Текст книги "Я жил во времена Советов. Дневники"

Вчера ходили с Катей на лыжах. Сделали большой круг за 1,5 часа. Сегодня походили с часок

7. I

Видимо, по случаю Рождества Христова сейчас высказал, наконец, свое мнение о моей статье об Окуджаве и сам Феликс Кузнецов: «Блестящая статья! Блестящая!» Но – это на лестнице между этажами, выказывая явное беспокойство – вдруг кто увидит, что он с Бушиным беседует! Но разговор начал сам.

17. I.81 Малеевка

Закончил утром читать «Выбор» Бондарева. Все время колебался между одобрением и несогласием, сочувствием и протестом. В конце концов, несогласие и протест одолели. Ну, нельзя же так – весь роман сплошное философствование! И он все время помнит, что он писатель. И чрезмерно заботится о художественности. Отсюда переизбыток изобразительности, излишество картинности. Он не может просто сказать, что герой проглотил таблетку димедрола, а непременно сообщит, какую он принял при этом позу («лег на спину»), как проглотил воду («трудный глоток»), что чувствовал «холодное онемение, пощипывание на языке». Такая назойливая микроскопическая художественность раздражает, мешает. А разве можно, разве надо в таком изобилии говорить о бренности, о тленности, о том, что «все висит на волоске» и т. п.? Все это я и без тебя знал, умник Выдается, например, за нечто оригинальное рассуждение о том, что некто высший проделывает над людьми эксперимент. Но мы еще у Достоевского читали: «А что если все это наглая проба?»

Ну, а какова идея-то? Она в том, что не красота спасет мир, как у Достоевского, а спасение – осознать, что все смертны, все хрупко, зыбко. Словом, как в песенке Окуджавы:

 
Давайте жить, во всем друг другу потакая,
Тем более что жизнь короткая такая.
 

19. I, Малеевка

Вчера Викулов (встретились после обеда на лыжне) рассказал, что цензура хотела выкинуть у Бондарева сцену «Убиение непорочного отрока, вкушающего малину», но дело ограничилось несколькими фразами. Я, не колеблясь, выбросил бы ее. Конечно, она сильно будет способствовать прохождению романа на Западе.

20. I.81

Альфонс Карр: «Многие люди с помощью слов, которых они не понимают, производят большое впечатление на других людей, которые эти слова тоже не понимают» («Лит. Россия», 2 янв. 1981). Это очень точно об Окуджаве, в частности, о некоторых его песнях.

А что произошло с Евтушенко? Он просто всем надоел – своими выходками, экстравагантностями, костюмами да галстуками, женитьбами да разводами, двухсерийным Циолковским и стихами тоже. Так же надоели бесконечными стихами, речами, статьями во всех возможных изданиях Гамзатов, Кугультинов,

Кулиев, скоро надоест своим мельканием в газетах, на телевидении, на радио Егор Исаев – и о Твардовском, и Исаковском, и Пастернаке. Ведь никто из них не Лермонтов. Но если бы Лермонтова тыкали нам вот так в нос, и он опротивел бы.

21. I, Малеевка

Вот уже целый час за окном валит снег. Да какой! Зима стоит отличная. Только на Рождество были морозы, а то все не больше 5–7 градусов, и много снега. А в Доме творчества эпидемия гриппа. Лежит человек 12. Гришечка лежит четвертый день. Я к нему не захожу. Он слег на другой день после того, как с бутылкой коньяка пошел к девицам, сидевшим с ним за столом: они пригласили нас обоих, а он ухитрился-таки побывать у них один, не сказал мне, в какой комнате они, и не зашел за мной. Так чего же идти к нему теперь? Коньяк пьет с девицами один, а гриппозную бациллу на двоих делить?

22.1

Утром звонила Таня. Ждет.

24. I.81. Малеевка. 8.30

Итак, мне сегодня 57 лет. Это мне-то, Володьке Бушину? Да, тебе, дорогой. Что ж, все мое при мне. Дай мне, Господи, прожить еще хотя бы десяток лет с теми же страстями в сердце и той же неугомонностью души, неленостью ума и проворством тела. Миша Шевченко говорил мне здесь, в Малеевке, в первых числах января, кажется, 6-го, когда мы с ним напились: о тебе, мол, много говорят – что за человек? То Солженицына превознес, то за Энгельса взялся, то какие-то крамольные стихи на вечере читает, что пора, мол, менять вожаков, то крайнего «левака» Окуджаву крушит. Одни говорят: за Маркса и Энгельса он взялся, чтобы солженицынский грех замолить. Им возражают: в наше время тут опасаться нечего! Он хотел в этих образах показать образцы, идеалы для нашего времени. А как быть со стихами (видимо, имеют в виду «Журавли»), как быть с погромом Окуджавы?

Я ответил тогда Мише, что время такое же сложное. А еще забыл сказать, что люди перестали понимать поступки и дела, продиктованные чистым порывом сердца, лишенные всякого расчета и страха. Я в литературных делах ни расчета, ни страха не знаю.

27. I. Москва

24-го, часа в два, благополучно прибыл поездом из Малеевки, а вечером отмечали мой день рождения. Были Галя, Ада,

Вася, Мишка и мы трое. Годы идут, а ничто не меняется. У моих сестриц все та же дурацкая привычка приходить точно к назначенному часу, а меня, как всегда, гости застали моющимся в ванне. Выпили почти две бутылки шампанского и бутылку армянского коньяка. Посидели, я по обыкновению повитийствовал А в эту субботу пойдем на день рождения к Гале, а на следующую звал в гости милый Володя Семенов – обмыть книгу. Перед Новым годом ездил я к Васильевым. Ира, оказывается, уехала на два месяца во Францию. Я оставил для нее 100 р.

28. I.81 г.

Перед Новым годом послал Ю. Бондареву свою статью, которую писал для «Лит. Грузии». Мы договаривались с ним об этом раньше при уплате в ЦДЛ партвзносов. Он позвонил незадолго до моего возвращения из Малеевки. И вот вчера, узнав его телефон у Егора Исаева (хворает), я ему позвонил. Он говорил чуть не полчаса, а я все слушал. От моей статьи в восторге. Как видно, особенно ему понравилось о Польше. Наговорил кучу комплиментов. признался, что его настраивали против меня. Я это чувствовал. Меня интуиция редко обманывает, хотя я и очень мнителен. Зная это, я делаю соответствующие поправки. Обещал поговорить о статье с Алексеевым, но я не верю, что этого хитреца можно уговорить. Спросил, читал ли я «Выбор». Я сказал, что это очень интересно, но у меня есть несогласия. Он, кажется, огорчился, голос как-то померк, но сказал

– Конечно, ты ортодокс.

Это ж надо, какое представление обо мне! Да он и не читал ничего.

Вдруг спросил, как дела, и смысл был тот, что не надо ли в чем помочь. Вот, говорю, в «Современнике» давно лежит рукопись, договор не заключают. О, там, говорит, дело трудное, но ты узнай, как сейчас дела. Твоя книга нужная, и т. п.

5. II.81, четверг

Так не раз уже бывало у меня: деньги на исходе, беда – и вдруг неожиданно приходит спасение в виде какого-то перевода. Вот и вчера из ВААП сообщили, что в Болгарии вышел мой «Генерал» и мне начислено 1955 р., ну, потом-то оказалось, что 489 – комиссионные отчисления, 444 – подоходный налог, и причитается мне лишь 1022, но все равно – спасение, несмотря на грабиловку!

На прошлой неделе, в пятницу, был у Игоря Кобзева. Уверяет совершенно серьезно, что после его статьи в защиту Ивана Шевцова в «Сов. России» было две попытки его отравить. Какой-то поклонник из Ставрополья или с Кубани привез две

банки меда, но в беседе с ним выяснилась полная противоположность взглядов, и они едва не разругались. Уходя, гость сказал: «Я проживу дольше, чем вы». Ну, конечно, решил Кобзев, мед отравлен! В другой раз какая-то поклонница передала коробку конфет. Cicuta! – решает поэт и выбрасывает подарок. Свихнулся, что ли? Ведь не может даже сообразить, что даритель меда, если б имел такую ужасную цель, не стал бы обнажать свои взгляды, а прикинулся бы единомышленником, подольстился.

12. II

Отправил сейчас последнюю часть письма к Ю. Бондареву о его «Выборе». Оно состояло из трех частей по две плотные машинописные страницы, 5-го, 6-го и вот 12-го февраля. Высказал приблизительно треть своих несогласий, но очень важную. Еще, конечно, надо было сказать, зачем печатаешь сразу в двух журналах: в «Нашем современнике», тысяч 200–300 + 1,8 млн. «Огонька» + тут же пойдет 2–3 млн. «Роман-газеты», да еще книжные сотни тысяч. А ведь тоскует о времени, когда у всех были «равные достатки».

14. II.81

В «Береге» у Бондарева одна немка-издательница пишет письмо сов. писателю и ставит подпись «госпожа такая-то». Это типичная советская ошибка. Мелочь. Но в «Выборе» опять типичная сов. ошибка покрупней и похуже. Сделав своего главного героя Васильева художником, автор, как я вижу, изучал специфику его профессии и труда. Но сделав Илью человеком религиозного сознания, он не дал себе труда изучить и это, ибо у нас считается, что религия это блажь, дурман, это так просто, это всем понятно. До такой степени мы все просовечены. Ну, а в результате – в его Илье одна несуразность за другой: о Боге он говорит пренебрежительно: «Кто меня простит? Бог? Слишком далеко!» Для верующего Бог всегда близко.

А эти его пересказы из Достоевского, которые воспринимаются окружающими как откровения!

Он думает, написать философский концептуальный роман – это так легко.

15. II

Да уж не влюбилась ли наша Катя в своего классного руководителя Александра Серафимовича? Мальчишки его зовут дядя Саша, девочки – Серафимчик Каждый день она рассказывает что-нибудь о нем. В понедельник приходит из школы и радостно сообщает: «А Серафимчик вчера играл в футбол, и их команда выиграла – 2:1». Во вторник «Серафимчик, оказывается, немного знает по-английски». А вчера, очень взволнованно: «Серафимчика могут послать в Афганистан. Все об этом говорят, и он тоже». Но Таня уверяет, что не одна Катя, а все девочки класса влюблены в него. Видно, хороший парень. Неужели действительно учителя пошлют в Афганистан? Ведь учителей-мужчин так мало в школах.

16. II

Таня весь вечер читает Кате вслух «Грабеж» Лескова, и обе помирают со смеху.

А я все дни пишу с великим напряжением по 1–2 стр. своего драгоценного Исаича. Только лыжами и спасаюсь. Ах, как я сегодня вмазал ему с помощью Энгельса!

17. II

Привез от Мар. Мих книжный шкаф, он не вошел в лифт, пришлось тащить его на горбу на шестой этаж Спрашиваю у шофера, который поддерживал сзади: «Сколько тебе лет?» – «42, – говорит. – А что?» – «А мне еще 15». На счетчике было 8 р., дал ему 15. Видно, доволен был, но промолчал.

Таня вчера сказала, что М.М. положила на ее имя в сберкассу 5 тыс. Богачи!

22. II, воскресенье. 9.30 утра

Катя рассказала сейчас, что ей приснилось, будто она ловила маленьких ежиков желтого цвета. А мне сегодня приснился Сартаков. Так различны наши сновидения и наша жизнь. Господи, весь Союз писателей мне переснился!

Вчера ходил на новоселье к Вере Соловьевой. Было 5–6 ее подружек-сверстниц, и все, кроме одной, не замужем. Бедные бабенки, а ведь славные, добрые и неглупые. Было много разговоров, особенно запомнился разговор о пленных Аня возмущалась: у нас воспитывали ненависть к пленным и т. д.

– Откуда вы это взяли?

– Из лозунгов Сталина!

– Из каких?

– «Коммунисты в плен не сдаются!»

– А что же вы хотите – чтобы накануне войны и во время войны солдатам внушалось, что если, мол, будет туго, вы штык в землю и шпарьте в плен, а коммунисты – в первых рядах! Да этот лозунг «Коммунисты в плен не сдаются!» – лишь вариант лозунга «Гвардия умирает, но не сдается!», брошенного еще в 1815 году в битве под Ватерлоо. И генералу Камбронну, которому приписывается этот «лозунг», поставлен памятник со словами этого лозунга на пьедестале. (Это я о Камбронне сейчас все посмотрел в «Крылатых словах», но говорил ей приблизительно так) Ни в одной армии мира никогда не внушалось солдатам, что сдача в плен – выход из трудного положения.

– А как Сталин поступил со своим сыном?

– Как?

– Он отказался обменять его на Паулюса.

– Верно. Он поступил как человек, для которого интересы государства неизмеримо выше личных. Во-первых, вернуть врагу в обмен на лейтенанта опытнейшего талантливого фельдмаршала значило усилить врага, дать ему оружие. Во-вторых, что бы сказали, если б он обменял? Наши сыновья томятся в плену, их (миллионы!) истязают и мучают, а Главковерх своего сыночка вызволил!

Дура!

26. II.81 г.

Вчера проходил диспансеризацию, и вдруг кардиограмма оказалась такой странной, что уже потом врач позвонила мне и сказала, чтобы я завтра пришел снова сделать кардиограмму, а сегодня ничего бы не делал и вел себя осторожно. Я даже струхнул немного. Татьяне рассказал – в одно ухо впустила, в другое выпустила и сегодня утром даже не спрашивает, как я себя чувствую. Видно, никак не придет в себя от радости, причина которой – покупка кожаного финского пальто в «Березке». В Болгарии издали моего «Генерала», и я получил 1244 (начислено-то 1995) руб. Да было еще от Венгрии 260–270. Вот вчера и поехали и купили за 640 ей пальто.

Позавчера был у мамы, оставил 20 р.

3. III, 12.30

Только что передавали по ТВ закрытие 26-го съезда. Пели «Интернационал». Вернее, включили пластинку, и кое-кто шевелил губами, а кто нет. А ведь как пели когда-то без всяких пластинок, мороз пробирал, горло перехватывало!

 
Прав был Винокуров:
Рассудком не понять
Страну мою,
Как строилась, страдала,
Кого ни разу не смогли пронять
До слез слова Интернационала
 

5. III.81

У евреев есть слово для всех неевреев – гой (гои) и слово для всего остального мира, кроме Израиля, – Галут. Вероятно, ни у какого другого народа нет таких понятий.

7. III

Катя входит ко мне и спрашивает:

– Как писать: «Константин» или «Канстантин»?

– Запомни – «Костя», – говорю ей.

Она два дня не ходила в школу – что-то расчихалась. Я так люблю, когда она не ходит, когда мы остаемся на весь день одни дома. А сегодня пошла. Сегодня они ставят «Трех мушкетеров», и она играет д’Артаньяна. Сделала себе камзол, нарисовала и вырезала из бумаги огромные кресты, взяла у мамы сапоги, приладила на них банты…

9. III, Малеевка

В пятницу позвонил Елиз. Федоровне в Малеевку, и она сказала мне, что 9-го в 12 часов за мной может заехать машина, которая повезет в Москву Галю Балтер. В 12.15 позвонила Галя и сказала, что она еще на Комсомольском проспекте (там живет ее дочь), а ей ехать в Щелково. Словом, машина заехала только около двух. В Малеевку приехал около четырех.

Расположился в 8-й комнате 2-го коттеджа. Разложил вещи и пошел в столовую. Там сразу встретил Анчишкина. Пойдем, говорит, у меня есть грамм по сто. Он живет в корпусе «А», в шестой квартире. Пошли, дошли. В 6.30 ему захотелось еще выпить. Пошел к парню напротив – Валерий Шульц из Хабаровска. У него машина. Выходим на улицу, садимся в машину и мчимся в Ст. Рузу. Без 10 минут подкатываем к магазину. Владлен бежит и через 10 минут возвращается с бутылкой «Пшеничной». Едем домой, к Владлену. Продолжаем пить. Выпиваем втроем полбутылки. Идем ужинать. Владлен отстает.

После ужина я не упускаю возможности побеседовать с Александром Кривицким. Он на днях опубликовал в «Правде» статью, в которой утверждает, что если бы царская Россия обладала нашим теперешним могуществом и имела атомную бомбу, то атомная война в Европе уже давно разразилась бы. Я ему говорю: что за странная фантазия? Америка, Франция не развязали, Китай не развязал, Израиль не развязал, а Россия развязала бы? «Вы хотите оправдать царскую Россию?!» – «Я хочу отвести от нее нелепые гипотетические обвинения. У нее и так хватает грехов – подлинных. Я не могу быть равнодушным к царской России. В царской России родились мой отец и мать, дед и прадед, бабка и прабабка». Жена его была в смятении. Галя Башкирова тоже что-то вякала. А он говорил, что мы в неравных условиях: я принял грамм 200, а он – нет. Сказать-то ему было нечего.

14. III

Только что вернулся из Наро-Фоминска. Туда нанимала машину некая Лидия Андреевна из Донецка – у нее там служит сын, навестила, отвезла колбасы да консервов. И с ней была некая молодая женщина Людмила. Ну и мне захотелось съездить посмотреть, что это за город. Типичный убогий городок Центральной России. Пока ЛА была с сыном, мы сходили в музей и прошлись по магазинам. В ювелирном отделе универмага «Наташа» наблюдал удивительно милую девушку. В итоге Людмила купила туфли за 40 р., а я мыльницу за 40 коп. А помазка, как и в Ст. Рузе, нет. Как видно, Подмосковье – это сплошная безпомазковая зона.

16. III, Малеевка

За столом сижу с Анаст. Витал. Перфильевой и ее мужем, художником, Бор. Конст. Милые люди. Нет конца разговорам. Полное понимание. Сегодня она сказала, что всегда опасается в домах творчества неприятных встреч. Это она-то, божья коровка, опасается! Как же мне тогда быть? Вот уже с двумя я тут схватился – с Кривицким и каким-то Валент. Филатовым на почте. Я его назвал засранцем, а он меня – гадом. Очень мило. Когда он исчез, я перед почтаркой извинился, конечно.

20. III

Вот что бы мы делали без евреев! Когда-то покойный Танин сослуживец Шафран (который подарил нам Пашку) дал ей на несколько дней 6-й том Солженицына, а тут некий Валерий Шульц, с которым меня познакомил Анчишкин, сам, безо всякой просьбы с моей стороны (я зашел к нему за помазком) вручил мне сборник «Из глубины» (ИМКА-ПРЕСС, 1967).

Перед завтраком у телефонной будки я подошел к сидевшему в кресле Лазарю Шинделю и безо всякого предисловия спросил, как он относится к «Выбору» Бондарева. Тот смутился моей прямотой, помялся, видимо, соображая, какие могут быть последствия, но все же сказал: «Слабый роман», – и начал говорить о какой-то композиционной неслаженности. Я прервал его: «Я бы выразился энергичней. По-моему, он весь написан в расчете на Запад». С этим он вроде бы не был согласен.

А почему я подошел к Шинделю – мы перед завтраком прогуливались с В. Андреевым и говорили о «Выборе» и о романе Айтматова. И полностью сошлись во мнении. И я был разгорячен этим разговором.

23. III, Малеевка

Тут был Петя Проскурин. Мы с ним прогуливались, я спросил, читал ли он «Выбор» Бондарева. Он ответил, что нет, не читал. Я стал ему рассказывать и возмущаться кое-чем в романе. Он внимательно меня слушал, молчал. Но вот приехала вместо него Лиля, его жена, и в разговоре с ней я узнал, что Петруша роман читал. Читал и скрыл от меня это, боясь чего-то. Чего? Как бы его мнение не дошло до Бондарева? И это Проскурин! С его томами, с лауреатством, секретарством, с его гренадерским ростом…

25. III.81 г.

Сегодня утром во время прогулки перед завтраком по лесной тропочке меня осенило: напишу-ка я статью «Божественное начало в современной советской литературе». Романы «Выбор» и «Больше века длится день» дают для этого богатейший материал. В сущности, Едигей у Айтматова – это первый в советской литературе положительный герой, не отрицающий существование Бога. Вернее, он не уверен, есть Бог или нет его, но он хочет, чтобы Бог был.

27. III, 13.50

Сидел работал. Вдруг – стук в дверь. Вера. Я с ней познакомился здесь года три назад. Адамов, я и она с подругой однажды провели вечер за бутылкой. Врач-кардиолог Очень любезна. И вот явилась. Отняла больше часа времени разговорами о том да о сем. Все-таки бабы еще обращают на меня внимание.

28. III, Малеевка. 8 час.

Сейчас за ужином Надя Островая сообщила, что умер Юра Трифонов – после операции на почке. Я видел его последний раз в ЦДЛ. Должно быть, в конце января и потом еще раз. Я подошел к нему и сказал, что его… (Опять пришла Вера.)

11.20. (Вера ушла, проводил ее до главного корпуса.) … что его статья о Куликовской битве в «ЛГ» – лучшая из всех юбилейных статей. Он при всей его сдержанности был тронут, кажется. Потом я сказал ему, что его «Старик» мне кажется наибольшей его удачей. Он сказал, что тоже думает так Он сыграл какую-то странную роль при моем приеме в Союз, и помню, в ЦДЛ на лестнице в зрительный зал я говорил ему «Это унизительно!» – но о чем конкретно – не помню.

У него было крепкое рукопожатие, и оно запомнилось мне.

29. III, Малеевка

Слава богу, не опоганился.

Вся Малеевка только и говорит, что о Трифонове. Вот ведь как получается: от «молодого» Винокурова уходит жена к старому Рыбакову – и все хорошо; а от старого Березко уходит жена к «молодому» Трифонову – и все плохо.

Сейчас «Голос Америки» передал, что на президента Рейгана совершено покушение, он ранен. Ну, вот, а шумел о советском терроризме, когда оно под самым носом. С чем боролся, на то и напоролся.

31. III

Эта пузатенькая лысенькая интеллягушка Гр-ский вякает: «гегемон!» (о рабочем классе). Так и хочется взять молоток, тот самый, что в нашем гербе, и трахнуть его по лысой башке.

1. IV.81. Малеевка. 8.45

Уезжаю домой. Как-то теперь останутся тут без меня мои кошечки? Ведь их шестеро. Кто-то их накормит, бедняжек?

10. IV. Москва

Сегодня приснилась Сима Ионова, моя первая мальчишеская любовь. Да, это было в 4-м и 5-м классах. Как это волновало! Каждая случайная встреча с ней – событие. Она жила в 15-м доме, который стоял как бы на острове. И, проходя мимо, я иногда видел ее. Однажды, помню, она играла с козленком. Тогда, должно быть, я еще не знал про Эсмеральду. И вот – вдруг приснилась, будто мы вместе в какой-то туристической поездке. Я сижу с какой-то женщиной за обеденным столом, а Сима что-то хлопочет на противоположном конце. Она молода, стройна, красива. Но я знаю, что ей 55 лет (почему не все 57?), и спрашиваю у соседки, как она думает, сколько ей. Соседка смотрит и говорит: «Должно быть, около тридцати». И я не опровергаю, молчу.

18. IV.81 г.

Сегодня мне приснились две вещи. Во-первых, наши войска вступили в Польшу. Во-вторых, я обзавелся второй женой: совершенно незнакомая молодая девушка небольшого роста, светловолосая, по имени Эдда. Что за Эдда – ума не приложу! Поразмыслив, решил пусть я и второй, и третьей, и четвертой женой обзаведусь, и не во сне, а наяву, только бы наши не вступали в Польшу! Как я во сне не тронул эту Эдду, так и нам лучше бы не трогать Польшу.

25. IV.81 г.

Сейчас ходил за «апрельским» фронтовым заказом (к дню рождения Ленина). На обратном пути встретил Ю. Мельникова. Стоим, разговариваем. Идет мимо Евг. Осетров, я кричу ему:

– Евгений Иванович! Поздравляю вас с блестящей статьей о Маркове!

– Ну… – замялся он.

– Как вам после таких статей спится?

– А что такое?

– Так ведь начальство же!

– У вас представления давно минувших дней.

– Да, тогда подобные вещи не делались. Вы же старый человек, зачем вам?

– А вы читали статью?

– Да зачем я буду читать юбилейную хвалебную статью о Маркове? Вот если бы вы всерьез написали!

Смутился. Была у него, помню, хвалебная статья о каком-то Воронцове. Кто такой? Оказалось потом – помощник Суслова. Афоризмы собирал от Аристотеля до Брежнева.

29. IV.81 г.

Есть такой странный мужик Леонид Коротеев. Я на его рукопись в Совписе сочинил разносную рецензию, а он звонит, говорит «Спасибо» и приглашает в ЦДЛ распить бутылку коньяка. Встретились вчера, коньяк он принес в чемоданчике, в нижнем буфете мы его распили. Бутылку на двоих – ничего. Но он-то и пил поменьше, и лет ему 46. Потом я оказался в ресторане наверху. Кто меня звал туда? Никто. Оказался за столиком Виктора Муратова, но больше не выпил ни рюмки. Потом подсел к Винокурову, который был с какой-то молодой врачихой по имени Алена, приятная, кажется, очень неглупая женщина. Хвалила мою статью об Окуджаве. Е.В. поддакивал, как всегда, когда ругают Окуджаву.

1. V.81 г.

Вчера Боря Кашин наконец сводил меня на могилу Сергея. Это на Пятницком кладбище за Крестовской заставой. Борис ушел, а я остался один. Все смотрел и не мог понять: вот здесь, в этом клочке земли – все, что осталось от молодого, красивого, сильного человека. Думал ли, разве мог думать дед, что его внук будет рядом с ним, да еще так скоро? И Сергей Кашин там. Все они трое в одной оградке. И невозможно это понять, и немыслимо это выразить.

3. V.198 1 г.

30 апреля я все-таки простудился. Было холодно, ветрено, а я бегал за цветами сперва в киоск у метро, а потом на рынок – без кепки, а потом на кладбище было так холодно и сыро. А 1-го были у Ивановых, и я там ел мороженое. Словом, третий день болит горло, слезятся глаза, болит голова, вялость.

Сейчас звонила Свелана Г. (как много у меня знакомых Светлан) и вспоминала, как пять лет назад была влюблена в меня. «Понимаешь, при каждом воспоминании о тебе мне делалось дурно – кружилась голова и тошнило». Такое признание едва ли сыскать во всей мировой литературе. С мужем она развелась, сейчас ей 37.

4. V.

Чувствую себя все еще неважно. Была врач из поликлиники Литфонда по фамилии Шмелева. Послушала, говорит:

– У вас в легких хрипы, но я же не знаю, может быть, вы курите…

– Так я вам могу честно признаться: не курю.

7. V.81 г.

Встретил сейчас в поликлинике С. Баренца. Как быстро его скрутила болезнь! Ведь был такой богатырь. К 1 Мая прислал мне поздравление, в котором жаловался на свою хворь, а я ответил ему так

 
Дорогой Сергей Кузьмич!
Не могу никак постичь,
О какой ты пишешь хвори,
Недостойном, мелком вздоре.
Поезжай-ка, брат, туда,
Где у скал бурлит вода.
Мы тебя в нее купнем
И жене как штык вернем.
 

11 вечера

В 10.15 я вернулся домой. Катя два часа была одна, я оставил ее с t=37,3, а в 10.15 у нее было 39,3. Дал полтаблетки анальгина и одну таблетку бисептола. Сейчас она уснула. До моего прихода читала «Спартака».

11.45

Прошло полтора часа, температура – 39,1. А Татьяны все нет. Кино смотрит. Она же звонила, я сказал ей, что у девочки 37,3. Почти два часа, как кино кончилось. Где ее черти носят? Небось, с Алимовой трепется.

12.15

Явилась, матушка родимая. t – 38,5. Видимо, подействовал седалгин.

8. V, 7.10 утра

Ночь прошла спокойно, все спали, но температура сейчас 38, даже чуть больше. Но, надо думать, это уже «чистая» температура, т. к действие лекарства, видимо, уже кончилось. Но с утра!

17. V. 10.45 вечера

Вот мы и осиротели. Сегодня без четверти час дня умерла мама. Я не успел минут на десять, чтобы проститься. Вчера я был у нее, и сперва, когда она лежала, мне показалось, что еще ничего страшного. Но когда она села, лицо у нее стало таким незнакомым, что я понял долго она не проживет.

Она взяла мою левую руку и гладила истончившимися легкими пальцами мою ладонь. Удивилась, нащупав на ней мозоли. Сказала: «Я ухожу от вас», а я, как всегда на такие ее разговоры, отвечал, что, мол, надо Катю выдать замуж, а уж там видно будет. «Нет, – сказала она, – я уже не поднимусь». Она чувствовала, что это конец. Галя передавала, что она говорила: «Никого вас не жалко, только Катю». Я пробыл часа два-три и уехал. А около десяти ей было плохо. Галя позвонила Аде: «Она умирает». Ада позвонила мне, но телефон был занят. Она схватила такси и примчалась. Побыла, мама и ее подержала за руку, и она уехала. А сегодня позвонила мне Ада, а потом, часов в 11, Галя сказала, что она плоха. Но я не думал о конце и поэтому не спешил. Дойдя уже до метро, вспомнил, что вчера она упрекнула меня, что не привез конфетки. «Когда ты поймешь, – сказала она, – что не конфетка мне нужна, а внимание». И от метро я вернулся домой. Таня собрала мне кулечек. На это возвращение ушло минут 15–20, вот их-то мне и не хватило, чтобы застать ее в живых. Я пришел, а она уже лежала недвижно. Она говорила как-то: «Как же это так – меня не будет?»

Я непроизвольно перекрестился и сказал «Царство ей небесное!»

18. V.81, утро

Сейчас вспомнил, что вчера видел сон: у меня стал шататься задний правый зуб, я стал его трогать руками, и он рассыпался, я держу в правой руке чистые белые кусочки.

Ночью я спал. Перед сном прослушал пленку нашего разговора с мамой, видимо, в феврале или сразу после моего дня рождения. Замечательный разговор.

2 часа дня

Вдруг сейчас пронзило: она же позавчера, когда я стал собираться, попросила меня: «Посиди еще», попросила тихо, не настойчиво. А я что-то буркнул, что меня, мол, ждут дома, и ушел. Никто меня не ждал. А это была ее последняя просьба, и я ее не выполнил.

20. V.81

Вот все вчера и кончилось.

Ночевал я там, хотел последнюю ночь побыть рядом с ней. Она умирала сознательно, она устала и не хотела жить. Галя рассказывает, что, когда утром стала вызывать «скорую помощь», она умоляла ее не делать этого: «Дай мне умереть спокойно. Ты не дала мне в прошлом году. Они опять меня оживят. Дай мне умереть». Хорошо, что все мы оказались на месте. Хорошо, что приехала Клава из Минска, Игорь с женой Валей из Электростали, Родион Иванович из Глухова. Был Володя Белошицкий, Рита Уралова.

Отвезли ее в новый крематорий. Прах будем хоронить в Глухове, где отец, мать, тетя Тоня, дядя Сережа. Когда я в сентябре прошлого года (Галя была в доме отдыха) жил у нее в Нагатино, я записал на пленку ее большой и очень хороший рассказ о своей жизни. Вчера мы слушали его.

24. V.81

Сегодня в церкви Всех Скорбящих Радости, что в Ордынском тупике, мы отпели маму. Были Галя, Неля и я. Пришли к половине десятого, но шла большая служба. Сегодня день Кирилла и Мефодия, и мы прождали до часу.

31. V. Коктебель

27-го приехали с Катей в Коктебель. Поселились, как всегда, в 4-й комнате 15-го коттеджа. Опять, как и в прошлом году, на шкаф я поставил стакан с розой и рядом – портрет, теперь это мама.

2. VI.81

Как глупо, мерзко, по-мальчишески расхвастался я вчера перед Борисом Куняевым, Соловьевым и Селезневым после глотка коньяка!!

3. VI.

Катя хотела достать из шкафа свой альбом, в котором у нее сохнет цветок, и уронила стакан с розой и мамин портрет. Стакан – вдребезги. Я наорал на нее, выгнал из комнаты, когда она стала неуклюже собирать осколки. Ах ты, дубина! Когда же, наконец, ты научишься владеть собой?!

6. VI, Коктебель

Вчера я отметил 20 дней. Были Миша Селезнев, Вера, Наташа и Нюся Пархомовская, которую я встречаю в Коктебеле вот уже второй раз, она живет в «Голубом заливе».

Вынесли на веранду письменный стол. А рядом на круглом столике поставили мамин портрет и рядом – розы. Прослушали две записи магнитофонные с маминым голосом.

Удивительно, Нюсе запомнилось, что из всего нашего класса не вернулся с войны один Ленька Гиндин. Я ей сказал:

– А Лева Давыдов? А Валя и Гриша? А Фридрих Бук? А Петька Скотников?

Нет, она запомнила только своего соплеменника! А ведь славный, добрый человек.

Вспомнил, что Ленькин отец вскоре после войны хлопотал устроить в нашей школе музей его сына. А? Столько погибших, а музей одного только его сына.

У меня сохранились два его письма с фронта. Вот первое:

«21 июля 42 г.

Здравствуй, Володя!

Вчера получил твою открытку и вот пишу тебе, хотя не уверен, что застану тебя дома – быть может, поедешь на уборку урожая.

Ну, что у нас нового? Вольное житье наше кончилось 29 июня, а с 5 по 12 июля вели ожесточенные бои, правда, без особенного результата. Мне в это время пришлось повидать многое и на поле боя и в ближайшем тылу. Начну с того, что два раза был совсем близко от того, чтобы не писать это письмо да и вообще, пожалуй, не писать ничего и никогда. Первый раз в 3–4 метрах упала немецкая мина, но пустила белый дымок и не взорвалась. Я смотрел на нее как кролик на удава, и прошиб меня пот. В другой раз мы попали под бомбежку штук 20 «Ю-88»… Дальше можно прочитать только отдельные слова: «так в 10–15 м… потом минут 20… видишь, пока жив и… Видел пленного… говорит, что воюет… много еще чего было. Кое-что… кажу… Сейчас у нас… спим по музы… 18-го купили 20 кг… Привет Нине… нашим…