Текст книги "Эпоха викингов. Мир богов и мир людей в мифах северных германцев"

Глава 4
Обмен подарками

Когда ценная вещь уходит за пределы фрита и попадает в другие руки, происходит слияние жизней, которое привязывает людей друг к другу и рождает обязательства того же характера, что и сам фрит. Самой крупной «сделкой» является, конечно же, объединение семей посредством брака, и его серьезность проявляется во взаимном интересе родственников с обеих сторон и ощущении единства, которое не зависит от сиюминутного настроения. Родственники по браку, свойственники, не могли спокойно сидеть и наблюдать, как их благоприобретенных родичей бьют на поле боя или в суде, ибо их разгром ставил под угрозу их собственную добрую славу. Обе стороны считали невозможным сохранить свою честь, не оказав помощи друг другу. Когда женщина переходила из своего клана в другой как fridu-sib, родственница по фриту, возникал новый фрит.

Фрит заключался в мунде (mundr), брачном подарке, который стоял в центре брачной сделки, заключенной двумя кругами родственников. Люди, принимающие в ней участие с обеих сторон, составляли единый клан посредством персонификации; человек, выступавший от имени жениха, и отец или опекун невесты действовали от имени своих кланов. В старые времена выкуп за невесту выплачивался ее отцу или опекуну, и отец, имевший много дочерей, мог сильно увеличить свое состояние; однако даже в наши дни сохранилось кое-что от древней солидарности, которая требовала, чтобы подарок был разделен между всеми членами клана. Древние обычаи помогали в случае необычных обстоятельств; например, когда у невесты не было ни отца, ни братьев, ее опекуном становился дальний родственник, благодаря чему соблюдались права членов клана.

У германцев, как писал Тацит, не жена приносит приданое, а муж делает подарки жене. «Приданое предлагает не жена мужу, а муж жене. При этом присутствуют ее

родственники и близкие и осматривают его подарки; и недопустимо, чтобы эти подарки состояли из женских украшений и уборов для новобрачной, но то должны быть быки, взнузданный конь и щит с фрамеей и мечом. За эти подарки он получает жену, да и она взамен отдаривает мужа каким-либо оружием; в их глазах это наиболее прочные узы, это – священные таинства, это – боги супружества».

Обмен подарками – единственный путь завязать дружбу или союз. «Они обменялись подарками и расстались друзьями», «они обменялись подарками и заключили дружеский союз» – эти фразы постоянно встречаются в исландских сагах, и самый лучший комментарий о связи между двумя людьми заключается в следующей фразе: «Их связывала теплая дружба и обмен подарками».

Древние не могли лучше определить дружбу, чем фразой, произносимой во время принятия человека в состав клана: «Чтобы сидеть и иметь свое место, получать полное наследство, штрафы и кольца, дарить и получать подарки», – иными словами, родственника узнают по таким признакам: он имеет свое место в зале, обладает правом получать наследство и свою долю в вире, может участвовать в отмщении и поддерживать дружбу со всеми членами клана, что предполагает обмен подарками.

Дружба и подарок – понятия неразрывно связанные. Тот, кто искал дружбы, должен был сделать подарок, заявив тем самым о своем намерении. Человек, желавший завязать или восстановить дружбу со своим соседом, начинал переговоры такими словами: «Между нами по многим причинам существовал холод. Теперь же я хочу подружиться с тобой, и ты получишь от меня в качестве подарка самого лучшего коня в округе». И хотя кое-кому может показаться, что в голосе этих исландских вождей, предлагающих подарки, звучит деловая нотка, в самих словах ничего подобного нет. Английский поэт не испытывает недостатка в словах, приводя разговор своего любимого апостола Андреаса с «создателем мира», который переоделся моряком. Андреас, по приказу Верховного Бога, отправился к далеким антропофагам мармедонам, чтобы объявить им добрую весть. Когда он плыл по морю на корабле неизвестного ему капитана, опытный рыбак с удивлением наблюдал, с каким мастерством незнакомец управляет судном. Наконец он воскликнул: «Никогда еще не встречал я такого сильного рулевого, быстрого умом и мудрого в речи; слушайте меня – я хочу попросить оказать мне еще одно благодеяние: хотя у меня нет колец и чеканных сокровищ, чтобы подарить вам, я бы с радостью принял вашу дружбу». Поэт, написавший эти строчки, жил в новую эпоху и придерживался новых обычаев, которые освобождали человека от гнета неправедности; он научился верить, что мужчины могут стать назваными братьями, даже если их единственное богатство – это слова, но, чтобы выразить свой опыт, он сначала должен был прийти к соглашению, для которого использовал имевшиеся в его распоряжении выражения.

Старые враги могли уладить все свои противоречия и на долгое время установить согласие между собой и теми, кто живет рядом с ними, только благодаря обмену подарками и заключению сделок. Григорий Турский сообщает, как закончились споры между Леовигильдом, королем готов, и Теодомером, королем племени свевов. Условия этого соглашения почти слово в слово повторяют слова саг, в которых рассказывается о примирении врагов на Севере: «Они обменялись подарками и разъехались по домам».

Настоящее примирение наступало после уплаты виры, которая у более поздних поколений была заменена деньгами. И вправду, уплата денег за убийство могла быть и часто бывала унизительной, но в основе этого лежит идея о возмещении ущерба, которое избавляет людей от подозрительности и недоверия, благодаря чему оба клана могут наконец помириться. Англосаксонское и древнескандинавское слово «бот» (bot) означало не более, но и не менее, чем «исправление» или «возмещение». Сделка порождает мир, или, говоря иными словами и проясняя сказанное, сделка создает такие отношения между двумя сторонами, которые делают невозможным нарушение мира самым грубым образом, поэтому все члены семьи погибшего должны получить свою долю денег, чтобы никто не затаил обиды. Сделка заключается не только для того, чтобы произвести временный эффект, но целиком и навсегда, пока «ветер гонит облака, трава растет, деревья зеленеют листвой, солнце встает и мир стоит». Она направлена не только на то, чтобы уладить какую-то одну конкретную проблему, но сделать так, чтобы в случае возникновения нового спора люди стремились как можно скорее восстановить мир. Даже в законе Эйрика в Зеландии мы встречаем старую идею о том, что люди должны относиться более благосклонно к противнику, уплатившему виру, чем к тому, кто не уплатил ее; и даже если он причинит новый ущерб, не следует сразу же вершить расправу над ним, но сначала следует попытаться получить возмещение по закону. В Исландии это установление не было не пустой фразой – согласно закону фрита примиренные стороны связывали узы, подобные узам родства, отныне они должны были «делить нож и кусок мяса и все между собой как друзья, а не как враги, и если в последующие дни между ними возникнет ссора, ущерб должно возместить товаром или каким бы то ни было ценным добром, и никогда копье не прольет кровь». Эти слова следует понимать буквально, поскольку нарушителей законов фрита закон карал строго и хладнокровно: «Тот из вас, кто нарушает заключенный мир и нанесет удар фриту, будет бесцельно скитаться, как загнанный волк, так далеко, куда только люди могут загнать волка».

Правильно говорят, что, чем радикальнее меры, предпринимаемые для сохранения мира и порядка, тем туманнее перспектива сохранения и установления мира; угроза по самой своей природе неэффективна, поскольку ее гарантом является будущее, а люди всегда надеются обмануть будущее. Гораздо страшнее было оказаться проклятым, ибо проклятие способно разрушать человека изнутри, словно в его душу и разум проникла злая воля. Долгие серии анафем, предназначенные для того, чтобы удар за ударом вбить в душу человека добрую волю, не оказывают такого эффекта, как описание ничтожества, к которому добавляются слова о том, что мир, заключенный здесь, имеет ту же прочность, как и другой естественный мир, и не меньше, чем другие, поможет проверить, принадлежит ли человек к миру людей или нет.

Можно безоговорочно доверять подарку и позволить ему говорить от имени того, кто его вручил, ибо душа, заключенная в нем, сама доберется до обязанностей и чести, а потом, связав удачу и переплетя судьбы людей, создаст волю или внесет в нее новый элемент. Никакая сила на Земле не может помешать подарку после того, как он перешел из рук в руки, и никто не может устоять перед духовным воздействием того, к чему он подошел так близко.

Когда свободное государство Исландия чуть было не раскололось надвое из-за конфликта между старой религией и верой в Христа, его спас Торгейр Законоговоритель, который был достаточно старомоден, чтобы понять, что человек может согласиться заключить мир только усилием воли. Дело дошло уже до того, что партия язычников, вооружившись, готова была изгнать христиан из той части страны, где находилось правительство, а войско христиан заявило, что не будет подчиняться решениям старого суда и создаст новое, христианское государство рядом со старым. И если бы новый закон был введен, Исландия превратилась бы в страну двух народов, живущих на одной территории, подобно телу, органы которого разделились на две группы, враждующие между собой. Лидер христиан Халль с Побережья уклонился от ответственности и совершил очень важный шаг, переманив на свою сторону старого лидера свободного государства, и попросил, чтобы тот сформулировал христианские законы. Торгейр пролежал целый день, накрывшись с головой плащом, раздумывая о настоящем и будущем, после чего он, старый язычник, объявил, что по новому закону Исландия становится христианской страной. В своей речи он предложил соотечественникам решить, что им дороже – мир или война, и помог им сделать правильный выбор, рассказав историю о старых временах. Когда-то короли Норвегии и Дании вели непрестанные войны, пока наконец люди не устали от них и не заставили королей заключить мир, хотя и против своей воли. Сделано это было очень простым способом – каждые несколько лет они должны были обмениваться подарками, после чего мир продолжался до их смерти. Речь Торгейра была такой убедительной, что ему удалось обратить весь народ в христианство («Сага о христианстве»).

Люди, которые могли рассказать и понять историю королей Дании и Норвегии, инстинктивно были против того, чтобы в ближайшем соседстве с ними находились другие души. И они открыто демонстрировали свое недовольство. Вечером, накануне того дня, когда Этельстан провел свою решающую битву с норвежцами при Брунанбурге, в его лагерь, если верить Уильяму Мальмсбери, пришел неизвестный арфист. Он сел у входа в шатер короля и заиграл столь искусно, что король попросил его сыграть во время ужина. После этого, когда король и его военачальники собрались на совет, арфиста, богато наградив, отпустили восвояси. Однако один из королевских воинов, у которого были причины не доверять музыканту, заметил, как тот, прежде чем уйти, зарыл золото в землю. Этот человек посоветовал королю Этельстану перенести свой шатер в другое место, поскольку их гостем был не кто иной, как Олав Сигтриггссон, король Нортумбрии.

Уильям, конечно же, не понял, почему Олав зарыл золото – он решил, что это было сделано потому, что он презирал подарки врага. Да и сам Олав, вероятно, не смог бы объяснить свои действия, если бы его об этом спросили, но он чувствовал, что если к нему пристанет чужая воля, то он должен будет приготовиться к тому, что она отберет у него удачу и заставит ее служить себе. Более того, воля и предвидение Этельстана обратятся против него и не только помешают ему победить в этом бою, но и сломают всю его жизнь.

Король франков Хлодвиг хорошо знал, как использовать силу дара для подавления чужой воли. Франк тайно послал бургундской принцессе Хродехильде (Клотильде) предложение выйти за него замуж, но когда позже он объявил об этом публично, то получил категорический отказ от короля бургундов Гундобада, ее дяди. Тогда люди закричали: «Сначала узнай, не получил ли он какого тайного подарка, сделанного для того, чтобы подчинить тебя своей воле; иначе ты не сможешь завоевать победу в бою за свое справедливое дело, ибо языческий гнев Хлодвига будет ужасен» – так автор хроники сформулировал слова людей, чтобы цивилизованные люди смогли их понять.

Подарок был безошибочным проявлением или, скорее, кристаллизацией доброй воли, и, чтобы убедиться в искренности другой стороны, человек хотел увидеть ее сердечную благодарность. Когда Магнус Добрый на тинге в Уппланде пообещал простить и вернуть свою милость тем, кто участвовал в заговоре против его отца конунга Олава Святого, если они обратятся к нему с доброй волей и не будут скрывать ничего, это предложение принял Тронд и сказал от имени людей: «Мои родственники не были друзьями конунга, но я сам не виновен в смерти Олава; если мы обменяемся с тобой плащами, я обещаю тебе свою дружбу и сдержу это обещание». Магнус согласился. «А захочешь ли ты обменяться со мной и оружием?» – продолжал Тронд. Конунг снова согласился. После этого Тронд пригласил Магнуса к себе домой, где устроил великолепный пир.

Человек, обменявшийся оружием с незнакомцем, может спокойно спать у него под боком – тот не сделает ему ничего плохого. Он может даже поручить другому охранять третье лицо, ибо безопасность, которую порождает подарок, не ограничивается лишь отказом от враждебных действий. «Как отец и сын, как сын и отец, эти двое согласились делать все вместе, когда в том возникнет нужда», – гласит формулировка закона. Какой законник или моралист не согласился бы с такой идеей, желая сделать более привлекательной эту добродетель, которой так трудно достичь? Благородную забывчивость можно идеализировать, превратив ее в благородное рассуждение, но убедить врагов помириться, чтобы они могли помогать друг другу, можно лишь в том случае, если условия диктует реальная жизнь. А реальность заключается в том, что подарок проникает в душу вместе с памятью и честью и служит друзьям и врагам, богам и предкам, прошлым и будущим целям. Воля оказывается связанной, а единственный способ связать ее в древние времена заключался в том, чтобы наполнить ее новым содержанием и новой целью.

Только благодаря этим возрождающим душу качествам подарок способен затронуть источники, в которых рождаются чувства; он способствует не только единству воли, но и привязанности, радости и благополучию отношений.

Брак основывается на любви, но, согласно представлениям германцев, любовь возникает не до брака, а только после начала семейной жизни; люди были уверены – если выполнить все формальности, то любовь непременно возникнет. «И вскоре они полюбили друг друга» – так говорится в сагах о счастливых супругах. Но мы также знаем, из чего вырастает привязанность и благодаря чему она усиливается, – когда утром после свадьбы муж своим подарком подтверждает или «закрепляет» реальность первого объятия супругов. Невесте обещали, что она получит свой утренний подарок, в тот день, когда вопрос о свадьбе был решен, или, как это было в

Швеции, в день свадьбы. Подарок вручался утром после первой брачной ночи. Именно эти два действия – объятия и подарок – и пробуждали любовь; потому они – в хитросплетениях законов, которые уважают только реальность, – являются двумя необходимыми условиями истинного брака, поскольку порождают возможность возникновения теплых чувств между мужчиной и женщиной.

В мире, где любовь зарождается и расцветает в браке, нет места для сентиментальной тоски и вздохов, как в эддической поэме «Поездка Скирнира» (Skirnismal), в которой говорится о Фрейре, охваченном томлением любви; любовник, полный грез, просто сумасшедший, и, вероятно, ему нужно рассказать, куда может завести такая болезнь: «Худшей на свете / хвори не знаю, / чем духа томленье», – говорится в «Речах Высокого».

Чтобы узнать, как относились к любви в старое время, надо посмотреть на Маргарет Стоккар и прислушаться к ее простым словам, в которых она оплакивала свою судьбу, когда король Магнус, проезжая через ее город, пожелал остановиться у нее и разделить с ней ложе: «Как тяжело было мне сначала полюбить его, а потом сразу же потерять». Это слова девушки, которая страдает оттого, что утро не выполнило обещания ночи. Формулировка шведского закона Уппланда, касающаяся утреннего подарка, которым муж оказывает честь женщине, объясняет женские чувства: тревогу жены, когда она, увидев плохой сон, будит мужа, чтобы предупредить его об опасности; женские мечты, когда незамужняя девушка сидит среди своих родственников, думая о возможных женихах, подходящих для нее по рождению, богатству и славе, – или об их скудных достоинствах; когда она прогоняет своего поклонника, поскольку он не соответствовал ее представлениям о том, как должен себя вести мужчина по отношению к соседям. И все это делается потому, что она хочет любить своего мужа. Чтобы пробудить в женщине любовь, нужно обладать честью, ибо семейная слава и богатство, традиции клана и подвиги предков производят на женщин не меньшее впечатление, чем на мужчин. И любовь, с которой она смотрит на мужа, это мир; таким образом, ее любовь – это не просто интеллектуальное добавление к духовной жизни женщины, а инстинкт и энергия, которые заставляют ее беспокоиться за того, кого она любит, и она никогда не станет чересчур нежной, но сохранит свой характер рвения.

Рассмотрим теперь женщин-вдов; мы увидим, что скорбь вдовы полна горечи, которая включает в себя активный элемент, прогоняющий прочь отчаяние и смирение; эта горечь излечивается восстановлением прав. Осознав это, мы приблизимся к пониманию того, чем на самом деле была в те времена любовь – любовь, которая сделала Турид Великую Вдову такой великой. И мы можем также понять, что любовь возникала за счет того, что женщина принимала в себя честь своего мужа со всеми его владениями и имуществом, и, если поклоннику удавалось положить на колени девушки свой подарок, это означало, что он завоевал ее расположение. И наоборот, если сделка не состоялась, женщина уходит, даже не бросив на мужчину прощального взгляда. Возврат подарков вызывает разделение чувств, которые были до этого соединены, и они возвращаются к своему прежнему владельцу.

Узнав об этом, мы по-новому начинаем воспринимать древние истории. Все, что казалось искажением, приобретает свои истинные пропорции, и все, что, по нашим представлениям, было нематериальным, проявляется с трагической силой.

В голосе древнего автора «Беовульфа» звучит его богатый опыт: он много думал обо всех этих датчанах и гётах, и, по большей части, его думы были полны грусти. Говоря о дочери Хродгара, он не может не вспомнить, что именно она должна была выйти замуж за сына Фрода Ингельда, чтобы покончить со старой враждой между двумя народами – данами и хадобардами. Но ей не удалось этого сделать. Когда она приехала в свой новый дом, воины с горечью увидели, что ее свита, состоявшая из датчан, открыто носит оружие, которое когда-то принадлежало хадобардам, а потом попало в датские руки в качестве трофея. Кто-то из седых воинов, несомненно, хорошо помнил тот день, когда оружие поменяло хозяев. Он крикнул Ингельду: «Узнаешь ли ты, друг, / меч прославленный, / твоего отца / драгоценный клинок, / послуживший ему / в том сражении, / где он пал, / шлемоносец-воитель, / в сече с данами, / где, разбив нашу рать, – / без отмщенья погибшую, – / беспощадные Скильдинги / одержали верх?»

Однажды эти слова уже прозвучали, и чужестранец-хвастун расплатился за них своей жизнью. После этого были нарушены все клятвы. В душе Ингельда поселилась ненависть, и его любовь к этой женщине остыла. В этой личной драме было нечто, чего нельзя выразить современными словами; как только сделка была сорвана и датчане, которые до этого пользовались благосклонностью короля, были ее лишены, и в его душе больше не осталось любви.

Тот же самый разрыв превратил историю Брюнхильд в тест, с помощью которого можно проверить, правильно ли мы понимаем, какой была любовь наших предков и каково было отчаяние автора «Саги о Вёльсунгах», который выразил свое понимание языком, сглаженным под влиянием лирических чувств. «Тебе я поведаю свой гнев» – так начинается рассказ Брюнхильд.

Терзаемая обидой, не один день она лежит на кровати, натянув на голову покрывало; все знают, что она обдумывает месть, а когда она открывает рот и обращается к своему мужу, то становится ясно, что она уже все продумала: «Потеряешь ты и землю, и богатство, и жизнь, и меня, а я поеду домой к своему роду и буду жить в горести, если ты не убьешь Сигурда и сына его: не вскармливай ты у себя волчонка»[95]95
  Сага о Волсунгах. Пер. Б.И. Ярхо.


[Закрыть].

Ее гнев, естественно, обращен против Сигурда: хуже всего она относится к тому, кого больше всего любит. Но не только потому, что любовь сама по себе парадоксальна, но и потому, что она рациональна. Брюнхильд поклялась, что полюбит лишь того мужчину, которому не будет равных и который докажет свою доблесть, перепрыгнув через огонь, окружавший ее дом. Этот подвиг сумел совершить Гуннар, и она его полюбила; но этим Гуннаром на самом деле был победитель драконов Сигурд, который притворился своим названым братом, чтобы помочь ему завоевать Брюнхильд. И вот глаза Брюнхильд открылись: она поняла, что ее муж – вовсе не величайший герой в мире. Она обвинила его в том, что он обманул ее, отправив вместо себя Сигурда. Сигурд был величайшим воином, сильнее Гуннара, и она не смогла ему этого простить; преступление Сигурда не стало меньше оттого, что он убил дракона и забрал его золото, чего не мог сделать Гуннар.

Мы снова встречаемся с такой же незаслуженной судьбой, когда более позднее воплощение Брюнхильд, Гудрун, дочь Освивра, возненавидела Кьяртана, поскольку Болли пустил ложный слух, что он поселился в Норвегии и намеревается жениться на сестре конунга, и с помощью этой лжи увел ее у того, с кем она обменялась брачными клятвами. Преступление Кьяртана заключалось в том, что он приехал домой и, зная, что он-то ничуть не изменился, обвинил ее в нарушении своего слова, от которого, как она думала, ее уже освободила «измена» Кьяртана («Сага о людях из Лососьей долины»).

Слабость души, которая привела Брюнхильд к несчастью, заключается в том, что она согрешила против святости данного ею слова. Она торжественно поклялась, что выйдет замуж за самого сильного и бесстрашного человека в мире, а когда поняла, что нарушила свое слово – по ведению или по неведению, – ее честь и она сама оказались разделенными. «Так происходит с теми, чьи обещания оборачиваются против них» – этими словами Брюнхильд проклинает саму себя, и это проклятие включает и этическое унижение, и страх будущего, по мере того как буря неудачи собирается вокруг нарушения данного обещания. Увидев кольцо Андварнаут на руке Гудрун, она предвидит «страшную распрю», причиной которой стала ее неисправимая ошибка.

И катастрофа обрушивается незамедлительно. Брюнхильд вышла замуж за Гуннара, и они полюбили друг друга. Гуннар-коннунг не был ее суженым, но брак их не был несчастным, до тех пор пока Брюнхильд верила, что именно он с честью прошел испытание огнем. Залогом счастливого брака стало то, что Брюнхильд считала Гуннара равным себе – по знатности, богатству, силе и доблести, ибо только равный мог стать мужем женщине, превосходившей всех других. Величие Брюнхильд проявлялось во всем, но в ту минуту, когда она узнала правду, ее любовь преобразилась и превратилась в ненависть к Сигурду («Сага о Вёльсунгах»).

В современной жизни трагедия любви заключается в том, что чья-то страсть осталась безответной; Брюнхильд же погибает оттого, что не может быть с тем, с кем обменялась клятвами верности. Передать чувства Брюнхильд современными словами невозможно, поскольку слова выражают лишь то, что существует. Абстрактные понятия, такие как любовь и дружба в понимании древних, передать современным языком практически невозможно.

Дружба, в древнем смысле этого слова, подразумевала холодный расчет и безраздельную преданность, а самооценка и самозабвение росли в одинаковой пропорции; дружба поддерживалась вовсе не привязанностью друг к другу, наоборот, узы дружбы способствовали усилению привязанности и ее сохранению. Радость дружбы заключалась в приятных разговорах, когда ум сливался с умом; тем не менее главным условием доверия было полное подчинение, которое, по нашим представлениям, вытекает из духовного взаимодействия. Из «Саги о названых братьях» – Торгейре и Тормоде – мы узнаем о дружбе, способной преодолеть размолвку и саму смерть. Когда Торгейр был убит, его убийца бежал в Гренландию; Тормод, дружинник и скальд Олава Святого, отправился за ним. За ним гонялись, как за диким зверем, он прятался в прибережных пещерах и на каменистых островках в море, обменивался одеждой с бродягой, получил множество ран в стычках с недругами, но вернулся домой с секирой, за которой числилось пять убитых – так он отомстил за своего друга. Тем не менее речь идет не о самопожертвовании, а о чести. Дружба – это воля, но такая воля, которая рождается в подсознании, презирая склонность или отсутствие склонности, которые диктуются моментом.

Преданность воина – одна из самых древних и прочнее всего укрепившихся добродетелей германского характера. Цивилизованный римлянин в изумлении смотрел на дружину вождя, которая сражалась до тех пор, пока сражался он сам, и добровольно разделяла с ним его плен. Для консервативного римского ума чистосердечная преданность варварских воинов была великолепным примером верности своему долгу. Тацит понимал, что эта верность была безграничной, и не мог подобрать для ее описания иных слов, кроме тех, что характеризовали преданность своему долгу; но тот, кто сам испытал радость боя, вряд ли думал, что энтузиазм, поддерживавший волю людей, порождается чувством долга. В истории сотня лет иногда проходит как один день, и чувства людей вряд ли сильно изменились по сравнению с чувствами поколений, которые сотрясали Европу в первые годы нашей эры.

В поэме «Хелианд» («Спаситель») святой Фома утверждает: «Человеку доставляет удовольствие быть верным своему господину, и он с готовностью умрет за него. Так и мы все: следуй за ним, считай, что твоя жизнь ничего не стоит, и умри вместе с королем на чужбине». И снова: промежуток времени, отделяющий автора «Хелианда» от Халльфреда Трудного Скальда, для духовной истории – пустяк, поскольку века в Германии и на Севере проходили по-разному. Для Халльфреда гибель короля Олава стала самым большим горем:

 
Речем же о кончине!
Час пришел печальный.
Мертв – как мне то молвить? —
Мощный вождь полнощный.
Многим в зло из блага
Людям смерть та стала.
Смутен мир от скорби
По сыне Трюггви ныне[96]96
  Поминальная драпа об Олаве сыне Трюггви // Поэзия скальдов. Л., 1979. Пер. С.В. Петрова, коммент. и прилож. М.И. Стеблин-Каменского.


[Закрыть].
 

Поминальная драпа вызвала у большинства слушателей сочувствие. Даже его противник Грис, скучный приземленный человек, понимал горе Халльфреда, поскольку сам служил конунгам. Сага рассказывает нам, что в тот день, когда эти два человека собирались разрешить свои противоречия поединком, пришла весть о смерти Олава; Халльфред был словно громом поражен и свалился в постель. Когда Грис услышал презрительные слова в адрес Халльфреда, он сказал: «Нет-нет, не надо так говорить; мне самому никогда не удавалось добиться такой чести на службе у короля Гардарики (Руси), какой добился Халльфред у Олава, и я никогда так не горевал, когда умирали вожди, которым я служил».

Чувства, которые испытывали люди, принимавшие смерть хозяина как благо, можно объяснить лишь такими словами: он давал, я – получал; он – владел золотом, а я его унаследовал.

Виглаф, сын Веохстана, с грустью глядя на таких людей, произнес: «Промолвил Виглаф / печальносердый, / уча соратников / дружинному долгу: / «То время я помню, / когда в застолье / над чашей меда / клялись мы честью / служить исправно кольцедробителю, / нас одарившему одеждой битвы, мечами, кольчугами, / коли случится нужда в подмоге» («Беовульф»).

И снова такая же чистая нота звучит в самой близкой к нашему времени героической поэме на англосаксонском языке «Битва при Мэлдоне», написанной на месте сражения. Сначала речь идет о предателе: «Годрик негаданно / в горе вождя покинул, / того, кто бойка по-царски / жеребцами одаривал прежде», а потом – о верных бойцах: «Увидали дружинники / все в этой сече, / что сильный (король Этельред) кончился, /ив горе гордые / шагали воители, / мужи неустрашимые / спешили к бою, / хотели выбрать / из двух единое: / смерть на месте / или месть за любимого», и, наконец, о храбрейших из храбрых: «Леофсуну воскликнул, / липовый поднял / щит для защиты / и так обещал он: «Честью своей ручаюсь, / не чаю уйти отсюда, / но, пяди не уступая, / вспять не двинусь, местью воздам за смерть / вождя и вместе друга. / Стыд мне, коль станут у Стурмере / стойкие воины / словом меня бесславить, / услышав, как друг мой сгибнул, / а я без вождя / пятился к дому, / бегал от битвы; / убит я буду / железом, лезвием»[97]97
  Битва при Мэлдоне //Древнеанглийская поэзия. М.: Наука, 1982. (Литературные памятники.) Пер. В.Г. Тихомирова.


[Закрыть].

Самая выразительная древнескандинавская поэма о преданности «Древние речи Бьярки» (Bjarkamal) сохранилась лишь в латинском пересказе Саксона Грамматика. Мы не знаем, как она звучала на древнем языке, но экспрессивные строки Саксона доказывают, что ему в целом удалось передать дух оригинала; со всем, что лежало за рамками культуры его времени и поэтому находилось вне пределов его понимания, можно познакомиться лишь благодаря этой поэме. Это произведение раскрывает перед нами всю полноту чувств дружинников короля – от холодной уверенности в своей воле до самозабвения, и люди короля снова и снова радуются полученному золоту, которое придает им уверенности в себе. Поэма начинается так:

 
Вождь тароватый
дружинникам даровал
Феньи работу,
Фафнира землю,
Гласира иглы,
Грани поклажу,
Драупнира капли,
перину Змея.
 
 
Щедрый одаривал,
мужи принимали,
волосы Сив,
лёд муки лука,
выкуп за выдру,
Мардёлль слезинки,
огонь реки Орун,
речь великана[98]98
  Язык поэзии, гл. 56 «Еще о кеннингах золота». Пер. О.А. Смирницкой.


[Закрыть].
 

Поэт прославляет короля Хрольва Жердинку, раздавшего своим людям шлемы, кольца, кольчуги, вдохновляя на битву. Король и честь короля для его людей заполняют все пространство, до самого горизонта, и его смерть превратила для них день в ночь. Радость общей гибели, доходящая до экстаза, концентрирует в себе все чувства воина: радость славы, жажду мести, мечты о том, что последующие поколения будут славить его за то, что он отдал свою жизнь за господина, и воспламеняться воспоминаниями о тех моментах, когда проявил свое величие. Но и тогда, когда энтузиазм достигает максимального накала, господствует одна идея: золото.