Текст книги "Парижская трагедия. Роман-аллюзия"

Все существо Жерома преисполнилось надеждой, а на изнеможённом лице даже мелькнула неуверенная улыбка.

– Правда?

– Конечно, – лицо ведьмы превратилось в жёсткую каменную маску, и она медленно направилась к трупу горбуна.

Капулетти растерялся, не понимая, почему она не уводит его отсюда. Здесь же только они и трупы. Эсмеральда приблизилась к телу Квазимодо, ухватилась за его массивные ключицы и изо всех сил потянула назад. Горбун опрокинулся навзничь и из груди графа вырвался оборванный стон. Перед ним, на руках мертвого уродца лежала она, его маленькая дочка, его свет и воздух, его смысл жизни, с перерезанным горлом. Ужас, боль и отчаяние сковали его тело. Мир вокруг исчез. Что он натворил?

– Все они были готовы отдать жизнь за неё, – голос ведьмы звучал, будто она зачитывала приговор. – И они это сделали. Смерть пришла за каждым из них, потому что именно ты привёл её сюда.

Эсмеральда медленно приблизилась к опустошенному графу, который не сводил остекленевшего взгляда с тела своей дочери.

– Он все же добрался до неё, – бесцветным голосом произнёс Жером. – Я должен был его сжечь.

– Нет, – презрительно усмехнулась колдунья. – Её убил не Квазимодо. Этот несчастный горбун, умер от любви к ней – искусственное сердце не выдержало столь сильных чувств.

– Тогда кто? – Капулетти перевёл свой взгляд полный страданий и злости на ведьму. – КТО!?

– А это самое неожиданное. Ромео называл это спасением от рук маньяка.

– Что? – сдавленным от боли голосом спросил граф, не веря в услышанное.

– Твой сын. Он убил её на глазах маньяка, чтобы не позволить тому убить её. Находчиво, не так ли?

– Это безумие! – рассудок покидал Жерома прямо на глазах.

– Конечно. Речь же идёт о сумасшедшем, а у него несколько необычный ход мысли. Как бы там ни было, вышло очень иронично. Тот, кому ты сам дал жизнь, лишил жизни тех двух единственных, кого ты на самом деле любил. – Эсмеральда с презрительной ухмылкой положила руку на плечо Капулетти, и тот вздрогнул от неожиданности. Он вынырнул из глубины своего сознания, где пытался осмыслить все услышанное и увиденное здесь.

– Но этого бы не произошло, если бы ты не привёл сюда это безмозглое стадо. Их кровь на твоих руках. Они мертвы, а тебе теперь жить с этим. Ты это заслужил. Твоя гордыня и высокомерие уничтожили все, что ты так любил. Наверное, это и есть высшая справедливость. – Ведьма смерила уничтоженного графа презрительным взглядом и направилась прочь.

Жером Капулетти застыл, глядя прямо перед собой взглядом, полностью лишенным рассудка. Она права. Он сам лишил себя всего, что было так ему дорого. Он перечеркнул все эти жизни. Почему? Почему он был так упрям? Надо было послушаться Фролло и отложить свадьбу, спрятать Джульетту. Но он испугался. Испугался, что он заберёт её. Навсегда. И мальчишка. Почему он не прислушался к дочери. Какая разница, кто был бы с ней рядом под венцом, если они любили друг друга. Где раньше был его разум? Он был полностью уверен, что лучше других знает, как нужно поступать. Какая глупость. Какая страшная ошибка. Но теперь это все уже не имеет ни малейшего смысла. Уже ничего не вернуть. Слишком поздно для раскаяния. Они мертвы. И он тоже мертв. Вдалеке, по другую сторону Парижа, на горизонте проявилось багрово-огненное сияние. Солнце ещё не показалось, но уже озарило небольшой клочок неба. Граф Капулетти так и остался стоять на балконе посреди трупов, ожидая, когда свет нового дня превратит его бренное тело в прах. Рассвет.

Рассвет. Ночная тьма едва рассеялась над прекрасным древним городом, когда Жан Версе уже мчался на лошади через западные ворота Парижа в сопровождении своих подчиненных и трёх пар гончих. С первыми лучами солнца город наполнился страшными слухами – у башни Квазимодо произошла жестокая и кровавая бойня. Он не стал медлить и сразу же отправил к месту отряд своих лучших людей, после чего пришлось разбудить художника и псаря, и вместе с ними и ещё десятком людей отправился следом. Они быстро добрались до леса.

– Дальше придётся идти пешком, месье, – сообщил один из полицейских. – Лошади будут только мешать. Они те ещё трусихи…

– И без тебя знаю, Эрсан. – Версе, в силу возраста и полноты, с трудом перекинул ногу через седло. Один из новобранцев бросился помочь, но гордость и честь превыше всего, и глава парижской полиции грубо оттолкнул подчинённого. – Прочь. Я сам.

Юнец беспрекословно подчинился и отошёл в сторону. Версе со скрипом спрыгнул на землю.

– Как звать?

– Андрэ, месье, – торопливо представился юноша.

– К черту имя! Фамилия, рекрут! – рявкнул капитан.

– Простите, месье! – запаниковал новобранец. – Ибер, месье.

– Хорошо. – Версе всучил ему поводья. – Ты останешься здесь. Присмотришь за лошадьми.

– Да, месье, – кивнул юноша.

– Эрсан! – крикнул капитан своему лейтенанту. – Возьмите, каждый по псине и ступайте вперёд.

– Слушаюсь, месье, – откликнулся Эрсан.

– Месье Базен, ступайте с ними. Приглядите за своим и моим выводком, – обратился Версе к псарю и обернулся к заспанному художнику. – А вы, месье Жонсьер, пойдёте со мной.

– Как скажете, – широко зевнув, согласился живописец. – Но зачем я здесь?

– Хочу опробовать новый метод. Идёмте, – и капитан отправился по тропе вглубь леса, где уже скрылись его подчинённые с собаками.

Неторопливо пробираясь через лесную чащу, глава парижской полиции и художник, с мольбертом за спиной и сумкой с инструментами на поясе, посматривали по сторонам. Несмотря на то, что солнце поднялось уже достаточно высоко, здесь, складывалось впечатление, царят вечные сумерки. Высокие вековые деревья тянулись к небу, переплетаясь между собой тысячью ветвей, скрывая путников от лучей дневного светила. Издалека доносились голоса и собачий лай.

– А что это за новый метод, месье? – Жонсьеру было не по себе в этом месте.

– Я называю его «тефруа», – с придыханием ответил Версе.

– И что это значит?

– Метод холодной головы. – Жан обернулся на своего спутника. – Видите ли, когда ты впервые видишь место преступления – все эти трупы, кровь и прочие не особо приятные вещи, каким бы ты ни был сухарем, на тебя все-равно нахлынывают эмоции и ты уже не можешь беспристрастно оценивать окружающую тебя картину. Это мешает восприятию и, как следствие, ты можешь упустить какие-либо важные детали. Поэтому, я придумал, как можно вернуться на место преступления позже, когда эмоции поутихнут и уже трезвым взглядом осмотреть его.

– Так вы хотите, чтобы я рисовал для вас картины с места преступления? – художник напрягся.

– В мельчайших деталях, месье. В мельчайших, – пояснил капитан городской полиции. – Уверен, от вашего зоркого глаза невозможно что-либо скрыть. Мы почти на месте.

Жонсьер с тревогой сглотнул слюну и увидел, что впереди деревья, наконец, расступились и они вышли под открытое глубокое осеннее небо. Прямо перед ними возвышалась старинная мрачная башня из темно-серого камня, местами покрытая мхом у подножья, а в нескольких метрах от неё столпились полицейские с собаками, разглядывая что-то. Гончие вели себя крайне беспокойно, так и порываясь взять чей-то след. Капитан решительным шагом устремился к своим подчиненным.

– Что тут у нас?

Услышав голос начальника, полицейские расступились, освободив ему дорогу.

– Похоже, слухи были правдивы, – ответил Эрсан. – Судя по обстановке, здесь ночью пытались совершить народный суд.

– С каких пор коллективное убийство толпой агрессивно настроенных людей, ты называешь народным судом? – у капитана от негодования даже всколыхнулись его пышные усы.

– Виноват, – сконфузился лейтенант.

– Все никак не угомонятся. Будто революция так и не закончилась. Только дай им повод, они сразу хватаются за оружие и называют это справедливостью… Тфу… – ворчал Версе себе под нос, осматриваясь вокруг. – Что здесь произошло?

– Судя по, вон тому, кострищу, – Эрсан указал в сторону кучи обугленного хвороста. – Здесь пытались кого-то сжечь.

– Сжечь?! – возмутился капитан. – Они что, совсем озверели?

– Никак не могу знать, – пожал плечами лейтенант.

– Но судя по всему, что-то пошло не так. – Версе обвёл взглядом тела нескольких человек разбросанных перед башней. – Так бывает, когда преступаешь закон.

– Подсудимого… – Эрсан осекся. – В смысле, жертву, похоже, привязали к стволу спиленного дерева, но она умудрилась вырвать его с корнем и дать отпор. Вон оно валяется у входа в башню.

Глава полиции проследил за жестом лейтенанта и впрямь увидел возле башни кусок дерева, вырванный с корнем из земли.

– Бог ты мой, это у кого же такая силища? – ужаснулся Версе.

– Мне думается, что их целью был горбун Квазимодо.

– Похоже на то, раз мы у его башни. Вряд ли люди выбрали это место для казни случайно. – Капитан замолк и замер, глядя вперёд. – А этого гражданина я вроде знаю.

Версе приблизился к переломанному телу старика, лежащему на земле.

– Это тот странный учёный – Фролло. – Капитан задрал голову к небу. – Вряд ли он в порыве отчаяния сбросился с башни. Думается мне, что все это только часть картины. – Версе вновь повернулся к Эрсану. – Башню уже осмотрели?

– В этот самый момент, месье. Наши люди прочесывают её.

– Хорошо…

– Месье! – из башни показался взволнованный полицейский. – Капитан! Вы должны это увидеть.

– Я так и думал, – тяжело вздохнул Версе. – Обыщите с собаками окрестности. Возможно, здесь найдутся ещё трупы. Кто знает.

– Слушаюсь, месье, – и Эрсан устремился к своим соратникам, держащим на привязи взволнованных гончих.

– Месье Жонсьер! – капитан громко подозвал к себе художника. – Я хочу, чтобы вы во всех подробностях запечатлели то, что здесь видите. Думаю, оттуда, – Версе указал на небольшой холмик у первых деревьев. – Открывается замечательный вид на это не слишком привлекательное зрелище.

– Я постараюсь, месье, – неуверенно ответил живописец.

– Я безгранично верю в ваш талант, месье Жонсьер, – и капитан, похлопав художника по плечу, направился к башне.

Он остановился у входа и, ещё раз оглянувшись по сторонам, шагнул внутрь, в темноту.

– Ты где, Бошан? Темно, как в Аду.

– Прошу прощения, месье! – полицейский выскочил справа, держа в руках небольшой факел. – Я здесь. Идёмте. Осторожно здесь лестница.

– Будь оно всё неладно, – пробурчал капитан и поднялся по небольшой каменной лестнице наверх.

Они оказались в сырой комнате с проемом, в стене оббитым потемневшими от влаги досками.

– Что это? – удивился Версе.

– Это комната, месье, – объяснил Бошан. – Наверху стоит лебёдка, которая поднимает эту комнату на канате внутри стены. Поразительно. Мы уже её опробовали. Хотите? Каттель вас вмиг поднимет.

Капитан недоверчиво осмотрел диковину.

– Я лучше по старинке. – Версе повернулся к полицейскому. – Здесь же есть лестница?

– Конечно. Я покажу. – Бошан развернулся и направился к проходу в дальней стене, а капитан, тяжело вздохнув, последовал за ним. Им предстоит долгий путь наверх.

Жан Версе выдохся уже на середине подъема, но не собирался останавливаться, дабы не дать своим подчиненным, потом повода насмехаться у него за спиной. Он продолжал упорно преодолевать ступень за ступенью. Проклятье! Надо было все же залезть в эту чёртову деревянную комнату.

– Мы уже почти пришли! – сообщил полицейский. Он слышал, как тяжело капитан дышит позади него.

Какая наглая ложь! И все же она придавала сил. Они преодолели ещё семь пролетов, прежде чем оказались на месте. Взгляду Версе предстала огромная круглая комната с высоким потолком, вся уставленная чёрными подсвечниками с выгоревшими начисто свечами. Солнечный свет сюда попадал только через небольшие окна у самого потолка, однако, этого было достаточно, чтобы все рассмотреть без дополнительного освещения и Бошан потушил свой факел.

– Капитан, – перед ними возник Каттель. – Он там.

– Кто? – Версе заметил, что полицейский был крайне взволнован и растерян.

Проследовав за ним, Версе увидел, у лестницы, ведущей на балкон, тело повешенного на кожаном ремне человека и небольшой перевёрнутый стол под его ногами.

– Господь милосердный! – ужаснулся капитан и перекрестился. – Это же граф Капулетти. Что он здесь делает?

– Не могу себе даже представить, месье, – ответил Каттель. – Мы нашли его уже таким.

Версе внимательно осмотрел тело одного из самых влиятельных людей Парижа. Один конец ремня был крепко привязан к металлическому держателю для факелов на стене, а второй, обхватив внушительную шею графа, до крови впился в кожу. Его зрачки закатились, язык вывалился наружу, а от тела шёл неприятных запах испражнений.

– Следов насилия не видно, – заключил Версе. – Похоже на самоубийство. Но из-за чего?

– Я думаю, – неуверенно отозвался Бошан. – У нас есть ответ на этот вопрос, месье.

– Серьёзно? – удивился капитан, обернувшись к подчиненному.

– К сожалению, это не самое шокирующее зрелище в этом жутком месте, – объяснил полицейский и, Версе уловил в его голосе тревогу и даже боль. – Пойдёмте, я покажу вам главное место этой трагедии.

Капитан, нахмурив брови, вновь последовал за Бошаном вверх по лестнице, которая вывела их на просторный балкон с каменными горгульями и пятью трупами, разбросанными по нему.

– Матерь божья! – Версе взглядом полным ужаса обвёл балкон, который больше напоминал поле битвы. – Какого черта здесь произошло? Это же… Шатопер… и Либертье!

Бошан и Каттель замерли позади капитана, понурив взгляды.

– Кто? Кто их убил? Почему они оказались здесь? Будь я проклят! – гнев и боль охватили сердце Версе. Он негодовал. – Моих людей убили!

Глава парижской полиции обернулся к подчиненным, которые так и не смели поднять свои глаза.

– Мы должны найти того, кто все это сделал! – капитан буквально задыхался от злости. – Теперь это дело первостепенной важности, кто бы, что ни говорил.

– Боюсь, месье, – неуверенно начал Бошан. – Убийца и так уже здесь. Среди трупов.

Версе вновь оглядел тела.

– Вы думаете это он? – капитан разглядывал худощавый изрезанный труп юноши с седыми волосами. – Знаете кто это?

– Пока нет, месье. Но обещаю, мы выясним. Однако едва ли он убил всех этих людей, – Бошан достал из камзола окровавленный носовой платок. – Вот. Смотрите, что мы нашли внизу.

Полицейский развернул платок и показал капитану находку.

– Бритва? – изумился Версе. – Вы думаете…

– Да, месье, – взволновано вмешался Каттель. – Там внизу, рядом с трупом учёного, лежит тело маньяка, который все это время терроризировал наш город. Вы посмотрите, у этого бедолаги перерезано горло, точно также как у всех наших жертв…

– Это, конечно, была бы очень удачная версия. И смерти Шатопера с Либертье были бы не столь бессмысленными. Они бы погибли героями, наконец, остановив неуловимого убийцу. Но, разве мы можем быть уверены, что там внизу именно его тело? – глубоко задумавшись, вслух размышлял глава городской полиции. – Маньяк всегда орудовал в городе. Почему же сегодня он пришёл сюда и зачем устроил всю эту бойню?

– Ответ на этот вопрос, тот же, что и на первый, месье, – ответил Бошан.

– На первый? – Версе озадачено взглянул на подчиненного.

– Почему граф Капулетти покончил с собой?

– И каков же ответ? – нахмурил густые с проседью брови капитан.

– Он позади вас, месье, – сообщил полицейский.

Версе обернулся и посмотрел в сторону мертвого горбуна. Заметив в его руках ещё одно тело, он приблизился к трупам и обомлел. Теперь картина, и впрямь, полностью сложилась воедино. На руках уродца лежала Джульетта Капулетти с перерезанным горлом.

– Бедное дитя, – тяжело вздохнул капитан. – Они, судя по всему, пытались защитить её, но в итоге все погибли.

– Видимо, месье Фролло сумел утянуть убийцу за собой, и они вместе разбились, – добавил Бошан. – А граф Капулетти не смог справиться с потерей дочери и потому покончил с собой.

– Что ж, – покачал головой Версе. – Все сходится…

– Капитан! Капитан! – раздался крик со стороны лестницы и уже через секунду на балконе показался запыхавшийся Эрсан. – Капитан!

Версе и полицейские обернулись к лейтенанту с озадаченными взглядами.

– Что произошло? – встревожился глава парижской полиции.

– Гонец,… месье,… гонец прискакал… из Парижа… – задыхаясь, ответил Эрсан, приблизившись к капитану. – С новостями… срочными…

– Да отдышись ты уже и объясни, о чем там речь, – раздраженно приказал Версе.

Лейтенант сделал глубокий вдох и нормализовал дыхание.

– Сегодня ночью, месье, – взволновано начал Эрсан. – В город вернулся он.

– Кто? – Версе был в полном замешательстве. – Кто он?

– Бонапарт, – понизив голос до шепота, ответил лейтенант.

– Что? Этого не может быть. – Капитан недоверчиво посмотрел на своего подчиненного. – С такой армией невозможно так быстро добраться из Африки до Парижа.

– Он вернулся один, месье. Оставив армию, под командованием своих офицеров.

– О, Боже! – глаза Версе округлились от осознания произошедшего. – Началось. Мне надо срочно вернуться в город.

Капитан взволнованно засуетился.

– Так, Эрсан, ты остаёшься здесь за главного, – принялся раздавать распоряжения Версе. – Ещё раз тщательно осмотрите здесь все. Пусть Жонсьер во всех деталях зарисует и балкон, и круглую комнату внизу, вместе с телом графа. Все тела на телеге отвезёте в больницу Святой Кристины. Я потом хочу их осмотреть ещё раз. А к вечеру жду у себя на столе подробный отчёт. Тебе все ясно?

– Да, капитан, – лейтенант выпрямился по стойке смирно.

– Выполнять! – приказал Версе.

– Слушаюсь, капитан, – Эрсан развернулся на каблуках и направился к своим соратникам.

А глава парижской полиции торопливо покинул мрачную башню Квазимодо. В столице назревали страшные события, и он должен быть там, чтобы помешать, им осуществиться.

Эпилог

Ад.

Он застыл, прислонившись впалой щекой к холодной двери, и слушал, затаив дыхание. Как вдруг ему показалось, что оттуда донеслись какие-то звуки, и он ещё сильнее прижался к металлической обшивке деревянной двери. Он провёл здесь уже целую вечность и давно все обдумал, и теперь лишь жаждал, чтобы эта чертова дверь отворилась. Время будто застыло. Неужели сутки здесь длятся так долго. Понимая, что открыть эту дверь изнутри невозможно, он продолжал ждать и нервозно скоблить ногтями по двери. А что, если она не откроется? Что, если в этом и будет заключаться его наказание? Вечное заточение в этих безжизненных мрачных стенах, которые высасывают из душ все силы, доводя до исступления. Это крайне маловероятно. Это здание предназначено совсем для другого. Здесь души должны раскаяться и открыть свои самые потаенные страхи и желания, а затем… покинуть эту обитель. Однако раскаиваться ему не хотелось, да и не в чем. Может в этом вся проблема? Он чувствовал себя совершенно иначе. Чувствовал себя заполненным, целым. И ему это даже нравилось. Было волнение и мандраж, но не было того страха и неуверенности в себе, которые преследовали его всю осознанную человеческую жизнь. Он вновь чувствовал музыку в груди, но не испытывал от неё подавленности, а скорее наоборот, она окрыляла его. Неужели он освободился? Он не тот, кем был до сделки, но и не тот, кем стал после неё. Он словно соединил в себе обе части и достиг истинного совершенства. Он впервые чувствовал себя идеальным. Таким, каким мечтал быть всегда. Неужели для этого стоило всего лишь умереть? Восторг! Безумие! Быть может он в Раю?

И в этот момент, дверь с гулким звуком отворилась, слегка приоткрыв проход, в мерцающий огнями коридор. Раем там и не пахло. Он так долго ждал, когда сможет покинуть эту угрюмую комнату, а теперь застыл в нерешительности прямо перед выходом. Собравшись с духом, он все же толкнул дверь вперёд и сам шагнул на гладкий, выстланный чёрным мрамором, пол, по которому бликовали отражения горящих факелов, развешанных по обе стороны длинного пустого коридора. Он медленно, стараясь не издавать ни звука, направился вперёд мимо десятков таких же дверей, за которыми души грешников истязали сами себя. Прежде чем Ад выберет наказание для каждой из них, он позволит их собственной совести, словно голодной псине, обглодать самих себя.

Неровный свет факелов освещал бледное лицо Гренгуара, который словно привидение в длинном фиолетовом пальто и шляпе-цилиндре на голове плыл по коридору адского склепа навстречу своей участи и размышлял о возможном наказании для себя. Быть может, у него заберут голос? Но он все равно сможет творить. Тогда может его, лишат возможности писать? А это слишком скучно для самого изощрённого истязателя. Нет. Он придумает, что-то более изысканное и увлекательное. Ад никогда не стремился лишить своих узников даже маломальского таланта, а наоборот, старался максимально использовать его для свершения наказания. А чтобы придумал он сам для себя? Скорее всего, выдал бы себе бумагу и перья, которые писали бы его собственной кровью, а каждый штрих доставлял бы ему невыносимую боль. Идеально! Он бы не написал ни единой лишней строчки и со всей ответственностью отнёсся к своему божественному дару. Ведь так много людей привыкло разбрасываться своими талантами, возомнив, что они являются исключительно их заслугой. Так думал и он сам. Раньше.

И вдруг поэт замер и у него перехватило дыхание. В двадцати шагах от него он увидел ворота, ведущие наружу из склепа, но не близость воссоединения с Адом заставила его сердце изо всех сил колотиться о ребра, а человек, застывший перед воротами спиной к Гренгуару. На нем был все тот же чёрный френч, брюки и белая рубашка. А русые волосы с легкой небрежностью болтались из стороны в сторону при каждой попытке открыть эти тяжелые ворота. Феб Шатопер. Невероятное тёплое чувство заполнило грудь поэта. Перед ним был его единственный друг. Единственный, кто доверился ему, несмотря ни на что. Единственный, кто не предал его. Единственный, кто не подвёл. Ему захотелось окликнуть его. Нет. Броситься к нему навстречу и заключить в свои объятия… Боже. Какой ужас. Что с ним происходит? Он же не сентиментальный сопляк. Так. Стоп. Кто решил, что проявление нежных чувств – это слабость? Быть может в этом и есть истинная сила человеческой души? Тем более и сам Феб позволял себе подобное в его отношении не так давно. Так почему же он не может поступить также? Шатопер будет рад ему. Наверное.

И в тот момент, когда Гренгуар все же собрался с мыслями и решился выдать себя, в коридоре между ними показался ещё один силуэт – изящный хрупкий женский стан в белом платье, испачканном кровью и светлыми волосами. Поэт тут же прижался к стене, чтобы остаться незамеченным. Девушка оглядела коридор и, когда увидела юношу, не раздумывая, бросилась к нему. Феб словно почувствовал свою единственную любовь и обернулся к ней в тот самый момент, когда её тонкие бледные руки изо всех сил обняли его жилистую шею. Шатопер прижал к себе свою бесценную Джульетту и их губы соединились в страстном поцелуе. Казалось, он даже не удивился её появлению. Они на миг оторвались друг от друга и их глаза светились от счастья. Гренгуар невольно улыбнулся. Здесь, в самом сердце Ада, эти двое выглядели куда счастливее, чем там при жизни. Ни Джульетта, ни Феб не произносили, ни слова, словно им достаточно было прикосновений, чтобы понять друг друга. Поэт решил дать им ещё времени, насладиться друг другом прежде, чем приблизиться к тем, кого он считал для себя уже родными людьми. Вряд ли, кто-либо из ныне живущих, прошёл вместе через большее, чем они. Но его вновь опередили, и единение влюблённых прервал другой силуэт – мрачный и понурый с длинными темными волосами, спадающими на бесконечно измученное лицо. На нем был все тот же зелёный пиджак с полетами и белые обтягивающие бриджи, заправленные в чёрные солдатские сапоги. Возлюбленные одновременно обернулись к пришельцу, и Шатопер тут же закрыл собой Джульетту. Меркуцио сделал ещё шаг и рухнул на колени к ногам своего бывшего напарника.

– Прости! Умоляю! Будь я проклят! Я не хотел! Я ошибся! Прости меня! – Либертье рыдал навзрыд.

Феб переглянулся с Джульеттой и та, молча, кивнула.

– Успокойся. Хватит. – Шатопер опустился к раздавленному Меркуцио и положил руку ему на плечо.

Тот аж вздрогнул и, вскинув голову, посмотрел на Феба ошеломлённым взглядом. Слезы продолжали ручьями стекать по его щекам.

– Я прощаю тебя, – улыбнулся юноша, потом обернулся к Джульетте и вновь посмотрел на поражённого Либертье. – Мы прощаем тебя.

– Но почему? – Меркуцио не мог поверить своим ушам. Слишком просто. Они над ним издеваются. – Я предал тебя. Я убил тебя. Вы должны ненавидеть меня!

– У нас было достаточно времени, чтобы понять, что все это уже не имеет никакого значения, – объяснила Джульетта и нежно обхватила руку любимого. – Главное, что мы сдержали свои клятвы и теперь будем вместе. Навсегда.

Феб улыбнулся возлюбленной улыбкой переполненной нежностью и снова посмотрел на ошарашенного напарника у своих ног.

– Вставай. Все хорошо. – Шатопер помог Либертье подняться и тот заключил своего друга в объятия.

Он сжал его с такой силой, что у Феба даже перехватило дыхание.

– Спасибо! Спасибо! Спасибо! – как сумасшедший тараторил Меркуцио, уткнувшись в плечо Шатопера.

– Все хорошо, – повторил юноша и похлопал напарника по спине. – Все хорошо. Успокойся.

И в следующий миг внимание Джульетты привлёк какой-то странный шорох чуть поодаль от них, и она пристально вгляделась в темноту. Как вдруг её встревоженное лицо озарила восторженная улыбка.

– Квазимодо! – воскликнула девушка и бросилась к небольшому проходу, в темноте которого скрывался перепуганный горбун в длинной холщовой рубахе по колено, подвязанной на поясе обычной веревкой.

Джульетта обхватила ладонями изрезанное жуткими шрамами лицо Квазимодо и крепко поцеловала его в щёку. Горбун был поражён. По всему его телу пробежал электрический ток и он, невольно шарахнулся назад.

– Где мы? – лишь смог спросить сбитый с толку Квазимодо. – Мы мертвы?

– Не переживай, – улыбнулась Джульетта и со всей нежностью провела пальцами по щеке озадаченного горбуна. – Мы в Аду. Но теперь мы вместе, и мы позаботимся друг о друге. Обещаю.

– Позаботимся? – Квазимодо пытался осознать услышанное и не мог отвести от своего ангела, немигающего взгляда. – В Аду? Но как? Этого не может быть. В Ад и Рай попадают души. Но у меня нет души.

– Я говорила тебе, что есть. И она велика и прекрасна, как ни у кого из всех, кого я когда-либо встречала, – девушка прижала, полного смятения, горбуна к своей груди и запустила свои тонкие пальцы в его густую рыжую шевелюру.

Слезы непроизвольно потекли из разномастных глаз Квазимодо. Быть может, он спит? Но ему не снятся сны. Да и Адом это место быть не может. Разве можно быть в Аду счастливее, чем при жизни. Может это Рай? И вдруг он понял, что для него не имеет значения, где он теперь. Какая разница, когда она рядом? Горбун закрыл глаза и всем своим существом отдался ощущениям нежных пальцев в своих волосах. Без сомнений, за это стоило умереть.

– Нам пора, – вдруг произнесла Джульетта, и Квазимодо посмотрел на неё.

– Куда?

– Мы должны покинуть этот склеп, чтобы стать частью Ада. Но ты не переживай. Мы будем все вместе, а значит, чтобы там нас ни ждало, мы со всем справимся. Ты веришь мне?

Горбун, не моргая, смотрел в ясные глаза своего ангела, готовый утонуть в них, и неловко кивнул.

– И вы? Вы тоже здесь? – раздался позади встревоженный голос Феба. – Что произошло?

Джульетта тут же обернулась и увидела перед собой Фролло в длинном чёрном плаще с капюшоном, застывшего в растерянности. Он был напряжен, словно струна. Его серые, почти бесцветные глаза, смотрели на дочь, но он то и дело опускал их в пол, будто пытаясь подобрать слова, которые никак не ложились на язык. Джульетта решительно приблизилась к учёному, и тот просто онемел от ужаса.

– Прости… – едва смог произнести Клод, когда неожиданно девушка ладонью коснулась его груди, и у него перехватило дыхание.

– Не надо, – перебила она Фролло.

– Знаю. Слов недостаточно, – едва совладав с собственным голосом, согласился старик.

– Нет. Не надо извиняться, – объяснила Джульетта, и брови учёного удивленно взмыли вверх. – Я все осознала. Осознала, на какие жертвы ты пошёл ради меня, сколько ты сделал для меня и как пытался меня защитить. Я была глупой избалованной девчонкой, думающей только о себе. Но теперь я все поняла. Я безгранично благодарна тебе. Правда.

У Фролло задрожали губы, а глаза покрылись блестящей пеленой от нахлынувших эмоций.

– Но я не буду лгать тебе, – продолжила девушка. – Тебя не было в моей жизни, и я не знаю тебя. Всю свою жизнь ты пугал меня. Мне, казалось, что ты очень плохой человек. Но теперь я поняла, что плохой человек не мог воспитать столь бескорыстного, добросердечного и преданного сына, как Квазимодо. Видимо, ты вложил в него всю свою душу, оставив себе лишь боль от утраты. Теперь мне все это ясно, но я по-прежнему не знаю тебя.

Все внутри учёного разрывалось от бесконечно противоречивых чувств. Его словно пытали на дыбах под пение ангела. Он не мог произнести ни слова.

– И я хотела бы узнать тебя, – с неуверенной улыбкой Джульетта смотрела на переполненного эмоциями Клода. – Если ты, конечно, простишь мне моё неблагодарное поведение и позволишь это сделать, отец.

Из груди Фролло вырвался короткий стон. Его сердце буквально разрывалось от чувств, а из глаз потекли слёзы. Слёзы счастья.

– Дочка, – лишь смог произнести старик и крепко обнял ту, единственную, кого любил больше жизни.

Джульетта мягко положила голову на плечо отца и нежно обняла его в ответ. Все тело учёного содрогалось от беззвучных рыданий. Он не мог даже мечтать, что когда-нибудь услышит подобные слова. Ещё никогда в жизни он не был так счастлив, как здесь и сейчас. Большего он и не смел желать. Разве может быть что-то большее?

– Джульетта, – неуверенный, но очень знакомый голос разлетелся по коридору, и девушка подняла голову, взглянув прямо перед собой, за спину Фролло, и обомлела.

Клод тоже узнал этот голос и страх охватил все его существо. Его не могут лишить всего этого. Только не теперь. Только не так. Но это же Ад. Учёный обернулся, полный решимости защищать своё счастье. Граф Капулетти в атласном сюртуке цвета индиго и белой рубашке с кружевным воротом застыл в нескольких метрах от них.

– Папа! – Джульетта бросилась на шею своего приемного отца. – Папочка! Ты здесь! Неужели! Ты здесь! Этого не может быть! Как это возможно? Почему?

– Я не мог оставаться там без тебя. – Капулетти крепко прижал к себе своего ангелочка, ради которого жил все эти годы. – Как ты, малышка?

– Я словно в раю, – ответила девушка, и они невольно рассмеялись. – Все хорошо. Правда.

– Жером, – учёный с трудом пытался совладать с собой, но больше не желал, молча смотреть на это трогательное воссоединение.