Текст книги "Парижская трагедия. Роман-аллюзия"

– A bientôt, – с легкой ухмылкой тихо произнёс Гренгуар, и скандинавский варвар своим напором вынудил его продолжить путь за Робеспьером.

Вскоре конвой скрылся с глаз довольного румынского князя и он, торжественно вскинув вверх руки, обратился к толпе своих подданных:

– Грешники, запомните этот чудесный день! Сегодня Певец Парижа, поэт Гренгуар потерпел поражение и скоро будет в моей безраздельной власти. И тогда весь Ад впервые увидит, что такое настоящие невыносимые муки. Его ждёт невероятно жестокая и увлекательная расправа. Ура!

Вся толпа дружно взорвалась криком «Ура! Хвала Цепешу! Хвала!». Граф Дракула опустил руки, и все умолкли.

– А сейчас мы отправляемся в замок, где нас ждёт воистину потрясающие представление с нашим ещё живым пленником. – Цепеш говорил громко, чтобы слышали все. – Так, что ваша задача доставить его на Арену целым и невредимыми. – Дракула слегка замешкался. – Нет. Так уже не получится. Значит просто живым. Всем ясно?

– Да! – хором отозвалась толпа.

– Замечательно! – резюмировал румынский князь и уже тише обратился к дрожащей от страха Джульетте. – А ты, дорогуша, пойдёшь со мной.

Граф Дракула стащил брыкающуюся и визжащую девушку в охапку и, закинув её себе на плечо, направился по тропе прочь из мертвого леса.

– Все за мной! – громко скомандовал Цепеш и толпа, подхватив истекающего кровью Шатопера, послушно последовала за ним.

Глава 13. (Пленница, узник и подсудимый)

Гренгуар застыл на вершине песчаного холма, глядя далеко вперёд – туда, где за огненной каменной пустыней возвышалась гигантская мрачная цитадель повелителя этой проклятой земли. Странно, но он не испытывал ни малейшего волнения за свою дальнейшую судьбу. Он прожил так долго и умирал так много раз, что смерть, как физиологический процесс, стала для него чем-то эфемерным, чем-то нереальным, будто страшилкой для маленьких детей, которой на самом деле не существует. Единственная мысль не давала ему покоя – где он просчитался? Что он не учёл? Все же было продумано до мелочей – каждый шаг, каждый риск. Он точно знал, что с полицейским будет куча проблем, что Пьер где-нибудь напортачит, что Галилей что-нибудь выкинет, был уверен, что столкнётся с армией Цепеша. Он был готов ко всему, и для всего у него было решение. Но одно неловкое движение полумертвой девчонки уничтожило все, ради чего он жил. Это должно было стать его памятником, его наследием. Он должен был вписать своё имя в один ряд с Богом и Дьяволом. Он должен был стать идолом. Так, где же он промахнулся? Он подвёл всех – и живых, и мертвых. Если у Феба ещё был призрачный шанс выбраться, сбежать, то Джульетта попала в цепкие лапы Цепеша, который теперь с неё глаз не спустит. Однако этот кровожадный ублюдок понятия не имеет, что с ней теперь делать и как все исправить. Певец Парижа невольно расплылся в улыбке. Беспомощность и растерянность его злейшего врага грела ему душу. И вдруг он все осознал. Он понял, где допустил главную ошибку. Он проникся! Проникся этой странной парочкой – наивным и отчаянным мальчишкой и совсем юной и упрямой самоубийцей. Как же так? Он же знал, что именно это всегда всё портит. Чувства! Даже сейчас, он стоит на пороге своей смерти, но больше переживает об их судьбе. Отвратительно!

Неожиданно поэт почувствовал сильный толчок в спину, потерял равновесие и кубарем полетел вниз с холма. Пытаясь руками и ногами остановить своё стремительное скольжение по песчаному склону, Гренгуар лишь взрыхлил и наглотался песка. Оказавшись внизу, Певец Парижа сразу же вскочил на ноги и принялся отплевываться и отряхиваться.

– Смотрю, с манерами у вас дела обстоят из ряда вон плохо. – Поэт поднял с земли свою шляпу, вытряхнув из неё песок, надел на голову и посмотрел наверх холма, где, закинув топор на плечо, гордо стоял северный воин. – Не удивительно, что у вашего народа так и не получилось взять Париж. Он не покоряется силой и невежеством, лишь вежливостью и умом, а у вас ни того ни другого.

Гренгуар видел, как огоньки ярости вспыхнули в глазах викинга и тот, скинув топор с плеча, устремился к нему. Певец Парижа едва успел отскочить в сторону, когда огромное лезвие тесака полностью вошло в песок, в том самом месте, где ещё мгновение назад стоял поэт.

– Вот об этом я и говорил. Тупая ярость, грубая сила и никакой идеи, – презрительно усмехнулся Гренгуар, наблюдая, как северянин пытается вытащить своё оружие из сухого песка.

– Да как ты смеешь насмехаться над моим великим народом, ублюдок? – легким движением Бьёрн освободил лезвие топора из песчаного плена.

От неожиданности столь скорого извлечения оружия из земли, поэт попятился назад.

– Мы потомки Одина, великие воины и нас ждёт Вальхалла! – викинг, рассекая топором, воздух бросился на Певца Парижа.

Серьёзно? Вальхалла? – едва уворачиваясь от ударов, Гренгуар продолжал отступать. – И тебя не смущает даже тот факт, что ты уже мертв и находишься в Аду? Похоже, наше восприятие устройства потустороннего мира оказалось ближе к правде, в отличие от вашего. Я, конечно, понимаю, что вечный пир с героями, куда более соблазнительное мероприятие, нежели вечные мучения и все же – Вальхаллы не существует.

Но глаза северного воина уже налились кровью, и он будто не слышал, о чем говорит поэт. Он видел только свою жертву и жаждал её смерти.

– Да уж! Но смотрю, тебя это мало беспокоит… – продолжил Певец Парижа, когда неожиданно лезвие топора, едва коснувшись своим кончиком его носа, рассекло кожу и Гренгуар, резко отскочив назад, наступил на полы своего пальто, потерял равновесие и рухнул навзничь.

Викинг навис над распластавшимся на песке поэтом, дыша яростью. Он уже вскинул топор, чтобы нанести последний удар, когда за спиной раздался голос:

– Не тронь его!

Певец Парижа поднялся на локтях и увидел, как к ним приближаются Робеспьер и Мари-Луиза, и вновь посмотрел на северянина, который замер, держа над головой гигантский топор.

– А ты, похоже, из тех, кто до сих пор верит, что, когда гремит гром – это Тор бьет по наковальне своим молоточком. Я прав? – Гренгуар расплылся в широкой улыбке.

В следующий миг лезвие топора разрубило голову поэта пополам, словно перезревший арбуз, забрызгав кровью искореженное яростью лицо Бьёрна.

Робеспьер и Мари-Луиза застыли на месте.

– Ты что творишь? – людоедка, выпучив глаза, смотрела на кровавое месиво, которое ещё мгновение назад было смазливым лицом Певца Парижа. – Ты ополоумел? Как мы его теперь доставим к хозяину? Ты понесёшь, дровосек недоделанный?

– Я пальцем не прикоснусь к этому куску собачьего дерьма. – Викинг небрежно вытер окровавленное лезвие об волчью шкуру, висевшую у него на плечах.

– Я сейчас тебя самого превращу в кусок дерьма… – Мари-Луиза выхватила кинжалы из-за спины.

– Попробуй, дорогуша, – Бьёрн перехватил в руках топор и принял боевую стойку.

– Успокойтесь, – прервал препирания своих спутников Максимилиан. – Скоро сам очнется, и мы двинемся дальше.

Людоедка лишь фыркнула и, спрятав кинжалы, направилась к телу поэта. Викинг облизал свои жирные губы и закинул топор на плечо.

Онемев от ужаса, Джульетта лежала на животе, уткнувшись лицом в затхлую перину, не смея шелохнуться. Она понятия не имела, сколько прошло времени с тех пор, как кровожадный князь принёс её в свои покои в чёрном замке и бросил на огромную кровать, приказав дождаться его возвращения. Цепеш ушёл, но она продолжала ощущать его вонючее горячее дыхание у себя над ухом.

Феб. Мой милый Феб. Неужели это конец? Наши мечты почти сбылись, и вот мы снова оторваны друг от друга.

Мысли, словно ледяные колючие волны, погружали девушку в непроницаемую пучину отчаяния. Ком боли и слёз вновь подкатил к горлу. Что теперь ждёт её любимого? Ради неё он рискнул всем и теперь обречён на жуткую смерть.

Джульетта не имела ни малейшего представления, что задумал граф Дракула, но она не сомневалась, что то, что он уготовил её спасителю, будет жестоким и кровавым спектаклем. Она хорошо помнила, как её отец всегда говорил, что непокорных необходимо наказывать жестоко и публично, чтобы другим было неповадно, ведь иначе власть в своих руках не удержать. Но неужели она смирится с этим и будет просто ждать, когда этот кровожадный монстр приведёт задуманное в исполнение. Нет. Неважно, что будет с ней. Но она сделает все, чтобы помешать этому чудовищу.

Превозмогая боль во всем хрупком теле, юная Капулетти поднялась на локтях и медленно огляделась. Это была мрачная, но очень просторная спальня с высокими окнами, в центре которой стояла широкая кровать, укрытая бордовым покрывалом, а над ней нависал алый балдахин из шенилла. Девушка осторожно спустилась с ложа и неуверенными шагами приблизилась к окну. Уперевшись дрожащими руками в тяжелую чёрную раму, она выглянула наружу. Там, далеко внизу, словно в разрушенном муравейнике сновало огромное количество грешных душ. Отсюда не было понятно, чем они занимаются, но было ясно, что идёт подготовка к чему-то очень масштабному. От высоты у Джульетты закружилась голова, и она инстинктивно отшатнулся назад. Юная Капулетти закрыла глаза и принялась глубоко дышать, как вдруг где-то совсем рядом раздался пробирающий до костей шёпот. Она резко открыла глаза и принялась озираться по сторонам. В комнате никого не было. Шёпот вновь донёсся, но уже совсем, с другой стороны. Мурашки покрыли все бледное тело девушки. Шёпот затих, но через несколько мгновений раздался вновь – над головой узницы. Пытаясь уловить хотя бы слово этого тихого голоса, Джульетта приблизилась к противоположной стене и приложила к ней ухо. Шёпот не заставил себя долго ждать, и скоро она вновь услышала тихий шуршащий звук человеческого голоса. Силясь разобрать слова, она вдруг поняла, что он там не один и даже не два. Через несколько минут шёпот доносился одновременно с нескольких сторон и становился все громче. Ужас осознания свалился на узницу, словно снежная лавина. Теперь она все поняла. Это был не просто шёпот. Это грешные души из последних сил молили о помощи. В толстых каменных стенах этих мрачных покоев были замурованы люди, обреченные на вечные страдания. Впервые, с тех пор, как её разлучили с возлюбленным, разум юной Капулетти прояснился, и она точно поняла, что должна делать. Адреналин придал ей смелости и сил. Джульетта бросилась к окну и, одним движением распахнув тяжёлые ставни из кованого железа, взобралась на подоконник. Стараясь не смотреть вниз, она выбралась из комнаты и аккуратными мелкими шагами двинулась вдоль наружной стены по тонкому выступу. Беглянка чувствовала, как скользили обнаженные ступни по холодному камню, но продолжала идти вперёд, пока не добралась до соседнего окна. Джульетта ухватилась руками за металлические ставни и остановилась перевести дух. Будучи в более устойчивом положении, она позволила себе посмотреть вниз. Под её ногами раскинулся целый город, выросший вокруг замка, на вершине башни которого застыла Джульетта. Она вспомнила Париж, свой родной и горячо любимый город, перед ежегодными празднествами. Это место было одновременно очень похожим и кардинально отличающимся от него. Странное ощущение знакомой неизвестности окутало сознание юной Капулетти. У стен замка сновало огромное количество людей, но никто не смотрел вверх, и девушка заглянула в окно. Увидев внутри какое-то движение, Джульетта усердней вглядывалась в полумрак и вскоре разглядела небольшой тронный зал и двоих человек в нем. Цепеш вальяжно сидел на троне, закинув ногу на ногу, и крутил в руках трость Гренгуара, а перед ним стоял мужчина в чёрном монашеском одеянии, чьё лицо было скрыто капюшоном. На шее монаха висела золотая цепь с амулетом, на котором были изображены человеческий череп и двуглавый ворон. Окно, оказалось, не заперто и, очень аккуратно у Джульетты получилось бесшумно приоткрыть его, чтобы через крошечную щель подслушать, о чем они говорят.

– К сожалению, это не единственная подобная проблема, князь, – голос монаха звучал гулко, будто из неглубокого колодца.

– Ты это о чем, Фламель? – трость замерла в руках графа Дракулы, и он исподлобья посмотрел на собеседника.

– Помимо девчонки, они освободили из склепа раньше срока ещё более десятка душ.

– И что с ними сейчас? – было видно невооружённым взглядом, как Цепеш напрягся. – Где они?

– В последний раз их видели недалеко от колокольни. Они просто блуждают по Аду, восхваляя своего создателя. Но что самое странное – они пребывают в постоянном блаженстве, несмотря на то, что здесь это, в принципе, невозможно.

– Какого черта?! – скрипучий крик вырвался из груди румынского князя, и он, резко вскочив на ноги, вплотную приблизился к монаху.

Джульетта вздрогнула от неожиданности и чуть не соскользнула с каменного выступа вниз, но удержалась.

– В блаженстве?! Ты издеваешься надо мной? – граф Дракула кипел от ярости. – Здесь им не гребанный Рай. Лишь раз, за всю историю мира, когда обвалилась задняя стена склепа после подлой атаки Адама, грешные души оказались на воле раньше срока. Но все они без исключения превратились в заблудших. Так почему же эти наслаждаются своей смертью в месте бесконечных страданий?

– Я не знаю, – лишь коротко и тихо ответил Фламель.

– Не знаю?! – Цепеш задыхался от возмущения. – Не знаю!? Ты глава Ордена Смерти! Ты должен знать все о тех, кто был вверен под твой контроль.

– Все указывает на девчонку и её приятеля, – прервал возмущение князя монах.

– О чем это ты сейчас? – Дракула застыл в смятении.

– Все выглядит так, что мальчишка, освободив раньше срока свою возлюбленную, наделил её какими-то неизвестными пока нам силами, с помощью которых она вселяет в души надежду и покой.

Не произнося ни слова, Цепеш сложил за спиной руки и принялся ходить по залу из стороны в сторону, потом замер и медленно повернулся к собеседнику.

– Ты понимаешь, что это значит, Фламель? – в глазах графа Дракулы сквозил страх. – У нас огромные проблемы. Эта девчонка может уничтожить все. Все, что мы так долго строили. Все! Она может стереть весь Ад в пыль!

– Я думаю это преувеличение. У неё не хватит сил тягаться с самим хозяином. В конце концов, она всего лишь человек, – не очень уверенно произнёс глава Ордена Смерти.

– О! Так ты начал думать. Неужели! – глаза Цепеша сверкнули красными огоньками. – Тогда, возможно, ты придумаешь, как нам поступить с ней, чтобы она все же стала частью Ада?

– Сейчас же этим займусь, – кивнул Фламель. – А что делать с остальными?

– Я отправлю людей выловить их. А там, глядишь, у нас уже будет решение этой проблемы. Так что, поторопись. Мои головорезы работают очень быстро.

– Хорошо. Тогда я отправляюсь в склеп.

– Ты уже должен быть там! – вновь повысил свой скрипучий голос румынский князь, впившись глазами в монаха.

Молча, кивнув, Фламель направился прочь из тронного зала. Как вдруг, взгляд Цепеша упал на окно, за которым застыла Джульетта, и их взгляды встретились. Дракула бросился к окну. В ужасе, девушка шарахнулась назад, пальцы ног соскользнули с каменной опоры, и она рухнула вниз, едва успев ухватиться руками за выступ, на котором стояла. Едва цепляясь пальцами за холодный неровный камень, Джульетта повисла на огромной высоте. Вскинув голову вверх, она увидела, как распахнулись оконные ставни, и появилось злобное лицо румынского князя с мерзкой ухмылкой.

– Куда же ты собралась, дорогуша? А как же наше свидание? – в маленьких глазах Дракулы блеснули красные огоньки, и он протянул руку перепуганной девушке. – Давай же. Ты долго так не провисишь. Ты же не хочешь умереть в такой замечательный день. Конечно, если ты научилась ещё и летать за столь недолгое время, то можешь попробовать и упорхнуть, но знай – из меня очень хороший охотник.

Джульетта не могла ответить. Она продолжала болтаться на вершине башни и все её силы уходили на то, чтобы не сорваться вниз. Желание схватиться за спасительную руку кровожадного монстра было чрезмерно сильным, но юная Капулетти изо всех сил сопротивлялась инстинкту самосохранения.

– Да, брось ты. Давай руку. К чему эта самоубийственная гордость? Я, конечно, понимаю, что у тебя в этом уже немалый опыт и все же. – Цепеш продолжал тянуться к хрупкой бледной руке Джульетты, и она уже была готова схватиться за костлявую кисть с длинными ногтями. – Твой любимый будет очень опечален, если не сможет узреть тебя перед своей зрелищной смертью.

Как вдруг, Джульетта замерла, перестав раскачиваться из стороны в сторону, и ледяным взглядом посмотрела в крохотные глаза румынского князя. В этот момент она осознала, что для неё нет ничего ужаснее во всем мире, чем наблюдать за смертью своего Феба. Лучше умереть!

Дракула что-то прочитал в её полном решимости взгляде, потому что неожиданно ухмылка исчезла с его губ, и на худощавом лице отразилась тревога.

– Нет. Не вздумай. Это очень плохой выбор, – вдруг затараторил румынский князь.

Джульетта даже улыбнулась от такого преображения. Это было действительно забавно, что она в своём подвешенном состоянии вдруг умудрилась взять вверх над тем, кто твёрдо стоял на ногах. Лишь переборов страх, можно победить смерть.

Джульетта, не отрывая взгляда от маленьких бегающих глаз Цепеша, отпустила каменный выступ и, раскинув в стороны руки, полетела вниз. Последнее, что она увидела, это как чёрные перепончатые крылья распахнулись за спиной графа Дракулы.

Гренгуар со связанными руками продолжал идти вперёд по окаменелой земле, от которой уже чувствовал тепло текущей внутри лавы, и даже слегка пританцовывал, насвистывая заводную мелодию. Казалось, его ни капли не беспокоила предстоящая встреча с создателем. Робеспьер, молча, шёл позади, не сводя своего мертвого взгляда с пленника. Мари-Луиза отстала от Максимилиана и пыталась кинжалом отрезать себе палец, чтобы хоть немного утолить свой бесконечный голод. Замыкал эту малочисленную, но растянувшуюся процессию, Бьёрн. Облокотив свой огромный топор себе на плечо, он тяжелыми шагами, не спеша, следовал за своими спутниками.

– Вот ответь мне, Макси, – неожиданно поэт обернулся к Робеспьеру, но продолжал идти вперёд спиной. – Ты сверг и казнил королевскую семью, тебе покорился Париж, а вместе с ним и вся Франция. В твоих руках была власть, о которой большинство людей даже не мечтали. Одной твоей подписи было достаточно, чтобы десятки бесполезных тел лишились своих и без того не обременённых умом голов. А теперь ты здесь на побегушках у Цепеша. Какое головокружительное падение карьеры тирана. Не находишь?

– Согласен, – ни одна мышца не дрогнула на лице Максимилиана. – Мне это тоже совсем не по душе, но я не забываю благодаря кому я оказался в этом положении, и потому с чувством бесконечного долга выполняю нынешнее распоряжение князя.

– Намекаешь на то, что это из-за меня ты оказался здесь? – Певец Парижа изобразил чрезмерно наигранное возмущение. – Серьёзно? Какая низость перекладывать ответственность за свои ошибки на поэта, который творит лишь для народа. Разве я уговаривал тебя начинать революцию? Разве я убеждал тебя топить Париж в крови? А может быть, я уговаривал тебя, mon amie, запугивать своих соратников, чтобы у них не оставалось другого выбора, кроме как избавиться от тебя?

– Хорошо. Тогда вспомни, – взгляд Робеспьера ожил, и в его глазах заиграли блики прошлого. – Не ты ли, внушал мне, что королевская семья – символ монархии и пока они живы, мне не удастся построить новое общество?

– Я всего лишь озвучивал мысли народа.

– Не ты ли, поэт Гренгуар, поддерживал все мои начинания и сдавал мне предателей и контрреволюционеров?

– Так поступают друзья.

– Не ты ли, своими подозрениями довёл меня до того, что я перестал доверять каждому, кто был рядом со мной, кроме тебя? Это и был твой план, Гренгуар. Ты сделал из меня параноика, от которого остальным было просто необходимо избавиться, чтобы выжить. Ты помог мне получить власть над Францией, но ты и лишил меня этого. И в конечном итоге, я потерял куда больше, чем обрёл. Я лишился жизни и был послан в Ад. – Робеспьер испепеляющим взглядом смотрел на Певца Парижа.

Впервые за все это время на лице бывшего тирана проступили эмоции, и поэт посчитал, что это хороший знак для него. Он повернулся к Максимилиану спиной и поравнялся с ним, продолжая идти по правую руку.

– Как это по-человечески обвинять других в своих собственных грехах. Я всего-то подкидывал брёвна в печь, где уже полыхал огонь жестокости, подозрений и жажды власти.

– К чему этот спектакль, Гренгуар? Мы оба знаем, что это ты подвёл меня под гильотину, – резюмировал Робеспьер, не глядя в сторону поэта. – Лишь одно мне не понятно – для чего было прикладывать столько усилий, чтобы помочь мне захватить власть во Франции, а потом подло предать? Я доверял тебе.

– Да уж! – Певец Парижа нарочито зевнул. – А я считал тебя довольно умным человеком, но даже после смерти ты остаешься зациклен на собственной персоне. Видишь ли, mon amie, твоё восхождение к власти над Францией было лишь небольшой частью огромного плана, который я почти воплотил в жизнь…

– Часть плана? Значит, моей задачей было просто расчистить поле для игры? – Робеспьер возмущённо посмотрел на довольного поэта.

– А если бы ты ещё при жизни смог допустить, что весь мир не крутится вокруг тебя одного и приложил хоть чуточку усилий, чтобы заглянуть немного вперёд, то понял бы это намного раньше и возможно оказался здесь немного позже. Однако, важно то, что ты в любом бы случае оказался в Аду. И в этом нет моей вины. Я всего лишь раскрыл весь твой потенциал.

– И что же это был за план, в котором мне не нашлось места?

– Ничего личного. Просто у каждого своя роль, и ты свою исполнил изумительно, даже чересчур. Я был уверен, что мне понадобится куда больше времени, чтобы твои соратники приняли решение убрать тебя. Но то ли ты был крайне убедителен, то ли у них нервы слабенькие – все произошло очень быстро. Пойми, Макси, есть люди разрушители, а есть – созидатели. Ты относишься к первому типу, и я это понял сразу. Мне нужен был тот, кто сможет не просто уничтожить всю систему, но и запугать людей настолько, чтобы страх на подкорке головного мозга не позволил им противостоять дальнейшим переменам. Страх, который будет неотъемлемой частью всего нового общества и лишит его любых инстинктов сопротивления. Уж больно изнеженным и строптивым был тогда Париж. Люди сами не знали, чего хотели. Понимаешь?

– Так ты все же строил демократию? – Робеспьер подозрительно посмотрел на Гренгуара и тот разразился звонким смехом.

– Демократию? Ни за что на свете! Я слишком сильно люблю свою страну, чтобы отдавать власть над ней народу. Как обычный человек, который не в силах разобраться с собственным крохотным мирком и построить хотя бы нормальную семью, может принимать участие в государственных делах, не имея ни малейшего представления обо всех его скрытых механизмах.

– Для этого люди и выбирают лидера, – заметил Максимилиан.

– Только, как они его должны выбрать? – парировал Певец Парижа. – Ориентируясь на речи тех, кого допустили до выборов? А как же те, кто просто на них не смог попасть? Ведь кто-то все же контролирует этот процесс. Кто-то влияет на количество и качество кандидатов. А что мы знаем про тех, кто находится за этой ширмой? Что народ знал про меня, следуя за тобой?

– Так, по-твоему, демократии не существует?

– Существует, конечно. Демократия – это игра, где активное меньшинство от срока к сроку дурачит пассивное большинство, дабы последние, своими руками передавали им власть над собой. Это идеальная схема для тех, кто над всем этим. Чтобы не случилось со страной, виновными останется сам народ. Это гениальная иллюзия, но она не идёт на пользу государству. – Гренгуар с довольной улыбкой посмотрел на задумчивого Робеспьера, который пытался отыскать аргументы против теории поэта. – Вот скажи, Макси, как можно доверять власть временному правителю? С того самого момента, как он получает её, он перестаёт думать о стране и начинает думать только о том, как удержать эту власть в своих руках подольше. А единственный шанс это сделать – угождать большей части своего народа.

– Так в этом и есть смысл демократии. Власть должна действовать в интересах народа.

– Серьёзно? – поэт вновь рассмеялся. – К сожалению, mon amie, интересы народа часто противоречат интересам государства. Элементарный пример. Что если большинство граждан страны против воинской службы и выбирают правителя, который обещает упразднить армию. Как долго протянет это государство?

– Это чушь. Такое невозможно, – усмехнулся Максимилиан. – Служба в армии самое почетное дело для мужчин и, вряд ли, это когда-нибудь изменится.

– Ты крайне недальновиден, mon amie. – Гренгуар лишь покачал головой. – А знаешь почему? Потому что ты смертен. Ты в силу своих обстоятельств не в состоянии даже предположить, что ждёт человечество через несколько сотен лет, ведь ты сам был ограничен лишь несколькими десятками. Тоже самое происходит и с выбранным правителем. Он мыслит наперёд лишь на срок своих полномочий, а большая часть действительно важных для страны решений дают результат лишь через пять лет после их принятия. Но народ не столь терпелив. Ему необходим сиюминутный результат, иначе правитель лишится своего поста, в лучшем случае, на ближайших выборах. Так и получается, что желания кучки глупцов в иерархии судьбоносных решений занимает первые места, а государство теряет свою мощь и становится легкой добычей, для тех, кто не утруждает себя переживаниями за недовольство своих подданных.

– Но разве временный правитель не задаёт направление развития страны для последующих глав государства? – казалось, что Робеспьер забыл о том, что переправляет своего ненавистного друга на Суд Люцифера и просто ведёт беседу на политические темы, так же как при жизни делал это сначала в якобинском клубе, а затем уже в учредительном собрании.

– О, mon amie. Мой Макси-идеалист. – Гренгуар расплылся в широкой улыбке. – Именно это и делало тебя идеальным кандидатом для уничтожения французской монархии и, в тоже время, именно это не позволило тебе остаться у руля. Ты так верил в свои идеалы, что готов был на все, лишь бы претворить их в жизнь. Ничто не могло тебя остановить.

– Но разве я не прав?

– Пойми, ты говоришь об идеальных обстоятельствах, когда каждый последующий правитель будет продолжать политику своего предшественника, но это невозможно. Куда вероятней, каждый новый лидер нации будет стремиться претворить в жизнь своё видение мира, а ещё вероятнее, что за столь короткий срок своего триумфа, куда больше будет озабочен собственным обогащением за счёт власти, чтобы обеспечить себе в будущем безбедную жизнь.

– Ты заблуждаешься, Гренгуар. – Робеспьер был возмущён утверждениями поэта. – Понимая, что время его правления ограничено, глава государства будет стараться в кратчайшие сроки реализовать свои планы, а народные выборы вынудят его действовать в интересах нации.

– Ты истинный сын революции. Вот тогда скажи мне, защитник демократии, что же ты с такой силой уцепился за власть, уничтожая всех своих оппонентов?

– Я держался не за власть. – Максимилиан даже слегка повысил голос. – Я защищал наследие революции. Они бы все испортили, и все чего мы добились пошло бы прахом. Я не мог позволить осквернить память всех тех, кто проливал свою кровь во имя революции, и допустить, чтобы к власти пришли эти негодяи. Они собирались вернуть короля. Короля, который считает Францию своей собственностью.

– В твоих словах так и веет свободой выбора, – усмехнулся Певец Парижа. – Только задумайся вот над чем. На скотобойне, кто больше заботится о предприятии? Наемный управленец или собственник?

Робеспьер замер на месте, и поэту тоже пришлось остановиться. Лицо тирана превратилось в каменную маску ужаса.

– Ты на что намекаешь, Гренгуар? Ты же не хочешь сказать, что твоим планом было восстановление монархии во Франции?

– Упаси, Господь! Власть короля не имеет должной силы над современным обществом. Слишком большой разрыв между сознанием наследных монархов с потребностями обычных людей. – Певец Парижа ликовал. Он видел, что все же пробил эмоциональную защиту французского революционера и достучался до главного нерва своего собеседника.

– Тогда я не понимаю, чего ты хочешь добиться? Ты помог мне свергнуть монархию, но и власть народу ты отдавать не собираешься. Что же ты планируешь построить на руинах революции?

– Империю! – торжественно ответил поэт, глядя горящими глазами в наполненные страхом зрачки Робеспьера. – Огромную Французскую Империю!

– Нет! Ты не посмеешь! Столько людей погибло, дабы не отдать всю власть в одни руки, а ты вновь собираешься вернуть единоличное правление моей страной? – Максимилиан впал в панику. – Не бывать этому! Никогда! Ни за что! Свободный Французский народ не позволит никому забрать у них власть.

– Брось, mon amie, – усмехнулся поэт, наслаждаясь реакцией бывшего правителя Франции. – У народа нет никакой власти. Все забрали их никчёмные представители, которые понятия не имеют, чего хочет сам народ. Но даже если им это известно, то им неведомо, как им это дать. Директория, совет старейшин, совет пятисот – это все спектакль, и никто из них не имеет достаточной популярности, чтобы что-то по-настоящему важное сделать для страны. Чтобы вытащить твою любимую Францию из болота.

– И как же ты собираешься убедить народ, который своей кровью и потом добился свободы от гнета монархии, вновь отдать всю власть в одни руки? – Робеспьер поуспокоился, осознавая невозможность претворения в жизнь идеи поэта.

– Я? Убеждать? – на лице Певца Парижа отразилось изумление. – Никак! Вы все это сделали уже за меня.

– Ты бредишь, поэт. Народ был готов умирать за свободу…

– Умирать? Да! Но явно не все и не в таком количестве, – перебил Гренгуар возмущение своего бывшего соратника. – Сколько можно повторять одно и тоже, как мантру? Тебе рассказать, mon amie, формулу порабощения человеческого сознания? Затяжной гнёт и нищета, за ней свобода и кровавый хаос, и вот люди уже готовы на все ради порядка, ведь вместе со свободой образуется вакуум власти, и человек вынужден сам заботиться о себе. А это, мало того, что сильно выматывает, так ещё и несёт за собой кучу издержек, в виде постоянной незащищенности и, как следствие, перманентной угрозе собственности и жизни. И вот уже идея отдать всю власть над собой в одни руки не кажется им такой уж безумной. И теперь остаётся только решить, чьими будут эти руки. А он уже совсем скоро вернётся в Париж, чтобы возглавить всю нашу нацию.

– Ты безумец! Чудовище! Как ты смеешь? Ты готов уничтожить все, за что мы боролись! Кто он? Бурбон? – Робеспьер угрожающе приблизился к связанному по рукам поэту.