Текст книги "Крушение России. 1917"

Историк Колоницкий справедливо замечает, что распутинская тема породила в предреволюционной России новый жанр – «политическую порнографию»: «Речь идет не только о популярности порнографических слухов, но и о появлении своеобразной субкультуры, оформлявшей эти слухи в виде текстов и изображений, и о возникновении своеобразного нелегального рынка, на котором спрос на подобные изображения и тексты, политически актуальные и непристойные одновременно, быстро удовлетворялся»[1254]1254
  Колоницкий Б. «Трагическая эротика». С. 354.


[Закрыть]. О супружеской измене Александры Федоровны и об оргиях во дворце слагали самые головокружительные истории. Царицу обвиняли также в совращении царевен, чьи спальни якобы регулярно посещал Распутин, и в «развращении» наследника. Утверждали даже, что великая княжна Татьяна забеременела от мужика[1255]1255
  Он же. Слухи об императрице Александре Федоровне и массовая культура // Вестник истории, литературы, искусства. Альманах. Т. 3. М., 2006. С. 370.


[Закрыть]. В фотоателье печатались всевозможные фотографии Распутина в окружении различных дам, среди которых сведущие «узнавали» императрицу, ее дочерей. Свободные художники не жалели фантазии в изготовлении порнографических картинок и открыток. Пишущие машинки в столицах с начала 1916 года перепечатывали «Святого черта» Иллиодора – бывшего соратника Распутина, успевшего с ним рассориться и бежать за границу, – который приводил с номерами и датами телеграммы весьма двусмысленного содержания, которыми якобы обменивались Распутин и Высокие Особы. В светских салонах переписывались порнографические стихи Мятлева. Тема была популярной и среди поэтов высокого полета. Игорь Северянин весьма красноречиво выражал господствовавшие в богеме настроения:

 
«А царь, алкоголик безвольный,
Уселся на троне втроем:
С царицею самовольной
И родственным ей мужиком.
 
 
Был образ правленья беспутен, —
Угрозный пример для корон:
Бесчинствовал пьяный Распутин,
Усевшись с ногами на трон»[1256]1256
  Северянин И. Стихотворения и поэмы: 1918–1941. М., 1990. С. 45.


[Закрыть].
 

Между тем, сам характер общения между Распутиным и царской семьей конечно же исключал даже саму возможность чего-либо непристойного. Встречи проходили в Царском Селе. «Приводили его каким-нибудь боковым ходом, по маленькой лестнице, принимали не в большой приемной, а в кабинете Ее Величества, предварительно пройдя, по крайней мере, 40 постов полиции и охраны с записями, – вспоминала Вырубова. – Эта часовая беседа наделывала шуму на год среди придворных… Принимали его обыкновенно вечером, потому что это было единственное время, когда Государь был свободен. Алексей Николаевич приходил до сна в голубом халатике посидеть с родителями и повидать Григория Ефимовича. Все они по русскому обычаю 3 раза целовались и потом садились беседовать. Он им рассказывал про Сибирь и нужды крестьян, о своих странствиях. Их Величества всегда говорили о здоровье наследника и о заботах, которые в ту минуту их беспокоили». Вырубова утверждает, что Распутин приезжал в Царское 4–5 раз в год, а в 1916 году лично император видел его дважды[1257]1257
  Фрейлина ее Величества Анна Вырубова. С. 277.


[Закрыть].

Глобачев, которому был известен каждый шаг и чих Распутина, свидетельствовал, что встречи были более частыми, порой раз или даже два раза в неделю, продолжались от получаса до часа. «Во дворец за последние два года Распутин ни разу не ездил. В Царское Село Распутин сначала ездил по железной дороге, а потом в его распоряжение был предоставлен один из автомобилей Охранного отделения; мера эта была вызвана заботой о его личной безопасности. На свидания с Распутиным Государыня всегда приезжала с наследником или с кем-либо из дочерей; иногда вместе с ним приезжал и Государь… По возвращении из Царского, почти как правило, Распутин отправлялся в компании кутить куда-либо в загородный ресторан. Отношения его к особам царской семьи, даже в моменты самого широкого разгула, были весьма корректны, и никогда не позволял он себе, ни при посторонних, отозваться о ком-либо из членов царской семьи непочтительно. Поэтому все рассказы о том, что Распутин называл Государя по имени или бравировал своими отношениями, или хвастал своим влиянием и т. п., – сплошной вымысел, имевший своей целью скомпрометировать царскую семью в глазах широких масс»[1258]1258
  Глобачев К.И. Правда о русской революции. С. 86.


[Закрыть].

Но, может, преданная фрейлина и начальник охранки скрывали зловещую истину? Вскрыть эту истину призвана была Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства, где «дело Распутина» вел следователь по фамилии (еще одна ирония судьбы) Романов. Помимо прочего, следствие установило, что Распутин при поездках в Царское «не был ни пьян, ни распущен. Там он говорил о Боге и нуждах народных». Он не был самоубийцей, чтобы непочтительно вести себя перед венценосцами. Об интимных связях Распутина с императрицей Романов отзывался как о «гнусной легенде», как о «нелепости, которую стыдно даже опровергать». Телеграммы из «Святого черта» оказались сплошь подложными[1259]1259
  Романов А.Ф. Император Николай II и Его Правительство (по данным Чрезвычайной следственной комиссии // Русская летопись. Кн. II. С. 1—38.


[Закрыть]. Вырубову Временное правительство отправит в Петропавловскую крепость, где персонал и солдаты подвергнут ее всесторонним экзекуциям и исследованиям. Помимо прочего, установят, что она… девственница.

Знали ли император и его супруга о загулах и развратном поведении Распутина? А если знали, то как могли терпеть подле себя и своих детей подобного человека? Конечно, все слухи до них доходили, но они им не верили. «Никто никогда не мог поколебать их доверия, хотя все враждебные газетные статьи им приносились, и все старались им доказать, что он дурной человек. Ответ был один: “Его ненавидят, потому что мы его любим”»[1260]1260
  Фрейлина ее Величества Анна Вырубова. С. 278.


[Закрыть], – подтверждала Вырубова.

Но насколько сильным было политическое влияние Распутина? Очевидно, что оно было и, скорее всего, возрастало. Тот же Спиридович фиксировал: «Годы войны развили его политически. Теперь он не только слушал, как бывало, а спорил и указывал»[1261]1261
  Спиридович А.И. Великая война и февральская революция. С. 352


[Закрыть]. Его политическая роль росла и в связи с тем, что к Александре Федоровне в периоды отсутствия императора, возглавившего Ставку, стали все чаще обращаться по различным государственным вопросам.

У меня нет сомнений, что Александра верила в пророческий дар откровения Распутина. Я склонен согласиться с Эдвардом Радзинским, который пишет: «Незаметно из «чтеца» ее желаний, из условного персонажа, которым она заклинала мужа, он начинает превращаться в ее истинного советчика. Рожденный ее фантазией провидец становится реальностью. Мужик начинает обретать самостоятельность и уже сам диктует ей свои мысли»[1262]1262
  Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М., 2000. С. 350.


[Закрыть]. Но насколько Распутин – самостоятельно или через императрицу – мог влиять на реальный политический процесс и его основного творца – Николая II?

Основной инсайдерской информацией поделится Протопопов, когда его станет допрашивать Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства, перед которой он будет разыгрывать роль главного разоблачителя черных сил и Распутина. «Все мы думали, что он имеет силу через Вырубову и царицу. Только в течение октября и ноября стало выясняться его влияние на царя непосредственно… Царя звал папой. Царицу мамой. Говорил всем «ты». Забота и внимание к нему со стороны царицы было особое: его рубашки были ею вышиты, шелковые, крест был золотой на золотой цепи, и застежка была с буквой Государя. Разговор Распутина с царем и царицею был твердый, уверенный». Правда, Протопопов тут же оговаривался: «Я никогда их вместе не видал»[1263]1263
  Протопопов А.Д. Показания // Гибель монархии. С. 357, 360.


[Закрыть].

Александра Федоровна реально подвигала мужа учитывать мнение Распутина. «Слушайся нашего Друга, верь ему, его сердцу дороги интересы России и твои», – писала она царю. Или позднее: «Не забудь держать при себе икону нашего Друга как благословение для ближайшего наступления»[1264]1264
  Переписка Николая и Александры Романовых. 1914–1915. Т. III. М., 1923. С. 200; Т. IV. С. 109.


[Закрыть].

Полагаю, самого Николая не надо было долго уговаривать встречаться с Распутиным. Император как-то поделился с Дедюлиным: «Он просто добрый, религиозный, прямодушный русский человек. Когда тревоги или сомнения одолевают меня, я люблю поговорить с ним и неизменно чувствую себя потом спокойно»[1265]1265
  Цит. по: Крылов-Толстиков А. Последняя императрица. Сани-Аликс-Александра. М., 2006. С. 185.


[Закрыть]. В то же время из переписки очевидно, что Николай порой скептически относился к советам Друга и к его святости, уважая, однако, чувства жены. А сама она порой стеснялась своей навязчивости в связи с Распутиным. Вот, например: «Не сочти меня помешанной за мою бутылочку, но наш Друг прислал ей (Вырубовой – В.Н.) вина со своих именин, и все мы выпили по глотку, а это я отлила для тебя, – кажется, мадера. Я проглотила Ему в угоду (как лекарство), ты сделай то же, пожалуйста, хотя бы тебе и не понравилось…»[1266]1266
  Переписка Николая и Александры Романовых. Т. IV. С. 48.


[Закрыть]. Николай – совсем не чуждый мистицизма – воспринимал Распутина, похоже, в том же качестве, в котором, скажем, Рональд Рейган или Борис Ельцин воспринимали свои астрологические службы. И, конечно, царь полагал это частным делом, которое никого не должно касаться. И он считался с женой. «Если бы Император был наделен менее глубоким религиозным чувством, то Он смог бы (если мы встанем на точку зрения обывателя) убедить свою супругу реже видеться с Распутиным, – подмечала фрейлина Александры Федоровны Юлия Ден. – Но Он не пытался вмешиваться в вопросы, имеющие отношение к религии, возможно, помня, с каким самоотвержением Она отказалась от веры своих отцов, прияв святое Православие – религию Своего Нареченного»[1267]1267
  Ден Ю.А. Подлинная царица. М., 2008. С. 123.


[Закрыть].

Следует также подчеркнуть, что и Александра Федоровна вовсе не являлась какой-то марионеткой в руках Распутина, у нее были и собственная повестка дня, и собственные убеждения. Внучка самой великой английской королевы, она генетически тянулась к политике, которая была у нее в крови, и, если бы не болезнь сына, предавалась бы ей куда более активно. А так в ее мыслях – и в переписке с мужем – здоровье детей, наследник, их температура занимают куда большее место, чем дела государства. В политику Александру, как и всю страну, втянула война. И скандальный шум вокруг ее имени. Когда Николай принял пост Главнокомандующего, императрица сразу же его уверила в своей способности влиять на Горемыкина и правительство: «Дружок, я здесь, не смейся над своей глупой, старой женушкой, но на мне надеты невидимые «брюки», и я смогу заставить старика быть энергичным. Говори мне, что делать, пользуйся мной, если я могу быть полезной. В такие времена Господь дает мне силы, потому что наши души борются за правое дело против зла»[1268]1268
  Переписка Николая и Александры Романовых. Т. III. С. 252.


[Закрыть]. Император против этого не возражал. «Да, действительно, тебе надо быть моими глазами и ушами там, в столице, пока мне приходится сидеть здесь, – писал он из Ставки. – На твоей обязанности лежит поддерживать согласие и единение среди министров – этим ты приносишь огромную пользу мне и нашей стране!»[1269]1269
  Там же. Т. V. С. 60.


[Закрыть].

По своим взглядам царица была большей монархистской, нежели сам Николай. Дарование Основных Законов она продолжала считать ошибкой, которая осложняла жизнь и была способна создать большие проблемы наследнику. «Не забудь, что ты есть и должен оставаться самодержавным императором! Мы еще не подготовлены для конституционного правительства. Н. (великий князь Николай Николаевич – В.Н.) и Витте виноваты в том, что Дума существует, а тебе она принесла больше забот, чем радостей… Ради Бэби мы должны быть твердыми, иначе его наследие будет ужасным, а он с его характером не будет подчиняться другим, он сам будет господином»[1270]1270
  Там же. Т. III. С. 224; Т.ГУ. С. 159.


[Закрыть].

Императрица была крайне оскорблена скандалом вокруг нее и Распутина. «Ее моральная чистота, ее понятие о престиже Царской власти и неприкосновенности ореола ее неизбежно влекли ее к тому, чтобы отнестись к этому не иначе, как с чувством величайшей остроты и даже обиды, – свидетельствовал Коковцов. – На ее верование в то, что каждому дано искать помощи от Бога там, где он может ее найти, на ее искание утешения в величайшем горе, которое постигло Государя и ее в неизлечимой болезни их Наследника, их единственного сына и продолжателя династии, на их надежду найти исцеление в чуде доступном только Богу, там, где наука открыто бессильна, – совершено, по ее понятию, самое грубое нападение, и святость их домашнего очага сделалась предметом пересуд печати и думской трибуны»[1271]1271
  Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Кн. 2. С. 294.


[Закрыть]. Своим либеральным хулителям она отвечала полной взаимностью. «Гучков очень болен; желаю ему отправиться на тот свет, ради блага твоего и всей России, – поэтому мое пожелание не греховно», – писала Александра мужу в начале 1916 года. В деятельности Земгора и ВПК она особого проку не видела, с большой ревностью относилась к их восхвалению в прессе и общественных кругах. «Ты не должен больше выражать им свою благодарность, нужно под каким-нибудь предлогом теперь же опубликовать сведения относительно всего, что ими делается и, главным образом, то, что ты, т. е. правительство, даете им средства, а они свободно растрачивают их – это твои деньги, а не их собственные»[1272]1272
  Переписка Николая и Александры Романовых. Т. IV. С. 14, 301.


[Закрыть], – не без оснований возмущалась императрица.

Какова была ее действительная роль в подборе и расстановке кадров, действительно ли она (а через нее Распутин) тасовали министерскую колоду? То, что Александра Федоровна постоянно крутила в голове и на бумаге кадровую колоду, сомнений никаких нет. В ее переписке с супругом мелькают десятки, если не сотни имен. И она откровенно говорит о причинах кадровых затруднений, главная из которых – низкое качество элиты. «Нет настоящих «джентльменов», – вот в чем беда – ни у кого нет приличного воспитания, внутреннего развития и принципов, – на которых можно было бы положиться»[1273]1273
  Там же. С. 116.


[Закрыть]. Она вмешалась в конфликт между Горемыкиным и либеральными министрами на стороне премьера, заявив, что «лучше сменить бастующих министров, а не председателя, который еще великолепно будет служить, если ему в сотрудники дадут приличных, честных и благонамеренных людей»[1274]1274
  Там же. Т. III. С. 314.


[Закрыть]. Ей явно не импонировал великий князь Николай Николаевич и то, как он исполнял обязанности Верховного. И здесь ее взгляды совпадали с мнением Распутина (или наоборот).

Критерий отношения к «старцу» был очень важным в ее оценке того или иного политика. Вот как она делилась с мужем размышлениями по поводу возможного главы Синода: «Арсеньев из М. вопил против нашего Друга. Рогозин ненавидит нашего Друга. Кн. Урусов (я его не знаю) – знаком с нашим Другом, – о нем очень хорошо отзываются. У меня голова болит от охоты за людьми[1275]1275
  Там же. С. 340.


[Закрыть]». Духовное ведомство и МВД, с которыми у Распутина случались наибольшие проблемы, вызывали интерес и императрицы, тогда как в дела, например, военного ведомства она практически не вмешивалась. Как не влияла она ни в малейшей степени на десятки назначений губернаторов, товарищей министров и так далее.

Многих людей Николай назначал и увольнял вопреки воле своей жены или мнению Распутина. Последний категорически был против увольнения Саблера; лоббировали на место Поливанова генерала Иванова, а вовсе не Шуваева; возражал против принятия Штюрмером портфеля министра иностранных дел. Были кандидатуры – например, главы МВД Хвостова, – которые Александра Федоровна была вынуждена проталкивать месяцами.

Ну а каков же вклад самого Распутина в формирование органов власти? Это вопрос считаемый. Биограф Николая II Александр Боханов насчитал 11 человек, которых современники и исследователи называли ставленниками Друга. «Из всех… одиннадцати человек, помимо Тобольского губернатора, к разряду распутинских выдвиженцев, да и то с оговорками, можно отнести лишь князя Н.Д. Жевахова и Н.П. Раева. Остальные в разной степени стремились управлять влиянием самого Распутина и конечно же не были пешкой в его руках»[1276]1276
  Боханов А. Николай II. М., 1997. С. 314–316.


[Закрыть]. Действительно все те, кому приписывалась (а порой и реально осуществлялась) протекция Распутина – Штюрмер, Хвостов, Протопопов, Шаховской – были состоявшимися и опытными политиками, которым, наоборот, не составляло большого труда сделать Распутина своей пешкой. Ясно, кто и кого использовал в своих целях.

А некоторые из протеже Распутина чуть не лишили его жизни. Как тот же Хвостов, который «заказал» его некоему Ржевскому, из-за чего вышел большой скандал, закончившийся отставкой главы МВД и извинениями царицы перед мужем за неудачно предложенную кандидатуру. Исключением стали Раев и князь Жевахов, взлетевшие к руководству Синода с подачи Друга со средних чиновничьих должностей. «Если Распутин и играл какую-либо роль при Дворе, то очень небольшую и ни в малейшей степени не сравнимую с той, которую играли высшие чиновники»[1277]1277
  Васильев А.Т. Охрана. С. 415.


[Закрыть], – справедливо замечал Алексей Васильев.

Но даже если это не так, и роль Распутина была огромной, оппозиция обвиняла власть не за это, а за измену, за проведение под руководством императрицы подрывной пронемецкой политики. Активно циркулировали слухи даже о наличии прямой радиотелеграфной связи между Царским Селом и Берлином, по которой императрица ежедневно информирует противника о российских военных планах. Следует заметить, что и западные посольства исходили из презумпции предательства в самых высших эшелонах российской власти и призывали свои правительства воздерживаться от передачи в Петроград наиболее секретных данных.

В основе обвинения лежал незамысловатый тезис: императрица – немка. Но по самоощущению, по языку, который она считала родным, она никогда не была немкой, она была скорее англичанкой. А за десятилетия, проведенные на ее новой Родине, здорово обрусела. Александра Федоровна ненавидела Вильгельма, с мужем и детьми говорила и переписывалась по-английски (царь с детьми – только по-русски). «С придворными царица говорила по-французски или по-английски, – подмечал Жильяр. – Она никогда не разговаривала по-русски (хотя говорила на нем вполне удовлетворительно), кроме случаев, когда ее собеседник не знал никакого другого языка. За все время моей жизни при дворе я ни разу не слышал, чтобы кто-то из них говорил по-немецки, кроме как в случаях крайней необходимости – например, на приемах»[1278]1278
  Жильяр П. При дворе Николая II. С. 49.


[Закрыть]. С началом войны немецкий язык совсем был изгнан из обихода царской семьи.

Переписка царицы военных лет пестрит огромным количеством самых нелестных эпитетов в адрес пруссаков. Будущему президенту Чехословакии Масарику она сказала: «Есть скоты, упорно называющие меня… немкой»[1279]1279
  Мельгунов С.П. Легенда о сепаратном мире. С. 41.


[Закрыть]. Она по-настоящему теряла душевное равновесие, когда узнавала, что кто-то называл ее таким образом. И, напротив, она с гордостью писала в сентябре 1916 года: «Да, я более русская, чем многие иные»[1280]1280
  Переписка Николая и Александры Романовых. Т. V. С. 44.


[Закрыть]. Генерал Спиридович, проведший при особе императрицы не один год, однозначно заявлял: «Все выдумки о немке и самое прозвище были присвоены царице нашей интеллигенцией и, главным образом, представителями так называемого высшего общества»[1281]1281
  Спиридович А.И. Великая война и февральская революция. С. 52.


[Закрыть].

Далее линия обвинения императрицы шла по части ее контактов с немецкими родственниками и эмиссарами германского правительства, зондировавшими возможность заключения сепаратного мира. Впрочем, до февральской революции общественностью обсуждался и осуждался только один факт – приезда в Петроград в декабре 1915 года из Австрии фрейлины Марии Васильчиковой, выступившей в изложении газет каналом передачи предложений о сепаратном мире. Публике не было известно, что еще до своего приезда Васильчикова писала Николаю и Александре письма из Вены и Берлина с предложением прекратить кровопролитие. Из них, похоже, дошло одно, и 9 марта 1915 года императрица сообщала мужу: «Посылаю тебе письмо от Маши из Австрии, которое ее просили тебе написать в пользу мира. Я, конечно, более не отвечаю на ее письма»[1282]1282
  Переписка Николая и Александры Романовых. Т. III. С. 140.


[Закрыть]. Васильчикова сразу же стала «невъездной», но каким-то образом добилась разрешения приехать в Россию на похороны родственника. Доказательством «заговора императрицы» выступал тот факт, что ее бывшая фрейлина поселилась неподалеку от ее дворца в Царском селе.

Александра Федоровна ее тоже заметила и известила мужа: «Мария Васильчикова живет с семьей в зеленом угловом домике и наблюдает из окна, как кошка, за всеми, кто входит и выходит из нашего дома, и делает свои замечания»[1283]1283
  Там же. С. 212.


[Закрыть]. Встретиться с Александрой ей не удалось. Васильчикова была лишена фрейлинского звания и выслана в имение сестры в Черниговскую губернию. Вот, собственно, и все предательство. Ничего другого императрице оппозиция, уверенная в измене, не предъявляла!

Больше материалов появилось у мемуаристов и исследователей, когда в 1923 году советский Госиздат начал публикацию полной переписки императорской семьи. Там обнаружили массу криминала в мыслях Александры Федоровны. Например: «Эта ужасная война, кончится ли она когда-нибудь? Я уверена, что Вильгельм подчас переживает моменты отчаяния при мысли, что он сам, под влиянием русофобской клики, начал войну и что он ведет страну к гибели». Или еще похлеще: «О эта ужасная война! Подчас нет больше сил о ней слышать; мысли о чужих страданиях, о массе пролитой крови, терзают душу, и лишь вера, надежда и упование на божье безграничное милосердие и справедливость являются единственной поддержкой»[1284]1284
  Там же. С. 22, 42.


[Закрыть]. Согласитесь, преступного в таких мыслях было не много, так думало подавляющее большинство россиян.

Но самой неопровержимой уликой предательства Александры Федоровны до сего дня остается ее переписка с братом, великим герцогом Гессенским Эрнстом-Людвигом, который официально числился в рядах германской армии. Вот что поведала она об этом Николаю 17 апреля 1915 года: «Я получила длинное, милое письмо от Эрни… Он… полагает, что кто-нибудь должен был начать строить мост для переговоров. У него возник план послать частным образом доверенное лицо в Стокгольм, которое встретилось бы там с человеком, посланным от тебя (частным образом), и они могли бы помочь уладить многие временные затруднения. План его основан на том, что в Германии нет настоящей ненависти к России. Э. послал уже туда к 28-му (2 дня тому назад, а я узнала об этом только сегодня) одно лицо, которое может пробыть там только неделю». Вот оно, доказательство налаживания канал для переговоров о сепаратном мире с Германией! Увы, в том же письме: «Я немедленно написала ответ (все через Дэзи[1285]1285
  Наследная принцесса Маргарита Шведская, урожденная принцесса Английская.


[Закрыть]) и послала этому господину, сказав ему, что ты еще не возвращался и чтобы он не ждал, и что, хотя все и жаждут мира, но время еще не настало. Я хотела кончить с этим делом до твоего возвращения, так как знала, что тебе это было бы неприятно»[1286]1286
  Там же. С. 174.


[Закрыть]. Больше вопрос об этом переговорном канале не вставал.

На что исследователи обращали меньше внимания, так это на возмущение Александры Федоровны по поводу переговоров о сепаратном мире или приписывания ей таких планов. С этой точки зрения, весьма показателен ее рассказ об одной встрече дяди императора Павла Александровича: «Ну, во-первых, – недавно у него обедал Палеолог и имел с ним долгую интимную беседу, во время которой он очень хитро старался выведать у Павла, не имеешь ли ты намерения заключить сепаратный мир с Германией, так как он слышал об этом здесь, и во Франции распространился об этом слух; – они же будут сражаться до конца. Павел отвечал, что он уверен, что это неправда, тем более, что при начале войны мы решили с нашими союзниками, что мир может быть подписан только вместе, ни в коем случае сепаратно. Затем я сказала Павлу, что до тебя дошли такие же слухи насчет Франции. Он перекрестился, когда я сказала ему, что ты и не помышляешь о мире и знаешь, что это вызвало бы революцию у нас, – потому-то немцы и стараются раздувать эти слухи. Он сказал, что слышал, будто немцы предложили нам условия перемирия. Я предупредила его, что в следующий раз он услышит, будто я желаю заключения мира»[1287]1287
  Там же. С. 211.


[Закрыть].

И совсем мало внимания либеральные и коммунистические авторы обращали на более чем патриотические деяния и высказывания Александры Федоровны. Женщина деятельная, она была одним из крупнейших организаторов санитарного дела. В Царском селе в 22 километрах от столицы, где семья практически безвыездно жила все военные годы, императрица организовала 10 госпиталей, число которых затем возросло до семидесяти. В лазарет превратится и Зимний дворец в Петербурге. Когда художник и искусствовед Бенуа заглянет в Зимний в 1916 году, он с ужасом обнаружит, что «все большие залы заняты военным лазаретом. Все кровати, кровати, ширмы, столы с медикаментами, и среди этого бесшумно бродят жалкие тени в больничных халатах. Многие лежат под своими серыми одеялами. Снуют белоснежные сестрицы в чепцах»[1288]1288
  Бенуа А.Н. Дневник 1916–1918 гг. М., 2006. С. 34.


[Закрыть]. Было организовано несколько санитарных поездов для подвоза раненых. В Екатерининском дворце был создан склад Ее Императорского Величества, снабжавший армию в промышленных масштабах бельем и перевязочными материалами. Под ее председательством был учрежден Верховный совет, занимавшийся помощью жертвам войны среди мирного населения, беженцам и семьям, отправивших кормильцев на войну. В том же направлении работали Татьянинский и Ольгинский комитеты, названные по именам старших дочерей царя, их возглавлявших, и имевшие отделения во многих губерниях. Средства выделялись как из бюджета, так и получались за счет частных пожертвований, в сборе которых участвовала вся семья. Размеры деятельности были немалыми. Александра информировала мужа: «Тебе, может быть, интересно узнать о суммах, полученных моим складом и канцелярией с 21 июля 1914 года:

К 31 января 1916 г. собрано 6 675 136 р. 80 к.

Израсходовано – 5 862 151 р. 46 к.

Остаток – 812 985 р. 34 к.

Отсюда громадные суммы пошли на мои склады в Москву, Харьков, Винницу, Тифлис на мои шесть поездов-складов, на санитарные поезда и т. д.»[1289]1289
  Переписка Николая и Александры Романовых. Т. IV. С. 85.


[Закрыть].

Уникальный случай в истории: в течение трех лет императрица и ее старшие дочери прослужили сестрами милосердия. Причем отнюдь не декоративными. Они получили медицинское образование под руководством хирурга Дворцового лазарета Веры Гедройц, которая ежедневно приезжала для чтения лекций в Александровский дворец и проводила практические занятия в операционной. «Мне часто приходилось ездить вместе и при всех осмотрах отмечать серьезное, вдумчивое отношение всех Трех к делу милосердия. Оно было именно глубокое, они не играли в сестер, как это мне потом приходилось неоднократно видеть у многих светских дам, именно были ими в лучшем значении этого слова»[1290]1290
  Августейшие сестры милосердия. М., 2006. С. 6.


[Закрыть], – записала в дневнике Гедройц, прозванная в царской семье «княжной». 6 ноября 1914 года Александра Федоровна вместе с великими княжнами Ольгой и Татьяной сдали экзамены в Общине Красного Креста и получили свидетельства на звание сестер милосердия. Практически каждый день они появлялись в Дворцовом лазарете, как явствует из их переписки с мужем и отцом, причем явно не на экскурсии.

Вот одно из первых писем царицы после получения диплома медсестры: «…В 5¹/₄ нам предстоит ампутация (взамен лекции) в большом лазарете. Сегодня утром мы присутствовали (я, по обыкновению, помогаю подавать инструменты, Ольга продевала нитки в иголки) при нашей первой большой ампутации (рука была отнята у самого плеча). Затем мы занимались перевязками (в нашем маленьком лазарете), а позже очень сложные перевязки в большом лазарете. Мне пришлось перевязывать несчастных с ужасными ранами… они едва ли останутся мужчинами в будущем, так все пронизано пулями, быть может, придется все отрезать, так все почернело, но я надеюсь спасти, – страшно смотреть, – я все прочистила, помазала иодином, покрыла вазелином, подвязала, – все это вышло вполне удачно, – мне приятнее делать подобные вещи под руководством врача. Я сделала три подобные перевязки»[1291]1291
  Переписка Николая и Александры Романовых. Т. III. С. 55.


[Закрыть]. И так три года подряд. Августейшие медсестры работали, а не отбывали номер. Правда, это мало кто оценил. Даже в народе. Свидетельство Спиридовича: «Царица, начав ухаживать за больными и ранеными, утратила в их глазах царственность, снизошла до степени простой “сестрицы”, а то и просто госпитальной прислужницы. Все опростилось, снизилось, а при клевете и опошлилось. Это было большой ошибкой… Императрице больше шла горностаевая мантия, чем платье сестры милосердия, о чем не раз высказывала царице умная госпожа Лохтина. Но Их Величества, забывая жестокую реальность, желали жить по-евангельски»[1292]1292
  Спиридович А.И. Великая война и февральская революция. С. 501–502.


[Закрыть]. В военной России медицинская сестра часто олицетворялась с развратом, с «тыловым свинством», и соответствующие слухи об императрице и ее дочерях («для разврата настроили лазареты и их объезжают») не заставили себя ждать[1293]1293
  Колоницкий Б. Слухи об императрице Александре Федоровне и массовая культура. С. 371.


[Закрыть].

О сильно преувеличенном представлении о «пораженчестве» императрицы говорит ее реакция на русские победы, которая была неизменно восторженной. Например, вот что она писала Николаю в первые дни Брусиловского прорыва: «Это такое счастье и такая награда за весь твой тяжкий труд и терпение! Мне кажется, что как будто мы снова начинаем войну, – да ниспошлет Господь свое благословение, и – только бы все оказались на высоте настойчивости и предусмотрительности. В лазарете… радостно прокричали ура, – они стремятся поскорее вернуться на фронт, чтобы присоединиться к своим товарищам… Я рада, что Бэби переживает эти дни вместе с тобой – такие великие моменты остаются в душе на всю жизнь! Я бесконечно счастлива за тебя, мой ангел»[1294]1294
  Переписка Николая и Александры Романовых. Т. IV. С. 266–267.


[Закрыть].

Императрица Александра Федоровна не была предательницей.

Но, может, ветры измены врывались через Распутина и его прямое воздействие на правительство, через Штюрмера, Протопопова? Эта линия разоблачения немецкого заговора исходила из двух презумпций. Все правые изначально были германофилами и противниками Англии и Франции и активно возражали против начала войны. А вокруг Распутина вражеская разведка просто не могла не раскинуть свои сети. Презумпции были ложными.

Правые, черносотенные группировки действительно недолюбливали западные демократии, предпочитая им Германию. И они действительно, как и Распутин, были против начала военных действий. Но опасения по поводу грядущей войны высказывали представители всех без исключения политических сил. С таким же успехом в изменники можно зачислить Витте, Коковцова, Кривошеина, которые убеждали Николая, что большая война может закончиться гибелью трех великих европейских династий – германской, австрийской и российской. Когда же война началась, правые, как и подавляющее большинство населения, превратились в ультрапатриотов, и от их германофильства не осталось и следа. Тем не менее, скажем, в Думе Маркову 2-му не раз припоминали ранее сказанные слова: «Маленький союз с Германией лучше, чем дружба с Англией и Францией». На это он неизменно отвечал, что «не воюйте» означало «совсем не то, что говорят во время войны большевики». Сам Марков в своих речах с присущим ему пафосом призывал с думской трибуны вести войну «до победы ненавистного тевтона»[1295]1295
  Мельгунов С.П. Легенда о сепаратном мире. С. 325.


[Закрыть]. Обвинения Штюрмера в измене (помимо фамилии) основывались на том, что для либералов, в частности, для Милюкова слова правый и германофил были синонимами.

Не был германофилом и Распутин. Михаил Покровский в предисловии к четвертому тому советского издания переписки Николая и Александры Романовых приходил к заключению: «Безграмотный «старец» был таким же представителем русского империализма, как профессор Милюков, только империализма более грубой формы, империализма первичной стадии, стадии «первоначального накопления», которому служила и сама царская власть, ради которого она и была создана три века назад»[1296]1296
  Переписка Николая и Александры Романовых. Т. IV. C. VII.


[Закрыть]. В принципе, Распутин мог быть источником секретной информации, поскольку был в курсе деталей жизни наиболее охраняемых людей страны и мог знать от них подробности каких-то военных операций. Но не следует забывать, что Друг тоже входил в круг самых охраняемых лиц и постоянно находился под колпаком спецслужб (из которого, правда, постоянно стремился вырваться). Из всех людей, которые когда-либо с ним контактировали, обвинение в шпионаже было предъявлено одному – банкиру Рубинштейну, да и оно доказано не было. Кстати, следует заметить, что Распутин активно помогал фрейлине Вырубовой в сборе средств на Серафимовский лазарет, который она содержала.