Текст книги "Крушение России. 1917"

Около 8 вечера толпа появилась возле казарм Семеновского гвардейского полка, где находилась команда пулеметчиков, которые высыпали на улицы с криками «ура». За ними последовали и другие роты полка. Солдаты направились к полицейскому участку Московской части, разорили и подожгли его, убили пристава. Затем смешанная масса рабочих и солдат двинулась на Измайловский проспект, где «сняла» Измайловский полк. Затем – гренадеры[1868]1868
  Минц И.И. История Великого Октября. Т. 1. М., 1967. С. 540.


[Закрыть]. Если к полудню, по оценкам, количество восставших солдат достигало 25 тысяч, то к вечеру оно почти утроилось[1869]1869
  Ахун М., Петров В. 1917 год в Петрограде. Л., 1933. С. 10.


[Закрыть]. Петроградский гарнизон стремительно приходил в состояние полной анархии и смешивался с толпами вооружавшихся горожан.

В телеграмме, отправленной в 19 часов 22 минуты, уже Беляев взывал о помощи фронта: «Военный мятеж немногими оставшимися верными долгу частями погасить пока не удается; напротив того, многие части постепенно присоединяются к мятежникам. Начались пожары, бороться с которыми нет средств. Необходимо срочное прибытие действительно надежных частей, притом в достаточном количестве, для одновременных действий в различных частях города»[1870]1870
  Красный архив. № 2 (21). 1927. С. 9.


[Закрыть]. Чуть позже телеграмму Алексееву шлет Хабалов: «Прошу доложить Его Императорскому Величеству, что исполнить повеление о восстановлении порядка в столице не мог. Большинство частей одни за другими изменили своему долгу, отказываясь сражаться против мятежников. Другие части побратались с мятежниками и обратили свое оружие против верных его величеству войск. Оставшиеся верными долгу весь день боролись против мятежников, понеся большие потери. К вечеру мятежники овладели большей частью столицы. Верными присяге остаются небольшие части разных полков, стянутые у Зимнего дворца, под начальством генерала-майора Занкевича, с коим буду продолжать борьбу»[1871]1871
  Там же. С. 15–16.


[Закрыть].

Предложений о том, как переломить ситуацию, хватало. Балк призывал призвать на подмогу военные училища. Но у Хабалова уже не было уверенности и в их надежности. Генерал Безобразов призывал перейти в наступление на Таврический дворец, чтобы уничтожить собравшееся там ядро бунтовщиков. Но и на это сил, да и желания не было. Смирившись с потерей большей части города, Хабалов и Беляев решили занять район обороны – от набережной Невы и Мариинского дворца до Зимней Канавки. Опорным пунктом обороны было решено сделать Адмиралтейство: от него расходились радиусом улицы к трем вокзалам Петрограда, откуда можно было ждать прибытия фронтовых частей. Из Адмиралтейства их продвижение в город можно было поддержать пулеметным и артиллерийским огнем. По приказу штаба округа туда прибыло подразделение Измайловского полка, эскадрон 9-го запасного кавалерийского полка и две батареи гвардейского кавалерийского дивизиона. В общей сложности в Адмиралтействе оказалось пять стрелковых рот численностью до 600 человек, 12 орудий и 40 пулеметов. Под их защиту около 7 вечера перебрался штаб округа со всем наличным военным руководством. Были заперты все ходы и выходы, ворота завалены бревнами и дровами, вокруг здания расставлена охрана. Вот только еды в Адмиралтействе не оказалось[1872]1872
  Бурджалов Э.Н. Вторая русская революция. Восстание в Петрограде. С. 198–199.


[Закрыть]…

Стали на глазах таять силы, стоявшие перед Зимним дворцом. Занкевич, надев мундир лейб-гвардии Павловского полка, в котором когда-то служил, выехал к солдатам, поговорив с ними, выяснил, что положиться на них нельзя. Поэтому он не стал сильно сопротивляться, когда под покровом темноты солдаты начали разбредаться по своим казармам. Оставшиеся с площади были около 9 вечера переведены в Адмиралтейство, а около 11 – в Зимний дворец. Всего под началом у Хабалова и Беляева оставалось не более 2 тысяч человек[1873]1873
  Блок А. Последние дни императорской власти. С. 72.


[Закрыть].

А что же отряд Кутепова? Весь день он провел в боях, теряя людей и нанося потери восставшим в районе Литейного проспекта, не имея связи со штабом округа. Когда начало смеркаться, Кутепов попытался дозвониться до градоначальства, но безуспешно, «с центральной станции мне сказали, что из градоначальства никто не отвечает уже с полудня. После выяснилось, что генерал Хабалов с градоначальником и со всем штабом перешел в Адмиралтейство, но так как меня об этом никто не предупредил, то все мои попытки связаться с ним ни к чему не привели. Генерал Хабалов не потрудился ни разу выслать ко мне кого-либо из офицеров для ознакомления с обстановкой… Когда я вышел на улицу, то было уже темно, и весь Литейный проспект был наполнен толпой, которая, хлынув из всех переулков, с криками гасила и разбивала фонари. Среди криков я слышал свою фамилию, сопровождаемую площадной бранью. Большая часть моего отряда смешалась с толпой, и я понял, что мой отряд больше сопротивляться не может». Кутепову осталось накормить остатки отряда хлебом с колбасой (ни одна из частей своим людям обеда не выслала), поблагодарить за честное исполнение долга и отправить по казармам. Но сам он был по-прежнему настроен на борьбу: «зная настроение и состояние частей на фронте, я верил, что в ближайшее время будут присланы части, которые наведут порядок в Петрограде»[1874]1874
  Генерал А.П. Кутепов. С. 169–171.


[Закрыть].

На это надеялись или этого боялись едва ли не все в столице.

Временный комитет Государственной думы

Первое, что в свое время делал Столыпин, распуская 1-ю и 2-ю Думы, он отдавал приказ о закрытии входов в Таврический дворец, чтобы не допустить его превращения в «место народного скопища» и в очаг формирования альтернативной власти. На сей раз это не было сделано, и не только потому, что преемники не дотягивали до его уровня, но и потому, что 4-я Дума не была распущена. Объявленный перерыв в ее занятиях «условно можно было приравнять к вынужденным думским вакациям, в ходе которых могли работать руководящие органы Думы, ее комиссии, фракции и аппарат. То есть Дума была работоспособным органом, причем на 27 февраля большинство депутатов еще оставалось в Петрограде»[1875]1875
  Николаев А.Б., Поливанов О.Л. К вопросу об организации власти в феврале – марте 1917 г. // 1917 год в судьбах России и мира. С. 131.


[Закрыть].

Около восьми часов утра депутатов стали поднимать телефонными звонками и от имени председателя приглашать в Думу. Строго говоря, тем самым Родзянко нарушал подписанный императором указ о перерыве занятий, фактически преступая действовавшее российское законодательство, хотя и отрицал это.

Депутаты так рано вставать не привыкли. Поутру в здании Думы и вокруг нее было относительно тихо. Мансырев, появившийся в Думе одним из первых, вспоминал: «Меня поразило, что между членами Думы, бывшими во дворце в большом числе, не было ни одного сколько-нибудь значительного по руководящей роли: ни членов президиума, ни лидеров партий, ни даже главарей Прогрессивного блока»[1876]1876
  Мансырев С.П. Мои воспоминания о Государственной думе // Страна гибнет сегодня. Воспоминания о Февральской революции. М., 1991. С. 102.


[Закрыть]. Позднее подтянулось и руководство. Милюков шел в Думу по Потемкинской улице: «Улица была пустынна, но пули одиночных выстрелов шлепались о деревья и о стены дворца. Около Думы никого еще не было; вход был свободен»[1877]1877
  Милюков П.Н.Воспоминания. Т. 2. М., 1990. С. 251.


[Закрыть]. Большинство из подтягивавшихся депутатов только там узнавало о перерыве в работе. Народные избранники тревожно шептались по углам. Тыркова в своем дневнике так описала их настроение: «Депутаты лениво бродили, лениво толковали о роспуске. «Что же вы думаете делать? – Не знаем. – Что улица? Кто ею руководит? Есть ли Комитет? – Не знаем». Было тяжело смотреть»[1878]1878
  Цит. по: Бурджалов Э.Н. Вторая русская революция. Восстание в Петрограде. С. 226.


[Закрыть]. Общими были растерянность, апатия и испуг. Впрочем, были и очевидные исключения.

Керенский, судя по его мемуарам, сразу понял, что для него «час истории пробил». «Уходя утром из дома, я успел позвонить нескольким из моих друзей и попросил их отправиться в охваченные восстанием военные казармы и убедить войска идти к Думе»[1879]1879
  Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. М., 1993. С. 136.


[Закрыть]. Это было очень важное решение, которое чуть позже Керенский представит как стихийный порыв армии поддержать народных избранников. После чего отправился навстречу истории. «Казалось, каждый шаг к Думе приближал меня к трепещущим силам зарождающейся новой жизни, и, хотя старик швейцар привычным жестом распахнул передо мной дворцовую дверь, я подумал тогда, что он навсегда преградил мне обычный путь к прежней России, где в то самое утро занималась заря прекрасных и ужасных мартовских дней. Дверь закрылась за мной. Я сбросил пальто. Больше для меня не было ни дня, ни ночи, ни утра, ни вечера»[1880]1880
  Керенский А.Ф. Русская революция 1917. М., 2005. С. 11


[Закрыть]. Керенский стал центром притяжения для решительно настроенных депутатов, которые добивались открытия официального заседания Думы в нарушение царского указа.

Милюков в своих «Воспоминаниях» даже пишет, что так оно и случилось: «Заседание состоялось, как было намечено: указ был прочитан при полном молчании депутатов и одиночных выкриках правых»[1881]1881
  Милюков П.Н. Воспоминания. Т. 2. С. 251.


[Закрыть]. Прекрасная иллюстрация к вопросу о несовершенстве человеческой памяти. В собственной же, более ранней истории революции, тот же Милюков утверждал, что Дума «и не пыталась, несмотря на требование М.А. Караулова, открыть формальное заседание»[1882]1882
  Милюков П.Н. История второй русской революции. М., 2001. С. 41.


[Закрыть]. Никакого официального заседания не было и не могло быть: подавляющее число депутатов и руководство Думы не собирались покидать правовое поле, становясь автоматически государственными преступниками. Ситуация была еще слишком не ясна. «Дума подчинилась закону, все еще надеясь найти выход из запутанного положения, и никаких постановлений о том, чтобы не расходиться и насильно собираться в заседании, не делала»[1883]1883
  Родзянко М. Государственная дума и Февральская 1917 г. революция. С. 40.


[Закрыть], – утверждал Родзянко.

А Керенский считал отсутствие официального заседания фатальным просчетом, предопределившим закат Думы, Впрочем, здесь же он объяснял, почему в дальнейшем абсолютно ничего не сделает для реанимации российского парламента. «Отказ Думы продолжить официальные сессии стал крупнейшей, подобно самоубийству, ошибкой в момент ее высочайшего авторитета в стране, когда она имела возможность сыграть решающую плодотворную роль в окончательной развязке событий, несмотря на малый опыт в официальной роли. Это было характерным проявлением изначальной слабости Думы, большинство которой состояло из представителей высших классов, зачастую неспособных четко выразить народные чаяния и мнения»[1884]1884
  Керенский А.Ф. Русская революция 1917. С. 20.


[Закрыть].

Итак, никакого официального заседания Думы утром не было, и никаких решений не расходиться она не принимала. А что же было?

Шульгин сообщает о заседании бюро Прогрессивного блока. Шидловский председательствовал, обычный состав. Собрание прошло под знаком слуха о приближении к Таврическому дворцу 30-тысячной вооруженной толпы, которой тогда и близко не было. «Некоторые думали, что и теперь еще мы можем что-то сделать, когда масса перешла “к действиям”. И что-то предлагали… Сидя за торжественно-уютными, крытыми зеленым бархатом столами, они думали, что бюро Прогрессивного блока так же может управлять взбунтовавшейся Россией, как оно управляло фракциями Государственной думы.

Впрочем, я сказал, когда до меня дошла очередь:

– По-моему, наша роль кончилась… Весь смысл Прогрессивного блока был предупредить революцию и тем дать власти возможность довести войну до конца. Но раз цель не удалась… А она не удалась, потому что эта тридцатитысячная толпа – это революция. Нам остается одно… думать о том, как кончить с честью»[1885]1885
  Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920 год. М., 1990. С. 439–440.


[Закрыть]. Никаких решений принято не было.

Ближе к 11 часам группа депутатов прорвалась в кабинет Родзянко и стала настаивать на созыве Совета старейшин (сеньорен-конвента). Тот отмахивался руками и говорил, что ему нужно написать телеграмму императору. Ответа на вчерашние телеграммы спикер не получал и нервничал все сильнее. В 12 часов 40 минут в Ставку ушло еще одно послание. Посетовав на указ о приостановлении занятий Думы, спикер заявлял: «Последний оплот порядка устранен. Правительство совершенно бессильно подавить беспорядок. На войска гарнизона надежды нет. Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом. Убивают офицеров». Родзянко просил высочайшим манифестом отменить указ, возобновить деятельность Думы и Госсовета. «Государь, не медлите. Если движение перебросится в армию, восторжествует немец, и крушение России, а с ней и династии неминуемо»[1886]1886
  Красный архив. №. 2 (21). 1927. С. 6–7.


[Закрыть].

Пока Родзянко творил, изгнанные из его кабинета депутаты отправились в комнату Финансовой комиссии, где под председательством Некрасова началось частное совещание Совета старейшин. Керенский и Скобелев настаивали на проведении заседания Думы, с тем чтобы взять власть в свои руки, более умеренные депутаты с ними не соглашались. «Начинается обмен мнений, но события вне Думы развертываются быстрее прений, – вспоминал Скобелев. – Приносят сведения, что восставшими солдатами занято здание Главного Артиллерийского управления на Литейном проспекте. Раздраженный Шингарев вскакивает и кричит: “Подобные вещи могут делать лишь немцы, наши враги”. Я на это замечаю, что надо более осторожно выбирать свои выражения, ибо за них придется отвечать. Влетает Родзянко с громким окриком: “Кто созвал без моего ведения сеньорен-конвент?” Лидеры блока объясняют ему, что происходит не официальное заседание совета старейшин, а частное совещание членов его»[1887]1887
  Скобелев М. Гибель царизма // Огонек. № 11. 1927.


[Закрыть]. Тогда Родзянко пригласил собравшихся перейти в его кабинет и продолжить собрание официально.

Спикер изложил собравшимся содержание своих посланий царю, обменялись беспорядочными сведениями о событиях в городе, посетовали на бездействие властей, на разгул анархии. «В огромное, во всю стену кабинета, зеркало отражался этот взволнованный стол, – писал Шульгин. – Мощный затылок Родзянко и все остальные… Чхеидзе, Керенский, Милюков, Шингарев, Некрасов, Ржевский, Ефремов, Шидловский, Капнист, Львов, князь Шаховской… Еще другие… Вопрос стоял так: не подчиниться указу Государя Императора, т. е. продолжать заседания Думы, – значит стать на революционный путь… Оказав неповиновение монарху, Государственная дума тем самым подняла бы знамя восстания и должна была бы стать во главе этого восстания со всеми его последствиями… Но на это ни Родзянко, ни подавляющее большинство из нас, вплоть до кадет, были совершенно не способны»[1888]1888
  Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920 год. С. 440–441.


[Закрыть]. Керенский настаивает на том, что «представители левой оппозиции Некрасов, Ефремов, Чхеидзе и я внесли предложение в Совет старейшин немедленно провести официальную сессию Думы, не принимая во внимание царский декрет»[1889]1889
  Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. С. 137.


[Закрыть]. Протокол заседания ничего такого не фиксирует. Было решено провести частное заседание всего наличного состава депутатов, и чтобы подчеркнуть его частный характер, собраться не в большом Белом зале, а в «полуциркулярном». Смелости руководству Думы придал и тот факт, что в районе 2-х часов у Таврического дворца появился первый воинский отряд, впрочем, весьма неорганизованный. Это еще не были запрошенные Керенским части.

Частное заседание открылось в полтретьего дня. «За столом были Родзянко и старейшины, – вспоминал Шульгин. – Кругом сидели и стояли, столпившись, стеснившись, остальные… Встревоженные, взволнованные, как-то душевно прижавшиеся друг к другу… вся Дума была налицо»[1890]1890
  Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920 год. С. 441.


[Закрыть]. Литовский депутат кадет Ичас насчитал 300 присутствовавший, Мансырев – двести[1891]1891
  Ичас М. 27 и 28 февраля 1917 года // Последние новости. 12 марта 1927; Мансырев С.П. Мои воспоминания о Государственной думе.


[Закрыть]. Родзянко коротко указал на серьезность положения и заявил, что Думе «нельзя еще высказываться определенно, так как мы еще не знаем соотношения сил». После него слово взял Некрасов и совершенно неожиданно предложил призвать к власти… пользующегося уважением генерала, он назвал Маниковского. Буря протестов, резко возражали прогрессист Ржевский, меньшевик Чхеидзе, левые кадеты Аджемов и Караулов. Идея военной диктатуры понравилась только октябристу Савичу, которому, правда, более по душе был генерал Поливанов. Здесь, как видим, депутаты-масоны разошлись (что является, скорее, аргументом против версии о масонстве Маниковского).

Зато в других – более важных – вопросах они выступят сплоченной группой. «От нашей группы исходила сама инициатива образования Временного комитета, как и решение Думы не расходиться, т. е. первых революционных шагов Думы, – поведает Некрасов. – Весь первый день пришлось употребить на то, чтобы удержать Думу на этом революционном пути и побудить ее к решительному шагу взятия власти, чем наносился тяжкий удар царской власти в глазах всей буржуазии, тогда еще очень сильной»[1892]1892
  Из следственных дел Н.В.Некрасова 1921, 1931 и 1939 гг. // Вопросы истории. № 11–12. 1998. С. 20.


[Закрыть]. Предложение Думе взяться за формирование нового правительства впервые прозвучало из уст Чхеидзе. Его конкретизировал сподвижник Керенского по трудовой фракции Дзюбинский: исполнительную власть – сеньорен-конвенту, а сама Дума должна объявить себя Учредительным собранием[1893]1893
  Воля России. 15 марта 1921.


[Закрыть]. Тут слово попросил лидер еще вчера безраздельно доминировавшего Прогрессивного блока Милюков. «Я выступил с предложением – выждать, пока выяснится характер движения, а тем временем создать временный комитет членов Думы “для восстановления порядка и для сношений с лицами и учреждениями”. Эта неуклюжая формула обладала тем преимуществом, что, удовлетворяя задаче момента, ничего не предрешала в дальнейшем. Ограничиваясь минимумом, она все же создавала орган и не подводила думцев под криминал»[1894]1894
  Милюков П.Н. Воспоминания. Т. 2. С. 251.


[Закрыть].

Вдруг в полуциркулярный зал ворвался офицер, представился начальником думской охраны и срывающимся голосом закричал, что его помощника тяжело ранили, а его самого чуть не убили врывающиеся в Думу солдаты. Молил о помощи. Депутаты стали подходить к окнам, за ними уже действительно начинала шевелиться людская масса. И в эту минуту начала стремительно восходить звезда Керенского, революция оказалась его стихией.

Сообразив, что приближаются приглашенные его друзьями части, он встал со своего места. Слова и жесты резки, отчеканены, глаза горят. Говорит решительно и властно:

– Медлить нельзя! Я постоянно получаю сведения, что войска волнуются! Я сейчас еду по полкам. Я должен знать, что сказать народу! Могу я заявить, что Государственная дума – с ними, что она берет на себя ответственность за управление страной, что она становится во главе движения?

Как писал он сам, «на все нужно было отвечать сразу, не задумываясь, отдаваясь ритму событий, которыми никакая логика, никакие теории, никакие исторические примеры руководить не могли»[1895]1895
  Керенский А.Ф. История России. Иркутск, 1996. С. 390.


[Закрыть]. Это уже был тот Керенский, который, по словам Виктора Чернова, «в лучшие свои минуты… мог сообщать толпе огромные заряды нравственного электричества, заставлять ее плакать и смеяться, опускаться на колени и взвиваться вверх, клясться и каяться, любить и ненавидеть до само-забвения»[1896]1896
  Чернов В. Рождение революционной России. Прага, 1934. С. 333.


[Закрыть].

Генерал и президент Франции Шарль де Голль, глубоко разбиравшийся в вопросах лидерства, как-то заметил, что «как только события принимают серьезный оборот и общее спасение требует инициативы, любви к риску, твердости, перспектива сразу же меняется, и устанавливается справедливость. Что-то вроде глубинной волны выносит человека сильного характера на первый план»[1897]1897
  де Голль Ш. На острие шпаги. М., 2006. С. 75.


[Закрыть]. Именно это произошло с 35-летним Керенским, который буквально за мгновения неизмеримо вырос в глазах своих коллег, многие из которых не считали даже нужным водить знакомство с этим ультралевым, в их глазах, депутатом. Шульгин объяснял феномен Керенского чуть более прозаично: «Он рос… Рос на начавшемся революционном болоте, по которому он привык бегать и прыгать, в то время как мы не умели даже ходить»[1898]1898
  Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920 год. С. 443.


[Закрыть].

Так и не дождавшись от Думы ответа на вопрос о ее намерениях, Керенский выбежал навстречу толпе. «Не медля ни минуты, не накинув даже пальто, я кинулся через главный вход на улицу, чтобы приветствовать тех, кого мы ждали так долго. Подбежав к центральным воротам, я от лица Думы выкрикнул несколько приветственных слов. И когда я стоял, окруженный толпой солдат Преображенского полка, в воротах позади меня появились Чхеидзе, Скобелев и некоторые другие члены Думы. Чхеидзе произнес несколько приветственных слов, а я попросил солдат следовать за мной в здание Думы, чтобы разоружить охрану и защитить Думу, если она подвергнется нападению войск, сохранивших верность правительству… Через главный вход дворца мы прошли прямо в помещение караульной службы. Я опасался, что для разоружения охраны придется прибегнуть к силе, однако, как выяснилось, она разбежалась еще до нашего появления. Я передал командование охраной какому-то унтер-офицеру, объяснив, где следует расставить часовых»[1899]1899
  Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. С. 137–138.


[Закрыть].

Этот эпизод запомнился и Шидловскому, увидевшему, как толпа вошла в сквер внутри ограды дворца и стоит в некоторой нерешительности перед подъездом. «Решили, что нужно выйти и говорить с толпой. Все бросились на подъезд, уже занятый толпой, и в результате некоторой давки удалось попасть на ступени лицом к лицу с пришедшими четырьмя членами Думы: Чхеидзе, Скобелевым, Керенским и мной. Начал речь к толпе Чхеидзе, за ними говорили Скобелев и Керенский; что они говорили, точно не помню, но помню отлично, что это были типично трафаретные, митинговые, революционные речи. Им отвечал стоявший как раз перед ними в первых рядах толпы рабочий совершенно в их духе; он, между прочим, сказал, что им не нужно таких, как Милюков, а вот только что говорившие перед толпой ораторы – их вожди. После этих речей толпа ворвалась в Таврический дворец и начала там хозяйничать»[1900]1900
  Шидловский С.И. Воспоминания // Страна гибнет сегодня. С. 121.


[Закрыть].

Присутствие солдатских и рабочих масс придало депутатам ускорение. Родзянко вновь уверял, что промедление смерти подобно. За неимением лучшего было решено поддержать формулу Милюкова. Но как избирать Временный комитет? После короткого обмена мнениями было решено поручить его формирование сеньорен-конвенту, который незамедлительно – было около половины четвертого – удалился в кабинет Родзянко. Управились за полчаса.

Спикер появился за столом президиума и зачитал фамилии членов Временного комитета Государственной думы (ВКГД). Были представлены все партии за исключением крайне правых, представителей которых в зале и так практически не было. Справа налево: Шульгин (националист), Владимир Львов (центр), Родзянко, Дмитрюков, Шидловский (октябристы), Ржевский, Коновалов, Караулов (прогрессисты), Некрасов и Милюков (кадеты), Керенский (трудовик) и Чхеидзе (социал-демократ). Председателя пока не было. «В сущности это было бюро Прогрессивного блока с прибавлением Керенского и Чхеидзе, – написал Шульгин. – Это было расширение блока влево… Страх перед улицей загнал в одну «коллегию» Шульгина и Чхеидзе»[1901]1901
  Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920 год. С. 444.


[Закрыть]. В состав ВКГД, как отметит знаток вопроса Соловьев, «вошли пять масонов: А.Ф. Керенский, Н.В. Некрасов, А.И. Коновалов, Н.С. Чхеидзе и В.А. Ржевский»[1902]1902
  Соловьев О. Русские масоны. М., 2006. С. 269.


[Закрыть]. Старцев прибавлял к их списку Караулова[1903]1903
  Старцев В.И. Русское политическое масонство начала ХХ века. СПб., 1996. С. 143.


[Закрыть]. Некрасов подтвердит, что «во всех переговорах об организации власти масоны играли закулисную, но видную роль»[1904]1904
  Из следственных дел Н.В. Некрасова 1921, 1931 и 1939 гг. // Вопросы истории. 1998. № 11–12. С. 20.


[Закрыть]. Отныне и вплоть до Октября власть будет только леветь под влиянием улицы.

Все они были избраны подавляющим числом голосов. Но ощущения праздника не было. «У меня и моих товарищей было такое чувство, словно мы избрали членов рыболовной и т. п. комиссии Государственной думы, – вспоминал Ичас. – Никакого энтузиазма ни у кого не было. У меня вырвалась фраза: “Да здравствует комитет спасения!” – в ответ на это несколько десятков членов совещания стали аплодировать. Временный комитет удалился на совещание, а мы, около 300 членов Государственной думы, бродили по унылым залам Таврического дворца. Посторонней публики еще не было. Тут ко мне подошел с сияющим лицом член Думы Гронский: “Знаешь новость? Сегодня в 9 часов вечера приедет в Таврический дворец вел. кн. Мих. Ал. И будет провозглашен императором”. Это известие стало довольно открыто курсировать по Екатерининскому залу»[1905]1905
  Ичас М. 27 и 28 февраля 1917 года // Последние новости. 12 марта 1927.


[Закрыть]. Что самое интересное, основания для таких разговоров были.

В этот момент уже сложилась ситуация своеобразного двоевластия, было два правительства, причем одно – уже фактически безвластное, второе – еще не посягавшее на власть. Одно находилось в Мариинском дворце, другое – в Таврическом. Вакуум власти чувствовали все. Николай II был в Могилеве, но его младший брат Михаил Александрович, которого, как мы знаем, многие прогрессисты и земгоровцы сватали на роль регента при малолетнем цесаревиче, находился недалеко от столицы – в Гатчине. Поэтому не удивительно, что одним из первых, с кем снесся думский Временный комитет для восстановления порядка и для сношений с лицами и учреждениями, был именно великий князь. По одной версии, Родзянко по телефону попросил его спешно приехать в Петроград. По другой «к председателю Государственной думы обратился по телефону великий князь Михаил Александрович с просьбой назначить ему место для переговоров. Было условлено эти переговоры вести в Мариинском дворце в присутствии товарища председателя Некрасова, секретаря Государственной думы Дмитрюкова и члена Государственной думы Савича»[1906]1906
  ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 823. Л. 9.


[Закрыть].

Михаил выехал из Гатчины вместе со своим секретарем Джонсоном экстренным 5-часовым поездом. Депутаты в Мариинский дворец – там в то же время заседало правительство – ехали через запруженные улицы, под звуки стрельбы, мимо горящих зданий – во все еще охраняемый войсками и относительно спокойный район города. Около 7 вечера встретились с братом императора в кабинете Государственного секретаря. «Великий князь интересовался ходом событий, о чем его и уведомили указанные члены Гос. думы, – говорилось в протоколе, составленном, по всей видимости, Глинкой, который фиксировал все, что происходило в Думе и с ее председателем. – Вместе с тем, они указывали великому князю, что единственным спасением страны является передача власти в другие руки. По настоящему моменту остается передать эту власть Государственной думе, которая сможет образовать правительство в достаточной мере авторитетное для успокоения страны… На это ответил великий князь, что у него нет такой власти, чтобы санкционировать эту меру и что потому решить такой вопрос сейчас представляется навозможным»[1907]1907
  Там же. Л. 9—10.


[Закрыть]. По воспоминаниям участников, Некрасов развивал идею о временном – до приезда царя из Ставки – регентстве Михаила, который своей властью мог бы отстранить правительство Голицына, поставить во главе управления Временное правительство из общественных деятелей во главе с популярным генералом. Родзянко подтверждал, что лидеры Думы убеждали Михаила «явочным порядком принять на себя диктатуру над городом Петроградом», понудить правительство подать в отставку и потребовать от царя по прямому проводу дарования ответственного министерства[1908]1908
  Родзянко М. Государственная дума и Февральская 1917 г. революция. С. 40.


[Закрыть].

Михаил Александрович заявил, что хотел бы посоветоваться с братом и Советом министров. Голицын прервал заседание кабинета и принял великого князя вместе с Родзянко, который сразу взял инициативу в свои руки. «Во время беседы председатель Государственной думы указал кн. Голицыну, что события дня и позднейшая растерянность правительства повелительно требуют для успокоения Петрограда и дабы предотвратить анархию в стране немедленного удаления от власти всего состава правительства и передачи всей власти Временному комитету Государственной думы. На это кн. Голицын ответил, что им лично подано уже прошение об отставке, но что до получения таковой он не считает себя вправе предать кому-либо принадлежащую ему власть. После такого заявления князя Голицына председатель Государственной думы сказал ему, что ход событий, по-видимому, будет иметь своим последствием арест всех членов Совета министров»[1909]1909
  ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 823. Л. 10.


[Закрыть]. Замечательный разговор брата царя и председателя Думы с главой царского правительства! Михаил настаивать на отставке кабинета не стал. Родзянко с сожалением заметит: «Нерешительность великого князя Михаила Александровича способствовала тому, что благоприятный момент был упущен»[1910]1910
  Родзянко М. Государственная дума и Февральская 1917 г. революция. С. 40.


[Закрыть].

Михаил и Родзянко вернулись в кабинет Госсекретаря, где великому князю были предложены еще более смелые политические планы: «По возобновлении с ним совещания члены Государственной думы Савич и Дмитрюков указали великому князю, что течение событий требует отстранения от власти императора Николая II и необходимости принятия на себя регентства великим князем Михаилом Александровичем. На что великий князь ответил, что без согласия Государя он этого сделать не может». Однако оставался он при таком мнении недолго. «Около 9 часов вечера великий князь Михаил Александрович изъявил согласие на предложение, сделанное ему делегацией от Государственной думы, принять на себя власть в том случае, если по ходу событий это окажется совершенно неизбежным»[1911]1911
  ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 823. Л. 10–11.


[Закрыть]. Цепочка предательств потянулась дальше…

Стали составлять телеграмму императору. Писали сам Михаил Александрович, Голицын, Родзянко, Крыжановский и Беляев. Расстались в десятом часу. Глобачеву его осведомители из Мариинского дворца донесли, что «великий князь Михаил Александрович… уезжая, очень сердечно пожимал руку Родзянко, о чем-то беседуя, и был в прекрасном настроении духа»[1912]1912
  Глобачев К.И. Правда о русской революции. С. 125.


[Закрыть]. В таком настроении Михаил Александрович вместе с Беляевым направился в дом военного министра, чтобы передать телеграмму по прямому проводу Алексееву.

В 22.30 лента поползла из аппарата Юза в Ставке: «Прошу доложить от моего имени Государю Императору нижеследующее: для немедленного успокоения принявшего крупные размеры движения, по моему глубокому убеждению, необходимо увольнение всего состава Совета министров, что подтвердил мне и князь Голицын. В случае увольнения кабинета необходимо одновременно назначить заместителя. При теперешних условиях полагаю единственно остановить выбор на лице, облеченном доверием Вашего Императорского Величества и пользующемся уважением в широких слоях… Со своей стороны полагаю, что таким лицом в настоящий момент мог бы быть князь Львов». Ответ Алексеева был лапидарен: «Сейчас доложу Его Императорскому Величеству телеграмму Вашего Императорского Высочества. Завтра Государь Император выезжает в Царское село». Михаил продиктовал: «Я буду ожидать Ваш ответ в доме военного министра и прошу Вас передать его по прямому проводу. Вместе с тем, прошу доложить Его Императорскому Величеству, что, по моему убеждению, приезд Государя Императора в Царское Село, может быть, желательно отложить на несколько дней»[1913]1913
  Красный архив. № 2 (21). 1927. С. 11–12.


[Закрыть]. Брат царя активно играл на стороне ВКГД. Ждали ответа. Он придет через 40 минут.

Думские деятели вернулись из Мариинского дворца в Таврический. «В 9—10 часов вечера мы ехали обратно через революционный город, – свидетельствовал Некрасов. – Зон уже не существовало. Сплошная революционная волна все залила. Вооруженные автомобили много раз задерживали и спрашивали пропуск. Временами удовлетворялись, а временами уже имя Родзянко встречалось неодобрительно… всюду горели участки. Картина была вполне ясна»[1914]1914
  Цит. по: Бурджалов Э.Н. Вторая русская революция. Восстание в Петрограде. С. 235.


[Закрыть]. Пересекли Троицкий мост, и у Летнего сада обнаружили лихорадочное оживление. Навстречу и в попутном направлении мчались легковые автомобили и грузовики, в которых сидели, стояли, свешивались солдаты, рабочие, женщины. Все размахивали руками, что-то кричали. Винтовки наперевес – стрельба открывалась по поводу и без повода. Выехали на Литейный. Слева горело здание Окружного суда. Пламя пожара освещало огромную толпу, глазевшую на безуспешные попытки пожарных справиться с огнем. У Сергиевской улицы – пушки, нацелившие дула во все направления, за ними в беспорядке разбросаны ящики от снарядов. На углу Шпалерной и Таврического сада стоял автомобиль с пулеметом – первый организованный вооруженный патруль. Но и за ним пестрая толпа не убывала, толклась на тротуарах и мостовой. У самого Таврического дворца – огромное скопление солдат и автомобилей. В машины усаживались люди, грузились какие-то припасы, оружие, в каждой сидели дамы революционного поведения. Все приказывали, но никто не спешил повиноваться. Было от чего прийти не только в восторг, но и в ужас. Неорганизованные толпы были бы беспомощны перед лицом одной боеспособной и лояльной царю дивизии. Ее не было, но никто из революционеров по призванию или по неволе об этом еще не знал.