Текст книги "Крушение России. 1917"

Советский Приказ № 1

С 1 марта Совет формально заседал как собрание не только рабочих, но и солдатских депутатов. Впрочем, «заседал» – это не то слово. «Черно-серая, рабоче-солдатская масса шумит, волнуется и столпотворит в моей памяти не среди стен, не под крышей, а в каком-то бесстенном пространстве, непосредственно сливаясь с непрерывно митингующими толпами петроградских улиц, – напишет Федор Степун. – В этих туманных, призрачных просторах перед моими глазами плывет покрытый красным сукном стол президиума и неподалеку от него обитая чем-то красным кафедра. С этой кафедры, в клубящихся испарениях своих непомерных страстей и иступлений, сменяя один другого, ночи и дни напролет говорят, кричат и чрезмерно жестикулируют давно охрипшие ораторы. Жара, как в бане, духота, нагота: во всех речах оголенные лозунги, оголенные страсти. А в толпе на стульях и скамьях безвольная разомкнутость душ и тел, которых мучает, гнетет и вгоняет в сонную одурь предельное изнеможение»[2138]2138
  Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. СПб., 2000. С. 344–345.


[Закрыть]. В такой обстановке рождался Приказ № 1.

Первоначально 20–25 депутатов от солдат заявились во Временный комитет, где их встретил Энгельгардт. «Они единодушно заявили, что солдаты утратили доверие к офицерам, которые с первых минут революции покинули их и заняли неопределенную выжидательную позицию. Ввиду этого пославшие их части требуют издания правил об избрании офицеров, предоставления солдатам контроля над всеми хозяйственно-операционными частями и установления новых взаимоотношений между начальниками и нижними чинами. Я поспешил сообщить об этом Родзянко и Гучкову. Они самым категорическим образом протестовали против издания чего-либо подобного и поручили мне так или иначе спровадить прибывшую депутацию, успокоив ее заявлением, что в ближайшем будущем будет создана особая комиссия». Спровадил. Но вскоре явился развязного вида солдат, предложивший выработать новые правила воинской дисциплины совместно с Советом. Энгельгардт возразил, что ВКГД считал опубликование таких правил недопустимым. «Тем лучше, – ответил он мне, – сами напишем»[2139]2139
  Энгельгардт Б.А. Революционные дни // Общее дело. 16 марта 1921.


[Закрыть].

Естественно, что на первом общем собрании Совета с делегатами от воинских частей «солдатский» вопрос оказался центральным. На ораторской трибуне, то есть на столе, рядом с героически простоявшим там весь день председательствующим Соколовым сменяли друг друга люди в шинелях. Заседание накалилось до предела, нагнетаемое слухами о якобы планируемом разоружении солдат, попытках загнать их в казармы, об угрожающем поведении офицеров, группировавшихся вокруг военной комиссии Временного комитета. Солдатские ораторы доводили друг друга до состояния транса, социал-демократы вспоминали о Тьере о Кавеньяке, с помощью армии топивших в крови французские революции.

Известно, что Приказ вышел из-под пера Соколова. И внешне это действительно выглядело так. За столом сидел Соколов – плешь во всю голову, густая черная борода, приземистая фигура, рубашка с широким и открытым воротником. Его со всех сторон облепили сидевшие, стоявшие, наваливавшиеся солдаты и не то диктовали, не то подсказывали, что писать. Сам же Соколов от своего авторства категорически отказывался. Вот что он вскоре поведает Александру Бенуа. Солдатские депутаты сами написали обращение, которое сочли нескладным и искали кого-нибудь, кто предаст ему внушительный вид. «Тут кто-то и указал на Соколова, и не успел Николай Дмитриевич опомниться, как добрые руки его подхватили и через густую волнующуюся толпу пронесли до стола и усадили его с требованием, чтобы он просмотрел целый ряд составленных вариантов… Выбрал он тот вариант, который показался ему наименее обидным или опасным, и этот вариант и был превращен в “приказ” и обнародован… Сам Соколов не только не гордился своим авторством “Приказа № 1”, но и каждый раз, когда при нем заходила о том речь, решительно от такого авторства отказывался»[2140]2140
  Бенуа А.Н. Дневник 1916–1918 гг. М., 2006. С. 170–171.


[Закрыть]. И не без оснований.

По убеждению военных экспертов, Приказ № 1 «был как бы клином, вбитым в тело армии, после чего она раскололась на две части и стала быстро разлагаться»[2141]2141
  Мартынов Е.И. Царская армия в февральском перевороте. Л., 1927. С. 212.


[Закрыть]. В нем говорилось о выборах ротных, батальонных и прочих комитетов, о выборах представителей солдат в Советы и подчинении приказам военной комиссии Государственной думы только в тех случаях, когда они не противоречат постановлениям Совета. Приказ фактически изымал все оружие в армии из ведения ее командного состава и передавал в распоряжение ротных и батальонных комитетов, отменял вставание во фронт и отдание чести вне строя, титулование командного состава благородиями, запрещал обращение на «ты» и устанавливал контроль солдатских комитетов над офицерами. Приказ, изданный по гарнизону Петроградского округа и моментально утвержденный Советом, был истолкован как применимый ко всем вооруженным силам – на фронте и в тылу. Власть правительства и офицерского корпуса над войсками в одночасье исчезла.

Удивительно, но в принятии Приказа № 1 никакой роли не сыграл Исполнительный комитет Совета. Он весь тот день непрерывно заседал, рассматривая, как ему представлялось, куда более важный вопрос.

Впервые Исполком начал обсуждать организацию центральной власти. Брать или не брать власть самим? Каков классовый характер будущего правительства (буржуазный, коалиционный или социалистический)? Участвовать ли во власти? Что от нее требовать?

Наибольшую активность проявляли большевики, которые настаивали, чтобы Совет фактически взял власть в свои руки. Шляпников ушел на заседание городского комитета большевиков, Молотов и За-луцкий задавали тон. «Перед поездкой на собрание в Биржу Труда (первое помещение Петербургского комитета), – писал Шляпников, – мы договорились с В. Молотовым и П. Залуцким относительно общей линии, которую они должны были от имени Бюро Центрального Комитета нашей партии проводить на заседании Исполнительного Комитета. Разногласий по вопросу о составе власти и ее задачах в нашей среде не было. Мы предлагали Исполнительному Комитету составить Революционное Правительство из рядов тех партий, которые входили в Совет того времени. Его программой должно быть осуществление минимальных требований программ обеих партий, а также решение вопроса о прекращении войны»[2142]2142
  Шляпников А. Семнадцатый год. Кн. 1. С. 220.


[Закрыть].

Однако остальные члены Исполкома не допускали мысли о взятии власти Советом в условиях казавшейся им классической «буржуазной революции», и раскололись также по отношению к войне. Та часть меньшевиков, эсеров, бундовцев и народных социалистов, которая относилась к «оборонцам» и не возражала против продолжения войны с Германией, выступала за вхождение членов Совета в состав «буржуазного правительства», формируемого в другом крыле Таврического дворца. Меньшевики-циммервальдисты, руководимые Сухановым, Стекловым и примкнувшим к ним Чхеидзе, были резко против, предлагая «буржуазии» самой расхлебывать военную кашу.

Большевики не встретили поддержки, что было не удивительно. «Из числа членов Исполнительного Комитета, приближавшегося к 30, нас было: А. Беленин, П. Залуцкий, В. Молотов, М. Демьянов (К.И. Шутко), солдаты: А. Падерин, Садовский и социалист – революционер П. Александрович (Пьер Оранж), да объединенец Юренев. Только восемь человек стояли за власть самой революционной демократии»[2143]2143
  Шляпников А. Семнадцатый год. Кн. 1. С. 217.


[Закрыть], – констатировал Шляпников. Не больше сторонников оказалось и у идеи коалиционности – вхождение в коалицию с буржуазными партиями в составе правительства, – которую наиболее последовательно отстаивали бундовцы Рафес и Эрлих. В итоге возобладало мнение циммервальдистов о том, что, раз революция буржуазная, власть должны организовать буржуазные партии – в первую очередь кадеты.

Решение против участия представителей демократии в правительстве, как сообщает Суханов, было принято 13 голосами против 7–8. Рафес подтверждает, что значительное большинство Совета высказалось против участия в правительстве, но добавляет, что окончательное решение этого вопроса было отложено до выяснения мнения руководящих органов партий. Назначение министров решено было целиком предоставить думскому Комитету. Условились настаивать лишь на том, чтобы Исполком Совета был информирован о кандидатах и, в случае необходимости, имел право отвести наименее приемлемых из них[2144]2144
  Суханов Н. Записки о революции. Кн. 1. С. 191; Рафес М. Мои воспоминания // Былое. № 19. 1922. С. 196.


[Закрыть].

Более согласованным было решение по условиям поддержки правительства. Большевистский призыв – сделать условием немедленное прекращение войны с Германией – был отвергнут. Ограничились восьмью пунктами: амнистия политзаключенным; свобода слова, печати, собраний и стачек; отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений; созыв Учредительного собрания; замена полиции народной милицией с выборным начальством; выборы в новые органы местного самоуправления; неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей; устранение для солдат ограничений в пользовании гражданскими правами.

Не добившись успеха в Совете, большевики занялись формированием своей организации, которая сыграет решающую роль в событиях следующих месяцев, а потом и десятилетий. Покинув Таврический дворец, они отправились на Кронверкский проспект, где в здании городской Биржи труда собрались члены Петербургского комитета большевиков и активисты из районов. «После закрытия большого собрания, – вспоминал Шляпников, – осталась небольшая группа товарищей, среди которых помню Антипова, Шмидта, Михайлова, Хахарева, Толмачева. Позднее на это собрание пришли В. Молотов, К. Шутко, В. Залежский. На этом собрании было решено немедленно привлечь старых членов Петербургского Комитета к работе, усилив его состав кооптацией. Принять меры к организации районов и созыву городской конференции, на которой провести выборы Петербургского Комитета. Так было положено начало работы первого Петербургского Комитета Российской Социал-Демократической Рабочей Партии (большевиков) в новых революционных условиях»[2145]2145
  Шляпников А. Семнадцатый год. Кн. 1. С. 225.


[Закрыть].

А Чхеидзе и Суханов поспешили утвердить решение исполкома на заседании Совета, чтобы затем согласовать «кондиции» Совета со Временным комитетом.

Почему большинство Исполкома отказалось от претензий на власть? Дело, полагаю, не в теоретической невозможности для социалистов участвовать в буржуазном правительстве. Лидеры соцпартий прекрасно понимали, что их известность и престиж были ничтожными по сравнению с престижем Думы. Любое правительство, составленное из наличных членов Исполкома, известных лишь узкому кругу соратников, было бы крайне неавторитетным. Но еще большее значение имел страх власти, особенно в складывавшейся ситуации, когда никакой уверенности в дне завтрашнем не было. Стеклов признавался, что 1 марта «было совсем неясно, восторжествует ли революция не только в форме революционно-демократической, но даже в форме умеренно-буржуазной… Нам не было известно настроение войск вообще, настроение Царскосельского гарнизона, и имелись сведения, что они идут на нас. Мы получали слухи, что с севера идут пять полков, что ген. Иванов ведет 26 эшелонов, на улицах раздавалась стрельба, и мы могли допустить, что эта слабая группа, окружавшая дворец, будет разбита, и с минуты на минуту ждали, что вот придут, и если не расстреляют, то заберут нас»[2146]2146
  Цит. по: Мельгунов С. П. Мартовские дни 1917 года. С. 19.


[Закрыть]. Подобные мысли невольно порождали желание свалить обузу власти на чьи-то другие плечи под соусом теоретических рассуждений о гегемонии буржуазии в буржуазной революции.

Создание Временного правительства

А что же сама «буржуазная» власть? Временный комитет переезжал в другое помещение. «Вот оно – это “другое помещение”, – живописал Шульгин. – Две крохотные комнатки в конце коридора, против библиотеки… где у нас были самые какие-то неведомые канцелярии… Вот откуда будут управлять отныне Россией». Именно туда постоянно драматически появлявшийся и исчезавший Керенский принес в сопровождении солдат с винтовками толстый пакет и бросил его на стол, покрытый зеленым сукном.

«– Наши секретные договоры с державами… Спрячьте.

И исчез так же драматически…

– Господи, что же мы будем с ними делать? – сказал Шидловский. – Ведь даже шкафа у нас нет…

– Что за безобразие, – сказал Родзянко, – откуда он их таскает?

…Но кто-то нашелся:

– Знаете что – бросим их под стол… Под скатертью ведь совершенно не видно… Никому и в голову не придет искать их там».

Назвать работу руководства Временного комитета осмысленной было совершенно невозможно. Родзянко каждые несколько минут был вынужден отлучаться, чтобы своим запорожским басом кричать очередной подошедшей воинской части о долге перед матушкой-Русью. Он так и не выедет на встречу с Николаем II.

Причины его задержки в Петрограде до конца не ясны. В большинстве исследований доказывалось, что поездку Родзянко заблокировал Исполком Совета, давший соответствующее указание железнодорожникам. Свидетельства этому можно найти и в воспоминаниях участников событий. Так, Шидловский рассказывал, как он в семь утра пришел во Временный комитет, где Родзянко предложил ему быть через час готовым ехать к царю. «Вопрос о поездке был решен поздно ночью в мое отсутствие и разработан весьма мало. Не были предусмотрены возможность нашего ареста, возможность вооруженного сопротивления верных Государю войск, а, с другой стороны, предусматривалась возможность ареста нами Государя, причем в последнем случае не было решено, куда его отвезти, что с ним делать и т. д. Вообще предприятие было весьма легкомысленное… Проходил час, другой, третий, неоднократно звонили по телефону на станцию Николаевской железной дороги, спрашивали, готов ли поезд, но из этого ничего не выходило, и всегда по каким-то причинам ничего не было готово. Наконец, пришел во Временный комитет председатель Совета рабочих депутатов Чхеидзе и объявил, что Совет решил не допускать поездки Родзянко к Государю»[2147]2147
  Шидловский С.И. Воспоминания // Февральская революция. М.-Л., 1925. С. 294.


[Закрыть].

Здесь явное недоразумение. Об аресте царя речь тогда вряд ли могла идти, Родзянко добивался в тот день издания манифеста, подготовленного великими князьями об ответственном министерстве (надо думать, под председательством Родзянко). Совет в то время в принципе не был в состоянии что-либо приказать железнодорожникам или куда-то не пустить Председателя Думы. И наконец Исполком Совета в действительности принял решение, разрешавшее отъезд Родзянко.

Дело происходило так. Вскоре после начала заседания Исполкома Совета из-за гардины неожиданно появился полковник в походной форме и начал рапортовать, что Исполком является настоящей властью, и без него никаких вопросов не решить. Из объяснений полковника, который долго не мог от волнения сформулировать свою мысль, обнаружилось, что он послан Временным комитетом, чтобы запросить мнение Совета относительно поездки Родзянко к царю. После короткого обсуждения почти единогласно было принято решение: отказать. «Все выражали соображения, что Комитет Государственной думы, посылая к царю свою делегацию, способен на закулисную сделку с монархией»[2148]2148
  Шляпников А. Семнадцатый год. Кн. 1. С. 137–138.


[Закрыть], – вспоминал Шляпников. В этот момент Чхеидзе позвали к Родзянко. После некоторого ворчания и протестов большевиков – цель вызова была очевидна – Чхеидзе стал собираться. Но тут в зал влетел Керенский с выражением отчаяния на побледневшем лице:

«– Что вы сделали! Как вы могли! – заговорил он прерывающимся трагическим шепотом. – Вы не дали поезда! Родзянко должен был ехать, чтобы заставить Николая подписать отречение, а вы сорвали это. Ответственность будет лежать на вас!

Керенский задыхался и, смертельно бледный, в обмороке или полуобмороке упал на кресло. Побежали за водой, расстегнули ему воротник. Положили на подставленные стулья, прыскали, тормошили, всячески приводили в чувство. Я не принимал участия и мрачно сидел в соседнем кресле. Сцена произвела на меня отвратительное впечатление»[2149]2149
  Суханов Н.Н. Записки о революции. Кн. 1. С. 184–185.


[Закрыть], – записал Суханов. Придя в себя, Керенский произнес раздраженную речь о долге крепить связи правого и левого крыльев Таврического дворца. Большинством голосов (за исключением двух большевиков и Суханова) поездка Родзянко была одобрена. Впрочем, никакого практического значения это не имело из-за отсутствия желания на то самого Родзянко.

Почему? Наиболее логичные, хотя тоже довольно путаные объяснения дал он сам: «С откровенностью скажу, причины моего неприезда две: во-первых, эшелоны, вызванные в Петроград, взбунтовались, вылезли в Луге из вагонов, объявили себя присоединившимися к Гос. думе и решили отнимать оружие и никого не пропускать, даже литерные поезда. Мною немедленно приняты были меры, чтобы путь для проезда Его Вел. был свободен, не знаю, удастся ли это; вторая причина – полученные мною сведения, что мой отъезд может повлечь за собой нежелательные последствия и невозможность остановить разбушевавшиеся народные страсти без личного присутствия, так как до сих пор верят только мне и исполняют только мои приказания»[2150]2150
  Цит. по: Мельгунов С.П. Мартовские дни 1917 года. С. 74.


[Закрыть]. Наконец, в 20.30 Родзянко отправит на имя императора телеграмму: «Чрезвычайные обстоятельства не позволяют мне выехать, о чем доношу Вашему Величеству»[2151]2151
  ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 2096. Л. 2.


[Закрыть]. Он уже знал, что император направляется в Псков. И полагал, что у генералов лучше, чем у него, получится уговорить Николая на что угодно.

Родзянко продолжал произносить речи. «Премьер, вместо того, чтобы работать, каждую минуту должен бегать на улицу и кричать “ура”, а члены правительства: одни – “берут крепости”, другие – ездят по полкам, третьи – освобождают арестованных, четвертые – просто теряют голову, заталкиваемые лавиной людей, которые все требуют, просят, молят руководства, – удивлялся Шульгин, – Я видел, что так не может продолжаться: надо правительство»[2152]2152
  Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920 год. С. 476–477.


[Закрыть]. Но правительства все не было.

Понятно, что в самые первые дни восстания, когда исход его был не очевиден, мало кто хотел брать на себя ответственность за формирование кабинета. Кроме того, существовала надежда, что вопрос о власти решится монаршей волей – через формирование ответственного министерства. Однако серьезную роль сыграло и то обстоятельство, что наиболее активные руководители Временного комитета не желали, чтобы новое правительство вело свою легитимность от Государственной думы как института старого режима. И их совершенно не устраивала фигура Председателя Думы в качестве главы будущего правительства. А та фигура, которая рассматривалась в качестве наиболее приемлемой еще задолго до Февраля – князя Львова, – отсутствовала в столице.

Обо всем этом совершенно откровенно писал Милюков, доказывая, что «это была Дума “третьего июня”, – Дума, зажатая в клешни прерогативами “самодержавной” власти, апрельскими основными законами 1906 года, “пробкой” Государственного Совета, превратившегося в “кладбище” думского законодательства. Можно ли было признавать это учреждение фактором сложившегося положения? Дума была тенью своего прошлого»[2153]2153
  Милюков П.Н. Воспоминания. Т. 2. С. 260.


[Закрыть]. И Родзянко уже рассматривался большинством ВКГК как воплощение этого прошлого.

Кроме того, его дружно подозревали в диктаторских замашках. И общим было убеждение, что Родзянко совершенно не приемлем для левых, с которыми предстояло находить общий язык. «У них были какие-то штыки, которые они могли натравить на нас, – свидетельствовал Шульгин. – И вот эти “относительно владеющие штыками” соглашались на Львова, соглашались потому, что кадеты все же имели в их глазах известный ореол. Родзянко же был для них только помещик Екатеринославский и Новгородский, чью земля надо, прежде всего, отнять»[2154]2154
  Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920 год. С. 488.


[Закрыть]. Председатель Думы был обречен на заклание.

Георгий Львов после полудня 1 марта приехал из Москвы. Его появление в Таврическом дворце дало толчок формированию правительства. «Мы почувствовали себя, наконец, “au complet”»[2155]2155
  Милюков П.Н. Воспоминания. Т. 2. С. 256.


[Закрыть], – писал Милюков. О том, как создавался кабинет, слово снова Шульгину. В комнату заседаний Временного комитета опять влетел Керенский с солдатами.

«– Тут два миллиона рублей. Из какого-то министерства притащили… Так больше нельзя… Надо скорее назначить комиссаров… Где Михаил Владимирович?

– На улице…

– Кричит “ура”? Довольно кричать “ура”. Надо делом заняться… Господа члены Комитета!

Он исчез. Исчез трагически-повелительный…

Мы бросили два миллиона к секретным договорам, т. е. под стол, – не “под сукно”, а под бархат…

Я подошел к Милюкову, который что-то писал на уголке стола.

– Павел Николаевич…

Он поднял на меня глаза.

– Павел Николаевич, довольно этого кабака. Мы не можем управлять Россией из-под стола… Надо правительство.

Он подумал.

– Да, конечно, надо… Но события так бегут…

– Это все равно… Надо правительство, и надо, чтобы вы его составили… Только вы можете это сделать… Давайте подумаем, кто да кто…

Между бесконечными разговорами и тысячью людей, хватающих его за рукава, принятием депутаций, речами на нескончаемых митингах в Екатерининском зале; сумасшедшей ездой по полкам; обсуждением прямопроводных телеграмм из Ставки; грызней с возрастающей наглостью “исполкома” – Милюков, присевший на минутку где-то на уголке стола, – писал список министров…

Так, на кончике стола, в этом диком водовороте полусумасшедших людей, родился этот список из головы Милюкова, причем и голову эту пришлось сжимать обеими руками, чтобы она хоть что-нибудь могла соображать»[2156]2156
  Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920 год. С. 478, 487.


[Закрыть]. Роль Милюкова в написании списка правительства не оспаривается. Но он не брал список исключительно из собственной головы, иначе в нем не было бы ряда фамилий, Милюкову явно не близких.

В основу состава правительства были положены ходячие списки проектировавшихся «ответственных министерств», к которым добавили, прежде всего, руководителей широко разрекламированных планов дворцового переворота – предполагалось наличие у них организационных структур и возможностей, а также наличие тесных связей с армейскими кругами. Кроме того, конъюнктура диктовала включение кого-то из социалистов.

Князь Львов, который был весьма слабо известен в думских кругах, в том числе и Милюкову, оказался консенсусной фигурой на пост главы правительства как воплощение Земства. Следующие два по значимости портфеля – министра иностранных дел и военного министра, – как и планировалось задолго до революции, были закреплены за самим Милюковым и Гучковым. «А.И. Шингарев, только что облеченный тяжелой обязанностью обеспечения столицы продовольствием, получил министерство земледелия, а в нем и не менее тяжелую задачу – столковаться с левыми течениями в аграрном вопросе, – объяснял дальше Милюков логику формирования кабинета. – А.И. Коновалов и А.А. Мануйлов получили посты, соответствующие социальному положению первого и профессиональным занятиям второго – министерство торговли и министерство народного просвещения. Наконец, участие правых фракций прогрессивного блока в правительстве было обеспечено введением И.В. Годнева и В.Н. Львова, думские выступления которых сделали их бесспорными кандидатами на посты государственного контролера и обер-прокурора Синода. Самый правый из блока, В.В. Шульгин, мог бы войти в правительство, если бы захотел; но он отказался и предпочел остаться в трудную для родины минуту при своей профессии публициста»[2157]2157
  Милюков П.Н. История второй русской революции. М., 2001. С. 45.


[Закрыть]. Комиссаром Финляндии был назначен Родичев. На министерство юстиции первоначально планировался Маклаков. То есть правительство предполагалось в составе представителей партий Прогрессивного блока. Однако сразу же пришлось вносить коррективы.

«Милюков огласил состав на перманентном митинге в залах Таврического дворца и вызвал бурный протест. Тогда члены Прогрессивного блока стали уговаривать Керенского и пожертвовали Маклаковым»[2158]2158
  Мельгунов С.П. Мартовские дни 1917 года. С. 210.


[Закрыть]. Уговаривали и Чхеидзе, но он не поступился партийными принципами, призывавшими не участвовать в правительстве.

Еще два ключевых поста получили люди, которых не называли ранее в качестве возможных министров и чьи кандидатуры вызвали всеобщее недоумение, которое не скрывал в своей «Истории второй русской революции» и Милюков: «Н.В. Некрасов и М.И. Терещенко, два министра, которым суждено было потом сыграть особую роль в революционных кабинетах, как по их непосредственной личной близости с А.Ф. Керенским, так и по их особой близости к конспиративным кружкам, готовившим революцию, получили министерства путей сообщения и финансов. Выбор этот оказался непонятным для широких кругов». Зато его хорошо поняли посвященные и сам Милюков, недвусмысленно указавший на близость к Керенскому и конспиративным кругам – по масонской линии.

Роль этих кругов в формировании Временного правительства была немалой, но не решающей. Как признавал Гальперн, «собраний Верховного Совета как такового в первые дни революции не было; поэтому не было в нем обсуждения вопроса о составе Временного правительства. Но группа руководящих деятелей – Коновалов, Керенский, Некрасов, Карташев, Соколов и я – все время были вместе, по каждому вопросу обменивались мнениями и сговаривались о поведении. Но говорить о нашем сознательном воздействии на формирование правительства нельзя: мы все были очень растеряны и сознательно сделать состав Временного правительства более левым, во всяком случае, не ставили. Тем не менее, известное влияние мы оказали, и это чувствовали наши противники»[2159]2159
  Николаевский Б.И. Русские масоны и революция. М., 1990. С. 71.


[Закрыть]. Аврех, разоблачавший в советское время «масонский миф», насчитал в правительстве трех братьев – Керенского, Некрасова и Коновалова. Соловьев уверенно добавляет к ним Шингарева и Терещенко[2160]2160
  Аврех А.Я. Масоны и революция. М., 1990. С. 195; Соловьев О. Русские масоны. М., 2006. С. 270.


[Закрыть]. Отдельный вопрос – принадлежность к ложам самого премьера Львова.

Гессен в своих мемуарах приводит слова лидера кадетов: «Милюков говорил: “При образовании Временного правительства я потерял 24 часа (а тогда ведь почва под ногами горела) чтобы отстоять князя Г.Е. Львова против кандидатуры М.В. Родзянко, а теперь думаю, что сделал большую ошибку. Родзянко был бы больше на месте»”. Я был с этим вполне согласен, но ни он, ни я не подозревали, что значение кандидатуры как Терещенко, так и Львова скрывалось в их принадлежности к масонству»[2161]2161
  Гессен И.В. В двух веках. Жизненный отчет. Берлин, 1937. С. 217–218.


[Закрыть]. Большинство современных историков в масонстве Львова сильно сомневаются. Но не исключено, что он им симпатизировал. Иначе как объяснить появление в кабинете Некрасова и Терещенко? Кто их мог пролоббировать? Ведь не один же Керенский, которому самому сначала места в правительстве не нашлось.

Вечером, как свидетельствовал Милюков, «временный комитет и правительство собрались для предварительного обмена мнений. Я не помню содержания беседы: едва ли она и сосредоточивалась на специальных вопросах. Но хорошо помню произведенное на меня, а вероятно и других, впечатление. Мы не почувствовали перед собой вождя. Князь был уклончив и осторожен: он реагировал на события в мягких, расплывчатых формах и отделывался общими фразами. В конце совещания ко мне нагнулся И.П. Демидов и спросил на ухо: “Ну что? ну как?” Я ему с досадой ответил одним словом – тоже на ухо: “Шляпа!”»[2162]2162
  Милюков П.Н. Воспоминания. Т. 2. С. 256–257.


[Закрыть].

Немного более информативен Керенский: «К вечеру 1 сентября Временный комитет лихорадочно работал над завершением правительственного манифеста, который предполагалось опубликовать на следующий день. В тот момент мы занимались в основном формированием министерств. Вопрос о верховной исполнительной власти в повестке дня не стоял, ибо большинство Временного комитета Думы все еще считало само собой разумеющимся, что вплоть до достижения совершеннолетия наследником престола Алексеем Великий князь Михаил Александрович будет выполнять функции регента. Однако в ночь с 1 на 2 марта почти единодушно было принято решение, что будущее государственное устройство страны будет определено Учредительным собранием»[2163]2163
  Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. С. 144.


[Закрыть].

Именно в этом духе был выдержан манифест ВКГК, который гласил: «Временный Комитет членов Государственной думы в целях предотвращения анархии и для восстановления общественного спокойствия после низвержения старого государственного строя постановил: организовать впредь до созыва Учредительного собрания, имеющего определить форму правления Российского государства, правительственную власть, образовав для сего Временный общественный Совет министров в составе нижеследующих лиц, доверие к которым страны обеспечено их прошлою общественной и политической деятельностью»[2164]2164
  ГА РФ. Ф. 6. Оп. 2. Д. 120. Л. 1.


[Закрыть]. В списке значилось 12 фамилий министров. Председатель Львов был формально беспартийным. Кадетов оказалось больше всех – Милюков, Некрасов, Мануйлов, Шингарев, Родичев. Октябристов представляли Гучков и Годнев, центр – Львов, прогрессистов – Коновалов и Терещенко, трудовиков – Керенский.

Провозгласив «низвержение старого государственного строя», Временный комитет очевидно спешил. Судьба этого строя решалась в те часы не столько в Таврическом дворце, сколько в Пскове, куда прибыл царь.