Текст книги "Я жил во времена Советов. Дневники"

Видение

2. II.79 (продолжение)

Она сидела на стуле против кабинета и что-то читала, похоже, что сценарий. Она высока, крупна, у нее пышные светлые волосы. На ней была кофта в крупную косую клетку и широкая юбка. Все это я разглядел потом, а первое, что мне бросилось в глаза – красный сапожок, который она изящно поставила на самое острие каблука. Против кабинета к Дашевскому сидела какая-то знакомая в лицо литературная дама с черным ртом. Она тоже держала ногу в сапоге на пятке, задрав носок кверху. О! Земля и небо! Сонет Петрарки и стихи Острового.

Когда она вошла в кабинет и села в кресло, дверь осталась открытой, и я видел, как она сидела, откинув голову.

Она одевается и смотрится в зеркало. Я – тоже. И говорю:

– Ну, истерзали вас в кресле?

Она что-то ответила. Вместе вышли. Она едет на Новый Арбат, ей нужен район кинотеатра «Октябрь». Мы входим в метро, говорим о каких-то пустяках. У нее проездной билет. В вагоне продолжаем разговаривать. Она скидывает то ли платок, то ли капюшон и встряхивает своими роскошными волосами. Она знает, что так ей идет, ей, очевидно, хочется понравиться. Но это ей так легко. Я любуюсь ее лицом. Сколько в нем жизни, свежести, игры. Еще на улице я спросил, не к экзаменам ли она готовилась, ожидая очереди. Нет. Она уже кончила учебу.

– Сколько же вам лет? 24? Такая молодая…

– Мне 21.

После института направили во Владимир. Через два месяца вернулась в Москву. Работа была неинтересная, но дело, очевидно, не в этом. Есть муж, ему 30 лет. Учится где-то на 3-м курсе.

– Вас звать Наташа?

– Так зовут мою сестру.

Я перебираю несколько имен. Не угадываю. Она говорит сама:

– Любовь.

Меня удивило, что не «Люба» сказала. Но как бы то ни было, а это третья Люба за сегодняшний день. Те были как бы предвестниками этой.

Доехали до пл. Свердлова, вышли.

– Я буду в понедельник, 6-го, опять у зубного врача.

Мы расстались. Поднимаясь по эскалатору, я оглянулся и увидел вдали ее высокую фигуру с рассыпанными волосами.

Стал подсчитывать. Оказалось, что понедельник – не 6-е, а 5-е. Доехал до «Динамо», вышел, чтобы пройтись, опомниться.

Знакомый Марков

18. II.79

В тот день, 1 февраля, описание которого я так и не закончил, позвонил Г. Марков. Я был у него на приеме 29.XII и изложил идею насчет книги о Солженицыне. Он встретил мое предложение почти восторженно, если был бы способен на восторг. Мы беседовали минут 45. Он подробно рассказывал о встречах и беседах с С. «Вот здесь», – указал рукой на длинный стол. Оказывается, в архиве Федина сохранились рассказы, которые С. посылал ему еще до войны или во время войны. М. сказал, что они были своеобразны по языку. Едва ли это так, он понял, что такое язык, лишь после встречи со словарем Даля в заключении, лет в 30. Рассказы, говорит, о природе. Тоже сомнительно. Природы в его книгах вообще нет, она его едва ли когда интересовала. Говорит, что Федин относился к нему как к писателю отрицательно, что сильно недоумевал Яр. Ивашкевич. Намекнул на то, что и сам сидел. Ну, уж за что бы такого аккуратиста сажать? В конце сказал, чтобы я написал ему письмо, изложив суть дела и попросив «проконсультироваться с компетентными товарищами». Я послал ему такое письмо из Малеевки. Вернувшись оттуда 24-го, послал маленькое письмецо: мол, время идет.

И вот он позвонил. Все, говорит, в порядке, согласовал с Михаилом Васильевичем.

– А кто это? – ляпнул я.

– Кто у нас, – говорит, – М.В.?

– Не знаю. Мялся-мялся, сказал:

– Зимянин.

Я удивился: разве он занимается идеологией? В общем, получено одобрение на самом верху. Договорились, что я напишу заявку в Сов. пис.

Вчера я послал Маркову новое письмецо, а сегодня он уже звонит. Договорились, что встретимся завтра в 11-м часу.

Фахчисарайский бонтан

Февраль 1979 г.

Недавно получил в Книжной лавке на Кузнецком последний десятый том собр. соч. Пушкина. Издание юбилейное – тираж 500 тыс., бумага отличная, переплет роскошный, и при всем этом – какой постыдный научный уровень! Сколько опечаток, искажений авторского текста, сколько путаницы и нелепостей в комментариях, какое примитивное толкование некоторых произведений! А каков язычок всего «научного аппарата»!

Я уже писал об этом в Госкомиздат, когда еще только вышли 1-й и 2-й тома. Как сообщил мне его важный сотрудник Володя Туркин, тогда по моему письму там было проведено какое-то грандиозное совещание с участием директора и гл. редактора Гослитиздата, были приняты экстренные меры, выработаны всеохватные решения и т. д. и т. п. А на деле все свелось к лишению квартальной премии редактора 2-го тома А.Саакянц. Она позвонила мне: разве, мол, это критика – премии лишают! Пришлось оправдываться: я не хотел этого и не мог предвидеть. Позвонил Туркину: не одна Саакянц виновата, и я думал об улучшении издания, а не об административных мерах. Не убедил. Она осталась без премии. Воистину, нам не дано предугадать, как наше слово отзовется.

А тома продолжали выходить все на том же безобразном уровне. Тогда я написал злую статью и пошел по редакциям. Был в «Сов. России», «Учительской газете», «Труде», «Лит. России», «Литгазете», «Комсомолке». Везде со мной соглашались, негодовали: «Какой позор! Это же Пушкин! Наша святыня. Вот мы их!» И готовы были немедленно действовать. Но потом начинали кумекать: это ведь Гослитиздат, лучшее издательство страны, тираж грандиозный, да еще юбилейное издание, дело прямо-таки государственного размаха, всенародного значения… И выступать с критикой столь важного дела уже боязно.

Но я был неутомим, и настойчивость была не напрасна. Нашлась-таки газета, которая решилась выступить в защиту Пушкина – «Московский комсомолец». Там 24.9.76 напечатали мой забористый фельетон «Фахчисарайский бонтан», в котором я высмеял лишь малую часть той путаницы, нелепостей и ошибок, которыми насыщены первые тома.

Но надо же сказать и о других. Я продолжал поиски героев. В Москве такого больше не нашлось. Я перекинулся на областные журналы. Но, увы, и оттуда статью возвращали в упаковке из несминаемых комплиментов. Так, 2 февраля 1976 года С.Боровиков, завотделом критики журнала «Волга» (Саратов), писал мне: «Важность статьи бесспорна, написана остро, интересно, со знанием дела. Но нам кажется, что по духу и цели она не для толстого журнала. По нашему мнению, статья уместнее в «Литгазете» или «ЛитРоссии». Поэтому у нас предложение к вам (или совет) отдать статью туда».

Он мне советовал! Он мне предлагал! Будто я без него не знаю, где ЛГ, где ЛР. В первой статью читать и не стали, в ЛР она пролежала полгода, и я получил ответ:

«Замглавного М.М.Колосов считает, что это материал для толстого журнала.

С уважением И.Богатко.

11.6.75».

Итак, Боровков мне сказал «Иди-ка лучше к Колосову, а Колосов – «Шел бы ты к Боровкову». И это деятели русской литературы, ее борцы и, конечно же, обожатели Пушкина!

Но все-таки я и тут нашел журнал, который напечатал статью – ростовский «Дон» (№ 1’77). Правда, статью сократили, дали ей беззубое заглавие «Досадные промахи серьезного издания», подвели едва ли не под развлекательный жанр «Заметки на полях»… Ну да и за это в мире трусов и перестраховщиков спасибо.

А Гослит ни на фельетон, ни на статью и ухом не повел.

И ведь сколько труда, сколько времени потрачено! И это за Пушкина…. Прав был Ходасевич: его именем мы скоро станем аукаться в пустыне…

Дима

9. III.79 г.

7-го были на вечере в ЦДЛ с Таней. Столик наш (на двоих) стоял в баре, в углу. Рядом с нами оказались Миша Синельников с женой и какими-то приятелями. Он рассказал, что Димка Стариков в больнице, у него была операция по поводу опухоли в мозгу. Операция прошла удачно, и чувствует он себя хорошо. Но вот я сегодня позвонил Светлане – ее не оказалось дома, подошла его мать, плачет, говорит сквозь слезы: «Куда ползти, чтобы помогли моему мальчику? Чем вы можете помочь?» Она в отчаянии. Оказывается, после короткого улучшения стало хуже.

И сразу мне вспомнилось, что Роберт Бакмухаметов когда-то сказал спьяну Старикову… Нет, не буду это писать, не могу.

11. III.Воскресенье, рабочее

Только что от Старикова. Вчера позвонила Светлана и попросила помочь забрать его сегодня из клиники. Приехал без двадцати два. Это на улице Россолимо, параллельно Пироговке. Потом пришел Миша Синельников, был еще Лев Шилов, который восстанавливает голоса писателей (записи). Светлана послала нас к выходу. Прождали минут 20. Потом открылась дверь и появилась каталка со Стариковым. Его вид страшен. Лицо черное, словно запекшееся, и сквозь черноту проступает бледность. Мы взяли его под руки и довели до машины. Он хотел было сесть на сиденье, но мы положили его все-таки на носилки, и на носилках поехал. Время от времени он корчился от судорог – приступы боли в паху. Я сидел от него справа и всю дорогу придерживал его на поворотах. Так на носилках и внесли его в квартиру на втором этаже. Он немного посидел в кресле, потом мы положили его на кровать. Память ясная, все помнит, иногда даже улыбается, но лицо как бы обнажено – безо всякой посторонней игры и чувств: человек один на один с великой опасностью. Светлана принесла коньяку. Выпили по паре рюмок – за то, чтобы следующий раз и ты с нами выпил. Там, у клиники, когда я только его увидел, не сдержался и заплакал, но, кажется, никто не видел, может быть, Синельников только.

Несколько минут мы оставались с ним одни – все ушли в кухню. Он говорил, предполагая будущее:

– Вот месяц-другой побуду дома, а потом поедем куда– нибудь… В этом году я ничего писать не буду, у меня слабость. Ну, если только что-то само собой родится.

Мать и отец его держатся, но мать все хотела чем-то услужить, и это его раздражало.

Господи, пошли ему выздоровление. Ведь бывает же!

15. III.79, четверг

4-го в воскресенье были выборы в Верховный Совет. Катя ходила с нами голосовать. Спрашивает:

– А вписать в бюллетень кого-то другого можно?

– Можно, – говорю. – А ты бы кого вписала?

– Ситу!

Удивительна эта ее необыкновенная любовь к ней.

17. III

Надо записать, что при разговоре 19 февраля Марков сам по своему почину снова повторил, что Зимянин ему сказал, что книга о Солженицыне не только нужна, но просто необходима, имея в виду будущее.

Но до сих пор – прошел уже месяц – никакого шевеления нет ни у Маркова, ни у Верченко, к которому он меня переадресовал.

Я попросил у него телефон, чтобы при случае посоветоваться, не дал – отмолчался.

Я предложил ему почитать написанное – тоже ухом не пошевелил. У, «отъевшаяся лиса»!

* * *

Сегодня оставил Кузнецову записку:

«Феликс!

Очень плох Стариков. Два часа тому назад мы с его женой привезли его из клиники нервных болезней, где его оперировали по поводу опухоли в мозгу. Опухоль оказалась злокачественной. Говорят, что помочь может только химиотерапия у Блохина. Но как туда попасть?

Умоляю, сделай все, что можно, что доступно Союзу писателей.

Позвони его жене, ее звать Светлана: 198-81-23.

Она говорила мне, что у вас с ним были какие-то там недобрые отношения. Но перед лицом надвигающегося все это такая мышиная возня… Светлана знает какую-то помощницу Блохина, к которой надо обратиться».

22. III.79

Катя говорит Тане:

– У Оли Калачкиной папа работает… Ну, что-то среднее между этажеркой и протеже. (Это слово она знает – был разговор о нем.)

Таня, зная, что они собираются в Америку, угадывает

– Атташе?

– Да, да!

* * *

Катя говорит Тане:

– Я очень хочу полюбить финики. Научи меня!

30. III.79

Я говорю Кате:

– Самое дорогое на свете – здоровье. Оно дороже всего-всего.

– Дороже щенка?

* * *

Купил довольно большой орфографический словарь, положил на Катин стол, там он и лежит. На днях говорю ей:

– Ты заглядывала в него?

– Нет, он мне не пригаживается.

С какой легкостью и естественностью она сказала это слово, перед которым любой взрослый оторопел бы.

1. IV, воскресенье

Какой рев устроила сейчас Катена из-за того, что ее опять не разбудили в 6 часов идти на ипподром! В прошлую субботу Таня и Римма водили ее туда, но напрасно. Оказывается, за билетами надо приходить рано.

Малеевская страсть к лошадям бушует в ней с прежней силой. Наревелась, кажется, опять уснула…

Вечером

Ах, как роскошно обманул сегодня Катьку!

С утра она помнила, что сегодня 1-е апреля, верить никому нельзя. Слушала радио, где передавались первоапрельские хохмочки, смотрела в газете карикатуру, собиралась кому-то позвонить и сказать: «Это баня?» – такой рассказец только что

услышала по радио. Словом, вся была в атмосфере 1-го апреля. Вдруг я вхожу в кухню, под мышкой у меня газета, в руках – конверт и ножницы.

– Ого! Что это за письмо? – беззаботно говорю я и становлюсь у стола так, чтобы она обратила на меня внимание. Взрезаю конверт. Несколько секунд молчу.

– Ба! Катя, погляди-ка! Тебе повезло!

Она берет в руки бумажку, на которой напечатано: «Уважаемый товарищ Бушин! Доводим до Вашего сведения, что по причине хозяйственно-технических неполадок в школе № 69 каникулы учащихся 1–4 классов продлеваются до четверга 5-го апреля. Директор школы № 69 Т. Абакумова. 31 марта 1979 г.»

Катька визжит, хлопает в ладоши, прыгает, бежит звонить Ане.

– Ты получила письмо от директора? Нет? Ну так знай, каникулы продлили до пятого.

Та не верит, сейчас, говорит, приду. Приходит, они вертят бумажку. Закрадывается первое сомнение а может быть, это кто-то из класса прислал. Но так хочется верить, что они тут же отбрасывают сомнения и, счастливые, идут в ЦДЛ на утренник

В четвертом часу приходят домой, и Катька с порога кидается на меня с кулаками:

– Какой же ты все-таки, Володечка!

6. IV.79

Мама болеет. Я давно не был. Она говорит Гале:

– Где же это мой орел, вороньи перья? Не устаю восхищаться языком мамы.

11. IV

Я заметил, что пока не вспомню внешнего вида книги и названия, не могу найти ее в своей библиотеке. Вот сейчас искал Монтескье и не нашел, а оказывается, мне нужен Бэкон, и я его ищу и сейчас найду.

Прошло минуты три-четыре. Нашел! Он лежал в стопке книг на полу, а я искал его на полках.

26. IV.79

Сегодня было партсобрание. Доклад «Писатель-публицист и современность» делала Е.С. Каплинская (первый раз вижу). Я, говорит, рак на безрыбье. Думалось, что у раков нрав иной, чем у рыб. Куда там! Та же рыбья песенка: «Как прекрасен этот мир!..»

Дошла до того, что Анатолия Медникова назвала «корифеем публицистики». А тот, выступая сразу за ней, назвал Поваляева нашим Джеком Лондоном. Ну, дают! Хотел выступить, да подумал: сидят десятка три стариков – перед кем бисер метать?

* * *

Недавно в магазине продавщица винного отдела обругала какого-то парня, видно, ее постоянного клиента, Мазепой. Он в ответ буркнул: «Сама ты Мазепа!» Очень интересно! Выходит, жива анафема Ивашке Мазепе!

* * *

14-го, в субботу, отмечали Катино 10-летие, и за столом было 10 человек: Марина Ситникова, Таня Успенская, Оля Неврова, Соня Ковалева, Таня Шаврова, Лиля Кагановская, Тая Кузнецова, Аня Каминская и Саша Грамн, один среди девяти. Они дрались подушками, носились по квартире, играя в прятки. Это был самум. Аравийский ураган, нашествие орды!

* * *

Сегодня всю ночь снилась Нина Головина – молодая, красивая, как в 20 лет. Будто я встретил ее где-то на пл. Революции, у метро, с двумя ее подругами, взрослыми тетями. Потом мы оказались одни в какой-то большой комнате, она сидит у стола, я лежу на диване, что ли, и я чувствую, что если не приласкаю ее, то она обидится. Я должен, но не хочу.

С чего бы это? Может быть, результат недавнего чтения военного дневника, где много записей о ней?

* * *

А еще недавно видел такие сны.

1. Будто я стою на вышке для прыжков в воду и должен прыгнуть, и погибну. И я ощутил страх смерти и отошел от края.

2. Будто мчусь с кем-то в открытой машине по горной дороге, и на резком повороте вправо машина едва не летит в пропасть, останавливается на самом краю.

* * *

Вчера звонил Старикову и говорил с ним. Он очень плох, жуткая слабость, не может ходить. Говорит: «У меня типичный блуждающий радикулит». Настроение тяжелое, мрачное. Бедные родители! Бедная Светка! Бедный Димка!

2. V. 79. 6.55

Только что позвонила Светлана. Сказала, что полчаса назад умер Дима.

5. V.79, суббота

В прошлое воскресенье в передаче по ТВ «Международная панорама» выступал Генрих Боровик.

Говорил о том, о сем.

Вдруг появляется на экране портрет молодой женщины. И он рассказывает о ней такое… Это известный адвокат. По заданию подпольной патриотической организации она «влюбила в себя» (его слова) какого-то военного начальника полиции Никарагуа, пригласила к себе в гости и – убила.

Это произошло 8 марта 1978 г.

«Я спросил у нее:

– Это случайное совпадение?

Она засмеялась и ответила, что конечно».

Допустим, он мерзавец и заслужил смерть, но превращение любви в средство убийства – подлость.

Вера Засулич не завлекала Трепова, а налила, и все тут.

Тактика Юдифи, убившей Олоферна, не подошла и для Лены Мазаник, она была прислугой гауляйтера Кубе в Минске и подложила ему под кровать мину, видимо, с часовым механизмом (сент. 1943 г.).

Ну а если убила, так нечего тут рассусоливать, а ему, видишь ли, желательно «обыграть» день 8 Марта, когда во всем мире празднуют женственность, а вот она – убила. Да еще смеется при этом.

Похоронили, помянули

11. V.79

7-го похоронили Диму. 7-го Катю приняли в пионеры. 7-го у нас было партсобрание, на котором с речью выступил Викт. Вас. Гришин. В похоронах было больше жизни, чем в его речи. Панихида была в ИМЛИ. Все было достойно и основательно. Очень много речей: Бялик, Ковский и др. Удивительно, как некоторые охочи произносить речи. Этот Ковский говорил и в ИМЛИ, и в крематории, и на поминках (да не два ли раза?). В крематории у Донского монастыря (это первый, а теперь, говорят, их три) я был на похоронах Павла Петровича Лаврова в 33-м году и, видимо, на похоронах тети Клаши, в том же 33-м, и отца в 36-м. Но помню только первое посещение, в 33-м году. 46 лет тому назад! Тогда гроб опускался без крышки и медленно, теперь – быстро и с крышкой.

Молодая вдова не совсем соответствовала драматичности ситуации. В ней столько жизни, что она то и дело прорывалась в ней, то улыбкой, то озорной фразой. Когда рассаживались за стол (ЦДЛ, боковушка), она спросила меня, где ей надо садиться. Я посадил ее не во главе стола, но недалеко. Рядом с ней сидела Лена – внучка пушкиниста Гессена, а напротив меня – антисоветчик Яблоков, эколог. Смотрю на него и вспоминаю Горького: «Иногда не тех, кого бы надо…»

* * *

Однажды в детстве я чуть не оказался убийцей. Дело было в Раменском, мне было лет восемь. У отца, видимо, еще с офицерских времен был браунинг. Он лежал в ящике его письменного стола. Я каким-то образом знал об этом. И порой залезал под стол, просовывал руку сзади в ящик и доставал браунинг. Однажды, естественно, мне захотелось похвастаться перед друзьями. И я позвал их, братьев Ромаковых – Диму, Юру и Женю, моего ровесника и друга. Достал браунинг и вертел его в руках. И вдруг нажал на спуск Раздался выстрел. И только совершенно случайно пуля никого не задела, а врезалась в стену. Комната была оклеена обоями, изображавшими шишкинских медведей («Утро в сосновом лесу»). Так вот в одного из медведей я и попал. А если бы в кого-то из друзей? Страшно представить!.. Его величество случай, в тот раз помиловавший меня.

* * *

20. V. 79, воскресенье. 3 часа

Только что по округе прошла гроза, и в воздухе посвежело. А до этого несколько дней стояла дикая жара – до 30 градусов. В такое время мая, говорили по радио, подобной жары не было, как всегда, 100 лет. В эти жаркие дни как преобразилась Москва. Улицы заполнили женщины в летних платьях, с голыми руками, с голыми ногами, с длинными волосами. Какое-то нашествие, какой-то потоп женственности.

17-го были со Светланой в ресторане в Архангельском. Как прекрасен был этот праздничный майский день. Пили холодное «Цинандали», ели какое-то жаркое, а потом прошлись по асфальтовым дорожкам, где-то сидели на поваленном дереве, потом на скамье…

29 мая

Отправил письмо в ЦК по поводу недавнего постановления «О дальнейшем улучшении идеологической работы». Утверждаю, что никакого улучшения нет. Показал это на примере статей в «Правде» работника ЦК В.Загладина, писателя АШтейна и самого Ф.Константинова, академика, президента Философского общества страны, в «Известиях» – статьи Сергея Наровчатова, главного редактора «Нового мира» да еще и на выступлении В.Гришина, первого секретаря МК, на собрании писателей-коммунистов. Самые высокие трибуны, самые ответственные лица. И что? Одна болтовня, общие тупые фразы, угодничество! Чего стоит статья Наровчатова по поводу присуждения пятикратному Герою Советского Союза Брежневу еще и Ленинской премии по литературе за «Малую землю». Пишет, например: «Для настоящего руководителя нет мелких дел. Все они, когда он обратит на них внимание, становятся большими». Вот как! Бросил взгляд – и мелкое дело стало большим! Глянул на копейку – и она стала червонцем. Волшебный взор настоящего руководителя.

А Гришин нам заявил: «Сколь бы ни был талантлив советский писатель, его никогда не станут рекламировать за рубежом, если он стоит на прочных идейных позициях». Да ведь за рубежом издают Горького, Маяковского, Шолохова, Симонова, Бондарева, Айтматова и других…

Кончаю так «В постановлении надо было говорить не о «дальнейшем улучшении», а о коренной перестройке идеологической работы.

Никакого ответа, как и на письмо о «Малой земле», конечно не жду.

17. VI.79, воскресенье. Коктебель

С 23-го мая живем с Катей в Коктебеле. 10 июня, снова на Троицу, как в позапрошлом году, приехала Таня. Живем в той же комнате, 4-й, 15-го коттеджа. Рядом, в 3-й комнате, живет Игорь Виноградов с женой, дочкой Настей и черепахой. В панцире черепахи он просверлил дырочку, и теперь она у них на нейлоновой леске.

Вчера я встретил его и жену Над. Вас. и сказал, поздравив с приездом:

– Вот ведь, смотрите, двух критиков при всей разности их направлений второй год селят в одном коттедже, и у каждого из них – жена, дочь и черепаха. Но, оказывается, я больший либерал, чем вы: моя черепаха живет свободно, а ваша на привязи.

Шутка, конечно, не без смысла. Жена его засмеялась довольно добродушно, а он промямлил что-то невнятное. Думаю, он рассказал о ней появившимся здесь позавчера Сарнову (с женой Славой, очень приятной женщиной) и Вл Войновичу. Говорят, вчера приехал и Окуджава. Ах, как пикантно: а я-то собираюсь отправить в «ЛГ» свое открытое письмо ему по поводу его интервью, в котором он, назвав меня «молодым критиком», хает мою статью о нем 10-летней давности. А ведь дважды благодарил за обе статьи – и в «ЛГ», и в Русской речи», и многое исправил в своем «Бедном Авросимове» по моим замечаниям.

18. VI, понедельник

Нет, Окуджава не приехал, приехала его жена с сыном.

У нас и у Виноградовых общий тамбур перед входом в умывальню и уборную. Это самое прохладное место в доме, и мы, и они храним там продуктишки прямо на полу. У них, либералов, – сетка огурцов, кочешок капусты для черепахи и три бутылки минеральной воды «Айвазовская». У нас, реакционеров, – бутылка «Пшеничной» водки, чекушка коньяка, недопитая бутылка «Славянской», две бутылки сухого «Столового». Спрашивается, чья жизнь содержательнее – либералов или мракобесов?

Такой же контраст и в умывальне. У них, аристократов, – изысканный флакончик Kцlnisch Wasser, в красивой белой коробочке бритвенный прибор, пышный помазок, несколько видов мыла, какая-то хреновинка в виде ложки-ситечка загадочного назначения. Ну, и, конечно, изящные зубные щетки. У нас, плебеев: зубные щетки, кусок мыла и темная от времени пластмассовая кружка для уборной. Для полноты контраста сегодня выставил туда свою обшарпанную коробочку «Rotbart» с бритвой, найденную еще на фронте в немецком блиндаже, тощий помазок с выщербленной рукояткой.

Даже черепаха у них, прогрессистов, больше, чем у нас, ретроградов.

Так что перевес у нас только по алкогольной линии. Но это же перевес важнейший!

20. VI, среда. Коктебель

16-го, в субботу, некая пляжная знакомая Наталья Ивановна, несколько сомнительная дама, соблазнила нас походом в Старый Крым. Я, говорит, ходила туда в прошлом году дважды, дорогу знаю. А я давно хотел сходить, ну и пошли: Таня, Катя, я, Нат. Ив., ее дочь-третьеклассница и их знакомый мальчик Сережа, лет десяти. Оказалось, что дороги она не знает, и завела нас черт-те куда. Мы вышли из дома в начале восьмого, вернулись около восьми, т. е. были в дороге около 12 часов. Если считать, что отдыхали в пути часа три с половиной, то выйдет, что непрерывно шли часов 9. И шли ходко, прошли километров 35. Поражаюсь выносливости детей. Никаких жалоб. Просто молодцы! Особенно девочки. А самым трудным был последний этап. Спустившись с гор, выйдя на открытое место, мы устроили привал, сварили картошки, найдя туристский котелок и зачерпнув воды в озерце, доели все продуктишки, и ощущение было такое, что мы уже дома, а оказалось – самое трудное впереди. Это путь по холмам, которые возникали на нашем пути, как головы Змея Горыныча: одолели один, а вот он новый – и так до изнеможения. Больше всех пострадал я: на каждой ступне по три мозоли. Но и с каким же наслаждением мы бросились потом в море! У нас с Таней после ужина сил не осталось, и мы легли в постель. А Катя немного полежала и вскочила – пошла играть с Настей Виноградовой. Пришла домой только в 11-м часу. И где в таком теле помещается столько энергии?