Текст книги "Я жил во времена Советов. Дневники"

21 марта

Сегодня, в чистый понедельник, отправил по почте письмо Андропову. Ох, Бушин, ведь тебе известно, что незнайка на печи лежит, а знайку на веревочке ведут. Пенять будет некому.

22. III, 10 утра

Приходил вчера вечером Т. М. за журналом со статьей Лобанова. Увидел за стеклом книжной полки прекрасную фотографию красивейшей женщины – Ксаны Рябинкиной. Он не восхитился, не охнул, не ахнул, а начал рассказывать мне, что-де слышал, будто лет 15 назад… Какой-то вздор о ее сестре Лене, Таниной подруге. Лена была замужем за артистом Марцевичем, потом разошлась… Но какая темная ассоциативность ума! Я, кажется, уже писал, что М. – человек запуганный, не имеющий ориентиров и крепости в душе, в нем нет ни грана скептицизма, охотно верит любому вздору. Особенно все это видно опять же в еврейских делах. Ему говорят, что Николай Асеев еврей – он верит и даже приводит довод: Сарнов о нем книгу написал. Говорят, что Коля Старшинов еврей – верит, жена Вл Попова, которую я знаю с 1953 года с Дубулт – верит, недавно появившийся прозаик Кондратьев («Сашка») – верит, и т. д.

* * *

Однако же, с Кондратьевым-то он был, кажется, все-таки прав.

1. IV.1983

Позавчера у нас был большой финансовый день. Ездили с Таней в сберкассу на Центральном почтамте. Взяли там завещанные М.М. деньги: 5 тыс. + 655 проценты = 5655 р. В этот же день я положил на Танино имя 5 тыс. на срочный вклад и 500 р. на обыкновенный – здесь у нас, на ул. Черняховского, 9а.

В последнее время мне много снится снов. Два раза снилось родное Рыльское – крутой берег за Непрядвой против огородов. В ночь на 28-е приснилось письмо, да, только письмо от О.К. со словами, что собирается на неделю в Москву. А сегодня – Алена Грачева. Дня два назад по пути в парк я встретил Ларису Богданову, и она рассказала, что недавно говорили с Аленой о коктебельцах, вспоминали и меня, и что А собирается в Италию. И вот, видимо, эта встреча и послужила толчком ко сну.

Вчера были с Таней на дне рождения у Васи. Бывает же такое стечение неприятностей! Побежал на Ленинградское шоссе купить коньяку – магазин закрыт. А ботинки ужасно жмут. А Таня (договорились встретиться у метро) опоздала. А на Новослободской в винном магазине полно народу. А стоять жарко, душно, ноги горят. А таксист везти отказался. Не хватало бы еще уронить на асфальт «Энсели» за 22 р., но тут Бог остерег. У Ивановых, как всегда, пошумели. Выпил три больших рюмки коньяка. Хватило бы и одной. Вернулись часов в 8.

Сегодня Ген. Ив. Гончаренко позвал на выставку художника Алексея Ив. Паукова в ЦДЖ. Я сидеть на юбилейном торжестве не стал, пошел домой, но, проходя по Калашному, подумал не зайти ли к Глазунову? И зашел. Получилось нечто ужасно нелепое. Я же не был у него сто лет. Он не ожидал. Жена меня просто забыла. У них какая-то срочная работа. А я без всякого дела! Не нашел ничего умнее, как спросить его о Солженицыне. Он спросил, не от КГБ ли я пришел. И это было с его стороны вполне понятно. Да, простота хуже воровства, хуже.

13 апреля

Ах, как пела сегодня утром по радио эта худенькая грузинская девочка Тамара: «Земля моя! Земля моя! Земля моя!» Я и не знаю, какие там еще слова, улавливал только «весна» и «любовь», но больше ничего и не надо, ибо тут нараспашку вся душа – ликующая, трепещущая и влюбленная.

* * *

Как теперь понимаю, это была Тамара Гвердцители. Увы, ни она, ни очаровательная Софи Ротару («Мой белый город!..») не удержались на своем прекрасном советском уровне. Стали приспосабливаться к «новому мышлению».

14 апреля

Сегодня проснулся часов в пять, и не спалось. Среди потока мыслей и воспоминаний вдруг всплыл Устименко – наш ротный сапожник. Ему было, должно быть, лет 45–50, но мне он казался стариком, папашей. Человека, в лице которого, во всем облике было столько доброты, я больше, кажется, не встречал. Он был небольшого роста, крепкий, со смешными моржовыми усами. Я часто подходил к нему и говорил: «Шось ты, Устымэнко, все робышь?» Он смеялся и что-нибудь медленно отвечал. Сегодня он со мной был весь день.

Вечером в 5 часов был у Тамма в Совписе, взял рукопись осетина Музафера Дзасохова на рецензию. Однажды в компании с ним и еще с несколькими кавказцами в Коктебеле провели прекрасный день. Он звонил, просил какой-то поддержки. Потом зашел в ЦДЛ. В нижнем баре посидели часок-полтора с Ниной Сударушкиной из библиотеки, выпили по рюмочке коньяка. Прощаясь, я поцеловал ей руку. Она похожа на птичку. Я сказал ей это.

Она уезжала в какую-то ужасно дальнюю туристическую поездку на Восток, и я тогда подарил ее стихотворение «Амулет»:

 
Ваш путь лежит в немыслимые дали!
Под самолетом за день проплывет
Простор, на коем в наши дни едва ли
Не половина всех землян живет.
 
 
Навстречу солнцу будете вы мчаться
И раньше нас увидите зарю…
В надежде вскоре с вами повстречаться
Я амулет чудесный вам дарю.
 
 
На улицах Бангкока и Манилы
Пусть будет с вами этот амулет —
Кусочек камня, взятый у могилы,
Где спит и дышит первый наш поэт.
 
 
Он вас не оградит от неудачи,
От яда кобры или пасти льва.
Он вам послужит несколько иначе —
Без сказочных чудес и волшебства.
 

Когда бы вы его ни попросили, Забравшись в те далекие края, Мой амулет напомнит о России, Где, между прочим, остаюсь и я.

18 апреля, понедельник

Вчера отметили Катино четырнадцатилетие. Были все ее подружки, кроме Ситы, которая на соревнованиях в Сухуми. Во вторник я ездил в Ховрино и привез оттуда в подарок велосипед «Салют-С» (100 р.). Два дня и две ночи он простоял укрытый на балконе, а вечером 14-го я протер его и поставил в Катиной комнате, когда она уснула. Насажал на сиденье, на руль всяких ее игрушечных зверушек Утром она, конечно, была обрадована и удивлена: «А где же он был?»

Вчера я ездил к Васильевым. Ирины не было дома, Лили тоже. Поговорил с Ал. Дмитриевной (она еще ничего, соображает, говорит) и с Борей. Потом поехал к Белошицким: они схоронили Анну Мих. Она умерла в 83 года, а супругу ее 95. Теперь он будет жить у них, а Сева переедет туда. Пришел, когда все уже расходились.

Сегодня вечером смотрели по ТВ «Позднюю любовь» Островского. Когда обнаружилась пропажа у стряпчего Маргаритова ценного документа, Катя расплакалась. А когда выяснилось, что этот беспутный малый перехитрил бессовестную бабенку, что документ цел, она обрадовалась и рассмеялась. О, Господи, какая чистая и нежная душа!

19 апреля

Сегодня три года как погиб Сергей. Три года! Идти ли к Ирине? Не знаю.

20. IV, 23–20

Вчера около полудня позвонила Св. Червонная и пригласила в Большой на «Спящую». Отмечалось 225-летие Академии художеств. Был нудный доклад Демичева едва ли не на час, потом разные выступления, ну а после всей этой тягомотины дали спектакль. К счастью, им оказался не «Спящая», а «Ромео и Джульетта». И три часа я провел в размышлении о любви и смерти – как лучше я мог почтить память сына? Не среди же его приятелей, которых я не знаю. Не в обществе же Ирины, которая всегда и во всем права даже теперь.

А Надежда Павлова в роли Джульетты была восхитительна. Это понял даже такой дубарь, как я.

23. IV

Вчера, в пятницу, в 2.30 сдал в окно № 1 приемной-справочной ЦК, что на ул. Куйбышева, пакет, на нем написал: «Юрию Владимировичу Андропову». В пакете – письмо на семи страницах и моя книга «Эоловы арфы» с надписью «Товарищу Андропову с горячим пожеланием, чтобы Ваш неусыпный труд был целиком на благо Родины. 22 апреля 1983 г.» Неужели опять ответом будет молчание?

Таня сегодня утром говорила, что я не знаю жизни, верю всему, что пишут, что для меня главное – моя «концепция», и ради нее я готов перерыть всю землю и т. д. Это я-то верю! Ну… И я отвечал, что да, мало работал в учреждениях и на производстве, но для умного человека достаточно крупицы наблюдения жизни. А уж если ты не без таланта… Пушкин говорил: «Гений постигает истину с первого взгляда». А кто доказал, что я и не гений вовсе?..

Конечно, я родом из Ламанчи. Вот написал 1000 страниц (800 + 200), которые, по всей вероятности, никто не напечатает, и ведь я знал об этом, когда писал. А разве мои письма по высочайшим адресам не донкихотство? Но она же знает, что я не могу быть иным.

М.Н. АЛЕКСЕЕВУ

«3 мая 1983

Великий вторник

Дорогой Михаил Николевич!

Как видишь, я не слишком обременяю «Москву» писаниями: последний раз печатался в июле 79 – гогода, т. е. четыре года т. н. Но вот недавно сдал в отдел критики одну статейку. Суть ее вот в чем.

В начале 30-х годов некто С.Шпицер откопал в архиве стишок «Родина». Вот его первая и последняя строфы:

 
Природа наша, точно, мерзость!
Смиренно-плоские поля…
В России самая земля
Считает высоту за дерзость…
………………………………………
Грязь, мерзость, вонь и тараканы,
И надо всем хозяйский кнут —
И вот что многие болваны
«Священной родиной» зовут.
 

С. Шпицер объявил, что этот гнусный стишок написад Дм. Вевевитинов. Этому ужасно обрадовался ученый муж Д. Благой и включил стишок в Полное собр. соч. поэта, написал к нему восторженное предисловие, где об это стишке сказано: вот, мол, подлинный-то Веневитинов!

Эта бесцеремонная проделка возмутила многих. Вмешался сам ак В.В. Виноградов. В специальной работе он доказал, что это вовсе не Веневитинов. Вопрос считался исчерпанным, и почти 50 лет никто о стишке и не вспоминал. Но вдруг в 1980 и 1982 годах появляются книги, в к-х он опять воспроизводится, объявляется замечательным и приписывается ДВ. Один автор уверяет даже, что эта смрадная «Родина» неведомо как вдохновила Лермонтова на его прекрасную «Родину» («Люблю отчизну я…»). Будто не сама жизнь была источником творчества, а такие вот литературные образцы самого худшего пошиба.

Вот против этой попытки эксгумировать и оживить литературный труп и написана моя статья. Некоторые давние имена (Шпицер, Благой) я опустил.

Буду рад, если ты посодействуешь публикации.

Поздравляю с наступающими праздниками, которые ныне так славно переплелись – День Победы и Пасха».

6 мая

Вчера в Литфонде Вл. Федоров сказал мне, что с полгода назад слышал, что умерла Наталья Смирнова. Неужели правда? Неверное, никого никогда я не любил так больно, как ее. Она была на полгода моложе, и невероятно подумать, что сейчас ей было бы столько же, сколько ее матери Зое Георгиевне, когда мы поженились, – около шестидесяти. Конечно, вся ее жизнь была очень сложной, напряженной и трудной. Было время износиться от такой жизни. Если правда – царство ей небесное!

Она оделила меня горчайшими днями, но были у меня с ней и минуты, может быть, самого высокого взлета души.

Да, сейчас позвонил в МГПИ, и в отделе кадров мне подтвердили: умерла в начале этого года. И я невольно вспоминаю – пятая…

* * *

Года два тому назад Юрий Петрович Изюмов, давний мой сотоварищ, бывший замглавного в «Литературке», а в годы смуты возглавлявший еженедельник «Гласность», пригласил меня почтить память Юрия Николаевича Верченко, оргсекретаря Московского отделения СП, по случаю его 80-летия со дня рождения. У меня с ним были добрые отношения. Я пришел. Это было в актовом зале Дома Ростовых. Все было чинно и благородно. Со мной рядом сидел известный когда-то телевизионный международник Генрих Боровик, о котором я очень неласково писал пару раз. Первый – по поводу того, что он на ХIХ Всесоюзной партконференции в 1989 году пустился в рассуждения с трибуны о нерусских корнях Пушкина. Второй раз – в связи с каким-то заурядным враньем о Сталине. Но он то ли не знает об этом, то ли хватило выдержки сидеть за столом, да еще по такому случаю, как полагается. Мы даже о чем-то перемолвились по его почину.

За столом, уставленном яствами, было довольно много народу, и все говорили о покойном юбиляре очень тепло и добро. А когда Изюмов попросил сказать и меня, я тоже молвил несколько хороших слов, но потом добавил, что однажды Юрий Николаевич и первый секретарь Союза писателей Владимир Карпов подали на меня в суд. Зал встрепенулся: как так? А рядом с Боровиком и вдова сидела, кстати, не такая уж старая. Она тоже сделала какой-то жест то ли изумления, то ли недоверия. Я не стал рассказывать, в чем была суть дела, а закончил так: «Суд не состоялся. Стороны пришли к примирению. Так, давайте осушим бокалы за то, чтобы подобным полюбовным образом кончались у нас все конфликты». Все поддержали, выпили.

* * *

9 октября этого 12-го года Изюмов зашел к нам по моему приглашению и обещанию подарить «Я посетил сей мир». Пили французский коньяк. Тара-бары-растабары. Я подарил ему воспоминания и стихи – для Нонны Аристарховны, жены. А он мне – книгу «Пьер Безухов в Доме Ростовых» – о Верченко. Так вот. Пьер Безухов и подавал на меня в суд.

Но при чем здесь Наталья, с которой я начал эту запись? А при том, что обратно из ЦДЛ до метро Маяковская я шел переулками по Вспольному и Ермолаевскому и дошел до Патриарших, до ее дома, точнее, до дома, где мы с ней жили. Я остановился у ее подъезда, постоял, вошел. Она жила на четвертом этаже. Хотел подняться, постучать в ту дверь, может быть, открыли бы, и я зашел бы в ту коммунальную квартиру, посмотрел бы, вспомнил… Но внизу сидел лифтер. Я спросил его, кто живет в той квартире. Он ответил, что никаких Смирновых там нет. Ну, конечно. А что же ты думал?

Я вышел на улицу, дотащился до той скамьи у пруда, на которой 5 декабря 1950 года в День Конституции первый раз поцеловал ее. Посидел, помолчал и побрел дальше…

Потом Наталья вышла замуж за Ивана Николаевича Серегина, директора Литературного института, где она работала. Одна деятельница райкома партии (кажется, по фамилии Трифонова) пыталась втравить меня в склоку по этому поводу, поскольку они стали жить вместе, когда наш брак еще не был расторгнут. Любителей таких склок всегда хватает. Я решительно пресек эти попытки. А позже Наталья родила двух сыновей, и, кажется, все у них было благополучно до его неожиданной ранней смерти в Дубултах, в Доме творчества.

Но вот как бывает! Однажды, не помню по какой надобности, мне позвонил от КПРФ незнакомый Серегин, кажется, член ЦК или даже один из секретарей. Из разговора выяснилось, что он – сын Ивана Николаевича от первого брака. Мы хорошо поговорили, и я попросил его, если можно, взять у сыновей Натальи ее фотографию. Увы, это ему не удалось…

12 мая

8-го, в первый день Пасхи, нас, детей трое, и Сережа ездили в Глухово на могилу отца и мамы. Народу было на кладбище – как на демонстрации. Вот ведь – никто не агитирует, не организует, даже не извещает о дне, а люди идут и идут. Это прекрасно!

9-го встретился у Большого театра со своими фронтовыми старушками-подружками. Поехали в Парк Горького. Там встретил Геру Шишкину с двумя внуками. Расцеловал ее и сфотографировал. Потом встретил Лилю Беляеву. Прошли со старушками вдоль набережной до штандарта нашей 50-й армии. А еще у метро встретил Мишу Фоменко и его дружка Сорокина, Героя Труда. Из парка решили ехать к Якушевой на новоселье. По дороге четыре человека – старье! – потерялись, приехали мы только четверо. Клава угостила как надо. Бутылку коньяка мы с ней почти прикончили без чужой помощи.

Потом я поехал к Фоменке. Потом куда-то еще зашел. На другой день на душе было тяжко и пакостно. Теперь почти всегда так бывает после крепкой выпивки.

Вчера отвез в Воениздат своего «Ветрова». Посмотрим. Рыбин сам предложил принести.

16 мая

Сейчас позвонила Ада и сказала, что умер Федор Абрамов. Ей позвонил Сергей и сказал, что в театре у них, на Таганке, вывешен его портрет. Ужасная утрата! Не второй ли после Шолохова это был русский писатель. А я все эти дни вот уже недели две собирался написать ему письмо по поводу все тех же трех процентов – у него была в «ЛГ» статья, дававшая повод для размышлений на эту тему.

Вчера с Адой ездили на кладбище к моему Сергею. Я помыл все три камня, Ада посадила кустик незабудок

20 мая

«Ветрова» отнес в «Молодую гвардию» и после разговора с Т.М. Шатуновой сдал в отдел писем на имя Вл Ил. Десятерика, директора.

С 10 мая 1-я часть у Рыбина Б.И. в Воениздате.

23. V. Коктебель, 10.30 вечера

Коктебель! Опять я в этом филиале рая. Какая красота! Какое великолепие! Цветет акация, жасмин, все зелено, свежо. Море – 18 градусов. Завтра буду купаться. Но почему-то не поют соловьи. А поезд вчера мчался сквозь сплошной соловьиный свист.

В вагоне (СВ) я ехал с очаровательной молодой особой лет 28–29, Еленой Петровной Кулик, урожденной Алексеевой. Она везла сына, 6–7 лет, к матери в Феодосию. Я всю дорогу называл ее ангелом на пять с двумя плюсами, а его чертенком на три с двумя минусами. Рад был встретить здесь опять Мишу Селезнева. Сегодня перед ужином выпили у него коньячка, а после ужина пошли по набережной. На пирсе набрели на Гришечку, я обнял его за плечи: «Что, Гриша, рыбку ловишь?» Потом пошли все вместе к телефону. Я позвонил домой.

24. V

В первую ночь здесь, на крымской земле, приснилось, будто умер Алеша Павлов, и я у него дома на крыльце утешаю его мать. Тьфу! Тьфу! Тьфу через левое плечо. Впрочем, говорят, это верная примета, что долго жить будет.

27. V

Любовь Александровна Герасимова, Люба, спросила:

– Сколько вам лет?

– А как вы думаете?

– Сорок пять.

Я, наглец, сказал:

– Сорок семь.

Я проводил ее до шоссе и вел себя по дороге так, что она могла подумать, что мне и не 47, а 17.

Завтра условились встретиться в 7.30 у входа. Видно, очень славная женщина. Она сказала, что ей 25, вернее, приняла эту цифру. Жила в Башкирии, вышла замуж и уехала в Смоленск Сейчас живет в Десногорске, обучает солдат строительному делу. У нее умерла дочка в возрасте одного года и семи месяцев. Похоже, что сейчас не замужем.

29 мая

Сегодня по «Голосу Америки» передавали какое-то выступление или статью Солженицына. Наверное, будут повторять. Хорошо бы послушать, что он квакает. А вчера, вероятно, «Немецкая волна» передала, что Г. Владимову дали выездную визу и он приехал в ФРГ. Он хочет пробыть за границей, как сказал, не больше пяти лет, работать, преподавать, а потом вернуться. Ему сказали, что возвращение будет зависеть от поведения за границей.

Позавчера – коньяк, вчера – водка. Не пора ли хотя бы сделать перерыв?

Люба вчера сказала: «Вы очень молодо выглядите. Вам, наверное, говорят об этом часто?» Милая девочка! И это несмотря на то, что я соврал ей на 12 лет!

2. VI, Коктебель

Купаюсь, читаю, пишу письма – больше ничего не делаю. Дочитал сегодня «Навеки – восемнадцатилетние» (заглавие – как лозунг) Г. Бакланова. Общее впечатление – скучно. И люди – неинтересные, несимпатичные. Силится он дать трогательную любовь, а любви нет, нет дыхания, тепла. Зря я печалюсь о Бондареве. Он рядом с Г.Б., право, титан. По крайней мере, у него батальные сцены органично входят в сюжет, в них продолжается раскрытие образов и отношений между героями. А ведь у Г.Б. батальные цены отрезаны от всего остального. И раздражает его постоянное стремление малевать ужасы, выдавать чрезвычайности и невероятности. Ранение – так сквозь всю голову, от уха к уху, а он жив, или – черви в ране,

или – молодой летчик красуется в поезде перед девушкой, рассказывает ей о воздушных боях, а по белому подворотничку у него ползет крупная вошь… Уж лучше бы сказал, что ширинка была расстегнута и из нее торчал пенис. Все это – от незнания войны, от своей неуверенности. Помню, читал когда-то его «Пядь земли» (больше-то я, кажется, ничего и не читал из его сочинений), и там тоже было: в походе солдат выколол глаз о штык впереди идущего и т. п. «ужасти». Да ведь штык-то выше головы, как на него угодить глазом? И с тех пор сколько лет прошло! Мог бы подумать.

7 июня

Сегодня видел странный сон. Будто я иду голый из дома Васильевых в метро «Смоленская». Так и иду на глазах у всех. (Это мне снится уже не первый раз.) Прикрыл обеими руками причинное место и иду. Вдруг вспоминаю, что надо идти мимо Министерства иностранных дел, и это останавливает меня. Но потом делаю еще две попытки идти, и каждый раз не решаюсь пройти мимо МИДа. Кажется, видеть себя во сне голым – к болезни. Но какое почтение к МИДу с гербом на лбу!

А вчера приснился Феликс Кузнецов. Это ж надо такую каку увидеть! Неужто для его явления достаточно было увидеть Фелю в программе «Время» на Пушкинском празднике в Михайловском? Но был он во сне как в молодости – без бороды, бритый. Уж не собрался ли кто-то побрить его?

Вчера перед ужином выпили по случаю дня рождения Пушкина по рюмочке водки (я – три). Молодые дамы сразу захмелели. Здесь, в Крыму, спиртное действует быстрее и глубже. А после ужина, уже часов в 9, зашли Оля Чалмаева и некая Наташа, невестка М. Колесникова. Они пили сухое, а я – еще рюмочку «Столичной» и читал им Пушкина: «Пора, мой друг, пора…» и «Мне вас не жаль, года весны моей…»

Сегодня утром не делал гимнастику, а бегал по дорожке, что справа от нашего коттеджа. Сделал 20 оборотов = 8 минут. Буду каждый день прибавлять по два конца.

Долматовский сказал мне вчера невероятную вещь. Солженицын пишет в «Архипелаге», что после опубликования «Одного дня» ему стали писать со всех концов страны, и вот по материалам 227 таких писем он и написал «Архипелаг». А Долматовский говорит, что ему рассказывал какой-то генерал (видимо, КГБ), что дело обстояло совсем не так Оказывается, сам Хрущев распорядился, чтобы ему дали доступ к делам и отобрали бы для него наиболее курьезные, особо экстраординарные. Вот эти-то дела он и использовал. Очень похоже на правду! Это объясняет многое, в частности, почему он не назвал никого из 227, хотя в других случаях, гораздо более рискованных, называет людей. Значит, не только «Одним днем», но и «Архипелагом» мы обязаны Кукурузнику. Да от этого фрукта вполне можно было ожидать таких подарков.

9. VI, среда. Коктебель

Долматовский меня тронул: дня в 3–4 прочитал мои «Арфы» от корки до корки и сегодня, когда я, пообедав, подсел к нему, высказал ряд дельных замечаний, которые, впрочем, мне и самому были известны.

Позавчера вечером вернулся из поездки в Михайловское Миша Селезнев, и вчера перед ужином мы распили у него бутылку коньяка вместе с его дочерью и зятем. А за ужином, когда мимо проходила та увлекательная чудачка, что ходила даже в жару в меховой безрукавке, блистая полными, как ни у кого загоревшими руками, я, пребывая в легкомысленном состоянии, сказал:

– За такой загар я вам присудил бы Гран-при.

– Только за загар?

– О, нет! И за все остальное – тоже! Она сказала, что идет купаться.

– После купания заходите на рюмку коньяка.

– Если бы я еще знала куда.

Я сказал. Она не промолвила «Хорошо», не кивнула головой, и я подумал, что это был пустой разговор.

Но она пришла! Выпили, закусили. Она сказала, что надо накормить сына и мужа художника Володю, и пошла жарить им мясо.

У Евтушенко так

 
Со мною вот что происходит:
Ко мне совсем не та приходит…
 

А у меня так

 
Со мною хуже происходит:
Ко мне та самая приходит,
Но все равно, хоть плачь, дела:
Пришла, поела и ушла.
 

11. VI, суббота

Вчера в 4 часа пошли с Галей Ойстрах в Тихую бухту. По дороге много читал ей стихов, главным образом Пастернака, ибо она о нем заговорила. Но выяснилась и такая вещь. Она знакома с внучкой Пастернака. Та воюет с Литфондом за дачу

деда: ее, мол, надо превратить в музей. Галя всей душой с ней заодно и считает возмутительным, что бедную внучку хотят выгнать из кооператива. Я объяснил ей, что, во-первых, дача эта не кооперативная, а служебная, литфондовская Во-вторых, ведь нет пока музеев ни Асеева, ни Луговского, ни Светлова, ни Смелякова – почему должен быть музей Пастернака? Ведь это поэты тоже большие. Нет, сказала она, Пастернак выше. Допустим. Но ведь в Переделкине еще жили Леонов, Федин, Фадеев и другие крупные писатели, – что будет, если все их дачи превращать в музеи? Внучка пользуется дачей вот уже лет 20, пусть и за это спасибо скажет. Но это я не сказал, чтобы не обострять дело.

Я торопился, даже не успел искупаться, так как должен был прийти Миша. Он пришел уже около семи, и мы выпили грамм по 120 коньяка. Возвращаясь после ужина в веселом настроении, я встретил Риту Кокорину, Марину Таурину, Галю Кострову и всех троих пригласил на рюмку коньяка. Дамы не замедлили явиться. Пришлось откупорить новую бутылку. Помыл черешню, нарезал сыр – и дело закрутилось. Сперва – я был в ударе! – посвятил их в свою идею упразднения литературных премий, прочитал некоторые места из своего письма. Потом читал стихи: Пушкина, Бунина («Пора, мой друг…», «Пророк», «И цветы…», «Они глумятся над тобою…»). В одиннадцатом часу выставил и клубнику.

16 июня

12-го вечером поехал в Феодосию и привез всю ораву Катю с Таней, Таню Кузнецову, Белу с ее двумя детьми – Светой и Олегом. Еще хорошо, что не захватили с собой Ирину Константиновну или старика Файнберга. И жизнь моя, жизнь анахорета, пошла кувырком. Белу с детьми я поселил здесь, рядом, в комнате, которую сдала Люда, работница кухни, там они и живут. А девочки две ночи ночевали в ком. 22 третьего корпуса, можно бы и еще ночку закосить, но Таня моя отговорила. А теперь, конечно, живем все четверо вместе, Таня спит на раскладушке, которую я заблаговременно взял у Ани. Ну, а завтракать и обедать все собираются на нашу веранду, да еще является Бисвиська – и содом полный! К тому же сегодня девочки приветили чудного котеночка из породы мурлыкающих блохоносов. Он моментально освоился и сейчас возлежит на Катиной постели.

Таня привезла 200 р., да Таня К. 110, да у меня было 80. Я уже сказал, что можем осуществить мечту кота Матроскина – купить корову Мурку и каждое утро пить парное молоко.

17. VI

Андропова вчера избрали Председателем Президиума Верховного Совета.

Слава Богу! Почти все, что он делает, на его месте я делал бы тоже.

Какой-то из «Голосов», вероятно, Америки, сегодня утром говорил: «Того, что Брежнев добился через 13 лет, Андропов добился через 7 месяцев». И отлично! И во всем остальном, во всех других начинаниях надо спешить так же. В его речи на пленуме настойчиво звучит эта мысль: надо торопиться! Да, конечно, тем более, когда тебе уже 69 лет.

20. VI

16-го приехал Вл. Бор. Микушевич с женой Тат. Влад и пасынком Митей. Я, как всегда, рад встрече с ним. Занял ему место в столовой на веранде. Вчера после завтрака шли домой вместе (они живут в 14-м), и он завел речь о том, что вот читает сейчас Андрея Белого и видит, как ныне пала не только поэтическая культура, но и культура чувств. Я привел ему в подтверждение этого такие примеры. Балкарская поэтесса Т.З. написала стихи (она мне подарила эту книгу), в которых говорит матери: «Как я тебя люблю! Как ты мне дорога! И как мне будет больно и одиноко, когда тебя не станет!» Второй пример: в романе Бондарева «Выбор» супруги Васильевы, похоронив друга детства и юности Илью Рамзина, едут в машине с кладбища, и жена говорит мужу «Если с тобой что случится (!), я не переживу!» Третий. Поэтесса Татьяна Кузовлева с восторгом цитирует стихи Геннадия Красникова, обращенные к участникам войны: «Без вас будет пусто на свете…» и т. д. (1 мая 1983 г.). И ведь все это из добрых чувств, из чистых побуждений. Писатели, поэты, поэтессы, они не понимают, что доброта, любовь, восхищение, как и все на свете, имеют свои формы выражения, что им должны сопутствовать некие и другие чувства, например, деликатность, а без всего этого доброта может обернуться сердечной тупостью, восхищение – бестактностью, нежность и любовь – оскорблением. Ведь, в сущности, все эти трое, вернее, четверо, говорят людям, которых любят: «Как жаль, что ты (вы) сыграешь скоро в ящик!»

А вечером четыре девицы (Вера, Наташа, Надя и Лена) пригласили отметить День медицинского работника. Ну как же – такой праздник! Было мне тоскливо и томительно, почти не пил, но съел несколько черешен.

27. VI

Вчера отменно отметили здесь Троицу. Собрались на лужайке у нашего дома человек 15 взрослых и столько же детей. Орда! Лена Грюнталь принесла огромную камбалу, которую ей подарил сын хозяйки, где она живет. Мы разожгли костер, чтобы испечь ее на углях, но тут же появилась какая-то завскладом Мария Николаевна, потребовала потушить. Ей, конечно, стали возражать. Тогда она взяла ведро воды и залила сама. При этом дело дошло до мелкого членовредительства. Я в это время ходил с Микушевичем в столовую за нашими ужинами, и мы не видели всего этого. Камбала получилась сыроватой, но кое-кто все равно ел. Но и без камбалы пир удался на славу. Расстелили на траве газеты, расставили водку, вина и прочие яства, уселись вдоль этого стола на ковриках – и пошло дело! Потом пришел Зот Таболкин с женой Нелей, потом Миша Селезнев заглянул, а в 9 часов мы его проводили. Без него сегодня грустно. Люблю я таких людей – бесхитростных и надежных. Он был тронут, что я на его проводах 25-го похвалил его стихотворение «Платформа Отдых». Я похвалил совершенно искренне, но стихотворение это специально прочитал перед тем, как мы пошли к нему на прощальный вечер.

29.VI

Вчера приснился сон, кто-то знакомый, но неузнанный сказал мне о моем поведении там, во сне, что это постыдно, и он был прав, и я ничем не возразил ему.

30. VI

Всю ночь опять что-то снилось. Вспомнил сейчас три вещи. Тигран Петросян, с которым я будто бы сидел рядом в каком-то большом зале, и мы познакомились. Он то ли надписал мне свою книгу, то ли дал адрес. Это первое. Второе – кто-то вошел и сказал, что в автомобильной катастрофе погиб Даниил Гранин. Ни о том, ни о другом и мыслей у меня никаких не было. А третье – в своей желтой кофте (значит, сон был цветной) промелькнула Таня Мартынова (Рубина Татьяна Борисовна). Это 30-летняя приятная женщина, с которой я познакомился на пляже незадолго до приезда моих. Я послал ей по почте два стихотворения и дал «Москву» с моей статьей об Окуджаве.

Кстати, вчера смотрели фильм 1976 года «Ключ без права передачи». Режиссер Динара Асанова, сценарий Георгия Полонского (он, кажется, был тут в первую смену). Так в этом фильме живой Окуджава читает стихи у дома Пушкина на

Мойке, и там говорится, что как, мол, везло Пушкину – он любил красивых женщин и даже убил его красивый человек. Ведь вот до чего заласканные мэтры доболтаться могут!

4. VII.83

И даже в море, купаясь и плавая, наш брат ведет разговоры о литературе. Сегодня перед обедом, кувыркаясь в волнах, говорили с Петей Палиевским о Б. У него мнение очень резкое. Тетерев, говорит. Особенно его возмущают, как и меня, бесконечные философствования. Ведь действительно опупеть можно. Я попросил его прочитать кое-что из моих писаний о нем. Это, говорю, в том же духе, что и об Окуджаве. Надо будет завтра дать страниц 50.

Прочитал здесь «Осень патриарха» Маркеса и «The great Gatsby» Фицджеральда, которого раньше ничего не читал. «100 лет одиночества» Маркеса я пробовал читать, но, осилив страниц 130, не смог продолжать. Все в голове перемешалось, не воспринимаю я этот «фантастический реализм», что смахивает на дурашливость. А вот «Осень» читал с удовольствием. Там с самого начала задан четко и ясно этот самый «фантастический» ключ, и я это воспринимаю. Даже жалко, что не прочитал раньше. Сделал пять страниц выписок «Гэтсби» вначале показался легковесным, но потом увлек, и в нем есть настоящая глубина.