Текст книги "Крушение России. 1917"

Союзники и заговорщики

С точки зрения военной кампании, острой необходимости в такой конференции не было, решения по основным операциям были приняты еще в конце предыдущего года. Но шедшие на глазах серьезные политические перемены повышали заинтересованность сторон в контактах на высоком уровне. В Великобритании в декабре 1916 года сменился премьер: Герберта Асквита сменил его коллега по либеральной партии Дэвид Ллойд-Джордж. Во Франции маршал Жоффр передал пост главнокомандующего генералу Нивеллу. И, конечно, союзников предельно занимала внутриполитическая ситуация в России, в информации из которой доминировали темы предательства прогерманских темных сил, героической борьбы прогрессивной общественности против самодержавия и измены, назревания революционного кризиса.

Отношения императора и его правительства с союзными государствами, как мы уже видели, изначально были весьма непростыми, и они только осложнялись. Причины заключались не столько в неполном совпадении геополитических интересов или в сложностях с получением военных кредитов и поставок, сколько в усилившемся желании союзников повлиять на внутриполитическую ситуацию в России в духе, который устраивал скорее оппозицию, нежели власть. Новогодний инцидент между царем и Бьюкененом не был эпизодом, он отражал стойкое недовольство вмешательством дипломатов стран Антанты во внутренние дела России и особенно, деятельностью британской дипмиссии.

Все союзные западные представительства так или иначе симпатизировали оппозиции. Но если Палеолог был, в первую очередь, очень внимательным наблюдателем, американский посол Фрэнсис все еще входил в курс дела, то Бьюкенен активно действовал. Или, по крайней мере, так всем казалось. «Английский посол сэр Джордж Бьюкенен, джентльмен, настоящий англичанин, да еще дипломат, считал, что отлично понимает Россию и знает, что и как надо делать русскому правительству и монарху, – оценивал работу посольства с профессиональной точки зрения генерал Спиридович. – …Царская семья и двор освещались английской разведкой полковника Самуэля Хора и личными связями его семьи с петроградским высшим светом и, главным образом, с великой княгиней Викторией Федоровной, женой великого князя Кирилла Владимировича»[1568]1568
  Спиридович А.И. Великая война и февральская революция. С. 442.


[Закрыть]. Виктория Федоровна (тогда еще Виктория Милита), принцесса Саксен-Кобург-Готская, внучка английской королевы Виктории, была замужем первым браком за великим герцогом Гессенским (кстати, братом императрицы Александры Федоровны). В те времена представителем английского правительства в Гессене был именно Бьюкенен, который и в Петрограде продолжал поддерживать с Викторией Федоровной самые доверительные отношения. Именно через «Владимировичей» великокняжеские заговоры связывались с английским посольством.

Контакты со всеми другими оппозиционерами у британских дипломатов были более прямыми. По вполне достоверным сведениям Спиридовича, Бьюкенен «дружил с Милюковым, принимал Гучкова и князя Львова, с москвичами и их взглядами его объединял умный и энергичный консул Локарт, под большим влиянием которого находился Бьюкенен. В общем, как настоящий парламентарий, Бьюкенен относился к нашей Государственной думе, как к английскому (в своем роде, конечно) парламенту и искренне был уверен, инспирируемый своими русскими друзьями, что Россия управляется какими-то фантастическими темными силами»[1569]1569
  Там же.


[Закрыть]. Локарт представлял и английскую разведку.

Британское посольство было очень неплохо информировано о готовившихся заговорах и, безусловно, им симпатизировало. Там знали о предстоявшем убийстве Распутина. Самуэлю Хору об этом открыто поведал сам Пуришкевич. Великому князю Александру Михайловичу уже после убийства стало известно: «Самое печальное было то, что я узнал, как поощрял заговорщиков британский посол при императорском дворе сэр Джордж Бьюкенен. Он вообразил себе, что этим своим поведением он лучше всего защитит интересы союзников и что грядущее либеральное русское правительство поведет Россию от победы к победе»[1570]1570
  Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания. Мн., 2004.
  С. 261.


[Закрыть]. Позднее и Бьюкенен, и Хор в своих мемуарах назовут убийство Распутина огромной ошибкой.

Информация бурным потоком продолжала поступать и в новом, 1917 году. «Дворцовый переворот обсуждался открыто, и за обедом в посольстве один из моих русских друзей, занимавший высокое положение в правительстве, сообщил мне, что вопрос заключается лишь в том, будут убиты и император, и императрица или только последняя»[1571]1571
  Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. С. 213.


[Закрыть], – запомнил Бьюкенен одно из январских застолий. 12 января полковник Хор доносил в Лондон, что Дума и армия могут провозгласить Временное правительство. «Я не думаю, чтобы это случилось, хотя эта возможность гораздо ближе, чем это кажется»[1572]1572
  Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. Заговоры перед революцией 1917 года. М., 2007. С. 174.


[Закрыть]. Еще приблизительно через неделю, свидетельствовал Бьюкенен, «один мой русский друг, который был впоследствии членом Временного правительства, известил меня через полковника Торнгилла, помощника нашего военного атташе, что перед Пасхой должна произойти революция, но что мне нечего беспокоиться, так как она продлится не больше двух недель». Однако, сокрушался посол Его Величества короля английского, заговорщиков «к несчастию, опередило народное восстание, вылившееся в мартовскую революцию. Я говорю “к несчастью” потому, что как для России, так и для династии было бы лучше, если бы долго ожидавшаяся революция пришла не снизу, а сверху»[1573]1573
  Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. С. 222–223.


[Закрыть]. То есть Бьюкенен приветствовал бы свержение Николая II Гучковым, Родзянко, Львовым и компанией. При такой постановке вопроса об информировании властных структур по поводу планов заговорщиков и речи быть не могло.

Стоит ли удивляться, что в столице все были уверены в выдающейся революционной роли британского посольства. Еще в августе 1916 года князь Гахам Караимский умолял императрицу «обратить внимание на деятельность сэра Бьюкенена и на заговор, который готовился в стенах посольства с ведома и согласия сэра Бьюкенена. Гахам раньше служил по министерству иностранных дел в Персии и был знаком с политикой англичан»[1574]1574
  Фрейлина ее Величества Анна Вырубова. С. 262.


[Закрыть]. Общее же мнение петроградской элиты суммировала княгиня Ольга Палей, которая считала рассадником революционной пропаганды: «английское посольство под началом Ллойд Джорджа. Наши либералы, князь Львов, Милюков, Родзянко, Маклаков, Гучков и иже с ним, из посольства не вылезали. Там же и решено было отказаться от мирных путей борьбы и встать на путь революции. Причем сам английский посол, сэр Джордж Бьюкенен, Государю нашему просто мстил. Николай не любил его и в последнее время держался с ним все суше, особенно после того, как Бьюкенен сошелся с государевыми личными врагами»[1575]1575
  Княгиня Ольга Палей. Воспоминания о России. М., 2005. С. 21–22.


[Закрыть].

Терпению императора стал подходить конец. В середине февраля он поведал Вырубовой, «что он знает из верного источника, что английский посол, сэр Бьюкенен, принимает деятельное участие в интригах против Их Величеств и что у него в посольстве чуть ли не заседания с великими князьями. Государь добавил, что он намерен послать телеграмму королю Георгу с просьбой воспретить английскому послу вмешиваться во внутреннюю политику России, усматривая в этом желание Англии устроить у нас революцию и тем ослабить страну ко времени мирных переговоров. Просить же об отозвании Бьюкенена Государь находил неудобным: “Это слишком резко”, как выразился Его Величество»[1576]1576
  Фрейлина ее Величества Анна Вырубова. С. 287.


[Закрыть].

Я не склонен преувеличивать степени влияния внешних сил в целом и британского посольства в частности на революцию, у которой была, в первую очередь, внутрироссийская логика. Не внешние силы выпестовали радикальную оппозицию, которая заявила о себе еще в 1905 году. Я склонен согласиться с Солоневичем, который полагал, что «у английского посольства в Петрограде не было никакой возможности оказать заговору какую бы то ни было техническую помощь, а в материальной помощи участники заговора не нуждались никак: А. Гучков и М. Родзянко были богатейшими людьми России – никакие деньги им не были нужны. М. Алексеев богатым человеком не был. Но как бы ни расценивать его личность, нельзя же все-таки предположить, что он продал своего Государя за деньги»[1577]1577
  Солоневич И.Л. Великая фальшивка Февраля. М., 2007. С. 12.


[Закрыть]. Но очевидно также, что союзные правительства и посольства активно контактировали с оппозицией и поддерживали ее. Они были не против смены режима. Они были в курсе намерений многочисленных заговорщиков, но никогда не делились своим знанием с властями. Они придавали уверенность заговорщикам: «заграница нам поможет». И они легитимизируют переворот, моментально признав его результаты.

Что еще делали западные посольства в Петрограде – они формировали мнения своих правительств в отношении России. Мнения эти мало чем отличались от тех, которые высказывала российская оппозиция. Из-за позиции посольств союзная конференция долго была под угрозой срыва. Причины Бьюкенен без обиняков объяснял императору. С одной стороны, «мы не имеем никакой гарантии того, что настоящее русское правительство останется на своем посту или что решения конференции будут уважаться его преемниками». Толстый намек на недееспособность власти, которой к тому же осталось недолго жить. С другой стороны, «следует ли при нынешних условиях подвергать жизни столь многих выдающихся людей опасности испытать судьбу, постигшую лорда Китчинера при его роковом путешествии». Еще более толстый намек на обстоятельства гибели Китчинера (линкор «Гемпшир», на котором он отправился в Россию, напомню, натолкнулся на мину у Оркнейских островов и затонул, прогрессивная российская и зарубежная общественность обвиняла в этом императрицу Александру Федоровну). Поистине терпение Николая II не знало границ. Как не согласиться с Александром Михайловичем, который писал по поводу Бьюкенена: «Император Александр III выбросил бы такого дипломата за пределы России, даже не возвратив ему верительных грамот, но Николай II терпел все»[1578]1578
  Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания. С. 261.


[Закрыть]. Но все же желание правительств Великобритании и Франции иметь информацию из первых рук и побудить Россию к активным наступательным действиям перевесило опасения дипмиссий.

16 января 1917 года в 10 утра в Петроград прибыли участники союзнической конференции. Это был первый поезд, который пришел в столицу по только что построенной железной дороге из Порта Романов (Мурманск). Великобританию представляли министр без портфеля консерватор лорд Мильнер, лорд Ревелток, генерал сэр Генри Вильсон и Бьюкенен. Французская делегация прибыла в составе министра колоний Гастона Думерга и генерала Кастельно, в Петрограде к ним присоединился посол Морис Палеолог. От Италии в конференции участвовали министр без портфеля сенатор Шалойа, посол в России маркиз Карлотти и генерал граф Руджинери.

Принимали делегатов и освещали конференцию с большой помпой. Однако настроение приехавших – под влиянием вываливавшейся на их головы местной информации – стало заметно портиться. Так, Думерга в гостиницу «Европейская» на своей машине вез Палеолог. «Он расспрашивает меня о внутреннем положении России. Я ему описываю его, не щадя мрачных красок, и прихожу к выводу о необходимости ускорить военные операции.

– С русской стороны, – говорю я, – время больше не работает на нас. Здесь перестают интересоваться войной. Все правительственные пружины, все колеса административной машины портятся один за другим. Лучшие умы убеждены в том, что Россия идет к пропасти. Нам надо спешить.

– Я не знал, что зло пустило такие глубокие корни»[1579]1579
  Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М.-Пг., 1923. С. 308–309.


[Закрыть].

В тот же день Покровский пригласил участников конференции на предварительное официальное заседание конференции. Начало работы не настраивало на оптимистический лад. «С первых же слов становится ясно, что делегаты западных держав получили лишь неопределенные инструкции, у них нет никакого направляющего принципа для координирования усилий союзников, никакой программы коллективного действия для ускорения общей победы»[1580]1580
  Там же. С. 310.


[Закрыть], – констатирует Палеолог.

18 января император дал официальный прием участникам конференции в Малом дворце Царского Села, «на котором вел себя с обычной безукоризненной любезностью, но упорно избегал затрагивать любые темы, кроме самых банальных»[1581]1581
  Уорт Р. Антанта и русская революция. 1917–1918. М., 2006. С. 28.


[Закрыть]. Обменивались добрыми словами по поводу нерушимости Антанты. «На обратном пути в Петроград я наблюдаю у лорда Мильнера, у Шалойа, у Думерга одно и то же разочарование от всей этой церемонии, – заносит в дневник французский посол. – Внутренне я думаю о том эффекте, который извлек бы из таких обстоятельств монарх, увлеченный своим делом… Я представляю себе всю игру вопросов и инсинуаций, намеков и претензий, излияний и лести, которой поддался бы он. Но царь, как я уже часто замечал это, не любит на деле своей власти.

На следующий день в Мариинском дворце конференция открылась. Покровский неумело председательствует, дискуссия расплывается и начинает буксовать. Общий настрой западных делегаций – необходимо начать решительные и согласованные выступления на всех фронтах и в кратчайший срок. Все еще исполнявший обязанности начальника штаба генерал Гурко берет быка за рога, заявив, что «Россия доныне лишена была возможности в полной мере проявить свои силы ввиду недостатка в военном снабжении»[1582]1582
  Доклад министра иностранных дел Покровского Николаю II. О работах союзнической конференции в Петрограде // Дневники и документы из личного архива Николая II. Мн., 2003. С. 159.


[Закрыть]. Но именно этот вопрос – о военных поставках – становился наименее решаемым. Российская сторона была вынуждена пойти на большие уступки. Не помог и специальный обед, устроенный Николаем для первых лиц делегаций, где он подтвердил свою готовность приложить силы к ускорению общего наступления. Покровский информировал императора: «Установленные таким образом и оказавшиеся весьма крупными размеры нашей потребности в предметах, подлежащих ввозу к нам из союзных стран, должны были подвергнуться известному сокращению сообразно довольно ограниченной провозоспособности русских железных дорог и наличного, главным образом, в распоряжении Великобритании, морского тоннажа, могущего быть использованным для доставления в наши порты означенных предметов»[1583]1583
  Там же. С. 168–169.


[Закрыть].

Но дело было далеко не только в неразвитости российской железнодорожной сети или загруженности британского флота. На первый план выходили вопросы политические. Пообщавшись в Петрограде с послами и со вхожими к ним лучшими российскими умами, высокопоставленные представители западных правительств пришли к выводу, что оказывать нам помощь в нужном объеме просто нельзя: власть работает на Германию, повсюду воровство и вредительство, собственная промышленность в разрухе и так далее. Такая страна помощи действительно не заслуживала. Вместе с тем, столицы западных союзников были заинтересованы в усилении военной и политической поддержки со стороны России. Так, в разговоре с императором 21 февраля Думерг добился гарантий на получение Францией после войны территорий по левому берегу Рейна, что держалось в полном секрете от англичан вплоть до Октябрьской революции, когда большевики скандальным образом обнародуют секретные договоренности царского правительства[1584]1584
  Уорт Р. Антанта и русская революция. С. 28–29.


[Закрыть].

Но и добиваясь чего-то от России, в общении с официальным Петроградом союзные делегации заговорили языком Прогрессивного блока и Земгора, повторяя весь их традиционный набор аргументов, который, как мы знаем, далеко не во всем соответствовал истине. 26 января Палеолог устроил завтрак, к которому были приглашены генерал Поливанов, прогрессивные члены Госсовета и думское руководство кадетов. Разговоры вертелись вокруг политики, российские гости начали горячиться и тогда Думерг призвал их к терпению. «При одном слове “терпение” Милюков и Маклаков вскакивают, как ужаленные:

– Довольно терпения!.. Мы истощили все свое терпение… Впрочем, если мы не перейдем скоро к действиям, массы перестанут нас слушать»[1585]1585
  Палеолог М. Царская Россия накануне революции. С. 319–320.


[Закрыть].

Стоит ли удивляться, что после нескольких таких завтраков и обедов их участник генерал Кастельно, впервые посещавший Петроград, в духе полного взаимопонимания делился с думскими депутатами своим возмущением по поводу того, что «поведение многих министров, особенно Штюрмера и Протопопова, показывает, что в России есть еще сильная партия сторонников Германии, лишенная возможности явно агитировать за мир, но усиленно работающая теми путями, которые закрыты для международной дипломатии»[1586]1586
  Буржуазия накануне февральской революции. С. 121.


[Закрыть]. Он, полагаю, даже не подозревал, что Штюрмер уже давно не был министром.

Глава британской делегации Мильнер встречался в Петрограде с Гучковым, Родзянко, Поливановым, Сазоновым, Милюковым[1587]1587
  См.: Алексеева И. Миссия Мильнера // Вопросы истории. № 10. 1989.


[Закрыть]. Затем лорд отправился в Москву под весьма благовидным предлогом, о котором сообщила пресса в конце января: «Его Величеством королем английским пожалован Московскому городскому голове М.В. Челнокову орден свв. Георгия и Михаила»[1588]1588
  Московские ведомости. 31 января 1917.


[Закрыть]. Церемония вручения награды была торжественной. Ее сопровождали встречи Мильнера с руководством Союза городов и Земским союзом. На одну из них князь Львов пришел с большим написанным текстом (Локарт назвал его меморандумом), содержание которого должно было привлечь авторитет главы британской делегации для дальнейшего «давления на императора». Суть зачитанного Львовым текста состояла в том, что Земгор, которому всячески мешали Протопопов и другие темные силы, героическими усилиями удерживал на своих плечах дело национальной обороны, и именно им должна быть адресована внешняя военная помощь. Требовалось также создание правительства, «вышедшего из думских кругов и пользовавшегося доверием народа»[1589]1589
  Верховский А.И. На трудном перевале. М., 1959. С. 157.


[Закрыть]. По утверждению князя, если решение не будет принято в ближайшее время и отношение императора к общественным организациям не изменится, то в течение трех недель в стране начнется революция[1590]1590
  Lockhart R. British Agent. N.Y., 1936. P. 161–162.


[Закрыть].

Мильнер пообещал всяческую поддержку, и по возвращении в Петроград во время аудиенции вывалил на императора весь набор аргументов оппозиции. В представленном на встрече конфиденциальном письме Николаю, объясняя неготовность пойти навстречу российским просьбам и перечисляя целый список прегрешений власти, якобы делающих помощь России неэффективной, лорд писал: «Я лично не в состоянии подкрепить чем-либо это утверждение. Я могу только указать, что это известно мне из многих независимых источников, достойных доверия и, вероятно, хорошо осведомленных». После бесед с этими источниками лорд вынес убеждение, что Россия «в состоянии делать для себя больше, чем она делает. Для этого нужна лучшая организация… При виде великолепной работы таких новых и добровольных организаций, как земство и Союз городов, невозможно сомневаться в способности русского народа подняться до уровня опасности и в способности его импровизировать новые методы устранения ее». А в увеличении военно-технической помощи России было фактически отказано: «Ресурсы западных союзников не неисчерпаемы. Их производительные способности напряжены уже до последнего предела, и финансовая проблема, перед которой они стоят, приобрела величайшую серьезность»[1591]1591
  Записка лорда Мильнера Николаю II. 4/17 февраля 1917 года // Дневники и документы из личного архива Николая II. С. 176–177, 175, 178, 174.


[Закрыть].

Полагаю, от оппозиционеров Мильнер узнал гораздо больше, чем поведал императору. Сопровождавший его генерал Вильсон после встреч со Львовым и Челноковым записал в свой дневник об императорской чете: «Они потеряли свой народ, свое дворянство, а сейчас и свою армию, и, с моей точки зрения, их положение безнадежно, в один день здесь произойдут ужасные события»[1592]1592
  Цит. по: Айрапетов О.Р. Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и на революцию. (1907–1917). М., 2003. С. 224.


[Закрыть]. А после возвращения Мильнера в Лондон и его доклада премьеру Ллойд Джордж сделает примечательный вывод: «Вожди армии фактически уже решили свергнуть царя. По-видимому, все генералы были участниками заговора. Начальник штаба генерал Алексеев был безусловно одним из заговорщиков. Генералы Рузский, Иванов и Брусилов также симпатизировали заговору»[1593]1593
  Ллойд Джордж Д. Военные мемуары. Т. 3. М., 1935. С. 379.


[Закрыть]. Глава британского правительства был осведомлен о планах военных заговорщиков лучше, чем российский император.

Конференция закончила свою работу 8 февраля 1917 года. По утверждению историка Роберта Уорта, «результаты ее были весьма ничтожные, если не считать оценки нужд российской армии и обмена мнениями по широкому кругу вопросов»[1594]1594
  Уорт Р. Антанта и русская революция. С. 29.


[Закрыть]. Но еще один результат следует отметить. Оппозиционеры в полной мере смогли использовать конференцию союзников, чтобы убедить их в недееспособности царской власти и необходимости поддержать планировавшийся переворот.

Заговор императрицы

Существует огромная литература о заговоре верховной власти, которая намеревалась разогнать Думу, отменить Основные Законы и установить военную диктатуру, заключить мир с Германией. В советское время на сценах множества театров шла популярная пьеса на эту тему под названием «Заговор императрицы», соавторами которой выступили писатель Алексей Толстой и историк Павел Щеголев, входивший в состав Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства для расследования преступлений, совершенных министрами и сподвижниками Николая II. Этот сюжет активно обсуждался и активными участниками революционных событий. «Упорно говорили о том, что императрица всеми способами желает добиться заключения сепаратного мира и что Протопопов, являющийся ее помощником в этом деле, замышляет спровоцировать беспорядки в столицах на почве недостатка продовольствия, чтобы затем эти беспорядки подавить и иметь основание для переговоров о сепаратном мире»[1595]1595
  Родзянко М.В. Крушение империи. С. 211.


[Закрыть], – писал, как всегда, очень осведомленный Родзянко.

Безусловно, в российской власти и вокруг нее было немало людей, включая и императрицу, которые считали, что веренице плетущихся заговоров необходимо противопоставить силовой ответ. Каковы были планы сторонников жестких мер и насколько они были близки к осуществлению?

Эти планы связывали, в первую очередь, с правыми партиями и организациями. Однако следует заметить, что в предреволюционные месяцы этот фланг российского политического спектра переживал этап разброда и шатаний. Белецкий отмечал, что это было «время раздробления сил правых организаций, они разбились на маленькие кружки, их деятельность совершенно не получала отражения». По выражению Маркова 2-го, они «прозябали»[1596]1596
  Цит. по: Мельгунов С.П. Легенда о сепаратном мире. Канун революции. М., 2006. С. 552.


[Закрыть]. В октябре 1916 года прошло совещание Постоянного совета всероссийских монархических организаций в Петрограде, которое вылилось в выяснение отношений с Отечественно-патриотическим союзом Василия Орлова, позволившего принимать в свою организацию инородцев и поддержавшего «вожделения конституционной буржуазии к ограничению самодержавной власти». В конце года Совет Петроградских монархических организаций уполномочил Левашева, Щегловитова, Маркова и Дубровина ходатайствовать о приеме у императора для ознакомления с их взглядами на политическую ситуацию, но аудиенция так и не состоится[1597]1597
  Политические партии России. Конец XIX – первая треть ХХ века. Энциклопедия. М., 1996. С. 412, 509.


[Закрыть]. Думские фракции правых после раскола осени 1916 года, вызванного выступлениями Пуришкевича и Маркова, впали в анабиоз, порядка 20 депутатов с тех пор вообще не появлялись в Таврическом дворце[1598]1598
  Иванов А.А. Последние защитники монархии. Фракция правых IV Государственной думы в годы Первой мировой войны (1914—февраль 1917). СПб., 2006. С. 149.


[Закрыть].

В начале 1917 года активность правых если в чем-то и выражалась, так это в направлении писем и телеграмм в различные правительственные инстанции – в основном Протопопову – с призывами «принять меры», «разобраться» и «пресечь». Марков 2-й готовил созыв очередного съезда правых организаций, который был задуман еще на осень 1916 года, но затем перенесен на конец февраля. При этом Пуришкевич от лица Союза Михаила Архангела выразил отрицательное отношение к проведению каких-либо съездов во время войны и грозил отречением от своей организации всем, кто ослушается его мнения на этот счет[1599]1599
  Кирьянов Ю.И. Правые партии в России накануне и в февральско-мартовские дни 1917 г.: причины кризиса и краха // 1917 год в судьбах России и мира. С. 86.


[Закрыть]. Никакого съезда собрать так и не успели.

Со стороны власти также не наблюдалось каких-либо активных попыток вызвать активность правых кругов. Как подчеркивают авторитетные историки Р.Ш. Ганелин и М.Ю. Флоринский, «в целом крайне правые как сверх меры активные и состоявшие у властей на содержании вызывали у представителей власти подчас весьма сдержанное, а иногда и пренебрежительное к себе отношение»[1600]1600
  Ганелин Р.Ш., Флоринский М.Ф. Российская государственность и Первая мировая война // Там же. С. 29.


[Закрыть].

Известно, что императору и императрице были доставлены несколько развернутых проектов, предлагавших конкретные шаги по ужесточению режима.

Автором первого был председатель астраханской Народной монархической партии Нестор Тиханович-Савицкий. Он впервые громко заявил о себе в мае 1916 года, когда составил свой собственный проект новых Основных Законов. С ним был ознакомлен ряд лидеров правых, включая одного из отцов-основателей Союза русского народа Павла Булацеля, но даже тот счел содержавшуюся в проекте формулу самодержавной власти чрезмерной[1601]1601
  «Борьба наша проиграна». Документы правых. 1914 – февраль 1917 г. // Исторический архив. 1994. № 5. С. 80.


[Закрыть]. 30 декабря 1916 года до царя через генерал-адъютанта Нилова дошла телеграмма Тихановича-Савицкого: «Главный Комитет Союза земств и городов, руководимый Львовым, Челноковым, Астровым, открыто готовит государственный переворот. Городские головы, председатели земских управ и другие лица, заблаговременно и специально для того подобранные, получают на московских съездах, явных и тайных, указания, как возбуждать местных гласных, а через них и население; порочат Царицу, а через нее и Царя»[1602]1602
  ГАРФ. Ф. 1467. Д. 861. Л. 1.


[Закрыть]. Тиханович предлагал сместить верхушку Земгора, заменив их назначенными правительством чиновниками, объявить все союзы на военном положении, чтобы избежать забастовок, избавить войска от «гучковцев», Думу не собирать до конца войны.

Резолюция, которую Николай наложил на донесение Тихановича-Савицкого, гласила: «Во время войны общественные организации трогать нельзя»[1603]1603
  Цит. по: Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. Заговоры перед революцией 1917 года. М., 2007. С. 233.


[Закрыть]. Больший интерес к автору проявила Александра Федоровна, нашедшая время для встречи. Тиханович изложил ей свой план конституционной реформы и получил, по его словам, одобрение на «скорейшее исправление неправильной кодификации Основных законов». Поскольку сам он не был крупным специалистом по конституционному праву (а владел магазином музыкальных инструментов), работа эта была поручена сенатору Гредингеру, но не завершена. 31 января 1917 года Тиханович писал Николаю Маклакову со ссылкой на императрицу: «Государь обещал в следующий приезд мой со мной повидаться… нам надо добиться, чтобы окружить Государя и в Царском, и в Ставке только правыми… Не можете ли вы узнать и указать мне несколько военачальников, популярных в войсках, сильно правых, на которых можно было бы вполне положиться?»[1604]1604
  Правые в 1915 – феврале 1917 (по перлюстрированным департаментом полиции письмам) // Минувшее. Т. 14. М.-СПб., 1993. С. 216–217, 219, 220.


[Закрыть]. Собственно, на этом все и закончилось.

Второй проект был разработан в Петрограде, и авторов его нужно искать в кружке Александра Римского-Корсакова, члена Госсовета и одного из лидеров Союза русского народа. В кружок, по словам Маклакова, входили «последние могикане, которые отводили душу». Авторство их записки, которую Маклаков же и передал Николаю в первых числах января 1917 года, принадлежало еще одному члену Государственного совета Михаилу Говорухе-Отроку, крупному землевладельцу, председателю Курской губернской земской управы. В ней предлагалось назначить на высшие государственные и тыловые армейские посты лиц, не только известных «преданностью Единой Царской Самодержавной власти, но и способных на борьбу с наступающим мятежом»; распустить немедленно Государственную думу без указания срока ее созыва; ввести военное положение в обеих столицах и в ряде других крупных городов; довооружить Петроградский гарнизон пулеметами и артиллерией; закрыть все органы левой и революционной печати; милитаризировать бастующие заводы, которые работают на оборону; назначить правительственных комиссаров во все органы Земгора. «Последним из могикан» трудно отказать в прозорливости. Они полагали, что создание ответственного министерства будет означать полную маргинализацию правых партий и возвышение кадетов, но только временное. «При выборах в пятую Думу эти последние, бессильные в борьбе с левыми и тотчас утратившие все свое влияние, если бы вздумали идти против них, оказались бы вытесненными и разбитыми своими же друзьями слева… Затем выступила бы революционная толпа, коммуна, гибель династии, погром имущественных классов и, наконец, мужик-разбойник. Можно бы идти в этих предсказаниях и дальше, и после совершенной анархии и поголовной резни увидеть на горизонте будущей России восстановление самодержавной царской, но уже мужичьей власти в лице нового царя, будь то Пугачев или Стенька Разин, но понятно, что такие перспективы уже заслоняются предвидением вражеского нашествия»[1605]1605
  Мельгунов С.П. Легенда о сепаратном мире. С. 552–554.


[Закрыть]. По своим прогностическим способностям правые политики явно превосходили своих либеральных коллег.

Не позднее 15 января Римский-Корсаков направил за своей подписью Протопопову письмо и «Сводку общих положений и пожеланий», выработанных на проходивших в его салоне «собеседованиях»: пересмотр Основных законов в части прав Думы, назначение чисто правого правительства, строжайшая цензура на все время войны, применение закона о конфискации имущества государственных изменников. Максимум прогерманской и пораженческой пропаганды содержался в словах о необходимости использовать все силы союзников, не упуская из виду, что «гнет Англии в итоге так же недопустим, как и немецкий». В развитие одного из пунктов Сводки была приложена еще одна записка Говорухи-Отрока, где тот, помимо прочего, настоятельно рекомендовал ввести во всей стране военное или даже осадное положение[1606]1606
  Правые партии: Документы и материалы 1905–1917 гг. / Под ред. Ю.И. Кирьянова. Т. 2. М., 1998. С. 614–616.


[Закрыть].

На Протопопова творчество Римского-Корсакова и Говорухи-Отрока не произвело сильного впечатления. «Римский-Корсаков… принес мне сводку постановлений своих друзей: я положил эту бумагу в пачку на столе… Их желания почти не разнились с тем, что я слышал каждый день, и сводились к одному: монархия в опасности, надо ее поддержать»[1607]1607
  Протопопов А.Д. Показания Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства // Гибель монархии. С. 356.


[Закрыть]. Нет никаких признаков того, что бумага привлекла интерес императора, никакого хода он ей не дал. Историк правомонархических салонов Петербурга Дмитрий Стогов приходит к неутешительному для них (салонов) выводу: «Если к мнению В.П. Мещерского и Е.В. Богдановича Николай II в свое время еще прислушивался, то после их кончины в 1914 г. вновь возникшие салоны (А.А. Римского-Корсакова, Б.В. Штюрмера, Н.Ф. Бурдукова) вообще не влияли на решения императора, так как ни одна из их рекомендаций фактически не была претворена в жизнь»[1608]1608
  Стогов Д.И. Правомонархические салоны Петербурга-Петрограда (конец XIX – начало XX века). СПб., 2007. С. 292.


[Закрыть]. Еще более печальной была участь салона «всемогущего представителя темных сил» Андроникова. В начале января 1917 года князь, которого молва записывала в ближайшие сподвижники Распутина, был выслан из столицы в Рязань в связи с обвинением в соучастии… в покушении на Распутина, которое готовил бывший глава МВД Хвостов. Андроников якобы экспериментировал с ядами на кошках[1609]1609
  Там же. С. 254.


[Закрыть].

Большой интерес у царя вызвал документ другой группы лиц, на котором он собственноручно начертал: «Записка, достойная внимания». Эта упоминавшаяся уже записка «от русских кругов» Киева императору в начале года была передана Щегловитовым. Прежде всего, «православные киевляне» (авторство принадлежало черносотенному депутату Думы Митроцкому) категорически утверждали, что «подавляющее большинство трудового населения сел и местечек – крестьяне, мещане, сельское духовенство, мелкие землевладельцы, чиновный класс и русские помещики, – словом, все, кто представляет собой в юго-западном крае коренной русский народ, – несмотря на усиленную пропаганду революционных идей местной левой печатью», продолжает поддерживать самодержавие. «В противоположность политическим идеалам коренного русского народа местные кадетско-еврейские интеллигентские круги, действуя по указке вожаков “прогрессивного” большинства Государственной думы и давно сорганизовавшейся антигосударственной лиги земцев, упорно и совершенно беззастенчиво дискредитируют существующий государственный строй».