Автор книги: Вильгельм Грёнбек
Жанр: Культурология, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 35 (всего у книги 44 страниц)
Глава 13
Жертвоприношение
Слово blot (англосакс. blotan), в скандинавских языках обозначавшее активное взаимодействие человека с богами, содержит в себе религиозный акт во всей его полноте. Оно выражает способность человека наполнить объект, обладающий обычной праведностью, божественной силой и послать эту силу в мир людей. Когда Флоки был готов отправиться в Исландию, он принес великую жертву и освятил трех воронов. Потом он построил пирамиду из камней (каирн) на месте блота и вышел в море. Путь до Шетландских и Фарерских островов был ему известен, но, как только из виду исчезли последние знакомые рифы, он выпустил воронов. Один из них указал верный путь. В германском эпосе нет другого такого примера, который так ясно показал бы нам могущество человека, возникшее в результате соединения его души с душой другого существа, когда он использовал ее не как рабу, а как часть самого себя. Человек втягивает в себя особые свойства чужой хамингьи и использует их. Он вкладывает себя в другое существо и обретает его волю; так человек-ворон, следуя инстинкту, уверенно летит над морем туда, куда ему надо.
К той же категории, что и вороны Флоки, относился и освященный с помощью блота домашний скот, которому тайком поклонялись люди, когда Олав Трюггвасон по всей стране обращал огнем и мечом язычников в христианство. В сагах об Олаве обращенный скот называют одним из орудий ада, и достаточно часто обращение самого хозяина должно было совершаться в обход, через стойла, чтобы добраться до его дома. Существует миссионерская притча об огромном свирепом быке, которого Харек из Рейны вынужден был продемонстрировать Олаву Трюггвасону во время одного из его приездов. Харек не признал себя виновным в поклонении животному; он попытался убедить конунга, что животное испытывает к нему особое расположение, которое вызывает в нем ответную любовь. Но Олав когда-то сам был язычником и хорошо знал, что означает такая любовь, а потому постарался перевести чувства Харека на более высокий уровень.
До нас дошла история о полулегендарном норвежском конунге Эгвальде, которая дает представление о тех душах, в которых прошлое прячется за тонкой стенкой, воздвигнутой христианством между прошлым и настоящим. В «Саге об Олаве сыне Трюггви» говорится, что, когда конунг Олав гостил на острове Кёрмт, в усадьбу Эгвальдснес на пасхальный пир явился странник. Он знал тьму историй из древних времен и рассказывал их таким живым языком, что конунг слушал его, позабыв о сне и делах, чем вызвал недовольство епископа. Помимо прочего, странник поведал о владетеле тех мест. Конунг Эгвальд поклонялся корове, брал ее во все походы, считая, что обязан своими победами ее молоку. Когда Эгвальд погиб, его похоронили на мысу; неподалеку погребли и его корову. Много историй рассказал старик до того, как Олав уснул. Утром конунг велел позвать странника, но того нигде не было. Повар из усадьбы сказал, что старик оставил два куска мяса и велел сварить их для конунга. Олав велел выбросить мясо и вылить варево – конунг-христианин догадался, что то был Один, и порадовался, что Одноглазому не удалось перехитрить его.
Едкий юмор этой истории лишь подтверждает тот факт, что прошлое осталось в прошлом. Люди избегают старого, отжившего, яростно топчут ложные святыни предков, если те проявляют хоть малейший признак жизни, но, когда они надежно связаны, люди предпочитают демонстрировать их силу в виде шутки – как и получилось в этой истории.
До прихода христианства освящение животных с помощью блота позволяло человеку выйти за пределы своих возможностей, приобщиться к божественному источнику и заполучить сверхсилу. Мы знаем, что домашние животные обладают разной степенью святости. Благородные твари, вроде жеребца Факси и быка Бранда, стоят выше простых дойных коров и вьючных животных. Выше их стоят только животные поклонения, живые идолы. В христианские времена звание идола, в применении к живому или неживому объекту, стало означать заколдованный, пребывающий под действием чар. Вполне естественно, носитель высшей силы языческого происхождения был низведен до уровня орудия сил зла. Эти животные, как правило, были отмечены самой природой – от других они отличались размером, необычайной красотой или имели особые знаки. Так, бык Харека имел преогромные ноги, был необычайно велик и свиреп. После освящения сила такого животного увеличилась во много раз.
От твердого основания реальности фантазия перебрасывает нас в область дикой экстравагантности. Так, во времена святителя Олава испанцы поклонялись священному вепрю. Король встретил этого вепря в лесу и своими глазами видел, как его щетина срубала верхние ветки деревьев. Это необычное животное племена, населявшие Испанию, избрали своим покровителем. Вместе с увеличением размеров росла и сила священных животных; в воображении эпигонов они становились все крупнее, а чудеса, производимые ими, поражали все больше. Конунг Эйстейн был ревностным язычником, в годы его правления в Уппсале совершалось много жертвоприношений. У Эйстейна была чудесная корова, рева которой не мог вынести ни один смертный. Увидев приближавшуюся вражескую армию, шведы выпускали ее вперед; чудодейственное мычание коровы приводило врагов в такое смятение, что они принимались сражаться между собой и убивали друг друга («Сага о Рагнаре Лодброке и его сыновьях»).
Подобно тому как освященное животное отделяли от общего стада, так и посвященного человека уже с детства выделяли среди других детей и объявляли избранником богов. Хёвдинг Торольв Бородач с Мостра «подарил», то есть посвятил, своего сына Стейна Тору и нарек его Торстейном. У Торстейна, прозванного Трескожором, родился сын, которого, окропив водой, нарекли Гримом. Торстейн посвятил его Тору и, решив, что он станет годи (жрецом) Торова святилища, нарек его Тор гримом. Еще один сын Торольва Бородача, Халльстейн, посвятил своего сына Тору; его знали как Торстейна Черного («Сага о людях с Песчаного берега»). Так поступали люди с давних времен. Посвященный человек представлял собой чистую, нетронутую удачу. Он обладал способностью предвидения, а потому «ничто не могло застать его врасплох». В таком человеке сочетались сила тела и духа, он мог отвратить неотвратимое и справиться с неизбежным. Посвященный был облачен в духовную броню, непроницаемую для враждебных чар.
Посвященные сыновья принадлежали к семьям великих вождей, вроде Торольва Бородача, хранителя капища Тора на острове Мостр. Поколение за поколением люди этого рода посвящали себя Тору в лице одного из членов клана. Как правило, это был мальчик или юноша, обещавший стать самым удачливым из родственников, так как посвящение предполагало принятие на себя власти клана, посвященный становился и жрецом и вождем. Появление праведного вождя возвещало миру об исключительно сильном характере его хамингьи и одновременно подтверждало право этой семьи занимать главенствующее положение в социальной и религиозной жизни в своей общине.
Спустя столетия можно было встретить потомков этих могущественных семей, служивших старым богам. Это были кланы, гордившиеся тем, что они принадлежат к числу избранных – сами боги благоволили им и наделяли священной силой. Неуязвимость и военная удача Харальда Хильдетанда (Боевого Зуба) были результатом того, что он был отмечен богами – заговорен или заколдован, как говорили христиане. Эта клановая особенность оставалась неизменной на протяжении нескольких поколений – об этом говорится в «Песни о Хюндле» (Hyndluljóð), где перечисляются все предки Оттара, среди которых упомянутый Харальд и другие славные мужи из рода героев:
Посвящение тому или иному богу проявлялось в имени. Потомки Хрольва, известного как Торольв Бородач с Мостра, носили имена, включавшие в себя имя Тора, которого они почитали больше других асов. Многочисленные Торстейны, Торгримы, Торлейвы, Торгейры, Торбьёрны и Торольвы наводняли Север и в более поздние времена, когда поклонение богам потеряло былую актуальность. Одного знатного мужа из Согна по имени Гейр, прослывшего щедрым жертвователем, прозвали Вегейром, то есть Гейром из ve, святилища. Имена всех его детей также включали это слово: Вебьёрн, Вестейн, Веторм, Ведис, Вегест, Вемунд, Веторн. На положение этого клана в регионе указывало прозвище его старшего сына Вебьёрна – «Вера народа Согна» («Книга о занятии земли. Часть вторая»).
Именно торжественность обряда придает возвышенный тон истории об обращении Эйвинда Рваная Щека, закоренелого язычника и чародея, изложенной в «Саге об Олаве сыне Трюггви». Эйвинд, несмотря на уговоры, обещание богатых подарков и угрозы конунга, отказался принимать христианство. Тогда Олав велел поставить Эйвинду на живот блюдо с раскаленными углями. От жара кожа на его животе лопнула. Умирая, Эйвинд сознался, что не может принять крещения оттого, что он – плод ведовства финнов. Набожные биографы Олава Трюггвасона с восторгом описывали кончину этого ревностного язычника, и с каждой новой версией история Эйвинда все больше напоминала карикатуру. Благодаря изложенному в саге признанию Эйвинда мы знаем, что удерживало язычников от обращения, заставляя отвергать «ласковые слова» конунга, его «великие дары» и «большие земельные угодья». После того как пытка стала невыносимой, Эйвинд взмолился: «Снимите с меня это блюдо и дайте сказать, прежде чем я умру». Блюдо убрали, и Эйвинд открыл конунгу свою тайну. У его родителей долгое время не было детей, и те обратились к лапландским колдунам; когда у них родился сын, они отдали его богам. Как только Эйвинд достиг совершеннолетия, он многократно проходил через обряд блота и теперь связан всей своей хамингьей с верой предков. «На этом я стою и не могу поступить иначе». На силе хамингьи держалась вся его посмертная слава.
Человеку, освященному с помощью блота, даровалась божественная сила не только для него одного – она должна
была быть использована во благо всего клана; более того – люди в него верили. Святость такого человека не утрачивала силы даже после смерти – он становился покровителем своего клана или целого народа. В «Саге о Хальвдане Черном» говорится: «Ни при одном конунге не было таких урожайных годов, как при конунге Хальвдане. Люди так любили его, что, когда стало известно, что он умер и тело его привезено в Хрингарики, где его собирались похоронить, туда приехали знатные люди из Раумарики, Вестфольда и Хейдмёрка и просили, чтобы им дали похоронить тело в своем фюльке. Они считали, что это обеспечило бы им урожайные годы. Помирились на том, что тело было разделено на четыре части и голову погребли в кургане у Камня в Хрингарики, а другие части каждый увез к себе, и они были погребены в курганах, которые все называются курганами Хальвдана»[118]118
Сага о Хальвдане Черном // Стурлусон С. Круг Земной. М.: Наука, 1980. Пер. М.И. Стеблин-Каменского.
[Закрыть].
Но не только великие вожди и конунги могли похвастаться тем, что за честь обладать их телом спорили разные области. В Исландии жил поселенец, дед которого был настолько любим народом, что после своей праведной смерти был посвящен с помощью блота. Впрочем, никому не поклонялись только потому, что он умер. Благословение Вебьёрна, сына Вегейра, брата Вестейна, как и Торольва, годи святилища Тора, было заложено судьбой их клана, к которому принадлежал обитатель могилы и который он олицетворял в самой лучшей форме. Между ушедшими и живущими не существовало пропасти, поэтому особого различия между теми и другими не было. Мертвец не приобретал более высокого ранга, потому что был мертв, наоборот, его слава, вероятно, жила не дольше того времени, когда появлялся живой представитель, которого можно было бы возвести на этот же уровень хамингьи.
Подобная высшая святость не могла быть воспринята как скрытая жизнь, действовавшая неосознанно; нередко она требовала обособления, отделения от других. Так, посвященные тем или иным богам животные содержались отдельно от стада, не были заняты в работах и удостаивались особых привилегий. Храфнкель, годи святилища Фрейра в Ледниковой долине, посвятил себя и все, что ему принадлежало, богу Фрейру. Человек этот владел превосходным жеребцом гнедой масти по прозванию Фрейрфакси. Поскольку конь был также посвящен божеству и являлся носителем святости, Храфнкель никогда не садился на него верхом и не позволял работникам запрягать его под страхом смерти. Один из пастухов ослушался приказа, оседлал коня и день-деньской гонял его по долине в поисках пропавших овец. На закате дня взмыленный жеребец сбежал от пастуха, во весь опор примчался к хозяину и понятными одному ему знаками сообщил, что с ним произошло. «То, что случилось с тобой, затрагивает мою честь, хорошо, что ты мне сразу об этом сообщил. Я отомщу за тебя», – произнес утешительно Храфнкель, и Фрейрфакси вернулся на пастбище к своим кобылам. Стоит ли сомневаться, что пастуха постигла суровая кара («Сага о Храфнкеле Годи Фрейра»).
Несомненно также и то, что великий дар благодати налагал на вождя-годи особые обязательства по проведению ритуальных действий, которые обычные люди могли выполнять лишь время от времени, и подразумевал воздержание от различных повседневных занятий. Иными словами, посвященному приходилось жить так, будто весь год был одним непрерывным праздником.
Особое положение избранного вождя проводило черту между ним и другими людьми. Он уже больше чем человек, он жрец. От высшей точки человеческого всего один шаг до нечеловеческого, точнее бесчеловечного, и достаточно лишь малейшего сдвига центра тяжести, чтобы верховное служение превратилось в нечто опасное. Когда эпоха труда заканчивается, приходит поколение, которое не имеет должной прочности, чтобы принять на себя груз ответственности, или, говоря по-другому, культура подходит к такой точке, где она уже больше не может служить мотивом для поступка. Когда она перестает работать как компактная масса, пропорции импульса ее отдельных частей изменяются, и гармония разрушается. В этом случае высшее уходит под защиту высоких стен храма, в изоляцию. Вождя сбрасывают с его высокого места; оружие навсегда выпадает из его рук; действия, которых из соображений безопасности следует избегать, случаются все чаще, пока он, если культуре дадут время идти своим чередом, сидит как воплощение пленника, защищенного праведностью.
Северяне никогда не доходили до этого; их короли были и остаются святыми воинами, которые идут вперед, увлекая за собой свой народ и определяя ход истории. Англосаксы, как нам известно, тоже далеко продвинулись по этому пути. Их священники никогда не сидели в седле и не владели копьем.
Тогда как одних людей, посвященных богам, превозносили, других – убивали. Военнопленных, воплощавших хамингью завоеванных народов, отдавали богам, чтобы убедиться, что удача врага побеждена, а сам он связан по рукам и ногам волей своего победителя. Военная добыча, также заключавшая в себе хамингью врага, посвящалась богам. Из сочинений Тацита известно, что Арминий, разбив легионы Вара, принес в жертву богам плененных воинов и их оружие. На месте последнего боя остались пригвожденные к деревьям черепа римских центурионов и штандарты легионов, увенчанные орлами; деревья священных рощ были увешаны мертвыми телами побежденных. Германцы верили, что военные трофеи следует отдавать богам, чтобы заключенная в них хамингья была поглощена их силой.
К смертной казни германцы прибегали крайне редко. Если человек совершал преступление и нанесенный им ущерб представлял собой исключительную опасность для фрита, его казнили, чтобы источник слабости был полностью удален и исключена опасность заражения. К убийству человека, принадлежавшего к фриту, даже если он был оторван от своих корней и все его связи с соплеменниками разорваны, относились с осторожностью. Чтобы предотвратить нежелательные последствия, казнь должна была совершиться по общему согласию и в ходе особого ритуала посвящения богам – преступника в действительности убивали боги.
Самоубийство также рассматривалось как вид жертвоприношения. Человек, желавший расстаться с жизнью, вешался в священной роще или другом святом месте. Таким образом, самоубийца добровольно отдавал свою жизнь богам и избегал участи быть отрезанным от хамингьи клана.
Сделав еще один шаг к святыне, мы оказываемся лицом к лицу с богами. Приношение жертвы божеству, роще или камню аналогично освящению людей и животных.
В религии древних германцев такие слова, как поклоняться, возносить мольбы, искупать и умиротворять в их еврейском и христианском понимании, были совершенно лишены смысла. Разрыв между фундаментальными потребностями религии и значением этих слов делал их пустыми и искусственными. Желавший заручиться поддержкой богов шел в рощу или святилище и совершал блот; однако бесполезно было взывать к жалости или представлять себя получателем благ и тихо ждать, когда боги тебя осыплют милостями. Язычник должен был сделать богов человечными в древнем, глубоком смысле этого слова, где основной упор делался на идентификацию и последующее слияние души с душой. Без соединения душ здесь, в Мидгарде, не было никакой возможности заключить такой союз. Тот, кто не способен был пробудить у своего ближнего симпатию к себе, никогда не становился его другом, и его воля не переходила от одного к другому. Сами боги ничего не могли сделать, пока тот, кто обращался к ним, не вдыхал в них жизнь, как это сделал Флоки с воронами. Именно люди делали богов благосклонными, вдохновляя их силой своего фрита. Такие эпитеты богов, как «благосклонный», «ласковый», «добрый к людям», которые мы находим в северных языках, порождались в результате активного сотрудничества. Эти восхваления коренным образом отличались от молитв, которые мы возносим своему Богу. Человек, освященный с помощью блота, способствовал тому, что боги становились великими и сильными.
Что касается церемониальных актов, которые вызывают слияние человеческого и божественного, то мы об этом знаем очень мало. Боги и люди, несомненно, разделяли мясо жертвенных животных. Большая часть этого мяса попадала на праздничный стол, но часть его оставалась в доме, где происходило освящение. В «Саге об Олаве Святом» говорится, что язычники каждый день подносили Тору – громадному истукану, стоящему в капище, – четыре каравая хлеба и большой кусок мяса.
Скот для жертвоприношения отбирали очень придирчиво. Если в животном не было чего-то большего, чем включает в себя обычная суть животного, жертва не возносилась к небесам; чем больше было в нем хамингьи или божественности, тем сильнее был фрит между богами и людьми. Животное специально выбирали для празднества. Традиционный жертвенный кабан (sonargoltr), которого отдавали на заклание ради будущего урожая, как правило, был вожаком стада; по ломбардскому эдикту, он считался священным и его кража каралась тройным штрафом. Но в исключительных случаях, когда нужно было значительно увеличить силу блота, даже наиболее благородные представители животного царства могли удостоиться чести побаловать пирующих своей плотью.
Кровь жертвы была средством передачи силы святости. Ее проливали над алтарем (stallr) или над грудой камней – хёргом (horg). Кольцо вождя, которое лежало в святилище, в торжественных случаях окроплялось кровью. Ветки-знамения (жеребьевые прутья), как и кольцо на камне, погружали в жертвенную кровь и освящали, чтобы они выполнили просьбы людей. Когда конунг Инги, ревностный христианин, запретил своим подданным совершать жертвоприношения и велел креститься, подданные забросали его камнями и прогнали с тинга, а вместо него посадили на трон его родича Свейна, отрекшегося от истинного бога. Смену вождя согласно «Саге о Хервёр» закрепили жертвоприношением: на тинге зарезали лошадь, ее кровью окрасили ствол жертвенного дерева, мясо порубили на куски и раздали людям. Эта история, несомненно, вполне достоверна.
Из «Саги об Инглингах» известно о конунге Эгиле, который погиб от жертвенного быка: «Случилось тогда в Швеции, что бык, предназначенный для жертвоприношения, стал старым и опасным для людей – так его усердно откармливали, – и, когда его хотели поймать, убежал в лес и взбесился, и долго оставался в лесу, и был сущей бедой для людей». Однажды Эгиль встретил его на охоте, но, прежде чем конунг выхватил меч, бык всадил в него рога: «…вонзил / Зверь свирепый / Лба зубец / В башню духа. / Прежде он / Бровей крепость / Долго носил / В лесах восточных. / А ныне засел / В сердце Эгиля / Турий нож / Обнаженный» – так пишет об этом скальд Тьодольв Мудрый из Хвинира[119]119
Сага об Инглингах // Стурлусон С. Круг Земной. М.: Наука, 1980. Пер. М.И. Стеблин-Каменского.
[Закрыть].
В процессе освящения боги и люди могли объединиться в одном и том же святом соке, если доверять сагам «Круга Земного» (Heimskringla), в которой содержится подробное описание празднества жертвоприношений: «По древнему обычаю в капище, где совершался жертвенный пир, бонды принесли пиво, снедь и разную утварь. Для пира закололи множество скота, крупного и мелкого, а также лошадей. Кровь жертвенных животных была собрана в чаши, в них опустил прутья, связанные пучками. Ими окропили жертвенник и стены капища изнутри и снаружи; людей тоже окропили жертвенной кровью. Мясо сварили и съели на пиру» («Сага о Хаконе Добром»). Описание, очевидно, искажено, потому что автор сознательно представляет этот обряд как христианское окропление святой водой, и его свидетельство должно восприниматься соответственно.
Блот (жертвенный пир) включал в себя действия, предназначенные для активизации высшей силы хамингьи. Люди обращались к богам, принося в жертву животных, еду и питье или посвящая людей, животных и предметы. «Люди подчиняют себе языческие силы, отдавая свой скот другим людям, а не Богу и не его проповедникам» – так говорит исландский составитель «Грагаса», отвергший языческие мерзости.
Чтобы жить свободно и счастливо, каждый человек должен был принять участие в блоте. Он не мог жить без общества, но и общество не может обойтись без него. Долг каждого родственника или члена общины – участвовать в ежегодном семейном или общинном празднике, и напоминать ему об этом было не нужно. Уставами гильдий строго предписывалось посещать празднества, а братьев, что не являлись на пир или без особой причины покидали город в дни празднования, строго порицали.
Для чужаков двери пиршественного зала были закрыты. Собрания, где наливали полные чаши из источника силы, были предназначены только для членов клана – родственников и близких друзей. Недопущение на празднество блота едва не стоило жизни скальду Сигвату, отправленному Олавом Святым к Рёгнвальду, ярлу Западного Гёталанда, с дипломатической миссией. Холодным зимним вечером Сигват и его спутники искали пристанища в одной усадьбе; люди, находившиеся внутри, ответили, что это святой дом, и не пустили их на порог. Хозяйка другой усадьбы заявила, что не пустит на постой христиан, поскольку в доме приносят жертвы альвам (alfablot). Им отказали в четырех усадьбах, и даже самый гостеприимный человек в округе не позволил переночевать в своем доме. Сигвату и его спутникам пришлось провести ночь в лесу. «Все эти дети дьявола предавались деяниям тьмы, каждый в своем доме, и ни один не посмел показать честным людям, что они делали», – сетует скальд в «Висах о поездке на восток» (Austrfararvisur), памятуя о холодных ночах в лесах Гёталанда.
В «Саге об Этиле» говорится о том, что неполное гостеприимство, чем бы оно ни было оправдано, может привести к серьезному конфликту. Как-то в шторм Эгиль и его спутники вынуждены были причалить к острову Атлей. На том острове стоял большой двор, принадлежавший конунгу Эйрику Кровавая Секира. Путники пошли к управляющему и попросились на ночлег. Человек этот по имени Бард провел Эгиля и его товарищей в дом, стоящий в стороне, развел огонь, чтобы те обогрелись, и накормил, однако из питья предложил только кислое молоко, заявив, что браги в доме нет. Тем же вечером на остров прибыл конунг Эйрик, чтобы принести жертвы дисам. Бард приготовил пир для хозяина, и брага на том пиру лилась рекой. Позднее Эгиль и его товарищ по особому распоряжению конунга были приглашены к столу и получили отличную возможность избавиться от вкуса кислого молока во рту. Эгиль пил за двоих, но, сколько бы рогов он ни опустошил, обида не проходила. С его уст то и дело срывались злобные висы. Упреки гостя уязвили хозяйку. Сговорившись с Бардом, Гуннхильд велела поднести Эгилю рог с отравленной брагой. Тот разгадал ее замысел, вырезал на роге руны, окрасил их своей кровью, и рог разлетелся на куски. В сенях Эгиль пронзил Барда мечом. Свита конунга подняла большой шум, разыскивая чужака, который лишил Эйрика хорошего управляющего, но того и след простыл. Автор саги упомянул, что в доме проводился ритуал жертвоприношения и что рог ходил «вокруг огня»; он знал также, что хозяин дома благословил этот рог, прежде чем передать Эгилю. Что же касается причины негостеприимства хозяина по отношению к Эгилю, он пытался оправдать хозяина, переложив вину на скупого управляющего, однако, сам того не желая, признал, что чужие люди на жертвенный пир не допускались.
Праздник Йоля продолжался до тех пор, пока не заканчивался эль. И только тогда, когда священный напиток был выпит до дна и его последние капли были выплеснуты в огонь, люди могли отложить в сторону свою святость, открыть двери и начать новый год, который они приветствовали и к которому готовились во время праздника. Мы догадываемся, что к этому времени в доме не оставалось уже ничего, что можно было бы подать на стол, и эта догадка подтверждается традицией, которая подразумевает возврат к прежним временам Норвегии. Рассказывают, что Хакон Добрый, пытаясь обратить норвежцев в христианство, передвинул Йоль ближе к Рождеству, «чтобы каждый мог праздновать с одной мерой пива и сохранять святость, пока оно не заканчивалось». Кто бы это ни предложил, реформатор был мудрым человеком и умел строить государство. Опираясь на религиозные чувства, он смог добиться того, чтобы Йоль сохранили, а Христа чтили в полной мере, поскольку люди сразу поняли, что повседневные дела могут подождать и, пока в доме не закончилось пиво, праздник будет править бал.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
