Автор книги: Вильгельм Грёнбек
Жанр: Культурология, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 44 страниц)
В «Саге о Фарерцах» ярл Хакон, обращаясь к Сигмунду Брестиссону, сыну вождя с Фарерских островов, когда тот убил своего отца и бежал к друзьям отца в Норвегию, сказал: «Я не пожалею для тебя еды, но ты должен войти в число наших родственников, продемонстрировав свою силу». Для этого юноша должен был излечить смертельную рану, нанесенную его фриту и чести. За словами Вигфуса лежало нечто большее, чем восхищение силой и храбростью Глума, – похвалив внука, он ввел его в свой фрит в качестве полноправного наследника. Для Сигмунда слова ярла означали ни больше ни меньше чем вступление в его фрит, переход из опасного существования вне закона под защиту могущественной семьи.
У исландцев был особый термин, обозначавший юношу, который показал, что не считает жизнь своего отца образцом для подражания, подстегивающим его. Они называли его averrfedrungr, человеком, который хуже своего отца. Знаменитый мореплаватель Лейв, сын Эйрика Рыжего, перед тем как отправился в первый самостоятельных поход, поклялся, что никогда не станет averrfedrungr («Сага о Гренландцах»). И в этом лежит объяснение тому, как викинги воспитывали своих сыновей. Молодого человека как можно раньше включали в общую жизнь семьи, заставляя его почувствовать, что он несет свою часть ответственности за сохранение ее чести. А старшие не жалели слов, чтобы заставить сына, родившегося олухом, понять, что от него требуется.
В «Саге о людях из Озерной долины» (Vatnsdoela saga) рассказывается, как старый Кетиль Раум смотрел на своего сына, качая головой. Его раздражение все больше усиливалось; наконец он уже не мог больше молчать и принялся ворчать: «Молодые люди в наши дни ведут себя совсем по-другому, чем в те годы, когда я был молод. В ту пору они стремились сделать все, чтобы о них узнали, отправляясь ли в поход викингов или добывая товары и славу в каком-нибудь опасном предприятии; но сейчас они только и делают, что сидят спиной к очагу и охлаждают себя пивом, а таким способом мужества и твердости характера не обретешь… У тебя нет ни силы, ни высоты; а твой внутренний мир, несомненно, похож на внешний, так что ты вряд ли пойдешь по стопам отца. В старые времена парни вроде тебя отправлялись в военные походы, добывали себе богатство и честь; богатство не передавалось от отца к сыну – нет, отец уносил его с собой в могилу, поэтому его сыновьям приходилось отыскивать себе средства, следуя той же дорогой…»
Автор саги демонстрирует здесь искреннее восхищение старыми добрыми временами, которое означает, что эти времена безвозвратно ушли в прошлое. К тому же он изобразил старого Кетиля как человека, наделенного даром речи и склонного к историческому морализаторству, что было совсем не характерно для вождей IX в. В старые добрые времена такая речь содержала бы меньше ученых слов, но была бы гораздо резче в выражениях. Не было бы в саге и романтических подробностей о разбойнике, который спрятался в лесу так близко от дома Кетиля, что Торстейн, его сын, смог подготовить для отца большой сюрприз, не выдав себя долгими и многочисленными приготовлениями.
Далее в «Саге о людях из Озерной долины» приводится сцена, когда молодой человек потребовал признать свои права – в ту пору еще не существовало романтических разбойников, и жизнь была полна грубой прозы. Клан Озерной долины, представленный в первую очередь Торгримом из Карнса, почувствовал опасность потерять власть над округой, а вместе с ней – и верховенство в семье. Когда люди собрались, чтобы избрать главу клана, Торгрим уселся на свой трон, а на полу перед ним, среди детей рабов, сидел его незаконный сын двенадцати лет, по имени Торкель, которого Торгрим никак не хотел признавать. Торкель поднялся к нему и стоял, поглядывая то на него, то на топор, который держал в руке. Торгрим спросил его, понравился ли ему топор и хочет ли он нанести им удар; здесь присутствует человек, в голову которого он войдет без особого труда, и «тогда я буду считать, что ты завоевал себе место в клане Ватнсдаля». Мальчик, не теряя времени, убил указанного человека, и Торгрим сдержал свое слово, увидев, «что парень вступил в число его родственников».
Человек, создавший первые главы этой саги, во многом уступал в понимании прошлого и в искусстве написания саг тому мастеру, который воссоздал семейный совет в Вест-фольде. К счастью, традиция в Исландии была очень сильна, и она четко проявляется в тирадах автора саги. Отец, все ждущий и ждущий, когда же его сын наконец продемонстрирует, что он – его истинный наследник, настоящий викинг. Он исторически прав, требуя, чтобы сын завоевал себе место в обществе. В жизни каждого молодого человека должен наступить момент, когда он находит себе место среди старых членов мира. И старейшины ждут, давая юноше возможность последовать их примеру, но если он не демонстрирует особого желания завоевать себе место, то ему следует дать понять, что в промежуточном положении человека, не подтвердившего своей принадлежности к клану, таится большая опасность. И когда автор саги заставляет своего героя задержаться с выполнением обязательств, которых требуют от него поступки и дела его предков, то в его цветистых фразах проявляется авторитет традиции.
Интересный элемент этикета, принятого у ломбардцев, о котором писал Павел Дьякон, по-видимому, тоже основывался на убеждении, что юноша из правящего дома, прежде чем воспользоваться привилегиями, положенными ему по праву рождения, должен завоевать себе место за столом отца, продемонстрировав доблесть. Из хроники известно, что когда ломбардский принц Альбуин отличился в битве с гепидами, воины потребовали его отца наградить его, предоставив ему место за королевским столом. Но король ответил, что обычай запрещает наследнику сидеть за одним столом с королем до того времени, когда он получит оружие от государя какой-нибудь другой страны. В поэме «Беовульф» встречаем аналогичные сцены.
Здесь герой отправляется к иноземному двору, совершает подвиги, получает в награду дорогое оружие, золото и с почетом возвращается в дом своих предков, чтобы рассказать о своих подвигах своему родственнику, сидящему на троне, и положить почетные дары к его ногам. И несмотря на то что Беовульф в первой части поэмы, когда он отправился во дворец датского короля, был уже прославленным героем, слова, которыми завершается описание его юности, звучат так, как будто этот акт стал поворотным пунктом в его биографии: «Под небом сильнейший из сынов земли, / незлобив был и кроток сердцем. / Прежде гауты презирали его и бесчестили, / и на пиршествах / обходил его вождь дружинный / своей благосклонностью, / ибо слабым казался он и беспомощным, / бесполезным в бою; / но теперь он за прежнее / получил с лихвой воздаяние!» И тогда конунг наградил его землями: «И отрезал ему / семь тысяч земли вместе с домом, / с чертогом престольным,/ сообща они правили, сонаследники, / и дружиной и землями, / но державой владел только конунг, / законный владыка»[26]26
Пер. В.Г. Тихомирова.
[Закрыть]. Это можно считать свидетельством того, что в душе поэта идеи связи достижений юноши, завоевания своего места в семье и принятия своего наследства тесно связаны.
Вероятно, для германских народов, как и для многих других, находившихся на той же стадии развития цивилизации, было характерно требовать от своих юношей тех или иных доказательств того, что они достойны звания мужчин, до того, как принять их в свой мужской круг. То, что требовалось от сыновей государей, могло также относиться и к свободным людям более низкого ранга. В словах Кассиодора «У готов совершеннолетие приносит храбрость» было, вероятно, больше правды, чем можно ожидать от столь отъявленного льстеца.
То, как взрослые люди относились друг к другу, было хорошо видно из детских игр. Маленький Торгильс дожил до пяти лет, не убив ни одного живого существа, и ему пришлось обагрить свое копье кровью коня, поскольку его друзья отказывались принимать в свои игры человека, не пролившего ни капли крови. Мужчины следили за тем, чтобы в их окружении не было людей с девственным оружием. Естественно, крещение кровью играло очень большую роль в германских общинах, где настоящим мужским делом считались только битвы и войны. Состязания и бои с оружием в руках, которые помогали продемонстрировать амбиции бойцов, идеально подходили для обряда инициации. Прозвища бойцов, такие как Хельги Убийца Хундинга или Хигелак Проклятие Онгентеова, говорят сами за себя. Древнее представление о том, что кровь является «могучей росой жизни», привело к тому, что грубый материализм и героический идеализм тесно переплелись.
В те жестокие времена мести за убийство отца или родственника было вполне достаточно, чтобы молодой человек получил право на высокое положение в доме. Но считать, что честь можно было завоевать только лишь убийством, значило относиться к жизни весьма ограниченно. От юноши из хорошей семьи требовалось гораздо больше, чем убийство человека. Он предъявлял свои права на место в семье и пользовался уважением благодаря своему гостеприимству, великодушию, желанию помочь другим или готовностью поддержать дело своего родственника или беглеца, а также благородством манер и величия. Со всех сторон на него смотрели люди, желавшие убедиться, достоин ли он занимаемого им места. А место это было широким, просторным сиденьем, которое его отцы и деды считали необходимым для себя. Стандартом того времени были принципы и оценки предков; с этой точки зрения Кетиль Раум говорил как человек с богатым опытом. Олав, сын Трюггви, не нашел лучшего способа выразить свое чувство долга, чем сказать: «Я – наследник Харальда Прекрасноволосого». А люди низкого происхождения оценивали дурные поступки такими словами: «Наши предки никогда бы так не поступили».
Семейные традиции являлись этическим стандартом для молодежи. Четкой линии, которая разграничивала бы добро и зло, не было. Существовала, конечно, золотая середина, как и у всех других народов. Германские народы знали, что определенные действия, в первую очередь воровство, убийство и некоторые другие, приносили человеку бесчестье, кем бы ни была его жертва; они хорошо понимали, что убийство и оскорбления – это зло, но это не означало, что всякого человека, не совершающего подобных деяний, можно назвать честным человеком. Традиции помогали германцу понять, что для него плохо, а что – хорошо. И это различие принималось с полным моральным одобрением. Взять деньги за убийство, например, для многих людей считалось почетным и вполне приличным; но если встречалась семья, которая похвалялась тем, что никогда не давала денег своим родственникам или всегда требовала уплаты двойного штрафа за убитого родича, то выходцев из нее считали ничтожествами. Это оскорбляло честь всего народа. Исландское слово fe5rungr со временем стало означать мошенник, негодяй, безнравственный человек, иными словами, человек без чести. Это изменение, несомненно, имело свои причины или могло их иметь; новое значение этого слова вполне соответствовало тому духу, который порождал клановую мораль. Этический стандарт не основывается на том, что в целом подходит для всех; неоспоримое, то, что все соглашаются считать добром или злом, представляет собой грубое среднее, формируемое путем сопоставления «чести» отдельных людей. У каждого слоя общества – своя собственная честь, «фамильное наследие», которое во что бы то ни стало необходимо сохранить в таком виде, в каком оно было ему передано, и поддерживать, согласно его природе. Честь – это участок земли, на котором родились мои предки и я сам; которым мы владеем и который нас кормит; каким бы он ни был: большим и богатым, с тучными стадами и плодородными почвами или, наоборот, с бедными, песчаными почвами, но это – наша честь. Честь – это духовный двойник земли и всего того, что на ней находится, это – все наши коровы, овцы, кони и наше оружие, и главное – не их количество или качество, а то, что они наши.
Таким образом, честь – это не что-то идеальное и неопределимое; ее можно приобрести и потерять. Честь – это собственность семьи, ее влияние; это история семьи, состоящая из традиций поколений и легенд предков. Благородное происхождение было семейным богатством – оно проявлялось в человеке с самого детства, ибо определялось традициями семьи и ее окружением, и поэтому не могло подвергнуться быстрому изменению. Человек прошлого зависел от внушенных ему с детства представлений. Его мир составляли традиции и воспоминания его народа, самую большую радость в жизни приносило осознание причастности к славной истории предков, владение семейной собственностью, а также сознание своего предназначения, гордость своей властью и добрая репутация. За пределами этого мира не было духовных ценностей, из которых он черпал бы поддержку в своей интеллектуальной и нравственной жизни. Современный человек может быть изгнан из семьи, состоящей из отца, матери, братьев и сестер, или из какого-нибудь общественного слоя, и он от этого не погибнет, поскольку ни одна семья, какой бы большой она ни была, не может составить все содержание хорошо подготовленной к жизни человеческой души. Часть человека находится то там, то здесь; даже природа духовно общается с ним. Но за пределами клана человек оказывался в пустоте. Это не означало, что он не мог ощущать себя членом большого политического и религиозного сообщества, но это означало, что все его внешние связи, во-первых, были крайне слабыми и не могли конкурировать с фритом; а во-вторых, действовали посредством этого родства или фрита и не имели независимого существования. Человек, изгнанный из своей семьи, не мог обратиться за утешением к природе, ибо она была враждебна человеку, за исключением тех ее форм, где она поворачивалась к нему лицом, вдохновленная человеческим трудом, обработанная и заселенная, а в широких красивых полях только земля, доставшаяся ему от предков, встречала его по-дружески. Мы еще увидим, что в тех случаях, когда изгой спасался от гибели, будучи принятым в новом кругу, в семье или компании бойцов, он не переходил постепенно из своего прежнего состояния в новое; он просто перепрыгивал через глубокий ров и превращался в совершенно нового человека.
Честь ассоциируется с человечностью. Без чести человек не может жить; потеряв ее, он лишается жизненно необходимого элемента, который превращает человека в думающее и чувствующее существо. Человек, лишившийся чести, пуст и вечно охвачен всепоглощающим страхом, который порождается этой пустотой. Отчаянные слова Каина отражаются эхом в англосаксонском эпосе, в тревожном страхе одиночества: «Я не осмеливаюсь искать в мире чести, увидев, что лишился твоей милости, твоей любви, твоего мира». Охваченный скорбью, он покидает свою страну, и с тех пор для него нет счастья, ибо он лишился чести и доброй воли. Его пустота означает в современном понимании, что ему не для чего жить. Страдания, которые ему суждено испытать, станут еще сильнее, поскольку он будет испытывать их в одиночку, и они породят больше опасных ран, поскольку лекарств от них нет. Поэтому фразу о том, что никто не может быть человеком, не будучи чьим-нибудь родственником, нужно понимать буквально, ибо родич означает то же самое, что и человек, и в этой фразе нет ни капли метафоры. Душу человека составляют фрит и честь. Из этих двух компонентов фрит, по-видимому, лежит глубже, поскольку он – основа души, а честь – это все то беспокойное, что лежит сверху. Но между ними существует неразрывная связь. Силой чести является ощущение родства, а содержание фрита – это честь. Поэтому вполне естественно, что рана, нанесенная чести, ощущается, с одной стороны, как внутренний упадок, а с другой – как паралич любви. С помощью чести мы учимся понимать характер радости, которую ощущают родственники, когда сидят у огня, согреваясь ощущением причастности к фриту.
Это взаимное проникновение фрита и чести хорошо видно, к примеру, в использовании англосаксонского слова аг. Когда изгнанник приходит к королю в поисках аг, это слово можно перевести как «милость» или «защита»; но мы должны помнить, что, будучи принятым королем и получив от него аг, изгнанник обретает фрит и человеческое достоинство. В христианском языке дарителем аг (милости) является Бог, дарующий благодать и процветание. Таким образом, аг включает в себя удачу, честь и взаимную добрую волю, и переводчик старой английской поэзии постоянно сталкивается с проблемой поиска соответствующего слова в своем языке. Так, королева Вальхтеов говорит о Хродульфе, племяннике ее супруга Хродгара: «А добрый мой Хродульф / поддержит славу (аг) / юной дружины, / коль скоро прежде, / чем он, о Скильдинг, / ты жизнь покинешь; / сторицей, надеюсь, / воздаст он нашим / детям за прежнее: / был сиротой он, / его мы вскормили / и мы возвысили / нам на радость, / ему во славу!»
Когда люди Авраама и Лота воевали между собой, миролюбие патриарха англосаксонский поэт выразил такими словами: «Мы – родственники, и между нами не должно быть ссор», и, поясняя свои слова, англичанин добавляет: «В его мозгу жил аг».
Изучение природы чести помогает нам понять характер радости. Процитированное выше предложение, в котором люди, сидящие вокруг огня со счастливыми, бесстрашными мыслями, ощущают счастье и честь, обретает теперь свой полный смысл, который невозможно выразить современными словами.
Сохранение чести подразумевало в древнем обществе месть, но честь, как мы уже видели, не объясняет, что превращало кровопролитие в столь мощное лекарство от душевных страданий. В понятии чести содержится гораздо больше смысловых элементов, и ее можно объяснить только более широким взглядом на духовную жизнь людей.
Глава 4
Удача
Помимо чести человеку необходимо иметь то, что в древнем языке называлось удачей. В наше время это слово приобрело оттенок значения, связанный со случайностью, а это полностью изменило истинный смысл этого слова. Современное значение слова «удача», в котором подчеркивается влияние случайности или судьбы, противоречит духу древней культуры, и нет другого способа правильно понять его, как самым непредвзятым образом реконструировать психологию тевтонов.
Куда бы мы ни обратили свой взгляд, везде находим власть удачи. У тевтонов она определяла прогресс. Где ее не было, жизнь замирала. Удача была самой мощной силой, жизненным принципом германского мира.
Если на полях человека созревает богатый урожай; если его земли не страдали от частых заморозков или засухи, то о нем говорили, что он arsaell, то есть обладает удачей плодородия. Если стада человека плодятся и увеличиваются, скот возвращается сытым и здоровым с летних пастбищ, то его называли fesaell, то есть удачливым со скотом.
Житель голых скал побережья не имел удачи в полях, но, вероятно, был удачлив в рыбалке, что называли словом byrsaell, то есть в море ему всегда благоприятствовали ветра. На севере Норвегии жила прославленная семья, люди Хравнисты, о которых рассказывали, что, как только они поднимали парус, сразу же начинал дуть ветер, хотя за мгновение до этого стоял полный штиль. Хаддинг, если верить Саксону Грамматику, обладал необычной способностью использовать силу ветра. Его преследователей подгонял тот же самый ветер, и парусов у них было не меньше, чем у него, но догнать его им никогда не удавалось. Подобные истории на Севере вовсе не относились к разряду сказок; не были они и плодом воображения автора саг. Так, Олав Норвежский имел репутацию человека, которого любили ветра, и исторические факты это подтверждают. Олав Трюггвасон[27]27
Олав I Трюггвасон (ок. 963—1000) – король Норвегии с 995 по 1000 г., правнук короля Харальда Прекрасноволосого. Жизнеописание конунга – «Сага об Олаве сыне Трюггви» – входит в свод скандинавских саг «Круг Земной», созданный исландским скальдом Снорри Стурлусоном.
[Закрыть] был большим byrsaell, чем другие люди, поскольку за один день проходил большее расстояние, чем все другие – за три. В числе шведских королей был Эрик по прозвищу Ведерхатт, или Ветер в Шляпе; его назвали так потому, что он действительно умел повелевать ветрами – изменял их направление, повернув свой головной убор.
Когда жители побережья Северного моря переселились в Исландию, удача их не покинула. Об одном исландце говорили, что в море ему всегда сопутствует удача: он всегда мог определить, «в какую гавань зайти», и проходил по морю за один день такое расстояние, которое другие покрывали за три.
Другим людям удача сопутствовала в боях. Когда профессиональные воины вроде Арнльёта Геллини искали слова, чтобы кратко выразить свою веру, они не нашли ничего лучшего, чем сказать, что верят в свою силу и в свою sigrsaelli, то есть в свой дар побеждать. Этот дар проявляется чаще всего у вождей. В сагах говорится о военных гениях, которые всегда одерживали победы, куда бы они ни пришли. Все норвежские короли из династии Харальда Прекрасноволосого обладали этим великим даром. И когда ярл Хакон[28]28
Хакон Могучий (ум. в 995) – сын Сигурда Хаконсона, хладирский ярд, фактический правитель Норвегии в 970–995 гг.
[Закрыть] смог на время стать правителем Норвегии, это не в последнюю очередь объяснялось его способностью одерживать победы, преследовать и уничтожать врага. И люди не предавали его, ибо верили, что никто не может сравниться с ним в военной удаче.
В таком же тоне выдержано и начало поэмы о Беовульфе, когда рассказ идет о королевстве Хродгара; он умел быстро перемещать войска и одерживать победы в битвах, и его родичи следовали за ним до тех пор, пока молодежь была еще мягкой и податливой как воск и только еще собиралась вокруг него.
В англосаксонском языке короля часто называли «победителем битв», и это прозвище говорит нам о том, чего германские народы ждали от своего правителя и во что верили. Этого они требовали не только от верховного государя страны, но и от младших лидеров, местных князьков и предводителей странствующих разбойников, у которых не было ни клочка земли. Присутствие удачливого вождя гарантировало людям победу в бою. Англосаксы охотно вступали в ополчение, чтобы дать отпор викингам, если находили человека в ранге вождя, который мог бы их возглавить их ряды; пока он командовал ими, они сражались, презирая смерть, за свой дом и очаг. Но когда проходил слух, что людей собирают на защиту общего дела, а прирожденного вождя найти не могут, они оставались дома или бежали в леса, оставляя свою деревню на милость победителя.
Когда на Восточную Англию напал Пенда, король Мерсии, который всегда одерживал победы и которого все боялись, ее жители не придумали ничего лучшего, чем обратиться к своему старому королю Сигеберту, который отказался от трона и затворился в монастыре. Они умоляли его возглавить войско, и, хотя он отбросил оружие и, воздев к небу руки, призвал Небо в свидетели того, что принял монашество, им все-таки удалось заставить его сражаться. Вид этого короля в монашеской рясе, которого затащили на поле боя с палкой в руке и который был тут же убит, тем более трогателен, что этот случай имел огромное историческое значение.
«И когда они увидели, что их вождь погиб, они бежали, все, до единого человека» – это предложение снова и снова встречается в сагах, и правдивость этого описания постоянно подтверждалась в истории. Если уж большому человеку изменила военная удача, то что остается делать маленьким людям? Григорий Турский рассказывает, что король франков Хлодовех выиграл решающую битву с алеманнами, поклявшись Христу уйти в монастырь, когда дела шли хуже некуда; и стоило ему только обратить свои мысли в нужном направлении, как враг бросился бежать. «И когда они увидели, что их король пал, они сдались и запросили пощады». Начало этого рассказа совсем не согласуется с его концом. Дело в том, что сначала в рассказчике возобладало преклонение перед Богом и он рассказал о Хлодовехе и Христе; но в конце епископ вспомнил, что он все-таки историк, и воздал должное королю, через которого Бог явил свою силу.
Король, которому сопутствовала удача, даже с небольшим войском мог разгромить вражескую армию. Враги, ощутив его силу, разбегались, как овцы, почуявшие волка. В ту эпоху, когда каждый мужчина с юности становился воином, вряд ли дружина короля сильно превосходила богатых йоменов страны по своей храбрости и военным умениям, ибо личная стража короля осталась в Норвегии. Если говорить о более древних временах, то эта стража, как и у всех других германских народов, состояла в основном из молодых добровольцев. Каждый из них служил определенное число лет, пока не приобретал умения и славу, которые он считал необходимыми для своего положения в обществе. В течение первых двух веков норвежской истории, иными словами, во время детства королевства Норвегии, когда, в буквальном смысле слова, без мятежа не проходило и десяти лет, в легендах не упоминается ни об одной битве, когда крестьянской армии, удавалось оказать успешное сопротивление дружинникам короля, которых он сам вел в бой.
Победа в битве при Стиклестаде (1030 г.), когда войско йоменов одолело королевскую армию, стала уникальным событием в истории; победители в паническом ужасе бежали, и государь вышел из битвы полубогом. Когда Олав[29]29
Олаф II Святой (995—1030) – король Норвегии (1015–1028), представитель династии Хорфагеров, один из самых почитаемых в Скандинавии христианских святых.
[Закрыть] показал себя во всем своем великолепии, крестьянская армия утратила боевой дух; умы людей пришли в смятение, и они были уже готовы бежать, все до единого. Удержать их на месте смогли лишь команды вождя и напоминания о ненавистном правлении Олава. И если верить описанию битвы, приведенному в саге, храбрость крестьян напоминала отчаянные конвульсии, которые и помогли им избавиться от страха, ибо ноги отказывались нести их прочь с поля боя. Гибель Олава вызвала в рядах крестьян панику; люди рассеялись и бросились бежать, ища укрытия в своих домах, а шесть месяцев спустя король был объявлен святым.
Мы можем считать авторов саг людьми, которые рассказывают нам об исторических фактах, или поэтами с богатым воображением, поскольку качество их психологических портретов остается непревзойденным. В умах северян битва при Стиклестаде и предшествовавшие ей события окутаны мистическим туманом, и память о них сконденсировалась в картину, одновременно, глубоко реалистичную в деталях и мифическую в целом. Образ Олава олицетворял удачу древних королей; благодаря ей он обрел славу мученика, а его статус святого перекинул мост между старой и новой верой. Христианские поэты восхваляли святого Олава за то, что он даровал людям богатые урожаи и мир.
Чтобы понять, в чем заключается удача короля, мы должны ответить на вопрос: какими качествами в древности должен был обладать человек, чтобы стать истинным королем? В первую очередь умением быстро принимать правильные решения во время войны, что и приводит к победе. Именно это качество и возвышало вождя над обычными людьми. Король к тому же должен был быть очень сильным и выносливым. Он был крепче привязан к жизни, чем другие, в чем бы это ни проявлялось. Его не разило оружие врагов, словно какая-то неведомая сила отводила его в сторону. Впервые Олав Трюггвасон промахнулся, когда нацелил свой лук на ярла Эрика. «Удача этого ярла поистине велика!» – воскликнул он.
В древности о Харальде Хильдетанде (Боевом Зубе) говорили, что Один даровал ему защиту от ран, повелев, чтобы его не коснулся ни один клинок. И хотя такую стойкость можно было найти только среди немногих избранных, мы должны признать, что король имел преимущество перед простыми воинами в том, что его раны заживали быстрее и полностью. Кроме того, он обладал исцеляющей силой, которую мог передавать другим. Таким образом, германский вождь имел по крайней мере одно качество, необходимое для того, чтобы стать святым. Это качество высоко ценилось в раннее Средневековье, когда христиане в значительной степени завоевывали свою популярность тем, что умели лечить разные болезни. По всей Европе ходили легенды о чудесах, которые творил Олав, и люди считали совершенно естественным искать исцеления от хворей при дворе этого короля.
В те времена, когда Норвегией совместно правили брат Олава Харальд Хардрада и его сын Магнус, к ним пришла женщина, сын которой потерял память. Король Харальд высказал предположение, что причиной болезни мальчика стало отсутствие снов, и посоветовал матери напоить его водой, в которой вымылся Магнус, а потом уложить спать на его кровати. Это лечение произвело мгновенный эффект: оба короля явились к нему во сне. «Поправляйся», – произнес один, а другой добавил: «Стань быстрым и обрети память». Мальчик проснулся, смеясь от радости – к нему вернулась память. Таким же даром исцеления обладали и короли франков; по свидетельству Григория Турского, одна женщина вылечила сына, напоив его отваром бахромы с плаща короля Гунтрамна. В древние времена люди искренне верили, что король может исцелять больных «наложением рук». Об этом читаем в «Речах Сигрдривы»:
Удачу короля не могли поколебать даже самые яростные атаки природы. «Короли не тонут», – сказал Вильгельм Руфус[31]31
Вильгельм II Руфус (Рыжий) (ок. 1060–1100) – третий сын Вильгельма Завоевателя, король Англии с 1087 г.
[Закрыть], решивший переплыть Ла-Манш во время шторма, чтобы подавить мятеж в Нормандии в самом зародыше. Святой Олав, плывя в Норвегию, попал в сильный шторм, но «добрые люди, плывшие с ним, и его удача доставили его на сухую землю живым и невредимым».
С тем же самым правом Олав мог сказать, что королям никогда не мешает погода. В любом случае люди искренне верили, что вождю всегда благоприятствует ветер. Говорят, что во времена ярла Хакона Могучего рыба заполняла все броды, поля этого ярла были тучными и давали богатые урожаи; пшеничные колосья были тугими и наполнены зерном. «Удачливым в погоде и в заключении мира» именовали полулегендарного короля шведов, правителя Уппланда, которого звали Фьёльнир Ингвифрейсон. А мы добавим сюда еще одно качество – sigrsael, то есть он всегда оказывался победителем. Таким образом, он обладал всеми свойствами необходимыми для успешного правления. Король, ни разу не воевавший за все время своего правления, вероятно, был исключением; но он должен был обладать fridsaell – силой мира, то есть умением не допускать войны на своей территории или по крайней мере не позволять ей уничтожать посевы. Война должна приносить ему честь и славу, добычу и драгоценности, но не губить тучные поля пшеницы, и стада домашнего скота.
«Трудно воевать против королевской удачи» и «Много пользы от королевской удачи» – эти древние высказывания суммируют прочность и мощь королевского дара. Мудрость, заключенная в этих поговорках, выражалась в таких словах: «Не следует идти против удачи великого человека, лучше ее использовать». Человек, вступивший в армию короля, надеясь, что его собственную удачу укрепит удача вождя, становился, в буквальном смысле слова, достойным самого себя. У короля было так много удачи, что он излучал ее, наполняя ею всех, кто был рядом с ним, и мог даже послать ее на далекое расстояние. Если человеку удавалось найти себе вождя, который одобрил бы его предприятие такими словами: «Я прибавлю тебе своей удачи», то он мог быть уверенным, что одержит победу в бою, а в море ему будет благоприятствовать ветер. О таких людях говорили: «Он ушел в поход не один, с ним отправилась и удача короля». И в ответ на просьбу отправиться от имени короля на опасное дело человек часто получал разрешение с такими словами: «Я сделаю это благодаря твоей удаче».
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
