Текст книги "Я жил во времена Советов. Дневники"

Любопытно! Она не скрывала, что порой действовала незаконно, и все-таки во всех случаях истинная правда была на ее стороне. И когда раздавала хлеб колхозникам, и когда получала квартиру, и даже вот в каком эпизоде. Стоит она на рынке, торгует виноградом. Осталось 5 кг, а никто не покупает. Видит, идет какая-то знакомая – сама пьяная и с пьяным дружком. Она к ней: «Что ж ты так долго? Велела оставить винограда, а сама не идешь!» – «А я забыла, – отвечает та спьяну. – А сколько у тебя?» – «Как просила – 5 кило». – «А во что же я возьму?» – «А вот же плащ-болонья. Снимай его!» Так и избавилась от лишнего винограда.

Труженица и пьянчужка. Нет сомнений, на чьей стороне наши симпатии.

25. V, Коктебель

Сегодня приснился такой сон. Будто я в большом высоком доме, этаже на шестом. Может быть, в нашем доме. И вдруг вижу в окно, как прямо на дом идет огромная морская волна. Она так огромна, что брызги влетают в это окно, вроде бы торцевое. И волна голубая. Не помню, испытал ли я страх. Главное – удивление перед грандиозностью волны.

27. V, Коктебель

В шесть часов проснулся от непонятного звука. Рая метет террасу? Нет, оказалось, косят траву. Буйную, шелковистую траву срезали, и много убавилось от красоты нашего поместья.

Вчера ходили на могилу Волошина: Гриша Соловьев, Вера, ее подруга Нина с дочкой и мы с Катей. Распили там на горе бутылку сухого вина. Обратно шли – бил холодный ветер, и Катя пожаловалась на горло, но, кажется, слава богу, все прошло.

Здесь опять Кныш с женой Идой и 30-летним сыном Игорем. Он из числа провинциальных всезнаек, и подозреваю, что по этой причине не поладил со свояком Астаховым, тоже провинциальным всезнайкой.

10.40 вечера

Сегодня прочитал у Толстого: «пошлая известность, которая меня постигла».

Полчаса назад звонил в Алушту Алексею. Обещает 29-го приехать. Я попросил его привезти 3–4 бутылки водки, здесь ее нет.

30. V, Коктебель

Вчера приезжал Алексей с Лора. Побыл часа три. Немного выпили. Почтили память Сергея. А вечером пришли ко мне отметить сорок дней Кныши (три), Борис Куняев, Соловьев, его сноха Вера и ее подруга Нина. Выпили привезенные Алексеем две бутылки водки. Застолье организовали с помощью Нины Захаровны из столовой. Посидели часов до одиннадцати. На барьере стоял детский портрет Сергея, прислоненный к вазе с тремя огромными пионами. Их принесла Вера. Спасибо ей.

Сегодня утром, опасаясь, что это может напугать ее внезапностью, объяснил Кате, что начинается у девушек в этом возрасте. Выслушала очень спокойно, только, может быть, от смущения терла переносицу. «Ты слышала об этом?» – «Нет».

31. V. 80. Коктебель

У нашего коттеджа скосили траву. Я пошел искать Пашку (мы одели на него кусок красного резинового шарика, и теперь его легко находить) и увидел старика, который сгребал граблями траву. Я заговорил, разговорились. Оказалось, у него именно сегодня день рождения – 66 лет, звать Григорий Иванович Ющенко, живет – ул. Ленина, 84. Сено готовит для своей коровы. Ушел на пенсию и вот завел корову. Много лет пас здешнее стадо – 140 голов крупного скота, а всего после войны было в Планерском 300 голов, сейчас – 14! Вот она, наша мудрая с/х политика. Все понимает. Сообразителен и неглуп. Настоящий труженик На войне он не был, не брали по здоровью (что-то с легкими), и 23 декабря (точно помнит!) 1943 г. немцы угнали его вместе со всем взрослым мужским населением. Из Севастополя морем – в Румынию, потом – в Венгрию и Германию. Освободили из-под самой французской границы американцы, передали нашим. Проходил «фильтеровку» сначала там, потом в Джанкое. Жена на пенсии. Сын с 1940 года, ему он подарил бычка-производителя. Купил «Ладу».

Живут люди. Только не мешайте им своим безграмотным хозяйствованием. О корове говорит: это второй хозяин в доме. Сейчас я его сфотографировал.

12.40

Только что ушел Дм. Жуков, унеся с собой целый час моего рабочего времени.

7 час. вечера

Вчера вечером, разозлившись, что она мешкала с делишками перед сном, стукнул Катю. Не сильно, конечно, но все же. Она заплакала. Я сразу же пожалел и стал казнить себя, и, стараясь загладить вину, привлек ее к себе и заставил поцеловать – но что мне делать с моей мучительной несдержанностью?!

1. VI.80. Коктебель

Моя статья о Лермонтове пошла по рукам. Прочитал Б. Куняев: «Потрясающе! Это прекрасно – стереть хоть один плевок с лица родины!» Прочитал Кныш. Сейчас читает его жена Ида, прочитала 29 стр., их взял Дм. Жуков.

2. VI, 12.15.

Возвращаясь утром с купания, увидел на нашей аллее распустившуюся розу. Небольшая, еще тугая, с запахом, похожим на земляничный. Я сорвал ее и дома стал будить ею Катю, подставляя к носу. А потом в стакане с водой поставил у Сережи-ного детского портрета.

Сейчас ходил на почту. Звонил Тане и Гале. Галя сказала, что 28-го прах Сергея предали земле – рядом с дедом. Этот Михаил (его звали Майклом) не пришел опять, хотя все ребята – Сережины друзья – собирались после похорон.

19–00

Только что ушел Анатолий Жигулин с женой Ириной. Просидели 45 минут. Я давал им читать письмо Куприна Ф. Батюшкову. Славно поговорили…

23–00

Тогда явился всезнающий Кныш и прервал запись. Так вот, мы с Ирой выпили по полстакана павловского домашнего вина, а Анатолий не стал.

Зашла речь о том, что его книга в «Молодой гвардии» издается тиражом в 75 тыс. Я сказал

– Почти половина Вознесенского!

Вспомнили его книгу «Соблазн». Я привел оттуда такое стихотворение:

 
Как хорошо после парилки
Окунуться в реликтовом озере Рильке.
 

И на это стихотворение потрачено 200 тыс. страниц!

Жигулин сказал:

– Это позор, что мы, взрослые, образованные люди, говорим о Вознесенском, Евтушенко. Нас заставили о них говорить. А это графомания, бескультурье, это безнравственно.

Ну, правда, к графоманам он отнес и Сергея Васильева (покойного), и Сергея Смирнова, и Сергея Викулова.

Я сказал, что у Викулова есть хорошие стихи, но вот восторженные стихи о ледоходе, который крушит мосты, «Тетива и стрела» – о том, что враг доходил до Москвы, а потом мы его вышибали, так, мол, всегда и будет… Мы должны этому радоваться? В ответ он прочитал стихотворение, которое я знаю и даже говорил ему о нем в ЦДЛ. Там слова:

И как сказал поэт Твардовский,

Сдавали чохом города.

Хлестко сказал, но никакого «чоха» не было. Потом он исправил там («В знак давнего уважения к Бушину») одно стихотворение о лампаде, которая сто лет горит в Болгарии у иконы в часовне, где похоронен поручик Родионов.

7. VI.80. Коктебель

Дня три назад А Жигулин на набережной у столовой прочитал частушку:

 
Недоволен шах Ирана:
– Нету песен Шаферана!
Отвечает Хомейни:
– Не поем такой х-ни.
 

Я сейчас за завтраком прочитал это Юле Друниной, она в ответ такое:

 
Дядя Ваня из Рязани
Оказался в Мичигане.
Вот такой рассеянный
Муж Сары Моисеевны!
 

Я по дороге из столовой прочитал это Стаднюку. Так распространяется современный фольклор.

9. VI, Коктебель

Сегодня видел во сне обоих своих детей. Сергея – впервые после его смерти.

Он будто бы что-то совершил предосудительное и, обрядившись в косоворотку, сапоги, почему-то пробирался на Дон и успешно пробрался, и вот уже вернулся.

Видимо, потому Дон, что вчера на ночь читал «Фальшивый купон» Толстого и прочитал про девицу Турчанинову, которая явилась в Петербург из земли Войска Донского.

И Сергей был рад удаче, и Ира была тут. А Катя приснилась почти совсем большой.

10. VI. 10.15

Вчера приехала Таня. Мы с Катей ездили в Феодосию ее встречать. Она, оказывается, без нас жила в Москве неплохо. Распили, например, с Ниной Ситниковой бутылочку винца.

Сегодня перед завтраком все трое купались. А пришли после завтрака – пропал наш драгоценный Пашка. Я написал три воззвания, которые надо развесить:

«SOS!

Пропала (О Господи!) черепашка по кличке Пашка, знающая английский язык Она страдает тяжелой формой distrofia musculosi и проходит специальный курс психотерапевтического лечения. Без этого лечения, тщательного ухода и особого меню Павел через 8—10 дней околеет (сыграет в ящик, даст дуба, откинет лапти).

Нашедшего просьба вернуть в 15-й коттедж, ком. 4 Литфонда. Возможно умеренное (по соглашению с Павлом) вознаграждение.

10 мая 1980 г. Комитет по спасению Павла – КПС».

15. VI, Коктебель

Еще позавчера Пашка нашелся. Мы с Катей ходили в поселок и говорили мальчишкам, что он у них погибнет. И вот кто-то из них подбросил его опять на веранду. А сейчас он сидит в моем шлепанце. Как все обрадовались, когда он нашелся!

Вчера с Аникстом зашел разговор (через взгляд на Жигулина) о Солженицыне. Я рассказал историю своего знакомства с ним, ну а потом о разрыве и назвал «Архипелаг ГУЛАГ» чтением для старых баб.

– Ну нет, – сказал ААА. – мы должны знать все, что было.

Т.е. и у него, как у Алены Грачевой и у многих других, такое мнение, что С. собрал документы, свидетельства, факты и т. п.

Я сказал, что была национальная трагедия, что да, надо знать о ней правду, но это – спекуляция на трагедии, самодельная брехня.

18 VI, Коктебель

Прочитали мою статью о «Прощай…» Б. Куняев, Ан. Курчаткин (его жена Вера), зав. отделом критики «Октября», Л. Жуховицкий, Вас. Белов и его жена. Все, кроме Л.Ж, – за.

– Это надо немедленно печатать! – сказал Белов.

Л.Ж: «Очень интересно, но ты меня не убедил». Ну, конечно, вспомнил Чернышевского: «Нация рабов. Сверху до низу все рабы». Я решил наконец посмотреть, как это у самого Н.Г.Ч. И что же оказалось? Дивное дело!

Во-первых. Это в романе (ну, это я знал).

Во-вторых, роман не окончен.

В-третьих, это слова героя, а не автора.

В-четвертых, автор относится к герою иронически.

В-пятых, главное-то: под словом «нация» разумеется вовсе не русский народ, а дворянство, которое Волгин Алексей Иванович очень не любит.

И ведь сколько лет все твердят: Чернышевский сказал! А знают это лишь по ленинской цитате. Он назвал это «словами любви к родине». Если назвать рабом – выказать любовь, то… Свихнуться можно от такой любви.

19. VI.80. Коктебель

После обеда стоял на перекрестке против 19-го корпуса, останавливал всех встречных-поперечных, раскрывал на 197-й странице XIII том ПСС Чернышевского и читал то место из «Пролога», где эти самые слова о жалкой нации рабов. Прочитал М. Колесникову, О. Михайлову, Вас. Белову. Б. Куняеву, В. Петелину.

20. VI

Прочитал мою статью об Окуджаве М. Колесников, подошел за завтраком и сказал:

– Как ныне выражаются, потрясно. Вы непревзойденный мастер сарказма. Если обо мне бы такое написали, я бы бросил писать…

22. VI. 11 ч.

Нет ничего на свете хуже чувствительности и податливости. Встал сегодня в 6 часов и пошел с магнитофоном записать утро 22 июня 1980 года. Иду мимо веранды Шевченки, он окликнул. Давай, говорит, поговорим о твоей статье про «Немытую Россию». У тебя есть выпить?

И я при полном нежелании пить в 6 утра все-таки иду и приношу свою водку. Выпиваем, и он начинает свои излияния. Как варварски началось с водки, так варварски и продолжалось. Одни хохлацкие эмоции! Первые 23 стр., говорит, великолепно, с твоими сомнениями я полностью согласен.

– Ну и все, в этом суть.

– Но с твоими доказательствами я не согласен.

Ни мыслей, ни возражений у него, по сути, не оказалось. Ты, говорит, не прав, что стихотворение написано в 40-м, оно написано в 41-м. Не понимает, что мне это безразлично, если я вообще отрицаю, что оно написано им.

Словом, и время на него потратил, и утро он мне испортил этой насильственной выпивкой.

24. VI.80.

Вот как одна слабость влечет за собой другие! Василий Ардаматский, прочитав мою статью об Окуджаве, спросил меня, не хочу ли я прочитать его роман «Последний год». Я, конечно, не хотел, но малодушно ответил, что, разумеется, хочу. Он притащил этот романчик страниц на 350, вышедший в «Молодой гвардии» тиражом в 200 тыс. Время, лица, события – что и у Пикуля. Но у того – разнузданность, клубничка и обличение евреев, а у этого все благопристойно, чинно, всюду «марксистско-ленинский» взгляд, да еще «Вифлеемский сад» вместо Гефсиманского. Ну, а итог тот, что за Пикуля дают 70 р., а этот романец прошел никем не замеченным по причине своей скучности. Но как об этом сказать 70-летнему человеку, да на курорте, да с женой, которая лет на 25 его моложе, да сам предложил. Ну, и я бодро сказал:

– Поработали вы! Интересно! Добротно! – И т. д.

Грех ли это для меня, так часто лезущего на рожон? Вернее, неужто мне такая мелочь в день Срашного Суда не простится?

25. VI, Коктебель

Часами наблюдаю за Пашкой. Какое трогательное и умное существо. Обычно мы за ним в течение дня следим. А сегодня предоставили полную свободу. Я решил весь день наблюдать, но не вмешиваться в его жизнь. Он вылез из своей норки под кустом утром часов в 8, погрелся на солнышке и пустился в путешествие. Я обнаружил его по ту сторону рва уже после завтрака. Он шагал в западном направлении по нашей лужайке. Она покрыта густой травой, на ней бугры, рытвины. И когда он был уже почти у правого края лужайки, еще по эту сторону тропинки, я потерял его из виду. Раза три-четыре искал до обеда и после. Нигде нет! Я подумал, что все, пропал, ушел куда-то далеко, там с приближением сумерек заночует в укромном месте, а завтра опять в бессмысленное путешествие. И вдруг около половины шестого увидел его во рву, уже на левом, восточном склоне, карабкающимся вверх. Ах ты, милашка! Давай, давай! Как он старался! А ведь склон-то градусов 80. Срывался, возвращался и снова карабкался. Направление было ясное – в нору. И вот около половины седьмого он до нее наконец добрался. Я положил у входа десятка два горошин и одну клубничку. Горошины почти все съел, клубничку затащил в нору. Сейчас спит, сердешный. Вчера-то уже в половине пятого был дома, а сегодня как поздно загулялся. Видно, завтра поднимется тоже поздно. (Максимальное удаление от норы было 25 моих альпенштоков.)

27. VI. Коктебель

Ну, дела! Вчера устроили литературный вечер. Гриша Соловьев предложил мне участвовать. Я раздумывал. Но уже вывесили объявление и меня там назвали. А председательствовать должен был Борщаговский. Он заявил Соловьеву: «Я не знаю поэта Бушина!» И отказался председательствовать, конечно, в знак протеста против того, что я «обосрал жемчужину», как сказал Гриша – повесть Окуджавы. Туда же с клешней сунулся и Леонид Латынин, эдакий ражий малый с нелепо многозначительным лицом деревенского дурачка. Я, говорит, тоже не желаю выступать вместе с Бушиным. Но тут произошло драматическое борение гражданской доблести с мелким тщеславием. Выступить-то, покрасоваться-то на эстраде охота! И вот он говорит Грише: раз Борщаговский отказался, то пусть и Бушин откажется. Уссаться можно! Узнав все это, я сказал Грише: «Уж теперь-то я обязательно буду выступать!» А тщеславие одолело гражданскую принципиальность: Латынин, конечно же, взлез на эстраду.

Читал он первым. Сам здоровый, голос трубный, читает с великой страстью, и все дохлая литературщина! А я прочитал «Случай под Одессой». Приняли хорошо.

Сегодня об этих куриных демаршах все знают и говорят.

* * *

В 1985 году Леонид Латынин получил премию Союза писателей Каракалпакии.

А позже его дщерь оказалась неуемной фурией демократии на страницах «Новой газеты», органа старой антисоветчины.

* * *

А Пашка-то, Пашка-то наш! Сегодня не ночевал дома. Ну, это уж последнее дело. Ох, гулена! Уж это стыдное дело – дома не ночевать.

3. VII.80. Коктебель. 9.50

Вчера перед ужином сходил к Григорию Ивановичу (см. 31.V), отнес ему две фотографии, посидел, побалакали. На обратном пути зашел к Зинаиде Леонидовне Новицкой, тоже оставил фотографию. Она дала мне машинописные воспоминания Марины Цветаевой «Нездешний вечер». Вчера на ночь читал их. У нее там много о Мих Кузмине. Как у него сказано!

Зарыта шпагой – не лопатой – Манон Леско…

Конечно, здорово, конечно, красиво. Но сегодня утром подумал: а сколько эффектности, красивости! Важно, как человек умер, а не как его зарыли. Какая разница – лопатой, шпагой… Но потом вспомнилось: а ведь Аксинью-то Григорий тоже не лопатой зарыл, а шашкой!! Представим на минутку, что ее зарыли лопатой – и это уже не Аксинья с ее беспутной жизнью, горькой любовью, высокой душой.

4. VII, Коктебель. 10.10

Пашка опять не ночевал дома. Обнаружил его только сейчас на территории, где он раньше не появлялся – к западу от веранды. Покормил его цветками вьюнка и дал вишенку. Съел с большим удовольствием.

Я, видно, так живо рассказывал Ардаматскому о том, как Пашка перебирается через ров, торопясь до заката домой, что это приснилось ему – он сказал мне вчера, когда смотрели «Время».

8. VII

Завтра уезжаем. А вчера я весь день потратил на игру для девочек под названием «Операция Монморанси». Уж так заведено – каждый год трачу на них один день: пишу записочки и прячу их в укромных местах, и по одной они находят другую – связная цепь. Затея приводит их в восторг, они ждут этого каждый раз как замечательного праздника.

Финал сегодня был такой. В последней записке, которую они нашли у Пашки под резинкой, значилось: «Philips. Start!» Это означало, что надо взять мой магнитофон «Филипс» и включить.

Сегодня после завтрака они включили и услышали: «Здравствуйте, девочки! Это я, герцог Монморанси. Вы слышите мой голос. И вот что я хочу вам сказать. Вы, конечно, совершенно правы. Я и не собираюсь с вами спорить. Мне совершенно нечего вам возразить. Но если кто-нибудь где-нибудь когда-нибудь зачем-нибудь почему-нибудь захочет заставить бегать, высунув язык, трех глупых таракашек, то он не сможет найти лучших таракашек, чем Катя Бушина, Таня Мальцева и Акулька Тетерина». Такая была у нас игра с этими «кто-нибудь», «где-нибудь»…

Вчера явился Окуджава. Вот ведь! – раньше я никогда не встречал его в домах творчества, а теперь и в январе он был в Малеевке, и здесь. Смотрит на меня сквозь какие-то мертвые очки.

9. VII Коктебель. 3 часа

Сегодня вечером, в 8, уезжаем. Только что ушел Шевченко. Как видно, он занят главным образом регулированием своих визитов и отношений с правыми да левыми. После меня, очевидно, пошел к Кокину

Рассказывал Алексей Леонов из Ленинграда. Вчера поздно вечером читал мою статью об Окуджаве. Хохотал и читал вслух некоторые места жене. А внизу, на первом этаже, пошумливала какая-то компания. Утром оказалось, что это Окуджава – у него были гости.

В невероятном восторге от моей статьи Артур Корнеев. Предлагает помощь в ее издании книгой. Он – зам. гл. ред. Госкомиздата РСФСР.

11. VII, Москва

Вчера в половине одиннадцатого приехали домой. На вокзале нас встречали Гришина жена Нина Петровна и Вера. Они взяли такси и поехали в Ленино-Дачное, а мы – к себе.

Хочется записать вот что.

Ныне развелось много патриотов, весь патриотизм которых в жидоедстве. Этим и объясняется успех Пикуля. Им не важно, они даже не замечают, что он гадит на всю Россию, им важно, им вполне достаточно, они рады, что он притом и евреев не забывает.

Этим «патриотам» вроде Фирсова в осмеянии одного еврея не жалко загубить 10 русских.

23.55

Таня и Катя уже легли спать. Вдруг слышу Танин вскрик Я иду, открываю их дверь, навстречу выходит Таня:

– Как мы сюда попали?

– Куда?

Оказывается, ей приснилось, что она в Коктебеле на пляже, и вдруг – какие-то стены… Но как я испугался этого маленького безумия!..

12. VII.80. Петров день

Наблюдая патологическую боязнь заразы у Гришечки, вспомнил Маяковского, который, говорят, тоже был брезглив до ужаса.

14. VII

Вчера был у Васильевых. Следователь (Ирина Алексеевна Морозова) вызывала и Лилю, и Иру, и Майкла. Он всех избегает, при допросе у него дрожали руки. Но ничего он не прояснил. Смерть Сергея так и остается тайной.

22. VII

Третий день идет Олимпиада. Кажется, наши мудрецы-организаторы сильно перемудрили. Насколько можно судить по телерепортажам, многие соревнования идут при полупустых залах. Очевидно, туристов приехало гораздо меньше, чем рассчитывали. А с другой стороны, в Москву никого не пускают, превратили ее в закрытый город. Таня ездила в командировку в Свердловск (13–18.VII). Рассказывает, что обратно ехала в почти пустом вагоне, во всем поезде несколько человек Это какой же убыток понесет железная дорога и весь транспорт! А какой урон от того, что в Москву не приехали ее обычные летние посетители, которые могли бы сейчас и спортзалы заполнить, и столовые опустошить, и магазины облегчить.

Наши мыслители, видимо, полагали, что москвичи из-за Олимпиады отпуска свои отменят, чтобы остаться в Москве. А с другой стороны, нагрянут толпы туристов и шпионов из-за границы. О, стратеги!

24. VII.80

Идет Олимпиада. Вчера наши футболисты играли против команды Замбии. Игра была упорная, хотя наши и победили с хорошим счетом 3:0. Пуся сидит на диване и тоже смотрит телевизор. Ты за кого, говорю, болеешь? «Мяу». Видно, за своих, за черненьких…

* * *

27. VII, воскресенье. Малеевка

Позавчера, 25-го, приехали с Катей в Малеевку. Была жара, хотя и дождь. В 5 часов вечера я взял зонтик и пошел на пруд.

Под дождем искупался. И вчера купался. А потом пошел к Володе Семенову на день рождения его Анетты. Выпили полторы бутылки армянского коньяка. Сейчас немного болит голова, чего раньше со мной почти не бывало.

… Вчера за обедом подошла ко мне Таня Глушкова и сказала, что со мной хочет познакомиться Арсений Вл Гулыга, профессор философии, автор книг о Канте, о Гегеле (кажется, сейчас написал еще о Шеллинге).

Оказалось, что он живет против нас в 8-й комнате. Горячий сторонник моей статьи об Окуджаве. Но во взглядах на Пикуля разошлись. Правда, он его много читал, а я только «У последней черты». Он читал и новую его вещь «Фаворит» – о Потемкине. Конечно, сказать о Потемкине, о Екатерине хотя бы без обычной у нас ругани и насмешек – большое дело.

* * *

Позже на страницах «Нашего современника» ученый профессор стал петь хвалебные псалмы горбачевской перестройке как великому промыслу Божьему.

* * *

2. VIII. 1980, Ильин день. Малеевка

Евреи исходят негодованием против Вал. Катаева. В 6-м номере «Нового мира» напечатана его вещь «Уже написан Вертер». Дело происходит в Одессе году в 18-19-20-м. На всех уровнях мрачной силы, творившей расправу над русским народом, изображены евреи: Троцкий – его особо уполномоченный Наум Бесстрашный – нач. Губчека Макс Маркин. Непосредственный исполнитель расстрелов назван Ангелом Смерти. Пожалуй, тоже еврей. Еврейство всех этих лиц подчеркивается настойчиво и подробно, вплоть до вульгарного местечкового произношения.

Как это могло быть напечатано – загадка!

Вадим Сафонов, который много лет изображает передо мной русского патриота и без конца заводит разговоры о евреях в таком духе: «Ну, как вам нравятся наши жиды?..» и т. п., нарисовал мне такую гипотетическую сцену.

Катаев не еврей, но его всю жизнь они принимали за своего, а он всю жизнь клокотал ненавистью к ним и вот, наконец, на девятом десятке решил рассчитаться. Говорят, цензура вещь сняла. Тогда (это его фантазия) Катаев позвонил Суслову.

– Михаил Андреевич! Я написал антисолженицынскую вещь. Он доказывал, что причина всех беззаконий сама система, а я доказываю, что Троцкий и его люди (евреи). Но в цензуре этого не понимают, задерживают, не хотят печатать.

– Вещь антисолженицынская? Прекрасно! Ну, это мы уладим.

И публикуется.

Сам Сафонов негодует. Передает слова Л.П. Жак, что с Катаевым уже не здоровается половина Переделкина. Теперь не будет подавать руки никто.

Но меня удивляют наши патриоты. Сказана мужественная правда о роли Троцкого в репрессиях революции, а они чего-то лепечут невнятное и куксятся. Патриот Семанов сказал мне, что это вещь белогвардейская или что-то в этом духе. В.А Стариков: «неприятное впечатление». В. Семенов из «Мол. гв.» на вопрос, читал ли: «Ах, это о расстрелах в ЧК?» Только всего и понял!

Только что приехала Таня, привезла Лену Соловьеву. Уж Катька так была рада, прыгала и корчилась, как чертенок

3. VIII, Малеевка

Ну, вчера был настоящий Ильин день! В шестом часу мы пошли за Верхний пруд в березовую чащу на полянку отметить праздник Володя Семенов, Баренц, я – все с женами. Взяли три бутылки водки и снеди. Когда начали вторую бутылку, Илья-пророк дал о себе знать громом, а когда докончили ее – разразился настоящий ливень. Хорошо, с нами было три пледа. Вначале пытались пересидеть под березой, но оказалось – дело безнадежное. И вот укрылись кое-как пледами, а кто и так, пошли домой. А у Баренца болят ноги, он не может быстро. Промокнув до нитки, пришли к нам. Я успел принять душ. Переоделись и принялись за третью бутылку – за «Старку». Усидели и ее. Я, как всегда, шумел. С великим пафосом читал почему-то «А вы, надменные потомки…», и все подсказывали мне. Потом в халате, с крестом на шее я оказался в главном корпусе, у телевизора, у автомата. Марианна Строева была шокирована, сказала, что я спутал Малеевку с Коктебелем.

* * *

Сафонов передает слова Жак: «Хороший парень Володя Амлинский, но зачем он выдает себя за русского!» Как Жуховицкий – за поляка.

4. VIII, Малеевка. 22 часа

Вчера, как только мы с Катей проводили Таню, Т. Глушкова пригласила в гости. Она живет в том номере, где мы жили с Катей в марте: Б-16.

Были еще Игорь Мазнин, детский писатель, с женой Эллой, а позже пришел Мих. Павл. Еремин, автор книги «Пушкин-публицист», преподаватель Литинститута. Была бутылка «Пшеничной», помидоры, сыр и т. д.

Боже мой, что плел этот Мазнин. Бланк… Бланк… Бланк… Война между Сталиным и Гитлером… Все охвачено сатанинским заговором. Пуришкевич – еврей, именно поэтому Мартов добился для него легкой кары: порицания от имени мировой революции и еще какого-то пустяка. Все преувеличено, раздуто, ничего нет, кроме единой проблемы. Все упирается в нее, все объясняется ею. Вышибло у них мозги этим. В «Уже написан Вертер» видит что-то коварное и зловещее, чего разгадать еще не может. Глушкова пока не читала, но тоже склонна к бдительности: «Надо видеть на много ходов вперед!» Она ехала из Москвы в субботу с Львом Гинзбургом, поражена его издевательскими рассказами о Симонове, Чаковском, Самойлове, которого он называет только Кауфманов. «Самойлов, говорит, из той же банды, что и Павел Коган с Кульчицким». Что это? Игра? Она уверена, что да, Алик Коган, говорит, будет с пеной у рта защищать какого-нибудь Алтаузена, а такие, как Эренбург, Самойлов, Гинзбург, могут пожертвовать кем-то из своих очень легко.

Мазнин вчера привел такие слова Жаботинского: «В тех, кого мы теряем, мы не теряем никого». Какая смута, какое брожение и ржа.

* * *

Катя два дня провела с Леной, а Лариса была забыта. Она, конечно, обиделась и сегодня весь день не подходила к ней. Катя весь день читала «Приключения Оливера Твиста», даже не ходила купаться. Вижу, что она переживает. Но за ужином Лариса подошла, и они вместе направились кормить собак остатками ужина. Вроде помирились. Но что будет в субботу, когда опять приедет Лена?

8. VIII.80. Малеевка. 8.20 вечера

Саша Кикнадзе, милый грузин, попросил у меня статью об Окуджаве. Я дал ему ксерокопию. Это было вчера, а сегодня за завтраком он подошел и сказал, что хочет поговорить со мной дня через 2–3. Но сегодня же перед ужином не выдержал и увлек меня вдоль аллеи своей беседой. От статьи он в восторге, но хочет оправдать романиста «поэтической вольностью» и т. п.

После ужина опять подошел, и мы опять говорили. Он думает, что мы допустили большую ошибку с Солженицыным. Я разуверял его. Он только что из 8-дневного морского путешествия по 12 странам Средиземноморья и около. Когда уже расставались, он сказал, что только что женил сына. Мне бы надо промолчать, а я сказал о смерти Сергея. Пожалуй, это почти бестактно.

10. VIII, Малеевка. 4.25.

Проводили Таню. Она не стала дожидаться вечера, уехала сразу после обеда: М.М. дома одна и плохо себя чувствует.

Вчера Сафонов с невинным видом поведал мне, что опубликовал кое-что из того, что я ему когда-то рассказывал: об Александрийском маяке в Пушкинском «Памятнике»; о комментариях к стихотворению «Птичка», где говорится, что это, мол, не птичка выпускается на волю, а крепостной мужик… Я, говорит, тогда же это записал. Каков гусь! Я перед этим начал было рассказывать ему о «Прощай, немытая…», но своевременно спохватился. Но о «нации рабов» все аргументы изложил. Опять украдет, шакал! Нет уж, теперь ничего ему не расскажу.

Утром провожали Аллу (тащил ее чемодан из корпуса «А» к автобусу), а потом с Володей Семеновым переселяли Таню Глушкову из корпуса «Б» в главный. Переселили, переставили ей мебель, а потом я засиделся у нее на целый час. Думается, она мудрствует по пустякам. Я понял это, еще когда читал ее статью в «ЛГ», где она защищала строки Ю. Кузнецова «Я пью из черепа отца».

Человек просто сморозил, а она привлекает в свидетели какие-то древние обычаи древних времен: так, мол, было. Да какое это имеет отношение к современным стихам современного автора!

К публикации Катаева («Н.м.» № 6) относится по-прежнему настороженно, с опаской, ожидая подвоха, считая, что он из тех. А суть проста как гвоздь. И те ее видят, и беснуются и негодуют. И получается, что она с ними заодно.

Много говорили о Солженицыне. Я пытался открыть ей глаза. Приводил примеры его лживости. На нее это, кажется, подействовало слабо.

* * *

Богданович дал мне 40 лет, а его жена Нина – 36. Их бы устами да мед пить.

* * *

13. VIII.80

Сегодня до обеда ездили в Н. Рузу. Купил там себе джинсы за 35 р. и батарейки для приемника.

Перед завтраком Саша Русов и его жена Ирина взахлеб выражали свои восторги по поводу статьи об Окуджаве. Признаться, мне похвалы уже претят.

14. VIII

Нас трое: Сергей – Владимир – Сергей. И вот остался только Владимир. Зачем? С какой целью? Неужели «просто так»?

15. VIII, Малеевка

В феврале или марте послал племяннику Сергею письмо Куприна. Послал в двух конвертах, в разные дни, – и он не получил ни одного.

Кривицкий из «ЛГ» говорил мне, что мое письмо на имя Чаковского получено с месячным опозданием. Об этом же сообщили и из «Лит. Грузии». Что бы это значило?

Как всегда в Малеевке, часто вижу сны. В последние дни снились Яков Белинский (мы с ним на какой-то стройке, он написал в «ЛГ» статью обо мне, очень дружескую), Окуджава (какая-то приятельская встреча, беседа с ним), Алена Грачева…

16. VIII

Вчера до первого часа ночи слушал по телевидению концерт Елены Образцовой. Ах, умница! Ах, молодец! Вот они, русская культура, русская интеллигенция, русский характер.

17. VIII

В Малеевке забыты все литературные распри, кто за Катаева, кто против, кто за Окуджаву, кто против – все забыто. Малеевка разделилась на два враждующих лагеря: чадофилы и чадофобы. Первые – за пребывание детей в Малеевке, вторые – решительно против. Чадофобы уже составили бумагу и отправили ее со своими подписями в правление. Чадофилы в лице Алика Когана все еще возятся со своей бумагой. Страсти накалились до предела. Позавчера у новых корпусов стычка между Самсонией (чадофоб) и Кладо (чадофил) дошла до такого апогея, что Самсония кричал: