Автор книги: Вильгельм Грёнбек
Жанр: Культурология, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 38 (всего у книги 44 страниц)
Глава 15
Боги
Вряд ли можно что-нибудь добавить к природе богов. В их природе, сочетающей нейтральное состояние могущества с личностью, нет никакого особенного божественного дара, поскольку это сущность жизни во всех ее проявлениях. Они обитают в священном месте и обладают священными богатствами, но могут в любой момент явить свой лик почитателям во снах или наяву. Как мощь или удача, боги в старом норвежском языке именовались гад и regin: где гад означало мудрость и волю; regin же выражало удачу и силу. В своем персональном аспекте боги именуются асами, в южных диалектах – ансами; объяснение этим названиям дал Иордан, который утверждал, что среди готов были вожди, благодаря удаче которых завоеванные народы получили название ансов.
По своему облику боги в одних кланах относились к представителям мужского пола, в других семьях и местностях – женского. Их проявления в качестве женщин, естественно, основаны на том, что женщина, как правило, представляла собой более высокую форму святости, чем мужчина. Вопрос о том, принимали ли боги образ животных, едва ли уместен. Божественная сила хамингьи ходила по полям в стадах, и особенно в особях, которые считались священными и назывались вожаками своих стад или средством благословения; и в зале блота жертву наполняла божественная сила. Животное могло быть божеством, но боги животными не были; нет также никаких указаний, что боги принимали облик животного, когда они появлялись перед друзьями.
Между человеком и богом не существует разницы по типу, но существует большая разница в степени. Боги являются целой хамингьей, тогда как человек – лишь ее часть. Граница между богами и людьми незыблема, но может изменять свое место; она смещается вниз, когда люди занимаются своими повседневными делами. Но они могут возвыситься, когда облекаются в одежды святости или покидают тело ради битвы или рыбалки. Граница между ними стирается только во время блота; но во время праздника нет и людей, потому что все наполняется хамингьей. Божественность людей, когда они пребывают в состоянии святости, выявляется с помощью поэтических метафор; когда воина называют «богом меча» или «богом битвы», то это выражение – не более чем поэтическое описание. Та же реальность проявляется и тогда, когда женщину называют «богиней безделушек», или – более возвышенно – «богиней эля», имея в виду ее особую роль при приготовлении напитка.
Единственный способ объяснить природу бога – это сказать, что божественный элемент может проявить себя в разумных воплощениях, более сильных и слабых, всеобъемлющих и более ограниченных. Человек может стать богом, а бог человеком.
Непрерывная линия восходящей божественности проходит от смертных людей через женщину, вождя или жреца к высшим силам, исходящим из святилища. Промежуточное звено между людьми и богами создает охраняющий дух, фюльгью, которая, как ничто иное, демонстрирует пластичность и многоликость хамингьи. Когда об этом духе говорят, что он принадлежит какому-то конкретному человеку, это означает, как и гений у римлян, собственную душу человека и кое-что еще. В соответствии со специфическим римским опытом и строго патриархальной структурой римской семьи, гений – это душа или хамингья рода отца, который является представителем клана и в течение своей жизни представляет его хамингью в своем лице. Благодаря своему гению он превращается во вневременную личность последующих поколений; в ней он поклоняется богам и принимает важные для семьи решения. Глава семьи возвеличивает свой собственный дух, потому что в нем живет вся семья, а его домочадцы поклоняются его гению, потому что он является звеном, соединяющим его с хамингьей дома. Итак, фюльгья есть душа человека, который находится в тесном соприкосновении с удачей рода, хотя и со значительными вариациями, характерными для тевтонской системы, которая была более патриархальной, чем римская семья. Свободный германец сам по себе олицетворяет свой клан и не зависит от отца в своем самоутверждении, но в то же самое время хамингья сильнее у главы клана или вождя, поэтому его фюльгья является более полным воплощением удачи и силы клана. В истории, посвященной фюльгье Вигфуса, которая перешла к Глуму, сыну его дочери, при передаче имущества по наследству, этот дух приближается по своему достоинству к римскому гению, разделяя, однако, авторитет и ответственность вместе с более высокой силой, живущей в главе семьи.
Халльфред Трудный Скальд встретил свою смерть в море, по пути из Норвегии в родную Исландию. Когда поэт понял, что конец его близок, он и его спутники увидели идущую за кораблем женщину. Она была высока ростом, облачена в кольчугу и шла по воде, словно по земле. Халльфред понял, что это – его фюльгья. Он сказал ей: «Я отрекаюсь от всякой связи с тобой». Она повернулась к его брату и спросила: «Примешь ли ты меня, Торвальд?» Но тот ответил: «Нет». Тогда молодой Халльфред произнес: «Я приму тебя». Великанша исчезла. Халльфред сказал: «Я вручаю тебе меч Королевский Наут (Дар), сын мой, но остальные мои богатства ты должен положить вместе со мной в гроб, если я умру на борту корабля». В душе Халльфреда шла жестокая и бесконечная борьба между его любовью к христианскому королю Олаву с его белым Христом и неизбывным тяготением к древним силам. Его последние слова отречения были, несомненно, продиктованы опасением, что фюльгья утащит его за собой в жуткие для крещеного человека места. Тем не менее старые чувства и идеи проявили себя в его предсмертном распоряжении; его бесценное оружие, вместе с фюльгьей, должно было перейти к человеку, который обладал волей и могуществом, способным сохранить честь и удачу клана.
Когда о божественном покровителе говорят как о фюльгье или во множественном числе – фюльгьях членов клана, эти силы, сопровождающие родичей, друзей или единомышленников, очень близко подходят тому, чтобы стать силами идентичными богам. Фактически они являются божественными силами в их повседневном аспекте, охраняющими и направляющими членов клана вне святого времени блота. Они вселяют в них благоразумные мысли и предупреждают об опасности, насылая вещие сны. Фюльгья может принимать облик священного животного – быка или барана, а в других случаях – образ волка и медведя, в те времена, когда хамингья всего клана испытывает в своей крови напряжение дикой природы. Что касается многочисленных охраняющих духов, являющихся в сновидениях, о которых мы постоянно читаем в исландских сагах, то мы должны признать, что многие из них были порождением более позднего времени или символизма. Когда дух (хуг) воина уподобляют рыскающему волку, а хитрого человека – лису, то сны, в которых появляются волки, означают близкую войну, а сны с лисами считаются предупреждением о нечестной игре. Тем не менее символизм – наглядное выражение природы хамингьи, а воображение вдохновляется той фундаментальной идеей, что между воином и зверем войны существует сходство ума и что клан и его скот – идентичны.
Хамингья, проявляющаяся в своих человеческих представителях, сконцентрирована в предке, который присутствовал при блоте, совершая подвиги прошлого через своих потомков. Он бог и не бог, согласно нашей терминологии. Подобно тому как кольцо и другие сокровища, которые одновременно являются вещами земной жизни, проникающими в невидимое, и невидимым, которое вклинивается в повседневное, предка можно считать тем божественным началом, что проникает в человека, или человеком, проникающим в божественное. Предок носит имя, соответствующее клану. Он Ингви – среди Инглингов, Скьёльд – среди Скьёльдунгов. Гёт в англосаксонских родословных и Гаут, который был прикреплен к Одину как эпитет, является гётом или человеком гаутов. Он – идеальный обладатель фамильных ценностей, а также истории и судьбы, в которых они себя проявили. Знатный норвежский род правителей, которые позже прославились как ярлы Хлади, берет свое начало от людей, живших в Хельгеланде, к северу от Трандхейма. Их предком был Хельги, человек из Хельгеланд, и нам сообщают, что копье, которое ранее принадлежало Хельги, было помещено в блот-хаузе ярла Хакона. Так о нем говорится в одной из глав «Языка поэзии»: «Рассказывают, что конунг по имени Хёльги – в честь его назван Хельгеланд – был отцом Торгерд Невесты Хёльги. Им обоим поклонялись, и курган Хёльги был насыпан слоями: слой из золота и серебра – это были жертвенные деньги, – а слой из земли и камней».
Предок в истории приобрел черты главы клана, то есть был дедом или, возможно, прадедом, в зависимости от обстоятельств, и может появиться под именем, прославленным в этой семье. Мы встречаем его в Кетиле Лососе, который был членом семьи с Хравнисты, и в Олаве Гейрстад-Альве из «Инглингатала». Мы видим его в Хальвдане Черном, отце Харальда Прекрасноволосого, который является исторической фигурой, в старом смысле этого слова, то есть таким человеком, индивидуальный опыт которого был поглощен историей семьи.
В примитивной религии вопрос монотеизма или политеизма не возникает, потому что дилемма, которая вращается вокруг контраста между эллинизмом и христианством, не имеет опоры в фактах. Божественная сила может проявить себя как единственная или как множественная – в зависимости от обстоятельств. Хамингья или божественная сила, конечно же, несет личность во всех ее проявлениях. Поэтому мы можем предположить, что разные места в доме имеют своих собственных богов-покровителей. В качестве примера можно процитировать догматическое предположение, сделанное Снорри в «Видении Гюльви» о богине Сюн, имя которой можно толковать как Отказ, Отпор: «Сюн… сторожит двери в палате и закрывает их перед теми, кому входить не дозволено. И к ней прибегают на тинге для защиты от тех речей, которые хотят опровергнуть». Клятвами, которыми обменивались мужчина и женщина при заключении брачного союза, ведала богиня Вар (Обет, Слово). Строки из эддической поэмы «Песнь о Трюме» весьма точно воспроизводят фразу, встречавшуюся в брачных договорах: «На колени невесте / Мьёлльнир кладите! / Пусть Вар десница / союз осенит!»
Божественная сила человеческих действий проявляет себя там, где люди имеют дело друг с другом. Богине Сюн, имя которой также толкуют как Опровержение, также была доверена задача защищать подсудимых от несправедливых обвинений: «…к ней прибегают на тинге для защиты от тех речей, которые хотят опровергнуть. Потому и вошло в поговорку говорить, если кто отпирается: «У него на все отказ». Сюн, конечно же, была не единственным божеством в месте собрания свободных граждан. Форсети («Председатель»), бог правосудия и справедливости, сын Бальдра и Нанны, был перенесен исследователем мифов в небесный чертог Глитнир, но его прототипы, несомненно, работали на земле и изо всех сил пытались умиротворить противостоящие стороны, чтобы «все расстались мирно», цитируя мифологический словник Снорри.
Вечность богов не зависит от того, что они проживают жизнь стойких личностей от одного конца года до другого. В перерывах между своими проявлениями они отдыхают в камне или горе, и каждый раз, когда они появляются, о них можно сказать, что они родились заново. Этот способ существования, общий для всех существ, особенно характерен для великих богов общины. История показывает, что боги королевства или графства были обычно богами правящей семьи, и среди общей массы людей они появлялись только тогда, когда все население собиралось на праздник блота или на войну. Но мы не можем сказать, что тевтонские государства всегда зависели от королевской семьи; святость общего собрания или суда, естественно, имела свою силу, представлявшую собой фрит, который временно объединял все кланы единством закона и юридических процедур. Древняя культура, во всех своих проявлениях, коренилась в духовности: ни одно доказательство не считалось убедительным, если оно не представляло внутреннюю реальность в людях, заключивших сделку; никакой союз не обретал силы, если он не был основан на слиянии хамингий. Закон и община, этот религиозный центр существовал только в те периоды, когда люди собирались обсудить свои дела или когда собирали войско для объединенных действий. В другое время это мог сделать любой, кто отказывался мстить за публичное оскорбление и вместо этого отдавал дело в суд или, изложив жалобу на своего оппонента в официальной форме, вызывал его на суд общины. В перерывах между заседаниями кланы создавали свободные союзы без какой-либо другой взаимозависимости, вроде той, которая возникала с помощью союза или брака. В дела об убийствах и примирениях судебная система не вмешивалась; не нарушали кланы и закон – писаный или неписаный. Государство в это время спало, но если человек посылал ратную стрелу, собирая всю общину на тинг, то в этом проявлялась реальность. Когда провозглашался мир, люди объединялись в братство, и у них возникала общая хамингья, не менее реальная, чем душа, которая сплавляла всех членов клана в единое тело. Тинг, законодательное собрание и армия не являлись институциями, обладающими признаками
формальных учреждений; эти организации превращались в живую душу, имея все необходимые члены, чтобы тело могло функционировать нормально, и в его праведности обязательно были скрыты сильные боги. В то же время, когда законодательное собрание временно бездействовало, эти боги растворялись и исчезали – в нашем словаре нет слов, чтобы выразить это состояние полусуществования – но они возвращались к жизни в тот самый момент, когда собирался суд, и душа общины возрождалась. Рождение богов проявляло себя в священных веревках, или путах (ve-bands), которыми обвязывали ограду тинга, чтобы обозначить его как священное место, подходящее для законотворчества и судебных разбирательств. Отсюда, вероятно, и появилось название «бонд» (bond) – этим словом иногда обозначали богов в скандинавской литературе.
В целом боги не имели имен или, вернее, не нуждались в именах; они были просто богами клана, небесными покровителями; духи – хранительницы дома и семьи именовались дисами (disir). Но они могли в любой момент быть отмечены какими-нибудь воспоминанием о прошлом или какой-то особенностью в чести и удаче клана. Саксы, например, почитали своим божественным прародителем Сакснота, чье имя означает «Вооруженный коротким мечом (саксом)», известного в Скандинавии под именем Тюра, одного из сыновей Одина.
Семьи, прославившиеся в истории, делали знаменитыми и своих богов; в неспокойные времена набегов и завоеваний боги предводителя викингов затмевали домашних божеств. Один нес перед собой мир, потому что вел чтивших его воинов за моря и пересаживал князьков с почетных сидений своих предков на королевский трон, ставил во главе народов.
В эпоху викингов и конунгов-завоевателей почитание Одина и богов Асгарда, отраженное в сагах и поэтических творениях, стало повсеместным, так что домашние и местночтимые божества были отодвинуты на второй план или забыты. В некоторых случаях местных божков оставляли жить, потому что они могли послужить пестрым украшением пантеона новых могущественных богов. Их превратили в полутроллей или великанов, а иногда даже – в нечто похожее на демонов, подразумевая, конечно, что их почитателями были лишь дикие непросвещенные племена. Наглядным примером служит богиня Скади, которую превратили в дочь великана:
Место и положение Скади среди вождей Северной Норвегии определялось тем, что ее называли опытной охотницей, «дисой-лыжницей», а также тем фактом, что она была представлена в поколенных росписях таких могущественных кланов, как ярлы Хлади. Ярл Хакон Могучий возводил свой род к Сэмингу, сыну Скади и Одина:
Еще одна богиня – Торгерд Хельгабруд (Невеста Хельги) – упорно удерживала позиции в памяти людей, хотя она никогда не входила в пантеон всей страны. Причина ее долгого, хотя и обособленного почитания очевидна: она была покровительницей хладирских ярлов и вошла в историю благодаря своему знаменитому подопечному, Хакону Могучему, который соперничал с конунгами из рода Хорфагеров и долгое время правил Норвегией. Нам мало что известно о Торгерд помимо того, что ее считали невестой или женой Хельги и особо почитали в Хельгеланде. Христианские авторы саг знали, что копье, которое принадлежало Хельги, покоилось в святилище Торгерд, находившемся во владении ярла Хакона. Богиня переселилась в Исландию с той ветвью семьи, которая решила покинуть Норвегию, поскольку из «Саги о Хёрде и островитянах» известно, что Гримкель, происходивший из знаменитого клана ярлов Хлади, был годи капища Торгерд на Эльвус-озере.
Горстка названий, которые можно выудить из северных источников, имеет указания, иногда скрытые в топонимике, но гораздо чаще – в памятниках и классических текстах, которые рассказывают нам о племенах, граничащих с Римской империей. Но при отсутствии всей исторической и мифологической информации эти имена для нас пустой звук. Они могут вызвать интерес лишь потому, что придавали слабый оттенок общему колориту картины, которую мы опосредованно получили из популярной литературы о кланах и племенах, поклонявшихся, каждый в своей собственной вотчине и святилище, силам своих предков. Таким образом, они служат тому, чтобы раз и навсегда уничтожить химеру общего тевтонского пантеона или установить мифологические рамки, общие для всей германской территории.
Особый класс в мире богов составляют божественные создания, которые являются лишь воплощением какой-то фазы ритуала. Во время ритуала блота все было пронизано божественным, и все действия или состояния могли кристаллизоваться в персональное проявление божественной силы, или, другими словами, каждая действующая сторона была воплощением божественного акта, осуществляемого благодаря его вмешательству. Боги Хёнир и Лодур, которых мы встречали в мифах о сотворении мира, всего лишь бледные тени, потому что вне ритуала жертвоприношения они не существовали. Наиболее интересным ритуальным персонажем, поскольку он сравнительно хорошо известен, является Хеймдалль. Его сущность отражают характерные для него метафоры – кеннинги: «Светлейший из асов», «Страж богов», «Ведающий судьбы». Так говорится о нем в «Видении Гюльви»: «Есть ас по имени Хеймдалль, его называют белым асом. Он велик и священен. Он сын девяти дев, и все они сестры. Еще зовут его Круторогий и Златозубый. Его зубы были из золота. Конь его зовется Золотая Челка. Он живет в месте под названием Химинбьёрг, у самого моста Биврёст. Он страж богов и обитает у края небес, чтобы охранять мост от горных великанов. Ему нужно меньше сна, чем птице. Как ночью, так и днем видит он на сотни поприщ. И слышит он, как растет трава на земле, и шерсть на овце, и все, что можно услышать. Есть у него рог, что зовется Гьяллархорн, и когда трубит он, слышно по всем мирам» («Видение Гюльви»).
Хеймдалль – дитя девяти матерей, чьи имена сохранились в мифологических списках:
В давние годы
родился однажды
могучий герой
из рода богов;
дочери ётунов —
девять их было —
родили его
у края земли.
…
Родила его Гьяльп,
родила его Грейн,
родила его Эйстла,
родила его Эйргьява,
родила его Ангейя,
Атла и Ульврун,
Имд и Ярнсакса
героя родили.
Среди них мы находим имена великанш Гьяльп и Грейн, убитых Тором в козьем загоне Гейррёда, что подтверждает жертвенную природу Хеймдалля, не случайно его называют рогатым и отождествляют с главным жертвенным животным, бараном. Согласно мифу о рождении Хеймдалля, этот бог явился на свет благодаря жертвоприношению: «Взял силу земли он, / студеного моря / и силу кабаньей / жертвенной крови»[133]133
Песнь о Хюндле. Пер. А.И. Корсуна.
[Закрыть].
Хеймдалль – воплощение блота, он сам по себе блот. Он – мир и согласие, которое воцаряется в доме в дни празднества, он – сила, которая вселяется в людей, заставляя их быть снисходительными друг к другу и тщательно соблюдать правила, необходимые для успешного жертвоприношения. Он – дух, охраняющий людей от ошибок и вторжения сил, враждебных ритуалу блота; он отец людей и «страж богов», наблюдающий за космогенным очагом в ожидании конца мира и гибели богов. Известно, что череп жертвенного животного помещался рядом с очагом или над ним; что он играл символическую роль в жертвенной драме, и, когда мы слышим, что на поэтическом языке «мечом Хеймдалля» называли голову, это, вероятно, означало, что он был представлен черепом вместе с рогами и что этот череп был церемониальным орудием, обращенным против сил зла. Но символическое олицетворение, конечно, не исключает возможности, что один из служителей бога играл в культовых обрядах роль главного жреца, который совершал заклание жертвы и бился с великанами в загоне для скота, а в зале воплощал образ Тора, кланового божества, которое заключалось в ритуальном молоте.
К клану ритуальных божеств относилась и дочь Тора, Трудр («Сила») и его сыновья, Моди («Смелый») и Магни («Сильный»), которые воплощают его мощь, отвагу и решительность. Чтобы понять эти персонификации, необходимо осознать различие между примитивной психологией и современной абстракцией и помнить, что особенности психики воспринимались как свойства натуры. Все добродетели и страсти слиты с личностью, потому что они, скорее всего, представляли людей в особом состоянии мужества или страха, а совсем не страсти, высвобожденные из подсознания с помощью анализа, как в нашей психологии. В Моди живет решительность, которая заставляет Тора в его человеческом проявлении продолжать свою страшную работу – убивать жертвенное животное и бороться с чудовищами.
Среди богов особое место занимает Локи. Он играет в священной драме роль зачинщика, который инициирует конфликт и побуждает великанов к нападению, которое оборачивается неминуемым поражением. Его происхождение и смысл существования исключительно драматичны; как и его собратья по другим культам и мифологиям, он – дитя «игры», и в этом состоит причина его двойственной природы. Как лукавый отец проделки, целью которой было вовлечь демонические силы в игру и привести их к гибели, он очень близко подходит к преставлению зла. Именно он породил чудовищ, с которыми воюют боги: змея Ёрмунганда, чью голову Тор не раз сокрушал, и волка Фенрира, погубителя Одина. Но как сакральный участник, который играет важную роль в великой искупительной работе освящения – то есть его человеческое воплощение, – он является богом среди богов, благодетельным и неприкосновенным. Локи – обрядовый шут и ловкач, любит скабрезности и щедр на выдумки. Под влиянием христианских идей и легенд этот двуликий инициатор роковых событий естественно превратился в воплощение вселенского зла. Легенды, в которых он играл выдающуюся роль, рассказывали о его многостороннем характере и не требовали никакого нажима, чтобы превратиться в жизненную историю злобного демона. Локи подошел вплотную к тому, чтобы стать подобием христианского дьявола, но его происхождение сделало его гораздо ближе к отцу зла. Благодаря этой в высшей степени человечной и вместе с тем демонической фигуре эсхатология викингов приобрела глубину и величие, выходящие за пределы жесткого догматизма своего образца, или это был вдохновляющий пример апокалипсиса, описанного в христианской церкви.
Праздник жертвоприношения теперь открыт для нас во всей своей глубине. Блот – это преображение жизни, затрагивающее все аспекты жизни. Праздник наступал как перерыв в текущих событиях и побуждал жизнь течь дальше, наполняя человека таким могуществом, что он на краткий миг воспарял над обыденностью. Каждое действие и каждое слово становилось вечным и действенным, влияющим на судьбу рода. Блот – это творение в самом глубоком и широком смысле этого слова. Во время жертвоприношения люди вбирали богов в себя и черпали животворную влагу из источника хамингьи. Но, с другой стороны, они создавали богов и саму жизнь. Закалывая жертвенное животное и вкушая освященное мясо, они впитывали в себя жизнь этого обиталища хамингьи и одновременно преумножали свои стада. Когда все сказано, правда выходит на поверхность; блот – это не люди, создающие богов, и не боги, создающие людей, а настоящий акт созидания, из которого происходят боги, люди и все остальное.
Осознание значимости действа и благоговейное напряжение охватывало участников блота, сопровождало каждый шаг и действие, потому что от этого зависело не только будущее общины, но и судьба всего мира. Это напряжение, шаг за шагом, ослабевало в ходе обряда, преобразующего мир возможного в мир реального. От человека к человеку по залу передавался рог, взгляды присутствующих обращались к тому, кто его получал; его голос звучал в тишине, и все собравшиеся ждали, что будет: слетят ли его слова с губ без запинки, опустошит ли он рог до дна – все это определяло удачу и честь.
Жертвоприношение свершалось в состоянии всеобщего напряжения, но не страха. Жрец, проводивший обряд блота, не мог не обладать глубочайшей верой в то, что его слово способно преобразовать реальность. Как только уверенность в своих силах покидала жреца, ни он, ни его клан уже не могли проводить обряд освящения; скрыть это было невозможно, так сила эта обладала отчетливым религиозным сиянием, способным подчинять волю людей, побуждать их покоряться определенному порядку вещей.
С принятием христианства преданность этому празднику не исчезла бесследно. Мы находим его отголоски в уставах средневековых гильдий, касающихся обрядов, которые братья должны были соблюдать на пиру. Все было тщательно продумано. Прежде всего, по кругу шла чаша минни, безо всякого перерыва. Все сидели в благоговейном молчании, вовлеченные в действо, не покидая своего места и не погружаясь в сон на лавках во время торжества. Каждый участник пира поднимался с места и достойно исполнял свой религиозный долг, выпивая чашу до дна, прежде чем сесть. Были обговорены наказания, налагавшиеся на тех, у кого она выскальзывала из рук, на тех, кто отказывался принять ее из рук соседа или встать и чествовать чашу, которую ему передали. Запрещалось также стоять и произносить тост с оружием за поясом или с покрытой головой. В требованиях относительно того, что надо было делать и чего следовало избегать при произнесении тоста, и заключалось исполнение ритуала. И в самом деле, тот факт, что правила должны были неукоснительно соблюдаться, а в случае их нарушения человек должен был подвергнуться наказанию, не может не усиливать производимое на нас впечатление, ибо эти правила отдавали дань традиции, и их соблюдение было лишь свидетельством глубоко укоренившегося обычая.
Но тишина должна была иметь свою противоположность в праздничной суматохе, в шумном выражении радости жизни. Эль должен быть выпит с чувством, и все должны чувствовать присутствие Бога в доме. «В этом празднике было мало радости» – так в одной хронике было сказано о пире, который не удался.
Ярким воплощением заздравной речи, благословляющей кубок, являются вступительные стихи поэмы «Речи Сигрдривы» (Sigrdrifumal) – поэтическая фантазия, в основу которой был положен ритуал жизни, обобщенный в образах двух героев – мужчины и женщины, в которых отобразилось духовное наследие и культура германского народа.
Когда Сигурд мечом рассек кольчугу Сигрдривы, валькирия пробудилась от зачарованного сна и сказала:
1 «Кто кольчугу рассек?
Кто меня разбудил?
Кто сбросил с меня
стальные оковы?»
[Он ответил: ]
2 «Сигмунда сын,
рубил недавно
мясо для воронов
Сигурда меч».
Затем он спросил, как ее зовут. Сигрдрива «взяла рог полный меда» и прежде, чем назвать свое имя, произнесла минни:
3 Славься, день!
И вы, дня сыны!
И ты, ночь с сестрою!
Взгляните на нас
благостным взором,
победу нам дайте!
Перевести на наш язык это приветствие, посредством которого боги ниспосылают удачу, – это все равно что преобразовать нашу культуру в ту, которая в эпоху своего позднего расцвета создала эти стихи.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
