Текст книги "Эпоха викингов. Мир богов и мир людей в мифах северных германцев"

В эпоху викингов люди с удовольствием слушали эти безыскусные легенды и сами мечтали заполучить волшебный меч и заговоренные стрелы, не отягощенные проклятием, благодаря которым можно было снискать славу и обессмертить свое имя в истории рода.

Глава 3
Имя и наследство

Когда новорожденного принимают в члены клана, он вступает в контакт с силой, которая живет в имуществе семьи. Когда отец дает младенцу имя, он тем самым определяет его судьбу, вдыхая в него душу. Он подтверждает это подарком, превращая его ожидания и желания в реальность. Подарок предназначался для «закрепления» имени, как это событие называли на Севере, и то, что происходит во время этой церемонии, означает, что та порция удачи и души, которая заключена в имени, фактически передается его носителю и закрепляется в нем с помощью контакта. Если оружие или украшение, с помощью которого ребенок посвящается в свое будущее, принадлежало недавно умершему родственнику, память о котором еще не растворилась в чести всего клана, то его место тут же занимает родственник, берет его долю и воспитывает ребенка. Тот получает весь его хейлир (удачу), что этот юноша, жадный до жизни, обещает новорожденному, поскольку тот должен будет заново прославить имя умершего. В «Саге о Вёльсунгах» Сигмунд вместе с именем дарует Хельги земли и удачу рода: «Сигмунд в то время вернулся с войны и подошел к сыну с пучком порея в руке, и тут дал он ему имя Хельги и при даче имени такие дары: угодья Хрингстадир и Сольфьёлль и меч, и пожелал ему хорошо расти и удаться в род Вёльсунгов»[91]91
  Пер. Б.И. Ярхо.


[Закрыть].

О другом знаменитом Хельги, Хельги Хьёрвардсоне, нам сообщают, что в детстве он не имел имени и все время молчал, словно душа еще не вошла в него, а вместе с ней удача. Однажды, когда юноша сидел на кургане, к нему явилась валькирия и упрекнула его:

 
Поздно ты, Хельги,
воин могучий,
казной завладеешь
и Рёдульсвеллиром, —
орел кричит рано, —
коль будешь молчать,
 пусть даже мужество,
князь, покажешь.
 

Новонареченный ответил:

 
Светлая дева,
что дашь в придачу,
коль имя Хельги
ты дать мне властна!
 

Валькирия поведала:

 
Мечи лежат
на Сигарсхольме,
четырьмя там меньше,
чем пять десятков;
есть там один
самый лучший,
золотом убран, —
гибель для копий.
С кольцом рукоять,
храбрость в клинке,
страх в острие
для тех, чьим он станет;
на лезвие змей
окровавленный лег,
другой обвивает
хвостом рукоять[92]92
  Песнь о Хельги, сыне Хьёрварда // Стурлусон С. Круг Земной. М.: Наука, 1980. Пер. М.И. Стеблин-Каменского.


[Закрыть].
 

Хельги, получив меч, стал человеком в полном смысле этого слова и отомстил за смерть отца своей матери.

Как только ребенок показывал, что готов принять больше души, ему снова вручали подарок. Появление первого зуба у младенца считалось у некоторых германских народов счастливым событием и отмечалось «подарком на зубок»: «…Некогда Альвхейм / был Фрейром получен / от богов на зубок», – говорится в эддической поэме «Речи Гримнира». Таким подарком для Олава Святого стал пояс, который помог Асте, его матери, благополучно разрешиться от бремени.

Вероятно, следующим шагом было дарование мальчику права сидеть среди мужчин, и, вне всякого сомнения, день, когда он окончательно расставался с детством, сопровождался увеличением хамингьи. Шаг за шагом он накапливал свою честь, пока не превращался в олицетворение клана.

Взрослого человека принимали в члены клана точно так же, как посвящали младенца. Теодорих оказал честь королю герулов, усыновив его; вне всякого сомнения, эта церемония, какой бы формальной она нам ни казалась, была для самого Теодориха чем-то большим, чем простое присвоение титула, и готская грамота, составленная по этому случаю, является тому свидетельством: «Всегда считалось большой честью быть усыновленным с помощью оружия… а мы этим подарком дарим тебе рождение в качестве сына, согласно обычаям людей и манере мужчин… мы посылаем тебе коней, мечи, щиты и другие принадлежности воина».

До нас дошли сведения о норвежском обряде, в ходе которого усыновленный становился полноправным родственником, и мы знаем также, что не было забыто и подтверждение имени. Когда глава клана произносил древнюю формулу: «Я ввожу этого человека во все мое наследство, во все вещи, которые я ему отдаю, во владения и земли, подарки и ответные дары, в сиденья и места для сидения, и в те права, которые обеспечивают книги законов и которые тот, кто усыновлен, получит, согласно закону», он даровал силу своим словам, добавляя: «И, в подтверждение этого усыновления, я передаю ему в руки кубок».

Даритель, носивший прославленную фамилию, пользуясь своим избытком удачи, вкладывал в получателя нечто новое и тоже подтверждал свое действие подарком. «Ты – поэт, которому трудно угодить, – Трудный Скальд, но теперь мой человек», – сказал Олав Трюггвасон Халльфреду Оттарсону, восхищенный его упрямством, и Халльфред тут же воскликнул: «Что ты мне дашь вместе с именем, коли нарек меня Трудным Скальдом?» Конунг одарил его мечом, а ножны скальд заработал, сочинив вису, в каждой строке которой было слово «меч»[93]93
Меченосец смелыйМеч, как дар, мне мечет,Но зачем мечистоДокучать мечами?Мню, что мечемножитьМеч мне надо на три,Ныне ж обезноженНож меча без ножен.(Отдельные висы // Поэзия скальдов. Л., 1979. Пер. С.В. Петрова).

[Закрыть]. Этот эпизод демонстрирует внутреннюю связь между присвоением прозвища и принятием человека в свою собственную удачу: и король, и скальд хорошо понимали смысл фраз, которыми они обменялись, – Халльфред вошел в число приближенных конунга и до конца жизни сохранял ему верность («Сага об Олаве Трюггвасоне»).

Лангобарды считали себя народом, нареченным самим Воданом (Одином). Легенда эта основана на обязательствах того, кто дарует имя, по отношению к тому, кто его получает. Перед решающей битвой с вандалами мать вождей этого племени обратилась за помощью к Фрейе. Та велела воинам племени выйти на поле боя вместе с их женщинами, а чтобы тех приняли за мужчин, научила их завязать распущенные волосы под подбородком, вроде бороды. Увидев войско, Водан воскликнул: «Кто эти длиннобородые?!»; и, как только воины услышали голос сверху, они вскричали: «Тот, кто даровал нам имя, должен даровать и победу!»

Любое пожелание и благословение в определенной степени сродни присвоению имени, поскольку их власть заключается в психической передаче заключенного в словах смысла. Даритель должен был тем или иным способом сделать свои слова чем-то целым, и существовала тенденция относиться к его доброй воле с подозрением, если он не предоставлял какого-нибудь ощутимого залога этой воли. Если человек желал другому, чтобы тот радовался полученной вещи или оказанной услуге, от него могли потребовать, в случае нужды, снять с себя одежду или, как сделал Харальд Тилли, освободить место перед ним, если он не хотел, чтобы его считали человеком, пускающим слова на ветер. Когда епископ Магнус собирался отплыть в Ирландию, он пришел проститься с королем Харальдом, и, когда он произносил прощальные слова, король размышлял, что бы ему подарить. С сокровищами у него было туго, а потому он опорожнил свой кубок и вручил его епископу. Епископ обратился к королеве, которая сказала: «Удачи и доброго пути тебе, господин епископ». – «Удачи и доброго пути! – воскликнул король. – Вы когда-нибудь слышали, чтобы благородная женщина говорила такие слова епископу и не прибавила к этому никакого подарка?» – «А что я могу подарить?» – спросила королева. У короля был уже готов ответ: «Подушку, на которой ты сидишь, – и добавил: – Я приложу к ней свою удачу».

Особое положение среди сокровищ клана занимали те вещи, которые больше, чем другие, говорили о его положении в обществе; они обладали удачей в ее чистейшей и сильнейшей форме. Как правило, это были предметы, свидетельствовавшие о богатстве клана: самое лучшее оружие, мечи, приносящие победу, кольца из золота и серебра, которые носили воины на запястьях и предплечьях в качестве свидетельства своего положения. На Севере мы часто слышим о кольцах, как правило, речь идет о шейных гривнах и браслетах из драгоценных металлов. Одно такое кольцо, согласно легенде, принадлежало клану Скильдингов; сначала им владел Хельги, затем передал его своему брату Хроару в обмен на его часть королевства, а потом, в результате зависти сына его сестры Хрока, оно оказалось на дне моря. Его достал Агнар, сын Хроара, этот подвиг прославил его, и слава его превзошла славу отца («Сага о Хрольве Жердинке и его витязях. Прядь о Хельги»).

Золотая гривна клана Инглингов имела свои аналоги во всем германском мире. Среди королевских подарков, которые Беовульф привез домой из дворца датчан, было драгоценное ожерелье, которое он подарил своему другу Хигелаку; тот надел его, отправляясь на ту несчастную битву, в которой франки забрали его жизнь и сокровища. А чем для вождей было золото, тем для крестьян были одежды из дорогих «многоцветных» тканей; на того, кто носил дорогой плащ, они смотрели как на носителя чести клана. Меч в руке, гривна на шее или кольцо на запястье, плащ на плечах – все это были свидетельства большой удачи.

Эти знаки отличия подобали главе клана, ибо свидетельствовали о том, что на нем лежит основная ответственность за честь своего клана. Согласно древнему, глубоко укоренившемуся чувству того, что полагается, оружие погибшего человека должно было переходить к самому выдающемуся члену клана или тому, кто брал на себя ответственность за осуществление надлежащей мести. Об этом говорил Хьяльти после смерти Ньяля и его сыновей, взяв в руки секиру Скарпхедина: «Это – редкое оружие, немногие смогут владеть им». – «Я знаю того, кто сможет», – сказал Кари. – «И кто же это?» – «Торгейр Краггейр, ибо его я считаю теперь самым большим человеком нашего клана». Ощущение своей правоты дало матери Гуннара, Раннвейг, право распорядиться любимым оружием ее сына; она заявила, что дотронуться до него может лишь тот, кто собирается достойно отомстить за его гибель («Сага о Ньяле»).

Это чувство породило закон о наследовании, определение которого находим в германском своде законов. «Тому, кто берет землю как свое наследство, достаются и военные облачения, то есть кольчуги, ибо на нем лежит обязанность мстить за ближайшего родственника и уплата виры». Если же человек передавал доставшееся ему сокровище другому, то это считалось чем-то вроде отречения, и тогда главенствующее положение переходило от отца к сыну или другому родственнику. Глум и Олав Павлин с детства имели свою долю в наследстве, но после того, как они его приняли, они попали в фокус удачи и ответственности и стали еще более значимыми людьми.

Поворотным пунктом в жизни юного Беовульфа стал момент, когда он доказал, что достоин своего клана, и Хигелак вложил ему в руки старинный фамильный меч – «наследие Хределя златоблещущее», и вместе с ним «отрезал ему / семь тысяч земли / вместе с домом, / с чертогом престольным, / сообща они правили, / сонаследники, / и дружиной и землями, / но державой владел / только конунг, / законный владыка».

Удача правителя заключается в богатстве, и Инглинги, как гласит легенда, не расставались с гривной Висбура, символизировавшей их власть, даже после того, как один из них расстался с жизнью через эту гривну. Хёскульд передал свой плащ Олаву Павлину, своему побочному сыну, определив тем самым его главенствующее положение в семье. Меч Ватнсдаля, Эттартанги, при дележе наследства достался второму сыну Ёкулю, но его брат Торстейн, действовавший как глава клана и поддерживавший его верховенство, надевал этот меч на заседания суда. Гунтрамн, король франков, вложив свое копье в руки Хильдеберту, сыну брата, сказал: «Это знак того, что я передаю тебе свое королевство; иди же и возьми все мои города под свою власть».

В те далекие века акт передачи власти и удачи вместе с копьем или мечом не вызывал вопросов и не требовал других подтверждений. С течением времени богатство отделилось от удачи, которая изначально давала ему силу, и приобрело самодостаточную власть, и меч был заменен скипетром – абстрактным символом королевской власти, не нуждающимся в юридических объяснениях того, что означает эта регалия. Копье в руке Хильдеберта было одновременно и доказательством власти, и самой властью, при демонстрации которого подданные почтительно склоняли голову, ибо сам предмет этот озарял его владельца сиянием власти.

Таким образом, удача клана жила в сокровищах, и с их помощью она передавалась из поколения в поколение. Они составляли тот хребет, который помогает семье выстоять и сохраниться, несмотря на все перемены. В наследстве сосредотачивается вся суть клана; поэтому оно представляет собой пример того, какую силу имеет дружба, а также сложный характер хамингьи каждого человека. Оно демонстрирует, что клан собирает честь и удачу из многих источников и, благодаря этому, растет и развивается. Когда в руках семьи сосредотачивалось большое богатство, оно помогало организовать не только новые завоевательные походы, но и направлять судьбу клана, поскольку было наполнено постоянно присутствующей хамингьей того круга людей, которые входили в состав клана. При такой идее владения различия между новым и старым стираются. Поэзия по праву прославляет всякое оружие как старое, поскольку новый меч воспринимал старую славу и свойства мечей предков. Отсюда и проистекала древняя сила, которая заключалась в вещах, оружии и одеждах, которыми пользовались, вооружались и носили члены семьи. Таким же образом последняя вещь, принятая в семью, становилась реликвией, доставшейся ей от предков, в тот самый момент, когда случилось это принятие. В полном соответствии с этой истиной мать Греттира, держа в руках меч, припомнила всех мужчин из клана Ватнсдаля, хотя и она, и все другие знали, что Эттар-танги пришел в семью благодаря Ингимунду.

Поэтому вопрос о наследстве и порядке наследования был в германском обществе самым важным, хотя и в другом смысле, чем мы могли подумать. В этом вопросе законы нам не помогут, поскольку их параграфы появились уже в христианские времена, когда о духовном благополучии людей и их жизни после смерти стала заботиться церковь. Беспокойство, которое раньше пронизывало все материальные интересы – каким образом хамингью, вдохновлявшую умершего и жившую в принадлежавших ему вещах, можно будет спасти без потерь или убытков для его преемников, теперь лишь изредка находило свое проявление в отдельных статьях – например, в тех, где его оружие передавалось в руки главного мстителя. Сложная система средневековых законов, регулировавших порядок наследования, не дает нам практически никаких ключей к пониманию древних обычаев; те сведения, которые можно в них найти, носят негативный характер, поскольку слабые места системы, по-видимому, говорят о том, что они сохранились со времен Античности, которые медленно и с большим трудом были побеждены римскими принципами. Примером того, как древние предрассудки мешали адаптации принципа прямого наследования, служит то, что средневековые законоведы с большим трудом согласились признать внука по линии сына законным наследником своего деда.

Если мы хотим тщательнее изучить этот вопрос, то должны забыть о том, что центром в вопросе о наследовании является человек, и посмотреть, как происходил сам процесс наследования. Единственно возможным способом была передача наследства из рук в руки, и интересы внуков лучше всего защищались тогда, когда деды усыновляли оставшихся без отцов детей, как, по-видимому, было в Исландии.

В наши дни цель наследования – в первую и главную очередь не допустить того, чтобы имущество осталось без владельца; главные усилия сосредотачиваются на том, чтобы дать ясное законное определение, кому должны принадлежать оставшиеся от умершего деньги и прочие ценности. В древнем обществе наследование было вопросом не о поисках того места, куда можно было бы пристроить богатство, а о том, чтобы продлить его жизнь, и шаги, кажущиеся нам столь естественными, – передать его следующему по порядку родственнику, не могли стать решением этой проблемы. Цепь жизни не должна прерываться, и естественным, практически необходимым допущением было то, что каждый человек имеет преемника, сына, в руки которого переходили все ценности отца, поскольку он продолжал его жизнь.

Пока хамингья клана сохраняет свою полноту и цельности, проблемы наследования не существует; она возникает только тогда, когда течение жизни и удачи нарушается, и возникает проблема – где найти человека, который заполнил бы пробел в семье, а вовсе не в охоте за наследником. Когда надежда на появление кровного наследника исчезала, рождался человек, чтобы обеспечить преемника; тогда вдова, мать или сестра умершего должна была, чтобы спасти свой клан, родить сына, который мог бы носить плащ и меч отца. В эддической поэме «Речи Регина» Хрейдмар слезно умоляет свою дочь Люнгхейд, чтобы та родила сына, который отомстил бы за деда, поскольку его собственные сыновья порвали все родственные отношения с ним, восстав против него; в смертельном страхе Хрейдмар говорит дочери: «Дочь хоть роди, / если сына не будет / у князя и девы / с душою волчьей; / дай дочери мужа / в насущной нужде, / тогда их сын / за тебя отмстит!»[94]94
  Речи Регина. Старшая Эдда // Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах. М.: Художественная литература, 1975. Пер. А.И. Корсуна.


[Закрыть]

В Салическом законе есть статья, которая появилась вне всякой связи с требованиями Средних веков и которая возвращала к обычаям, которые были естественными для людей, пока они следовали обычаям своих предков. В этом параграфе указывалось, что мать умершего мужчины, не имевшего сыновей, является его ближайшей родственницей, а после нее идут брат и сестра; если их тоже не было, то – мать сестры, и только если не было и ее, то наследство переходило в руки ближайшего родственника. А потом закон со значением добавлял, что это правило было справедливо лишь для личных вещей, товаров и движимого имущества; земля никогда не могла наследоваться через женщин. Северяне считали, что женщина способна возродить к жизни умершего мужа, родив сына в новом браке. Согласно салической идее, таким образом мать должна обеспечить сыну новое рождение, и мы имеем все основания полагать, что долг матери оставался долгом, невзирая на то, жив ли был отец или уже умер, продолжала ли вдова жить в его доме, возвращалась ли в свою семью или вступала в новый брак.

После матери следовала сестра умершего мужчины; она должна была сначала позаботиться об его интересах, а потом уже рожать ребенка для себя и своего мужа. От нее эта обязанность переходила к тому, кто был ближе всех к его матери, и только после того, как надежды женщины из круга ближайших родственников родить ребенка полностью угасали, семья могла забрать себе все движимое имущество покойного.

Наследство женщины означало, что она получала имущество умершего мужа для того, чтобы сохранить его для будущего сына, и, когда он достигал совершеннолетия, должна была отдать его ему. Так, знаменитый меч клана Ватнсдаля Эттартанги достался Греттиру благодаря его матери Асдис, дочери сына старого Ёкуля. Когда Греттир отправился путешествовать, надеясь пробить себе дорогу в жизни, мать отправилась проводить его. Прежде чем расстаться, она вытащила из-под плаща драгоценный меч и сказала: «Этот меч принадлежал Ёкулю, отцу моего отца из древнего рода Озерной долины; в их руках он приносил победу; я дарю тебе этот меч и прошу пользоваться им с умом». Последние слова содержат в себе увещевание и благословение или, скорее, утверждение о том, что сын получает меч по праву, и она желает ему получать удовольствие от власти, заключенной в этом оружии: сила этого меча твоя, пользуйся ею! Но нам известно, что Асдис имел брата, и причина, по которой наследство ушло в боковую линию, осталась невыясненной («Сага о Греттире»).

В качестве иллюстрации внутреннего значения мы можем процитировать отрывок из саги о Глуме. Когда Глум посетил в Норвегии отца своей матери Вигфуса, уже старый человек пригласил внука поселиться в доме матери и наследовать пост вождя после смерти своего родственника, но Глум по каким-то причинам хотел посетить Исландию и перед тем, как переселиться, позаботиться о наследстве своего отца. Когда они расставались, Вигфус сказал: «Я думаю, тебе суждено завести там семью, и я дам тебе кое-что из моих богатств: плащ, копье и меч, которым доверяли наши родичи». На самом деле это означало, что норвежский вождь ожидал, что его будущее обеспечат отпрыски сына его дочери, и хамингья или дух Вигфуса явилась Глуму во сне. Когда он увидел, что по фьорду в сторону хутора на Междуречье идет женщина исполинского роста, он сразу же понял, что этот сон предвещает смерть деда («Сага о Глуме Убийце»).

Другая семейная легенда рассказывает нам, как Олав Святой получил меч Бесинг, старинное фамильное оружие. Когда Олаву было всего восемь лет, он превосходил по уму и умениям всех мальчиков своего возраста. Однажды его мать Аста открыла сундук, и он заметил в нем какой-то сверкающий предмет. «Чье это?» – спросил он. «Твое, сын мой; этот меч носит имя Бесинг, он принадлежал Олаву Гейрстад-Альву». – «Я возьму его и буду носить с собой». И Аста отдала ему меч.

Вопрос, который мы должны теперь рассмотреть, касается того, как древние тевтоны распоряжались своим наследством и какое значение имело для них наследство. По всем ветвям клана потомству переходила одинаковая удача, и было бы ошибкой считать исключение женщин из процесса наследования в более поздние времена свидетельством того, что все богатства семьи доставались сыновьям, а их сестры должны были довольствоваться удачей чужих людей. Через подарки, с помощью которых невеста становилась частью клана ее жениха, и, вероятно, благодаря последующему обмену ценными подарками сыновья дочерей привязывались к отцу своей матери и к ее братьям самыми крепкими узами. Но главные сокровища, в которых хранилась хамингья семьи в самом чистом и сильном виде, передавались от отца к сыну, как нить жизни, соединявшая одно поколение с другим. Как все эти дела улаживали братья, нам неизвестно. Мы знаем только из намеков в законах и истории, что знаки власти, оружие и украшения, содержавшие удачу вождя, переходили к тому сыну, который показал себя человеком, способным стать представителем хамингьи всей семьи. Обычно им был старший сын, но мы поддадимся влиянию сложившихся у нас предрассудков, если проложим твердую и прямую линию закона там, где всеми процедурами управляли твердые, но пластичные законы жизни. Тацит сообщает, что германцы обожали верховую езду: «В этом – забавы детей, состязания юношей; не оставляют коня и их старики», и передавали своих коней по наследству: «Вместе с рабами, домом и наследственными правами передаются и кони, и получает их не старший из сыновей, как все остальное, а тот из них, кто выказал себя в битвах наиболее отважным и ловким»*. Если же случалось так, что клан вымирал, то его последний представитель уносил с собой в могилу и его бесплодную удачу, чтобы никто не мог ею воспользоваться.