Текст книги "Я жил во времена Советов. Дневники"

…Так и не смог оторваться от окна, пока не потухла золотая береза.

19. Х, Красновидово

10-го вечером был в ЦДРИ, в его конюшне, подарил книгу Вале Савицкой.

Стоят по-прежнему невероятные для второй половины октября дни. Теплынь, безветрие, тишина, солнце. Вчера и сегодня посадили с Таней перед домом и сзади 12 кустов смородины, 2 куста черемухи и 2 куста барбариса, а в прошлое воскресенье – 2 куста сирени, 6 кустов шиповника, три березки, одну елочку и т. д. Все это время я выкапываю из земли камни, их собралось уже, видимо, несколько сот килограммов.

Вчера попалась такая здоровенная цементная плита, что я ее вытащить никак не мог. Приезжали Вера Соловьева со своим Ив. Ив-чем. Так вот только вчетвером мы с ней справились.

«Ю.В. БОНДАРЕВУ,

члену Комитета по Ленинским и Государственным премиям

по литературе и искусству при Совете министров СССР

Откликаясь на традиционный призыв Комитета к работникам литературы и искусства помогать ему в работе своими непредвзятыми суждениями о произведениях, выдвигаемых на премии, и в силу достопечальных причин не имея возможности высказать свое мнение печатно, посылаю критическую работу о представленной к премии повести «Полководец» первого заместителя председателя Комитета тов. Карпова В.В.»

(Не отправлено)

А.В. ЧАКОВСКОМУ

«28 октября 1986

Уважаемый Александр Борисович!

Во время наших с Вами бесед у Вас в кабинете минувшим летом, помнится, мы больше всего толковали об исторической правде. Это есть и в Вашей дарственной надписи на экземпляре романа «Победа», который Вы мне подарили. Во имя этой правды посылаю в «ЛГ» статью «Манипуляции» – о романе В.Карпова «Полководец», в котором правда грубо попирается. В данном случае не буду возражать, как прошлый раз, если редакция, не решившись ей напечатать, перешлет статью в Комитет по премиям. Он же предлагает и даже просит присылать отзывы о произведениях, выдвинутых на премии.

С наилучшими пожеланиями».

* * *

На сей раз «ЛГ» поступила еще круче, чем в прошлый: мою статью не напечатали и не переслали в Комитет по премиям, а прямехонько направили в ухватистые рученьки Карпова! А он включил ее в число вещдоков моей преступной деятельности, приложенных к заявлениям на меня в суд.

С. В. МИХАЛКОВУ

«29 окт. 1986 Сергей Владимирович!

Уж коли Вы столь давний и упорный мой благодетель, то посылаю Вам еще один мой труд в надежде, что Вы не будете спокойно наблюдать, как гибнет яркий талант, а топнете ногой – и статья тотчас появится в «Литературной России». Ведь надо же кому-то постоять за святую правду!

Между прочим, Е.Шевелева мне тогда звонила, сказала, что я во всем прав.

Посоветовала послать то письмо в Отдел культуры ЦК Юрию Воронову, но я не послал. Это же литературное дело. При чем здесь ЦК?

Всего наилучшего!

В.Бушин, продолжающий ждать

посажения в кресло главного редактора

«Нашего современника».

9. XI, Красновидово

Вчера приехали сюда с Белошицкими, потом подгребли Гальперины. Мы их сводили посмотреть окрестности, потом был прекрасный обед с шампанским. Володя и Сашка почти не пили. А Катя уехала вчера с Ариной Калачкиной в Таллин. Там у Арины какие-то родственники или знакомые. Должны приехать в понедельник, 10-го.

Написал статью о мерзких воспоминаниях Ю. Трифонова о Твардовском, что напечатаны в последнем (№ 44) номере «Огонька».

М.Б. КАЗЬМИНУ,

главному редактору ж. «Вопросы литературы»

«12 декабря 1986

Слава!

Мы с тобой договаривались побеседовать, да что толку-то на пустом месте рацеи разводить. Вот посылаю тебе две статьи

«Под белым парусом возвышенного духа» (о последней повести Ч.Айтматова) и «Два лика и двуликость». Читай и решай.

За двадцать лет (или меньше?) своего редакторства ты не напечатал ни одной моей рецензушочки. К вящей радости Ш. Ты и дальше намерен его радовать? Неужто перемены-то у вас будут выражаться только в таких статьях, где от слова «еврей-чата» прямехонько торят дорожку к Освенциму?

Будь здрав!

Жду вестей от тебя лично, не от Ш.

Привет Гарольду» (Регистану, его свояку).

20. XII. Красновидово

Приехал с радикулитом, который проходит. Сегодня весь день провел как-то впустую. Отдыхал. Дышал. Сейчас восьмой час. Таня приехала с Надей Козловой, своей школьной подругой. Сегодня у Тани день рождения – 48 лет! А ведь помню, когда было 20, и какой была тогда – тоже.

Вчера меня чуть не до слез насмешил Коля Плевако. Пришел ко мне из поликлиники, а я занят – перепечатывал Устав нашего … кооператива. Чтобы он мне не мешал, дал ему том Тургенева. Он стал читать рассказ «Жид». И вдруг говорит:

– Какая чепуха! Разве на березах вешают?

– А как же! – удивился я.

– Вешают на осинах.

Я был поражен такой осведомленностью.

– Ты что, – говорю, – в карателях служил? Смеялись оба.

11.1987 г.

Вчера я выхлопотал вне расписания автобус на 19.00, и в восьмом часу мы с Таней приехали на дачу. В автобусе было человек 15. Ёлку, которую я купил (4 р.), и она была брошена на веранду к Озеровым, Таня мне не разрешила внести в квартиру: огромная, неровная, без макушки. Я стал устанавливать ее на лестнице (на площадке). Установил, разукрасил. Около девяти вдруг приходят Асадовы, приглашают к половине одиннадцатого к себе. Что ж, мы явились. С горячими пирогами. За столом была еще внучка Эдуарда, маленькая Кристина. Было не так уж интересно. Пили коньячный спирт на лимоне. Я выпил рюмок пять. Не много ли, старый хрыч? Во втором часу вышли на улицу. Там горел огромный костер. Много народа. Когда костер несколько приутих, я разбежался и прыгнул через него. Упал спиной в огонь, но быстро вскочил. Ничего не сжег. Лиля, жена Коли Евдокимова, пришла в восторг от такого молодечества 63-летнего резвуна. Обещала назавтра всем рассказать о моем подвиге.

Пошли домой, но у Озеровых в окне горела елка, и мы зашли к ним. Пригласили к столу, выпили еще по 1–2 рюмки. Спать легли в три. Проснулись в 10.30. В первом часу пошли на лыжах. Дошли до пруда в Борках Погода как по заказу.

После обеда я часок поспал. А в восьмом часу пришли Асадовы на ужин. Распили бутылку полусухого шампанского. Осталась бутылка «Ркацители» и коньяк

Год начал, как подобает мужчине во цвете лет.

Завтра должны приехать Белошицкие и Гальперины. Мало нам здешних.

4. I

Три дня прожили на даче с Таней, три раза ходили на лыжах, два раза принимали гостей – Асадовых и Белошицких Вчера вечером Таня уехала, а я поеду сегодня.

Когда были Белошицкие, Милица все возглашала тосты за дружбу, за то, чтобы в этом доме чаще бывали друзья, и тут же заводила речь о том, что я, мол, скоро уезжаю в Ялту, а вы тут не забывайте моего мужа. Он же вас не стеснит? А постельное белье с собой привезет. Все уже обдумала! А ведь когда-то заявила нам в ответ на нашу просьбу заехать за нами, когда мы собирались к Ураловым: «Друзья существуют не для того, чтобы пользоваться их машинами». О, господи! Что с того, что она русская. Она трех персов за пояс заткнет…

1-го числа, когда шли на лыжах в Борки по разъезженной дороге, Таня шлепнулась, стукнулась затылком, аж в глазах потемнело. У меня сердце упало. И тотчас я проклял себя за эту мысль идти в Борки. Ведь она не хотела. Но, слава Богу, все обошлось.

17. I

14-го ходил в СП на обсуждение романа А Бека «Новое назначение». Хотел выступить – о второй волне оглупления Сталина, которая вздымается в этой бесцветной книге, но – как и на обсуждении «Плахи» – не решился. Однако же не сейчас, так позже, а скажу.

Алексеев жмется, видно, печатать мою статью не будет. На Викулова тоже надежды мало.

А Катя сдала экзамены. Физику на «4», математику – на «3», и все мы, конечно, горевали, а два последних – по устройству автомобиля и трактора и по начерталке – пятерки! Все мы так рады, что слов нет. Какая умница! Ведь начерталка, я помню по Бауманскому, мозговой предмет.

21 янв.

Звонил в «Огонек» Коротичу. Ответил через секретаршу, что читает.

3 февраля

Дал Гончаренко 50 рублей. Вернет ли? Может быть.

8. II.87.

В начале недели умер Миша Вершинин, то бишь Шульман. Комический был человек Еврей-Хлестаков. А жалко…

8 четверг умерла тетя Дина. Это последняя ниточка, связывающая нас с миром Таниного прошлого.

6-го я приехал сюда, на дачу. Первую ночь плохо спал, а сегодня – как убитый. Днем ходил на лыжах. Весь день солнце, тишина, тепло. Блаженство! А сейчас смотрю на сосны, на березу, освещенную солнцем, и не могу насмотреться.

9 февр.

Звонил Леонид Васильевич Ханбеков (неужели русский?) из Комиздата СССР. Обежал повысить тираж моей «Божьей росы» в «Советской России».

Потом позвонил В.В.Несмачный (т. е. Невкусный) из Госкомиздата РСФСР и сказал, что имя его начальника не Иван Петрович, как я написал, а Иван Егорович. Потом стал уличать меня в стилистических погрешностях. Куда деваться от этих несмачных стилистов?

С.С. ГЕЙЧЕНКО

директору Музея-усадьбы А.С.Пушкина,

Герою Социалистического Труда

«11.2.87

Дорогой Семен Степанович!

Вы были, конечно, правы, сказав вчера по телевидению, что слово «смерть» у Пушкина одно из самых употребительных. Да, оно встречается у него 293 раза, не считая слов производных. Но все же, слово «жизнь» поэт употреблял гораздо чаще – 603 раза! Он говорил о ней даже в самом драматическом контексте:

 
И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть…
 

Можно вспомнить и о других словах. Вот стихотворение «Телега жизни». Там вторая строфа начинается так

 
С утра садимся мы в телегу;
Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
Кричим: пошел мать!
 

Ну, хулиганил по молодости лет! Да разве он один? Однако же такие слова Пушкин даже в молодости употреблял гораздо, гораздо реже, чем Вы, дорогой Семен Степанович в Ваши почтенные лета, как рассказала мне моя жена, которая была недавно в святом Михайловском со съемочной группой «Вузфильма».

Извините.

Всего наилучшего!»

12 февр.

Звонила Тат. Вас, секретарь Коротича. Сказала, что все мои рукописи у Енишерлова. Это не тот ли самый, что за Вл. Карпова написал статью в «Огоньке» о Николае Гумилеве, о котором Карпов едва ли что знает?

* * *

Все это было крайне наивно: я хотел в «Огоньке» напечатать что-то неласковое о Солженицыне и Айтматове.

И.П. ЗОЛОТУССКОМУ

(будущему лауреату премии Солженицына и моему персональному клеветнику на страницах родной «ЛГ»)

«16 февраля

Дорогой Игорь!

С удовольствием прослушал вчера Ваше выступление в телевизионнм «Литературном альманахе», а перед этим прочитал в «ЛГ» Ваше «мнение» о телепередачах недели». Право же, хочется пожать Вам руку и за Пушкина и за Достоевского. И там и тут Вы были убедительны.

Кажется, слава те Господи, разгул «огоньковско»-«знаменской» демократии пошел на убыль.

Кстати, в Вашей одобрительной рецензии для «Сов. России» на мою книгу, видимо, было немало справедливых замечаний и советов, но я получил там еще три или четыре рецензии, и т. к они содержали противоположные оценки и советы, то я счел за благо молча пройти мимо. Всего наилучшего! Привет супруге. Давненько мы с ней не сражались на корте».

17 февр.

Катя решительно заявила, что больше она в МАДИ не пойдет. На той неделе подала заявление об отчислении. А что будет делать? Ведь успешно сдавала экзамены…

В.И. БЕЛОВУ. ВОЛОГДА

«18 февраля 1987

Дорогой Вася!

Знаешь ли ты о таком гадюшнике, как «Московские новости»? А слыхал ли о такой его обитательнице как Татьяна Толстая? На его страницах она рассуждает о разных разностях Ни редакцию, ни ее саму ничуть не смущает, что пока она написала лишь дюжину рассказов, даже книжечки еще нет. А какая спесь! Какой апломб! И вот заявляет, например: «Во всей русской литературе лишь один положительный герой, да и то идиот».

Что, если бы я взял да написал о ней для вашей областной газеты. Напечатают? В Москве-то идти некуда. К Алексееву? Он только что вернул мне статью, которая ему очень нравится, но печатать боится. К Викулову? Вот он не побоялся напечатать мерзости Астафьева о ваших вологодских женщинах. А больше идти некуда. Такая вот печаль…

Будь здоров. Привет супруге».

19 февр.

Звонил Леон. Вас. Ханбеков из Госкомиздата СССР. Обещал повысить тираж моей книги «Божья роса» в «Сов. России».

* * *

Была уже верстка этой книги. И мне позвонил главный редактор издательства Свининников, сказал, что если ему удастся издать еще одну такую книгу, но он умрет с чувством исполненного на земле долга. Но книга так и не вышла. Ее зарезал ельцинский министр печати Борис Миронов, как только вскоре обрел власть.

20 февр. 1987 г.

С.Д. СЕЛИВАНОВОЙ, «Литературная газета»

«Уважаемая Светлана Даниловна!

С большим удовольствием прочитал в «ЛГ» вашу пушкинскую беседу с П.Палиевским. Особенно приятно было читать строки о незабвенном С.М.Бонди. Я учился у него в

Литинституте, а в последние годы его жизни мы подружились домами. Между прочим, он подарил мне свою книгу о Пушкине с дарственной надписью, сделанной справа налево. Он умел это!

По поводу «разъяснения» Давида Самойлова, что «аракчеевский холоп» у АЧернова – это народ, Вы пишете: «Наука таких вещей не допускала». Вы ошибаетесь. В памятном стишке «Прощай, немытая…» раньше всегда печатали

 
И вы, мундиры голубые,
И ты, послушный им народ…
 

А теперь усилиями науки в лице И. Андроникова печатают совсем иначе:

 
И ты, им преданный народ…
 

Русский народ, преданный Третьему отделению!

Я написал работу, в которой отвергаю авторство Лермонтова. Могу предложить это «Литгазете». Дело-то уж больно непустячное.

Соблаговолите позвонить или написать.

Всего доброго!»

21. II.87 г.

Позавчера заходила ко мне Инна Симонова, племянница Коли Плевако. Принесла переписку Эйдельмана с Астафьевым. Рассказала, что на вечере в ЦДЛ, где она была, Евтушенко впервые со времени опубликования в «Правде» прочитал свой гнусный стишок «Наследники Сталина». А потом ему подали записку: «Прочтите еще стихотворение «Мой лучший друг живет в Москве». Взвился. Тогда, говорит, все так писали.

В тот же день позвал меня к себе Мошковский, у него был Миша Шевченко. Пили водку и «Алазанскую долину», закусывали невкусной сухой колбасой и таким же сыром. Потом пошли провожать Мишу до троллейбуса. У него язык развязался, и он рассказал кое-что любопытное. Ал. Ив. Овчаренко рассказывал ему в Малеевке, что в своих литературных розысканиях он обнаружил доносы Эренбурга на Мих. Кольцова и Кольцова – на Эренбурга. Поток Эренбурга одолел поток Кольцова.

Еще рассказывал, что когда работал в Союзе секретарем и сидел с Толей Чеховым в одной комнате, то однажды пришел к Чехову какой-то посетитель – знакомый Поскребышева. Толя как-то спросил его о воспоминаниях Эренбурга

«Годы, люди, жизнь». Поскребышев ответил, что ж, много интересного, но его удивляет, почему Эр. пишет, что ни разу не встречался со Сталиным, «когда я лично трижды провожал его в кабинет Ст-а». Все это похоже на вранье, но непонятно, кто соврал. Известно семь писем Эренбурга Сталину, известно, что Сталин звонил в 1940 году Эренбургу, когда тот приехал из оккупированной Франции и работал над «Падением Парижа», но в журнале посещений сталинского кабинета в Кремле следа Эренбурга нет.

22. II

Стоя под холодным душем после гимнастики, подумал сейчас вот о чем. Как известно, Маркс и Энгельс считали, что социалистическая революция произойдет одновременно во всех или нескольких наиболее развитых странах. Ленин же заявил: «А почему вначале не взять власть и потом начать догонять наиболее развитые страны?» Почему… А потому, что для социализма с самого начала требуется определенное развитие – и социальное, и экономическое, в частности, опыт демократического развития. В России же опыта этого почти не было, после революции сразу началась Гражданская война, когда о всякой демократии смешно говорить, потом разруха, угрозы новых военных вторжений… Вот за это «А почему бы…» мы кое-чем и заплатили…

27 февраля 87 г.

Вася Белов пишет:

«Дорогой Володя!

Да, гласность только для определенных критиков.

Присылай что-нибудь в нашу молодежную газету, там, м.б., напечатают.

Вообще-то на такие мерзости надо давать сдачи. Неужели так обеднела Москва? Все молчат – Ланщиков, Палиевский, Кожинов…

Будь здоров!

Кланяюсь твоему семейству!

Белов.

24.2.87».

Написал письмо В. Каверину:

«12 марта 1987 г. Красновидово Уважаемый Вениамин Александрович! Получив в свое время Ваш ответ на письмо о литературных премиях и будучи во многом согласен с Вами, я, однако, хотел было тогда же возразить на некоторые Ваши литературные оценки и предсказания будущей судьбы некоторых писателей. В частности, – Константина Симонова, о котором Вы писали, что он будет забыт через три-четыре года. Я не могу с Вами согласиться хотя бы уже только потому, что мое фронтовое поколение, если Бог даст, еще лет 15–20 не сойдет со сцены жизни, а оно не забудет Симонова. Думаю, что Вашим пером в данном случае водило пристрастие. Не согласен я с Вами и в оценке Шолохова, в творчестве которого Вы не находите «ни следа гениальности». Похоже, что и здесь Вы дали несколько лишнюю волю своим эмоциям. Точнее сказать, Вам просто чужды, непонятны герои книг Шолохова и совершенно неинтересны их радости, беды, страсти – вся их жизнь.

Да, хотел я тогда на такие оценки и суждения возразить, но, поразмыслив, понял, что переубедить Вас мне все равно не удастся, как и Вам – убедить меня. Помните спор князя Андрея с отцом о Наполеоне? Он был долгим и упорным, а закончился так: «Сын не возражал, но видно было, что, какие бы доводы ему ни представляли, он также мало способен был переменить свое мнение, как и старый князь». Вот я тогда и последовал примеру князя Андрея: решил не возражать.

Но недавно (25.2.87), прочитав в «Литгазете» публикацию «Накануне столетия поэта», где фигурируете и Вы, захотел все-таки написать Вам и высказать некоторые сомнения и опасения в связи с тем, что происходит сейчас вокруг имени Пастернака. Конечно, это поэт интересный, своеобразный, талантливый. Конечно, в 1958 году с ним обошлись чрезмерно сурово. Но… Евтушенко устно и письменно твердит: велики!.. великий!.. великий!.. Вознесенский наддает жару: великий и гениальный!.. гениальный и великий!.. А Вы возводите уже на высшую ступень: великий, гениальный и народный!.. Не опасаетесь ли Вы, что столь густая концентрация предельных эпитетов может иметь эффект, обратный тому, которого вы добиваетесь и ожидаете? А это было бы прискорбно. Мне кажется, что здесь Вы так же пристрастны, как в суждении о Шолохове и Симонове. Но одно дело высказывать свою пристрастную точку зрения в частном письме, и совсем другое – публично. И одно дело, когда голосят сравнительно молодые стихотворцы, с молодых ногтей известные своей экстравагантностью, и совсем другое дело – когда заодно с ними маститый 85-летний романист, автор знаменитых «Двух капитанов» с их благородным девизом «Бороться и искать, найти и не сдаваться!».

Всего доброго!»

* * *

Ответ на это письмо, как и следовало ожидать, я не получил. На этом наша переписка оборвалась. А через два года 2 мая 1989 года Вениамин Александрович скончался.

21. III.87 г.

Прав Борис Куняев: не умру я своей смертью! Ведь подумать только, в одном выступлении на писательском собрании 19 марта вдарил по двум членам ЦК, по двум героям, по двум своим самым высоким начальникам – по Маркову и Карпову! Вадим Соколов тут же предложил создать комиссию, чтобы выяснить, кто же говорит правду и кто врет, я или Карпов. Умник, он не понял, что я не касался его повести «Полководец», а говорил только о том, что пишут о нем газеты и что он сам говорит о себе корреспондентам.

Думаю, что никакой комиссии не будет. Ну, действительно: кандидат в члены ЦК и первый секретарь Союза против рядового необученного. У Маркова хватило ума в ноябре 85-го года сделать вид, что ничего не случилось. А если создадут комиссию, я скажу: дорогие товарищи, прежде разберите мои заявления, которые я подал в ноябре 85-го в секретариат, в партком и в райком, а потом посмотрим.

В.В. БЫКОВУ,

Герою Социалистического Труда,

лауреату Ленинской премии

«1 апреля 1987

Уважаемый Василий Владимирович!

Сегодня в «Литгазете» Вы пишете о А.Т. Твардовском: «как известно, он при жизни далеко не получил всего, им по праву заслуженного». Чего же именно? Многочисленные издания, в том числе три двухтомника и два собрания сочинений по 4 и 5 томов получил. Пять высших литературных премий, в том числе Ленинскую, получил. Семь больших орденов, среди которых три самых высших – Ленина, получил. Членство в ЦК получил. Мандат депутата Верховного Совета получил. А главное, с молодых лет получил огромную популярность; когда же появился «Теркин», то получил и великую всенародную любовь. И это все при жизни! Вот так «далеко»… Да о чем еще писатель может мечтать?

Не по воспоминаниям ли Юрия Трифонова судите Вы о жизни Твардовского? Ну, там картина ужасающая! Эти подлын русские травили своего прекрасного поэта, а защищали его главным образом представители «химерической нации» (КМаркс).

Ныне, тов. Быков, считается хорошим тоном пинать все прошлое и рисовать, как ужасно страдали тогда многие известные и даже самые достойные наши люди. Почитайте хотя бы в «Огоньке», какими мучениками эпохи были, например, Евтушенко и Вознесенский. У последнего, по его словам, даже «душу отбили». Так и носится по всему свету без души, так и стихи строчит.

Ну, правда, вот Вы получили и Звезду Героя, а он не получил. Так неужели обязательно надо иметь полный бант? Думается, кое-что и не обязательно, прожить без этого можно.

Извините, если помешал.

Всего доброго!»

Ч.Т.АЙТМАТОВУ

«5 июня 1987

Уважаемый Чингиз Айтматов!

Рассказывая недавно по телевидению о своем романе «Плаха», Вы, между прочим, заметили, что у всех народов мира волк является олицетворением зла, а вот у Вас в романе волки вызывают сочувствие и симпатию. Это не так

Вспомните хотя бы о том, что Ромул и Рем, основатели Рима, были вскормлены волчицей. Как же римляне могли видеть в ней олицетворение зла.

И в русском фольклоре, в нашем искусстве волк далеко не всегда олицетворяет зло. Как можно забыть хотя бы картину Васнецова «Иван-царевич и серый волк» или строки из «Руслана и Людмилы» Пушкина:

 
Царевна там в темнице тужит,
И бурый волк ей верно служит.
 

Можно также отметить, что в русских сказках волк частенько предстает в образе не злодея, а смешного и вызывающего сочувствие неудачника, простака. Так это, например, в сказке о том, как волк по наущению хитрой лисы пробовал ловить рыбу в речной проруби, опустив туда хвост, да и остался без хвоста.

Другое дело, товарищ Айтматов, волчьи стаи, что ныне рыщут по всей нашей стране. Это действительно великое, небывалое зло. И его надо искоренить.

Всего доброго!»

* * *

Вскоре член партии, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии Айтматов Ч.Т. присоединится к этим бешеным волчьим стаям.

2. VII.87, четверг

В «Московском литераторе» за 26 июня напечатано решение парткома о вынесении мне «строгого выговора с занесением в личное дело». Мотивировки ужасающие! По каждой из них следовало бы исключить из партии, а потом четвертовать. На другой же день я пришел в редакцию с письмом, ставящим под сомнение две мотивировки: неявка по вызову парткома без уважительных причин и заведомо ложные обвинения В. Карпова. Невзрачненькая гл. редактор Е. Жернакова воскликнула, проведя меня в свой кабинетик «Ах, это вы Бушин? Да, у нас такое недоразумение вышло. Вы по этому поводу пришли?» Я ответил, что не знаю ни о каком недоразумении, что пришел с «Письмом в редакцию». Оказалось, мне вынесли не строгий, а простой выговор с занесением в личное дело. Я, конечно, в душе возликовал от такого недоразумения, но сказал, что дело не в этом, что мне безразлично, какой выговор, и выразил надежду, что будет напечатана поправка. Да, ответила Жернакова, мы даем ее в следующем номере. Они начали с того, что слали мне вызов на партком по неправильному адресу, а кончили дурацкой «опечаткой».

Она принялась было тут же читать письмо, но я сказал, что вопрос сложный, с ходу она его не решит и пусть прочитает потом.

Они думают, что дело кончено, а на самом деле все только начинается. Надо записать все грубейшие нарушения, допущенные парткомом.

1. Главное – партком отказался рассмотреть мое заявление в ответ на клевету Карпова в 1985 г.

2. Когда секретарь парткома Мезенов мне первый раз позвонил, я сказал ему: мое заявление на Карпова вы не разбираете вот уже полтора года, но стоило мне задеть его, как вы тут же создаете комиссию. Он ответил, что никакая комиссия не создана, а просто партком попросил нескольких участников войны высказать свое мнение о моем выступлении 19 марта. Но ведь в решении парткома сказано, что работала «комиссия парткома». Таким образом, сам факт существования комиссии от меня скрыли.

3. Никто из пяти членов комиссии (В. Сытин, В. Ардаматский, М. Галлай, А. Тверской, А. Сахнин) не только не встретился со мной, но даже не поговорил по телефону, хотя двое последних живут буквально в нескольких шагах от меня, в соседних домах, с Тверским мы можем переговариваться из окон. Они могут сказать, что раз вы не являетесь на партком, то какой же смысл вызывать вас на комиссию? Нет, комиссия это не партком, который игнорирует мои заявления. На комиссию я явился бы хотя бы лишь затем, чтобы объяснить причину неявки на партбюро.

4. В решении сказано, что я не являлся на вызовы партбюро. Но партбюро ни разу меня не вызывало, и туда я тоже явился бы хотя бы с той же целью, ибо никаких отношений с партбюро по поводу Карпова у меня не было.

5. В письменном вызове на заседание парткома или по телефону Мезенов должен был бы сказать мне, что раз я не являюсь, то партком решит вопрос при моем отсутствии. Видя, что мои надежды на то, что в парткоме наконец возобладает здравый смысл и уважение к старому члену партии, не оправдались, я пришел бы на это заседание. Однако я предупрежден не был.

6. Выговор с занесением в личное дело утверждается райкомом, а до этого он еще не выговор. Как же можно было печатать о нем в газете?

7. Выговор вынесен 9 июня. И партком должен был тотчас меня об этом известить хотя бы устно, а я узнаю об этом из газеты за 26 июня. А мог узнать еще позже, если бы не выписывал ее, а мог и вообще не узнать. Таким образом, своим неизвещением партком лишил меня возможности оперативно реагировать на взыскание.

8. О взысканиях другим членам партии (напр., Окуджаве, Курганову, Солоухину) публикаций не было, а о моем даже не утвержденном – пожалуйста, в трех газетах: в «Московском литераторе», «Литературной России» и в «Литературке», т. е. ославили меня на всех уровнях – на московском, российском и всесоюзном.

Я думаю, что они дали маху. Таких, как я, надо либо вовсе не трогать, либо бить так уж до смерти – до исключения из Союза или из партии.

Да, есть еще пункт!

9. В решении сказано: «Предоставить возможность членам Московской писательской организации ознакомиться в парткоме с материалами, на основании которых принято решение.

а) Это с какой же стати предоставлять такую возможность даже беспартийным?

б) Когда Гончаренко в понедельник, т. е. 29-го, через три недели после принятия решения, позвонил в партком, ему какая-то Елена Борисовна сказала, что никаких материалов нет, будут дня через два-три.

8. VI1. 87, 6.15

30 июня я послал Верченко письмо, чтобы восстановили в Союзе Инну Лиснянскую.

Она в давней истории с «Метрополем» дала слово, что если кого из-за этого сборника исключат из Союза, то она подаст заявление о выходе. Многие тогда из их компашки давали слово, но никто не подал заявление о выходе, а она подала. Я сравнил ее в письме с мальчиком из баллады Гюго, который отпросился у версальцев проститься с матерью, дал честное слово, что вернется к часу расстрела, и вернулся. Он иначе не мог – дал слово! Вот и она. Сейчас Верченко звонил. Вчерашний истец был просто нежен и ласков: «милый…» даже, вроде, сказал «Вовочка». Сказал, что, конечно, надо восстановить, но она же сама вышла. Вдруг мы, говорит, пригласим, а она скажет, что не желает.

– Ты, наверно, удивлен, что я за нее прошу. Я просто живу с ней рядом на даче, и она рассказала мне свою историю.

– Нет, я не удивляюсь.

Сказал, что и в «Знамени» был напечатан цикл Вл. Корнилова при его содействии – он направил Бакланову. Сказал, что пусть она подумает, как лучше сделать.

M.P. ШКЕРИНУ, критику

«3 июля 87

Я был крайне удивлен, Михаил Романович, твоей столь бурной реакцией на мой вчерашний телефонный звонок Я начал с того, что буду говорить без обиняков. И к тому, что сказал, хочу добавить лишь один пример, как я мог бы сделать для романа что-то полезное.

У тебя один персонаж заявляет: как это Маркс мог сказать «подвергай все сомнению»? И утешает себя мыслью, что это он имел в виду капиталистическое общество. А дело совсем не в этом.

Действительно, на вопрос «Ваш любимый девиз?» Маркс ответил дочерям словами Декарта: «De omnibus dubitandum». У нас это порой толкуют как принцип универсального характера и значения. Прошлым летом моя дочь окончила школу.

На выпускном вечере у них выступил известный Марк Захаров. Он сказал:

– Что пожелать вам, дорогие юноши и девушки, в столь знаменательный для вас день? Скажу одно: идите в жизнь с девизом Маркса – «Все подвергай сомнению!»

Это было безответственное словесное пижонство. Советовать юнцам, вступающим в жизнь. Шагать по ней с этим девизом в душе, это все равно, что дать ребенку взведенной противотанковой миной. Сей девиз это личный принцип ученого, гения, он следовал ему в своей гигантской критической работе по пересмотру экономической науки прошлого. Лично ему этот девиз был совершенно необходим как инструмент работы. Но превращать такой девиз в ширпотреб недопустимо. И в капиталистическом обществе немало такого, в чем сомневаться не следует, например, в том, что родина есть родина, даже если она угнетена и бедна.

 
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые, —
Как слезы первые любви…
 

Тем более что Маркс, обращаясь к другим сферам бытия, писал: «Ведь та разносторонность, которая навязывается нам современным образованием, и тот скептицизм, который заставляет нас подвергать сомнению все субъективные и объективные впечатления, только и существует для того, чтобы сделать всех нас мелочными, слабыми, брюзжащими и нерешительными. Однако не любовь в фейербаховскому «человеку», к молешоттовскому «обмену веществ», к пролетариату, а любовь к любимой делает человека человеком в полном смысле этого слова» (т.29. с.435).

Думаю, что ты мог бы с пользой для романа использовать эти рассуждения Маркса в письме к жене.

Я не хочу портить отношения с тобой или даже наживать еще одного врага. У меня их достаточно, и все они нажиты честно. Поэтому прошу решить, согласен ли ты на мою нелицеприятную критику или ждешь от меня главным образом похвал. В последнем случае, сообщи об этом Ф.Шахмагонову, и я возвращу ему твой роман.