Электронная библиотека » Вильгельм Грёнбек » » онлайн чтение - страница 37


  • Текст добавлен: 13 сентября 2019, 14:00


Автор книги: Вильгельм Грёнбек


Жанр: Культурология, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 37 (всего у книги 44 страниц)

Шрифт:
- 100% +

В последующих сценах ритуала жертвоприношения описаны котлы, в которых варилось священное мясо. Приготовление божественной пищи сопровождалось распитием пива, декламацией священных текстов, играми и состязаниями. Вновь и вновь возобновляется битва; но каждый раз нападение злых сил отбивается, и превосходство человеческой удачи подтверждается.

Легенда, относящаяся к этой части празднества, приводится в истории, рассказывающей, как асы победили великана Тьяцци. Как-то Один, Хёнир и Локи проголодались в пути, убили быка, разожгли огонь и отправили мясо запекаться. Выждав срок, асы разгребли костер и с удивлением обнаружили, что мясо осталось сырым. Оглядевшись, они заметили на дубу орла. Тьяцци – а это был «владыка турсов» в обличье орла – сказал, что мясо остается сырым по его воле, и потребовал себе долю. Асы согласились. Незваный гость оказался на редкость прожорливым – без труда проглотил два окорока и принялся за бычьи лопатки. Локи в гневе ударил орла палкой, тот встрепенулся и взлетел, увлекая обидчика за собой, так как один конец палки пристал к спине орла, а другой – к рукам лукавого аса. Орел протащил Локи через все кочки и камни, пока тот, обезумев от боли, обещал сделать все, что пожелает великан. Тот потребовал выманить богиню Идунн из Асгарда и привести ее в Трюмхейм. Локи так и сделал. Без золотых яблок Идунн головы асов поседели, старость согнула их спины. Один созвал тинг; асы угрозами заставили Локи сознаться в содеянном и велели снова отправляться в Страну великанов, чтобы вернуть богиню. Хитрец облачился в соколиное оперение Фрейи, прилетел в дом Тьяцци, превратил Идунн в орех и, зажав его в когтях, помчался в Асгард. Великан обнаружил пропажу и, обернувшись орлом, отправился в погоню. Как только Локи перелетел через стену, асы подожгли ворох стружек, и орел-Тьяцци опалил крылья. «Тут подоспели асы и убили великана Тьяцци внутри ограды Асгарда, и это их славнейший подвиг», – говорится в Снорровой «Эдде».

В этом мифе описан ритуал разведения огня, с помощью которого люди побеждают силы разрушения и немощи, и благодаря ему не остывает жертвенный котел, дающий священную пищу для поддержания жизненных сил и удачи.

В другой легенде асы одерживают победу над великаном Хрунгниром, похитителем Труд (Силы), дочери Тора. Другие культовые мифы объясняют, как были сорваны планы грабителя, собиравшегося похитить Фрейю, богиню плодородия, любви и красоты, с которой связан свет мира. Какой миф ни возьми, в основе лежит церемониальная битва, демонстрирующая, что произойдет, если священное дело не будет доведено до победного конца. Это и было великое вечное созидание во время жертвоприношения, уничтожение сил хаоса, которые сделали богов и людей властелинами мира и удерживают великанов, сгорающих от бессильной злобы, за границами Мидгарда. Ритуал закреплял победу, а легенда напоминала о триумфальном изгнании врагов.

В борьбе за мировое господство жертва олицетворяет врага, а ее убийство представляет собой уничтожение лишенных удачи врагов. Но есть и другая сторона этой драмы, выражающая святость и благословение, заключенное в жертвенном животном. Миф о том, как Тор зарезал своих козлов ради трапезы, а наутро вернул к жизни, осенив Мьёлльниром, представляет собой центральную сцену в обряде жертвоприношения. Забитые в день блота животные не были обычным скотом, взятым в загоне, – они составляли священное стадо, предназначенное для жертвенного заклания. Вкушение их мяса даровало жизненные силы и укрепляло хамингью клана. Этот сюжет является метафорой непрестанного обновления жизни, подпитывающейся из неиссякаемого источника изобилия. Кровь жертвенных животных, пролитую при заклании, собирали в священные чаши, отдельные части туши – сохраняли, так как они являлись вместилищами силы восстановления. Тот факт, что один из козлов Тора захромал, оттого что один из едоков сломал кость, чтобы полакомиться мозгом, показывает, что кости жертвенного животного считались священными и неприкосновенными. Миф выносит на поверхность внутреннее значение – и указывает на то, что произойдет, если ритуал не достигнет цели или станет неэффективным, из-за того что люди пренебрегли установленными правилами. При строгом соблюдении обряда жертвенное заклание не нарушало удачи скота и его жизнестойкости, напротив – оно способствовало преумножению стад и увеличению семей участников блота, вкусивших освященного мяса. Стадо возрождалось через церемониальное освящение жертвы с помощью молота или другого сакрального орудия.

Этот миф, изложенный в «Видении Гюльви», несомненно, дает реалистичное описание освящения: кости были собраны и разложены для освящения на шкурах. Мы можем догадаться, что в зале блота было найдено достойное место и черепу, который играл свою роль в ритуале. Эта догадка подтверждается некоторыми намеками в древней литературе относительно мифической головы, с которой при необходимости советовался Один («…С черепом Мимира / Один беседует», – говорится в «Прорицании вёльвы»). О поклонении лангобардов бараньей голове говорится в связи с миссионерской деятельностью папы Григория I Двоеслова. Святой отец был шокирован неподобающим поведением лангобардов, которые, как говорится в хронике, бегали вокруг головы барана, восхваляя ее «в мерзостных песнопениях».

Животное необходимо убить, потому что создание и поддержание сил людей и их мира зависит от его жизнетворной плоти; но, каким бы необходимым ни было это убийство, покушение на сосуд священной хамингьи тем не менее включало в себя не только страшный риск, но и акт агрессии; это было бы явным святотатством, если бы не было оправдано и искуплено последующими актами ритуала. Миф о Тьяцци описывает церемонию искупления, ход которой нам неведом. После того как был убит великан, его дочь Скади явилась в Асгард полном боевом обличье, чтобы отомстить за отца. Асы захотели пойти на мировую и предложили ей выбрать мужа среди асов: «Первым делом пусть она выбирает себе мужа среди асов, но выбирает по ногам, ничего больше не видя. Она (Скади) увидела ноги одного из них, замечательной красоты, и молвила: «Вот кого я выбираю; едва ли что некрасиво у Бальдра!» А был то Ньёрд из Ноатуна»[122]122
  Там же.


[Закрыть]
.

Ньёрд, повелитель ветров и морских стихий, покровитель мореплавателей и рыбаков, согласился стать мужем Скади, но не пожелал жить в Трюмхейме («Жилище шума»), в горах, а Скади не желала жить в Ноатуне («Корабельном дворе»):

 
Не любы мне горы,
 хоть я и был там
девять лишь дней.
Я не сменяю
клик лебединый
на вой волков, заявил Авёрд.
 

Тогда Скади сказала так:

 
Спать не дают мне
птичьи крики
на ложе моря,
всякое утро
будит меня
морская чайка[123]123
  Видение Гюльви. Пер. О.А. Смирницкой.


[Закрыть]
.
 

И тогда они условились девять дней жить в Ноатуне и девять – в Трюмхейме, что, вероятно, символизирует смену времен года, так как Скади отождествляют с зимой, а Ньёрда – с летом.

О приготовлении пива или, в более ранние времена, меда рассказывается в одной-единственной легенде. Один похитил у великана Суттунга мед, проникнув в пещеру, где тот держал свой драгоценный напиток, и соблазнив его дочь. Эта история дошла до нас в двух версиях: в эддической поэме «Речи Высокого» и в прозаическом переложении Снорри, превратившем миф в ироническую сказку. Опустошив котел и две чаши с медом Суттнуга, Один обернулся орлом и полетел в Асгард. Суттунг, также в обличье орла, устремился за ним: «Как увидели асы, что летит Один, поставили они во дворе чашу, и Один, долетев до Асгарда, выплюнул мед в ту чашу. Но так как Суттунг уже настигал его, Один выпустил часть меда через задний проход. Этот мед не был собран, его брал всякий, кто хотел, и мы называем его «долей рифмоплетов». Мед Суттунга Один отдал асам и тем людям, которые умеют слагать стихи»[124]124
  Язык поэзии. Пер. О.А. Смирницкой.


[Закрыть]
. Миф только намекает на существование сложного ритуала, но едва ли способен дать ключ к его разгадке.

Но ритуал не заканчивается битвой с великанами. В центре пиршественного зала открывался целый мир: над огромной равниной, по которой текут реки, нависал небесный свод; Земля и все воды на ней содержались в котлах и очагах, а над ним раскачивало свои ветви мировое древо Иггдрасиль, укрывая на своих широких ветвях дома богов, людей и великанов. Зал и очаг, такими, какими они казались людям, собравшимся на празднество жертвоприношения, которые видели внутреннюю реальность под ее внешним проявлением, описаны Снорри в «Младшей Эдде» на основе древних преданий: «Тот ясень больше и прекраснее всех деревьев. Сучья его простерты над миром и поднимаются выше неба. Три корня поддерживают дерево, и далеко расходятся эти корни. Один корень – у асов, другой – у инеистых великанов, там, где прежде была Мировая Бездна. Третий же тянется к Нифльхейму, и под этим корнем – поток Кипящий Котел, и снизу подгрызает этот корень дракон Нидхёгг. А под тем корнем, что протянулся к инеистым великанам, – источник Мимира, в котором сокрыты знание и мудрость. (…) Под тем корнем ясеня, что на небе, течет источник, почитаемый за самый священный, имя ему Урд. Там место судбища богов»[125]125
  Видение Гюльви. Пер. О.А. Смирницкой.


[Закрыть]
.

Чтобы понять, что видели глаза людей, живших в далеком прошлом, мы должны заменить наш географически и пространственно ориентированный опыт на реальность примитивных чувств. Вся душа Земли, все ее величие и ширь содержатся в горстке земли, насыпанной поверх костра или вокруг него; ствол и листва дерева присутствуют в каждой мельчайшей веточке. Так же как любая часть тела, например череп, представляет целое животное, бока которого вздымаются от дыхания жизни, а ноги дрожат от скрытого напряжения, – они демонстрируют весь вид этих дышащих и скачущих зверей. Эта сцена описывает одновременно и дерево, стоящее перед усадьбой, и глубокий колодец рядом с ним, и ритуальные копии дерева и колодца, перенесенные в культовый зал, потому что оба они совершенно идентичны; оба священны, поскольку являются прототипами или оплодотворенными утробами мира. И благодаря празднику, вся хамингья концентрируется в священном месте таким образом, что оно становится не только прообразом всего сущего, но и мира, превосходящего все пространство земли и неба во всеобъемлющей реальности.

Но мир не лежит на домашнем очаге, как нечто просто существующее. В ходе ритуала земля вздымается и приобретает форму счастливого жилища для человека, а небесные тела появляются и выстраиваются в свою ежедневную процессию. Когда жертвенное животное расчленяют и погружают в котел, асы убивают доисторического великана Имира, чтобы создать из его тела землю, из крови – реки и океаны, из черепа – небо. После этого возникает род людской; так это описано Снорри в «Видении Гюльви»: «Шли сыновья Бора берегом моря и увидали два дерева. Взяли они те деревья и сделали из них людей. Первый дал им жизнь и душу, второй – разум и движенье, третий – облик, речь, слух и зрение. Дали они им одежду и имена: мужчину нарекли Ясенем, а женщину Ивой. И от них-то пошел род людской, поселенный богами в стенах Мидгарда».

Создание мира в процессе умерщвления жертвы, несомненно, сопровождалось другими живописными процессами. В мифе говорится о некоей белой субстанции – иле со дна источника Урд, которой норны поливают корни Иггдрасиля:

 
19 Ясень я знаю
по имени Иггдрасиль,
древо, омытое
влагой мутной,
росы от него
на долы нисходят;
над источником Урд
зеленеет он вечно.
 

Это белое вещество, называемое аур (ашт), имело ритуальное предназначение, это прообраз мегина – силы земли, которая делает пиво крепким и дарующим здоровье. Чтобы освящение стало полным и завершенным, в ритуале должна быть представлена земля.

Согласно «Эдде», мир возник в бездне Гиннунгагап, по обе стороны которой простирались два царства: на юге – пылающий Муспелльсхейм, на севере – Нифльхейм, земля льдов и туманов. Искры Муспелльсхейма растопили льды Нифльхейма, из талой воды зародилось первое живое существо – великан Имир. Вот как об этом говорится в «Видении Гюльви»: «Мировая Бездна на севере вся заполнилась тяжестью льда и инея, южнее царили дожди и ветры, самая же южная часть Мировой Бездны была свободна от них, ибо туда залетали искры из Муспелльсхейма. (…) И если из Нифльхейма шел холод и свирепая непогода, то близ Муспелльсхейма всегда царили тепло и свет. И Мировая Бездна была там тиха, словно воздух в безветренный день. Когда ж повстречались иней и теплый воздух, так что тот иней стал таять и стекать вниз, капли ожили от теплотворной силы и приняли образ человека, и был тот человек Имир, а инеистые великаны зовут его Аургельмиром».

Из тела убитого Имира был сотворен обитаемый мир: «Они (сыновья Бора) взяли Имира, бросили в самую глубь Мировой Бездны и сделали из него землю, а из крови его – море и все воды. Сама земля была сделана из плоти его, горы же из костей, валуны и камни – из передних и коренных его зубов и осколков костей. (…) Из крови, что вытекла из ран его, сделали они океан и заключили в него землю» («Видение Гюльви»). Из черепа Имира сделали небосвод, искры Муспелльсхейма стали звездами и светилами. Эта легенда представляет собой драму сотворения, которая разыгрывалась всякий раз, когда под котлами с жертвенным мясом зажигали священный огонь.

Теперь сокровенный смысл «Вёлуспы» выходит наружу. Картины ее первой части представляют собой сцены в зале блота, и из этого материала, обладающего огромной силой внушения, поэт создал историческую и эсхатологическую драму. Она начинается с того времени, когда мир пребывал в состоянии хаоса:

 
3 В начале времен,
когда жил Имир,
не было в мире
ни песка, ни моря,
земли еще не было
и небосвода,
бездна зияла,
трава не росла.
 
 
4 Пока сыны Бора,
Мидгард создавшие
великолепный,
земли не подняли,
солнце с юга
на камни светило,
росли на земле
зеленые травы.
 

Так развивалась великая космогоническая драма. Новое солнце освещает своими первыми лучами «флаги в зале» в поэмах о том, как боги подняли землю и заняли свои места, откуда стали командовать судьбой. Слова имеют точный и в то же время далекоидущий драматический посыл.

Возможно, мифы в своих более поздних формах подверглись влиянию христианских легенд о сотворении мира, но эти модификации не добрались до самой сути, и они до сих пор несут печать живого ритуала. В примитивном языке «сотворить» означает повторить все прежние формы жизни, вечно новые и вечно повторяющиеся организмы, которые превращают существование в реальное и незыблемое.

Ритуал блота включал в себя акт, который можно назвать прославлением сокровищ. Золото, будь это кольцо или какая другая ценная вещь, помещалось на очаг или опускалось в котел, о чем свидетельствуют разрозненные поэтические строки и устойчивые кеннинги. Золото именовали «пламенем глубины» или «огнем реки», намекая на то, что оно рождалось и становилось удачливым после того, как его омывали древние реки, вытекавшие из котла Нифльхейма. Ритуал такого типа упомянут в поэме «Речи Гримнира» (Grimnismal), которая утверждала, что все реки вытекают из Хвергельмира – «кипящего котла», источника в Нифльхейме: «Эйктюрнир олень, / на Вальхалле стоя, / ест Лерад листву; / в Хвергельмир падает / влага с рогов – / всех рек то истоки»[126]126
  Пер. А.И. Корсуна.


[Закрыть]
.

Какая часть этой манипуляции с золотом принимала участие в космогонической драме, мы сказать не можем, но, зная глубокую значимость сокровищ как движущей силы хамингьи и учитывая всеобъемлющую широту удачи клана, мы можем догадаться, для чего нужно было золото в космологической драме. Оно, вероятно, существовало для того, чтобы обезличить волю богатства людей, поскольку возникло из доисторических прообразов вещей, включая сюда все проявления жизни – от плодородия почвы до животворного сияния солнца. Об эффекте этого ритуала нам рассказывает миф о Драупнире, кольце богов, которое было помещено на погребальный костер Бальдра и вернулось из подземного мира, приобретя способность ночью ронять кольца.

Картина, которую мы воссоздаем с помощью мифа и языка, богата предположениями, однако ее очертания остаются расплывчатыми, и представление строится на основе имеющегося материала. Описание более правдиво, когда оно раскрывает перед нами глубину пафоса и значение ритуала блота, не размывая его контуров.

Таковы были основные темы ритуала, несомненно изменявшиеся в деталях и картинах от одного места к другому, но идентичные в идеях и общем характере. И вот во время этой церемонии на сцену выходила история клана. Слышались голоса предков, которые сливались с речами богов. После битвы с великанами на передний план выступали подвиги прошлых поколений, имевших дело со смертельными врагами. Все акты ритуала были, вероятно, наполнены историческим значением, которое хорошо понимали люди. Для них прошлое было живой, гибкой силой, не важно, утверждало ли оно себя косвенным путем, принимало ли форму привычных воспоминаний или проявлялось в речах или стихах, восхвалявших подвиги. В такой форме древние традиции Вёльсунгов передавались из поколения в поколение. Достижения, которые положены в основу славы и силы клана, были увековечены в легенде о битве их предков с драконом Фафниром и его завоевании судьбоносного сокровища Андвари. До того, как Фафнир превратился в змея и свернулся на том месте, где было зарыто золото, он убил своего отца, чтобы завладеть его богатствами, которые были получены от асов в качестве выкупа. В этой легенде хорошо прослеживаются черты семейной легенды; исторические события изменены до неузнаваемости, потому что они воспроизводятся в обстановке блота. Легенда не просто отражает внешние факты, но и пересказывает историю по мере ее развертывания, используя ритуальные слова и действия во время праздника, когда подвиги становятся реальными, благодаря присутствию и силе богов. После победы над Фафниром Сигурд вырезает его сердце и жарит на огне, кроме того, он пьет кровь жертвы – эта сцена воспроизводит ритуальное вкушение жертвенного мяса и окропление священной кровью, что гарантировало полную гибель врагов человека, будь то люди или демоны. Хотя поэма, в том виде, в каком она до нас дошла, превратилась в простой рассказ, форма ее изложения показывает нам, как две стороны – и та, которую мы называем исторической, и другая, которую мы считаем ритуалом, – слились в драме в зале блота: чисто человеческие приступы горя, отчаяния и триумфа органически вырастают из церемониальных манипуляций с плотью жертвы и освященным пивом.

В истории жертвоприношений каждый отдельно взятый воин растворяется в боге или, что, в сущности, одно и то же, в идеальной персонификации клана, то есть в герое. Такая форма истории породила бесконечную путаницу в творениях более поздних историков, когда те постарались преобразовать мифические традиции в хронологические события, а подвиг клана – в анналы или хроники королей. И эта путаница вырастала до абсурда, когда рационалисты-логики стремились вычленить сердцевину истории из шелухи суеверия. В величественной фигуре, такой как Фроди, конунг хадобардов, политические дела неизбежно смешаны с мифом и обрядовыми действами. Фроди – земной конунг из дома Скьёльдунгов, ведущих род от Одина, живший в определенную историческую эпоху: «Скьёльдом звали сына Одина, и отсюда пошли все Скьёльдунги. Он жил и правил в стране, что теперь называется Данией, а тогда звалась Страной Готов. У Скьёльда был сын по имени Фридлейв, правивший после него. Сына Фридлейва звали Фроди. Он наследовал своему отцу в те времена, когда Август кесарь водворил на всей земле мир. Тогда родился Христос» – так говорится о нем в «Младшей Эдде». Но Фроди больше чем земной конунг, он – воплощение мира: «И так как Фроди был самым могущественным конунгом в северных странах, считают, что это он водворил мир во всех землях, где говорят по-датски, и люди на севере называют это миром Фроди (Fro5a fri5r). Тогда никто не чинил зла другому, даже повстречав убийцу отца или брата, на свободе или связанным. Не было тогда ни воров, ни грабителей, так что одно золотое кольцо долго лежало на Ялангрсхейд-поле»[127]127
  Язык поэзии. Гл. 52. О конунге Фроди и мельнице Гротти // Младшая Эдда. Л.: Наука, 1970. Пер. О.А. Смирницкой.


[Закрыть]
. Правление конунга-миротворца описывали словами, которые употребляют во время праздников. Четкой линии, которая отделяла бы бога от земного властителя, не существует, и историк, изучающий эпоху с точки зрения современных принципов, вынужден будет либо интерпретировать человеческий элемент как скрытый миф, либо заставить ритуал отбросить символическую историю. В обоих случаях он оказывается в плену неразрешимых противоречий. Это несоответствие, вызванное тем фактом, что история, написанная ритуальным языком, охватывает всю массу древних легенд, и служит яблоком раздора между историком и исследователем культа, пока история жизни людей и религия рассматриваются как две отдельные науки.

В примитивной культуре религия непосредственно соприкасается с ежедневной реальностью. В празднестве целостность существования с его мирным трудом и войной, рыболовством и охотой, потреблением пищи и размножением возвышается и усиливается, не будучи одухотворенной за пределами простой реальности. Это поэзия реально прожитой жизни, а не вымышленной или воспетой: поэзия и живопись приобретают ощутимую форму в празднике, который включает в себя трагедию и фарс, и ведут за собой величайшую радость, потому что жизнь и успех зависят от игр и шутовства. Этот артистический принцип не допускает различия между поэтическим и вымышленным миром тонких чувств и грубой прозы повседневного существования и между чисто эстетической оценкой красоты и искусства, которая стала необходимой, когда религия была отрезана от жизни. Все это совершенно невозможно представить у древних и примитивных народов, у которых религия есть преобразование полноты жизни и ее потребностей. Слова поэзии прекрасны и служат источником вдохновения, когда они реальны и затрагивают внутренние струны души, принося людям удачу. Стихи сильны и полезны, когда они трогают сердца людей, укрепляя их мужество и пробуждая надежды. Слова поэзии есть не что иное, как язык жизни, когда она пульсирует наиболее сильно и полно. Это – язык празднества, и потому он наполнен духом обращения; его метафоры воспроизводят впечатляющие картины блота, и поэтому он становится для нас хранилищем религиозных идей и практик.

Существует один раздел в области культа, который имеет свой собственный характер, а именно ритуал, предназначенный для формирования связующего звена между людьми и белокурой богиней земли. Ритуал германцев, как и ритуал их «предков по духу» – греков времен Гомера и ведических народов – сосредоточен на удаче домашнего скота, и во многих регионах стада оставались главным источником богатства. В разных частях территории расселения германских народов часто упоминались козы, которые составляли основу праздника жертвоприношения. В мифе и ритуале особое место занимал баран, выше его стояли только телицы. В более поздние времена пастбища зажиточных людей были заполнены стадами коров и даже табунами лошадей, но в менее богатых областях мелкий скот продолжал играть главную роль в обеспечении населения необходимыми для жизни продуктами.

Искусство повышения плодородия земли путем взрезания ее тела лемехом плуга и засевания ее живым семенем пришло с юга еще в доисторические времена. А в примитивной культуре введение новых орудий и методов означало не только материальный прогресс, но и духовную экспансию. Использование плуга и понимание его религиозного содержания и ритуального значения неотделимы друг от друга, поскольку никто не может получить необходимый результат путем одних лишь механических манипуляций. Изучение методов земледелия означает посвящение в ритуал, поэтому церемонии, связанные с зерном, распространились по Германии и Скандинавии в очень давние времена. Сельскохозяйственные обряды оформились в традиционный блот и слились с древними действиями и заклинаниями, которые стали штамповать их более или менее поверхностно, когда земледелие стало основным занятием населения или играло в жизни людей вспомогательную роль.

На широких полях Южной Скандинавии и Центральной Швеции влияние обрядов было более выраженным и окрашивало празднества гораздо сильнее, чем в Норвегии. Мы должны иметь в виду, что сельское хозяйство не было введено одномоментно; оно, скорее, медленно просачивалось; одно нововведение следовало за другим, и каждое несло с собой более сложный ритуал. Это проникновение обрядов продолжается уже тысячи лет, как мы узнаем из современных обычаев крестьян, которые дают понять, что влияние Средиземноморского региона не прекратилось с победой христианства, но прошло через все Средние века, прокладывая себе путь, несмотря на сопротивление духовенства в некоторых местах. Однако чаще всего это сопротивление было обусловлено формальным введением дохристианских обрядов в церковную практику. В Швеции наследственный блот был так ярко окрашен сельскохозяйственными элементами чуждой стихии, что некоторые королевские фамилии считали своим прародителем вана Фрейра. В родословной клана Инглингов, которые в древние времена обитали на юге Скандинавии, а позже основали королевство в Уппсале, имя Фрейра стоит рядом с именем родоначальника клана Ингви.

Более сложный ритуал проводился с церемониями, которые были сильно окрашенными сексуальными мотивами и лихорадочными эмоциями. В традициях Севера обряды Уппсалы выделялись, как возвышенно драматические, но буйные по характеру. Они были наполнены сладострастными танцами, неприличными песнями и человеческими жертвами – если верить собирателям исторических сведений, вроде Саксона Грамматика и Адама Бременского. Под чьим влиянием находились эти ритуалы, достаточно очевидно; они стремились походить на традиции, хорошо известные на берегах Средиземного моря; но имеющиеся у нас материалы не позволяют реконструировать сам ритуал. У Тацита мы находим упоминание того, что северные племена почитали богиню Нерту: «Сами по себе ничем не примечательные, они все вместе поклоняются матери-земле Нерте, считая, что она вмешивается в дела человеческие и навещает их племена. Есть на острове среди Океана священная роща и в ней предназначенная для этой богини и скрытая под покровом из тканей повозка; касаться ее разрешено только жрецу. Ощутив, что богиня прибыла и находится у себя в святилище, он с величайшей почтительностью сопровождает ее, влекомую впряженными в повозку коровами. Тогда наступают дни всеобщего ликования, празднично убираются местности, которые она удостоила своим прибытием и пребыванием. В эти дни они не затевают походов, не берут в руки оружия; все изделия из железа у них на запоре; тогда им ведомы только мир и покой, только тогда они им по душе, и так продолжается, пока тот же жрец не возвратит в капище насытившуюся общением с родом людским богиню. После этого и повозка, и покров, и, если угодно поверить, само божество очищаются омовением в уединенном и укрытом ото всех озере. Выполняют это рабы, которых тотчас поглощает то же самое озеро. Отсюда – исполненный тайны ужас и благоговейный трепет пред тем, что неведомо и что могут увидеть лишь те, кто обречен смерти»[128]128
  Пер. А.С. Бобовича.


[Закрыть]
. Ритуальные путешествия вроде того, что совершала Нерта в своей повозке, были типичными для некоторых районов Швеции, но в Норвегии о них ничего не знали.

В «Пряди об Эгмунде Битом и Гуннаре Пополам» приведен интересный эпизод о забавных и одновременно поучительных приключениях норвежского юноши-христианина в языческой Швеции. Несправедливо обвиненный в убийстве, беглец укрывается в капище Фрейра, влюбляется в прекрасную жрицу («жену Фрейра»), а затем вместе с ней и истуканом отправляется в путешествие по стране «улучшать урожай». В пути Гуннар «разбивает в щепы» злобного идола, переодевается в его облачение и продолжает разъезжать по жертвенным пирам. «Новый бог», питавший слабость к многоцветным одеждам, потребовал заменить кровавые жертвы подношениями в виде золота и дорогого платья и порадовал сердца почитателей, наградив свою невесту ребенком. Слава о могуществе «Фрейра» дошла до самого конунга Олава. Догадавшись, кто разъезжает по соседней стране в повозке идола, сын Трюггви велел Гуннару возвращаться на родину. Гуннар так и сделал, прихватив с собой добычу, но для того, чтобы без помех насладиться богатством, ему пришлось снова обратиться в истинную веру.

Легенда о войне между асами и ванами рассказывает о конфликте между двумя кланами или народами, который вспыхнул из-за различий в ритуале. Ваны занимались преимущественно земледелием. Этот народ, должно быть, был богат и славился в некоторых частях Скандинавии своей религиозностью, поскольку его название, если верить легенде, стало именем божественной расы, связанной с земледелием и сельским хозяйством. Фрейр и Ньёрд, близкие родственники богини Нерты, описанной Тацитом, боги из числа ванов. Мифы связывали этих богов с идеями большого богатства, увековечив тем самым память о процветании и роскоши народов, которые возделывали обширные поля, и в особенности тех, неизвестно где живших ванов, которые, возможно, когда-то населяли Швецию и сочетали земледелие с прибыльными морскими экспедициями и торговлей. Миф о браке Скади, родовой богини Северной Норвегии[129]129
  Ряд исследователей полагает, что название Скандинавия восходит к протогерманскому слову skaþinawjō, «остров Скади», считавшейся богиней плодородия в ее зимней ипостаси.


[Закрыть]
, и Ньёрда, подкрепленный некоторыми намеками в исторической литературе, подразумевает, что часть Норвегии вокруг Трандхейма имела тесные связи с почитателями Фрейра в Швеции. В ритуале пробуждения земли и повышения плодородия за людьми обычно следовала свинья, которая имелась в каждом крестьянском доме. Тогда как Тора, олицетворявшего глубинные силы земли, изображали в колеснице, запряженной парой козлов, Фрейра, сына Ньёрда и Скади, сопровождал вепрь, а потому в местности, где почитали Фрейра, кабан или домашняя свинья чаще других животных приносились в жертву и принимали участие в обрядовых действах.

Экстатическое напряжение в церемониях оплодотворения, соединяющее крайности сентиментального желания и чувственного порыва, вроде того, что мы находим у землепашцев, которые, прежде чем бросить драгоценное семя в землю, орошали его слезами, а потом с радостью и ликованием приносили первые сжатые снопы на алтарь Фрейра. Этот бог обладал характером, который никак не соответствовал идеалу северных германцев, не терявших рассудительности даже в минуты сердечного томления. Эддическая поэма «Поездка Скирнира» (Skirnismal) свидетельствует о том, что обряд оплодотворения почвы был не лишен чувственности. На вопрос Скирнира, отчего господин так печален, Фрейр, изнывающий от любви, отвечает:

 
Близ дома Гюмира
мне довелось
желанную видеть;
от рук ее свет
исходил, озаряя
свод неба и воды.
Со страстью моей
в мире ничья
страсть не сравнится,
но согласья не жду
на счастье с нею
от альвов и асов[130]130
  Пер. А.И. Корсуна.


[Закрыть]
.
 

Этот пыл, который златовласая земля пробуждала в своих любовниках, превратился в поэму божественной любви, равной которой нет во всей северной литературе.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации