Текст книги "Парижская трагедия. Роман-аллюзия"

– Ты чего там замер, mon cher? Не стесняйся и чувствуй себя, как дома. – Поэт с ехидной улыбкой следил за тем, как менялись лица Адама и Евы – от озадаченного замешательства до испуганного изумления. Но пришелец не торопился двигаться с места. Он стоял у дверей и ошарашенным взглядом медленно осматривал зал. – Хватит там мяться! Иди сюда! – не выдержал Певец Парижа и обернулся к юноше. Он чувствовал, что градус напряжения начал падать.

Словно приведение, мрачный силуэт медленно двинулся к Гренгуару, и хозяева храма увидели, как за ним волочатся по полу огромные черные рваные крылья, растущие из его спины. На лице Адама и Евы застыл безмолвный ужас. Они узнали его, но боялись признаться самим себе, что все это правда. Когда юноша поравнялся с поэтом, Певец Парижа посмотрел ему в глаза.

– Поздоровайся с родителями, Каин.

Ева вскрикнула и бросилась к сыну, не дав тому произнести ни слова.

– Сынок, не может быть! – дрожащими руками женщина нежно убрала волосы с его опустошенного лица. – Что случилось? – Каин, мертвым взглядом смотрел на мать и беззвучно двигал потрескавшимися губами. Она со всей силы обняла напуганного сына. – Откуда эти крылья? Что с ними?

– Тебя изгнали из Рая? – Адам сидел на троне, вцепившись ногтями в подлокотники.

– Нет, нет, нет! – ответил за Каина торжествующий Гренгуар. – Что вы? Он там никогда и не был.

– Что? Но почему? – Ева разжала объятья, и вновь посмотрел в черные глаза сына. – Что произошло, сынок? Почему ты молчишь?

Каин застыл, страшась произнести хоть слово. Его трясло от ужаса.

– О, а это моя любимая часть истории, – опять вмешался поэт. Адам и Ева впервые оторвали взгляды от Каина и посмотрели на возбужденного Певца Парижа. – Видите ли, mes amies, после вашей смерти кое-что произошло, о чем вам до сих пор не было известно, так как все вокруг страшно боялись рассказать вам эту правду, а точнее непредсказуемых последствий от ее раскрытия. Но я, как ваш единственный настоящий друг, не могу скрывать это от вас. Сразу скажу, я до сих пор в шоке. Это произошло в один из прекрасных летних дней, когда Каин и ваш младший сын, милый Авель, принесли Господу свои дары, но Бог не принял подношение Каина, отдав предпочтение свежему бараньему мясу из рук Авеля, нежели овощам и фруктам с таким трудом, выращенным вашим старшим сыном. Казалось бы, чего сложного? Взял бы дары обоих и все бы были довольны, но нет. Бог выделил Авеля. Видите ли, он был более праведным и благочестивым. Какая мелочность. Но как бы то ни было, все сложилось именно так. Каин никак не мог понять, почему Бог выбрал подношение Авеля, а не его. Чем его младший брат лучше? Что с ним не так? Эти мысли не давали ему покоя. Зависть пожирала его с каждым днем все сильней и сильней. И вот, одним теплым солнечным утром, Каин увидел, как Авель работает в поле, и он больше не мог сопротивляться той тьме, что многие месяцы росла в его сердце. Он направился к младшему брату, который был так поглощен работой, что не услышал приближения Каина, который сжимал что-то тяжелое в правой руке. – Гренгуар замолк, глядя в полные ужаса глаза Евы, втянул всей грудью воздух, пропитанный первобытным страхом, и продолжил. – Когда Авель выпрямился во весь рост, чтобы вытереть пот со лба, то услышал тяжелое дыхание Каина. Он обернулся в тот самый момент, когда старший брат занес над его головой огромный камень, но не успел издать ни звука. Один удар и Авель с проломленной головой замертво рухнул на землю. Авель попал в Рай, а Каина Бог обрек на вечные скитания. Ему больше никогда не найти покоя – ни в раю, ни в аду, ни на земле. Он первый убийца. Братоубийца. Племя Проклятых. И вот он здесь!

Во всем зале воцарилась ледяная тишина. Адам, закрыв лицо руками, содрогался всем телом от беззвучных рыданий. На Еве не было лица. Все ее тело охватило жуткое напряжение. Она изо всех сил сжимала запястья сына, не замечая этого, и с глазами полными ненависти смотрела на Певца Парижа.

– Ты все лжешь! – вдруг в ярости закричала хозяйка храма. – Это все вранье! Ты лживый мерзавец! Как ты посмел!? – обезумевший, налитый кровью, взгляд Евы испепелял ликующего поэта. – Сынок, скажи, что все это грязная ложь. Скажи, что он все наврал. Умоляю, скажи мне! – первая грешница с глазами полными слез отчаянья изо всех сил трясла своего сына за руки, пытаясь добиться ответа. – Почему ты молчишь, сынок?

– Это правда, – с бесконечной печалью в дрожащем голосе произнес Каин, и Ева, отпустив его руки, шарахнулась назад. Прикрывая рот рукой и мотая головой из стороны в сторону, она медленно отступала к трону.

– Нет. Нет. Этого не может быть. Нет. Мой сын не убийца. Нет. Я в это не верю! – женщина теряла рассудок прямо на глазах.

– Простите меня, умоляю! – Каин в полном отчаянии сжал кулаки и по его щекам потекли кровавые слезы. – Простите меня, мама, отец! Если сможете! Мне так жаль! Я не хотел! Я не хотел его убивать! Я не хотел убивать Авеля!

Ева вдруг вскрикнула, ее тело обмякло, и она рухнула на пол возле трона. Адам открыл заплаканные глаза и с лицом полного ужаса бросился к любимой. Он упал рядом с ней на колени и приподнял ее тело, пытаясь привести ее в чувство.

– Дорогая, что с тобой? Прошу очнись, любимая! – паника охватила повелителя Эдема Дьявола, он тряс бессознательное тело своей жены, но она оставалась недвижима. – Что ты натворил? – Адам с ненавистью посмотрел на сына. – Зачем ты пришел? Посмотри, что ты наделал!

Каин застыл над ними в полной растерянности, не зная, что сказать или сделать.

– Убирайся прочь с моих глаз!

– Папа, я не хотел. Я… я… не думал. Прости… – залепетал испуганный Каин.

– УБИРАЙСЯ! – крик Адама, словно раскат гром разнесся под сводами храма и даже Гренгуар вздрогнул.

Не произнося ни слова, Каин бросился прочь из храма, шурша по полу своими мертвыми черными крыльями, из которых осыпались засохшие перья.

Гренгуар осмотрелся по сторонам. Казалось, что о его существовании благополучно все забыли. Он выполнил свое обещание, и оставаться здесь больше не было необходимости. Не создавая шума, дабы не привлекать к себе лишнего внимания, поэт тихо покинул Храм Райского Сада и больше сюда не возвращался.

Ад

– С тех пор, Каина больше никто не видел. Но я думаю, он прячется в Ущелье Тишины.

– А Ева? Что стало с ней? – осторожно спросил Шатопер.

– Насколько мне известно, она так и не пришла в себя. Как бы погрузилась в вечный сон. Читал про Спящую красавицу? Так вот, здесь все еще хуже. Даже поцелуй любви не помогает.

Гренгуар замолк, и в холодном полумраке тронного зала повисла напряженная тишина. Адам сидел на троне с закрытыми глазами и каменным лицом, словно превратившись в статую. Феб моргнул, и из его правого глаза выкатилась одинокая слеза. Он быстро вытер ее рукавом своего сюртука, чтобы этого не заметил поэт.

– Послушай, Адам, я понимаю… – осторожно начал Певец Парижа, но его перебил хозяин храма.

– Ты спас Пьера? – все также, не открывая глаза, спросил Адам.

– Что? – вопрос застал Гренгуара врасплох. – Ах, да! Цепеш освободил его, но едва ли, то во что он превратил мою душу после всех мучений и издевательств, можно назвать – «спас».

– Хорошо. Значит, не все было напрасно. – Загробный голос Адама заставлял сердце Шатопера сжаться еще сильнее. – А теперь уходите. Оставьте меня одного.

– Вы нас отпускаете? Просто так? И Гренгуара тоже? – полицейский был поражен милосердием правителя Эдема Дьявола, который готов помиловать самого ненавистного ему человека, растоптавшего всю его бесконечную жизнь.

– Похоже, у него и в самом деле не было выбора. Иногда, для спасения любимых, человеку приходится совершать ужасные вещи.

– Это, конечно, до тошноты мило, и я ценю это, но так дело не пойдет, – поэт, возмущенно развел руками. – Я не уйду отсюда без того зачем пришел.

Брови Феба взмыли вверх от такой наглости со стороны Певца Парижа, и он изумленно посмотрел на него.

– Ну, ты и неблагодарный наглец, Гренгуар, – Адам открыл глаза и презрительно посмотрел на поэта. – Ты будешь мне еще и условия ставить?

– Я прошу прощения, он не понимает, что говорит. – Шатопер бросился к Певцу Парижа. – Ты с ума сошел? Нам надо бежать отсюда, пока он не передумал. – Полицейского охватила легкая паника. – После всего, что ты ему сделал – это лучший выход.

– Ну, уж нет. Это не обсуждается. Я заберу то, что является моим, любой ценой! – Гренгуар был настроен крайне решительно.

– Боже! – Феб схватился за голову. – Ты все загубишь! Ладно. Дай мне минуту. – Шатопер встряхнул голову, поправил волосы, выдохнул и направился к сидящему на троне Адаму. – Господин, я знаю, что возможно прошу о многом, но мне больше нечего терять. Моя возлюбленная все еще в склепе и у меня осталось мало времени, чтобы успеть спасти ее до того, как она станет неотъемлемой частью Ада. Но я не смогу это сделать без Гренгуара. Я прошу вас. Нет. Умоляю! – полицейский опустился на одно колено и склонил голову. – Отдайте ему то, зачем он сюда пришел и, клянусь, он больше никогда не потревожит вас.

Певец Парижа с искренним удивлением наблюдал за своим спутником и даже был впечатлен его порывом.

– Судя по всему, вы в отчаянии, господин Феб, раз клянетесь в том, чего не можете выполнить. – Адам хмуро смотрел сверху вниз на Шатопера. – Боюсь, вам придется продолжить свой путь без Гренгуара, потому что я не отдам ему то, чего он так жаждет.

– Вы не понимаете! – с вызовом, от безысходности, воскликнул юноша, подняв голову. – Но тогда я не смогу вернуть любимую.

– А кто мне вернет мою? – Адам угрожающе поднялся во весь рост и, словно скала, навис над разозлившимся Фебом. – Ту, что забрал у меня этот подлец.

Шатопер поднялся с колена, решительно глядя в глаза повелителю Эдема Дьявола.

– Вы готовы пожертвовать чужим счастьем, лишь бы проучить того, кто положил свою жизнь на противостояние самому Великому Злу этого мира, того, кто сквозь боль и страдания, рискуя своей жизнью, идет наперекор всем принципам своего Хозяина. Вы посмотрите на него! Да у него на лице написано, что он сделал добра больше чем, многие из тех, кого вы считаете своими подданными. Но главное, за что вы так ненавидите его, главное его отличие от всех, кто заточен в этом месте – он не трус! Он не боится никого и ничего. Ни вас, ни Цепеша, ни Дьявола, ни Бога. Он идет к своей цели, минуя любые преграды. А самое смешное, что, несмотря ни на что, он все равно получит то, чего хочет, так или иначе. Потому что для него нет запретных тропинок, нет запертых дверей. Он не следует правилам и потому всегда побеждает. Пусть и не честным путем. Велика цена. Но вы можете по-прежнему считать, что наказываете настоящего злодея. – Феб выдохнул, сам не ожидая от себя подобной тирады.

Адам был удивлен и даже впечатлен монологом полицейского. Он вновь опустился на трон, не отводя взгляда от Шатопера.

– Вот это потрясающая характеристика! – воскликнул довольный поэт, громко аплодируя своему заступнику. – Я впечатлен. Серьезно. Однако пока вы тут соревновались в полемике, мне в голову пришла прелюбопытная мысль.

Адам и Феб одновременно посмотрели на Гренгуара.

– О чем ты? – Шатопер напрягся, опасаясь, что Певец Парижа может выкинуть очередной фокус, который пустит по ветру все его усилия.

– А что, если, я знаю, как вернуть Еву к жизни? – совершенно спокойно спросил поэт.

Феб и Адам лишились дара речи, глядя на ухмыляющегося Гренгуара.

– Ты решил еще и издеваться надо мной, клоун? – повелитель Эдема Дьявола спрыгнул с трона и вновь схватил свой огромный меч.

– Тихо, тихо! – Певец Парижа поднял вверх руки, призывая к спокойствию. – Я серьезно, Адам. Что если я смогу достать семена Райской Яблони? Ее плоды излечат любую душу.

Адам замер, как вкопанный в боевой стойке.

– Что? Это невозможно. Ты не сможешь попасть в Рай.

– Для меня, как мы слышали только что, нет ничего невозможного, – весело заметил Гренгуар. – Да я туда и не собираюсь. Так мы договорились? Я тебе семена, а ты мне, то, что я здесь обронил. И мы в расчете.

Хозяин храма долго смотрел в глаза Певца Парижа, пытаясь понять, где его ждет подвох и что он вообще задумал.

– Да поможет тебе Бог, если ты решил меня опять обмануть. – Адам опустил меч и протянул поэту руку.

– Он мне не понадобится, – улыбаясь во все зубы, Певец Парижа пожал руку повелителю Эдема Дьявола.

– У меня только один вопрос: как вы собираетесь ее растить здесь – в искусственной земле? Яблоню. – Феб был в полном замешательстве от услышанного.

– Ее семена приживаются даже в пепелище, – ответил Адам. Было видно, как изменился его взгляд – он ожил. Повелитель Эдема Дьявола старался не показывать те, эмоции, что бушевали в его душе, но надежда, как пожар охватила все его существо, и это было невозможно скрыть.

– Ну, вот и замечательно. Тогда не будем терять времени зря. – Гренгуар разорвал рукопожатие и быстрым легким шагом направился к выходу из тронного зала. – Ты со мной, mon cher? – поравнявшись с Шатопером, спросил поэт.

– Одного я тебя точно не оставлю. И так проблем достаточно, – ответил полицейский и последовал с Певцом Парижа к входным дверям.

Гренгуар остановился возле распластавшегося на полу в бессознательном состоянии Готфрида, сел рядом с ним на корточки, и наотмашь тыльной стороной ладони отвесил ему пару оплеух. Предводитель рыцарей резко втянул ртом воздух и открыл глаза, быстро двигая зрачками, пытаясь осознать – где он.

– Что случилось? – невнятно пробормотал Готфрид, лежа на спине.

– Что-что? Утро уже! Просыпайся, герой. На битву пора, – весело и с задором ответил поэт.

– Я готов! – Рыцарь попытался встать, но не смог удержать равновесие и опять завалился на пол.

Пока Готфрид окончательно приходил в себя, поэт выпрямился во весь рост.

– Сильно ты его, – покачал головой Певец Парижа, наиграно отчитывая Феба. – Нельзя так. Лучший боец все-таки.

Феб улыбнулся, кивнул, изобразив на лице раскаяние, и они покинули тронный зал.

Поэт и полицейский стремительным шагом преодолевали ржаное поле, рассекая злаковые колосья.

– И все же я оказался прав, – неожиданно нарушил молчание Шатопер.

– Ты про что? – Гренгуар бросил на спутника свой высокомерный взгляд.

– Ты не чудовище. И, возможно, даже не подлец.

– Ты меня сильно переоцениваешь, mon cher. Смотри не обожгись.

– Ты великолепно играешь роль подонка, но я не поверю, что ты не заметил, что после моей речи, Адам был уже готов отдать тебе твою вещицу без дополнительных требований.

– Ты прав. Это было трудно не заметить.

– Но ты все же решил исправить свою ошибку…

– Я не совершаю ошибок, – перебил полицейского поэт.

– Пусть так. Но, тем не менее, ты решил помочь хорошему человеку, вместо того, чтобы получить то, чего так жаждешь. А это много значит.

– О, мой юный наивный, Феб. Я в любом случае получу то, чего желаю. А в своих поступках, в которых ты с таким рвением ищешь ростки благородства и сопереживания, я руководствуюсь не тем, кому будет лучше, а кому от них будет хуже. Смекаешь? – в глазах поэта вспыхнули фиолетовые огоньки.

Шатопер на мгновение задумался над услышанным, пытаясь понять, про кого тот говорит.

– Цепеш? – вдруг осознал полицейский

– В точку, mon cher. В самое яблочко. – Гренгуар весь аж сиял. Казалось, что то, как сложились обстоятельства идеально подходило под планы поэта.

– Ты не можешь простить ему издевательств над Пьером. Это понятно. Но почему он тебя так ненавидит. Ты спас его от поражения в войне. Он должен быть благодарен тебе.

– Сперва так и было.

– И что же случилось потом?

– Я написал одну поэму, где он был представлен в нелицеприятном виде. Она здесь пользовалась большой популярностью. Да и до сих пор в бараках можно услышать ее отрывки. Цепеш так и не смог простить мне тех строчек.

Феб недоверчиво посмотрел на Певца Парижа.

– Ты врешь.

– Честное слово. Я тебе обязательно ее как-нибудь прочту.

– Я не про поэму. Он не за это ненавидит тебя. Здесь что-то большее. Ведь и его армия спит и видит, как бы разорвать тебя на куски. Сомневаюсь, что оскорбительные рифмы в адрес их вожака, могли вызвать у них такую животную ненависть к тебе.

– А тебе все сложней и сложней становится вешать лапшу на уши, mon cher, – довольный поэт подмигнул полицейскому. – Мальчишка взрослеет.

– Так что ты здесь натворил?

– Поднял восстание.

– Что? Не может быть. Как? – услышать такой ответ Феб никак не ожидал.

– Как ты уже заметил, я не смог простить Цепешу то, как он обошелся с Пьером. И сразу после падения Эдема Дьявола, я принялся вынашивать план, как избавиться от этого кровожадного ублюдка. Лучшая идея, которая на тот момент пришла в мою светлую голову, была свергнуть его. Но я не имел права на ошибку. Риск попасться был очень велик, а последствия могли быть самыми непредсказуемыми. Я долго вынашивал план, как разжечь восстание, да так, чтобы я не выглядел заводилой – у них почти нет шансов выжить в случае провала. И даже когда схема действий была полностью проработана, болевые точки обитающих здесь масс обнаружены, а все самые острые недовольства вычислены, я не спешил запускать механизм, который мог изменить все в этом проклятом месте. Я решил сперва испытать его в более безопасном месте.

– Нет! Не смей приписывать себе заслуги французского народа! Даже не вздумай! – осознание обрушилось на Шатопера, как гром среди ясного неба. Он уже знал правду, но не хотел ее признавать.

– Я даже не думал. Французский народ все сделал сам. Я всего лишь навсего поджег фитиль, – торжествующе признался Гренгуар.

– Господь милосердный! Просто не верится! Ты начал Великую Французскую Революцию! Есть в этом мире хоть что-то значимое, в чем ты не принимал участие?

– Движение за права женщин?

– Очень смешно. Такого не существует.

– Тогда, нет, – было видно, как Гренгуар получал колоссальное удовольствие, разбивая в пух и прах реальность благородного полицейского. – Как бы там ни было, Великая Французская Революция, показала превосходную эффективность, как инструмент для свержения самодержавия, и я перенес этот опыт в Ад, чтобы свергнуть ненавистного мною тирана.

– Но Цепеш до сих пор у власти. План не сработал?

– Я не учел одно небольшое различие с земным миром…

– Здесь нет смерти, – догадался Шатопер.

– Ты как всегда смотришь в самую суть, mon cher, – кивнул Гренгуар. – Нет смерти, а значит преданных Цепешу людей, да и его самого было невозможно уничтожить.

– Но ведь, это касалось и восставших. Они тоже бессмертны.

– На них этот изверг тоже нашел управу – пересажал полсотни из них на колья возле своего замка. Они до сих пор там торчат, сотрясая всю округу своими душераздирающими криками. Те, кому повезло больше, сдались, имея перед собой яркий пример последствий. Так и закончилась Великая Адская Революция.

– Но почему Цепеш уверен, что это ты поднял восстание? Ты же говорил, что был осторожен и не собирался выделяться.

– Так и было. Я старательно сливался с толпой, не привлекая к себе внимания, но слухи здесь разносятся быстрее, чем в мире живых, и верят им куда охотнее. – Закончил свой рассказ поэт. – Мы пришли.

Перед путниками раскинулось огромное голубое озеро – Озеро Падших.

– Ну, что? Ты готов вернуться в мир вечной тьмы? – весело спросил Певец Парижа, погруженного в свои мысли полицейского.

Феб ничего не ответил, оттолкнулся ногами от берега и рыбкой нырнул в прозрачную воду. Немедля, Гренгуар последовал за ним.

Полицейский и поэт одновременно выплыли на поверхность Озера Падших и сразу направились к берегу. Выбравшись из воды, Шатопер огляделся – все тот же мрачный пейзаж с черным беззвездным небом больше не пугал его, а был его частью. Он огляделся в поисках Певца Парижа.

– Так, где ты в этом месте собираешься достать семена Райской Яблони?

– У меня свои источники подобной диковинки. Есть здесь один любитель садоводства. – Гренгуар выбрался из озера, отряхнул свое, испачканное в сером песке, пальто, поправил шляпу-цилиндр и направился прочь. – Пошли. Нам надо спешить.

Шатопер заправил свою белую рубашку в черные брюки, и подняв ворот сюртука, последовал за поэтом.

Они без происшествий миновали долину гейзеров и направились в противоположную сторону той, откуда пришли. Вскоре земля под ногами путников сменилась грубой каменной породой, которая простиралась далеко вперед без малейшего признака жизни, и полицейский понял, что они вышли к каменной пустыне. Шатопер пытался представить себе того, у кого в этом безжизненном месте могли иметься семена, способные взойти даже в искусственной почве. Чем больше он об этом думал, тем меньше ему верилось, что это возможно. Скорей всего, это просто очередная афера поэта и никаких семян здесь он не найдет, а просто попытается обвести Адама вокруг пальца. И вряд ли ему это удастся. Гренгуар пошел ва-банк ради своей навязчивой идеи, а это значит, что впереди их скорее всего ждет что-то крайне неприятное и опасное. И лучше бы ему, Фебу, быть настороже и готовым ко всему.

В каменной земле, по которой путники стремительно двигались вперед, Шатопер стал замечать небольшие трещины, а еще через несколько десятков шагов они превратились уже в разломы, по которым текла огненная жидкость, словно кровеносные сосуды в теле огромного каменного монстра. Чем дальше поэт и полицейский продвигались вглубь этой окаменелой пустоши, тем сильнее разрасталась сеть разломов, и тем ближе к поверхности поднималась светящееся ярко-оранжевым светом вязкое вещество. Феб уже подошвами сапог ощущал жар, поднимающийся из недр потрескавшейся земли.

– Где мы? Что это за место? – Шатопер, не сбавляя шага, посмотрел на сосредоточенного поэта. – Такое ощущение, что мы приближаемся к логову дракона.

– Ты даже не представляешь, как ты близок к истине, mon cher, – усмехнулся Гренгуар. – И мы уже почти на месте.

Только сейчас полицейский заметил, что в метрах ста впереди, каменная пустыня заканчивается резким обрывом. Они добрались до края, и с него Фебу открылось до дрожи жуткое зрелище – по крутому склону, на вершине которого застыли путники, просачиваясь сквозь каменную породу, вниз текли сотни тонких ручейков лавы, словно змеи, маневрирующие между булыжниками и ухабами, они переплетались и ближе к низине превращались уже в целые реки, которые впадали в огромное огненное озеро. Небольшие редкие островки черного камня, выглядывающие из-под ярко-оранжевой лавы, складывались в, своего рода, опасную тропинку через все озеро к черному замку с двенадцатью острыми высокими башнями без окон. И в самом деле, цитадель напоминала огромного двенадцатиглавого дракона, охранявшего вход в свое логово. Но самым пугающим в образе этого мрачного замка были огромные черные ворота, полыхающие безумным красным пламенем.

– Чей это замок? – Шатопер не мог отвести взгляда от пылающего входа в жуткую обитель. Он уже знал ответ, но боялся себе в этом признаться.

– Ты про эту милую уютную хижинку? – издеваясь, уточнил поэт. – Это жилище Люцифера, mon cher. Во всей его красе.

Феб резко обернулся к Гренгуару и впился в него зрачками, в которых играли отблески огня.

– Ты окончательно лишился рассудка, поэт? – от ужаса у Шатопера все волосы на теле становились дыбом. – Ты обезумел! Ты собираешься украсть у Дьявола семена Райской Яблони? Ты издеваешься? Это твоя новая шутка? – полицейский чувствовал, как гнев поднимался к горлу и перекрывал ему дыхание.

– Ты чего так завелся, mon cher? Я все продумал, – с легкой ухмылкой объяснил Певец Парижа. – Мало кому известно, что когда Бог изгнал Люцифера в Ад, тот прихватил с собой, то самое яблочко, которым соблазнил Еву и Адама, и теперь оно заняло почетное место в его коллекции. А в нем сохранились те самые семена Райской Яблони. Другого варианта их раздобыть здесь, просто нет. Это будет проще простого…

Феб не дал поэту договорить и в ярости схватил его за ворот плаща, силой притянув к себе.

– Я следовал за тобой через весь Ад. Делал все, что ты велел. Я готов был рисковать собой, чтобы вернуть Джульетту. Но ты перешел все границы, Гренгуар! Ты ставишь под угрозу все, для чего мы сюда спустились и ради чего? Чтобы доказать всем, что ты самый умный? Ради своего каприза. Ради какой-то безделушки.

– Вы только посмотрите на него. Феб Шатопер, благородный полицейский, в ярости брызжет слюной от страха, – поэт с ухмылкой внимательно изучал лицо своего спутника своими бездонными черными глазами.

– Да! – закричал Феб, со всей силы оттолкнув Гренгуара назад. – Да! Мне страшно! Я еще не совсем свихнулся в отличие от тебя. Мне страшно, что тебя там поймают и сожгут живьем, и мы тогда не сможем спасти Джульетту. Но тебе то что? Тебе главное насытить свое безграничное эго.

Шатопер в бешенстве вцепился руками в свои волосы и отвернулся от Певца Парижа, проклиная себя за то, что не может ему помешать.

– Боже! За меня еще никто так не переживал. Это так мило, mon cher, – поэт улыбался во все зубы, глядя на взбешенного Феба.

– Катись к Дьяволу! – со всей ненавистью в голосе, обернувшись, произнес полицейский.

– Вот мы и пришли к консенсусу, – довольный Гренгуар развел руки в стороны. – Не волнуйся, mon cher, спасем мы твою ненаглядную. Обещаю. Я скоро вернусь. У меня есть замечательный план, – и поэт направился к обрыву.

– Не сомневаюсь! – крикнул в спину Певца Парижа Феб. – Это тот план, где ты заявляешься к Люциферу, прежде чем его обокрасть? Потрясающий план! Браво!

Гренгуар замер у края склона и слегка повернул голову в бок, так что Шатоперу был виден его профиль.

– Иногда, прятаться лучше всего на виду, – в глазах поэта сверкнули фиолетовые огоньки, и он, сделав шаг вперед, исчез за краем обрыва.

Феб вздрогнул от неожиданности и бросился вперед. Он замер на вершине обрыва и посмотрел вниз – Гренгуар ловко скатывался по крутому склону, перепрыгивая огненные артерии, питающие раскаленное озеро, пока не добрался до него. Когда поэт легко и непринужденно перепрыгивал с одного каменного островка в озере кипящей лавы на другой, Шатопер был настолько напряжен, что чуть ли ни вместе с ним подпрыгивал на месте с каждым его прыжком. И вот, когда Певец Парижа добрался до пылающих ворот Дьявольского замка, у Феба перехватило дыхание. Гренгуар, оглянулся и посмотрел на вершину склона, где стоял полицейский, улыбнулся и, подмигнув, шагнул вперед сквозь бушующее пламя.

Когда огонь Дьявольских ворот поглотил поэта, на одно мгновение они погасли и вновь вспыхнули с новой силой. Шатопер остался один на один со своими тревожными мыслями. Что делать если Гренгуар не вернется? Как спасти Джульетту одному? Возможно ли это? Полицейский метался из стороны в сторону, не находя себе места. Одно он знал наверняка – он не остановится. Ни за что! Он пойдет до конца и либо погибнет, спасая любимую, либо вернет ее домой живой и прекрасной, такой, какой она навсегда оставалась в его памяти. Но сколько ему ждать? Как понять, что затея поэта провалилась, и он уже не вернется? Феб опустился на землю и сел между небольшими разломами, внутри которых пульсировали огненные жилы, положив руки на колени и опустив голову на грудь, закрыл глаза. Еще ни разу за все их путешествие Гренгуар не подвел его. Они выбирались из всех передряг и справлялись с любыми проблемами. И в этот раз он не подведет. Он дал обещание. Он вернется. Должен вернуться. Шатопер почувствовал, как стук его сердце замедлился, и принялся терпеливо ждать.

Перед глазами Феба проносились воспоминания, которые не позволяли ему поддаться отчаянью. Он видел Собор Парижской Богоматери и ее, грустную, но прекрасную в его сюртуке на хрупких плечах, балкон в ночном саду ириса и ее с обнаженной грудью, смущенную, но светлую, крышу из красной черепицы и ее задумчивую, но влюбленную. Он чувствовал ее тепло, ее дыхание, нежный аромат ее кожи. Он чувствовал прикосновения ее ласковых рук, вкус ее нежных губ, он растворялся в ее объятиях, и все вокруг больше не имело никакого значения. Феб готов был окунуться с головой в глубину ее грустных голубых глаз, когда скрежет и шебуршание за спиной, вырвали его из теплых объятий воспоминаний, и он, вскочив на ноги, обернулся. Гренгуар изо всех сил пытался забраться наверх.

– Эй, созерцатель, долго собираешься любоваться страданиями ближнего своего? Не хочешь помочь? – задыхаясь, прокричал поэт.

– Слава Богу! – Феб, словно очнулся ото сна, и, не веря своим глазам, бросился помогать Певцу Парижа и втащил его наверх.

– Бог здесь совсем ни при чем, – отметил поэт, поднимаясь на ноги и отряхивая свое пальто. – Это все я.

– Я знал! Я верил! – Шатопер весь аж светился от счастья. – Все получилось?

– Еще как, mon cher. Проще простого. Обаяние, ум и дело в шляпе. – Гренгуар снял шляпу и достал из нее небольшой кожаный мешочек.

– Невероятно! Как ты это сделал? – полицейский выхватил добычу, расшнуровал и достал иссохший огрызок яблока из Райского Сада.

– Не поверишь, – довольно ответил поэт. – Он сам мне его отдал.

– Шутишь? Но зачем? Как ты его уговорил? – Феб поднял взгляд на Певца Парижа, и улыбка стерлась с его лица, сменившись тревожным изумлением.

– Ты еще не понял? У меня природный дар убеждения, – хвастливо улыбнулся довольный собою Гренгуар. – Главное правильно выбрать мотивацию, гарантировать хорошую выгоду и…

– Что с твоим лицом? – Шатопер смотрел на поэта, словно увидел призрака.

– А что с ним? – Певец Парижа принялся напряженно ощупывать пальцами свое лицо.

– Куда делись все шрамы? – Феб был в полном замешательстве. Перед ним стоял поэт Гренгуар, но кожа его лица была совершенно чистой, будто уродливые черные шрамы никогда не покрывали ее.

– Ах, ты об этом? Люцифер был снисходителен ко мне, – совершенно спокойно пояснил Певец Парижа.

– Что это значит?

– Почему тебя так это задело, mon cher? Я стал слишком хорош? – с прищуром спросил Гренгуар. – Не переживай. Я не собираюсь отбивать у тебя твою девчонку. Больно она плаксивая.

– Что там произошло? – уже с нажимом повторил Шатопер.

– Я – раскаялся, он – простил мне прегрешения. Вот и все. Так все делают. Ты же знаешь. – Поэт выхватил у полицейского огрызок и, убрав его обратно в мешочек, направился в ту сторону, откуда они пришли.

– То есть, ты раскаялся во всех добрых поступках, которые совершил? – разочарованный Феб догнал Певца Парижа и поравнялся с ним.

– Именно так, мой догадливый друг. Именно так. Как вы просите прощения у Бога, так и мы каемся перед Дьяволом.

– Какой же я дурак. А я и в самом деле думал, что ты не тот подлец, которым кажешься. Я поверил, что в тебе остались добро и сострадание, но нет. Ты все тот же беспринципный, безжалостный, высокомерный, самодовольный мерзавец и лжец, – все внутри Шатопера разрывалось от негодования.