Текст книги "Я жил во времена Советов. Дневники"

* * *

Присмотритесь к галстукам оравы наших бесчисленных президентов и премьеров. Ни один балбес не умеет завязывать! И как они при этом могут «завязывать узлы» экономики, политики, культуры?

* * *

10 вечера. 31-го мы с Колей Войткевичем ездили к Валиковым – было 40 дней Герману. Как раз совпало с Дмитриевской (Родительской) субботой, когда поминают павших на Куликовом поле. А Герман так ждал Куликовский юбилей! Они с Тамарой съездили на поле, и он написал поэму. И вот мы поминали его в один день с героями его поэмы. Мог ли он представить себе это, стоя на Куликовом поле! Я сказал об этом за столом и прочитал его стихи… Коля тоже говорил.

Обратно ехали поздно. Был там, видно, большой друг Германа стихотворец из Ельца Игорь Крохин, горбун, очень славный парень лет сорока. Он был в восторге, узнав, что я это тот самый, кто написал статью об Окуджаве. Ласкался ко мне в поезде, как ребенок

А вдова, между прочим, даже похорошела. Неудобно и нельзя было сказать об этом.

11-го был в ЦДЛ, и когда с Семановым обедали, я заговорил с Игорем Сеньковым, с которым не разговаривал несколько лет из-за того, что я после «Дружбы народов» пришел к нему в литконсультацию при Союзе подработать, а он, однокашничек, так и не дал мне этого. Ну, он обрадовался, подсел на соседний пустой стул, и мы поговорили о Германе. Он сказал, что Герман был сильно увлечен Олей Державиной. Я помню, когда это было, но не знал, что это так серьезно. И вот теперь вспоминаю, как однажды сидели в ЦДЛ за бутылкой вина, и я говорил о том, что вот, мол, «Выхожу один я на дорогу» – это гениально, но там есть одна как бы неуместная строка. Все заинтересовались: какая? Я ответил: «О любви мне тихий голос пел». При чем здесь любовь? Тут надо о чем-то другом.

Герман не согласился, и я помню, как он, ему было уже под пятьдесят, говорил, что только теперь понял, что такое любовь и т. д. Это все, конечно, относилось к Оле. Я вчера позвонил ей и рассказал. Она не знала, что он умер. И сказала слова, смысл которых таков: личная жизнь ей не удалась, но почему-то нескольким мужчинам она внушала большое и чистое чувство. Она сказала это, неуклюже и осторожно подбирая слова.

20 ноября, пятница

В понедельник в ЦДЛ – вечер, посвященный 40-й годовщине разгрома немцев под Москвой. Выступят генералы Гетман, Агатов, Якушин, Герои Сов. Союза Жаворонков и Семиков, Герой Соц. Труда Федорова и председатель Моссовета в годы войны Пронин. То есть «со стороны Героев» – все русские. А со стороны писателей? Все те же – Марк Соболь, Марк Лисянский, Матусовский, Хелемский, Островой, Юрий Яковлев (Хайкин), Евг. Воробьев. У меня нет ничего против каждого из них в отдельности. Но почему такая концентрация! Сергей Островой даже очень мил временами, да и другие. Но почему? Из десяти – трое русских: Розов, С.В.Смирнов и Сытин. И примерно так – всегда.

27. XI.81 г.

Блаженный миг! – Федор Петрович сегодня утром принес с машинки первые 60 стр. моей Солженицыниады.

А сколько в последнее время огорчений у бедных евреев: убит Садат, умер Моше Даян, и вот – умница Карпов обставил их кумира Корчного (6:2!), истратив на это почти вдвое меньше времени, чем в прошлый раз.

28. XI

Кончается ноябрь. Что в этом месяце было? 31 октября – сороковина Германа Валикова. 7 ноября ходил с племянником Сергеем в Театр на Таганке, смотрели какие-то пустячки. Потом Червонная позвала в Театр эстрады на спектакль «Очевидное – невероятное» (Хазанов – исполнитель) – еврейский балаган, да еще с гнусными выпадами против грузин. 17-го отчетное годовое партсобрание, на котором Феликс Кузнецов превзошел самого себя.

Были довольно остроумные выступления о безобразиях в издательствах (Л. Беляева), в Литфонде и т. д. Так этот босс, обретший ныне пошлую внешность сытого земца, стал развивать такую идею: я не совсем доволен собранием; конечно, мне тоже хочется, чтобы издательства и Литфонд работали лучше, но, товарищи, посмотрите, что творится в мире! Мир на краю атомной катастрофы, а вы – о Литфонде! Где статьи, где стихи о борьбе за мир? и т. д. Ах, праведник, он свои издательско-литфондовские дела все решил в самом блистательном виде – квартира, говорят, 115 м, без конца издается и переиздается, а сам призывает писать стихи о борьбе за мир, которые от него требует МК Так религиозные проходимцы объявляли о скором конце света и под этим предлогом обирали мирян.

* * *

Года два назад Ф.Кузнецова, более сорока лет за символическую цену живущего на даче в Переделкино, вышибли из Литфонда. Пустячок, а все-таки отрадно.

* * *

29. XI.81 г.

Вчера вечером зашел Сережа Семанов, принес роман Феликса Светова «Отверзи ми двери», изданный IMCA-PRESS, кажется, в прошлом году в Париже. А роман Льва Копелева, о котором не так давно передавал «Голос Америки», называется «Утоли моя печали». Смехота! Евреи вдарились в славянскую старину, да так дружно.

Выпили по рюмке коньяка и поехали в ЦДЛ. Там Кикнадзе рассказывал о матче в Мерано, куда его посылали. Ничего интересного не сказал, мы все знали по газетам, за пределы которых он не вышел.

Потом пошли в ресторан, где Сергей уже при самом нашем приходе заказал столик Он был уже накрыт. Выпили две бутылки грузинского сухого по 0,7. Пошли домой – на метро «Краснопресненская». По пути он затащил еще в кафе «Мороженое» под высотным домом. Выпили еще бутылку шампанского с мороженым. Словом, 20 рублям я голову сломал. В «Мороженом» он все доказывал, мол, Симонов еврей, ссылался на статью в «Файнэншл таймс». Говорил, что «Убей его!» взывало к низменным чувствам. Я ему сказал, что он дурак «Низменные чувства»!

 
Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был…
 

Сережа сменил тему, переключился: «Крупная женщина – это большой соблазн, правда?» По этому вопросу я не стал спорить.

Потом, уже около десяти, зашел к Гришечке, с ним вместе – к Вере. Засиделись. Домой пришел во втором часу. А Пуся вообще в 8 утра заявился. Гуляки мы с ним.

10. XII.81 г.

Нет, это надо записать.

Сегодня приснилось, что лежу я в постели и играю с каким-то маленьким зверьком вроде хомячка, только сереньким (сон цветной). Вдруг зверек из моих рук куда-то исчез. Я откинул одеяло, чтобы найти его, и вижу – у самого края постели лежит, свернувшись, змея, зеленая, сантиметров 30. Я хватаю почему-то угольник прозрачный (вроде Катя мне его дает) и бью змею, убиваю ее, и мы с Катей засовываем ее в целлофановый мешочек

А утром был в ЦДЛ на пленуме, посвященном 40-летию победы под Москвой, доклад делал И. Стаднюк Все хорошо, все прекрасно. И даже Иван Лазутин оказался у него в числе передовиков. Уж куда дальше! А в перерыве у буфета столкнулся нос к носу с Бондаревым. Он протянул руку: «Здравствуй». Я молча протянул тоже. «Что так холодно?» Очевидно, ожидал, что буду уверять, мол, нет, это тебе показалось, что ты, что ты! А я ответил:

– А что мне к тебе теплым-то быть?

Действительно, после того, что он мне даже не позвонил по поводу моего огромного письма ему о «Выборе», о чем он сам просил.

Юрочка не ожидал. А кругом народ. Боясь нарваться на еще большую дерзость, он махнул рукой, повернулся и пошел. Уж так привык ко всесторонней теплоте, что недоданный мной градус его очень озаботил.

13. XII, 16.40

Сейчас передали по телевидению обращение к польскому народу генерала Ярузельского. Я не выдержал и разрыдался, и сейчас плачу. Господи, спаси Польшу! И убереги наших от мысли о вторжении. Просвети и наставь, Господи!

19. XII.81 г.

Вчера позвонил днем Анат. Загорный из СП РСФСР на Комсомольском проспекте. Что ж ты, говорит, не приходишь за гонораром? Я к четырем часам зашел в поликлинику за курортной картой для Малеевки, а потом – туда. Получил в бухгалтерии около 40 р. за рецензию на рукопись детского поэта Сырова и стал искать Загорного. Он оказался в кабинете Палехова. Там шла выпивка – «обмывали» какого-то дагестанца, только что принятого в Союз. Наливают и мне. Выпил три хороших рюмки. Дагестанец достает еще и шампанское. Выпил и его. Хорошо пили Палехов, Загорный, Артур Корнеев из Госкомиздата… Все от души поздравляли дагестанца. Желали ему новых гениальных книг… Но сам он почему-то – ни капли. Когда он ушел, я спросил, как его звать. Никто не знал.

Потом поехали в ЦДЛ. Там был вечер Коми. Ну, наши, конечно, в буфет. Сложились, купили бутылку водки, но я был уже хорош, и хватило воли больше не пить. И там учинил маленький дебош. В фойе развернута выставка картин какого-то художника-любителя, кажется, Шишмарева. Меня возмутили две женские фигуры справа и слева от двери в буфет: банальная белиберда с винтообразными руками, с глазами во лбу, со ртом черт знает где. Наши мыслители с пеной у рта защищают с трибуны ЦДЛ и других лобных мест реалистическое искусство, говорят о коварных происках буржуазных идеологов, стремящихся опорочить его, а тут, в этой цитадели– вот она, живая диверсия против реализма. И все ходят мимо – хоть бы хны. Я подошел к бабе, что висит справа от двери, и перевернул ее лицом к стенке. Вдруг крик «Что вы делаете! Как вы смеете!» Оказывается, сам художник Я пошел прочь, а он позвал администраторшу – и за мной. Ну, от нашего столика в буфет они, немного пошумев, быстро отвалили.

21. XII.81 г.

Из Катиной комнаты доносится ее игра – «К Элизе» Бетховена. Господи, как прекрасно! Я отрываюсь от работы и слушаю. Вот это и есть счастье – оторваться от увлекающей работы и слушать, как дочь играет Бетховена.

А вчера и позавчера отмечали Танин день рождения. В субботу были Белошицкие, а вчера – Мухачевы и Надя Козлова.

29. XII

Что на свете ужаснее всего? Ужаснее всего вот что. Ты очень хочешь в уборную и спешишь поэтому домой, влетаешь в метро, поезд тебя мчит, ты с радостью сознаешь, что каждый миг приближает тебя к заветной цели – и вдруг обнаруживаешь, что ты сел не так, едешь не в ту сторону и, следовательно, не приближаешься к заветной цели, а удаляешься от нее. О!.. Это самое случилось сегодня со мной, когда, сев на «Горьковской», я вдруг услышал, что следующая остановка – не «Маяковская», а «Площадь Свердлова».

6. I.198 2, Малеевка

Новый год встретили дома: Таня, Катя, Мар. Мих, я и Пуся. То-то славно! Около часа ночи я позвонил Алене. Узнала голос! Была очень удивлена и все допытывала, почему, почему я позвонил. Я ответил, что, мол, новогодняя ночь, у нее особые законы.

А днем 1-го и 2-го, и 3-го ходил на лыжах в Петровском парке.

2-го Таня, Катя и Аня Каминская поехали в Малеевку. Меня задержала с перепечаткой Евдокия Петровна. Я приехал только 4-го. Таня в этот же день уехала.

Тут оказался Даниил Долинский из журнала «Дон», он уезжал сегодня, и вчера решили у меня собраться выпить. Он привел еще калмыка Алексея и осетина одного. Я предложил тост

– Вот собрались мы тут, осетин, калмык, еврей и русский. Давайте выпьем за то, чтобы мы всегда были вместе и не только за бутылкой!

Все хорошо. Но вдруг Долинский начал было распространяться о великодержавном шовинизме. Только присутствие этих ребят удержало меня от того, чтобы сказать ему пару горячих.

Между прочим, вчера я подошел к Алигер (впервые вижу ее здесь) и сказал:

– Позвольте поблагодарить вас за стихотворение, которое кончается словами:

 
Между той и этой Барселоной,
В сущности, вся жизнь моя прошла.
 

Я говорил об этом стихотворении еще на сороковинах Валикова. Там речь идет о том, что вот сейчас, в наши дни, поэтесса оказалась в Барселоне, там какой-то праздник, фестиваль,

а она вспоминает ту, которую мы знали в 37—39-м годах – в дыму, в огне, в крови. И вот эти заключительные строки.

Она ответила, что ей самой нравится это стихотворение. А сегодня после завтрака она подошла ко мне и спросила мое имя. Я назвал. Она сказала: «Мы с вами когда-то близко знали друг друга в Ялте». Я ответил: «Да, да, конечно, в 1958 году». Но мы никогда не были знакомы и никогда не сказали ни одной фразы друг другу.

11. I. Малеевка

В Малеевке настала тишина: детское нашествие вчера схлынуло, а позавчера я проводил Катю и Аню. С веранды я пересел в зал, здесь тепло. Сижу с Гришечкой. Ох, и тип! Сто лет проживет и еще полста на карачках проползает. Сегодня ему массаж делали, так он все беспокоился, можно ли после массажа («А вдруг произойдет расслабление мышц?») перенести свой чемодан из 2-го коттеджа в корпус «Б»?

За обедом подошел Миша Синельников. Он сидит за соседним столом и, видимо, желая потрафить моему духу, показал газету (кажется, «Сов. Россию»), где на одной странице помещены маленькая фотография Вас. Федорова, и над ней – большой портрет какой-то актрисы. Он горячо возмущался таким, в его глазах, оскорбительным несоответствием. Я стал его успокаивать: это же, мол, несопоставимые вещи: он поэт, она актриса, он – стар и страшен, она – молода и прекрасна, его портреты появлялись множество раз, ее – впервые и т. д. Нет, я его не убедил! Потом, столкнувшись с ним около буфета, когда уходил из столовой, я сказал ему:

– Вот если бы маленький портрет Федорова, а рядом большой – Л. О. (я показал пальцем через плечо на Л.О., приехавшего сегодня и сидевшего у стены), то это было бы в самом деле смешно.

Ему такой пример не понравился. Он-то хотел потрафить моему русскому патриотизму, а я, видно, обидел его лучшие чувства.

14 янв. 82 г.

Ходил на шахматный матч.

19. I.82. Малеевка

Вчера и сегодня ходил на лыжах

Вскоре после приезда сюда однажды, числа 10—11-го, поймал то ли «Свободу», то ли «Свободную Европу». Слышу: «Сейчас выступит известный советский писатель Виктор Некрасов». Берет он микрофон и пропитым голосом старого алкаша начинает обличать алкоголизм в России, где, по его словам, «теперь пьют все»! А затравочка для оживляжа была у него такая: «Это было несколько лет назад в Малеевке, под Москвой». И далее рассказывает, как с Соколовым-Микитовым они захотели как-то выпить и пошли в местный сельский магазинчик (в Глухово, конечно) за бутылкой. У магазина увидели железную бочку, В.Н. сказал: «Ведь вы, Иван Сергеевич, поди, не одну такую за свою жизнь выпили?» Но потом стали прикидывать, и оказалось, что не выпил и трети. Я удивился. А потом понял, в чем дело: по дороге в Глухово, справа, лежит в кювете здоровая цистерна – для керосина, что ли. Видно, именно ее он и имел в виду. Вот оно: уже начинает на чужбине путать слова «бочка» и «цистерна».

А вчера на ночь слушал, видимо, по одной из тех же станций Анатолия Гладилина: «Что происходит в Переделкино?» Оказывается, Литфонд предложил родственникам Пастернака и Лидии Чуковской освободить дачи. Те не желают. Евтушенко и Ахмадулина где-то выступили в их защиту. Ах, сердяги, как трудно хлеб-то на чужбине приходится добывать!

20. I. Малеевка. 10.30 вечера

Западные радиостанции сообщили, что 17 января в доме для престарелых под Москвой восьмидесяти четырех лет умер Варлам Тихонович Шаламов. Царство ему небесное! Это действительный страдалец, а не такой, как профурсетка Солженицын.

А по телевидению сейчас передали, что умер на 6 5-м году Семен Цвигун, зам. Андропова. Ну, тут понять можно. Его последний роман (как и предыдущий, впрочем) напечатали одновременно и В. Кожевников, и Ан. Софронов. Конечно, он из этого заключил, что замечательный писатель, – вот сердце могло и не выдержать. Словом, в его смерти виноваты редакторы «Огонька» и «Знамени».

25. I. Малеевка

23-го после обеда уехал в Москву. Ехал с Викой Т. Она привозила сюда свою дочь, и сама, кажется, будет наезжать. Привозил ее новый поклонник – какой-то усатый черкес, по имени Касим, кажется. Были у нее русские, были евреи, был грузин, вот теперь – черкес. Только его не хватало. Как всегда, хвастается, как всегда, довольна: «У меня четыре договора; эту норковую шубу я купила за 8 тыс. в Болгарии; меня любит молодой мужчина. Вот этот самый, на его 38-летнее плечо я кладу свою 44-летнюю руку… Да, мне 44, а что у меня не так?

Посмотри, что у меня не так?» Я-то давно, со времен службы в «Молодой гвардии», куда ты пришла с первыми рассказами, знаю, что у тебя не так – совесть.

26. I.82 г.

В программе «Время» сообщили, что на 80-м году умер Суслов, главный наш идеолог, второе лицо в государстве, а может быть, и первое. Да, видимо, именно он дергал за все ниточки. Последний раз он появлялся по телевидению, когда вручал Брежневу очередную Звезду в день его 75-летия.

Сейчас гуляли с Гришей, и он сказал, что если политический деятель доживает до такого возраста, то, значит, он лет 20 сачковал, ибо по закону он должен бы сгореть годам к 55–60, как Петр Первый, как Ленин. Да, у него иногда прорывается сермяжная правда.

Ходил на лыжах.

27. I.

Вчера днем у меня как раз мелькнула мысль о Суслове, и что, если он умрет. Странно! А впрочем, что странного? Если вспомнился 80-летний человека, то вполне естественно подумать и о его конце. А ведь им там всем в среднем 72 года. О чем может думать человек в таком возрасте? Как бы побыстрей добраться до постели. А они все держатся и держатся, заедая век следующего поколения. И Косыгин, и даже министры обороны Малиновский и Гречко умерли в должности. Г.К Жуков вспоминает, что во время битвы под Москвой он не спал 11 суток (а потом, как наши перешли в наступление, спал трое суток). Так ведь он был молодой мужик в расцвете лет – 41 или 42 года! А что будет с любым из этой геронтократии, если случится не поспать сутки или двое? Ведь начнут тыкать руками не в те кнопки.

29. I. Малеевка

Завтра уезжаю. Устал, надоело. Написал за 25 дней около 2 листов. Что ж, это, пожалуй, неплохо. А главное – конец. Ну, предварительный, конечно.

Сегодня хоронили Суслова. Смотрел по телевизору. Грандиозное похоронное шоу. Очень четко похоронили, без единой задоринки. Западные радиостанции называют его «памятником сталинизму». Конечно, мог бы уйти на покой лет на 20 пораньше. Ни один русский царь не доживал до 55 лет.

31 янв. 82 г.

Ходил на лыжах.

5. II. Москва

Приехал из Малеевки 30-го. Вечером ходили с Таней на день рождения к Гале. Пошумели, как всегда. Мои сестрички-большевички умиляются Сусловым. Какой, мол, хороший человек умер! Ну, действительно, при трех властителях оставался вторым человеком державы. Да, похороны его прошли на высоком идейно-политическом уровне. Как генеральная репетиция. Только вот ботинки почему-то торчали почти наполовину из гроба, да в почетном карауле почти все были с регалиями, да когда, прощаясь, целовали его родственники (почему только они?) в лоб, то лишь один догадался снять шапку. Да руки у него были не сложены на животе, а лежали вдоль тела, а в «Правде» в этот день поместили на последней странице снимок – лошадь целует конюха, да в «Известиях» напечатали статью «Как перевозят слонов?»… А в остальном, прекрасная маркиза…

4-го, 5-го ходил на лыжах.

6. II.82 г.

С 30-го по 6-е, т. е. шесть дней – трижды! Вот что значит малеевский благодатный воздух и лыжи.

10 февр.

Ходил на лыжах. t – 18 гр.

11. II

Странно! В Малеевке я подумал о смерти Суслова – и в этот день узнал, что он действительно умер; вспомнил «молодогвардейскую» Галочку Панину – и она явилась; на днях в ожидании очереди у зубного кабинета промелькнул в уме Володя Семенов – и он тут же появился из подвального этажа; позавчера вспомнил Веру Соловьеву, позвонил ей, не застал – и на другой день, после огромного перерыва, позвонила она…

Сегодня приснились Лукерья и Женя Елисеев – живая и покойный. Посмотрим, что из этого выйдет.

12 февр. 11.10 вечера

Сегодня случилось поразительное дело. Часов в 11 утра позвонил Гришаев. Я, говорит, твой должник, сейчас зайду, принесу свою книгу о Лихачеве – «Рожденный на рассвете». Пришел, принес. Сел в кресло, и его понесло – говорил о восстании в Ханты-Мансийском округе в 1934 году (его туда послали секретарем райкома комсомола), восхищался М. Шагинян, которую я терпеть не могу за ее шаманство вокруг Ленина, рассказывал об Оке Ив. Городовикове, о беседах с Л. Леоновым и т. д. – трудно было понять, где правда, где выдумка. Я изнывал. Мне надо было работать. Не знал, как его выпроводить. И тут, чтобы хоть что-то сказать, спрашиваю:

– Тебе ни разу не приходилось слышать о 436-м полке или читать об этом полке? Солж. пишет, что он целиком по призыву своего командира майора Кононова в августе 41-го перешел к немцам. За версту видно, что обычная его брехня, но ведь назван же номер полка! И я нигде не мог найти о нем упоминания…

И Вас. Никитич отвечает:

– Я служил в 436-м полку.

Я чуть не упал. Как?! Это же вероятность одна из десяти миллионов!

Он рассказывает. Была 155-я стрелковая дивизия в составе 436-го, 659-го и 786-го стрелковых полков и 306-го артполка. Она вся полегла костьми на пути немцев к Москве – на Брянщине летом (в августе?) 41-го. Комдив, кажется, Смирнов. От нее остался только номер. В октябре 41-го в Москве была сформирована 2-я бригада московских рабочих, ставшая потом 4-й Московской коммунистической дивизией (всего таких дивизий было 5), которую по пути на Калининский фронт переименовали в 155-ю стрелковую дивизию со всеми ее полками. Комиссар – Петр Гаврилович Никонов, командир Гаврилевский.

Он потом даже дал мне брошюру о боевом пути этого полка. Фантастическая история! Как и с Ванькой Воробьевым.

14 февр.

Киоскерша Ел. Федоровна обещала оставить «Полководца» Карпова.

20. II

Моя комната – сущий бедлам. Не только завален стол рукописью и книгами, но и на стульях, креслах, подоконниках, на полу – книги, карты, книги. Заканчиваю своего Санечку Солженицына. Уж я на нем выспался. На днях говорю О. Курганову:

– Написал книгу о Солженицыне.

– За или против?

Ведь уже старый, многоопытный литератор, а, как и многие, считает, что о С-не может быть написана книга «за». Я сказал, что «против». Он ответил:

– Придет время, когда мы будем о нем писать книги «за». Никогда! Если даже вернется царизм – никогда! Пока

живы понятия чести, порядочности, доброты – никогда!

Ну, он признался, что ничего и не читал, кроме того, что было напечатано у нас. Ходил на лыжах.

* * *

Старый хитрец оказался прав. Но кто мог предвидеть эту орду предателей от Горбачева до Радзинского! От Ельцина до Сванидзе! От Путина до Млечина!

1. III.82 г. Чистый понедельник

Вчера было Прощеное воскресенье, и я просил прощения у Мар. Мих, у сестер (по телефону), у Тани, у Кати. У меня все они тоже просили, кроме Кати. И совсем же я забыл, что начинается Великий пост, и утром оскоромился донельзя. Только после ухода Тани на работу М.М. напомнила мне, что сегодня Чистый понедельник Но заглянул в Даля и нашел у него: «Пост не мост, можно и объехать». Можно, конечно, но все же худо.

А во сне снился мне маленький мальчик в колясочке. И вроде я у Васильевых, у них на даче, и в то же время – привозят колясочку с прогулки и ставят у них в московской старой квартире в коридоре против маленькой комнаты. Все склоняются над мальчиком. Он очень хорошенький, полненький, вроде это и Сергей, и Катя, но между ним и мной какая-то преграда, я должен буду уйти, а он останется. Он весел, оживлен и, глядя на всех нас, говорит «адные». Да, говорю я, это все родные.

Не знак ли это? А чего?

22 февр.

Ходил на лыжах.

25. 2.82 г.

Какая же дубина этот Г-о! Дал ему почитать стр. 100 своего ассенизационного романа и попросил текст не трогать, только пометить опечатки. Так он мне разрисовал всю рукопись своими стилистическими и другими украшениями на уровне «Советского воина».

Он с середины дня уже пьян. Толстый, говорливый, неряшливый. И мне с ним время губить. Вот и знай, дурак, что с кем можно.

Я, конечно, человек не без способностей, есть во мне крупица. Эту крупицу собирали, чтобы передать мне, может быть, десятки поколений моих предков. Как же я могу не беречь эту крупицу, не постараться использовать ее максимально? Надо

относиться к себе как к сложной и важной машине, которая должна ежедневно работать во всю мощь. Потому и зарядку делаю, и гуляю ежедневно. Я должен работать!

5. III

Летом в Коктебеле я сделал прелестную фотографию Ларисочки Богдановой: в белом платье-сарафане с открытыми руками и плечами она стоит на набережной у столовой, подняв руки к волосам. Вчера вечером я написал:

МАРТОВСКОЕ ВИДЕНИЕ

 
Как странно: снег еще пока,
Еще зима бредет с клюкою,
Ползут уныло облака,
А мне припомнилось другое:
Шум моря. Зной. И каблуки
В асфальте вязнут, словно в воске,
И женских смуглых две руки,
Лениво поднятых к прическе.
 

Напечатал это на обороте фотографии, приписал: «Ларисочка, с самыми добрыми пожеланиями в этот праздничный день целую помянутые две руки, которые ленивы, конечно, только в Коктебеле», – и отправил ей.

А ее 75-летний супруг крутит роман с какой-то молодой кореянкой, Ларисой Второй, как она сама сказала мне при знакомстве в ЦДЛ, когда я подсел к ним в ресторане.

11.40

Таня купила два или три пакета чернослива. Катя один пакет съела моментально. Мне это не понравилось – что за обжорство! И я попросил один пакет не трогать, он нужен мне для желудка. И что же? Вхожу полчаса назад на кухню – они лежат на диване, смотрят телевизор и со смехом пожирают мой пакет.

6. III.82 г.

 
И чувства нет в твоих очах,
И смысла нет в твоих речах,
И нет души в тебе.
Страдай же, сердце, до конца —
И нет в творении творца,
И смысла нет в мольбе.
 

8 марта

Сын Левы Экономова сводил нас в Олимпийский спортивный комплекс. Парились в сауне, плавали в бассейне. Потом поехали к Аде.

10. III

Придать значение тому, что дочь и жена съели несколько штук чернослива, вспылить из-за этого, два дня дуться – какая глупость! Нет, я ужасный, чудовищно мнительный человек! Приступы бешенства совершенно лишают меня рассудка.

14. III.82 г.

Третьего дня был у Нюси Пархомовской, она живет по ту сторону Тимирязевского парка, минут 40 шел пешком. Она отдала мне мои письма, которые я писал ей с фронта осенью 42-го года. Им сорок лет. Боже мой, сорок лет! Отдала мне и два письма Нины. Она жаловалась на мое невнимание и признавалась, что ей нравится Коля Рассохин. В общем-то, это для меня неожиданность, всплывшая через 40 лет.

17. III.

А теперь мы все трое смеемся над приступом моего бешенства. Таня говорит: «Черносливный бунт».

18. III.82 г.

Было партсобрание. Кикнадзе сделал доклад «Что значит быть современным». И привел такой пример писательской современности. В 1941 году, в самые страшные дни, вызывает секретарь МГК АС. Щербаков Шагинян и говорит: «Напишите брошюру о том, как бороться против немецких танков». Та отвечает, что она никогда их не видела. Но секретарь настаивает. И та пишет. Брошюру моментально издают и отправляют на фронт. Ну что, спрашивается, могла там написать старая баба, ни разу не видавшая танка? То есть картина получается такая. Глупец взывает к помощи глупца. Если был такой успешный опыт, то почему Шагинян не поручили написать еще и о том, как сбивать немецкие самолеты? Уж их-то она видела, они с 22 июля появлялись над Москвой. Почему не поручили ей составить план разгрома немцев под Москвой?

Ведь старый, в сущности, человек, и, кажется, на войне был, а с партийной трибуны порет оптимистический вздор. Я к нему подошел после собрания. Ты, говорит, не понял, я хотел сказать этим примером, что если человека как следует попросить, то он может сделать работу, которая ему до сих пор была совсем не знакома. Я давно подозревал, что он туповат. Такой степенный, исполненный чувства собственного величия…

После собрания пошли с Семановым в ресторан и выхлестали две бутылки шампанского (за его счет). Против второй я сопротивлялся, но он теряет чувство меры. Потом коньячный посошок

А перед собранием был у Алексеева и передал ему первую часть (401 стр.) своего романа-эссе о Солженицыне. Он был очень заинтересован, сказал, что немедленно начнет читать.

19. III. 82 г.

Вчера день прошел так С утра работал. Мешали телефонные звонки: Гончаренко, Ольга Ивановна – патриотка, Поперечный… Этот произносил такие слова, вспоминая мою теперь уже 2,5-летнюю статью об Окуджаве: «Ты совесть нашей литературы» и т. п. А почему? Потому, что я написал о нем хорошую рецензию для издательства.

Все утро писал рецензию для Совписа о рукописи Отара Шаламберидзе. Потом поехал в Совпис. Сдал две рецензии, взял четыре новых рукописи. Оттуда – в ЦДЛ, там пленум правления РСФСР, посвященный 60-летию Советского Союза. Зашел в зал, сидит человек 30. Через пять минут ушел. В буфете в фойе народу много. Встретил Семанова, он потащил в ресторан. Заказали по 200 гр. водки, взял себе еще бутылку сухого. Ну, севрюжка с хреном, маслины, да еще официантка всучила по коробке финских конфет. Получилось 35 р. А у мерзавца Семанова денег оказалось – кот наплакал. Пришлось принять удар на себя. Получается, что потратил я за вечер рублей 28, а Таня ходила получать продуктовый заказ и потратила в два раза меньше.

В ресторане сидели Винокуров, Евтушенко, Шкляревский, Куняев, В. Сидоров. Потом я попал в объятия Загорного, у них за столом в буфете сидел Машбаш, которого я чуть ли не со времен Литинститута не встречал, Роберт Винонен из Совписа с женой Тамарой, потом подошли Шкаев, Мустафин… Набрался я изрядно. Ходил по столам миловался с Юрой Томашевским, Изабеллой Банниковой, буряткой Алзоевой, которую непонятно как вспомнил чуть не через 20 лет, с Георгием Семеновым, Надей Кондаковой… Словом, был хорош. Но домой добрался чин чинарем. А из ЦДЛ вышел с Машбашем и Шк… На углу Садового распрощались. Пришлось целоваться со Шкаевым да еще три раза, толстые, жирные, пьяные губы… Отошел и сразу сплюнул. Ну, если бы утром мне сказали, что вечером буду целоваться со Шк-м, разве поверил бы!

20. III. 8.40

Каждое утро, проводив Катю, Таня подходит к окну в моей комнате и смотрит, как Катя идет в школу. Сегодня и я встал к окну. Вот они с Аней Каминской показались, идут. Катя ест яблоко, которое Таня дала ей на дорожку. Останавливаются. Катя протягивает яблоко Ане, та откусывает, идут дальше. Опять останавливаются, Аня опять откусывает, и так дальше. Таня говорит, что это у них так заведено в их дружной шестерке. Что же после этого удивляться, что недавно, в марте, они всей шестеркой и болели.

27. III.82 г.

Наконец-то собрался записать, что в прошлое воскресенье, 21-го, состоялась-таки моими стараниями встреча наших одноклассников. Собрались у Ани (Нюрочки) Ильиной у метро «Проспект Вернадского». Были: Аня, Нина Головина, Нюся Пархомовская, Тося Кузнецова, Шура Астахова, Шумейкин, Рассохин, Вадим Тарханов и я. Трое отказались: Тамара Казачкова, Зося Никонова и Прохоров. Но главное – была Анастасия Федоровна! Ее разыскал и привел Вадим. Уж то-то радость была и неожиданность для всех! Ей 84 года. У нее ордена Ленина и Трудового Красного Знамени. Она еще вполне бодрая старушка. Я вначале на «Динамо» в метро встретил Шумейкина, потом мы с ним встретили на «Вернадского» Рассохина, и там же нас поджидали Вадим с А.Ф. Так она все-таки нас никого не узнала. И когда пришли к Ане, девочек – тоже. Да и как узнать! Девочки наши пополнели (Нина), поседели (Шура, Нина), постарели (все).