Текст книги "Парижская трагедия. Роман-аллюзия"

Феб хотел все же поднять рухнувшие рыцарские доспехи, но почувствовал на себе взгляд поэта, который явно давал понять, что лучше ему этого не делать, и они последовали за крестоносцем.

– Все ты видел, menteur1212
  Врунишка (фр.)


[Закрыть], – ехидно прошептал Певец Парижа, следуя с Шатопером наравне.

– Я не знаю, что я видел. Это просто мертвая земля, – еле уловимым шепотом ответил полицейский.

– Все ты знаешь. То дерево. Ты не мог его не узнать. Величайший позор этого места, – поэт открыто злорадствовал.

– Яблоня. Это был Райский Сад. – Феб с вызовом посмотрел в смеющиеся глаза Гренгуара.

– Всего лишь его копия. Мертвая. Какая жалость, – выдохнул с наигранной грустью Певец Парижа.

– И это они его сгубили. Не так ли? И продолжают уничтожать весь этот мир.

– Все именно так, mon cher, именно так. Видишь ли, mon cher, этот мир не просто иллюзия. Он создан таким образом, что питается местными грешными душами, а точнее их воспоминаниями о Рае, в котором они провели так мало времени, но навсегда покорившем их. Вся суть этого места в том, чтобы заставить эти души страдать, воссоздавая вокруг точную копию того места, которого они лишились, с одним единственным, но основным недостатком – без божьего присутствия, которое и наполняло все эти пейзажи истинным блаженством. В этом и кроется причина разложения этого мира. Когда местные грешные души погрузились в отчаяние, страдая из-за потери своих предводителей, в пытках райскими пейзажами отпала какая-либо необходимость, ибо тоска по потерянным духовным наставникам причиняет им куда более сильные страдания. Именно страданиями по Раю питался облик этого мира, но теперь он лишился этого и постепенно превращается в тот же мрачный и унылый мирок, что мы видели по ту сторону Озера Падших.

Путники по команде Готфрида замерли перед белыми резными дверьми.

– Ульрих, Бертран, вы на страже у выхода. В зал войду только я и пленники.

Рыцари, не произнося ни слова, встали по разные стороны от узорчатых дверей, спиной к стене и замерли словно памятники.

– Вот это дрессировка. Без звука. Впечатлен! – насмехаясь, воскликнул поэт.

– Закрой свой рот и не открывай, пока я не разрешу. – Резко одернул Певца Парижа Готфрид.

Гренгуар провел пальцами по губам, изображая застегивание рта на молнию, покрутил вымышленным ключиком у правого уголка губ и с улыбкой выкинул его через плечо. Фебу только оставалось догадываться, что может ждать их дальше, когда крестоносец подошел и распахнул белые двустворчатые двери, обернулся и кивком приказал следовать за ним. Поэт и полицейский одновременно направились к проходу, но Певец Парижа остановился и с легким наклоном вежливо предложил Шатоперу пройти первым. Феб не стал спорить и проследовал за Готфридом. Гренгуар игриво посмотрел по очереди на остающихся охранять выход рыцарей.

– Ну, не скучайте, mes amies. Мы мигом. Одна нога здесь, другая там, – и легкой походкой поэт проскользнул в проход, закрыв за собой плотно двери.

Шатопер, Певец Парижа и Готфрид оказались в гигантском просторном тронном зале в форме идеального круга, где мог уместиться целый фрегат. Все окна на закругленных стенах были плотно занавешены белой тканью, и синеватый полумрак, местами разгоняли лишь слабые отголоски солнечных лучей, едва проникающих через витражные окна на самой верхушке куполообразного потолка. Полицейский огляделся по сторонам – в белых каменных стенах зала были вырезаны странные рисунки, которые словно пытались рассказать древнюю историю создания всего мира. Феб увидел здесь и воинствующих ангелов, и жутких уродливых монстров, и бородатых старцев. В самом центре обители с гладкими мраморными полами стояли два трона, словно высеченных из огромной белокаменной глыбы, на одном из которых сидел невероятно высокий и стройный мужчина с блондинистыми вьющимися волосами, и кудри аккуратно обрамляли его бледное красивое лицо с тонким острым носом и узкими губами. Было в его внешности что-то возвышенное. Он сидел рядом с пустующим троном с идеально прямой спиной, не касаясь спинки трона, закрыв глаза с длинными черными ресницами, словно спал.

– Повелитель, – нерешительно произнес Готфрид, снимая шлем и боясь слишком резко потревожить своего господина.

– Почему ты оставил свой пост, Готфрид? – голос хозяина этого места звучал очень тихо, но невероятно объемно, проникая в каждую клеточку тела присутствующих, словно обволакивая своим приятным бархатным звуком.

– Я бы не посмел, но явился он… – Феб удивился, как резкий и командный тон Готфрида сменился неуверенностью и даже трепетом.

– Я же сказал, что не желаю никого видеть, будь он хоть посланником Божьим, – все тем же чарующим голосом ответил повелитель местных земель.

– Тогда мне повезло, что я явился от собственного имени, mon cher, – веселый и высокий голос поэта вдребезги разрушил всю атмосферу спокойствия и умиротворения, царящую в этом просторном зале.

Хозяин храма резко поднял веки и в его небесно-синих глазах сверкнули молнии ненависти.

– Нет. Этого не может быть. Я все еще сплю?

– Вряд ли, mon cher, но меня пугает одна лишь мысль о том, какую роль я мог бы играть в твоих снах. – Гренгуар с расставленными в стороны руками, словно собирался обнять старого друга, непринужденной походкой направился через весь зал к повелителю Эдема Дьявола. – Давно не виделись. Я скучал.

– Господь услышал меня. Неужели? – на красивом лице кудрявого блондина отобразились неуверенность и предвкушение, будто он переживал, что это видение может в любой момент испариться. Он медленно спустился с трона в своей бело-золотистой робе. На его рельефном теле было видно каждую мышцу, словно у древнегреческого бога. Он был идеалом мужской красоты. – На протяжении десятилетий я представлял себе этот момент и вот он настал. Мне не верится.

– Двадцать лет – это большой срок. Согласен. Но я не привык забывать старых друзей, Адам. А где же твоя прекрасная Ева? – поэт обвел взглядом зал, когда хозяин храма неожиданно схватил лежащий перед тронами длинный острый меч и с воплем ярости бросился на Певца Парижа.

Гренгуар едва успел отскочить в сторону, придерживая шляпу одной рукой.

– Ну почему все так меня встречают? – поэт едва успел перевести дух, когда Адам, вновь, перехватив поудобней рукоять меча, кинулся на него.

Феб и Готфрид, онемев от неожиданности, наблюдали, как рассекая со свистом воздух мечом, повелитель Эдема Дьявола гонял Певца Парижа по всему залу. Гренгуар бегал из стороны в стороны, пытаясь уклониться от длинного острого клинка, но каждый раз лишь чудом оставался не задетым им. Изрядно запыхавшись, Гренгуар пытался уйти от взбешенного преследователя, огибая по кругу вытесанные в белой глыбе троны, но ярость, двигавшая Адамом, придавала тому еще больше сил и скорости. Поэт с легкостью и гибкостью дикой кошки взобрался с ногами на трон, когда меч неожиданно настиг его – полоснул лезвием под правым коленом. Певец Парижа вскрикнул от боли и, перевалившись через спинку трона, рухнул на мраморный пол. Он пытался подняться на ноги, но раненая нога не позволила этого сделать и, вновь упав плашмя на живот, Гренгуар из последних сил пытался отползти подальше от обезумевшего от ненависти хозяина храма. Кровавая пелена застилала взор Адама, который как одержимый приближался к раненой жертве, все крепче сжимая рукоять меча.

Шатопер понял, что дела плохи, и он не может больше бездействовать. Воспользовавшись отвлеченным на сражение вниманием Готфрида, полицейский, со всей силы оттолкнувшись ногами от земли, подпрыгнул и с разворота локтем ударил крестоносца прямо в лицо. Рыцарь едва покачнулся, инстинктивно закрыв руками лицо, и уронив на пол свой шлем. Этого было вполне достаточно, чтобы Феб успел выхватить из его ножен меч и, как следует, размахнувшись, плашмя врезать им по затылку Готфриду. Крестоносец по инерции сделал шаг вперед, покачнулся и с грохотом рухнул на каменный пол.

Адам навис над, уже отчаявшимся спастись, Гренгуаром с мечом наперевес. Поэт с хрипом перевернулся на спину и посмотрел в широко открытые глаза первого грешника полные ненависти к нему.

– Так себе начало беседы. Ну что ж… – Певец Парижа со всей силы зажмурил глаза в ожидании смертельного удара. Он уже слышал, как меч Адама вознесся над его распластавшимся на полу телом и застыл в абсолютном напряжении. Меч рассек воздух, но Гренгуар не почувствовал боли, а только услышал звон металла над своей головой. Он осторожно приоткрыл один глаз и увидел над собой скрещенные мечи. Распахнув от удивления глаза, поэт понял, что меч, который не позволил клинку Адама опуститься на его голову, из последних сил держит Феб. Поэт лишь приоткрыл рот, впервые от удивления, не найдя слов прокомментировать сложившуюся ситуацию.

Повелитель Эдема Дьявола медленно перевел взгляд с Певца Парижа на полицейского.

– А ты еще кто такой? – Адам был возмущен вмешательством незваного гостя.

– Я с ним, – выдавил сквозь зубы Шатопер, сильно покраснев от напряжения, а на его шее проступили вены – держать в руках тяжелый меч крестоносца, само по себе, было непростой задачей, а еще при этом сопротивляться давлению клинка в мускулистых руках двухметрового блондина, почти полностью лишало его сил.

Адам резко взмахнул клинком в сторону полицейского, но тот успел отпрыгнуть назад, и острие лишь едва задело его белую рубашку.

– Ты дурак или самоубийца? – повелитель Эдема Дьявола был явно удивлен поведением Феба.

– Должен заметить, что любой самоубийца дурак, так что это вам лучше решать кто я. – Шатопер говорил прерывисто, переводя дух и набираясь сил, опустив острие тяжелого меча на пол. – Я не знаю, что между вами с Гренгуаром произошло, но он уже не раз спасал мне жизнь.

– Спасал жизнь? Ты уже в аду. Похоже у тебя и в самом деле не все в порядке с головой.

Поэт уже успел залечить свои раны и вскочить на ноги.

– Так! Давайте все успокоимся и попробуем поговорить. – У Певца Парижа был слегка напряженный вид. Его взгляд быстро метался от острия клинка Адама к Фебу и обратно. – Давайте больше не делать глупостей.

– Я с тобой еще не закончил, мразь, – блондин вновь обернулся к Гренгуару.

– Я весь к твоим услугам, mon cher. Делай, что пожелаешь. Мальчишка просто погорячился.

– Вы только гляньте. – Адам опустил свой меч и медленно повернулся, и направился к Певцу Парижа. – Поэт Гренгуар готов пожертвовать собой ради другой души. Уж не любовники ли вы? Содомиты?

– Между нами ничего нет. Честно. Мы не по этой части.

– Что-то мне в это не верится, – острие меча Адама уперлось в грудь Гренгуара.

– Я еще жив! – неожиданно для самого себя выпалил полицейский.

– Что? – вся ненависть повелителя Эдема Дьявола исчезла, и он резко обернулся к Фебу, пораженный услышанным. – Я ослышался? Жив?

– Заткнись! – испугано выкрикнул поэт. – Ты что несешь?

– Да! Жив! – не зная почему, но Шатопер чувствовал, что должен был рассказать об этом Адаму.

– Да уж. Ты и в самом деле дурак и самоубийца, mon cher. – Певец Парижа в отчаянье прикрыл ладонью лицо.

– Но это невозможно. – Адам смотрел на полицейского, как на какую-то диковинку. – Как?

– Ведьма приготовила волшебное зелье, которое позволило на время спуститься моей душе в Ад.

– Но… – хозяин храма был потрясен. – Это похоже на бред сумасшедшего. Зачем живому человеку спускаться в Ад?

– Чтобы вернуть свою любимую. Мою невесту похитили, и она покончила с собой. И я пришел сюда, чтобы вернуть ее душу в мир живых. А Гренгуар помогает мне в этом. – Феб уже просто шел ва-банк.

– Он говорит правду? – пытаясь осознать услышанное, Адам вновь обратился к поэту.

Певец Парижа нехотя утвердительно качнул головой, глядя в пол.

– То есть вы вдвоем собираетесь выкрасть у дьявола душу самоубийцы? Это был твой план, Гренгуар?

– Ты как всегда крайне проницателен, mon amie, – с сарказмом ответил Певец Парижа.

– То есть ты окончательно сошел с ума? Твое невероятно гигантское эго вынуждает невинных людей рисковать своими жизнями, чтобы удовлетворить твои личные амбиции. Оставить Люцифера в дураках – мечта всей твоей никчемной жизни. И ты решил воспользоваться человеческой трагедией, чтобы осуществить собственные желания. О, как это похоже на того самого Гренгуара.

– Я знаю про риск и сам добровольно согласился на это. Если есть хоть один шанс на миллион вернуть Джульетту, я сделаю это, несмотря ни на что! – смело и даже с вызовом воскликнул Шатопер. Ему не нравилось, что Адам считает, будто Гренгуар его просто использует, манипулируя его чувствами.

– Дурак, – спокойно, но с грустной усмешкой произнес хозяин Храма и, поникнув, направился к трону. Он бросил меч на пол возле него и взобрался на свое место. – Ты плохо знаешь, с кем связался. Когда-то давно и я был настолько глуп и наивен, что доверился ему. И что же? – Адам с бесконечной тоской посмотрел на пустующий трон. – Я лишился своей любимой.

Фебу очень хотелось спросить, что произошло, но он не решался. Гренгуар с безучастным видом сложил руки за спиной и смотрел в потолок.

– Похоже, настало время грустных историй, – едва слышно пробубнил поэт.

– Я видел настоящий Рай, мальчик. Ты его себе даже представить не можешь. Это невероятное место, где нет ни боли, ни страха, ни слез, ни грусти. Только счастье и любовь. Я был самым счастливым человеком во всем этом мире, но Люцифер искусил мою любимую, подло обманул ее, и она вкусила запретный плод.

– Все беды от женщин, – все так же тихо прокомментировал Певец Парижа рассказ Адама, разглядывая рисунки, вырезанные на стенах зала.

– Бог изгнал нас из Райского Сада на Землю. Там мы прожили недолгую, но все же довольно счастливую жизнь. Были трудности, болезни, боль, утрата. Все как у всех, но мы с этим справились. Но потом нас разлучили с нашими детьми, и мы оказались здесь. Здесь, где каждый листочек, каждый лучик напоминает мне о том, чего мы лишились из-за собственной слабости наших душ. Эта жалкая копия Райского Сада стала нашей тюрьмой, нашим самым жутким кошмаром, нашим Адом.

– А если не успокоит своих подопечных, то лишится и этого. – Вновь не удержался от комментария Гренгуар.

Феб, не обращая внимания на поэта, как завороженный внимал мягкому и печальному бархату голоса первого грешника, не отводя от него взгляда.

– Я рассказываю это тебе, мальчик, не для того, чтобы пожаловаться на свою тяжелую жизнь. Нет. Все эти страдания мы сами заслужили, и я принял их. Судя по всему, у тебя самого жизнь полна испытаний и боли. То, на что ты решился – спуститься в Ад за любимой, действительно заслуживает уважения. И я не собираюсь тебя отговаривать от этой идеи, ибо это бесполезно. Я и сам, на твоем месте, не раздумывая, воспользовался бы этим шансом. Но я хочу, чтобы ты очень серьезно подумал над тем, нужен ли тебе такой помощник, как этот мерзавец. Ведь не смотря на все страдания и боль, которые выпали на мою участь из-за собственных грехов, они не идут ни в какое сравнение с тем, что причинил мне этот злосчастный стихоплет. Да. Мы были в Аду. Но мы были вместе – я и моя прекрасная Ева. – Было слышно, как у Адама встал ком в горле и слезы подступили к его глазам. – В одно мгновение, Гренгуар превратил мое существование в невыносимую бесконечную боль, которой я никогда не испытывал. Я лишился самого ценного – Любви.

– Он драматизирует, – шепотом пояснил Певец Парижа Фебу, который возмущенно смотрел на него. – Все было не так.

– Я прошу прощения. – Шатопер набрался смелости и приблизился к сидящему на троне Адаму. – Что произошло? Это не любопытство. Это опасение.

– Ты что, серьезно? – Гренгуар был возмущен. – У нас очень мало времени.

Полицейский смерил поэта злым взглядом и вновь посмотрел на хозяина храма.

– Это произошло много лет назад, – голос Адама вздрогнул, но он продолжил. – В те времена между Верхними Землями и Эдемом Дьявола шли ожесточенные битвы за власть. Войска Цепеша терпели от нас одно поражение за другим, и мы все ближе подбирались к его Цитадели. Мы были уже в одном шаге от установления полного контроля над всей территорией Ада. К тому времени многие новые души бежали в наши края, стараясь скрыться от кровожадной тирании румынского князя, и мы каждому из них предоставляли убежище. Был среди этих беженцев и он. – Взгляд полный невероятной ненависти упал на поэта, который продолжал делать вид, что речь шла не о нем. – Он был невероятно обаятелен и талантлив. Его харизма и искренность подкупили и меня и Еву, но для нее он стал главным любимцем. Она относилась к нему, как к родному сыну. И вот, когда настал решающий день – колокольня La Mort была уже нашей, нам предстояла решающая битва за Цитадель Цепеша, но тут явился он…

– Так. Остановись! Меня не устраивает подобный подход, – не выдержал Певец Парижа.

– Что? Боишься, что твой спутник узнает всю правду про то, кем ты являешься на самом деле, рифмоплет? – с презрительной ухмылкой Адам посмотрел на Гренгуара.

– Мой спутник и так знает про меня достаточно и более ужасных вещей, поэтому твой рассказ меня не пугает. Но раз здесь речь зашла о доверии, я должен сам рассказать ему, что произошло.

Феб удивленно переводил взгляд с Адама на поэта и обратно.

– Ты думаешь, что я совру ему? Да как ты смеешь, ничтожество? Ложь – это привилегия поэтов, Гренгуар. И я не позволю ставить под сомнения свою честность таким лживым мерзавцам, как ты. – Адам весь напрягся и взглядом полным ненависти впился в Певца Парижа.

– Я не ставлю под сомнение твою честность, Адам. Но тебе далеко не все известно о том, как это случилось. А без моей предыстории, этот поступок будет выглядеть, как это сказать помягче, крайне отвратительно.

– Я не собираюсь выслушивать твои лживые оправдания.

– А я бы послушал его вариант произошедшего, – неожиданно вмешался в диалог Шатопер. Гренгуар довольно улыбнулся, а Адам возмущенно посмотрел на полицейского. – Вы тоже услышите его историю и, если усомнитесь в ней или услышите ложь, скажите об этом. Я вам верю.

– Ну, мы тебя внимательно слушаем. – Адам хмуро откинулся на спинку трона.

– Благодарю, mon cher, – Гренгуар приподнял шляпу и с ухмылкой кивнул Фебу в знак признательности. – Это произошло двадцать лет назад. После того, как этот наивный дурачок продал Люциферу свою душу. Это я про Пьера. Он попал в Ад. Я же еще какое-то время свыкался со своим новым существом и далеко не сразу оказался здесь. Примерно после полугода моего существования в мире живых бездушным поэтом, я упивался славой, неожиданно рухнувшей мне на голову. В это время я даже думать не думал о том, через что здесь проходил Пьер. Лишь время спустя, пресытившись смертными развлечениями, однажды закрыв глаза, я увидел Стикс и пейзаж Ада. Только тогда я осознал, что могу спускаться сюда и возвращаться обратно, но в то время меня мало привлекала возможность оказаться там, куда абсолютное большинство, вылезая из кожи вон, всеми силами стараются не попасть. Но чем больше я размышлял об этом месте, тем больше меня подогревало любопытство, и беспокоил вопрос, что здесь происходит с моей душой. Вскоре любопытство взяло вверх, и я отправился в свое первое путешествие в Ад. Познавая правила и устои этого места, общаясь с местными обитателями, я пытался узнать о судьбе Пьера и где его можно найти. Однажды я познакомился с одним головорезом из личной стражи Цепеша, и он пригласил меня в их барак, где они собирались в перерывах между битвами. И там меня узнали. Один из стражников был крайне удивлен, увидев меня целым и невредимым, да еще и без цепей. Я почти сразу смекнул, что он меня перепутал с Пьером. Узнав где найти свою душу, я немедля отправился к Цепешу. Меня согласились пропустить к нему только, когда узнали, что я заключил договор с Люцифером, потому что здесь «деловые партнеры» Люцифера пользуются довольно большими привилегиями, благодаря способности перемещаться между Адом и Землей, что делает их полезными источниками получения, всеми так желаемых, новостей из мира живых. Когда я вошел в тронный зал Цепеша, то сразу же увидел Пьера, но не сразу узнал его. – Поэт выдержал театральную паузу. – Он сидел закованный в цепи внутри клетки с собаками. На его теле не было живого места, вся одежда порвана, а одного глаза на лице просто не было. Я был вне себя, увидев то, во что этот ублюдок превратил мою душу. Я потребовал освободить Пьера, но сразу же получил отказ. Оказывается, все новенькие души, прибывающие из мира живых, проходят через личный досмотр Цепеша. Из них он набирает себе стражу, воинов, прислугу, любовниц, что, кстати, скорее всего, ждет твою ненаглядную, если у нас не получится ее спасти, а самых слабых забирает себе в качестве игрушки для битья и унижений. Последним и оказался мягкий и ранимый Пьер. Я не мог позволить этой скотине продолжать истязать мою душу и предложил ему обмен. Услуга за услугу. Он рассмеялся мне в лицо, сказав, что я ни на что не годен, только если заменить Пьера в клетке. На это я пойти не мог. Но подумав еще какое-то время, ведь с соображалкой у него очень туго, он предложил мне сделку, в осуществление которой сам не верил – он освободит Пьера и предоставит ему полную защиту от нападок местных обитателей, если я в одиночку остановлю армию Эдема Дьявола, армию Адама, которая наносила им поражение за поражением. Не раздумывая, я согласился. – Певец Парижа остановился, глядя на изменившегося в лице хозяина храма. Адам оторвался от спинки трона и поддался вперед всем телом. На его лице отобразилось изумление, которое сменилось осознанием и, довольный произведенным эффектом, поэт продолжил свой рассказ. – Я влился в поток беженцев в Эдем Дьявола и скоро предстал перед его Хозяевами, первыми людьми и первыми грешниками, Адамом и Евой. Мой план был прост – втереться в доверие и нащупать их слабые точки. И это оказалось весьма нетрудно в силу доверчивости их натур, ведь в то время, которое они прожили на земле, еще не образовалась та пропитанная ложью и коварством человеческая цивилизация. За всю свою жизнь самое большое зло, которое они увидели, было детское хулиганство, да безобидное вранье своих детей, ну может и внуков. После того, как меня приняли с распростертыми объятиями под крышу этого храма, я с упорством принялся искать слабые места повелителей Эдема Дьявола. С Адамом было проще простого, а вот с Евой оказалось куда сложнее.

– Подожди-ка, – прервал рассказ Певца Парижа Адам, – я что-то не понял. Что значит, было проще простого найти мое слабое место? И что же это?

– Боже, да это же проще простого. Это Ева. Именно она давала тебе силы для битвы, и именно она вдохновляла тебя на победы, – развел руками Гренгуар, раздраженный тем, что его прервали из-за такой очевидной истины. – Ты оглянись вокруг.

Адам промолчал, только нахмурив брови.

– Вернемся к моему рассказу. – Поэт продолжал. – Мне удалось довольно сильно сблизиться с Евой, но я так и не мог найти ее слабое место.

– А разве я не был ее слабым местом? – эта мысль не давала Адаму покоя. – Она любила меня.

– Да, но ты не был ее слабым местом. – Певец Парижа раздраженно выдохнул, стараясь держать себя в руках. – Если бы с тобой что-нибудь случилось, Ева бы не сдалась. Все было бы с точностью до наоборот – в память о своем великом муже, она бы возглавила войско и с еще более высокой моралью разбила бы войско Цепеша и его замок в пух и прах.

– Но разве это не спасло бы Пьера? – вмешался в разговор Шатопер.

– Увы, но нет. – Гренгуар отрицательно покачал головой. – Я постоянно, втайне от всех, поддерживал контакт с Цепешем, и по мере продвижения войск Эдема к его замку, он все больше угрожал мне тем, что-либо скинет Пьера в Бездну Отчаянья, откуда еще никто не возвращался, либо отдаст на растерзание Заблудшим Душам, которые навсегда лишат, и без того параноидального, Пьера покоя. А я не мог этого позволить. Все? Вопросы закончились? Я могу продолжать?

Адам и Феб, молча, кивнули.

– Замечательно! Merci1313
  Благодарю (фр.)


[Закрыть]! – Поэт продолжал. – Я понимал, что у меня оставалось очень мало времени. Мне уже едва хватало сил убеждать Цепеша повременить с казнью Пьера, и потому я рискнул копнуть глубже и все же нашел слабое место Евы. Но к этому времени возникла другая проблема. – Певец Парижа замялся, словно решая, стоит ли открывать все свои карты. – Я стал испытывать симпатию к Еве. Да. Прям как в твоем случае, Феб. И чем больше я ненавидел Цепеша, тем больше привязывался к Еве, которая и в самом деле была добра ко мне как родная мать. Но в день, когда я готов был послать Цепеша к чертям, я увидел, что он посадил Пьера на кол. Я был взбешен, я был в ужасе, глядя, как проткнутое тело моей души бьется в бесконечной агонии на вершине заточенного кола. Он не мог умереть, каждую секунду ощущая нестерпимую боль. Его крики разносились на тысячу километров вокруг и заставляли содрогаться даже самые гнилые душонки. Выбора у меня не оставалось и утром перед финальной битвой, я вернулся в Эдем Дьявола, но вернулся не один…

Ад. Эдем Дьявола. Райский сад. Восемнадцать лет назад.

Весь тронный зал белокаменного храма был залит разноцветными лучами искусственного солнца, проникающими сюда через дюжину высоких витражных окон, расположенных у самого пола по всей окружности зала. С потолка по обе стороны от высеченных из каменной глыбы тронов свисали белоснежные знамена с вышитыми на них золотыми нитями изображениями яблони – герб Эдема Дьявола. Возле окна у правой стены зала, Ева заботливо помогала своему благородному мужу закреплять доспехи на его мускулистом теле. На ней было легкое белоснежное платье в пол, которое изящно подчеркивало каждый изгиб ее стройной фигуры, а жгуче-черные волосы, заплетенные в длинную толстую косу, эффектно контрастировали с ее бледной гладкой кожей. Затянув покрепче последний кожаный ремешок на грудном доспехе Адама, она развернула его к себе лицом и нежно заглянула в его небесно-синие глаза.

– Хотела бы я быть рядом с тобой, когда ты разобьешь его армию и водрузишь наше знамя на самую высокую башню этой мрачной обители. – На прекрасном лице Евы отобразилась легкая грусть.

Адам нежно провел пальцами по щеке своей возлюбленной и в порыве страсти притянул ее к себе, крепко поцеловав в мягкие розовые губы.

– Ты всегда со мной. В моем сердце. – Адам с такой любовью смотрел в большие карие глаза Евы, будто боялся, что больше не увидит их никогда. – Я скоро вернусь. Вернусь с победой и больше никогда не оставлю тебя.

– Знаю. Я буду ждать тебя. Как всегда. – Ева улыбнулась, сделала шаг назад, и с гордостью оглядела собранного мужа с ног до головы. Сегодня он должен выглядеть идеально, как никогда. Она любовалась, как серебристые доспехи с орнаментом золотой яблони на груди, смотрелись на ее рослом и крепком муже, а белый плащ элегантно дополнял образ отважного и сильного рыцаря. Она была готова, прямо сейчас, рухнуть в его объятия и никогда не отпускать. – Ступай же. Тебе пора. А то еще немного, и я тебя никуда не отпущу. – Ева повернулась к мужу спиной, чтобы тот не увидел, как прозрачная слезинка скатилась по ее щеке. Адам, чувствуя тревогу любимой, медленно приблизился к ней, нежно обнял за плечи и поцеловал ее в макушку.

– Все будет хорошо.

Но в этот миг двери зала распахнулись, и на пороге появился Гренгуар, весь аж светящийся от предвкушения.

– Bonjour, mes amies!1414
  Добрый день, друзья мои (фр.)


[Закрыть] – воскликнул поэт, раскинув в стороны руки. Глядя на пустые троны, он замешкался и принялся искать взглядом хозяев храма.

– Гренгуар, ты что здесь делаешь? – Адам был недоволен тем, что поэт прервал их нежное прощание. – Ты не вовремя.

– Ну, перестань, любимый. Не нужно обижать нашего милого менестреля. – Ева с легкой укоризной посмотрела на мужа.

– Вот вы где. Мое почтение. – Поэт повернулся на голоса правителей Эдема Дьявола и изобразил реверанс. – Прошу прощения за вторжение, господа, но я больше не мог ждать.

– Что же привело тебя к нам в столь важный день, мой прекрасный Певец Парижа? – Ева приблизилась к Гренгуару и с приветливой улыбкой заглянула в его бездонные черные глаза.

– У меня для вас подарок, моя госпожа, – с хитрой ухмылкой поэт взял Еву за руку и, вновь склонившись, поцеловал ее тонкую кисть.

– Серьезно? Подарок? Для меня? – удивленная Ева расплылась в белоснежной улыбке.

– Для вас обоих, – уточнил Гренгуар, и хозяйка храма оглянулась на мужа. Адам тоже улыбнулся жене, приятно удивленный вниманию талантливого поэта. – Сегодня важный день и потому, я хотел бы вас отблагодарить за все, что вы для меня сделали.

– Не стоило, Гренгуар. Для нас нет большей радости, чем счастье в глазах дорогих нам людей. – Ева засмущалась, и бледную кожу ее лица покрыл легкий румянец.

– Именно этим, мы с вами и похожи, – в глазах поэта мелькнул фиолетовый огонек, но Ева не заметила этого.

– Так что же это за подарок? Новый шедевр поэзии? – любопытство охватило взволнованную хозяйку храма.

– Не совсем. Прошу вас, присядьте и сами все увидите. – Певец Парижа учтиво, взяв под руку, проводил Еву к трону и обернулся к Адаму. – Вам тоже лучше поберечь свои силы перед боем. Эти доспехи выглядят невероятно тяжелыми. Присядьте.

– Надеюсь это ненадолго. Мы скоро выступаем. – Повелителю Эдема Дьявола не терпелось отправиться на битву, но и гостя обидеть, он тоже не хотел. И потому, гремя сверкающими доспехами, направился к трону.

– Конечно, нет. Не переживайте. Я не отниму у вас много времени.

Адам забрался на трон, и Ева, светясь от предвкушения, крепко сжала его руку в своих ладонях.

– Превосходно! – воскликнул поэт, глядя на заинтригованных хозяев храма. – Кстати, ваш сын передавал вам привет.

– Каин? Авель? – в одно мгновение приятное волнение охватило все нутро первых грешников, и они с широко открытыми глазами смотрели на Певца Парижа, с нетерпением ожидая ответа.

– Конечно, Авель, mes amies. Он не смог сегодня вас навестить. Он сейчас нежится под лучами райского солнышка и плещется в прохладных волнах божественного наслаждения, но строго соблюдает диету. – Гренгуар игриво подмигнул Еве.

– Что? Что все это значит? – Адам был в смятении, он почувствовал, что поэт что-то замышляет.

– О чем ты говоришь, Гренгуар? – хозяйка храма тоже напряглась всем телом и не сводила взгляда с Певца Парижа.

– Не переживайте. Сейчас вы все поймете, – поэт расплылся в злорадной дьявольской улыбке. – Видите ли, я из тех людей, которые считают, что нет ничего более жестокого во всем мире, как разлучать детей с их родителями. И сегодня я здесь, чтобы воссоединить вашу семью. Пусть не полностью, но все же. Mon cher! Твой выход!

Гренгуар, словно конферансье, который объявлял о начале шоу, вскинул вверх руки, и на пороге тронного зала появилась мрачная тень человека. Это был худощавый юнец с белой, почти просвечивающейся кожей в черных грязных лохмотьях. Его длинные черные сальные волосы падали на его изможденное лицо с черными глазами и впалыми щеками.