Текст книги "Я жил во времена Советов. Дневники"

12. VIII

Дни позора и бессилия. На глазах всего мира израильские фашисты уничтожают Бейрут с его детьми и женщинами, а весь мир смотрит, возмущается – и ничего не делает! Да ведь это же как в 30-е годы, когда Гитлер делал что хотел, а весь мир только ахал. Но там хоть была большая и сильная держава, а здесь – маленький душегуб, наглый покровительством американцев. Выходит, что на поверку ООН так же беспомощна, как Лига Наций.

25. VIII

Сегодня около 8 утра по «Радио Канады» выступал шеф «ИМКА-ПРЕСС» Никита Струве. Сказал, что издали 9 томов ПСС Солженицына, будет издано еще 9, а потом – цикл романов об Октябрьской революции. Мамочка родная, да кто это читать будет?

* * *

Б. Сарнов в книге о Солженицыне (2012) рассказал, как великий Исаич препирался и крохоборничал с этим Струве из-за гонораров, как хотели облапошить друг друга. Но жидок Струве против Солжа, тот своего не упустил. А позже этому Струве наш Путин дал Государственную премию. За что? За издание драгоценного титана.

Сейчас вдовица титана ратует за увеличение часов преподавания литературы в школе. И это притом, что в программу внедрили насквозь лживый «Архипелаг» ее покойного супруга. Вот и сказала бы: уберите эту хренотень!.. Куда там!

27. VIII. Москва

Если в отношениях между мужчиной и женщиной нет «игры» или, как ныне стали говорить, «составляющей», то их общение подобно купанию в море на резиновом матраце – скучно, неинтересно. Пушкин сказал об этом так

Где нет любви, там нет веселья.

2. IX.82

Сегодня приснился маршал Рокоссовский. Это, конечно, от обильного чтения военной литературы. И его воспоминания «Солдатский долг» читал недавно – то, что относится к событиям войны до 5.XII.41. Будто иду я слева от него, поднимаемся на какой-то бугор, и я спрашиваю его, почему он начал войну лишь генерал-майором. Он отвечает, что до войны сидел и что будто с июля 42-го по июль 43-го тоже сидел. Вот и все. Сон был короткий, как видение.

Читаю сейчас, как всегда, сразу несколько книг Симонова «Разные дни войны» (дневники, очень интересно!), Бондарева «Горячий снег» и «Страницы дипломатической истории» В. Бережкова.

Сегодня еще читал «Живые и мертвые» Симонова, чтобы сопоставить, как он и Бондарев описывают 16 октября 41 года в Москве. У Симонова о той трагической поре достойнее. Я знал в Малеевке его мать, княжну Оболенскую.

Какой сегодня день! Две вести о смерти: умерла Розия Фаизова и мать Алимовой – две татарки. Да еще сообщение в газетах о смерти Гомулки. Розия все собиралась написать в Кремль гневную анонимку.

Я отговорил: найдут. Она недоумевала: как? Да у них разработана целая технология.

3. IX. 82. 3.15

Сейчас ходил гулять в парк (сыро, но надо) и среди прочего думал вот о чем. На днях в «Правде» была большая статья Юрия Грибова, давнего мастера жанра «О людях хороших», о двухтомнике Юлии Друниной. В 45-м году она стала известна своим стихотворением:

 
Я только раз видала рукопашный.
Раз наяву и тысячу во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
 

Сейчас, судя по цитате Грибова, она переделала так «Раз наяву и сотни раз во сне». Вот когда переделает на «много раз» или «а сколько раз», тогда и будет полная правда.

Но дело не в этом, а в том, кого это стихотв. имеет в виду? Ни на войне, ни после я не встречал человека, который говорил бы, что на войне не страшно. Ну если не считать уж вовсе дураков.

И суть стихотворения выражается двумя словами: «На войне страшно». Спасибо за такую новость. Ее воспитательную роль трудно переоценить.

* * *

Я был не прав. Ахматова в 42-м году в Ташкенте, где не свистели пули и не горели дома, написала:

 
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова…
 

И думаю, что сандружинница Друнина ответила именно Ахматовой на эти строки. Тут уместнее было бы, например, так

 
Мы можем под пулями мертвыми лечь,
Мы можем остаться без крова,
Но…
 

5. IX.Москва

Болит у меня сердце за Катю. Она стала высокой, а держаться не умеет, сутулится, иногда неряшлива в одежде. Такой королевский рост, говорю я ей, требует королевской осанки. А она не слушает!

Вчера ходили с Таней гулять в парк, гуляли около двух часов. А Катя была на дне рождения у Грампика. Девчонки-одноклассницы зовут его Грампузя. Не думаю, что это ему нравится. А я зову – Грампулино. И это ему явно по душе.

9 сентября

Послал С. Островому письмецо, не выдержал.

«Дорогой Сергей Григорьевич!

Твое стихотворение «Они так быстры», напечатанное не так давно в «Правде», озадачило меня.

Ты с великой страстью убеждаешь кого-то:

 
Не говори мне «малая река»!
 

Само слово «малая» приводит тебя в неистовство, и ты пытаешься опровергнуть его:

 
Река, она и есть река. Любая.
 

Действительно, любая река имеет право называться рекой.

 
Над нею те же ходят облака,
Зеленая она иль голубая.
И тот же ветер – некий чародей(?) —
Волшебничает(?) с легкою водою.
 

Все верно, хотя и не совсем понятно, как ветер волшебничает с водой. Только ты ничего не доказал. Над всеми реками ходят облака, с каждой из них «вошебничает» ветер, но все-таки реки разные, в частности, одни – большие или даже великие, другие – малые. Но ты продолжаешь гнуть свое, приводишь доводы совершенно неуместные:

 
Нет малых рек Все реки для людей.
 

Да, для людей. Но по одной ходят пароходы, а по другой можно только на лодочке. Неужели не замечал?

Невозможно понять причину твоего негодования против слова «малый». Оно противоречит не только здравому смыслу, но и всей традиции нашей литературы. Она вовсе не чурается этого слова, наоборот, и народная литература, фольклор, и письменная как раз часто подчеркивают, что герой мал, невзрачен, неказист, но совершает важные дела, представляют собой великую ценность. Вспомни пословицы и поговорки: «Мал, да удал», «Мал золотник, да дорог». Вспомни капитана Тушина и Толстого или Тюлина в рассказе Короленко «Река играет». Небольшого роста, неказисты, а какие молодцы!

Люди могут быть невелики ростом, но велики духом. Так же и с реками: и на малой реке может произойти великое событие, например, на Непрядве, которую я знаю с детства, произошла Куликовская битва, на Угре – знаменитое «стояние» русских и татар.

Ты ломишься в открытые настежь ворота, доказываешь то, о чем никто не спорит, и твоя ненависть к слову «малая» заводит тебя в дебри напыщенной декламации. В сущности, это даже очень недемократично. Вспомни Маяковского:

 
Если в партию сгрудились малые,
сдайся, враг, замри и ляг!
 

От ложной исходной мысли все стихотв. получилось натужным. Крикливым и смешным. Зачем тебе это на восьмом десятке? Ты ведь умеешь лучше.

Если я тебя не убедил, то давай и дальше в этом духе:

 
Не говори мне «малая земля».
Земля, она и есть земля. Любая.
 

Будь здоров!»

14. IX, 10 вечера

Сейчас по телевидению услышал слова Циолковского: «Я всю жизнь занимался тем, что не приносило мне ни хлеба, ни силы». Я воскликнул: «Это же обо мне!»

Я предельно аккуратен и даже педантичен в выполнении замысла, но в то же время предельно безрассуден в самом замысле. Четыре года писал книгу о Солженицыне, и ведь ясно же было, что никто ее не напечатает. Сейчас пишу (с тех пор, как вернулся из Коктебеля, с 10-х чисел июля) статью о Б. – и ясно же опять, что никто ее не возьмет. Но что делать – ведь не могу иначе!

20. IX

Ну и денек сегодня выпал!

Вчера поминали Валикова у него дома в поселке Правда. Год – как один вздох. Из наших литинститутцев были Коля Войткевич, Кафанов да я. А еще Игорь Крохин, который очень скоро напился и уснул в другой комнате. Еще какой-то Сергей, знакомый в лицо, стихотворец. Какой-то Петя из «Современника», видно, славный парень. Были Аллочка и Светлана из Совписа, вернее, Аллочка-то теперь (вот уже три года) работает в Детгизе. Был его отец, маленький, аккуратный старичок Герман совсем на него не похож Я перебрал и обратно всю дорогу до станции амурничал с этой озорной гигантшей Аллочкой. Много болтал и шумел, как за столом, так и в электричке. Как от этого отучиться?

Много неожиданного узнал о Германе. Любил он жизнь и любил работать руками. Делал шпаги! Их у него штук 15. И как сделаны!

Тамара и девочки были рады, что мы пришли. Я подарил им своего «Генерала». Пришел домой около двенадцати.

Каверзнев показывал сейчас по ТВ репортаж из Бейрута. О Господи! Как это можно терпеть? Этот фашизм еще омерзительнее, чем арийский. В двух лагерях Западного Бейрута они уничтожили более 1800 безоружных людей, хотя была договоренность, что они не войдут в Зап. Бейрут и не тронут там палестинцев. И все это на глазах всего мира, весь мир видит это по телевидению – и никто ничего не может сделать! Какой позор беспомощности. Ведь совершенно такая же безнаказанность, как у Гитлера. Как и сейчас, мир возмущался и протестовал, а он делал свое дело. ООН такая же беспомощная говорильня, как была Лига Наций. Неужели все так и сойдет Бегину и остальным?

22. IX

Через два часа уезжаю опять в Коктебель.

24. IX, Коктебель

Вчера с Фаиком Мамедовым заявились в Коктебель. Я поселился, как в прошлом году, в 15-й кв. 19-го корпуса. Роскошно! Большая комната и такая же веранда, где я сегодня ночью и спал. Море – такого не было в июне – июле, 20–22 градуса.

Только что смотрел по телевидению похороны И.Х. Баграмяна.

 
Плывут похоронные марши
В столице нашей страны.
Умер последний маршал
Отечественной войны.
 

26. IX, Коктебель

Заметил за собой печальную новость. Раньше, как бы я ни был пьян, всегда наутро помнил все, что было. А вот на поминках Германа, после того как Алла и Кафанов вышли из вагона метро на пл. Дзержинского, – дальше ничего не помню: как сделал пересадку в центре, как доехал до «Аэропорта», как шел по улице, как пришел домой, умылся, лег спать – ничего! Проснулся на Таниной кровати. Вот и здесь позавчера. Собрались отметить встречу: Селезнев, Фаик и я. Селезнев принес бутылку «Русской». Ну и хватит же. Нет! Когда ее допили, он заставил вынуть из холодильника еще и четвертинку (гр.300) разведенного спирта, что принес Фаик И все бы ничего, но, во-первых, я проснулся ночью около четырех и больше путем уже не спал; во-вторых, многое не мог вспомнить, в частности, никак не мог вспомнить, отправил я письмо О. Кр. или нет. Днем на пляже Лера сказала, что своими глазами видела, как я бросил его в ящик на почте. Нельзя же так! 3–4 рюмки в нашем возрасте вполне достаточно.

27. IX.

Вчера водил на могилу Волошина трех молодых дам: Леру, Галину Федоровну и Миру. Все было хорошо, если не считать, что Лера на обратном пути прыгнула через ручей и шлепнулась. Правда, благополучно, только немного перепачкала свои изящные черные брюки и еще более изящный светло-коричневый кожаный пиджачок Я обратил на нее внимание (живому человеку нельзя было не обратить!) еще в автобусе, когда ехали из Феодосии в Коктебель, и я стоял в проходе лицом к большинству пассажиров. «Какая красивая еврейка!» – подумал я. Вот, наверное, о такой Куприн написал замечательный рассказ «Жидовка». Она нелегко переносила дорогу и то принимала какие-то таблетки, то утомленно закрывала светло-серые глаза, делаясь еще красивее. 24-го, когда этот убивец Селезнев напоил нас, я вечером долго гулял со всеми тремя этими дамами.

В тот вечер звонили мы в Москву, и не помню почему, Лера вдруг сказала мне, что у нее 17-летний сын. «Как? – удивился я. – Неужели вы хотите сказать, что вам под сорок?» – «Ровно сорок». Право, я думал, не больше двадцати восьми. Из разговора дальнейшего стало ясно, что не замужем. Я не люблю расспрашивать женщин. В них всегда должна быть тайна, хоть какая-нибудь. Видел, что она красива, и больше ничего знать не хотелось. Но когда мы спускались, обогнав остальных, с горы Волошина, я вдруг понял, что она очень не глупа, и добра, и проста, и душевна. Но и говорлива. Чтобы остановить ее словоизвержение, я прочитал ей стихи Степана Щипачева:

Мне твои глаза забыть едва ли, У евреек, кто-то мне сказал, Лишь в глубокой древности бывали Серые, как у тебя, глаза.

Она сказала: «Если меня как следует умыть (она красится), то видно будет, что у меня обыкновенное русское лицо»: мать у нее русская. Это она сказала в ответ на мои слова, что гены отца (он у нее погиб в 45-м на фронте) возобладали над генами матери.

Сейчас купил две бутылки «Столичной» (по 6.40), бутылку коньяка (4 звездочки – 11 р.), кусок сала (1.40), килограмм груш «Бере» (2.50), кабачковой икры банку (47 к). А до этого в первый день купил 3,5 кг слив, 1 кг недозрелых груш, 1 кг яблок (плохих), килограмма четыре винограда (2 – по рублю на рынке, 2 – по 65 к в магазине), 1 кг мелких помидор – 50 к, 1 баночку меда – 2.10. Ну, еще воды минеральной 2 бутылки. В итоге осталось на сегодня 193 рэ.

30. IX, четверг. Вера, Надежда, Любовь и мать их София

Вчера я обмывал свои «Эоловы арфы», один экземпляр которых выцарапал в «Современнике» накануне отъезда сюда, 21-го. Пригласил Мишу Селезнева, Леру, Фаика, конечно, а остальные, как теперь соображаю, были приглашены по его настоянию: Оксана Петровна и чета Вороновых. Коля, как всегда, был в своем репертуаре говоруна-всезнайки, но нашел-таки время, поднимая тост за меня, что-то сказать о моей «самости» и т. п. Селезнев прочитал стишок-посвящение. Что-то лестное говорил и Фаик Я сказал Лере «Мы увидели с вами друг друга в автобусе из Феодосии в Коктебель. Думали ли вы тогда, 23-го, что 29-го будете со мной пить коньяк?» И она, не обижаясь, тотчас ответила: «Думала. Знала». Какая прелесть! Я переспросил: «Даже знала?» – «Да, знала».

О.П. пела под гитару, и получилось очень славно. Выпили бутылку «Столичной» и бутылку коньяка. На семерых немного. Разошлись в начале одиннадцатого (с 7.15). Потом мы с Лерой бродили около часа, даже больше, по парку. Верный своему принципу, я ничего у нее не расспрашивал, но она все рассказала сама. В 65–72 гг. жила с мужем в ГДР. Через год-полтора после возвращения они развелись. Затем девять лет до самого недавнего времени у нее тянулся роман с женатым человеком. Он собирался уехать за границу. Она готова была последовать за ним, вернее, за его семьей. Он говорил, что не может без нее жить, но и семью оставить не может. За границу почему-то не уехал. И вот она, наконец, решила с ним порвать. Три месяца назад она пошла с кем-то в кино (познакомили), и после зашли к ней домой. Вдруг является тот, с девятилетним стажем (у него был свой ключ от ее квартиры), обругал ее, ударил (тут я сказал: «На этом мы и остановимся») и, разгневанный, ушел.

И вот ее мучит, что прошло три месяца, а он не звонит, не извиняется. Видно, она все еще любит его.

У нее холодная неуютная комната. Я полушутя говорил ей: «Могу сдать вам свой балкон. И дам подписку о дипломатическом иммунитете, и поклянусь…» Она сказала: «И тут же нарушите клятву». Я рассмеялся. Нет, она, право, очень не глупа и мила. У нее довольно крупные, теплые и красивые руки.

1. Х.82

Сегодня мне много снилось, но запомнил только одно: будто вручили мне Звезду Героя Соцтруда, но я удивляюсь, что она не золотая, а серебряная. Прицепил я ее и думаю, что сейчас же сяду писать заявление насчет квартиры: «От Героя Соцтруда В.С. Бушина». Вот, думаю, все удивятся. А за что дали? За мои «Эоловы арфы». Потом пригляделся: серебро-то лишь обертка, я ее снял, а под ней – золото. И ужасно все это мне, подлецу, приятно. Уж так жаль было, когда проснулся!

Воронов вчера рассказал (он с женой сидит с нами за столом), что кто-то подошел к нему и спрашивает: «Как фамилия Бушина?» – «Бушин». – «Нет, это псевдоним. А настоящая фамилия?»

2. Х

У нас в классе, насколько могу вспомнить, было 14 мальчишек, а вот какова их судьба (перечисляю, как сидели на партах, считая ряд у окна первым):

Вадим Тарханов – контужен.

Борис Федоров – ранен, кажется.

Шведов Юра – на войне вроде не был

Прохоров Коля – вернулся без ноги.

Шумейкин Коля – на фронте не был.

Рассохин Коля – ранение в живот.

Давыдов Лева – убит.

Андрусов Валя – убит.

Моисеев Гриша – убит.

Фридрих Бук – убит.

Федотов Толя – убит.

Гиндин Леня – убит.

Иноземцев Володя – кажется, ранен.

Афонин Коля – кажется, убит.

То есть из 14 бывших на войне 7 убиты. 50 процентов! Цифра ужасающая.

Селезнев сегодня сказал мне, что в их классе (в Днепропетровске) было 11 ребят, на фронт попали 6, убиты 2, т. е. 33 %, и это, конечно, ужасно.

3. Х

Чудеса в решете! Сейчас около автостанции встретил Светлану Гусеву. Увидел ее, лицо страшно знакомое, а кто – не могу вспомнить. Подошел, поздоровался, разговариваем, а не знаю – кто. От неожиданности даже заговорили на «вы». Она только сегодня приехала, живет в пансионате «Голубой залив». Мы познакомились с ней в октябре или ноябре 76-го года в Гаграх.

А теперь вернусь к вчерашним процентам. Проценты страшные. Но вот некоторые любят их повторять. В августовском номере «Юности» напечатано интервью с Бондаревым. Он сказал, что из нашего поколения 20-х годов, из тех, кто попал на фронт, осталось в живых 3 %!

* * *

Позже я спрашивал Бондарева, откуда он взял эту цифру. Я, говорит, у генералов интересовался. Да какой генерал подсчитывал свои потери по возрастам! Вот по национальности уже гораздо позже дали сведения, а это…

Погибло русских 5.747,1 тыс.(66,3 % общих потерь), украинцев – 1.376,5 тыс. (15,9 %), белорусов – 251, 4 тыс. (2,9 %), татар – 188,3 тыс. (2,2 %), евреев – 138,7 тыс. (1,6 %) и т. д. (Всероссийская книга памяти. 1941–1945. Воениздат. 2005. Стр. 253).

4. Х, Коктебель

Многие люди видят лишь первый, лишь поверхностный слой жизни, а проникнуть в глубину явления у них не хватает зоркости, поэтому их усилия часто оказываются бесплодными, а то и вредными. Вот лишь три примера из разных областей.

Вся наша пресса, а часто и весьма известные писатели весьма рьяно выступают за бережливое отношение к хлебу. М. Алексеев, Евг. Носов, С. Викулов без конца пишут об этом то в прозе, то в стихах. Взывают: «Как дорога была корочка хлеба в годы войны!..» и т. п. Но все это бесполезно. Никого сейчас не заставишь жить по меркам военного времени, никого не уговоришь есть черствый хлеб. Жизнь стала динамичной. Люди ездят, ходят в гости и т. п. Это ведет к лишним покупкам хлеба. Люди выбрасывают черствый хлеб. И правильно делают, вернее, у них нет другого выхода. Проблема состоит не в том, чтобы дрожать над каждой корочкой, а в том, чтобы организовать в масштабе всей страны сбор пищевых отходов, – это и есть фундаментальный второй слой, за что и надо бороться, а не разводить сентиментальные нюни о корочке военного времени.

Второй пример. Иные фронтовики ужасно преувеличивают наши боевые потери на войне. Они именно в таких потерях видят героизм. И не соображают, что помогает здесь Солоухину, Астафьеву и всем, кто твердит, будто мы задавили немцев массой, что мы шли вперед, не считаясь с потерями. Да, этого второго лживого слоя они не видят.

Третий. Фаик Мамедов, как и многие другие, считая себя врагами сионизма, без устали твердят о еврейском засилье. Да, оно, бесспорно, во многих сферах жизни есть. Но вот это! Фаик относит к евреям Паустовского, Симонова, Катаева, Ан. Карпова, Игоря Моисеева, даже Исаковский для него сомнителен, Николая Озерова (да будь он хоть японцем!) и т. д. И опять не видит он (а таких ныне прорва!) второго слоя – что эта пропаганда в ущерб русским. И не задумываются. И когда им возражаешь, требуешь доказательств, объявляют тебя наивным человеком, обижаются. Ужас!

* * *

Что взять с Фаика Мамедова или с Байгушева! Но вот известный, образованнейший человек П. И то же самое! Аж до Ромена Роллана и до Черчилля добрался. Устав отбиваться от него, я однажды сказал «Да ведь у тебя у самого первая жена была еврейка» – «Нет! – вскинулся он. – Полуеврейка». Я со смехом ответил фразой, услышанной в какой-то передаче телевидения: «Полуевреев не бывает».

Что там «полу»! М. Лобанов в беседе с В. Бондаренко процитировал Мандельштама: «Капля еврейской крови определяет личность человека подобно тому, как капля мускуса заполняет ароматом большую комнату» (В. Бон. Красный лик патриотизма. 2002. с.174). Вот и вдыхаем сей аромат…

4. Х

Я обедаю раньше и, дождавшись, когда уйдет Мих Лев, сидящий против нее, иду и сажусь на его место.

– Ну, какие новости в жизни миллионеров?

– Почему миллионеров?

– На вас же драгоценностей на полмиллиона. Ей это не понравилось.

– Как хорошо бы сидеть сейчас на диване, пить коньяк и слушать ваши рассказы о жизни миллионеров. Я брал бы ваши теплые русские руки и смотрел бы в ваши серые еврейские глаза, шепча стихи Блока:

 
И странной близостью окованный,
Смотрю за темную вуаль
И вижу берег очарованный,
И очарованную даль…
 

Она смеется:

– Вы еще не раз проклянете тот автобус. И чем дальше, тем вам будет хуже.

Это, пожалуй, уже промашка с ее стороны.

23.10. После обеда ходили с Фаиком по поселку. Зашли в аптеку. Я купил грелку. После ужина нагрел кипятильником чайник, налил грелку кипятком и отнес Лере. У нее холодно в комнате. Пусть погреется, бедняжка.

6. Х

Раньше было так всходил на престол новый царь, и начиналось новое царствование. Оно во многих отношениях не несло ответственности за предшествующее царствование, у молодого (нового) царя во многих отношениях руки были развязаны. Это было разумно и целесообразно. Особенно плодотворно – для литературы критического направления. Видя какие-либо мерзости жизни, автору стоило намекнуть, что это было, дескать, когда-то (как Достоевский в «Мертвом доме»), как такой намек облегчал возможность публикации. Малограмотный Никишка попытался начать «новое царствование», т. е. продолжить стародавнюю традицию, но сделал это коряво, несуразно, вредно для страны, и не приходится жалеть о том, что инерция системы его задавила. Да, у нас еще ни разу не было «нового царствования». Наши руководители всегда чувствовали себя ответственными и обязанными за всю нашу историю. В 1982 году они не могут решиться признать какие-нибудь глупости или преступления, совершенные от имени советской власти в 1917– 18-м годах. Этим объясняется, например, что 60 лет у нас не издают Н. Гумилева.

8. Х

Съездил в Алушту к Павлову. О, это было нечто! Вся поездка заняла около 45 часов: позавчера выехал из Коктебеля на автобусе «Турист» в 16.10, возвратился сегодня в 12.30. Раскладка времени такова: в автобусе до Алушты 4,5 часа + обратно 5 часов = 9,5 часа. В постели в первую ночь 8 часов + во вторую 7 = 15 часов (из них спал не больше 5–6). Остальные – пребывание на пасеке, прогулка по городу и т. д. Спать было невозможно из-за ухабистой постели, шумов рано утром за окном, раннего писка 4-летней Марины и 1,5-годовалого Кости (я его прозвал «Костик-мамин хвостик»). Зачем он меня приглашал! Ведь в трех маленьких комнатках тесной квартирки их 8 человек сам, Лора, Наташа, ее муж, двое детей и еще какая-то родственница.

Но много и отрадного. Дорога из Алушты (туда большую часть ехали в темноте, и я любовался низкими звездами). Пасека, на которой мы пробыли часа два, и я впервые в жизни разглядел пчел, которых не видел со времен детства – у деда было ведь несколько ульев на задворках. И было еще вот что. Я спросил у отца Алексея, у Бориса Алексеевича (мать – Елизавета Константиновна), есть ли у пчел враги, много ли их. Он ответил: «Отсюда до Москвы раком не переставишь». Ради одной этой фразы стоило ехать и мучиться.

Отец у него мужик незаурядный. 80 лет, но еще крепок, только вот зрение подводит. Алексей сказал, что мать ему как-то заметила: «Если я умру (ей тоже 80), то он другую приведет». И Алексей говорит, что у него есть кого привести. О, бремя страстей человеческих!

Воронов сказал за обедом: «Эта женщина в твое отсутствие даже не улыбалась». Наблюдал! А когда я вышел из столовой и мы с Фаиком стояли у входа, о чем-то разговаривая, она прошла в столовую, сопровождаемая, видимо, из какой-то прогулки Мих Левом, ее соседом по столу (сидит напротив), который явно к ней неравнодушен. Она улыбнулась мне и сверкнула своей великолепной загорелой спиной, которая здесь привела в восторг какого-то художника (по словам все того же универсально осведомленного Воронова).

9. Х

Лежу весь день в постели: со вчерашнего обеда скорблю животом. Между прочим, во время всех поездок к Павлову меня постигают некие кризисно-стрессовые ситуации. Когда-то во Львове, куда я приехал, чтобы написать для «Красной звезды» о тамошнем военном театре, мы пошли с его дочкой Наташей (ей, видимо, было тогда лет 12) в этот театр, и там во время спектакля мне сделалось плохо, я вышел в фойе и лег на диван, домой меня доставили на «скорой помощи». То ли это повлиял какой-то львовский микроклимат (о нем говорят), то ли Павловы перекормили меня, кажется, рыбой. В 79-м году, когда мы были у Алексея уже в Алуште, в тамошнем парке мы с Катей катались на каком-то круговом аттракционе, и это оказалось так неожиданно страшно, что я чуть не закричал «Остановите!». Ну, и вот теперь.

Приходила Лера. Рассказала мне, в сущности, всю свою жизнь. Зачем? Я и не хотел бы знать о ней так много, хотя ничего дурного в ее жизни, вроде, и не было. Интересно наблюдать, как с течением времени она все больше и больше выдает «информации», которую вначале держала при себе. Сегодня вдруг появился какой-то Боря, который «хочет сделать из меня стерву». Он ей, конечно, явно не во всем по душе. Просидела часа два.

10. Х, 7.30 утра

Входишь в комнату. Наружная ее стена, почти целиком застекленная, выходит на балкон, за которым – прекрасный сад, сквозь ветви деревьев проглядывает море. На постели лежит человек, ему нездоровится. Он лежит головой к саду и морю, он смотрит в глухую стену – и сразу видно, что дурак и что выздоровеет не скоро. Недолго таким дуракам в такой комнате был я, но скоро опомнился и перевернулся лицом к саду, и дело пошло на поправку. Этому наверняка способствовало и то, что вчера в моей комнате побывало пять очень приятных и привлекательных женщин: медсестра Лиля, молдаваночка, которую я знаю здесь уже несколько лет; Фаик уверяет, что она еще и теперь при всех своих соблазнах. Официантка Галя – еще года два-три назад, когда она надевала голубую кофточку, я любовался ею. Светлана – принесла книгу моих переводов стихов Мусаева, кое-что ей понравилось. Она была в красной кофточке, уже загорела лицом, а когда вставала со стула, нельзя было не обратить внимание на ее крепкие, приятной формы ноги… О, горгоны и медузы!.. А Коля Глазков говорил:

 
Женщины – народ коварный,
Но – очаровательный.
 

Затем пришла Оксана Петровна Базук Послушала меня, пощупала, посмотрела язык Нашла, что немного увеличена печень. Ну как же после всех этих визитов я мог не пойти на поправку!

Между прочим, это был целый интернационал: Лиля – молдаванка, Галя (она заходила в поисках заболевшего Баренца, чтобы накормить его) – украинка, Светлана – еврейка, Оксана Петровна – белоруска, Лера – ну, скажем для полноты набора, русская. Если уж и дальше идти по статистической стезе, то можно отметить, что самая молодая – Лера, ей сорок, самая старшая О.П. – 50, остальные в этом интервале. Что ж, по нынешним меркам – цветущие дамы.

2.20 ночи

Не спится. Эта чертова болезнь все нарушила. Я спал тут как сурок…

 
Я видел все твои обманы
Сквозь крупной лжи гремящий вал.
И мелких выдумок туманы
Всю истину я прозревал…
 

Вот написать бы рассказ. Встретились, допустим, на курорте или в поезде леди в районе сорока и джентльмены в районе пятидесяти. И все поначалу изображают из себя кутил, сердцеедов, прожигателей жизни. А к концу срока или поездки постепенно обнаруживается, что все они любят своих жен и мужей, скучают по дому и вполне добродетельны, и все это, затеянное тут от безделья, совершенно ни к чему.

13. Х, 23.30

Нет, она знала не все.

15. Х

13-го Фаик затащил на день рождения к какому-то Диме из АПН, который женат на Вике (фамилию не помню, еврейка, похожая на бабу-ягу, но, видимо, довольно славный человек), я с ней когда-то работал в «ЛиЖи». Кроме был еще какой-то детский писатель Анатолий Иванович (?) Лентяев (?). Эти Дима и Толя очень быстро окосели и принялись наперебой трезвонить о своей 9-й ударной ордена Суворова и т. д. бригаде тяжелых минометов, о своих медалях «За отвагу» и т. д. Слушать их героический дуэт было довольно тягостно, и несколько притихли они только после того, как из своих настырных расспросов ошеломленно узнали, что я старше их обоих и даже воевал там же, где они (Кенигсберг). Потом забрали половину огромного арбуза, бутылку «Рислинга», что я принес, и пошли на улицу Десантников к фаиковской знакомой Наде. Та, конечно, была ошарашена при виде такой орды, но, слава Богу, долго у нее мы не задержались, спустились в этом же доме на первый этаж к Оксане Петровне. Та в папильотках, но была рада. От нее по черной дороге, через ямы, ручьи и спуски пошли ко мне. Здесь выпили по рюмке водки и отправились ужинать.

Вчера Танзиля рассказывала, что когда-то, лет, видимо, двадцать тому назад, была моей пылкой симпатизанткой. Вот уж не знал, вот уж не замечал, вот уж ни к чему. А перед этим она была у меня и часа два рассказывала, как Кайсын Кулиев обкрадывает ее. Например, эти отличные слова о том, что каждая пуля на войне летит в сердце матери (их в свой прошлый приезд цитировала в одной из своих речей Индира Ганди) принадлежат ей, а не Кайсыну. Ну и что? Гете говорил, что Вальтер Скотт переписал из его «Эгмонта» целую сцену, и правильно сделал, она у него пришлась очень к месту.

Были разговоры и, кажется, даже статьи о том, что песня «Священная война» («Вставая, страна огромная!») была написана еще в 1914 году, и Лебедев-Кумач с Александровым только подправили, подновили ее. Чепуха. Но если бы и так, то ведь главное, что тогда песня не прозвучала, не стала одной из реалий войны, а в 1941 году – в первый же день! И была гимном войны все ее годы.

Ярослав Смеляков еще в 45-м году писал в стихотворении о матери:

 
Все стволы, что по русским стреляли,
все осколки чужих батарей
неизменно в тебя попадали,
застревали в одежде твоей.
 

* * *

Позвонил, наконец, домой. Поговорил с Катей. Как среди воплей содомитов услышал голос чистого ангела. Впрочем, ну, какие содомиты?

16. Х

Через три часа уезжаю из Коктебеля. Кажется, еще никогда не проводил здесь время так неплодотворно. Только прочитал «Батальоны просят огня» и «Последние залпы» Ю. Бондарева, кое-какие статьи и сделал выписки. Поддался я этому бездельнику Мамедову Ну, правда, и поездка в Алушту, и болезнь тоже отчасти помешали. Но ты не имеешь права бездельничать и искать этому оправдания. Работать, работать!

19. Х, Москва

17-го вечером, около десяти, приехали с Фаиком в Москву. Последние три часа пути от Тулы нам скрасила, вернее, украсила 23-летняя студентка-медичка Люся, возвращавшаяся из Тулы, где живут ее родители, в московский институт. Тары-бары-растабары все три часа. В конце выяснилось, что вот уже второй год у нее есть друг, такой же студент, как и она, но женатый. Я, говорит, ему необходима, без меня он бы пропал. Результат благотворного влияния налицо: получал двойки, теперь – пятерки. Как же не постараться ради такого благородного дела и дальше. Замуж за него она не хочет, вообще пока не хочет. Хочет поехать на Сахалин, посмотреть мир и испытать себя. Интересная девушка. Много у нее вполне самостоятельных и очень твердых убеждений. Она читала «Суд» Ардаматского. Вернее, не читала, а держала в руках. Я обещал ей послать свою книженцию.