легла зловещая ухмылка.

– Ты такой же глупец, как и твой папаня-неудачник…

Гренгуар резко бросился к рабочему столу, схватил с него пистолет, но едва он успел обернуться к графу, как почувствовал, что острое лезвие прошло сквозь его плоть между ребер и вонзилось в самое сердце. Тяжелый пистолет с ударно-кремневым замком с грохотом упал на пол следом за стволом от боевой трости. Поэт сделал шаг назад, глядя остекленевшими зрачками в налитые кровью глаза Гюстава де Мертье, держащего в руках окровавленный клинок, пошатнулся влево, но устоял. Еще через мгновенье Гренгуар почувствовал, вкус крови во рту, его ноги подкосились, и он рухнул навзничь.

– Никто не посмеет брать то, что принадлежит де Мертье, – с высокомерным презрением, глядя на труп поэта, произнес граф. Он достал из кармана жилетки белый шелковый платок и аккуратно вытер лезвие клинка. – Да кем он себя возомнил? Я дал ему денег. Но нет. Ему, видите ли, трость была нужна. Вот и результат. – Бубнил себе под нос, вспотевший от напряжения хозяин дома, убирая клинок обратно в деревянные ножны. – Так, где эти две бездельницы? Здесь надо все убрать, – де Мертье заозирался по сторонам.

Он поднял с пола ружье, подаренное ему самим королем во время их совместной охоты в парижских лесах, и бережно повесил его обратно на стену. Хозяин дома не слышал, как у него за спиной поднялся на ноги Гренгуар, вытер тыльной стороной ладони окровавленные губы и с невероятным интересом изучал рану на своей груди, которая затягивалась прямо на глазах с невероятной скоростью.

Когда граф обернулся, поэт с безумной дьявольской улыбкой смотрел на него глазами, горящими фиолетовым огнем. Де Мертье побледнел, его зрачки расширились, а синие пухлые губы двигались, будто сами собой.

– Матерь Божья! – произнес граф и рухнул без сознания.

Гренгуар разразился жутким высоким смехом.

– Это невероятно! – поэт осмотрел себя и сжал кулаки, упиваясь этим сладким моментом.

Он медленно подошел к лежащему на полу хозяину дома и сел на корточки рядом с ним.

– Какая потрясающая ночь! Не правда ли, граф? – с улыбкой от уха до уха обратился Гренгуар к обездвиженному де Мертье. – Ночь, когда каждый получает по заслугам. Вы запомните ее до конца жизни. Не сомневаюсь.

Через минуту поэт спустился на первый этаж дома, открыл кладовку, где сидели связанные служанки графа де Мертье, Жули и Аннет, с заткнутыми ртами, и развязал их.

– Дамы, для вас наверху очень много работы, – сияющий от восторга Гренгуар подмигнул перепуганным девушкам, и покинул поместье де Мертье, насвистывая веселую мелодию и довольно размахивая изящной тростью из красного дерева с серебряным набалдашником в виде головы ворона и двумя фиолетовыми аметистами вместо зрачков.

Ад

– Я думал, твой отец был обычным кузнецом. – Феб застыл на краю Озера Падших, глядя на поэта, смотрящего невидящим взглядом вдаль.

– О, нет. Он был настоящим художником. – Гренгуар повернул рукоять трости и извлек из деревянного шафта серебристый клинок. Лучи искусственного солнца яркими бликами пробежали по лезвию словно искры. – И очень наивным торговцем, которого сильные мира сего с удовольствием обводили вокруг пальца.

– И что потом ты сделал с этой сволочью де Мертье?

– Ничего. Граф был уже в возрасте, а такие потрясения очень вредны для сердца. Недели через три он благополучно скончался, – весело произнес поэт, пряча клинок в ножны.

Шатопер невольно порадовался, что мерзавец получил по заслугам, но не подал виду.

– Так в чем же сила этого клинка? В нем часть твоей души и как ты собираешься его использовать?

– Этот клинок убьет того, чья душа уже и так в Аду. Тибальта! – улыбнувшись от уха до уха, Певец Парижа нырнул в озеро.

Феб вскинул брови от неожиданности и, улыбнувшись приятной новости, почувствовал прилив сил, а вера еще крепче укоренилась в его душе.

– Любимая, я иду за тобой, – прошептал одухотворенный Шатопер, закрыл глаза и нырнул в воду.

Мощный поток подхватил полицейского и понес на ту сторону, где его ждала она – его ангел, его Джульетта.