Текст книги "Я жил во времена Советов. Дневники"

Л.Гиндин».

Вот второе:

«1 сентября 42 г.

Здорово, Володя!

Почти целый месяц не писал тебе. Я все ждал, что ты напишешь с нового места, но ты, по-видимому, пока дома и не можешь черкнуть чего-нибудь. Это не по-нашему.

У нас 20 дней шли жестокие бои. Вначале наступали немцы, потом мы вернули потерянное. Было посильней прежнего… Но я пока, видишь, цел и невредим. Что дальше будет, не знаю. Черт возьми, уже осень! 1 сентября. Когда-то встречались мы в этот день во дворе нашей школы. Что там сейчас?

Сегодня кроме всего прочего 3 года этой войны. Черт побрал бы ее вместе с Гитлером! Неужели будем отмечать ее четвертую годовщину?

Что слышно в Москве о втором фронте? Мы ждем его с нетерпением. Тут идут споры, удобен ли Ла-Манш для плавания в сентябре. Неужели Черчилль ездил в Москву только для Дьеппа? Не думаю.

Больше на этой открытке не напишешь, а хочешь большое письмо, шли конверт.

Привет всем, кого увидишь. Мало, наверное, народу. Пиши, жду. Что слышно о Шумейкине?

Л.Гиндин».

Сын за отца не отвечает, за одноклассницу – тем паче.

12 VI.

Вчера приехала Таня. С короткой стрижкой она теперь выглядит лет на 30. Ну и я не пенсионер.

13. VI

Вчера опубликовано Письмо нашего ЦК пленуму ПОРП. Запугивают поляков тем, что, мол, если к власти придут враги, то к Польше «потянутся руки империалистов». Но разве кто-то собирается отказаться от государственности, от армии? Нет же. И Польша будет не слабее, допустим, Португалии. Как развязать польский узел, неизвестно. Вполне ясно только одно: танки тут помочь не могут. А дело, кажется, идет к танкам. Не приведи-то Господи! Мало нам Афганистана?

17. VI.81 г.

Александр Абрамович Аникст, доктор филологии, профессор, знаток западной литературы и Шекспира в особенности, спросил меня:

– Володя, вы где проявляете пленку и печатаете – в Коктебеле или в Москве?

– Здесь, в Коктебеле.

– А я в Москве. И знаете почему? Здесь один снимок стоит 10 копеек, а в Москве только 5.

Что же тут корить Шейлока?

19. VI. 7.40 вечера

Только что вернулись из Старого Крыма. Пропади он пропадом! Третий раз я туда хожу, и ничего, кроме мучений. Первый раз в позапрошлом году нас туда повела какая-то Наташа. В пути находились с 7 утра до 8 вечера, но так в Старый Крым и не попали.

Прошлой осенью туда ездили на машине, а обратно пешком. Это обошлось благополучно. Сегодня решили повторить осенний вариант. Доехали до старой автостанции, и от нее по Партизанской улице надо было идти. Но массы потребовали идти от армянского монастыря. Пошли в монастырь. Но как от него идти в Планерское – неизвестно. Вернулись на бывшую автостанцию, пройдя обратно весь город. Все это заняло часа три, и прошли километров 10. И вот только около половины первого двинулись в путь от Партизанской улицы. В пути были 6 часов, на час делали привал для обеда и отдыха. Конечно, в одном месте сбились и дали крюк Наконец, пришли. Как говорят в старых английских романах, каждый шаг причинял ему невыразимые страдания – так я шел последнюю треть пути, ноги намял ужасно. Но вот искупался, и стало легче. Пропустим сейчас по паре рюмок водочки или коньяка (есть и то и другое!) – будет совсем хорошо. Ходили: Таня, Катя, я, Вера, ее Катя, Чулпан Малышева, ее Таня, Валерий (муж Наташи Сухановой) и какой-то чрезмерно интеллигентный и весьма неглупый парень по имени Андрей.

22. VI, 12.30 ночи

Кончился день 22-го июня. Что я сегодня делал?

Проснулся в 7 часов. Пытался слушать радио. Купался. Завтракал. Работал над книгой о Солженицыне. Купался. Обедал. Снова работал. Купался. Пришли Сухановы. Пили коньяк, выпил три рюмки. Я предложил за тех, кто не вернулся. Ужинал. Прогуливался. Смотрел «Время». С опозданием пошли с Гришей смотреть кино – «Москва слезам не верит». Вернулись домой. Ели клубнику (третий раз за день). И вот пишу в постели.

Если бы мне описали этот нынешний день 22 июня 1941 г.!

25. VI.81. 4.10

Сегодня 40 дней маме. Придут вечером Сухановы, Григорий да мы трое.

А сейчас – умилительная картина! Таня читает Кате вслух «Юрия Милославского» Загоскина. Господи, его читали еще Анна Андреевна и Марья Антоновна у Гоголя.

Катя вчера захворала – температура подскочила до 39,3. Простуда, скорей всего, во время своих необузданных купаний до посинения. А Таня: «Закаляться надо!» У нее на глазах и простудилась.

26. VI

Катя и ее подружки (Таня Малышева, внучка Мусы Джалиля, Катя Соловьева и маленькая Наташа Грюнталь) строят из ящиков и ила монастырь для божьих коровок Написали лозунги: «Сдадим объект досрочно!», «Работать без отстающих!»

9. VII, Коктебель

Сегодня в 8 вечера уезжаем домой. Хватит. Надоело. Вчера я купался с отвращением. Плыл и не отплевывался, а просто плевался в море.

В последние дни почти не работал. 6-го к обеду неожиданно появились Алеша Павлов и Каминские. Я, как каждый год, устроил детям искалочку по спрятанным записочкам. В конце указывался адрес: Айвазовского,22, где их ждал агент, прибывший из Центра для установления личных контактов. Как всегда, девочки были в восторге от беготни и поисков (было 7–8 захоронок), тем более что такой неожиданный финал!

Павлов привез сотовый мед, бутылки коньяка, и вечером мы пригласили Наташу Суханову, Валерия и славно посидели у нас на веранде. Алексей переночевал у нас, утром читал мою статью, а в час дня мы с Таней его проводили.

А вчера был прощальный ужин опять у нас на веранде. Взяли наши порции и накрыли стол: 700 г коньяка и пр. Были Сухановы, Грюнтали, дед Гришка, Чулпан и мы с Таней, и вокруг носились наши бесчисленные дети плюс Света и Алеша соседа – слепого Глеба Сергеевича Еремина (?). Таня купила 15 пирожных-корзиночек, и всем хватило, набежали, как муравьи на сладкое, даже вот дети Еремина и Анечка, 4-5-летняя дочка стихотворца Шленского. И все было хорошо, если бы дед не стал вдруг превозносить строки Федора Сухова:

 
Небо синее-синее,
Вот руки протяну (?) и полечу, —
 

а Валерий с категоричностью чрезмерной стал уверять, что это плохие строки. Этот Валерий слишком старается быть остроумным, а остроумие у него чисто словесное, как у Левы Кокина.

Вчера Таня, Чулпан, ее Таня, Юрий Манн ходили вокруг Сюра-Кайи. Пришли, конечно, уставшие и довольные. А я сбегал в магазин, купил бутылку пива и повесил на веревочке на буйке в море. И вот говорю:

– Если ваш Манн настоящий мужчина, то пусть он достанет вам со дна морского бутылку остуженного пива.

Увы, Манн сразу признался, что плавать не умеет. Тогда Чулпан бросилась в море и достала бутылку. Да, настоящие мужчины – это женщины! Тем паче, дочь Мусы Джалиля.

13. VIII, Малеевка

Почти месяц не делал записей. 8-го июля мы уехали из Коктебеля. В купе нас было четверо. Все бы хорошо, но в купе не закрывалось окно почти на четверть, и хотя я опустил штору, все равно по купе ходил ветер, а ночь была довольно прохладной, и я (слава Богу, один из четырех) простудился. По дороге с вокзала домой Катю укачало (видимо, дело не столько в езде, сколько в запахе бензина) и вырвало. Я высадил их с Таней на пл. Маяковского, а сам с вещами поехал дальше. Это наши несчастья в ту ночь только начинались. Самое ужасное было то, что Галя Полторацкая уехала на дачу, а у нее ключи. Она не знала, что у нас нет других, и преспокойненько уехала. Что делать? Я негодую на Татьяну, которой несколько раз говорил в Коктебеле, чтобы она позвонила Гале. Так нет же!

Звоним Юре. Ему Мар. Мих перед отъездом в больницу оставила какие-то ключи. Таня назначает с ним встречу на Новокузнецкой станции метро и едет. Я звоню Белошицкому и Соловьеву – они приглашают ночевать. Оставляем у лифтера записку с телефоном Соловьева для Тани и идем к нему. Он встретил нас, постелил. Катя уже легла – в 12.15 звонок. У Тани ключи! Оказалось, что у Юры были ключи от квартиры Мар. Мих. Таня с этими ключами поехала туда, а уже там совершенно случайно обнаружила ключи наши. И вот, наконец, около часа ночи мы дома. Катя сразу легла спать, а мы возились с вишней. И тут меня вдруг пробрал внезапный и сильный озноб. Я лег в постель и укрылся потеплей. На другой день вызвали врача. Это была суббота, и пришел дежурный врач. Она заподозрила воспаление легких. В понедельник явилась Анна Стефановна Кузьмичева: то же самое подозрение!

Пролежал дня три-четыре с температурой 38,2 – 37,6. Потом принялся за работу: надо было прочитать рукописи для Совписа.

Все это время стояла жуткая жара. У меня на балконе в тени шторы термометр нередко подбирался к 40 градусам.

18-го, в субботу, отправили Катю и Бисьвиську в лагерь, Вера устроила. Но девочкам там ужасно не понравилось. 22-го мы с Верой их там навестили. Это около Вереи. Обе девочки в слезах. Потом мы получили от Кати 5 писем, и все слезные, и во всех просит забрать ее. В следующую субботу, 19-го, шел туда «ГАЗ-69», организованный на работе Нади Горюновой. Я примостился десятым. Сидел в самом заду между двух дам на чужом чемоданчике, и к концу пути изрядно помял его.

Обратно Катя ехала уже одиннадцатой. Но на своем большом чемодане мы доехали лучше, чем я – туда на чужом. Тряслись два часа с четвертью. И вот, пробыв в лагере ровно две недели, Катя дома! И она рада, и у меня сердце на месте.

14. VIII.81

Жара в этом году была ужасной, но мне показалось, что перенес ее легче, чем в 1972 г.

Итак, почти целый месяц прожил в Москве. За это время: вставил (по Ричмонду!) два передних зуба, сломавшихся у меня еще по дороге в Коктебель (в поезде) и в самом Коктебеле; написал несколько рецензий для Совписа и одну для СП РСФСР; наболел рублей на 250. Что еще? Работать над Солженицыным не удавалось. Зато гоню вовсю сейчас. В Совпис подал заявку на 22 листа о нем.

16. VIII. Малеевка

Ну и осетра изловили мы вчера! Приехала Таня, и мы пошли прогуляться на Верхнее озеро. Там на берегу нашли леску с крючком, смастерили удочку, забросили в пруд. Ждем-пождем улова. Раз – ничего, два – ничего… Наконец выхватываю – рыбешка сантиметра в три-четыре! Восторг всеобщий. Но тут же Катя встала и отошла – не могла смотреть, как я снимаю ее с крючка. Отпусти, говорит, ее обратно. И Таня: я, говорит, не понимаю, как это можно ловить рыбу, охотиться. Я, конечно, бросил рыбешку обратно в пруд.

Вот и живи с такими людьми в конце двадцатого века…

17. VIII.81

Несколько лет встречаю тут Ал-ра Вас. Огнева, критика из Твери. Приятный человек, только говорит так быстро и неразборчиво, что я его порой не понимаю. Рассказал ему свою идею насчет того, что Лермонтов не писал «Прощай, немытая Россия». Он, не называя моего имени, рассказал об этом соседу по столу С.С. Громану Тот, оказывается, лермонтовед. Ах, что тут началось! Он, говорит, стал неуправляем и кричал: «Таких людей надо расстреливать! Это кто-то из евреев или армян!! Блудословие!!!»

Отчасти его беснование я сам видел, когда у шведского стола накладывал себе овощей (а их стол недалеко). Вот и думаю: что же начнется, если я напечатаю свою статью? Вот так ученые литературоведы, вот так лермонтоведы – расстреливать, да и только!

19. VIII. Малеевка

Сегодня приснился Бондарев – молодой, почти юный, красивый и ухоженный. Был очень дружески и покровительственно настроен ко мне. Какую, говорит, тебе должность найти, на какой оклад?

Я не ответил.

Ты, говорю, четвертый раз мне это предлагаешь, а я занят книгой о Солженицыне. А кончилось тем, что он уехал в одном трамвае, а я сел в другой.

* * *

Катя лежала еще в постели, а я оделся идти на завтрак и сказал ей:

– Ну, я пойду через балкон.

Вышел на балкон, хлопнул там ладонью два раза по перилам и замер. Будто прыгнул со второго этажа. Катя тоже замерла в ожидании, потом недоуменно проговорила:

– Володя…

Я вскочил в комнату, и мы рассмеялись.

20. VIII

Сегодня утром я обнаружил, что из кошелька, который все время лежит у меня на столе, пропало рублей 15. Сказал об этом Кате – она тотчас кинулась к своей тумбочке проверять, целы ли ириски. Они оказались на месте.

11 вечера

Третий день учу Катю кататься на велосипеде. За пять уроков минут по 25 она выучилась. Конечно, держится в седле еще напряженно, однако же – едет! Завтра еще подучимся и в воскресенье преподнесем мамочке сюрпризик

21. VIII.81

Как жаль, что у меня нет хорошего задушевного друга, какими были когда-то Коля Чистяков в первом классе; Женька Ромаков, Гена Суетин там же в Раменском; Вовка Ермолов, Юрка Евграфов в Кунцеве; Васька Акулов, Женька Мазютин в Измайлове; там же в школе – Вадим Тарханов, Коля Прохоров, Толя Федотов; на фронте – Райс Капин… После войны чаще были временные приятели: Витя Бабакин в Энергетическом институте, Марголин, Кафанов, Валиков, Люда Шлейман – в Литинституте. Ближе всех был, конечно, Женя Винокуров. Жаль, Павлов живет в Алуште. Может быть, с ним мы сошлись бы ближе, чем теперь.

8.30 вечера

В Малеевке четыре телевизора. И вот сейчас у каждого из них – народ. Показывают 5-ю серию фильма-детектива «Место встречи изменить нельзя» по повести Вайнеров. Братья-писатели не могут оторваться!

Вот я и думаю: можно ли на местах у телевизора представить Горького и Блока, Алексея Толстого и Булгакова, Твардовского и Заболоцкого?

22. VIII, 4.10

Термометр на нашем балконе сейчас показывает 29 градусов. Это в тени. Опять, что ли, начинается жара? Как хорошо мы с Катей тут живем!

Я часов до пяти работаю, она читает. Катаемся на велосипедах, купаемся. Катя собирает гербарий, смотрит телевизор, слушает радио: вот сейчас слушает последнюю передачу «Граф Монте-Кристо». Какая уютная жизнь! А какая погода стоит! И как подумаешь: а вдруг?..

24. VIII, понедельник

Сегодня Таня увезла Катю. Стало тихо и пусто. Они уехали на машине со Ст. Куняевым, его женой Галей и Глушковой. Сейчас я им звонил по междугородному (автомат все не работает). Там в разгаре пир – справляют день рождения Мар. Мих – 79 лет! Пришли Юра с Машей, Нина Зиновьева.

Весь вечер смотрел по телевидению пьесу «Дальше – тишина» какого-то американца Дельмара (?). В главной роли Раневская. Смотрел и весь вечер вспоминал маму – и потому, что Раневской тоже 85, а вот жива же, и потому, что в пьесе речь идет о стариках, и как жестоки к ним дети.

27. VIII, 10.17.

В 10.00 включил приемник, чтобы послушать последние известия, но первая программа почему-то молчит. Вот уже 18 минут молчит. Что это? 26 минут… 35… 45… 11.02… Кажется, дело просто в том, что в обычном месте на отметке 1800 первой программы почему-то нет. Я вроде нашел ее на отметке 1200 м. Тьфу ты, черт!

1 сентября, 10.10

Как жаль, что в такой день я не дома! Ведь это должно быть праздником. Проводил бы в школу Катю, полюбовался бы на нее.

Сейчас звонил Тане, она рассказала, что только она да отец Саши Грампа были из родителей в школе. На обратном пути ее зазвала к себе Вера, выпили кофейку. Так в прошлом году зазвала ее к себе Таня – распили тогда бутылочку. Что это за манера у баб?

Вчера добродушный толстяк Ал-р Ив-ч Кузьмин, спросив, сколько мне лет, и сообщив, что ему на 8 лет больше, ободряя меня и себя, сказал

– Не все так безнадежно.

«Не все так безнадежно». Мне это понравилось.

6. IX, Москва. Воскресенье

Вчера наконец-то предали земле прах отца и матери. Отец ждал этого 45 лет!

В пятницу вечером мы с Галей приехали к Аде на их новую квартиру во 2-м Самотечном переулке. И вот вся наша семья оказалась в сборе – трое детей и мать с отцом. Последнюю ночь переночевали мы вместе…

А утром в 7 часов поехали в Ногинск На Курском вокзале после несуразных приключений к нам присоединился Сергей. В Ногинске взяли такси и поехали к Родиону Ивановичу в Глухово, на Санаторную улицу. Там нас встретил Игорь, а Р.И., оказывается, лежит в больнице с воспалением легких. И вот я в квартире, в которой не был года с 37-го или 38-го, т. е. 42–43 года! Все как было, только обветшало и потемнело. И террасу узнал, и сад, и дом напротив сада, за забором. Он казался когда-то огромным, красивым и таинственным. Что там произошло, кто там жил за эти годы, десятилетия?..

Потом Игорь повел нас на кладбище. Урну матери я держал всю дорогу на коленях, а урна отца стояла рядом со мной. И мы пришли на кладбище. Я и здесь был, помнится, в детстве. Там лежат Василий Мымрин и Пелагея Мымрина, первый сын тети Тони – Игорь (†1931 г.), дядя Сережа Мымрин, тетя Тоня, и вот теперь нам надо было похоронить отца и мать. Игорь и Сергей сходили за могильщиками. Те быстро выкопали в могиле бабушки и тети Тони яму, и мы, положив на дно две мраморные плиточки, заботливо припасенные Игорем, опустили на них урны, покрыли их в несколько слоев полиэтиленовой пленкой и засыпали землей. Там песок Мать и отец наконец остались вместе.

Мама очень часто просила похоронить ее в Глухове, вместе с матерью. И отец, я думаю, был бы доволен. Ведь это его родина, там прошли детство и юность, там он любил и был счастлив, там родились все его дети.

13.IX.81 г.

Вчера напал такой насморк, и так я расчихался, что решил пойти в поликлинику. Там и чих, и насморк сразу пропали, но врач все же выписала мне больничный лист до вторника, 15-го. Вечером совсем заложило нос, и я не мог уснуть. В два часа встал и подвалился к Тане. Украл полчаса ее сна, хоть она и устала очень – ездила с сослуживцами на «рафике» по грибы. Привезла корзину и сумку. Вчера жарили, сегодня будем делать пироги и солить. Хороши были подберезовики под рижский бальзам и водочку!

24. IX.

Снова Коктебель!

Приехал сегодня. Ехал очень удобно – в спальном вагоне и всю дорогу один. Через купе ехала Тоня, жена Искандера. А рядом с ней Бенедикт Сарнов и его жена Слава. Я к ним заходил, пили чай, болтали. Эта Тоня (я впервые разглядел ее), оказывается, очень мила, женственна и, видимо, жизнерадостна. Я много говорил, смешил, и все было очень славно. Впрочем, был один момент, когда Слава хотела было что-то рассказать, но Бен тотчас стукнул ее коленкой, видимо, думая, что сделал это незаметно. Говорили о Сталине. Меня удивляет не то, что они говорят о нем как о чудовище, а то, что совершенно убеждены в своей правоте и уверены, что так думают все интеллигентные люди. Я, не желая завязывать спор, отмалчивался. Ведь переубеждать бесполезно. Мне это ясно, как ясно было князю Андрею в разговоре с отцом в Лысых Горах о Наполеоне.

Живу в 19-м корпусе, в 15-й комнате, в которой всегда жил Каплер. Старик был не дурак! Тут, конечно, много преимуществ: виден Карадаг, кусочек моря, я уж не говорю об удобствах. Буду спать на балконе.

Сходил на рынок, купил:

2 кг изабеллы – 1 р. 40 коп.

2 кг слив – 3 р.

1 кг помидор огромных – 1 р.

1 кг белого виногр. – 1 р.

Итого все богатство – 6 р. 40 коп.

Сливы, как всегда, объеденье.

15. IX.81 г.

Ну вот, вчера, в первый же день, нарезался… Селезнев пригласил перед ужином выпить. Пошел я к нему часов в 6. Он живет с дочкой и внучкой в 4-й комнате, а на веранде 2-й комнаты сидела молодая чета и пила красное южнобугское вино. Я им бросил какое-то словцо, а они уже навеселе, говорят, идите к нам.

После недолгого отнекивания я пошел за Селезневым, и мы явились с бутылкой «Кубанской» водки. А парень, оказавшийся Валентином Ермаковым, хорошим поэтом из Калуги, выставил еще бутылку грузинского коньяка. И пошла писать губерния. Вскоре Валентин (ведь он еще вкушал южнобугское) свалился на постель и уснул. Михаила забрала семья. Мы остались вдвоем с девицей по имени Люба. Она оказалась пошлой дурой. Стала вдруг рассказывать, как безумно она кого-то любит и т. п. Слава Богу, сегодня она уехала.

30. IX.81

Сегодня мне приснилось, что я купаюсь, и меня накрывает огромная голубая волна. Страха не испытал, и ни тяжести, ни удушья, но море сегодня действительно было бурным, и я искупался только утром, а в обед пошел, но не решился.

1. Х.

На вторую неделю после отъезда из дома мне стали сниться эротические сны, но вполне благонравные – супружеские.

Тоня ходит в черном платье. Сегодня спросил у Бенедикта – оказывается, прошлым летом у Искандера сразу умерли мать, брат и сестра. И вот отсюда она полетит на годовщину.

16.00

На святой Руси есть такое обыкновение: подхватить на Западе какую-нибудь затею и так усердствовать в ее насаждении, что довести дело до полной бессмыслицы и смеха. Так, мы подхватили на Западе, скорее всего, у французов, литературные премии – и теперь их столько, что дело дошло даже до премии КГБ. «Московский литератор» сообщал, что В. Ардаматский – лауреат этой премии. Так было с «вечным огнем» – теперь каждый уважающий себя город считает нужным его иметь.

Я даже видел «вечный огонь» в одном РВК (должно быть, Фрунзенском): на стене список погибших, а под ним работает вентилятор и раздувает полоски кумача, которые должны означать пламя.

Не так ли ныне произошло у нас и с марксизмом?

3. Х, Коктебель

Кажется, третий раз встречаю тут некоего Геннадия Пациенко, эдакий ражий малый лет под 50, поведения довольно загадочного.

В чем он вполне ясен, так это в том, что принадлежит к великому племени всезнаек Да, есть такое племя. Это люди, которые все знают, везде были, во всех событиях современности принимали участие, со всеми знаменитыми людьми знакомы.

Не у всех, конечно, полный набор этого, но все они к нему стремятся. Таким был покойный Иван Рахилло, таковы Вл. Беляев, Коля Воронов, Кныш из Львова, вот и Пациенко, отчасти Ник Вас. Рыжков. Иногда эта страсть к изображению себя всезнайкой довольно безвредна и даже забавна, как у Рахилло, у Беляева и особенно у Кныша, но у Воронова и Пациенко она агрессивна и отталкивает.

Вчера в библиотеке вдруг погас свет. У меня в руках был XII том Брокгауза со статьей «Заговор декабристов», и первая мысль была – сунуть книгу под свитер! Не без усилия преодолел ее.

4. Х.81, воскресенье

Начался матч Карпов – Корчной. Первую партию черными Карпов выиграл на 43-м ходу. Вторая, которая игралась вчера, отложена с лишней пешкой. Хорошо!

Здесь над цветочным календарем-клумбой установили портрет Пушкина, а слева – щит с какими-то словесами Антокольского о Пушкине, справа – Маршака. А как иначе? Не может быть Пушкин ни в каком ином окружении.

* * *

Только когда у меня в холодильнике бутылка водки и бутылка шампанского, а в шкафу бутылка коньяка, я чувствую себя Homo sapiens вполне. Сейчас у меня бутылка «Сибирской», бутылка «Новосветского» шампанского и бутылка грузинского коньяка. Как же я не H.S.!

15.52. Только что от меня ушли Николай Павлович Плевако и его племянница Инна, очаровательная лисичка с длинным носиком, ямочками на щеках и ослепительной улыбкой. Они приехали дня 3–4 назад и заняли в столовой стол в углу недалеко от нас. Сегодня утром я хотел тайно положить ей на стол белую розу, но она в пакете осыпалась. А перед обедом я заговорил с ней на пляже.

Она очень отзывчиво откликнулась. Очень быстро дело дошло до Окуджавы, и я сказал, что могу дать почитать статью, пригласил зайти ко мне после обеда, они и зашли. Посидели около часа. Я их угощал грушами, сливами, виноградом, фотографировались, болтали.

Договорились: если ей моя статья понравится, я ставлю бутылку шампанского, если не нравится – она, чтобы скрасить мое огорчение.

Еще на пляже она сказала, дура, что родилась 13 февраля, в день выдворения Солженицына.

– Какой подарок к вашему дню рождения! Очень мила, очень…

* * *

Много лет спустя, уже в нынешнее гнусное время, я легкомысленно дал ей рекомендацию в Союз писателей. А вскоре после этого прочитал ее бредовую статью в бондаренковском «Дне», где повторялся махровый вздор о том, что Ленин держал в своем кабинете заспиртованную голову Николая Второго. А ведь такие ямочки на щеках у дуры…

* * *

Сосед по балкону Ник. Вас. Рыжков дал почитать бестселлер какого-то англичанина Форсайта о покушении на де Голля. Рассказывается там о всяких изощренных хитростях. А вчера вдруг узнаем: убит президент Садат. Жизнь неожиданней и изощренней любых детективов. И ведь как сработали! Именно в тот момент (дело произошло на военном параде), когда в небе появились самолеты и все подняли глаза вверх, под рев самолетов из одного грузовика полетела граната в правительственную трибуну, и тут же шесть солдат с автоматами Калашникова открыли стрельбу и бросились к трибуне.

Слава, жена Сарнова, когда мы шли перед завтраком купаться, твердила:

– Это ужасно! Это ужасно!

10. Х.81 г.

Под голубым небом у голубого моря сижу в голубом кресле и на голубой машинке пишу свою книгу красного цвета возмездия.

12. Х.81 г.

Каждый раз, когда я вечером возвращаюсь к себе, меня встречает на крылечке кошка. Я скажу ей несколько слов и поднимаюсь по лестнице. А она стоит на пороге и смотрит мне вслед. И весь ее облик как будто бы говорит: «Ведь я домашнее животное – возьми меня в комнату, я так ласково буду тебе мурлыкать. Ты боишься блох? Но что же делать, Володя? Я же их не нарочно разводила…»

14. Х, Коктебель

Умер Герман Валиков. Из нашего литинститутского курса в 27 человек это четвертый: Вася Малов, Вл. Кривенченко, Женя Марков и вот теперь Герман, который был самым молодым на курсе.

О его смерти мне сказал Гриша Соловьев, как приехал сюда. Я пошел в библиотеку, взял адрес, чтобы послать телеграмму его Тамаре, но на другой день вдруг встречаю ее на набережной. Оказывается, отметив девять дней, она приехала сюда с обеими дочерьми. Я предложил отметить 20 дней. И вот позавчера собрались у меня Тамара, их дочь Гелла (Дарья уехала), Соловьев, Селезнев и я. Посидели, выпили, распили две бутылки водки да еще начали бутылку коньяка. Разговоров о Германе хватило на целый вечер. Это был, конечно, честный и интересный человек Жил он трудно, напряженно. Видимо, эта многолетняя натуга и свела его раньше срока в могилу.

А Тамара выглядит хорошо и была очень оживленной, много говорила.

15. Х., Коктебель

В сегодняшнем утреннем трепе собратьев все же было несколько жемчужных зерен. Например: «Бежали храбрые грузины» (Г. Соловьев), «Незваный гость лучше татарина» (В. Ермаков), «Он знал женщин как свои пять пальцев» (о Манделе, вспомнил я).

15.40

Этот Гришечка не устает изумлять. Тут есть одна приятная предпоследней молодости латышка из Риги, музейный работник Гуляя, мы встретили ее сейчас и пошли вместе, говоря о разных разностях. И вот он вдруг произносит:

– Но скажите нам откровенно…

Я весь сжался, почувствовав по его тону, что сейчас он брякнет.

– … скажите откровенно, когда вы последуете примеру Польши?

Ну какой кретин! С незнакомой латышкой! Она вполне могла счесть его за провокатора, если не дурака.

Я тут же ему сказал, чтобы он перестал болтать, что шутка его дурацкая. Если бы это была не латышка, я бы, конечно, еще не того наговорил, насилу себя сдержал. Она попросила чуть проводить ее и сказала, что этого не может быть, ибо в Латвии латышей только 42 процента. Ответ двусмысленный – то ли хотела защититься, то ли еще что. А он опять, опять с недвусмысленной тупостью:

– Ну почему? Вот в Казахстане тоже…

Я сказал ей, что мне надо поработать, почитать, и ушел.

21. Х, Москва

Из Коктебеля вернулся в воскресенье, 18-го, поздно вечером. Ехал в одном купе (как и туда, в спальном вагоне) с Ал. Ал. Филимоновым, старым коктебельцем. Даже 22 июня 1941 г. его застало в Коктебеле.

Сегодня ходил в Литфонд получить по больничному листу, который надо было закрыть еще до Коктебеля, а я сделал это только вчера.

Кассирша выдала мне 341 рубль, когда полагалось 100–105 за 11 дней. «Тут ошибка», – говорю. – «Меня это не касается, выясняйте в бухгалтерии». Если бы знал, что расплачиваться будет Литфонд, ни за что не пошел бы выяснять, а так поплелся, как дурак Ясно, как это произошло: бухгалтерша посчитала, что я был на больничном листе непрерывно с 12 сентября по настоящее время. Кто-то из старых бухгалтерш сказал: «Все равно выяснилось бы».

Но очаровательная Наташа подмигнула мне и сделала рукой жест, означавший только одно: «Растяпа! Ничего бы не обнаружилось!» «Ах, – сказал я ей, – как прекрасно сходили бы мы с вами на эти 240 рублей в ресторан. Да, пожалуй, даже два раза». – «Конечно!» – подхватила она.

Когда она оформляла мне возвратную бумагу, я сказал

– Но все равно деньги есть. Сходим?

– Нет, я не хочу усложнять вам жизнь.

– А может, все-таки немного усложним?

– Вот вы какой, оказывается! Улыбка у нее прелестная.

28. X, среда

Вчера вернулся домой минут без двадцати двенадцать. Таня встретила меня в дверях и залепила пощечину. И права. И молодец. Был в «Книжной лавке», а потом в Доме литераторов пил коньяк, и не один…

10.30 вечера. Я, кажется, уже писал о ней. Это старушка, которая в Тимирязевском парке собирает бутылки после выпивох. Сегодня я впервые после Коктебеля пошел прогуляться своим обычным маршрутом через весь парк к противоположному выходу. Там она всегда и стоит, поджидая выпивох. Я шел и собирал полиэтиленовые пробки для ножек мебели. Она тихо и выжидательно стояла.

– Вот, – говорю, – пробки собираю для стульев.

– А у меня нет стульев, – отвечает.

Разговорились. Она сказала, что с двух часов ждет, и все ни одной бутылки, а было уже пять. Они, говорит, теперь сами сдают. Я спросил ее, как звать.

– Мария.

– А по отчеству?

– Максимовна.

– Сколько же вам лет?

– За семьдесят.

– Пенсию получаете?

– Сорок пять рублей.

Это выходит по 1 р. 50 коп. на день… Я протянул ей рубль.

– Нет, не надо.

– Ну, вы же с двух часов тут, идите домой. Взяла рублевку.

– Нет, я еще постою.

Ах, что ей моя рублевка! И что же я так мало дал. Ведь у нее никого нет, одна. Ведь и обидеть кто хочешь может старушку, Господи!

10. XI.81 г.

Вчера в телефонном разговоре Мих Алексеев выдал мне лицензию на отстрел жирной дичи – Юрия Суровцева, великого марксиста.

11. XI

Сегодня было закрытое партсобрание, на котором нам читали закрытое письмо ЦК о взяточниках, хапугах и т. п. Почему это все закрыто, непонятно. Нет ни имен, ни фактов, одни рассуждения, что хорошо и что плохо. Мы все это и сами знаем. Убожество, свидетельствующее о том, что Бог лишил их не только смелости, но и разума.

* * *

Читатель может видеть, что достойным продолжателем этих пустозвонов оказался нынешний Медведев: те же бесконечные рассуждения о взяточниках, именуемых ныне коррупционерами и не называемых по именам, то же убожество и трусость как Божье наказание.

* * *

Все скрасил Сережа Семанов. Он позвал меня в ресторан, и мы там съели прекрасный обед: салат из помидоров, маслины, карп жареный с картошкой и две бутылки вина «Ахмета». Отлично!

15. XI.

Смотрю по телевидению: президент Франции Миттеран совершенно не умеет завязывать галстук, самая важная часть – узелок – получается у него кривенькой колбаской. А вот я великолепно повязываю галстук у меня узелок – равносторонний треугольничек Почему же Миттеран, а не я – президент Франции?