Текст книги "Крушение России. 1917"
Автор книги: Вячеслав Никонов
Жанр: Политика и политология, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 63 (всего у книги 78 страниц)
Великие князья и новая власть
Уже с первого дня восстания установилась тесная связь между руководством ВКГД в лице Родзянко со старшими из великих князей, занимавшими и ключевые посты в гвардии. Эту связь поддерживал доверенное лицо Родзянко – молодой адвокат Николай Иванов. Павел Александрович, от которого в сложившихся условиях зависело очень многое, был уверен, что выход из положения заключался в даровании ответственного министерства и конституционализма, и брался убедить в этом императора. Он даже взялся встретить его первым на вокзале в Царском Селе и уговорить пойти на радикальные уступки. Больше всего опасались, что раньше Николай увидится с женой, которая, как справедливо полагали, подвигла бы его к опоре на силу. Но император все не приезжал. Тогда было решено подготовить для него текст соответствующего манифеста.
«В четыре пополудни того же 1 марта к нам ворвались князь Путятин, секретарь дворцового министерства Бирюков и юноша Иванов… – вспоминала княгиня Палей (полагаю, память ей здесь немного изменила, по другим источникам, это событие происходило на несколько часов раньше). – На Бодиной (сын княгини Владимир – В.Н.) пишущей машинке написали манифест, которым Император даровал стране конституцию. Павел согласился, что ради спасения трона все средства хороши. Не до жиру, быть бы живу»[2102]2102
Княгиня Ольга Палей. Воспоминания о России. С. 28.
[Закрыть]. В манифесте говорилось, что царь с окончанием войны был намерен перестроить государственное управление на началах широкого народного представительства, но последние события показывали, что следовало провести преобразования раньше. От имени Николая манифест провозглашал: «Осеняя себя крестным знамением, Мы предоставляем государству Российскому конституционный строй и повелеваем продолжать прерванные Указом нашим занятия Государственного совета и Государственной думы, поручая председателю Государственной думы немедленно составить временный кабинет, опирающийся на доверие страны, который в согласии с Нами озаботится созывом законодательного собрания, необходимого для безотлагательного рассмотрения имеющего быть внесенным правительством проекта новых Основных Законов Российской империи»[2103]2103
ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 2095. Л. 1.
[Закрыть]. Примечательно, что авторами акта оказались два ближайших помощника Воейкова – начальник его канцелярии Биронов и начальник Царскосельского дворцового управления Путятин.
Царя все не было. Тогда было решено направить манифест за подписями царицы и великих князей в Ставку для передачи его на одобрение Николаю. Для этого надо было уговорить Александру Федоровну. В изложении княгини Палей это выглядело следующим образом: «С готовым манифестом Путятин помчался во дворец и передал его с генералом Гротеном, вторым дворцовым комендантом, – в отсутствии Государя на подпись Государыне. Промедление смерти подобно. Говорят, Гротен встал перед ней на колени. Подписать она отказалась. Тогда Павел подписал его сам, и Иванов увез его в Петроград…»[2104]2104
Княгиня Ольга Палей. Воспоминания о России. С. 28.
[Закрыть]. А императрица напишет мужу: «Павел, получивший от меня страшнейшую головомойку за то, что ничего не делал с гвардией, старается теперь работать изо всех сил и собирается всех нас спасти благородным и безумным способом: он составил идиотский манифест относительно конституции после войны и т. п.»[2105]2105
Переписка Николая и Александры Романовых. Т. V. М.-Л., 1927. С. 227.
[Закрыть]. Графине Буксгевден Александра Федоровна объяснила, что, хотя она лично убеждена в необходимости уступок, тем не менее, считает, что подписать сейчас эту бумагу означало бы «поступить вопреки своим собственным убеждениям.
– Я – не правитель, – отметила Императрица, – и не имею никаких прав брать на себя инициативу в отсутствие Императора. К тому же подобная бумага может оказаться не только незаконной, но и бесполезной»[2106]2106
Буксгевден С.К. Венценосная мученица. С. 407.
[Закрыть].
Подписывая проект манифеста, Павел Александрович перекрестился и воскликнул: «Какое совпадение, сегодня день памяти смерти моего отца!» Миссия адвоката Иванова теперь заключалась в том, чтобы поставить под манифестом подписи старших в порядке престолонаследия великих князей – Михаила Александровича и Кирилла Владимировича. Разыскать их было не трудно.
О местонахождении Кирилла Владимировича знал уже весь Петроград. Он первым из императорской семьи открыто изменил Николаю II. Либеральная газета «Русская воля» в хронике событий 1 марта с удовлетворением писала: «Сегодня днем великий князь Кирилл Владимирович довел до сведения временного Исполнительного Комитета Гос. Думы о том, что состоящий под его командой Гвардейский экипаж отдает себя в распоряжение временного Комитета… Когда члены Гос. Думы поехали на автомобиле великого князя Кирилла Владимировича к его дворцу, великий князь встретил их у подъезда и в присутствии сопровождающего депутатов конвоя и собравшегося народа обратился к ним с приветственным словом:
– Мы все, – сказал великий князь, – русские люди. Мы все заодно. Нам всем надо заботиться о том, чтобы не было излишнего беспорядка и кровопролития. Мы все желаем образования настоящего русского правительства…
1 марта, в 4 часа 15 минут дня, в Таврический дворец приехал великий князь Кирилл Владимирович. Великого князя сопровождали адмирал, командующий Гвардейским экипажем и эскорт из нижних чинов Гвардейского экипажа. Великий князь прошел в Екатерининский зал, туда же был вызван председатель Гос. Думы М.В. Родзянко. Обращаясь к председателю Гос. Думы, великий князь Кирилл Владимирович заявил:
– Имею честь явиться к вашему высокопревосходительству. Я нахожусь в вашем распоряжении. Как и весь народ, я желаю блага России. Сегодня утром я обратился ко всем солдатам Гвардейского экипажа, разъяснил им значение происходящих событий, и теперь я могу заявить, что весь Гвардейский флотский экипаж в полном распоряжении Гос. Думы.
Слова великого князя были покрыты криками “ура”»[2107]2107
Русская воля. 5 марта 1917.
[Закрыть]. Моряки Гвардейского экипажа были посланы на Николаевский и Царскосельский вокзалы, чтобы воспрепятствовать прибытию верных императору войск.
В вышедших много позднее мемуарах со смелым названием «Моя жизнь на службе России», Кирилл таким образом оправдывал свои действия: «До сих пор мне удавалось поддерживать дисциплину и верность долгу в Экипаже – единственном благонадежном подразделении столицы. Нелегко было уберечь их от революционной заразы. Если бы они в тот момент лишились командира, это лишь ухудшило бы ситуацию. Меня заботило только одно: любыми средствами, даже ценой собственной чести, способствовать восстановлению порядка в столице, сделать все возможное, чтобы Государь мог вернуться в столицу»[2108]2108
Великий князь Кирилл Владимирович. Моя жизнь на службе России. М., 2006. С. 177.
[Закрыть]. Такие объяснения не убедили ни современников, ни историков, большинство из которых сочло поведение будущего главы Дома Романовых позорным.
Французского посла Мориса Палеолога, ставшего свидетелем явления великого князя в Думу, это событие привело в шок: «Во главе шли казаки свиты, великолепные всадники, цвет казачества, надменный и привилегированный отбор императорской гвардии. Затем прошел полк Его Величества, Священный легион, формируемый путем отбора из всех гвардейских частей и специально назначенный для охраны особ царя и царицы. Затем прошел еще железнодорожный полк Его Величества, которому вверено сопровождение императорских поездов и охрана царя и царицы в пути. Шествие замыкалось императорской дворцовой полицией: отборные телохранители, приставленные к внутренней охране императорских резиденций и принимающие участие в повседневной жизни, в интимной и семейной жизни их властелинов.
И все, офицеры и солдаты, заявляли о своей преданности новой власти, которой они даже название не знают, как будто они торопились устремиться к новому рабству. Во время сообщения об этом позорном эпизоде я думаю о честных швейцарцах, которые были перебиты на ступенях Тюильрийского дворца 10 августа 1792 года. Между тем Людовик XVI не был их национальным государем, и, приветствуя его, они не называли его “Царь-батюшка”»[2109]2109
Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М.-Пг., 1923. С. 354.
[Закрыть].
Михаил Родзянко, тогда восторженно приветствовавший Кирилла в Таврическом дворце, позднее в своих воспоминаниях изменит свое мнение: «Прибытие члена Императорского Дома с красным бантом на груди во главе вверенной его командованию части знаменовало собой явное нарушение присяги Государю Императору и означало полное разложение идеи существующего государственного строя не только в умах общества, но даже среди членов Царствующего Дома»[2110]2110
Гурко. С. 105.
[Закрыть]. Ничто так не деморализовало защитников легитимной власти, как демарш Кирилла Владимировича. Начальник штаба Кавказской кавалерийской дикой дивизии Половцев, находившийся в столице, поделится ощущениями: «Появление великого князя под красным флагом было понято как отказ императорской фамилии от борьбы за свои прерогативы и как признание факта революции. Защитники монархии приуныли»[2111]2111
Половцов П.А. Дни затмения. М., 1999. С. 28–29.
[Закрыть]. Над своим дворцом Кирилл вывесит красный флаг и призовет охрану императорской семьи и царскосельский гарнизон присягнуть революции. И именно измена Кирилла Владимировича, как мы увидим, станет для Николая II решающим аргументом в пользу отречения.
Следует заметить, что реальные представители революционной власти поступок Кирилла не сильно заметили и совсем не оценили. «Во главе конвоя явился какой-то великий князь – Кирилл Владимирович, тоже оказавшийся исконным революционером, – иронизировал Николай Суханов. – Его немедленно оцепили честные служители печатного слова, буржуазно-бульварные журналисты, и долго носились с ним, – не обращая внимания на все то, происходящее у них под носом, в чем бился действительный пульс революции, что было захватывающе интересно и для историков, и для непосредственного наблюдения культурных людей»[2112]2112
Суханов Н. Записки о революции. Кн. 1. С. 187.
[Закрыть].
Так что же двигало великим князем? Я склонен согласиться с мнением английских историков Розмари и Дональда Кроуфордов, которые полагали: «Как бы ни старался он оправдывать свой поступок впоследствии, было невозможно не заподозрить, что он пришел тогда в Думу в надежде завоевать доверие Временного комитета, дабы, в случае отречения Николая, ему как “лояльному” великому князю предложили бы стать регентом, а возможно, и императором»[2113]2113
Кроуфорд Р. и Д. Михаил и Наталья. Жизнь и любовь последнего русского императора. М., 2008. С. 409.
[Закрыть]. Враждебность Кирилла к Александре Федоровне, да и к самому царю, была широко известна. Как и его непомерное честолюбие. Косвенным свидетельством далеко идущих планов Кирилла Владимировича явилось и его резко негативное отношение к идее регентства Михаила, о которой ему было хорошо известно.
На следующий день Павел Александрович напишет Кириллу: «Ты знаешь, что я через Н.И. (адвокат Николай Иванов – В.Н.) в контакте с Государственной думой. Вчера вечером мне ужасно не понравилось новое течение, желающее назначить Мишу регентом. Это недопустимо, и возможно, что это только интриги Брасовой. Может быть, это только сплетни, но мы должны быть начеку и всячески, всеми способами, сохранить Ники Престол. Если Ники подпишет Манифест, нами утвержденный, о конституции, то ведь этим исчерпываются все требования народа и Временного правительства». Кирилл Владимирович немедленно ответил дяде: «Я совершенно с тобою согласен, но Миша, несмотря на мои настойчивые просьбы работать ясно и единомышленно с нашим семейством, прячется и только сообщается секретно с Родзянкой. Я был все эти дни совершенно один, чтобы нести всю ответственность перед Ники и родиной, спасая положение, признавая новое правительство»[2114]2114
Великий князь Кирилл Владимирович. Моя жизнь на службе России. С. 218–219.
[Закрыть].
Когда вечером 1 марта Николай Иванов появился у Кирилла Владимировича с текстом манифеста, тот промолвил: «Совершенно согласен. Это необходимо». И, не раздумывая, поставил свою подпись. Теперь путь Иванова лежал к Михаилу Александровичу, по-прежнему находившемуся в квартире Путятина (родственника одного из соавторов документа).
Утром того дня Михаил пережил немало тревожных минут. По подъезду рыскали революционные солдаты, арестовавшие в результате обер-прокурора Священного Синода, жившего на верхнем этаже. В соседнем доме престарелый генерал барон Стакельберг вместе со своим слугой несколько часов отстреливался от наседавших солдат и матросов. Отбиться не удалось, трупы и генерала, и слуги с криками оттащили к Неве и бросили в прорубь. К счастью, заработали телефоны, и брат царя смог связаться с Родзянко, который прислал на Миллионную охрану из пяти офицеров и двадцати юнкеров. После этого появились и посетители, одним из первых был Николай Иванов.
«Я также считаю, что другого выхода нет и что такой акт необходим», – заявил Михаил, подписывая манифест. В тот же день его супруга получила конверт, на котором значилось: «Товарищу Наталии Сергеевне Брасовой от товарища М.А.Р.». Распечатав его, графиня Брасова прочла: «События развиваются с ужасающей быстротой… Я подписал манифест, который должен быть подписан Государем. На нем подписи Павла А. и Кирилла и теперь моя как старших великих князей. Этим манифестом начинается новое существование России»[2115]2115
ГА РФ. Ф. 622. Оп. 1. Д. 22. Л. 85, 87.
[Закрыть]. Михаил явно преувеличивал значение манифеста.
Это быстро уяснил даже Николай Иванов, который вынужден был нести манифест в Таврический дворец пешком, продираясь сквозь революционную уличную толпу. «Я нес манифест Временному комитету и с каждым шагом убеждался, что дело Романовых проиграно, что кабинетом Родзянко не отделаться, что массе нужна великая жертва, – вспоминал юный присяжный поверенный. – Родзянко показался, на сей раз, не торжественным триумвиром на революционной колеснице, а жалким возницей, теряющим вожжи. Он как-то и внешне сдал.
– Я думаю, что происходит это слишком поздно, – говорю я о манифесте.
– Я того же мнения, – отвечает он.
Я передаю манифест Милюкову, и он ставит на копии подпись о принятии»[2116]2116
Там же. Ф. 6439. Оп. 1. Д. 1. Л. 11.
[Закрыть]. Княгиня Палей вложила в уста Милюкова слова «Интересная бумаженция», которые он якобы произнес перед тем, как сунуть исторический манифест в свой портфель.
Родзянко и Милюков чуть лучше представляли себе ситуацию в Петрограде, чем великие князья. Хотя и не намного. Даже Таврический дворец уже жил не по воле совсем недавно могущественных думских лидеров.
Cвобода?!
Все, кто в тот день был в Петрограде и оставил дневники, отмечал эйфорию 1 марта, восторг от «самой солнечной, самой праздничной, самой бескровной революции». Зинаида Гиппиус около часу дня вышла на улицу и отправилась к Думе. «День удивительный: легко-морозный, белый, весь зимний – и весь уже весенний. Широкое, веселое небо. Порою начиналась неожиданная, чисто внешняя пурга, летели, кружась, ласковые белые хлопья и вдруг золотели, пронизанные солнечным лучом. Такой золотой бывает летний дождь, а вот и золотая весенняя пурга… В толпе, теснящейся около войск по тротуарам, столько знакомых, милых лиц, молодых и старых. Но все лица, и незнакомые, – милые, радостные, верящие какие-то… Незабвенное утро, алые крылья и «Марсельеза» в снежной, золотом отливающей белости… утренняя светлость сегодня – это опьянение правдой революции, это влюбленность во взятую (не «дарованную») свободу, и это и в полках с музыкой, и в ясных лицах улицы, народа»[2117]2117
Гиппиус З. Дневники. Мн., 2004. С. 102.
[Закрыть]. Вернувшись домой, она изложит свои ощущения в стихотворной форме:
Очень похожими были впечатления Алексея Толстого. «Первого марта. Это был тихий, беловатый, едва затуманенный день… Я не мог отделаться от одного впечатления: все казались мне страшно притихшими в тот день, все точно затаили дыхание, несмотря на шум, крики, радость. Казалось, все точно чувствовали, как в это день совершается большее, чем свержение старого строя, больше, чем революция, – в этот день наступал новый век. И мы первые вошли в него. Это чувствовалось без слов, – слова в тот день казались пошлыми: наступал новый век последнего освобождения, совершенной свободы, когда не только земля и небо станут равны для всех, но сама душа человеческая выйдет, наконец, на волю из всех своих темных, затхлых застенков»[2119]2119
Толстой А.Н. Полное собрание сочинений. Т. 13. М., 1949. С. 7.
[Закрыть].
Тот день оказался переломным и для восстания в Москве. Митинги и забастовки приняли там всеобщий характер. Демонстранты собирались на наиболее обширных площадях города и оттуда по основным магистралям продвигались к Воскресенской площади. Родзянко умолял Челнокова «принять все возможные меры к тому, чтобы Москва не последовала примеру Петрограда». Письмо с таким призывом привез депутат Государственной думы Михаил Новиков в Думу московскую. Прочитав письмо, Челноков безнадежно махнул рукой и заявил, что уже поздно. «В большом думском зале, – вспоминал Новиков, – собрался в это время многолюдный Совет рабочих и солдатских депутатов, обратившихся ко мне с настоятельной просьбой сделать им доклад о петроградских событиях. После доклада они посадили или, вернее, поставили меня в автомобиль, и я должен был несколько раз вкратце повторить его содержание собравшемуся на ближайших площадях народу. Таким образом, вместо намеченной для меня председателем Государственной думы роли тормоза я оказался глашатаем революции. Публика восторженно принимала мои слова и бурно аплодировала»[2120]2120
Новиков М. От Москвы до Нью-Йорка. Н.-Й., 1952. С. 252.
[Закрыть].
К протестующим стали присоединяться целые воинские части. В 1.20 дня в Ставку пришла телеграмма о восстании артиллеристов 1й запасной бригады на Ходынке. Число солдат, выходящих из повиновения, «все увеличивается». Через час новое сообщение: «В Москве полная революция. Воинские части переходят на сторону революционеров»[2121]2121
Цит. по: Минц И.И. История Великого Октября. Т. 1. С. 604–605.
[Закрыть]. Меньшевик Хинчук, который позднее возглавит Московский Совет, описывал свои ощущения, когда первая воинская колонна подошла к Воскресенской площади. «Мы не могли знать, с какими намерениями приближалась воинская часть… но появление двух офицеров, возглавляющих воинскую часть, сразу рассеяло сомнения всех. От имени прибывшей части офицеры просили принять их на службу революции, требуя приказов и распоряжений Совета. С этого момента стало ясно, что победа на нашей стороне»[2122]2122
Хинчук Л. Из воспоминаний о Февральской революции в Москве // Пролетарская революция. 1923. № 1. С. 181–182.
[Закрыть].
К вечеру Челноков сообщал Родзянко: «В наших руках Кремль, Арсенал, телефон, телеграф, дом градоначальника. Воинские части не повинуются Мрозовскому. Место коменданта по нашему назначению занял Грузинов. Мрозовский формально отказывается признать новое правительство без приказа Его Императорского Величества. Необходимо спешить с Высочайшим указом о признании правительства». Челноков просил также полномочий «для устройства порядка в Москве»[2123]2123
Цит. по: Бурджалов Э.Н. Вторая русская революция. Москва. Фронт. Периферия. С. 28, 46.
[Закрыть]. ВКГД успел назначить его комиссаром второй столицы (в этой должности Челноков досидит аж да 6 марта, когда его самого скинут как представителя старой власти). В городской Думе 1 марта уже вовсю бушевал Совет рабочих депутатов. Председателем его стал меньшевик Никитин (его сменит Хинчук), заместителем – большевик Смидович.
Начались волнения и за пределами столиц. На Театральной площади Казани шла манифестация. В Харькове гласные Думы и представители общественных организаций образовали городской общественный комитет, который объявил, что берет на себя управление. В Киевской гордуме создавался «авторитетный общественный орган, который своим влиянием мог бы обеспечить в городе спокойствие»[2124]2124
Там же. С. 215, 221, 239.
[Закрыть]. Остальная же часть России еще только начинала узнавать о столичных событиях. Так, большевик (который перейдет в меньшевики) Войтинский свидетельствовал, что «1 марта Иркутск узнал о существовании Временного комитета Государственной думы. Немного позже, не помню – в тот же день или 2 марта утром, мы услышали о Петроградском совете рабочих и солдатских депутатов: это название мелькнуло в каком-то сообщении телеграфного агентства. Помню отчетливо первое ощущение недоумения, ворвавшееся в ликование по поводу осуществления наших давних надежд и мечтаний»[2125]2125
Войтинский В.С. 1917-й. Год побед и поражений. М., 1999. С. 25.
[Закрыть].
Озабоченность новой ситуацией проявлялась тем сильнее, чем ближе стояли люди к миру реальной политики. Так, офицер Владимир Станкевич, который станет одним из самых доверенных лиц Керенского, подмечал: «Официально торжествовали, славословили революцию, кричали “ура” борцам за свободу. Но в душе, в разговорах наедине – ужасались, содрогались и чувствовали себя плененными враждебной стихией, идущей каким-то неведомым путем… Говорят, представители Прогрессивного блока плакали по домам в истерике от бессильного отчаяния»[2126]2126
Станкевич В.Б. Воспоминания. 1914–1919 гг. Л., 1926. С. 33–34.
[Закрыть]. За что боролись… Наибольшее беспокойство вызывала армия – как подходившие части генерала Иванова, так и солдатская вольница в самой столице.
Дисциплина в воинских частях продолжала катастрофически падать, царили массовое исступление и уголовный кураж. «Народ в лице солдат и матросов вообще воспринял свободу как торжество вседозволенности и “самоволку”, – подметил Булдаков. – В февральско-мартовские дни свидетели событий часто упоминают такие дикие явления, как половые акты, совершаемые солдатами на глазах гогочущей толпы, не говоря о других, шокирующих смиренного обывателя явлениях… Некоторые наблюдатели справедливо заключали, что крушение власти было воспринято низами как отмена не только административных стеснений, но и норм поведения. Масштабность этого явления напрямую связана с численностью и консолидированнностью носителей социокультурной архаики, прежде всего матросов и солдат, в чуждой для них цивилизационной среде… Пришествие “свободы” скоро обернулось образом “гулящей девки на шальной солдатской груди”»[2127]2127
Булдаков В.П. Истоки и последствия солдатского бунта: к вопросу о психологии «человека с ружьем» // 1917 год в судьбах России и мира. С. 215.
[Закрыть].
Очевидцы событий в один голос отмечают нарастание беспорядков в казармах. Полковник Фомин застал «полный беспорядок: были вольные люди, говорили бунтарские речи, многие были пьяны, у некоторых солдат сундучки оказались взломанными, у других кровати были заняты чужими людьми, в общем, это была не казарма прежнего вида, а какой-то проходной или постоялый двор»[2128]2128
Фомин Б.В. Первые месяцы после февральской революции в запасном батальоне Лейб-гвардии Измайловского полка. С. 295.
[Закрыть]. Полковник Ходнев зафиксировал, что «в казармах началось повальное пьянство, безобразия, стрельба. Офицеры были бессильны навести порядок, ведь мы не имели права у стрелявших солдат отобрать винтовки»[2129]2129
Ходнев Д. Февральская революция и запасной батальон лейб-гвардии Финляндского полка. С. 276.
[Закрыть]. Строжайший приказ на этот счет издал Энгельгардт, грозивший расстрелом за попытки разоружить революционных солдат. Даже Керенский в своих крайне самоуверенных мемуарах отмечал наличие серьезного беспокойства в связи с состоянием воинских частей: «В тот день, 1 марта, положение в городе, казалось, стало еще более тревожным. Поползли смутные слухи о беспорядках на военно-морской базе в Кронштадте. В самом Петрограде хулиганствующие громилы совершили нападение на офицерскую гостиницу “Астория”, ворвались в несколько номеров, приставали к женщинам. Приблизительно в то же время по городу прокатилась весть о прибытии в Царское Село воинских подразделений во главе с генералом Ивановым, и хотя причин для беспокойства не было, толпы людей, собравшихся в здании Думы, охватило, вследствие неопределенности положения, состояние нервозности и возбуждения»[2130]2130
Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. М., 1993. С. 144.
[Закрыть].
Управление воинскими подразделениями в Петрограде было потеряно. Военное министерство свою деятельность прекратило, за его руководителем Беляевым весь день шла азартная охота. Его частная квартира на Николаевской улице была разгромлена, напротив его официальной резиденции с утра собралась толпа. Сам Беляев, призвав на помощь своего секретаря Шильдера, помощника Огурцова, швейцара и денщика в служебном кабинете на Мойке жег в печах и камине секретные и совершенно секретные документы, касающиеся планируемых военных операций и армейских поставок, которые могли попасть в любые руки. Днем генерал по совету морского министра перешел в Генеральный штаб, откуда связался с Госдумой. Подошедший к телефону Некрасов посоветовал ему ехать прямиком в Петропавловскую крепость. Генерал предпочел отправиться в Таврический дворец, где просил оставить его в положении частного обывателя под подпиской о невыезде. Но Беляева отвели в министерский павильон, и вместе с другими его обитателями он все-таки к вечеру оказался в камере Петропавловки.
Родзянко и Временный комитет предпринимали гораздо большие усилия, чтобы поставить военные части под свой контроль и тем самым обеспечить формирующейся власти физическую безопасность, нежели для наведения в них элементарного порядка. Председатель Думы продолжал рассылать приказы в воинские части явиться к Таврическому дворцу. И части действительно являлись, хотя не всегда потому, что были на стороне революции. Тот же полковник Фомин подчеркивал, Родзянко «ничуть нами не отождествлялся с воображаемым руководителем развивавшегося мятежа и потому в наших глазах всей своей фигурой представлялся тем идейным центром чрезвычайных столичных событий и той фактической их силой, внешнее проявление которой, с целью введения этих событий в русло законности, казалось действием, требующим с нашей стороны всяческой поддержки»[2131]2131
Фомин Б.В. Первые месяцы после февральской революции в запасном батальоне Лейб-гвардии Измайловского полка. С. 296.
[Закрыть]. Но, как бы то ни было, к концу дня количество неподчинившихся частей исчислялось единицами.
Временный комитет, запретив офицерам разоружать солдат, одновременно приказал офицерам всех званий пройти регистрацию в здании Собрания армии и флота. 1 и 2 марта толпы офицеров заполнили залы, комнаты, коридоры, лестницы величественного здания. Они складывали свои удостоверения на большие подносы и в корзины, а сотрудники военной комиссии ВКГД скрепляли удостоверения своими подписями. Наиболее проверенные офицеры получали отдельные задания, остальные просто ставились на учет. Около полутора тысяч офицеров приняли участие в собрании, которое состоялось в том же помещении, где была принята резолюция: «Офицеры, находящиеся в Петрограде, идя рука об руку с народом и собравшись по предложению Исполнительного комитета Государственной думы (участники собрания были не в курсе, что комитет назывался Временным – В.Н), признавая, что для победоносного окончания войны необходима скорейшая организация народа и дружная работа в тылу, единогласно постановили признать власть Исполнительного комитета Государственной думы до созыва Учредительного собрания»[2132]2132
Цит. по: Бурджалов Э.Н. Вторая русская революция. Восстание в Петрограде. С. 302.
[Закрыть].
ВКГД предпринимал попытки установить свой контроль над армией и за пределами столицы. Родзянко обратился с воззванием к армии и флоту страны, в котором говорилось: «Временный комитет членов Государственной думы, взявший в свои руки создание нормальных условий жизни и управления в столице, приглашает действующую армию и флот сохранить полное спокойствие и питать полную уверенность, что общее дело борьбы против внешнего врага ни на минуту не будет прекращено или ослаблено»[2133]2133
Революционное движение в России после свержения самодержавия. М., 1957. С. 404.
[Закрыть]. Стремление ВКГД довести собственную информацию о событиях в Петрограде до армии, в том числе, и на фронте, и наложить на нее свою руку вызвали резкое недовольство Алексеева и других фронтовых военачальников.
Начальник штаба просил Родзянко оградить армию от постороннего вмешательства, тогда как телеграммы из Таврического дворца в Ставку и командующим фронтов, распоряжения по железным дорогам театра военных действий, препятствия передвижению императорских поездов способны принести только вред. Алексеев требовал восстановления непосредственной связи с военным министерством без какого-либо контроля со стороны Думы, грозя в противном случае прекратить сношения с ВКГД. Копии этой телеграммы ушли всем командующим фронтов. Генерал Рузский тоже прочитал нотацию Родзянко, пеняя ему за то, что в столице стрельба, по улицам бродят «массы низших чинов», а он как глава «комитета, принявшего на себя заботы по восстановлению порядка и спокойствия столицы» не принимает мер «к устранению отмеченных непорядков», без чего армия окажется не в состоянии выполнить свой долг в борьбе с неприятелем на фронте[2134]2134
Минц И.И. История Великого Октября. Т. 1. С. 604.
[Закрыть].
Очевидное беспокойство вызывало у ВКГД приближение отряда Иванова. Военная комиссия поспешила установить с ним прямую связь, для чего навстречу генералу в Царское Село был направлен полковник Генерального штаба Тили. Однако при этом положение в столице настолько беспокоило новые власти, что они вовсе не исключали возможности договориться с Ивановым, в том числе для наведения хотя бы элементарного порядка. «Иванов мог помочь удержать революцию в тех пределах, которые мне в ту пору казались допустимыми… Союзниками и сотрудниками мы могли стать»[2135]2135
Энгельгардт Б.А. Революционные дни // Общее дело. 16 марта 1921.
[Закрыть], – напишет Энгельгардт.
Большую активность по наведению порядка в гарнизоне и предотвращению проникновения в столицу карательной миссии Иванова предпринимал Александр Гучков. Он разъезжал по городу и заседал в окружении офицеров Генерального штаба, пребывая, по словам Мстиславского, в состоянии «оптимистическом и самоуверенном»[2136]2136
Мстиславский С. Гибель царизма. Л., 1927. С. 12.
[Закрыть]. Похоже, Гучков готовил себя даже к чему-то большему, чем портфель военного министра. Иначе трудно объяснить, зачем в тот день (или накануне) он пришел к бывшему премьеру Коковцову «около 8 часов вечера, когда мы сидели за обедом, попросил нас дать ему что-либо перекусить, так как он с утра ничего не ел, и остался у меня до 2-х часов ночи, расспрашивая меня обо всем, самом разнообразном из области финансового положения страны»[2137]2137
Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903–1919 гг. Т. 2. М., 1992.
[Закрыть]. Подобного рода информация могла бы заинтересовать, скорее, того, кто в перспективе видел себя главой правительства…
Но прежде, чем ВКГД или Гучков успели принять сколь-либо существенные меры по наведению порядка в столице и гарнизоне, свои меры принял Совет.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
