Текст книги "Крушение России. 1917"

И, конечно, западные посольства и правительства будут от всей души приветствовать революцию, когда она свершится. Отсюда и разговоры об их участии в подготовке свержения Николая. А со стороны это выглядело просто как факт. «Какие причины были у Антанты идти рука об руку с революцией, мне непонятно, – недоумевал Людендорф. – …Но несомненно, что Антанта надеялась извлечь из революции выгоду для ведения войны, по крайней мере спасти то, что еще могло быть спасено. Ввиду этого она действовала без колебаний. Царь, начавший войну в интересах Антанты, должен был пасть»[1090]1090
  Людендорф Э. Мои воспоминания о войне. С. 411.


[Закрыть].

Но все же в этом вопросе важен взгляд профессионала. Руководитель Петроградского охранного отделения Глобачев имел однозначное мнение на этот счет: «Я утверждаю, что за все время войны ни Бьюкенен и никто из английских подданных никакого активного участия ни в нашем революционном движении, ни в самом перевороте не принимали. Возможно, что Бьюкенен и другие англичане лично сочувствовали революционному настроению в России, полагая, что народная армия, созданная революцией, будет более патриотична и поможет скорее сокрушить Центральные державы, – но не более того. Такой взгляд в русском обществе создался исключительно благодаря личным близким отношениям английского посла с Сазоновым, большим англофилом и сторонником Прогрессивного блока, а также некоторыми другими главарями революционного настроения, как Милюков, Гучков и пр. Что касается Франции, то об этом не приходится даже и говорить. Ни посол и никто из французов никакого вмешательства во внутренние русские дела себе не позволяли»[1091]1091
  Глобачев К.И. Правда о русской революции. С. 134–135.


[Закрыть].

А что же Америка, которая в 1917 году тоже окажется союзницей России, есть ли ее вклад в революцию?

Две страны, по большому счету, не сильно интересовались друг другом и на официальном уровне сильно друг друга недолюбливали. Однако для всей российской прогрессивной общественности Соединенные Штаты и их руководство были светом в окошке и предметом восхищения. Зинаида Гиппиус был убеждена, что «вообще весь Вильсон с его делами и словами, примечательнейшее событие современности. Это – вскрытие сути нашего времени, мера исторической эпохи. Она дает формулу, соответствующую высоте культурного уровня человечества в данный момент всемирной истории»[1092]1092
  Гиппиус З. Дневники. Мн., 2004. С. 80.


[Закрыть]. Президент США взаимностью явно не отвечал.

«Вильсон плохо знал Россию, не питал к ней особого интереса, и в годы, предшествовавшие президентству, редко о ней высказывался»[1093]1093
  Дэвис Д., Трани Ю. Первая холодная война: Наследие Вудро Вильсона в советско-американских отношениях. М., 2002. С. 22.


[Закрыть], – пишут американские исследователи его политики на российском направлении. То, что Вудро Вильсон все-таки говорил в бытность свою профессором политологии Принстонского университета, сводилось к признанию российского автократического правления противоестественным, выражению симпатий к Японии в ее войне с Россией и резкому осуждению дискриминации евреев. В правительственном Санкт-Петербурге Вильсона рассматривали как не внушающего доверия радикального либерала. После его вступления на пост президента в 1913 году повестка дня двусторонних отношений была не самой впечатляющей.

На США приходился лишь 1 % российской торговли, и такой же была наша доля в американских внешнеэкономических связях. Главным и единственным пунктом политического диалога была судьба торгового договора от 1832 г., который Соединенные Штаты денонсировали в 1912 г. под давлением своего еврейского лобби, недовольного решением царского правительства на пускать в Россию обладателей американских паспортов из числа лиц, ранее нелегально ее покинувших (как тут не вспомнить принятую в 1970-е годы поправку Джексона-Вэника, увязывавшую предоставление СССР статуса наибольшего благоприятствования в торговле со свободой еврейской эмиграции). Кстати, в нашей стране наиболее жесткая реакция последовала со стороны октябристов, полагавших, что недопущение в страну лиц, которых русское правительство признает причастным и к антигосударственной деятельности, – неотъемлемое право России и никому не позволено вмешиваться в ее внутренние дела. Гучков, Лерхе и Карякин внесли в Думу законопроект, предусматривавший 100-процентную пошлину на весь американский импорт. Однако им пришлось отступить под напором нашего лобби текстильных предприятий, работавших во многом на привозном американском хлопке[1094]1094
  Сенин А.С. Александр Иванович Гучков. М., 1996. С. 65–66.


[Закрыть].

Американское общественное мнение также считало царскую Россию цитаделью деспотизма, пресса о нашей стране была отвратительной. Если читающий американец и знал что-то о России, то, в первую очередь, из многократно переиздававшейся серии очерков «Сибирь и система ссылки», вышедших из-под пера инженера и журналиста Джорджа Кеннана. «Он приехал в Россию для обследования политической ссылки, склонный оправдывать царскую администрацию, вынужденную применять репрессии против террористов, – писал знакомый с Кеннаном лидер эсеров Виктор Чернов. – После встречи с Брешковской, а затем и со многими другими ссыльными он написал книгу, которая показала всему миру ужасы политической ссылки в России и благородные образы борцов за свободу»[1095]1095
  Чернов В.М. Перед бурей. Мн., 2004. С. 122.


[Закрыть]. С тех пор начали возникать организации типа «Друзей русской свободы», ставящих своей задачей помощь русским революционерам.

Добавляли негативной информации волны иммигрантов, которые представлялись как жертвы религиозных, национальных и политических репрессий. Николая II преподносили за океаном в качестве символа тирании. Как отмечал скрупулезнейший исследователь политики США в отношении нашей революции Сергей Листиков, «у американцев складывалось представление о России как о едва ли не образцовом авторитарном государстве, в котором монарх, пользуясь неограниченной властью, деспотически управлял народом, опираясь на родственников и сановников, огромный бюрократический и полицейский аппарат, слепо повиновавшуюся ему армию»[1096]1096
  Листиков С.В. США и революционная Россия в 1917 году: К вопросу об альтернативах американской политики от Февраля к Октябрю. М., 2006. С. 35.


[Закрыть]. В начале войны Кеннан сокрушался: «Какая жалость, что такие цивилизованные нации, как англичане и французы, вынуждены сражаться бок о бок с такими полуварварскими народами, как русские»[1097]1097
  Там же. С. 37.


[Закрыть].

Российские революционеры, в том числе и такие откровенные террористы, как глава боевой организации эсеров Гершуни, напротив, чувствовали себя в Америке не просто как дома, – они чувствовали себя героями. Многочисленным было представительство троцкистов, которые даже написали конституцию советского типа для революционного правительства Каррансы, сделав Мексику, таким образом, первой страной победившей советской власти. Самому Троцкому, изгнанному во время войны из Франции и Испании, сразу по высадке на американский берег были обеспечены все условия: «в нью-йоркской квартире семьи Троцкого были холодильник и телефон… они ездили на автомобиле с шофером»[1098]1098
  Саттон Э. Уолл-стрит и большевистская революция. М., 2005. С. 15.


[Закрыть]. Американская правящая и интеллектуальная элита хорошо знала Милюкова, его поездка в США незадолго до революции, по словам самого лидера кадетов, «превратилась в некое триумфальное шествие»[1099]1099
  Милюков П.Н. Воспоминания. Т. 2. М., 1990. С. 17.


[Закрыть].

Вудро Вильсон поручил заниматься российскими делами своему другу, состоятельному техасцу полковнику Эдварду Хаузу, который поверил своему дневнику лишь один сюжет – поиски кандидатуры нового посла. Они слегка затянулись. Вильсон поочередно назначил трех послов в Россию, ни один из которых до нее так и не добрался. Только четвертая попытка через два года увенчалась успехом – приехал Дэвид Фрэнсис, предприниматель и бывший губернатор Миссури, заслуги которого перед администрацией демократов состояли в основном в щедром спонсорстве избирательной кампании Вильсона. Он никогда не занимался дипломатией и абсолютно ничего не знал о России.

По приезде в Петербург он с удивлением обнаружил, что посольство даже не выписывает ни одной русской газеты. Их просто некому было читать, поскольку почти никто из дипломатов не владел русским языком. «В сравнении с послами стран-союзниц, Фрэнсис вынужденно играл менее заметную роль в общественных и политических интригах Петрограда, – подметил Роберт Уорт. – Здание американского посольства было весьма скромным, и русское избранное общество считало его часто сменяющихся резидентов лишенными необходимого общественного лоска… Ходило множество анекдотов о его (Фрэнсиса – В.Н.) мещанстве, о смелой игре в покер, а самой его выдающейся чертой считалась непринужденность и точность, с какой он попадал плевком в плевательницу»[1100]1100
  Уорт Р. Антанта и русская революция. С. 40.


[Закрыть].

В начале мировой войны США придерживались нейтралитета и под шумок решали несколько собственных проблем в Западном полушарии, осуществив в 1914–1916 годах военные интервенции в Мексике, Гаити, Доминиканской республике и на Кубе. Но за ситуацией в Европе внимательно следили. Одной из главных опасностей для Старого Света Вильсон и Хауз считали возможность утверждения в результате войны российской гегемонии. «По-моему, Германия стремительно идет к гибели, – записывает Хаус в первые дни войны, – и если это случится, то Франция и Россия захотят разорвать ее на куски. Между тем, в интересах самой Англии, Америки и всей цивилизации сохранить ее целостность, лишив ее военной и морской мощи»[1101]1101
  Архив полковника Хауза. Т. 1. М., 1937. С. 108.


[Закрыть]. Функция Фрэнсиса первоначально сводилась к безуспешным попыткам выступить посредником между воюющими сторонами и к более успешным акциям, предпринятым по просьбе Берлина и Вены, по улучшению положения немецких и австрийских военнопленных.

С течением времени, однако, ситуация менялась. Не без английской дипломатической помощи и посредничества дома Моргана России удалось выйти на американский рынок оружия. В феврале 1915 года Генеральный штаб получил телеграмму от военного агента в США Голеевского, который предлагал «принципиально решить, безопасно ли ко времени заключения мира иметь пополнение наших боевых запасов в руках Англии»[1102]1102
  Цит. по: Поликарпов В.В. От Цусимы к Февралю. С. 183.


[Закрыть]. Совет несколько запоздал: к этому времени Николай II уже отдал повеление привести в порядок и диверсифицировать источники пополнения боевых припасов «ко дню заключения мира», а военное министерство приняло принципиальное решение о приобретении оружия в США. Весной туда была направлена закупочная комиссия во главе с генерал-майором Сапожниковым, при посольстве в Вашингтоне возник «Русский заготовительный комитет в Америке», размещавший военные заказы. Удалось договориться о получении частных кредитов на общую сумму в 86 млн долларов, но основную часть поставок оплачивали золотом и за счет кредитов, полученных в Англии. В 1916 году США было уплачено 1,3 млрд рублей. Объемы заказов были даже больше, чем в союзных странах Антанты, но срывались заказы с той же регулярностью. Из 25 850 пулеметов, которые должны были быть поставлены до конца 1916 года, дошло 9437. Заводы Ремингтона выдали 9 % от обещанного числа винтовок, Вестингауза – 12 %. Как резюмировал начальник Главного артиллерийского управления Маниковский, американцы «через 26 месяцев после подписания контракта… оказались в состоянии выполнить всего лишь 1/10 часть принятого на этот срок заказа»[1103]1103
  Маниковский А.А. Боевое снабжение русской армии. Т. 1. С. 159.


[Закрыть]. Тем не менее, именно Америка была главным внешним поставщиком стрелкового оружия, а кроме того важнейшим каналом получения промышленного оборудования, двигателей, вагонов, паровозов, рельсов, стали, меди. Америка превращалась в крупнейшего внешнеторгового партнера России. В январе 1916 года в Нью-Йорке официально открылась Американо-русская торговая палата, объединившая 225 американских фирм, инвестировавших и планировавших инвестиции в Россию.

Рост экономических связей, а также все более ощущавшееся в самих США приближение того момента, когда страна должна вступить в войну на стороне Антанты, меняли восприятие России в лучшую сторону. На русских стали смотреть как на потенциальных союзников. Уполномоченный ЦВПК в Америке Бахметьев в конце 1916 года писал Михаилу Родзянко: «…Денег здесь можно достать, сколько угодно, и причем именно нам, так как более русофильской страны, чем сейчас Америка, я не видел и не увижу. Если говорить и думать о русско-американском сближении, то это надо делать сейчас»[1104]1104
  Цит. по: Листиков С.В. США и революционная Россия. С. 45.


[Закрыть]. Однако эйфория бизнеса и земгоровцев по поводу перспектив сотрудничества мало сказывалась на характере официальных отношений.

Следуя чутким наставлениям своих более опытных коллег из Англии и Франции, а также вместе со всей российской прогрессивной общественностью, посол Фрэнсис возмущался «министерской чехардой». Штюрмер ему откровенно не понравился тем, что неразборчиво говорит по-английски, а к тому же он «кажется, не питает уважения ни к одному выдающемуся русскому, из тех, с кем я встречался. Решительно, его назначение – победа реакции». Преемник Штюрмера Александр Трепов понравился Фрэнсису еще меньше, так как Дума его не избирала, а сам он «гораздо опаснее Штюрмера на этом посту, ибо это человек с глубокими убеждениями и железными нервами»[1105]1105
  Цит. по: Дэвис Д., Трани Ю. Первая холодная война. С. 62, 64.


[Закрыть]. Впрочем, вряд ли посольству США в России удалось существенно повлиять на характер решений, принимавшихся в Белом доме. Известный американский историк Джон Гэддис приходил к выводу: «В то время, как Д. Фрэнсис был плохо подготовлен к анализу событий, его подчиненные, такие как Н. Уиншип в Петрограде и М. Саммерс в Москве регулярно передавали в Вашингтон детальные и, в целом, содержательные доклады: о происходившем… Кажется, однако, маловероятным, чтобы Вильсон когда-либо видел их или действовал на основании содержавшейся в них информации»[1106]1106
  Цит. по: Листиков С.В. США и революционная Россия. С. 9.


[Закрыть].

Соединенные Штаты, безусловно, сочувствовали оппозиционерам, но вряд ли внесли большой вклад в их триумф. Фрэнсис больше удивится свержению царя, чем другие его западные коллеги, что не помешает США первыми признать новый режим.

Политика западных союзников в отношении России накануне революции была как минимум трехслойной. На первом, высшем уровне, где взаимодействовали главы государств, все выглядело чинно, уровень доверительности был высок. Так, Николай II стал даже британским фельдмаршалом (что не помешает, правда, англичанам поддержать его свержение и откровенно предать после Февраля). На втором – элитном – уровне к России относились плохо, считая ее диктатурой, а русских – полуварварским племенем. Отсюда – столь ужасная пресса у России и ее руководства. На третьем уровне – общественно-политическом – осуществлялась поддержка оппозиции внутри страны (при этом у разных государств были свои любимые оппозиционеры), приветствовалась дестабилизация правительства, а также поощрялись антироссийские настроения по периферии нашей страны.

А когда политика Запада была иной?

Глава 9
1916 год

Ведение войны заключается, прежде всего, в поддержании воли нации в момент наивысшей опасности.

Шарль де Голль

Год, предшествовавший революции, был для России во многом решающим.

Решался исход войны на фронтах. Решался вопрос, способна ли выдержать войну российская экономика? Способно ли общество выносить лишения и тяготы сражений? «Уже к концу 1916 г. становилось совершенно ясно, что войну вести Россия больше не может»[1107]1107
  Покровский М.Н. Империалистическая война. М., 1934. С. 417.


[Закрыть]. Эти слова классика советской историографии Михаила Покровского исчерпывающе описывают позицию наших исследователей времен СССР. Эти слова накануне революции можно было также услышать в великосветских салонах Петрограда, в оппозиционных кругах. Неспособностью России продолжать войну объясняли свое стремление сокрушить режим чуть ли не все борцы с режимом – и либеральные, и социалистические. Но так ли обстояло дело?

Война и экономика

Главная особенность военной кампании 1916 года заключалась в том, что она, словами генерала Юрия Данилова, «не диктовалась прямыми интересами собственного фронта, но имела всегда своей целью оказание помощи то Сербии, то Франции, то Италии, то, наконец,

Румынии. Эта малопоказательная роль вынуждала между тем русские войска вести ряд очень трудных операций тактического характера, выполняемых в условиях крайней торопливости и недостаточной подготовленности…[1108]1108
  Данилов Ю.Н.Великий князь Николай Николаевич. М., 2006. С. 385.


[Закрыть]. 21 февраля немецкие войска начали массированное наступление против Вердена, угрожая Парижу. Положение на Западном фронте стало критическим. Французский представитель при Ставке передал Алексееву письмо от Верховного главнокомандования Франции с мольбой перейти в наступление. Император 24 февраля провел совещание с главкомами фронтов, на котором было принято решение о проведении экстренной операции на стыке Западного и Северного фронтов к югу от Двинска в районе озер Вишневское – Нарочь, где у нас был большой численный перевес и конфигурация фронта представлялась наиболее выгодной.

Ранним утром 18 марта – вновь в самую весеннюю распутицу – войска 2-й армии начали плохо подготовленную отвлекающую операцию. За 10 дней наступления на хорошо укрепленные немецкие позиции армия заняла территорию в 10 квадратных километров, потеряв при этом 77 427 солдат и 1018 офицеров – 30 % личного состава. В конце апреля немцы перешли в контрнаступление и полностью вернули себе утраченные позиции. Эта операция, захлебнувшаяся, как тогда говорили, «в грязи и в крови», значительно облегчила положение под Верденом, откуда перебрасывались германские войска[1109]1109
  Подорожный Н.Е. Нарочская операция в марте 1916 г. М., 1938.


[Закрыть]. Но, главное, впервые за много месяцев Россия вновь вела наступательные операции против немцев.

Гораздо более успешно шли дела на Кавказском фронте, где в середине февраля российская ударная группа штурмом овладела крепостью Эрзерум, уничтожив половину 3-й турецкой армии. За этим последовала операция по овладению Трапезундом, осуществленная силами Приморского отряда и кораблей Черноморского флота. Потери Турции были настолько велики, что некоторые корпуса сводились в дивизии, а дивизии в полки, да и то неполного состава. Наша Кавказская армия стягивала на себя к концу года 54 % оттоманских войск, чем заметно облегчала положение англичан у Суэца и в Месопотамии[1110]1110
  Мировые войны ХХ века. Кн. 1. Первая мировая война. Исторический очерк. М., 2005. С. 188–189.


[Закрыть].

Решения по стратегическому плану на 1916 год принял военный совет, созванный под руководством Николая II 1 апреля. Направление главного удара намечалось из района Молодечно на Вильно силами Западного фронта генерала Эверта. Армии Северного и Юго-Западного фронтов должны были оказывать содействие, «нанося удары с надлежащей энергией и настойчивостью». Однако планы вновь были опровергнуты, на сей раз – нерешительностью Эверта, ссылавшегося на слабую подготовку войск; настойчивостью нового командующего армиями Юго-Западным фронтом генерала Алексея Брусилова, добившегося от царя разрешения на проведение собственного наступления; и опять изменившейся ситуацией на Западе, где австрийский главнокомандующий Конрад фон Гётцендорф предпринял смелый поход на Италию из Южного Тироля по долине реки По.

Вновь союзники умоляли о наступлении. Алексеев был категорически против, доказывая, что «выполнение немедленной атаки, согласно настояний итальянской главной квартиры, неподготовленное и, при неустранимой нашей бедности в снарядах тяжелой артиллерии, производимое только во имя отвлечения внимания и сил австрийцев от итальянской армии, не обещает успеха. Такое действие приведет только к расстройству нашего плана во всем объеме»[1111]1111
  Верноподданнейший доклад ген. Алексеева от 13 мая 1916 г. // Монархия перед крушением. 1914–1917. М.-Л., 1927. С. 250.


[Закрыть]. Императору пришлось настоять.

С рассветом 22 мая мощным огнем российской артиллерии были проделаны бреши в проволочных заграждениях противника по всему Юго-Западному фронту, укрепленная полоса вместе с ее защитниками сметена артиллерийским ураганом. Знаменитый Брусиловский прорыв принес полный успех, первый этап наступления продолжался более месяца. На волне этих успехов собрался с духом и Эверт, начавший боевые действия под Барановичами, оказавшиеся куда менее успешными. Наступление Западного фронта было отбито с большими для нас потерями (80 тысяч убитыми, ранеными и пленными). Однако немцы и австрийцы вынуждены были бросить на закрытие брешей дополнительно 2,2 млн солдат. Италия была спасена. Союзники, отстояв Верден, перешли в наступление на Сомме.

В середине лета Брусиловым была осуществлена следующая фаза наступательной операции. 14 июля Николай II делился своими переживаниями с супругой: «На Кавказском фронте у нас крупные успехи. Завтра начинается наше второе наступление вдоль всего Брусиловского фронта. Гвардия продвигается к Ковелю! Да поможет Господь нашим храбрым войскам! Я невольно нервничаю перед решительным моментом, но после начала меня охватывает глубокое спокойствие и страшное нетерпение как можно скорее узнать новости». Через три дня новости начинают поступать со всех сторон. «Слава Богу, наши доблестные войска, несмотря на тяжелые потери, прорываются через неприятельские линии и движутся вперед. Число взятых пленных и тяжелых орудий увеличивается с каждым днем. Взятые нами пушки почти исключительно германские, и треть пленных тоже немцы. В открытом поле они не могут противостоять нашему натиску. Гвардия тоже наступает и творит чудеса»[1112]1112
  Переписка Николая и Александры Романовых. 1916 год. Т. IV. М.-Л., 1926. С. 369, 375.


[Закрыть].

Брусилов сам давал отчет о боевых успехах: «В общем, с 22 мая по 30 июля вверенными мне армиями было взято в плен всего 8255 офицеров и 370 153 солдата; захвачено 496 орудий, 144 пулемета и 367 бомбометов и минометов, около 400 зарядных ящиков, около 100 прожекторов и громадное количество винтовок, патронов, снарядов и разной другой военной добычи. К этому времени закончилась операция армий Юго-Западного фронта по овладению зимней, чрезвычайно сильно укрепленной неприятельской позицией, считавшейся нашими врагами безусловно неприступной. На севере фронта нами была обратно взята значительная часть нашей территории, а центром и левым флангом вновь завоевана часть Восточной Галиции и вся Буковина»[1113]1113
  Брусилов А.А. Мои воспоминания. Мн., 2002. С. 244.


[Закрыть]. Австро-Венгрия оказалась в критической ситуации. Вспоминает ее гражданин, хорват: «Были панические дни наступления Брусилова… С Австрией в те дни было покончено. В австро-венгерских королевско-императорских частях распространилась уверенность, что игра окончательно проиграна, что нет смысла бороться за очевидную глупость. Люди бросали оружие, проклинали и возмущались и потихоньку, и вслух, и начали появляться признаки массового протеста, как всегда бывает, если усталые и голодные войска движутся, повернувшись спиной к неприятелю. Германское командование стало заполнять огромные прорехи в разваливающемся австрийском фронте немецкими формированиями с тем, чтобы поднять боевой дух, заполнить пустоты и предотвратить очевидно надвигавшуюся катастрофу»[1114]1114
  Крлежа М. Поездка в Россию. 1925. М., 2005. С. 83.


[Закрыть]. Австрийская армия потеряла за лето 1916 года 800 тысяч военнослужащих, армии Юго-Западного фронта закрепились на линии Станислав – Делятин– Кымполунг.

Непосредственным политическим итогом Брусиловского прорыва стало вступление в войну на стороне Антанты Румынии, которая испугалась опоздать к послевоенному разделу добычи. В декларации, прозвучавшей 14 сентября, говорилось, что «Румыния находится перед лицом значительных территориальных перемен, которые могут создать угрозу безопасности и будущему страны» и вступает в войну из-за «желания ускорить завершение войны и удовлетворить интересы нации, включая достижение национального объединения»[1115]1115
  Щддубний I. Перша свгтова вшна та утворення «Велим Румуни» // Перша свиова вшна та проблеми державотворення у центральнш та схвдтй Еврот. Чершвщ, 2009. С. 136.


[Закрыть] (изъятие у венгров Трансильвании). Страны Антанты подписали с Румынией союзный договор, правда, не понятно, принесло ли это им больше пользы или вреда. Для России однозначно Румыния стала серьезной дополнительной головной болью. Уже 28 сентября у Николая II появились румынские посланники. «Оказывается, они переживают в Бухаресте страшную панику, вызванную боязнью наступающей огромной германской армии (воображаемой) и всеобщей неуверенностью в своих войсках, которые бегут, как только германская артиллерия открывает огонь! – жаловался император супруге. – Алексеев это предвидел и несколько раз говорил мне, что для нас было бы выгоднее, если б румыны сохранили нейтралитет. Теперь, во всяком случае, мы должны им помочь, и потому наш длинный фронт еще удлиняется»[1116]1116
  Переписка Николая и Александры Романовых. 1916–1917 гг. Т. V. М.-Л., 1927. С. 79.


[Закрыть].

За счет войск Брусилова был удлинен левый фланг русских войск, занявших позиции вдоль линии румыно-трансильванской границы, но это не дало эффекта. «Румынские части, разбросанные почти на всем протяжении своей границы, на практике оказались неспособны оказать серьезное сопротивление австро-германцам, тем более что резервы, имевшиеся у них вначале, очень быстро были брошены в бой», – свидетельствовал генерал Василий Гурко. На левый берег Дуная – в Добруджу – был послан особый корпус, состоявший из русских и сербских дивизий. «При отправке этих войск народ в России цеплялся за обманчивую надежду, что болгары не решатся обнажить меч на братьев и потомков тех солдат, которые менее сорока лет назад напоили болгарскую землю своей кровью, чтобы ее ценой создать независимую Болгарию, – сокрушался Гурко. – Вскоре, несмотря ни на что, эти иллюзии поблекли и окончательно умерли, когда этот самый русско-сербский корпус, столкнувшись в тяжелом кровопролитном бою с превосходящими силами болгар, потерпел серьезное поражение…»[1117]1117
  Гурко В. Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914–1917. М., 2007. С. 234.


[Закрыть]. Румыния попала под совместный натиск болгарских, австро-венгерских, германских и турецких войск. Остатки ее армии и русско-сербский корпус были отброшены к устью Дуная и в северную Молдавию. Румынские части занимали лишь тридцатикилометровый участок линии обороны в Трансильванских Карпатах.

Именно Румынский фронт к концу 1916 года оказался слабым местом для России. «В Румынии дела неважны – главным образом по той причине, что наши войска не могут туда добраться из-за скопления беженцев на железных дорогах. В Добрудже нашим войскам пришлось отступить до самого Дуная, так как их было слишком мало, чтобы защитить длинный и редкий фронт»[1118]1118
  Переписка Николая и Александры Романовых. Т. V. С. 177.


[Закрыть], – информировал Николай II императрицу. Но даже на этом – самом сложном для России – фронте ситуация была далека от безнадежной. Как свидетельствовал Гурко, временно замещавший тогда Алексеева, «наше положение на новом румынском фронте с каждым днем становилось легче, а работа постепенно входила в нормальное русло»[1119]1119
  Гурко В. Война и революция в России. С. 243.


[Закрыть].

Итак, к началу 1917 года стратегическое положение России было не блестящим, но гораздо лучше, чем за год до этого. Чувствовать себя обреченными куда больше оснований было у стран Четверного союза, хотя их войска все еще оккупировали Бельгию, немалую часть российской (польской, литовской и белорусской) и французской территорий, почти весь Балканский полуостров. Мобилизационные возможности Центральных держав были на пределе. В Германии стали призывать в действующую армию 19-летних юношей, Австро-Венгрия увеличила призывной возраст до 55 лет, Турция – до 50. В гораздо большей степени, чем в начале войны, наладилось взаимодействие между союзниками по Антанте. 23 августа они подкрепили свои отношения заключением договора, не допускавшего сепаратного мира. Уже было ясно, что в войну против Германии в ближайшее время вступит экономически наиболее сильная страна мира – Соединенные Штаты. Как справедливо подчеркивал ведущий советский историк Первой мировой войны Андрей Зайончковский, «1916 г. был годом перелома, подорвавшим в корне военную мощь Центральных держав и, наоборот, доведшим силу Антанты до кульминационного развития. Это был год, определивший победу Антанты в будущем»[1120]1120
  Зайончковский А.П. Мировая война 1914–1918 гг. Т.2. М., 1938. С. 101.


[Закрыть].

Россия тоже заметно укрепила свои боевые возможности, и лучше всего об этом мог судить противник. «Сражения 1916 г. на востоке обнаружили и здесь весьма значительное повышение роли технических средств, проявившееся особенно в обилии снарядов, – писал Людендорф. – Россия частично перенесла свою военную промышленность в Донецкий каменноугольный бассейн и значительно развила ее. Япония снабжала ее все усерднее. С окончанием постройки Мурманской железной дороги и усовершенствованием Сибирской должен был возрасти также ввоз из Японии, Америки, Англии и Франции. На всех театрах военных действий Антанта имела возможность усилить свое численное превосходство…»[1121]1121
  Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг. М., 2005. С. 302.


[Закрыть].

Пусть и не в обещанных и законтрактованных размерах, но стала поступать реальная военно-техническая помощь. Так, в 1915 году Россия получила из-за рубежа чуть более тысячи пулеметов и около миллиона 3-дюймовых снарядов, а через год, соответственно, 9,5 тысяч и восемь миллионов. На очереди стояли поставки тяжелой артиллерии – калибров 6, 8, 10, 11, 12 дюймов, – которые должны были начаться весной 1917 года[1122]1122
  Гурко В. Война и революция в России. С. 266.


[Закрыть].

Наладились систематические поставки с Востока. За первые два года войны доля России в японском товарообороте выросла с 1,5 до 13,4 %, к нам шли поставки оружия, металлов, медикаментов. Почти исключительно на Россию работала кожевенная промышленность Японии. Из Китая шло сырье для военной и пищевой промышленности, мясные продукты, соевые бобы. Монголия в 1916 году отправила 175 тысяч голов крупного рогатого скота и 100 тысяч овец. Многократно увеличился поток продовольствия и сырья из Ирана (на Россию пришлось 63,8 % его внешней торговли), Афганистана, Индии[1123]1123
  Ионичев Н.П. Внешнеэкономические связи России (IX – начало ХХ века). М., 2001.


[Закрыть].

Наша страна значительно нарастила свою собственную военную промышленность. В июне 1916 года Алексеев докладывал Николаю II: «Тульский оружейный завод вместо 700 пулеметов в год дает их 800 в месяц и дойдет до 1000; трубочные наши заводы вместо 40–50 тысяч в месяц дают теперь около 70 тысяч трубок в день; оружейные заводы вместо нескольких тысяч винтовок в месяц дают их ежемесячно до 110 тысяч и проч. Главное артиллерийское управление строит 15 новых заводов, часть которых должна вступить в производство в этом году»[1124]1124
  Дневники и документы из личного архива Николая II. Мн., 2003. С. 339.


[Закрыть]. Всего же в стране по сравнению с первым годом войны в 1916-м производство винтовок выросло вдвое, пулеметов – в шесть раз, легких орудий – в девять раз, 3-дюймовых снарядов – в 16 раз, тяжелых орудий – втрое. К концу года Россия вооружила, снабдила и выставила на поле боя 65 армейских корпусов (не считая 10 кавалерийских) вместо тех 38, которыми располагала в начале войны[1125]1125
  Ольденбург С.С. Царствование Императора Николая II. Т. 2. М., 1992. С. 204–205.


[Закрыть]. Численность действующей армии, колебавшаяся осенью 1915 года между 3 и 4 миллионами, к началу 1916 года достигла шести, а к концу – семи миллионов военнослужащих.

Кардинальным образом улучшилась ситуация с артиллерией. В 1916-м армия тратила в 7 раз больше снарядов, чем годом ранее. В 1917 год русская полевая артиллерия вступила с запасом в 3 тысячи снарядов на трехдюймовое полевое орудие и в 3,5 тысячи на горное орудие того же калибра. Их запас достигал 16,3 млн штук, производство достигало 3,5 млн в месяц. Его даже начали постепенно сокращать. Если в начале 1916 года запас снарядов к крупнокалиберным 48-линейным гаубицам составлял 275 тысяч, то в течение года на фронт поступило 2,15 млн снарядов. А запас снарядов к тяжелым орудиям всех калибров в пять с лишним раз превысил тот же показатель на день начала войны[1126]1126
  Маниковский А.А. Боевое снабжение русской армии в войну: 1914–1918. Ч. 3. М., 1923. С. 92, 143, 217–219.


[Закрыть]. Не случайно, что отвечавший за снаряды генерал Маниковский царским приказом был произведен за отличие по службе из генерал-лейтенантов в генералы от артиллерии.

После нарушения Германией Женевской конвенции о неприменении отравляющих веществ в России начала развиваться собственная химическая промышленность. «Можно с уверенностью сказать, что потребность нашей армии и флота породила у нас мощную отрасль промышленности – химическую, совершенно не зависимую от заграничного сырья»[1127]1127
  Ипатьев В. Работа химической промышленности на оборону во время мировой войны. Пг., 1920. С. 4.


[Закрыть], – утверждал курировавший это направление генерал-лейтенант Ипатьев. С 1916 года на вооружение стали поступать химические артиллерийские снаряды и мины. К началу 1917 года действовало уже 33 завода по производству серной кислоты, 25 бензольных предприятий[1128]1128
  Марков О.Д. Русская армия 1914–1917. СПб., 2001. С. 194; Бескровный Л.Г. Армия и флот России в начале ХХ века. М., 1986. С. 110.


[Закрыть].