Текст книги "Крушение России. 1917"

Алексеев начал говорить об уходе со своего поста. 30 октября он поведал Шавельскому о планах отставки от полного отчаяния, поскольку царь «пляшет над пропастью и… спокоен. Государством же правит безумная женщина, а около нее клубок грязных чертей: Распутин, Вырубова, Штюрмер, Раев, Питирим… На днях я говорил с ним, решительно все высказал ему». Алексеев жаловался императору на правительство, которое называл дряхлым и нечестным. Николай согласился с дряхлостью Штюрмера, но категорически отрицал нечестность кабинета. В заключение беседы царь пригласил Алексеева завтракать[1487]1487
  Шавельский Г. Воспоминания последнего пресвитера русской армии и флота. Т. 2.


[Закрыть].

То ли просто острое желание Алексеева покинуть Могилев, то ли резкий разговор с царем, то ли переутомление стали причиной обострения у начальника штаба застарелой болезни почек. Он был настолько плох, что даже соборовался. Но болезнь отступила. Врачи настоятельно стали рекомендовать начштаба долгосрочный отдых в Крыму. Необходимо срочно было искать ему замену. Александра Федоровна рекомендовала генерала Головина. Алексеев еще более настойчиво протежировал командующему Особой армии генералу от кавалерии генштабисту и еще одному представителю «кружка младотурков» Василию Гурко. 7 ноября Николай извещает супругу, что готов пойти навстречу начштаба: «Я тоже думал о нем, и поэтому согласился на этот выбор. Я недавно видел Гурко, все хорошего мнения о нем, и в это время года он свободно может уехать из своей армии на несколько месяцев». Похоже, царь не придавал большого значения этой временной замене, коль скоро зимой крупных боевых действий не ожидалось. А зря. Александра Федоровна тоже неожиданно легко одобрила решение супруга. «Я надеюсь, что Гурко окажется подходящим человеком, – лично не могу судить о нем, так как не помню, чтоб когда-либо говорила с ним, ум у него есть, только дай ему Бог души»[1488]1488
  Переписка Николая и Александры Романовых. Т. 5. С. 139–140.


[Закрыть]. Похоже, и в этом случае императорскую чету подвели недостаток информации и интуиции.

Выбор врио «фактического Верховного главнокомандующего» был, мягко говоря, странным. «Служебное положение, которое занимал генерал Гурко, не предназначало его для занятия столь высокого поста, ибо он был младше всех главнокомандующих фронтами и многих командующих армиями, – недоумевал адмирал Бубнов. – Но о нем было известно, что он очень решителен, тверд характером и либерально настроен. Видимо, именно эти свойства заставляли остановить на нем выбор генерала Алексеева, потерявшего надежду сломить упорство Государя»[1489]1489
  Бубнов А.Д. В царской ставке. С. 148–149.


[Закрыть].

Гурко появился в Ставке. Как описывал его сослуживец, «маленький такой, сухонький, из себя не то так видный, а ловкий, собранный, хорошей тренировки; лицо вострое, резкое, бритое, мужественное, с широким лбом и выпуклыми чертами, точно отлитое из бронзы. Взор властный, орлиный, так и впивается начальственным оком из-под густых, суровых, нависших бровей»[1490]1490
  Гурко В.И. Царь и царица. С. 32.


[Закрыть]. По собственному признанию, поначалу он был просто ошарашен масштабами свалившейся на него ответственности, чувствуя себя совершенно не готовым к новой роли. «Поначалу я очень уставал как физически, поскольку мне не хватало часов в сутках для ее выполнения, так и интеллектуально – из-за огромного объема новой информации, требовавшей освоения, и большого количества ожидавших моего решения вопросов»[1491]1491
  Гурко В. Война и революция в России. С. 219.


[Закрыть].

Такой человек – не имевший опыта стратегического управления войсками, но действительно волевой, решительный (это подтверждали все, встречавшиеся с Гурко) и с либеральными взглядами годился скорее на роль заговорщика, нежели начальника штаба. К этому же располагали и теснейшие контакты Гурко с Гучковым. Поразительно, но о связях Гурко с заговорщиками было широко известно и в Ставке, за ним следили чуть ли не со спортивным интересом. Бубнов утверждает, «что с его назначением распространились слухи, что он, если ему не удастся повлиять на Государя, примет против него какие-то решительные меры»[1492]1492
  Бубнов А.Д. В царской ставке. С. 149.


[Закрыть].

Слегший Алексеев еще оставался в Ставке, давая наставления своему сменщику. Думаете, они обсуждали планы боевых действий? Отнюдь. Вот что пишет сам Гурко: «Здоровье генерала Алексеева немного поправилось, и я получил возможность почти ежедневно вести с ним более продолжительные беседы… Во время наших разговоров я узнал, что ему удалось убедить царя в желательности замены председателя Совета министров Штюрмера другим человеком… В это время в Ставку приехала императрица Александра, и Алексеев объяснил, что, потеряв в лице Штюрмера своего протеже, Ее Величество, вероятно, захочет так повлиять на царя, чтобы сохранить в должности министра внутренних дел Протопопова, который, по общему убеждению, был назначен на сей пост по ее желанию»[1493]1493
  Гурко В. Война и революция в России. С. 221.


[Закрыть]. Соответствующий – политический – настрой на работу был задан.

Теперь уже к Гурко зачастили политические тяжеловесы, также тянувшие начштаба прочь от его непосредственных обязанностей. В свой приезд в Ставку 16 ноября его посетил спикер Думы. «Родзянко поехал к Гурко, от которого вернулся в 12 ч. ночи, – записал в дневник Глинка. – Здесь он стал делиться со мной впечатлениями… “Но послушайте, ведь так дальше идти нельзя – это говорит и Гурко”»[1494]1494
  Глинка Я.В. Одиннадцать лет в Государственной думе. С. 162.


[Закрыть]. Вскоре появился и новый премьер. «Трепов прямо поинтересовался, намерен ли я заниматься также вопросами внутренней политики или ограничусь только непосредственным управлением военными действиями. Апеллируя к моему патриотизму, он спрашивал, согласен ли я помочь ему и, пока еще не поздно, переговорить на эту тему с царем, чтобы постараться убедить его в совершенной необходимости удовлетворить просьбу премьера об отставке министра Протопопова».

При первой же возможности (это произошло вскоре после отъезда Алексеева на лечение в Крым, а уехал он 4 декабря) Гурко поднял этот вопрос перед императором. «Получив в ходе длинного разговора разрешение, я постарался убедить Его Величество, что даже в случае, если Протопопова можно считать человеком, подходящим для занимаемого им поста, в чем лично у меня нет особой уверенности, тогда и по моему мнению в нынешних условиях важнейшее значение имеет сохранение полного согласия между назначаемыми царем министрами и Государственной думой… Император внимательно все выслушал, но прямого ответа мне не дал. Когда я откланивался, у меня сложилось впечатление, что царь не намерен удовлетворить просьбу Трепова». Впечатление было верным. «В последующие дни в Могилев один за другим приезжали остальные министры; почти все они после доклада к царю находили случай перед отъездом побывать у меня, чтобы лично обсудить общее положение дел»[1495]1495
  Гурко В. Война и революция в России. С. 222–223.


[Закрыть].

Императору явно не понравилось, что и Гурко оказался не чужд новых политических поветрий. Не нравилось это и Александре Федоровне, которая 4 декабря предупреждала мужа: «Не забудь воспретить Гурко болтать и вмешиваться в политику – это погубило Никол. и Алекс. Последнему Бог послал болезнь, – очевидно, с целью спасти тебя от человека, который сбился с пути и приносил вред тем, что слушался дурных писем и людей, вместо того, чтобы следовать твоим указаниям относительно войны, – а также и за его упрямство»[1496]1496
  Переписка Николая и Александры Романовых. Т. 5. С. 156.


[Закрыть]. Николай не стал лично объясняться с Гурко, перепоручив это Воейкову. «Еще в декабре 1916 года, когда генерал Гурко временно исполнял обязанности начальника штаба Верховного главнокомандующего, Государь поручил мне переговорить с ним по поводу проявления им во время ежедневных докладов слишком большого интереса к делам внутренним, причем Его Величество добавил, что, по его мнению, делает это Гурко под влиянием Гучкова, – свидетельствовал дворцовый комендант. – Посетив в тот же день генерала Гурко и начав с ним разговор на эту тему, я, к сожалению, довести его до конца не мог, так как после произнесения мною фамилии Гучкова у моего собеседника появилось такое безотлагательное дело, которое совершенно не позволило меня дослушать»[1497]1497
  Воейков В.Н. С царем и без царя. С. 213.


[Закрыть]. О недопустимости контактов с Гучковым предупреждал Гурко и Фредерикс.

Но увещевания были напрасны. «Люди, говорившие о моей связи с Гучковым, имели для этого достаточные основания», – напишет Гурко в мемуарах. Лидер октябристов вернулся из Кисловодска 20 декабря 1916 года. В столице был и Гурко. «Однако во время моего последнего приезда в Петроград сам Гучков, понимая, как видно, что его имя ассоциируется с явной оппозицией правительству, не только счел необходимым не приглашать меня к себе домой, но даже не навестил в гостинице. За все время, что я пробыл в столице, мы виделись с ним всего раз и то – на нейтральной территории у кого-то дома», – с выражение невинности напишет Гурко в мемуарах. Впрочем, он тут же вспомнит, у кого и при каких обстоятельствах его видел.

«Находясь в Петрограде, я в свободное время старался познакомиться с умонастроениями общества и, насколько возможно, со взглядами думских лидеров. Отчасти ради этого мой старший брат, член Государственного совета и включавшего представителей обеих палат “Блока” (Прогрессивного – В.Н.), пригласил на обед виднейших членов этого объединения и Совещания по обороне… Среди приглашенных братом на обед были председатель Военно-промышленного комитета Гучков и Шингарев… Не возникало сомнений, что столичное общество встревожено и недовольно деятельностью правительства внутри страны»[1498]1498
  Гурко В. Война и революция в России. С. 312, 314, 316, 317.


[Закрыть]. Кроме того, Гурко, скорее всего, лгал, что не посещал Гучкова. Протопопов позднее поведает следователям Временного правительства: «За Гучковым Департамент полиции следил, и о посещавших его лицах велся список. Донесение о посещении его генералом Гурко, полученное через агентуру Департамента, было мною представлено царю; с царем же я имел разговор по поводу писем Алексеева к Гучкову и его ответов»[1499]1499
  Протопопов А.Д. Показания Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства // Гибель монархии. С. 394.


[Закрыть]. Память не подводила Протопопова. Сенин нашел в ГАРФ донесения полиции, в которых отмечались «контакты Гучкова с высокопоставленными военными, включая исполняющего обязанности начальника штаба Верховного главнокомандующего Гурко»[1500]1500
  Сенин С.С. Александр Иванович Гучков. С. 104.


[Закрыть].

Фиксировались также встречи генерала Гурко с представительствами посольств союзных государств. О характере его бесед в столице можно составить представление из донесения, отправленного в Лондон 21 декабря Брюсом Локкартом: «Прошлым вечером я обедал вдвоем с начальником штаба. Он мне сказал: “Император не изменится. Нам надо менять императора”»[1501]1501
  Цит. по: Мультатули П. Николай II. С. 224.


[Закрыть].

То, что к февралю 1917 года в Петрограде не окажется верных престолу боевых частей, как мы увидим, – «заслуга», в первую очередь, Гурко. Так что отбытие Алексеева на юг не отдалило военных заговорщиков от царя, а скорее приблизило. Да и само отсутствие Алексеева было, скорее, условным.

Он проживал в Севастополе в здании Морского Собрания, откуда шел провод прямой телеграфной связи в Ставку, и продолжал участвовать в управлении армией. Алексеев напрасно думал (если думал), что на отдыхе ему удастся спрятаться от политики и плетущихся заговоров. Напротив, Крым сразу же превратился в место паломничества самых разнообразных оппозиционеров. На свидание с Алексеевым приехал сам князь Львов, но тот не принял главу Земского союза. Однако, как стало известно Мельгунову, в ноябре 1916 года Алексеев имел встречи с доверенными лицами Львова. Произошла приблизительно такая сцена. «Во время приема Алексеев молча подошел к стенному календарю и стал отрывать листок за листком до 30 ноября. Потом сказал: передайте князю Львову, что все, о чем он просил, будет выполнено». Мельгунов полагал, что именно на 30-е назначалось установленное выступление[1502]1502
  Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. С. 140, 137.


[Закрыть].

Встречался ли Алексеев в Крыму с Гучковым? Точно не известно. Айрапетов утверждает, что да[1503]1503
  Айрапетов О.Р. Генералы, либералы и предприниматели. С. 192–193.


[Закрыть]. В конце января 1917 года Гучков действительно отбыл в Крым. И якобы именно в ходе его длительной беседы с Алексеевым прозвучала фраза последнего, ставшая известной Воейкову, который написал: «По словам находившихся одновременно с ним в Севастополе общественных деятелей, генерал Алексеев будто бы сказал двум посетившим его делегатам Государственной думы: “Содействовать перевороту не буду, но и противодействовать не буду”»[1504]1504
  Воейков В.Н. С царем и без царя. С. 212.


[Закрыть]. Гучков ничего не говорил о встрече с Алексеевым в Севастополе, но однажды заявил: «Он был настолько осведомлен, что делался косвенным участником»[1505]1505
  Александр Иванович Гучков рассказывает. С. 9.


[Закрыть]. Человек, который был способен подавить любой заговор или обеспечить успех любому заговору, не мог быть лишь косвенным участником событий.

О контактах Алексеева с оппозицией в этот период – Гучков не назывался – от него самого слышал Деникин. «В Севастополь к больному Алексееву приехали представители некоторых думских и общественных кругов. Они совершенно откровенно заявили, что назревает переворот… Просили совета. Алексеев в самой категорической форме указал на недопустимость каких бы то ни было государственных потрясений во время войны». Представители якобы уехали предотвращать переворот, но затем «посетили Брусилова и Рузского и, получив от них ответ противоположного свойства, изменили свое первоначальное решение и стали продолжать подготовку переворота»[1506]1506
  Деникин А.И. Очерки русской смуты. С. 38.


[Закрыть].

Безусловно, не случаен был интерес заговорщиков к командующим двух ключевых фронтов.

63-летний генерал-адъютант, генерал от инфантерии по Генеральному штабу, член Государственного и Военного советов Николай Рузский, которому выпадет выдающаяся роль в деле отстранения императора от престола, был заслуженным полководцем. Он участвовал в войне с Турцией в 1877–1878 годах, возглавлял штаб 2-й Маньчжурской армии в сражениях с Японией, был помощником командующего войсками Киевского военного округа. В годы Первой мировой войны мы уже встречали его в должностях командующего 3-й армией, а затем – Северо-Западного и Северного фронтов. В сферу именно его ответственности входили и столица, и все те населенные пункты и железнодорожные станции, где заговорщики собирались задерживать царя. После Алексеева он был для них самым желанным союзником. К тому же весьма доступным и отзывчивым.

Кадет Игорь Демидов делился впечатлениями о своей поездке к Рузскому в Псков в декабре 1916 года. На вопрос о том, какую позицию займет армия в случае грозящих потрясений, главкосев вместо ответа отправил депутата в свой штаб. Там ему поведали: «Пока правительство останется на своем месте, пусть народные представители считают войну проигранной и Россию побежденной. Под влиянием этих сведений из армии появились планы дворцовых переворотов»[1507]1507
  В республиканско-демократическом клубе // Последние новости. № 920. 20 апреля 1923.


[Закрыть]. Напомню, штабом у Рузского заведовал еще один «младотурок» – генерал Данилов. Планы заговора были известны в городе. Занимавший тогда пост начальника псковского гарнизона генерал-майор Бонч-Бруевич – старший брат известного большевика – зафиксировал: «Мысль о том, что, пожертвовав царем, можно спасти династию, вызвала к жизни немало заговорщических кружков и групп, помышлявших о дворцовом перевороте. По многим намекам и высказываниям я мог догадаться, что к заговору против последнего царя, или, по крайней мере, к людям, сочувствующим заговору, принадлежат даже такие видные генералы, как Алексеев, Брусилов и Рузский. В связи с этими заговорами называли генерала Крымова, командовавшего конным корпусом. Поговаривали, что к заговорщикам примыкают члены Государственной думы. О заговоре, наконец, были осведомлены Палеолог и Джордж Бьюкенен»[1508]1508
  Бонч-Бруевич М.Д. Вся власть Советам. Воспоминания. М., 1957. С. 107.


[Закрыть]. Такое виделось даже из Пскова!

«Генерал-адъютант Рузский считался либералом, – подчеркивал Спиридович. – Он был любимцем оппозиции и ее печати, которой он был обязан и своей славой в Галиции, оспариваемой многими военными. К Государю как к монарху Рузский относился критически, к Государю как Верховному главнокомандующему – еще более критически. Последнее во многом объяснялось его неприязнью к генералу Алексееву. Назначение Алексеева начальником штаба Верховного главнокомандующего до самой смерти обидело Рузского. Либералы-заговорщики, мечтавшие о дворцовом перевороте, старались обеспечить себе свободу действий, опираясь на генерала Рузского, которому до начала февраля подчинялись все войска Петрограда. Приезд Рузского зимой в Петроград был умно использован теми, кому это было нужно. На фронт к Рузскому ездил великий авантюрист Гучков и имел с ним важные переговоры»[1509]1509
  Спиридович А.И. Великая война и февральская революция. С. 639.


[Закрыть]. Известно также, чем эти переговоры закончились. Рузский ответил, что «если бы к нему обратились, он поддержал бы заговор»[1510]1510
  Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. С. 189.


[Закрыть].

Алексей Брусилов был фигурой исключительно популярной после легендарного прорыва. Гучков был близко знаком еще с его родным братом – контр-адмиралом, начальником Морского Генерального штаба. Адмирал Брусилов весьма критически относился к императору и был приверженцем конституционно-либеральных идей. Именно через него Гучков познакомился с будущим командующим Юго-Западным фронтом[1511]1511
  Мультатули П. Николай II. С. 209.


[Закрыть], который не отказывался обсудить политическую ситуацию с думскими эмиссарами.

К «младотуркам» были близки и командующие флотами, Балтийского – Непенин и Черноморского – Колчак. Еще известный советский историк революции Старцев приходил к выводу, что «Непенин и Колчак были назначены на свои должности благодаря ряду интриг, причем исходной точкой послужила их репутация – либералов и оппозиционеров»[1512]1512
  Старцев В.И. Русская буржуазия и самодержавие в 1905–1917 гг. Л., 1977. С. 248.


[Закрыть]. Будущий военный министр Временного правительства Александр Верховский, занимавший к началу революции должность начальника штаба Черноморской дивизии, готовившейся к десантированию на турецкое побережье, подтверждал, что «думские люди сумели добиться назначения Колчака… Колчак еще со времени японской войны был в постоянном столкновении с царским правительством и, наоборот, в тесном общении с представителями буржуазии в Государственной думе»[1513]1513
  Верховский А.Н. На трудном перевале. М., 1959. С. 169, 118.


[Закрыть]. Сам генерал Верховский в своем дневнике писал: «Только смена политической системы может спасти армию от новых несчастий, а Россию от позорного поражения. Армия потеряла терпение»[1514]1514
  Верховский А.И. Россия на Голгофе. Из походного дневника 1914– 18. М., 1918. С. 64.


[Закрыть]. А другого автора дневниковых записей – служившего на Балтийском флоте капитана 1-го ранга Ренгартена – разговор с вице-адмиралом Непениным «невольно наводил на мысль о довольно определенных сношениях между А. Гучковым, генералом Алексеевым, Непениным и другими об организации переворота “путем устранения”»[1515]1515
  Февральская революция на Балтийском флоте // Красный архив. Т. 31. С. 88.


[Закрыть].

В литературе в числе заговорщиков называется и имя генерал-лейтенанта Лавра Корнилова, командовавшего XXV армейским корпусом. Сам он свое участие отрицал, но его имя фигурировало в составленном Гучковым списке отмеченных доверием Думы[1516]1516
  Верховский А.Н. На трудном перевале. С. 158.


[Закрыть]. Это доверие распространялось настолько широко, что именно Корнилову будет доверено командование столичным гарнизоном сразу после Февральской революции.

Еще одной фигурой, которая считалась заговорщиками ключевой, был генерал-лейтенант Александр Крымов, командующий Уссурийской казачьей бригадой. Не думаю, что император был с ним хорошо знаком – фамилии Крымова не найти ни в переписке с супругой, ни в личных дневниках, – зато его хорошо знали в кружке Гучкова, в Военной ложе, в думских кругах и в Ставке. «Человек большого роста и грузной комплекции; говорят, очень умный, дельный и ловкий, – записал Лемке. – Алексеев относится к нему очень тепло и долго с ним беседовал у себя в кабинете»[1517]1517
  Лемке М.К. 250 дней в царской ставке. 1914–1915. С. 251.


[Закрыть]. По иронии судьбы, Крымов сыграет большую роль не в заговоре Гучкова и компании против Николая II, а в неудавшемся заговоре Корнилова в августе 1917 года, после которого покончит с собой. Тогда-то Терещенко впервые даст откровенное интервью: «Я не могу не вспомнить последних месяцев пред революцией, когда генерал Крымов оказался тем единственным генералом, который из великой любви к родине не побоялся вступить в ряды той небольшой группы лиц, которая решилась сделать государственный переворот… Генерал Крымов неоднократно приезжал в Петербург и пытался убедить сомневающихся, что больше медлить нельзя»[1518]1518
  День. 2 сентября 1917.


[Закрыть].

Один из таких приездов – в начале января 1917 года – зафиксировал в своих мемуарах Родзянко. Председатель Думы в предреволюционные месяцы явно оказывался в центре всех заговорщических акций, хотя позднее, в мемуарный период, все это решительным образом отрицал. Руководитель Департамента полиции Васильев считал так: «Самую нелепую и достойную жалости роль играл в те судьбоносные дни Родзянко, председатель Думы. Он был загипнотизирован заманчивой перспективой стать президентом республики и вел себя как мальчик, который взялся за работу, не понимая смысла указаний и не имея необходимых сил, чтобы выполнить их»[1519]1519
  Васильев А.Т. Охрана: русская секретная полиция. С. 471.


[Закрыть]. Спикер Думы охотно предоставлял свои апартаменты для самых смелых собраний.

«С начала января приехал с фронта генерал Крымов и просил дать ему возможность неофициальным образом осветить членам Думы катастрофическое положение армии и ее настроения. У меня собрались многие из депутатов, членов Г. совета и членов Особого совещания. С волнением слушали доклад боевого генерала… Войне определенно мешают в тылу, и временные успехи сводятся к нулю. Закончил Крымов приблизительно такими словами:

– Настроение в армии такое, что все с радостью будут приветствовать известие о перевороте… Если вы решитесь на эту крайнюю меру, то мы вас поддержим. Очевидно, других средств нет…

Первым прервал молчание Шингарев:

– Генерал прав – переворот необходим… Но кто на него решится?

Шидловский с озлоблением сказал:

– Щадить и жалеть его нечего, когда он губит Россию.

Многие из членов Думы соглашались с Шингаревым и Шидловским, поднялись шумные споры. Тут же были приведены слова Брусилова: «Если придется выбирать между царем и Россией – я пойду за Россией».

Самым неумолимым и резким был Терещенко, глубоко меня взволновавший. Я его оборвал и сказал:

– Вы не учитываете, что будет после отречения царя… Я никогда не пойду на переворот, я присягал… Если армия сможет добиться отречения – пусть она это сделает через своих начальников, а я до последней минуты буду действовать убеждением, но не насилием»[1520]1520
  Родзянко М.В. Крушение империи. С. 199–200.


[Закрыть]. Как видим, против военного переворота Родзянко не возражал.

Увеличившуюся активность Гучкова и военных в предреволюционные недели фиксировали и другие современники и непосредственные участники событий. Некрасов даст показания на сей счет в НКВД СССР: «Незадолго до Февральской революции начались и росли связи с военными кругами. Была нащупана группа оппозиционных царскому правительству генералов и офицеров, сплотившихся вокруг А.И. Гучкова (Крымов, Маниковский и ряд других), – и с нею завязалась организационная связь»[1521]1521
  Из следственных дел Н.В. Некрасова 1921, 1931 и 1939 гг. // Вопросы истории. 1998. № 11–12. С. 38.


[Закрыть]. Хорошо осведомлен о заговоре был и Керенский: «Зимой 1916/17 года Гучков уже не ограничивался размышлениями о восстании, а энергично занимался его подготовкой вместе с М.И. Терещенко, известным миллионером и филантропом, будущим министром иностранных дел Временного правительства. Чувствуя приближение непоправимой катастрофы, он, заручившись согласием генерала Крымова, будущего организатора Корниловского мятежа, разрабатывал план государственного переворота»[1522]1522
  Керенский А.Ф. Русская революция 1917. М., 2005. С. 168.


[Закрыть].

Точной даты, на которую Гучков и его соратники готовили переворот, установить уже невозможно. 30 декабря 1916 года Гучков председательствовал на заседании ЦК партии октябристов. Охранное отделение отметило для себя: «Гучков намекнул в докладе на возможность неожиданного выхода из тупика в ближайшие дни (выделено мною – В.Н), вне содействия и усилий общественности, причем также дал понять, что в случае такого выхода, по его мнению, возьмут верх прогрессивные начала общественности»[1523]1523
  Цит. по: Мультатули П. Николай II. С. 172.


[Закрыть]. Спиридовичу была известна дата 8 февраля, Терещенко поведал о ней в Киеве князю Долгорукому, который, в свою очередь, доложил дворцовой полиции и вдовствующей императрице, но те сочли это за очередную сплетню[1524]1524
  Спиридович А.И. Великая война и февральская революция. С. 476–477.


[Закрыть]. Социал-демократ и масон Николай Соколов (известный, в первую очередь, как автор приказа № 1 Петроградского Совета, который похоронит армию) утверждал, что в кабинете Родзянко 9 февраля было проведено совещание с участием Алексеева, Рузского и Крымова. Было решено, что «откладывать дальше нельзя, что в апреле, когда Николай будет ехать из Ставки, его в районе армии Рузского задержат и заставят отречься. Крымову (отводилась) какая-то большая роль». По сведениям Соколова, во главе заговора стояли сам Родзянко и Гучков[1525]1525
  Николаевский Б.И. Русские масоны и революция / Сост. Ю. Фельштинский. М., 1990. С. 95–96.


[Закрыть]. Итак, апрель?

До Деникина информация дошла в несколько ином виде. По его сведениям, «в первой половине марта предполагалось вооруженной силой остановить императорский поезд во время следования его из Ставки в Петроград. Далее должно было последовать предложение Государю отречься от престола, а в случае несогласия – физическое его устранение»[1526]1526
  Деникин А.И. Очерки русской смуты. С. 40.


[Закрыть].

Однако столь осведомленный источник, как Гучков, называл другую дату, точнее – даты. По утверждению Александра Верховского, будущего военного министра Временного правительства, Гучков откровенничал в узком кругу: «На 1 марта был назначен внутренний дворцовый переворот. Группа твердых людей должна была собраться в Питере и на перегоне между Царским Селом и столицей проникнуть в царский поезд, арестовать царя и выслать его немедленно за границу. Согласие некоторых иностранных правительств было получено»[1527]1527
  Верховский А.И. На трудном перевале. С. 228.


[Закрыть]. Но, вместе с тем, чуть ли не в любой книге о революции можно встретить фразу Гучкова – «революция произошла на две недели слишком рано», – которая указывает скорее на середину, чем на начало марта. Наконец, Терещенко, который объяснял задержку с осуществлением заговора многочисленными предупреждениями по поводу несвоевременности затеянного, утверждал: «Вещие думские сирены убеждали нас, что час еще не настал и что им, близко стоящим к государственным делам, виднее, чем нам, слишком, по их мнению, горячим головам, что надо еще ждать. Прошел январь, половина февраля. Наконец, мудрые слова искушенных политиков перестали нас убеждать, и тем условным языком, которым мы между собой сносились, генерал Крымов в первых числах марта был вызван в Петроград из Румынии, но оказалось уже поздно»[1528]1528
  День. 2 сентября 1917.


[Закрыть]. В беседе с работниками Общества по изучению революции 1917 года он подтвердит эту датировку: «Мы решили вопрос о непосредственном перевороте и обсуждали конкретные меры для осуществления поставленной себе задачи. Так как Государь уехал в Ставку, немедленно принять эти меры нельзя было. Поэтому мы наметили сроком переворота первые числа марта»[1529]1529
  Цит. по: Бурджалов Э.Н. Вторая русская революция. Восстание в Петрограде. М., 1967. С. 79.


[Закрыть].

Никак не датированным остается еще один заговор – наиболее загадочный, – который известен как «морской» план. О нем применительно к началу 1917 года говорил Шульгин: «План этот состоял в том, чтобы пригласить Государыню на броненосец под каким-нибудь предлогом и увезти ее в Англию как будто по ее собственному желанию. По другой версии – уехать должен был и Государь, а наследник должен был быть объявлен императором. Я считал все эти разговоры болтовней»[1530]1530
  Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920 год. С. 421.


[Закрыть]. Возник якобы этот план на квартире Максима Горького. Мельгунов вовсе не склонен был считать «морской» план пустой болтовней, «потому что нет никакого сомнения в том, что какие-то планы зрели в Морском Генеральном штабе и что этот план был, в той или иной степени, связан с тогдашней общественностью… Установить его непосредственную связь с Алексеевым пока не представляется возможным. Но в Ставке находился «любимый» императрицей гвардейский экипаж, посланный для несения императорской охраны. При господствовавшем там настроении, он легко мог быть использован при дворцовом перевороте»[1531]1531
  Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. С. 139.


[Закрыть].

Почему гучковский план тихого дворцового переворота не сработал? Вряд ли когда-нибудь кто-то узнает правду о заговорах. На то они и заговоры, чтобы готовиться в тайне. До революции их участники либо скрывали, либо искажали истину, чтобы не мешать подготовке переворота. Сразу после Февральской революции они были склонны преувеличивать свои заслуги. Однако уже через несколько месяцев после революции, когда проявились все ее эксцессы, они предпочли полностью отмежеваться от какой-либо причастности к свержению императора. Истина – за семью печатями.

После революции сами заговорщики уверяли, что у них просто не хватило времени, народные массы их опередили. Историки в массе своей считают, что переворот планировался, но ничего серьезного подготовить так и не удалось. Спиридович давал свое объяснение: «Правда в том, что Гучков не нашел среди офицеров людей, соглашавшихся идти на цареубийство»[1532]1532
  Спиридович А.И. Великая война и февральская революция. С. 477.


[Закрыть]. Скорее, это действительно так.

Тихий дворцовый переворот не удался, потому что он получился громким, с задействованием масс, к чему, как мы еще увидим, заговорщики тоже приложили руку. Впрочем, а кто сказал, что он не удался? Николай II отречется на железнодорожной станции по пути из Ставки в Царское Село в планируемые сроки – 2 марта 1917 года. Ключевую роль в этом драматическим эпизоде русской истории сыграют генералы Алексеев и Рузский, спикер Родзянко, а акт отречения примет не кто иной, как Александр Гучков…

Почему Николай не пресек на корню всю эту деятельность, которая далеко выходила за рамки просто оппозиционности? Жандармский генерал Заварзин утверждал, что здесь сказался недостаток информации, поскольку Протопопов, «составляя верноподданнические доклады из сведений, поступавших со всей империи, весьма смягчал положение, почему в высших сферах и царил изумительный оптимизм»[1533]1533
  Заварзин П.П. Жандармы и революционеры. С. 115.


[Закрыть]. Не согласен с таким объяснением. Департамент полиции знал очень много.

В одной из его январских записок был зафиксирован «резко намечающийся за последние дни яркий авантюризм наших доморощенных «Юань-Шикаев» в лице А.И. Гучкова, Коновалова, князя Львова и некоторых других «загадочных представителей общественности», стремящихся, не разбирая средств и способов, использовать могущие неожиданно вспыхнуть «события» в своих личных видах и целях»[1534]1534
  Буржуазия накануне февральской революции. С. 174.


[Закрыть]. Далеко не случайно проводилась аналогия с Юань Шикаем. Этот опытный китайский царедворец и командующий наиболее дееспособными частями армии во время политического кризиса 1898 года подверг императора домашнему аресту и казнил без суда и следствия всю его реформаторскую правительственную команду. В обзоре, подготовленном 26 января 1917 года, утверждалось, что Гучков, Львов, Коновалов, Третьяков считают себя законными наследниками существующей власти, ведут за собой могучий класс промышленников и опираются «на исключительные симпатии действующей армии». Поскольку массовые волнения маловероятны, то все надежды они возлагают на осуществление «в самом ближайшем будущем дворцового переворота»[1535]1535
  ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1917. Д. 20. Ч. 57. Л. 16–19.


[Закрыть].

Царь был хорошо информирован, по крайней мере, о значительной части заговорщических планов, и его супруга – ничуть не хуже. 14 декабря 1916 года она с полным знанием дела писала Николаю: «Спокойно и с чистой совестью перед всей Россией я бы сослала Львова в Сибирь (так делалось и за гораздо менее важные проступки)… Милюкова, Гучкова и Поливанова – тоже в Сибирь. Теперь война, и в такое время внутренняя война есть высшая измена. Отчего ты не смотришь на это дело так, я, право, не могу понять. Я только женщина, но душа и мозг говорят мне, что это было бы спасением России – они грешат гораздо больше, чем это когда-либо делали Сухомлиновы. Запрети Брусилову и пр., когда они явятся, касаться каких бы то ни было политических вопросов… Дорогой мой, свет моей жизни, если бы ты встретил врага в битве, ты бы никогда не дрогнул и шел бы вперед, как лев! Будь же им и теперь в битве против маленькой кучки злодеев и республиканцев! Будь властелином, и все преклонятся перед тобой!»[1536]1536
  Переписка Николая и Александры Романовых. Т. 5. С. 190–191.


[Закрыть]. Но Николай II не согласился с супругой, и, вполне возможно, в этом и заключалась одна из его самых фатальных ошибок. Николай не арестовал и не сослал заговорщиков.