Текст книги "Парижская трагедия. Роман-аллюзия"

– А дальше, я познакомлю тебя с нашей гостьей, которая и поможет нам бросить вызов смерти и победить ее, – поэт повернулся к самой темной части комнаты и позвал, – Mon chéri, мы готовы! Прошу! Он полностью твой!

Феб, вглядываясь в темноту, заметил, как от стены отделился силуэт и направился в их сторону. Мурашки побежали по спине полицейского. Через мгновение на свет вышла смуглая женщина лет тридцати с длинными черными волосами, одна прядь которых была совершенно седой. Ледяная красота и холодный взгляд черных глаз гостьи заставляли все внутренности юноши сжаться.

– Позволь представить тебе Эсмеральду, колдунью проклятого леса и просто очаровательную особу! – торжественно произнес Певец Парижа. – Эсмеральда, это Феб Шатопер, благородный полицейский и преданный возлюбленный Джульетты Капулетти, он и отправится за ней.

Феб застыл, глядя на ведьму с приоткрытым ртом, а Эсмеральда с сомнением оглядывала юношу оценивающим взглядом.

– Ты уверен, что он справится? – недоверчиво спросила колдунья поэта.

– Справлюсь! Не сомневайтесь! – с вызовом ответил Шатопер за Гренгуара.

Поэт с ухмылкой одобрительно кивнул.

– Хорошо. Тогда слушай меня очень внимательно и запоминай. – Эсмеральда вонзила свой тяжелый взгляд в полицейского. – Я дам тебе яд. Волшебное зелье, которое позволит тебе спуститься за своей возлюбленной…

– Спуститься? Куда? – Феб непонимающе нахмурил брови, и ведьма удивленным взглядом посмотрела сперва на ученого, но тот лишь отвел взгляд, а затем на Гренгуара, но тот только пожал плечами, и она вновь повернулась к озадаченному юноше.

– Куда, по-твоему, попадают души самоубийц?

– В ад, – не задумываясь, ответил Шатопер и вдруг все осознал. – Так я…

– Да. И я не понимаю, почему до этого тебя никто об этом не уведомил. – Эсмеральда вновь бросила недовольный взгляд на ученого и поэта. Феб также попытался найти ответ в их взглядах, которые сразу же разбежались в стороны.

– Я должен буду там заменить ее? – юноша пребывал в обреченном потрясении.

– Это уже по твоему желанию, но я бы настаивала на другом развитии событий. Ты должен будешь отыскать ее душу там, в аду, и вместе с ней вернуться обратно. И помни – все кончается в начале.

– Что это значит? – Шатопер еще не до конца осознал, что его ждет.

– То, что возвращаться придется тем же путем, каким ты туда придешь. Но сейчас тебя больше должно волновать время и те опасности, которые тебя там ждут.

– Опасности меня не волнуют. Если для того, чтобы вернуть Джульетту мне придется пройти через все круги ада, я готов. Я не боюсь!

– Да ты еще и дурачок, – с жалостью произнесла ведьма. – Я туда не собираюсь, но мне и без этого уже страшно, когда я думаю про ад. Между храбростью и глупостью очень тонкая черта, но ты, Феб Шатопер, своим заявлением умудрился перешагнуть ее на добрый метр.

– Как мне там найти ее душу? – юноша понимал, что ему ни на секунду нельзя задумываться над правильностью своего выбора, нельзя допускать ни капли сомнений, дабы не отступить.

– Все души, попадающие в ад, первые двадцать четыре часа проводят в склепе, где могут покаяться в своих грехах, осознать свою прожитую жизнь и свои ошибки, чтобы смириться со своей участью. Именно в этом склепе ты и найдешь свою ненаглядную самоубийцу. Знай, как только ее срок пребывания в склепе закончится, она навсегда станет частью ада, и ты уже не сможешь ее вернуть. Поэтому ты должен торопиться.

– Я верну ее, чего бы это мне не стоило. Где находится склеп?

И этот вопрос озадачил Эсмеральду, и она в поисках помощи посмотрела на поэта, не зная, что ответить.

– Я не смогу ему объяснить, – растерянно пожал плечами Гренгуар. – А карты ада у меня, к сожалению, нет.

Напряженное смятение повисло в воздухе.

– Вы что издеваетесь? – Фролло в гневе смотрел на ведьму и поэта. – Это и есть ваш великолепный план? И что теперь делать? Отправлять его туда вслепую и молиться, надеясь на чудо? Такой теперь наш план?

– Чудес таких масштабов не бывает. – Эсмеральда нахмурила брови. – Как же мы сразу об этом не подумали. Он не сможет…

– Я пойду с ним! – резко оборвал колдунью поэт.

Эсмеральда и Фролло со страхом и изумлением одновременно, посмотрев на Гренгуара, воскликнули:

– Ни за что!

– Это опасно! Тебе нет смысла так рисковать ради этой девчонки, – испуганно воскликнула ведьма.

– Только через мой труп, я позволю тебе приблизиться к душе этой девочки. – Ученый угрожающе смотрел на поэта.

– У нас нет другого выбора, – совершенно спокойно заметил Гренгуар и посмотрел на встревоженную Эсмеральду. – В противном случае для Феба это будет все равно, что самоубийство. А все наши труды были напрасны.

Колдунья тревожно смотрела в глаза поэта и в какой-то миг, будто что-то прочла в них.

– Он прав. – Эсмеральда уверенно посмотрела на ученого.

– Нет! Этому не бывать! – спокойный и холодный Фролло аж кипел от возмущения. – Он продал свою душу дьяволу, убил своих родных родителей, манипулировал людьми и заставлял их совершать чудовищные поступки, с его слов взяли Бастилию, у него нет ничего святого, он меняет стороны как перчатки, и я должен позволить ему спасать самого дорого мне человека? Ни за что на свете! Этого не будет!

– Очень плохая характеристика. – Гренгуар с разочарованным видом качал головой. – Но в свою защиту скажу, что у меня это единственная пара перчаток уже на протяжении десяти лет и я их не меняю. А если говорить о нашем деле, то у нас нет другого выбора, Фролло. Мальчишка один там не справится, а я знаю весь ад наизусть. Ты можешь не переживать, мы вернем девчонку назад. Я обещаю. А обещаю я редко. – Поэт уверенно посмотрел в глаза ученого покрытые пеленой гнева. – А если моих аргументов тебе недостаточно, я замечу, что у тебя нет ни единого шанса мне помешать.

И Гренгуар направился к Шатоперу, оставив ученого в полном бессилии.

– Мы отправимся в ад вместе! – весело объявил ему Певец Парижа.

– Ты продал душу дьяволу? За что? – страх и сомнения охватили Феба, который за всю эту ночь пережил потрясений больше чем за всю свою жизнь.

– Я обязательно поведаю тебе эту захватывающую историю, но в другой раз. Время не на нашей стороне. Нам уже пора. – Довольно потирая руки, ответил поэт. – Mon chéri, вручи нашему герою яд.

Эсмеральда протянула прозрачный стеклянный флакон с фиолетовой жидкостью Шатоперу, и он взял его из холодных рук ведьмы, не сводя взгляда со своего сомнительного провожатого.

– Здесь хватит яда на двоих, – пояснила колдунья.

– О, мне это не понадобится. Ведь коль душа моя в аду, я просто так за ним пойду. Не хочу брать эту гадость в рот. Так что, Феб, пей до дна. А я последую сразу за тобой, – поэт сгорал от предвкушения. – Ну, ты готов?

Шатопер кивнул и откупорил флакон с ядом. По всей комнате пронесся смертельный холодок, и всех присутствующих охватила дрожь. Даже пламя свечей дрогнуло. На лице Гренгуара появилась улыбка полная восхищения.

– Тогда поехали! – скомандовал поэт, которому не терпелось отправиться в долгожданное приключение.

Феб в последний раз взглянул на бледное и прекрасное лицо своего мертвого ангела и одним глотком осушил сосуд с ядом. Его пальцы отпустили флакон, и тот звонко разбился о каменный пол. Все тело юноши сковали судороги, и он упал рядом с трупом любимой. Зрачки его с огромной скоростью метались во все стороны, словно сопротивляясь неестественной смерти, но через секунду они застыли, и в них что-то погасло, будто превратив голубые глаза юноши в мутное стекло.

Фролло с нескрываемым отвращением смотрел на этот магический обряд, а Гренгуар с восторгом наслаждался каждым моментом этого трагичного зрелища.

Эсмеральда совершенно спокойно подошла к телу отчаянного юноши и проверила его пульс.

– Он мертв. Следуй за ним, Гренгуар.

– Кажется, я передумал, – замялся Певец Парижа. – Видишь ли, у меня там не так много друзей, да и мальчишка, кажется, немного чудноват. Есть подозрение, что он там и четверти часа не продержится. Может уродца тоже захватить? Ну так, на всякий случай.

– Ну уж нет, – Фролло кипел от бешенства. – Я сам тебя отправлю в ад! Этими самыми руками!

Ученый бросился к Гренгуару, когда тот неожиданно расплылся в издевательской ухмылке.

– Шучу, mon amie! – поэт с молниеносной скоростью выхватил небольшой револьвер и приставил дуло к виску. – Au revoir55
  До свидания! (фр.)


[Закрыть]! – воскликнул Певец Парижа и с улыбкой от уха до уха спустил курок.

Раздался выстрел. Эсмеральда вскрикнула и закрыла лицо руками, а Фролло, шокированный его выходкой, так и остался стоять, в шаге от тела ненавистного поэта.

Колдунья убрала руки от лица и вновь стала загадочно-холодной.

– Теперь нам остается только надеяться и ждать.

Эсмеральда направилась к лестнице, ведущей на балкон, а ученый помедлил еще пару мгновений, глядя на трупы, лежащие посреди комнаты.

«Что мы делаем? Это безумие! Как далеко человек может зайти ради того, чего желает больше всего на свете? Ради того, чтобы нарушить естественный ход жизни? Сколько еще пределов придется нам перешагнуть и будет ли у всего этого сумасшествия конец? Если да, то какой?» – пронеслись в голове Фролло тревожные мысли.

И в этот самый момент (ученый был уверен) он увидел, как мертвый поэт подмигнул ему. Фролло стало еще больше не по себе, и он поспешил покинуть комнату следом за Эсмеральдой.

Феб резко открыл глаза и со всей силой втянул ртом воздух, но не почувствовал его. Он не чувствовал совершенно ничего. Он не понимал, в каком положении находится и где. Перед глазами была только тьма, совершенная и беспросветная. На какое-то мгновение Шатоперу показалось, что он просто ослеп. Но вдруг над ним появилось довольное и еще более изрезанное черными шрамами лицо Гренгуара.

– Добро пожаловать в ад, mon cher! Я уже слегка притомился ждать твоего пробуждения, – радостно приветствовал юношу поэт. – Ну, чего разлегся? Давай, вставай.

Певец Парижа протянул Фебу руку. Тот, чуть помедлил, оценивая, стоит ли принимать руку помощи от ненавистного, подлого и непредсказуемого спутника, и все же схватился за протянутую ладонь и встал на ноги. Шатопер огляделся. Несмотря на то, что вокруг царила только темнота, и не было ни намека на источник света, Феб видел все вокруг совершенно четко и ярко, будто днем. Словно тьма, была всего лишь фоном, декорацией. Полицейский и поэт стояли в небольшой и совершенно пустой деревянной лодке, мягко качающейся на угольно-черных волнах.

– Где мы? – тревожно спросил Шатопер, настойчиво пытаясь найти хотя бы маленький лучик света, чтобы понять причину того, почему все видно так отчетливо.

– Ты меня не слушаешь? Я же сказал, мы там, куда и держали свой путь – в аду. Впечатляет! Не так ли? – восторгу поэта не было предела, он наслаждался реакцией Феба. – Не переживай. Ты скоро привыкнешь.

– Где склеп? Почему мы в лодке? – замешательство полицейского перерастало в легкую панику.

– Здесь начинается ад. По этой реке, один мой хороший знакомый переправляет души умерших к берегам царства Люцифера, – совершенно спокойно ответил Гренгуар, словно речь шла о том, чтоб переплыть Сену.

– И где же он? – Шатопер заозирался по сторонам.

– Скажем так, команда корабля подняла бунт и отправила капитана на корм рыбам, – складывалось впечатление, что для поэта это было очередным развлечением – игра в пиратов.

– Ты выбросил его за борт? Но зачем? – сообразил юноша.

– Он был третьим лишним. Тем более не в наших интересах привлекать к себе внимание, особенно беря в расчет, что ты еще жив. У нас и без него будет много проблем, а лишние свидетели нам точно ни к чему. Не переживай, он не единственный перевозчик душ на Стиксе. Здесь таких полно, так что никто не потеряется.

– А как же теперь мы доберемся до берега без проводника? – Шатопер напрягся. Ему уже не нравилось, как началось их совместное путешествие. Первые бессмысленные жертвы.

– А кто тебе сказал, что у нас нет проводника? Ведь я здесь именно для этого, – самодовольно улыбнулся поэт.

– Серьезно? И как мы поплывем? Здесь даже весел нет. И куда нам плыть?

– Все просто. Мы поплывем на свет. – Гренгуар вытянул руку вперед и начал насвистывать какую-то мрачную мелодию, а лодка сама поплыла в указанном направлении.

Феб напряженно вглядывался в ту сторону, куда они двигались, и не видел даже малейшего намека на лучик света. Там была лишь кромешная тьма, как и повсюду вокруг…

Глава 9. (Добро пожаловать в Ад)

Ад

Темнота. Беспросветная темнота простиралась вокруг, словно ей не было ни конца, ни края. Лодка медленно и плавно рассекала идеально ровную гладь реки, оставляя за собой лишь легкую рябь на черной воде. Шатоперу казалось, что они плывут в никуда. Времени больше не существовало, да и его прошлой жизни тоже. Франция, Париж, убийца, старинная башня, ведьма, его мертвая возлюбленная – все это было не больше чем просто сон, далекий и нечеткий, который было все сложнее вспоминать. Остались лишь только образы, расплывчатые и блеклые, и еще… какие-то важные наставления, очень важная миссия, ради которой он и оказался здесь. Он знал, что это важно, но уже не мог понять почему. Он – Феб Шатопер, должен спасти… кого-то, но как и для чего? В чем смысл? Он смотрел на поэта, который вытянул вперед руку и, насвистывая мелодию, управлял лодкой, словно та была живой и видела, куда указывает Певец Парижа, и, повинуясь его приказу, стремилась вперед. Феб знал его, и не доверял ему, но никак не мог понять почему. Все его воспоминания о прошлой жизни все больше окутывал туман. Полицейский точно знал, что теряет что-то важное, что-то, что делало его человеком. Он должен помнить! Он не может забыть! Феб со всей силой зажмурил глаза, пытаясь удержать те далекие серые образы в своей голове и придать им цвета, но все больше терял нить от прежней жизни. Шатопер резко опустился на дно лодки и вцепился руками в волосы, словно пытаясь вытянуть угасающие воспоминания. Жуткая боль в груди заставила его сжаться еще больше. Он чувствовал, как окружающая лодку тьма все сильней сковывала его тело, она подбиралась все ближе и ближе к его нутру, силясь проникнуть внутрь – к самому сердцу. Он сопротивлялся как мог, но бесплотная тьма дымчатой змеей пробиралась в его душу через рот, ноздри и уши. Феб ощутил колючий холод в животе и страх подступил к горлу. Он попытался встать, но вместо этого рухнул на колени и, упираясь ладонями в деревянное дно лодки, опустил голову, продолжая бороться с тьмой.

Гренгуар отвлекся от горизонта, где едва заметно сходились воедино тьма воды и небес, и обернулся к спутнику.

– Этого только не хватало. – Поэт бросил управление лодкой и опустился к полицейскому. Он схватил его руками за плечи и заставил выпрямиться.

Феб почти не сопротивлялся, все его силы уходили на борьбу за спасение собственной души.

– Посмотри на меня! Слышишь? Открой глаза и посмотри на меня! – Гренгуар принялся трясти Шатопера за плечи, словно пытаясь привести его в чувство.

Феб открыл глаза, и поэт слегка дернулся от неожиданности – на него смотрели два совершенно черных глаза без малейшего признака жизни.

– Вот незадача. Это усложнит наше путешествие. – Певец Парижа был в замешательстве. – И что же мне теперь с тобой делать, mon cher? Феб! Феб Шатопер, если ты еще здесь и слышишь меня, будь так добр и приди в себя. Ау! Давай протри свой мрачный взгляд и посмотри на меня своими ясными голубыми глазками.

Но выражение лица полицейского было полностью лишено рассудка, словно от его души осталась только оболочка. Гренгуар нервно оглядел лодку, пытаясь придумать, как привести Шатопера в чувство, но ничего подходящего не приходило на ум. Поэт дважды ударил полицейского ладонью по щекам, но кроме податливых поворотов головы из стороны в сторону, добиться от него ничего не смог.

– Истинный христианин. Если тебя ударят по левой щеке – подставь правую, – подметил Гренгуар, чувствуя, что вот-вот потеряет своего спутника навсегда, а тогда весь их план рухнет, даже не добравшись до берега. Но поэт не мог этого допустить.

– Хорошо. Будем импровизировать. – Гренгуар встал на колени перед опустошенным Шатопером и со всей силой прижал к себе. – Слушай, mon cher, слушай свое сердце. Только свет в твоем сердце сможет одолеть эту тьму. Оно еще бьется. Вспомни ради чего мы здесь. Ты же помнишь. Любовь всей твоей жизни мертва. Она убила себя и теперь обречена на вечные муки здесь – в аду. Поверь, это очень плохая перспектива. И только ты ее можешь спасти. Она нуждается в тебе, mon cher. Ты нужен Джульетте. – Быстро и настойчиво шептал поэт полицейскому на ухо.

Шепот. Мерзкий дребезжащий шепот пытался пробиться в голову Феба, но он думал только о том, что тьма уже внутри его тела. Она уже оседает на его легких, сердце, забирается в желудок и очень быстро выталкивает его сознание за пределы разума. Отчаяние и беспомощность охватили то немногое, что осталось от его существа, но он продолжал бороться – лениво и вяло, и непонятно ради чего …Ты нужен Джульетте… Донеслось откуда-то сверху. Это шепот. Шатопер будто вновь окунулся в сон. Он стоял на крыше из красной черепицы и смотрел на то, как солнечный диск медленно выглядывал из-за горизонта. Вдруг рядом с ним появилась она. Хрупкая, бледная и безумно прекрасная. Она смотрела на него своими грустными голубыми глазами, а ее волосы золотыми прядями спадали на нежные девичьи плечи. Ангел. Разве что крылья прячет под платьем. Она улыбнулась ему, и жар охватил все тело полицейского, прогоняя страх и отчаяние.

– Ты помнишь меня, любимый? – голос Ангела звонким эхом разнесся по всему сознанию юноши.

– Да… Конечно, Любимая. – Феб помнил ее, и имя крутилось в голове, но он никак не мог его произнести.

– Ты заберешь меня отсюда? Правда? – улыбка девушки сменилась тревогой.

– Конечно! Конечно, заберу! Пойдем со мной! – воодушевленно воскликнул Феб и, взяв ее за руку, почувствовал, как что-то теплое и липкое коснулось его ладони. Он посмотрел на ее руку и ужаснулся – рваная кровавая рана, словно браслет украшала ее запястье.

– Меня здесь нет, но ты знаешь, где меня искать. – Ангел вырвал руку из его ладони и, расправив золотые крылья, устремился к восходу. – Я буду ждать тебя, мой Феб.

– Стой! Где будешь ждать?! Я приду! Любимая! ДЖУЛЬЕТТА! – изо всех сил закричал юноша ей в след, и в этот миг солнце взошло, ослепив его безумно ярким светом, и превратило его плоть в пепел.

Взгляд Шатопера прояснился, и отвращение охватило его – Гренгуар прижался губами к губам Феба, лежащего на спине, на дне лодки. Полицейский со всей силы оттолкнул поэта, вскочил на ноги и возмущено принялся отплевываться и вытирать губы.

– Ты с ума сошел? Что это было?

– Порыв страсти. Что же еще? – Певец Парижа брезгливо вытер губы платком. – Я неровно дышу к мужчинам в форме.

– Ты извращенец! Всегда знал, что вы поэты все содомиты! – негодовал Феб.

– О, ну это само собой разумеющееся, mon amie. Нам только дай повод. Но меня куда больше интересует, как ты умудрился потерять контроль над собой? – совершенно спокойно спросил Гренгуар.

– Что? Да я был без сознания… – возмущению полицейского не было предела.

– О том и речь. Ты только что чуть не погубил себя и все наше дело. И вынудил меня на непристойные действия. А теперь еще и возмущаешься?

– Я не понимаю. О чем ты? – Феб осознал, что, похоже, они говорят совершенно о разном.

– Ты почти позволил тьме ада захватить свою душу. Твои глаза превратились в черные бездны, а разум лишился рассудка. Я уже думал, ты не очухаешься.

Шатопер понемногу стал припоминать, что случилось.

– То есть, твой поцелуй это была попытка спасти меня? – не сдержав отвращения, спросил полицейский.

– Конечно, mon cher, – воскликнул поэт. – Ты что, не читал «Спящую красавицу»? Если кто-то умирает, нужно сразу же целовать его в губы. Это помогает.

Феб с бесконечным изумлением смотрел в черные глаза Гренгуара.

– Ты шутишь, верно? Ты не серьезно?

– Боже! – поэт закатил глаза, глядя вверх. – Я не знал, что делать. Каюсь! У меня это первый опыт в сопровождении живой души в обитель грешников. Я перепробовал многое, чтобы привести тебя в чувство. Кто же мог знать, что ты очнешься, когда я попытаюсь высосать тьму из твоего тела? Это было искусственное дыхание.

Шатопер с облегчением выдохнул и даже слегка улыбнулся.

– Ну, раз это недопонимание между нами разрешено, я думаю можно продолжить наш путь, – надменно произнес поэт и развернулся к носу лодки, вновь вытянув руку вперед. – Да уж, веселенькое получится приключение. Мы еще до берега не добрались, а ты уже попал в неприятности.

– Может если бы кто-то был лучше осведомлен о возможных обстоятельствах, то подобного и не случилось бы, – возмутился полицейский.

– Может если бы кто-то был сильнее духом, то и подобных обстоятельств не случилось бы, – парировал поэт, продолжая управлять лодкой. – Будь готов, mon amie, твою душу ждет еще много испытаний и искушений, так что закаляться лучше уже сейчас.

– За меня не переживай. Я со всем справлюсь, – с вызовом ответил юноша.

– Конечно. Уж я прослежу за этим. Не хватало только того, чтобы ты нас обоих здесь погубил. Запомни, mon cher, ад не дает вторых шансов и ждет лишь секундной слабости, чтобы сожрать тебя.

Лодка продолжала свое монотонное движение по Стиксу. Гренгуар молча, направлял ее своей рукой, а Феб, позади поэта, сидел на дне лодки и думал о том, что чуть не забыл Джульетту. Как он мог такое допустить? Неужели его любовь недостаточно сильна, чтобы спасти ее? Нет! Никаких сомнений! Именно этого и ждет это жуткое место. Я не позволю усомниться в своих чувствах! Я верну ее или… Никаких «или»! Я спасу ее, и мы будем счастливы. Навсегда!

 
– Мерцают слёзы на глазах,
И сердце рвется снова в бой,
Когда с улыбкой на устах
Ты возвращаешься Домой! – нарушил тишину звонкий голос поэта.
 

Шатопера словно вырвали из задумчивости. Он вскочил на ноги и устремил свой взгляд вдаль, в ту сторону, в которую указывала рука Гренгуара. На горизонте показалась тонкая серая нить, едва разделявшая бескрайнюю темноту.

– Что это? – тревожно спросил полицейский.

– Это? – Гренгуар слегка обернулся к своему спутнику, не опуская руки. – Это, mon cher, наш причал – Бухта Теней. Отсюда и начнется наше приключение.

– Бухта Теней? Почему ее так назвали?

– Это я ей дал это имя. Видишь ли, тень – это ребенок света. Но души не отбрасывают тени.

Шатопер вопросительно посмотрел на поэта, не понимая, что тот хочет этим сказать.

– Это единственная часть берега, огороженная небольшими скалами, что и скроет наше прибытие. Я неоднократно проверял это, – пояснил Певец Парижа.

– И от кого же оно должно нас скрыть?

– От звонаря. – С театральной загадочностью прошептал поэт и улыбнулся от уха до уха. – В самом сердце ада, на краю Бездны Отчаяния, Люцифер воздвиг астрономическую башню с колоколом и заключил на ее вершине грешника, который всю свою жизнь больше стремился к звездам, вместо того, чтобы заботиться о том, что на земле. Со смотровой площадки этой башни открывается потрясающий вид на весь ад, кроме, разве что, Замка Люцифера и нескольких крайне маленьких участков, одним из которых, к нашему счастью, является эта бухта.

Лодка все ближе подкрадывалась к земле и тонкая серая линия, уже приняла очертания пустынного берега с серым песком и торчащими в разные стороны, словно клыки демона, острыми скалами.

– Но к чему звонарю сообщать о нашем прибытии? – Феб не сводил взгляда с удручающего и угрожающего пейзажа. Он так долго ждал, когда бесконечная тьма реки сменится новым видом, и они доберутся до земли, но теперь уже не был уверен, что данная смена картины сулит лучшую альтернативу.

– Это его работа, mon cher. Здесь есть свои правила и законы, свои обязанности и обычаи – более древние, чем на земле. Одним из самых страшных наказаний здесь становится бессмертие. У бессмертия, в принципе, много недостатков, но в этом месте оно является настоящим проклятьем. Каждый, кто пробыл здесь больше двух часов, уже мечтает о смерти. И дело даже не в физических страданиях и боли, которые так любезно оставил грешным душам их хозяин, а… в скуке. Да, ты можешь посмеяться над этим, но так оно и есть. – Казалось, поэт уже не видел то, куда направлял лодку, и полностью погрузился в звуки собственного голоса, а Феб внимательно слушал каждое его слово. – Самое ужасное и жестокое испытание, что создали Бог и Дьявол – это скука и однообразие. Вот представь, сотни, тысячи, сотни тысяч лет все здесь течет по замкнутому кругу. Одно и то же изо дня в день, из года в год, из столетия в столетие. И это не предел. Ты с трудом можешь представить себе жизнь длинною в век, а здесь речь идет о значительно большем сроке. И это не тысячелетия и не сотни тысячелетий. Это то, слово, которое с таким наслаждением произносят влюбленные и счастливые, но только здесь оно обретает реальность и весь ужас его осознания становится самым жутким наказанием – это слово ВЕЧНОСТЬ. Для тебя это не больше чем звук, здесь же – это самый страшный и неизбежный приговор.

Гренгуар ловко проводил лодку между торчащих из-под воды пик подводных скал, все ближе подплывая к берегу и продолжал:

– Стараясь разбавить свое унылое и однообразное существование, каждая грешная душа со временем находит смысл своего бессмертия в бесконечных и жестоких боях. Они не могут умереть, но каждый раз ощущая жуткую предсмертную боль, они наслаждаются ощущением того, что они живы. Как иронично, не правда ли? Боль становится для них самым большим наслаждением, единственным возможным фрагментом их прежней жизни, тонкой ниточкой соединяющей их души с миром живых. Но и это со временем приедается и становится обыденным. Если за сутки твое тело не пронзили пару десятков раз, считай день прошел впустую. И лишь одно бесконечно заставляет трепетать эти души… – поэт нарочно замолчал, с наслаждением прислушиваясь к невероятно заинтригованному Фебу.

– И что же это? – полицейский сгорал от любопытства.

– Свежая кровь, mon cher. Каждый день с замиранием сердца они ждут, когда колокол на астрономической башне ударит в набат, оповещая всех и каждого, что к Причалу Смерти направляются лодки, на дне которых дремлют новые души. На Причал стекаются все свободные обитатели ада. Они грузят прибывшие души на телеги и везут в склеп. Каждому новому грешнику отводится отдельная усыпальня, куда его заносят служители Ордена Смерти, и ни одна мертвая душа кроме них не может войти и выйти из этого склепа самостоятельно раньше срока. Они оставляют душу на полу в центре комнаты, где она и просыпается. После этого ей отводится двадцать четыре часа на то, чтобы обдумать свою прожитую жизнь, покаяться и смириться с вечными муками. Но как только сутки заканчиваются, двери склепа распахиваются, и новоиспеченные слуги Дьявола выходят наружу и становятся непосредственной частью ада. Их встречают музыкой и плясками, торжественно и ярко, насколько это возможно здесь. Разводят костры до самых небес и расспрашивают о последних новостях из мира живых. Вот и все, чем живет здесь местный сброд – бессмысленные сражения и свежие слухи. На самом деле не много различий с той жизнью, которую человек проживает на земле, разве что только значительно длиннее, – закончил свой рассказ Гренгуар.

– Поэтому мы скрываемся от звонаря? Ты не хочешь встречи с обитателями ада.

– Mon cher! О, mon cher, мы оба не хотим этого. Ты же помнишь, зачем мы сюда прибыли и то, что ты еще жив? Нам по определению не стоит привлекать к себе внимания.

В этот миг, лодка резко коснулась песочного дна, и Феба бросило на поэта. Гренгуар поймал полицейского и удержал на ногах.

– Ну вот, только строил из себя мужлана, а сам при первой возможности бросаешься обниматься, – сострил Певец Парижа, отпуская сконфуженного и брыкающегося Шатопера из своих объятий.

Гренгуар грациозно перемахнул через борт лодки, и Феб последовал за ним. Полицейский оказался по колено в воде, но не почувствовал ее – сапоги и брюки оставались совершенно сухими, и он удивленно посмотрел на поэта, который уже принялся переворачивать лодку. Не понимая, для чего это Гренгуару, юноша принялся ему помогать, не задавая вопросов. Они вместе перевернули лодку вверх дном и, держа над головой, понесли к берегу.

Оказавшись на земле, они бросили лодку на песок, и поэт принялся озираться. Внимательно оглядев пляж, он нашел небольшую доску и принялся ей копать яму.

– Ты зачем это делаешь? – Феб упорно пытался понять смысл происходящего.

– Тихо! Нам надо закопать лодку. Хватай, что найдешь и помогай, – напряженным шепотом ответил Гренгуар.

– Но зачем? Можно просто оставить ее здесь. Не уплывет, – полицейскому очень не хотелось тратить время на бесполезное и незначительное, по его мнению, занятие.

– Когда мы вернемся, я хочу быть уверен, что лодка будет там, где мы ее оставили, а полагаться в этом на случай я не готов. Поверь, мы будем удирать из этого места с такой скоростью и под такие аплодисменты, что любая заминка будет стоить нам жизни. Так что, будь так любезен, mon amie, найди себе что-нибудь и помогай копать, молча, – раздраженно прошептал поэт и быстрыми движениями продолжил копать яму.

Шатопера охватила легкая паника, он впервые видел поэта таким нервным и напряженным, что говорило о близкой опасности. Юноша отыскал между камнями ржавый кусок железа, который когда-то был лезвием меча и бросился Гренгуару на помощь, разгребая сухой серый песок, больше похожий на пепел.

Непривычно молчаливый поэт пугал Феба и он заговорил:

– Можно было просто утопить ее, накидав камней. Проще и быстрее.

– Конечно. Но этот фокус я уже проворачивал не один раз, а в привычках кроется слабость, – не отрываясь от дела, ответил Певец Парижа. – И мог бы ты понизить голос до шепота? А лучше вообще замолчать.

После тяжелых и упорных трудов яма достигла нужных размеров и спутники, скинув в нее лодку, принялись закапывать свой драгоценный транспорт. Этот процесс шел куда быстрее и вскоре пляж принял свой изначальный вид, будто ничего на нем и не было.

– Превосходно! – довольно улыбнулся Гренгуар, отряхивая руки. – Теперь можно отправляться в путь. Следуй за мной и не отставай.

Словно хищная кошка Певец Парижа взобрался на наклонную скалу и аккуратно пошел вверх, балансируя руками, словно акробат, шагающий по канату. Полицейский последовал его примеру, но равновесие подвело Шатопера и ему пришлось подниматься, опираясь руками на гладкий мрамор горной породы, чуть ли не ползком – медленно, но верно.

Когда Феб все же добрался до вершины, то увидел, что впереди на многие километры вокруг раскинулась пустыня из пепельно-серого песка. Этот пейзаж вызывал невыносимую грусть и чувство безнадежности, он угнетал и давил своей пустотой и бесконечностью – тоннель, без надежды на свет в его конце, без надежды на его конец.