Текст книги "Крушение России. 1917"

9 сентября императрица предлагает мужу: «Пожалуйста, назначь Протопопова министром вн. дел, так как он член Думы, то это произведет на них большое впечатление и закроет им рты». То есть замысел состоял в том, чтобы нейтрализовать оппозицию назначением депутата из Прогрессивного блока на вторую по значимости должность в правительстве. Царь испытывал серьезные колебания: «Мне кажется, что этот Протопопов – хороший человек… Родзянко уже давно предлагал его на должность министра торговли вместо Шаховского. Я должен обдумать этот вопрос, так как он застигает меня совершенно врасплох. Мнения нашего Друга о людях бывают иногда очень странными, как ты сама это знаешь, – поэтому нужно быть осторожными, особенно при назначении на высокие должности»[1225]1225
  Там же. Т. V. С. 16–17.


[Закрыть]. Но все же Николай решил попробовать, сделав Протопопова главой МВД и руководителем корпуса жандармов. Вышла беда.

«То, что последовало, очень характерно для Думы, – вспоминал Алексей Васильев. – До этого момента Протопопов был всеми уважаем и почитаем, но назначения министром было достаточно, чтобы за час превратиться в ненавидимого всеми человека»[1226]1226
  Васильев А.Г. Охрана: русская секретная полиция // «Охранка»: Воспоминания руководителей охранных отделений. Т. 2. М., 2004. С. 459.


[Закрыть]. Из литературы может сложиться впечатление, что это действительно произошло за час, и думский любимец в один момент стал реакционером и ставленником Распутина. На самом деле, первоначально назначение Протопопова приветствовалось силами, входившими в Прогрессивный блок. Его поддержала пресса самых разных направлений – от «Речи» и «Дня» до «Нового времени». Протопопов получал телеграммы с поздравлениями от торгово-промышленных организаций, биржа отреагировала на его назначение повышением котировок. На конспиративных собраниях на квартире Коновалова в Москве говорили о «колоссальной победе общественности, о которой несколько месяцев назад трудно было мечтать»[1227]1227
  Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. Заговоры перед революцией 1917 года. М., 2007. С. 98–99.


[Закрыть].

Эмигрантский историк Иван Якобий высказал мнение, что в действительности Протопопов был назначен благодаря протекции думских кругов. Он был «персона грата» никак не у правых, «его общественная карьера, положение товарища председателя Государственной думы, председателя парламентской комиссии, ездившей за границу, пребывание его в Прогрессивном блоке – все это делало его желанным кандидатом именно оппозиции». Откуда же последующая ненависть к Протопопову? Якобий дает простой ответ: проблемы начались, «когда оказалось, что новый министр внутренних дел не желает повиноваться указам Родзянко и Прогрессивного блока, а ведет свою линию»[1228]1228
  Якобий И.П. Император Николай II и революция. М., 2010. С. 111.


[Закрыть]. Добавлю сюда, что назначение Протопопова действительно могло подыграть линии императора на замирение с Думой, что никак не входило в планы непримиримой оппозиции.

Быстро осознав всю невыгодность для нее подобной кадровой комбинации, оппозиция поспешила представить Протопопова не просто как предателя, который заключил сделку с дьяволом, пойдя в услужение антинародному режиму по протекции черных сил для реализации замыслов германского командования. Родзянко (согласно его мемуарам) бросил трубку, когда его заместитель и протеже сообщил радостную, как ему казалось, новость о новом назначении. «На место ничтожеств и открытых врагов, говоривших на разных языках и совершенно чуждых общественным кругам по всему своему мировоззрению, тут явился ренегат, понимавший язык общественности, но готовый воспользоваться этим пониманием во вред ей, – объяснял Милюков причину перемены отношения к Протопопову. – Естественно, что пренебрежение и презрение к бывшему товарищу быстро перешло в ненависть, и то, к чему уже привыкли от других, возбуждало особое негодование, когда исходило от своего»[1229]1229
  Милюков П.Н. История второй русской революции. С. 34–35.


[Закрыть].

В этот момент Протопопову припомнили все – и что было, и чего не было, – и на него полился водопад грязи. Заговорили об огромном промотанном состоянии, участии в оргиях, припадках тяжелой неврастении, прогрессирующем параличе из-за запущенного сифилиса. Уверенность в правильности своего поступка, которую источал Протопопов, не стеснявшийся надевать мундир шефа жандармов, давала основания для массового выражения сомнений в его умственной полноценности. Общее мнение было однозначным: он переродился и сошел с ума. «Я знал Протопопова как нормального, элегантного, хорошо воспитанного человека, и перемена в нем была абсолютно необъяснима, – недоумевал Керенский. – …Кто он – помешанный или шарлатан, легко приспособившийся к затхлой атмосфере апартаментов царицы и «маленького домика» Анны Вырубовой?.. Судя по всему, Протопопов страдал неизлечимой венерической болезнью и в течение многих лет лечился у д-ра Бадмаева. Именно в доме Бадмаева он и повстречался с Распутиным, которому не стоило большого труда подчинить себе человека с неустойчивой психикой»[1230]1230
  Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. М., 1993. С. 120, 121–122.


[Закрыть].

Была вытащена на свет и состоявшаяся в Стокгольме во время визита думской делегации встреча Протопопова с немецким банкиром Варбургом, которая теперь рассматривалась в контексте зловещих замыслов камарильи императрицы. Французский посол Палеолог возмущался тем, что «он позволил себе странную беседу с немецким агентом, Паулем Варбургом, и, хотя дело остается довольно темным, он несомненно говорил в пользу заключения мира»[1231]1231
  Палеолог М. Царская Россия накануне революции. С. 205.


[Закрыть]. Дипкорпус и прогрессивные парламентарии из-за Протопопова еще больше отшатнулись от престола. «Его не вполне нормальный, неуравновешенный ум вскружился от неожиданно попавшей в его руки власти, и он пошел по пути ультрареакционной политики, которая в связи с тем, что он являлся политическим ренегатом, сделала его невыносимым (bete noire) для Думы»[1232]1232
  Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. С. 206–207.


[Закрыть], – выражал Бьюкенен свое отношение, которое никогда не расходилось с кадетским. Протопопов стал живым и наглядным воплощением черных сил. Критиковался каждый его шаг.

Считалось, что Протопопов был польщен вниманием к его персоне при дворе, но не проявил ни административного рвения, пренебрегая своими прямыми обязанностями, ни компетентности. Работа на посту главы МВД человека неопытного, не имевшего даже классного чина, действительно оставляла желать много лучшего. «Нельзя отрицать, что Протопопов имел мало склонности к чисто бюрократическим способам ведения дел, которые приняты в любом правительственном ведомстве, – подтверждал изнутри министерства глава Департамента полиции Васильев. – Слишком богатое выражение иногда приводило его к ошибочным решениям, от которых он затем отказывался, что временами сбивало с толку его подчиненных. Однако совершенно не было оснований говорить о «некомпетентности» Протопопова. Возможно, он недостаточно занимался повседневными делами, управлением Департаментом, но, с другой стороны, он обладал значительно большей проницательностью, чем его коллеги по службе, и был, сверх того, человеком абсолютной честности и порядочности»[1233]1233
  Васильев А.Т. Охрана. С. 465.


[Закрыть].

Но основное возмущение вызывали конкретные шаги Протопопова, особенно приписывавшееся его давлению решение суда о переводе Сухомлинова (вины за которым не было никакой) из тюрьмы под домашний арест. Либеральная молва моментально разнесла «точную» информацию о том, что это произошло в результате интимной связи жены бывшего военного министра с Распутиным.

Протопопов с немалым упорством пытался наладить контакты с бывшими коллегами и привлечь их к взаимодействию с правительством и к участию в нем. Он добился встречи с Родзянко и сделал предложение председателю Думы возглавить Совет министров. В ответ он услышал: «В таком случае передайте Государю следующее: мои условия таковы. Мне одному принадлежит власть выбирать министров. Я должен быть назначен не менее, как на три года. Императрица должна удалиться от всякого вмешательства в государственные дела и до окончания войны жить безвыездно в Ливадии. Все великие князья должны быть отстранены от активной деятельности, и ни один из них не должен находиться на фронте»[1234]1234
  Цит. по: Мельгунов С.П. Легенда о сепаратном мире. С. 315.


[Закрыть]. Это рассказ самого Родзянко, прозвучавший уже после свержения царя. Полагаю, его реальный ответ Протопопову был менее вызывающим, но суть передана.

19 октября министр внутренних дел отправился на квартиру Родзянко налаживать диалог и взаимодействие уже со всеми лидерами Прогрессивного блока. Разговор получился предсказуемым. На предложение поговорить «по-товарищески» последовал крик разъяренного Милюкова: «Как?!. Человек, который служит вместе со Штюрмером, человек, освободивший Сухомлинова, которого вся страна считает предателем, человек, преследующий печать и общественные организации, не может быть нашим товарищем. Говорят, притом, об участии в вашем назначении Распутина!». Тут же вступил Шингарев: «Зачем вы вступили в министерство, главой которого является Штюрмер – человек с определенной репутацией предателя… В ваше назначение освобожден другой предатель – Сухомлинов… Вы явились к нам не в скромном сюртуке, а в мундире жандармского ведомства»[1235]1235
  Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920 год. С. 314–315.


[Закрыть]. И так далее, и так далее.

К приговору думских лидеров в отношении правительства присоединился и Земгор. 29 октября 1916 года князь Львов информировал Родзянко: «Председатели губернских земских управ пришли к единодушному убеждению, что стоящее у власти правительство, открыто подозреваемое в зависимости от темных и враждебных России влияний, не может управлять страной и ведет ее по пути гибели и позора». Лидер земства уверил спикера Думы в полной поддержке народных избранников в их борьбе за правительство, способное «объединить все живые народные силы»[1236]1236
  Буржуазия накануне февральской революции. С. 145.


[Закрыть].

А 30 октября 1916 года Васильев в подготовленной для Протопопова сводке об общественных настроениях докладывал: «К началу сентября месяца сего года среди самых широких и различных слоев столичных обывателей резко отметилось исключительное повышение оппозиционности и озлобленности настроений. Все чаще и чаще начали раздаваться жалобы на администрацию, высказываться резкие и беспощадные осуждения правительственной политики. К концу означенного месяца эта оппозиционность настроений, по данным весьма осведомленных источников, достигла таких исключительных размеров, каких она, во всяком случае, не имела в широких массах даже в период 1905–1906 гг.». Что спецслужбы не прогнозировали, так это попытки свержения режима. В подготовленном в то же время докладе сказано, что «в связи с неимением у революционеров оружия для вооружения боевых дружин» близкие революционные выступления выглядят неосуществимыми[1237]1237
  Там же. С. 129, 139.


[Закрыть].

С позиций сегодняшнего дня представляется очевидным, что нараставший политический кризис требовал от Николая решительной реакции – либо установления диктатуры (что вполне укладывалось бы в логику военного времени), либо действительно создания ответственного перед Думой правительства. Но император не решился ни на то, ни на другое. Почему?

Полагаю, ключ к ответу в том, что царь жил Ставкой и фронтом, опрометчиво обращая мало внимания на положение в столицах. Он полагал, что страна с ним, а что до бузотеров в Москве и в Питере, то они погоды не сделают. Он видел пользу в Думе, которую, по его собственным словам, создавал «для уничтожения средостения бюрократии и для контакта», а потому был глух к призывам правых обойтись без представительных органов. «Ненормальные условия военного времени требовали «диктатуры», в форму которой выливалось управление в Западной Европе даже искони демократических стран, – подчеркивал Сергей Мельгунов. – Но там диктатура появилась как бы с согласия общественности, в России таковая могла быть только диктатурой наперекор общественности»[1238]1238
  Мельгунов С.П. Легенда о сепаратном мире. С. 567.


[Закрыть]. Николай – не диктатор по природе – не хотел обострять свои и без того непростые отношения с элитой.

Что же касается перехода к парламентскому правлению, то, во-первых, царь идеологически не был сторонником представительной монархии. Во-вторых, как мы видели, он не собирался предпринимать каких-либо кардинальных реформ до победы, которая уже виднелась на горизонте. В-третьих, мне не известен в принципе ни один пример либерализации политического режима во время серьезной войны. Крушения режимов – да, а вот либерализации – не припомню. Наконец, император слишком хорошо знал всех тех, кто требовал власти для себя. Он мог быть твердо уверен в их полной нелояльности, которую они демонстрировали не один год. Зная обо всех антиправительственных высказываниях, Николай имел все основания считать оппозицию скорее изменниками, чем патриотами, как оценили бы подобную риторику и деятельность лидеры любой другой воевавшей страны. И он не сомневался в очевидной некомпетентности потенциальных министров, которая проявлялась в работе Думы, Земгора, ВПК и других цитаделей альтернативного правительства. И весь мир вскоре получит подтверждение этой несостоятельности, когда правительство Львова, Гучкова и Милюкова не удержит власть и двух месяцев.

Эмигрантский исследователь Виктор Кобылин, отличающийся повышенной эмоциональностью, представлял себе идею ответственного правительства в том, чтобы «передать Государю власть добровольно Государственной думе, а Самому стать конституционным Монархом, то есть открывать выставки породистых (и непородистых) кроликов, читать «тронную» речь, то есть шпаргалки, написанные Гучковым, Милюковым, а может быть, и Керенским или Савинковым, и быть верным исполнителем всех предначертаний международной биржи. Это в лучшем случае. А на самом деле, вероятнее всего, монархия была бы заменена, как «отсталая и непрогрессивная» форма правления, демократической или, скажем, «народно-демократической» республикой»[1239]1239
  Кобылин В. Анатомия измены. Император Николай II и генерал-адъютант М.В. Алексеев. Истоки антимонархического заговора. СПб., 2005.
  С. 239–240.


[Закрыть]. Как, собственно, и произошло. Полагаю, подобный сценарий Николай рассматривал, и он бы его устроил, если бы речь шла просто о спасении жизни своей и семьи. Но вплоть до 2 марта 1917 года он куда более оптимистично оценивал ситуацию и полагал, что можно спасти и Россию, будущего которой он не видел без монархического начала и без ее государственных столпов, и свою семью.

Николай занимался делом, которое считал основным – осуществлял функции Верховного главнокомандующего. На внутреннем фронте он пытался демонстрировать свою волю, неподвластность требованиям Думы и, в то же время, лавировать, идя на точечные уступки требованиям оппозиции. В результате произошло то, что вошло в историю под названием министерской чехарды. Всего с осени 1915 по февраль 1917 года сменилось четыре премьера, пять министров внутренних дел, три военных министра, что, конечно, исключительно непродуктивно во время войны. Кроме того, такая кадровая политика воспринималась как утрата контроля над ситуацией.

И вела к утрате.

Темные силы: Распутин и Александра

Все организаторы революционного свержения императорской власти объясняли и оправдывали свою деятельность стремлением спасти страну от прогерманской клики во главе с Александрой Федоровной и Распутиным, которая определяла политику страны и сознательно вела ее к поражению.

В связи с этим существенно ответить на несколько вопросов. Был ли Распутин так зловещ и влиятелен, как это принято было считать в либеральных кругах? Сильно ли он воздействовал на императрицу и императора? Насколько прогермански ориентированы были Александра Федоровна, Распутин и их круг? И существовал ли тот заговор императрицы, который так ярко изобразил советский граф Алексей Толстой в своей одноименной пьесе, где в клику, якобы руководившую страной, стандартно зачислял также Анну Вырубову, князя Андроникова, Манусевича-Мануйлова, доктора Бадмаева и других?

Начну с последних, персонажей менее значимых. Фрейлина императрицы Танеева-Вырубова, которую молва объявляла распутной интриганкой, была дочерью главноуправляющего Собственной Его Величества канцелярией, композитора и коллекционера Александра Танеева. С императрицей она сблизилась на почве любви к музыке. Была большой почитательницей Распутина, особенно после железнодорожной катастрофы, когда врачи сочли Вырубову обреченной и от нее отказались. Распутин уверил, что та будет жить и сам взялся за лечение. Она осталась калекой, но по-прежнему была наиболее близкой подругой императрицы. В государственные дела Вырубова не вмешивалась.

Михаил Андроников, представлявший древний кахетинский род, нигде не служил, но был, выражаясь современным языком, весьма успешным лоббистом со скверной репутацией, к которому многие, тем не менее, обращались за решением самых деликатных вопросов. Иван Манусевич-Мануйлов происходил из бедной еврейской семьи, однако его усыновил богатый сибирский купец. Получив большое состояние, он стал известным журналистом, членом Союза русских драматических писателей. Одновременно дослужился до надворного советника, работая, в основном, в разведке и контрразведке. Скандальную славу он приобрел, когда, будучи помощником Штюрмера, попался на крупном вымогательстве и вынужден был покинуть свой пост. Доктор Бадмаев начинал как военный агент, дипломат, профессор восточных языков. Оставив в 1893 году министерство и кафедру в чине действительного статского советника, он полностью посвятил себя тибетской медицине. В его клинике, которая одновременно выступала политическим салоном, лечились самые высокопоставленные лица Империи. Всем им – Андроникову, Манусевичу-Мануйлову, Бадмаеву – общественное мнение инкриминировало тесные связи с Распутиным, правомонархические взгляды, что было недалеко от действительности. Но молва сильно преувеличивала их воздействие на императрицу, которая о них не могла не слышать, но едва ли была с ними знакома. И нет никаких сведений, чтобы кто-то из троих имел связи с немцами.

Распутин – фигура куда более значимая в судьбе династии и России. Он оказался подлинным проклятьем Романовых.

Массовое мистическое увлечение в петербургских салонах и придворных кругах выводило в высший свет огромное количество проходимцев и шарлатанов. Наиболее гламурным был салон великих княгинь Анастасии и Милицы – дочерей короля Николая Черногорского, вышедших замуж за Николая и Петра Николаевичей. Желанными гостями там были странники, юродивые, знахари и другие представители цеха экстрасенсов, астрологов и колдунов. Из салона княгинь-черногорок шла прямая дорога в самые высшие сферы, не гнушавшиеся модных поветрий. Этим путем прошествовали в царские покои «божьи люди» – юродивая странница Матренушка-Босоножка, эпилептичка Дарья Осипова, глухой калека Митя Коляба, французский ясновидец Филипп Низьер-Вашо. Им на смену пришел Григорий Распутин, этот «святой черт», как охарактеризует его достойный противник – беглый монах Илиодор. «Распутин был не монах, не священник, а простой “странник”, каких немало на Руси, – объясняла Вырубова. – Их Величества принадлежали к категории людей, верящих в молитвы подобных странников… Их Величества говорили, что они верят, что есть люди, как и во времена Апостолов, не непременно священники, которые обладают благодатью Божией и молитву которых Господь слышит»[1240]1240
  Фрейлина ее Величества Анна Вырубова / Сост. А.В. Кочетов. М., 1993. С. 274.


[Закрыть].

Момент знакомства с Рапутиным задокументирован. 1 ноября 1905 года – в самый разгар революционных схваток – Николай II записал в своем дневнике: «В 4 часа поехали в Сергиевку. Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божьим – Григорием из Тобольской губ.»[1241]1241
  Дневники императора Николая II. М., 1992. С. 287.


[Закрыть]. Никаких особых эмоций от первого общения царь не испытал, беседы с «Божьими людьми» были для него обычным делом.

Среднего роста, «простецкого мужицкого вида человек, с жидкими, темно-русыми, постриженными в скобку волосами, напоминавший сидельцев кабацких заведений былых лет… Его истасканная физиономия, обрамленная темной, висевшей мочалой, бородой, имела совершенно отталкивающее выражение. Особенно омерзительны были выглядывающие из темных впадин глаза»[1242]1242
  Наумов А. Из уцелевших воспоминаний. Т. II. Нью-Йорк, 1955. С. 432–433.


[Закрыть], – описывал Распутина Александр Наумов, сменивший Кривошеина на посту министра земледелия. «По внешности ему не доставало только арестантского армяка и бубнового туза на спине, – полагал Владимир Коковцов. – По замашкам – это человек способный на все»[1243]1243
  Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903–1919. Кн. 2. М., 1992. С. 33.


[Закрыть].

Как только Распутин был представлен императрице, им плотно заинтересовались спецслужбы. «Это имя я впервые услышал в конце 1908 года от дворцового коменданта генерала Дедюлина, – вспоминал начальник питерского охранного отделения Александр Герасимов. – …Дедюлин рассказал мне, что человек, носящий это имя, за несколько дней перед тем был представлен Государыне Александре Федоровне. Встреча их состоялась на квартире фрейлины Вырубовой, доверенного лица Царицы… Никаких сведений об его прошлом он узнать не мог и допускал, что в лице Распутина он имел дело с революционером, может быть, даже скрытым террористом, который таким путем пытается подойти поближе к царскому дворцу». Поскольку у Вырубовой бывал и царь, Распутина взяли в разработку: за ним установили наблюдение, навели справки на родине. Результатом расследования стали сведения о крайне безнравственном образе жизни фигуранта, который бежал из своей деревни после отбывания наказаний за кражи и другие мелкие преступления. Герасимов доложил об этом Столыпину, и тот поделился содержанием досье на Распутина с Николаем. Царь поблагодарил за информацию и выразил твердое намерение со «святым старцем» больше не видеться[1244]1244
  Герасимов А.В. На лезвии с террористами // «Охранка». Т. 2. С. 309–311.


[Закрыть]. Но, похоже, было уже поздно.

Ловкий и бывалый сибирский мужик, который умел блестяще играть на человеческих слабостях и религиозно-мистических струнах, протоптал тропу к сердцу Александры Федоровны. Великая княгиня Мария Павловна-младшая, которую трудно заподозрить в симпатиях к императрице, исчерпывающе опишет ситуацию: «По существу, несмотря на злые сплетни, присутствие и власть Распутина при дворе объяснялись очень просто. Императрица, обожавшая сына, прекрасно знала, что гемофилия, которой он болен с рождения, неизлечима. С годами ему становилось хуже и хуже. Внутренние кровотечения учащались; любой, даже самый слабый ушиб мог привести его к смерти, и каждый новый приступ причинял несчастному ребенку невыносимые страдания. И эти страдания мог облегчить только один Распутин. Таким образом, нет ничего странного в том, что императрица видела в Распутине свою единственную надежду и спасение. Дни в Александровском дворце проходили в тоске и печали. Нервы императрицы расшатались от постоянной тревоги, и она превратилась в больную женщину. Неудивительно, что Распутин приобрел для нее такое огромное значение – ведь она жила в ненормальных условиях, приговорив себя к одиночеству в четырех стенах детской, где в кроватке мучился ее единственный сын»[1245]1245
  Воспоминания великой княгини Марии Павловны. С. 215.


[Закрыть]. Распутину, вероятно, силой внушения, гипноза, которым он владел, удавалось облегчать мучения маленького цесаревича.

Подтверждение лекарских способностей Распутина находим в записках сестры Николая II великой княгини Ольги Александровны: «Бедный малыш лежал в страшных мучениях, с темными кругами под глазами, весь скрюченный, со страшно распухшей ножкой. Доктора просто ничем не могли помочь. Они выглядели более напуганными, чем любой из нас, и все время перешептывались. Врачи не знали, что делать, проходил час за часом, и они потеряли надежду… Затем Аликс послала в Петербург за Распутиным. Он прибыл во дворец около полуночи или даже позднее… Рано утром Аликс позвала меня в комнату Алексея. Я просто не поверила своим глазам. Малыш был не просто жив, он был здоров. Он сидел в кроватке, лихорадка прошла, опухоли на ноге не было и в помине… Я видела собственными глазами, и неоднократно, чудотворную силу его воздействия. Я также знаю, что самые знаменитые врачи того времени вынуждены были признать это. Профессор Федоров, лечащий врач Алексея, выдающийся специалист в своей области, также рассказывал мне о подобных случаях; однако все врачи очень не любили Распутина»[1246]1246
  Цит. по: Кудрина Ю.В. Мать и сын. Императрица Мария Федоровна и император Николай II. М., 2004. С. 51, 66.


[Закрыть]. Александра Федоровна ни за что на свете не согласилась бы отпустить от себя свою единственную надежду. И не случайно, что все люди, которые обрушивались на Распутина, стали восприниматься как враги.

Распутин в политику поначалу вообще не вмешивался, и его персона не была политической проблемой, хотя посвященные предупреждали венценосную чету о репутационном ущербе от контактов со столь нечистоплотным персонажем. Положение поменялось с начала 1911 года, когда либерально-олигархическая пресса начала соответствующую кампанию. «В газетах все чаще и чаще стало упоминаться имя Распутина, сопровождаемое всякими намеками на его близость ко двору, на его влияние при тех или иных назначениях, в особенности по Духовному ведомству», – замечал Коковцов. «Речь» и «Русское слово» наполнились пикантными подробностями о поездках различных петербургских дам в родное село Распутина Покровское, о близости к нему высших сановников. С газетных страниц истории перекочевали на думскую трибуну, где с выражением зачитывались депутатами-социалистами, а также Милюковым и другими кадетами. Настоящей бомбой стали отпечатанные на гектографе и распространенные по столицам в конце 1911 года копии писем Александры Федоровны и великих княжен к Распутину, которые давали повод для самых смелых пересудов. Коковцов и его министр внутренних дел Макаров не сомневались, что источником информации был ушедший с поста спикера и начавший вендетту с властью Гучков (да тот и сам это не сильно скрывал). При этом «мы оба высказали предположение, что письма апокрифичны и распространяются с явным намерением подорвать престиж Верховной власти, и что мы бессильны предпринять какие бы то ни было меры, так как они распространяются не в печатном виде, и сама публика наша оказывает им любезный прием, будучи столь падкой на всякую сенсацию»[1247]1247
  Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Кн. 2. С. 17–18.


[Закрыть].

В конце января 1912 года Макаров получил резкую записку от царя с требованием принять решительные меры, чтобы обуздать печать и запретить газетам полоскать императорскую фамилию в связи с Распутиным. Кабинет попытался спустить вопрос на тормозах, доказать невозможность заткнуть извержения прессы и предпочтительность прекращения контактов царской семьи с мужиком. С соответствующим докладом и сам Коковцов отправился к Николаю, который выслушал его с явным неудовольствием. «Государь сказал мне, что он очень дорожит такой откровенностью, но должен сказать мне, что лично почти не знает «этого мужичка» и видел его мельком, кажется, не более двух-трех раз и притом на очень больших расстояниях времени. На этом и кончилась наша беседа, и более я ни разу не имел случая говорить с Государем о Распутине»[1248]1248
  Там же. С. 35.


[Закрыть]. Именно с неспособностью положить конец шуму, связанному с Распутиным, сам Коковцов связывал свою отставку и назначение Ивана Горемыкина.

Новый премьер к «старцу» относился философски. Когда только что ставший министром торговли и промышленности князь Всеволод Шаховской, который тоже считался ставленником Распутина, получил от последнего неожиданную просьбу о встрече, он счел нужным посоветоваться с председателем правительства, для чего отправился к нему на квартиру. «Со свойственным Ивану Логиновичу спокойствием он, посмотрев на меня, спросил: «А скажите мне, князь, мало вы прохвостов принимаете в своем кабинете?»

Не дождавшись от меня ответа, он продолжал: «А скажите мне, что от вас убудет, если вы примите одним прохвостом больше?»

Далее, после паузы он дал мне уже более определенные пояснения своей мысли. С его точки зрения, правильная политика по отношении к Распутину заключается в том, чтобы, по возможности, «придавать ему меньшее значение». Чем больше ополчаться против него, чем больше объявлять ему войну, тем больше это породит возвышение его»[1249]1249
  Шаховской В. Sic transit gloria mundi. Париж, 1951. С. 117–118.


[Закрыть]. Тем не менее, Горемыкин стал первым премьером, кого стоустая молва объявила креатурой Распутина. И так будет с каждым последующим назначенцем, который не устроит прогрессивную общественность.

Публичную кампанию разоблачений «грязного Гришки» начал все тот же Гучков. 9 марта 1912 года при обсуждении сметы Синода он вопрошал в стенах Государственной думы: «Какими путями достиг этот человек этой центральной позиции, захватив такое влияние, под которым склоняются внешние носители государственной и церковной власти? Вдумайтесь только, кто же хозяйничает на верхах, кто вертит ту ось, которая тащит за собой и смену направлений, и смену лиц, падение одних, возвышение других?.. Но Григорий Распутин не одинок: разве за его спиной не стоит целая банда, пестрая и неожиданная компания, взявшая на откуп и его личность, и его чары?»[1250]1250
  Цит. по: Боханов А.Н. Сумерки монархии. М., 1993. С. 127.


[Закрыть]. Именно это заявление Гучкова выплеснуло обсуждение темы «темных сил» в политическое пространство, на него ссылались как на безусловный факт.

Однако все, что говорилось о Распутине и царской семье до войны, померкнет перед тем, что станут обсуждать во время войны, особенно в ее наиболее тяжелые дни. Даже не его фигура, а его имя как символ аморальности власти все активнее поднималось на щит оппозицией. Да и сам «старец» давал для этого основания.

«Во время войны в Распутине произошли две перемены, – подмечал генерал Спиридович. – Во-первых, разными дельцами от банковских директоров до мелких спекулянтов он был вовлечен в проведение предприятий, связанных с войной, а во-вторых, он стал пить и безобразничать в публичных местах, чего раньше с ним не случалось»[1251]1251
  Спиридович А.И. Великая война и февральская революция (1914–1917). Мн., 2004. С. 85.


[Закрыть]. Гуляли, не скрываясь, у него на квартире. Гуляли по ресторанам.

Константин Глобачев познакомился с Распутиным в 1915 году и по долгу службы глубоко проник в детали его жизни и деятельности: «Распутин жил со своей семьей, состоявшей из жены, двух дочерей и сына, в весьма скромной квартире во дворе дома № 64 по Гороховой улице… Ежедневно у дверей его квартиры по утрам толпился бедный люд, и каждому он давал пособия, кому рубль, кому два, а кому и три… В течение целого почти дня его посещали лица, принадлежавшие к разным слоям общества и разного служебного и общественного положения. Одни здесь бывали из-за личных симпатий к Распутину, другие – ища его протекции, а третьи – просто в надежде около него набить карман… Наиболее преданными его друзьями были женщины, – дамы-почитательницы, которые верили в него, как в святого… Не думаю, чтобы он отдавал предпочтение той или другой из его почитательниц; искренней любви ни к одной из его многочисленных любовниц у него не было. Его просто влекло к женскому телу чувство похоти и разврата. Часто, не довольствуясь окружавшим его добровольным гаремом, он пользовался обыкновенными уличными проститутками»[1252]1252
  Глобачев К.И. Правда о русской революции. С. 81.


[Закрыть].

В результате буйного распутинского разгула имена дам света сплетались в один клубок с безымянными падшими женщинами, порождая все более чудовищные разговоры о разврате на самом верху, в центре которых неизменно оказывалась ближайшая подруга императрицы фрейлина Анна Вырубова, а то и сама Александра Федоровна. И все это происходило, в описании оппозиции, под сенью германского Генштаба. Георгий Катков замечал: «К обвинениям, выдвигавшимся против Распутина, неизменно примешивалось особое русское вранье – вид вдохновенной лжи, искажающей реальность так, чтобы она соответствовала определенным целям и расчетам – на безусловное доверие того, кого обманывают»[1253]1253
  Катков Г.М. Февральская революция. М., 2006. С. 229.


[Закрыть].