Текст книги "Крушение России. 1917"

«– Признаюсь, – говорил Хатисов Спиридовичу, – я очень сначала волновался и с большой тревогой следил за рукой великого князя, который барабанил пальцами по столу около кнопки электрического звонка. А вокруг нажмет, позвонит, прикажет арестовать… Но нет, не нажимает»[1418]1418
  Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. С. 450.


[Закрыть].

Разговор, безусловно, не был для Николая Николаевича неожиданным, эта тема была популярной и в Закавказье. «Было всем известно, что брат императора Николая II великий князь Михаил Александрович при многих своих симпатичных и благородных качествах обладал почти полным отсутствием воли; это могло также угрожать России в будущем многими неудобствами, – откровенничал Данилов. – …При таких условиях данная комбинация – цесаревич Алексей при регенте Михаиле Александровиче – многим не внушала большого доверия. В среде, например, земских и городских деятелей произносилось не раз имя великого князя Николая Николаевича в качестве лица, наиболее соответствующего для занятия всероссийского престола, с предоставлением стране ответственного министерства, главой которого намечали князя Г.Е. Львова»[1419]1419
  Данилов Ю.Н. Великий князь Николай Николаевич. М.-Жуковский, 2006. С. 410.


[Закрыть].

Внимательно выслушав Хатисова и поделившись с ним своими сомнениями, великий князь попросил время на раздумья. Через два дня Хатисов вновь явился во дворец. На сей раз Николай Николаевич принял его в присутствии генерала Янушкевича и заявил об отказе участвовать в заговоре. Свое решение он объяснил тем, что подобный сценарий не будет поддержан широкими народными массами – мужик и солдат не поймут насильственного переворота, и поэтому он не найдет поддержки в армии. Как отмечали многие лично знавшие великого князя, он не отличался личной смелостью. Как подмечал Шавельский, «его решительность пропадала там, где ему начинала угрожать серьезная опасность… Он ни за что не принял бы участия ни в каком перевороте, если бы предприятие угрожало его жизни и не имело абсолютных шансов на успех»[1420]1420
  Шавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Т. 1. С. 111, 113.


[Закрыть].

Любезно откланялись, обменявшись рукопожатиями, и Хатисов отправил Львову телеграмму: «Госпиталь не может быть открыт». Вариант с заменой Николая II на его дядю земгоровцы сдавали в архив. А Николай Николаевич позднее будет считать свой отказ возглавить переворот ошибкой. Мысль поставить в известность о заговоре своего венценосного племянника ему в голову даже не приходила.

В ряде отечественных исторических работ со ссылкой на Мельгунова весь эпизод с контактами Хатисова с Николаем Николаевичем объявляется более поздней фальсификацией, поскольку последнего якобы в указанное время не было на Кавказе[1421]1421
  Аврех А.Я. Царизм накануне свержения. С. 55; Емельянов Ю.Н. Что мог знать С.П. Мельгунов о дворцовых и военных заговорах. Предисловие // Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. С. 12–13.


[Закрыть]. Здесь явное недоразумение: Мельгунов отрицал присутствие в Тифлисе Николая Михайловича (который, как мы сами знаем, двигался из Петрограда в Киев), а вовсе не Николая Николаевича[1422]1422
  Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. С. 148.


[Закрыть], а сам эпизод под сомнение не ставил.

Регентство Николая Николаевича было популярной идеей и в августейшем семействе. Французский посол Палеолог, имевший всегда информацию из первых рук, 5 января 1917 года записал в дневнике: «Несколько великих князей, в числе которых мне называют трех сыновей великой княгини Марии Павловны: Кирилла, Бориса и Андрея, говорят ни больше ни меньше, как о том, чтобы спасти царизм путем дворцового переворота. С помощью четырех гвардейских полков, преданность которых уже поколеблена, они двинутся ночью на Царское Село; захватят царя и царицу; императору докажут необходимость отречься от престола; императрицу заточат в монастырь; затем объявят царем наследника Алексея под регентством великого князя Николая Николаевича»[1423]1423
  Палеолог М. Дневник посла. С. 668.


[Закрыть]. По сведениям Палеолога, предполагалось задействовать Павловский, Преображенский и Измайловский полки, а также гвардейских казаков и эскадрон императорского гусарского полка, входившего в состав гарнизона Царского Села.

Любопытен рассказ Шавельского об одной акции пасынка Николая Николаевича герцога Сергея Лейхтенбергского, который, судя по всему, и был источником информации для протопресвитера русской армии. В начале января герцог явился к командиру запасного батальона Преображенского полка полковнику Павленко для конфиденциального разговора. Тот, почуяв неладное, позвал соприсутствовать своего помощника полковника Приклонского. Не стесняясь присутствия третьего лица, Лейхтенбергский поинтересовался у Павленко, как батальон отнесется к дворцовому перевороту. На недоуменный вопрос Павленко о том, что конкретно имеется в виду, последовал ответ:

– Ну… если на царский престол будет возведен вместо нынешнего Государя один из великих князей.

Павленко отказался продолжать разговор, а после ухода герцога полковники написали рапорт, который, однако, остался без движения[1424]1424
  Шавельский Г. Воспоминания последнего пресвитера русской армии и флота. Т. 1. С. 27.


[Закрыть].

В разговорах о госперевороте с готовностью принимал участие и великий князь Гавриил Константинович. В начале января за обеденным столом у крупного предпринимателя Богданова в присутствии бизнесмена Путилова, графа Капниста и других свободно рассуждали о низвержении царя и передаче короны Алексею под регентством Николая Николаевича. Гавриил Константинович обещал довести это мнение до своих родственников, вовсе не имея в виду царя. Еще через несколько дней на обеде у любовницы великого князя Гавриила с участием Бориса Владимировича, Игоря Константиновича, Путилова, нескольких гвардейских офицеров также под парами шампанского обсуждали, на какие полки можно будет опереться, когда дело дойдет до решительных действий. И все это в присутствии цыган и домашней прислуги.

Свой вклад в кампанию разоблачения темных сил у трона вносили даже родной брат царя Михаил и его мать – императрица Мария Федоровна, которые занимали сторону не Николая II, а других своих родственников.

3 января 1917 года Михаил Александрович неожиданно приехал к Родзянко в его дом на Фурштадтсткой, 20 (сам спикер относит это событие к 8 января, но здесь я склонен полагаться не на его мемуары, а на дневник Глинки). По словам главы думского аппарата, великий князь «спросил Родзянко, как он полагает, будет ли революция, на что он ответил, что ее не будет, но что положение серьезно и что необходимо принять меры к замене правительства лицами общественного доверия, которые примут на себя эти обязанности, когда будут устранены безответственные влияния. На вопрос, кто же может быть во главе, Родзянко ответил, что указывают на него, Родзянко, и что он не сочтет возможным отказаться, если условия, указанные выше, будут выполнены»[1425]1425
  Глинка Я.В. Одиннадцать лет в Государственной думе. С. 174.


[Закрыть]. Председатель Думы все еще верил в свою выдающуюся историческую роль. А Михаил Александрович жаловался Родзянко: «Вся семья сознает, насколько вредна Александра Федоровна. Брата и ее окружают только изменники. Все порядочные люди ушли». Разговор продолжался более часа. Михаил обещал поспособствовать, чтобы «Александра Федоровна с присными была удалена»[1426]1426
  Родзянко М.В. Крушение империи. С. 204.


[Закрыть].

Вдовствующая императрица выговаривала царю за высылку Дмитрия и резолюцию на коллективном послании родни: «Я уверена, что ты сам чувствуешь, что твой резкий ответ семейству глубоко их оскорбил, т. к. ты совершенно незаслуженно бросил в их адрес ужасные обвинения… Это так не похоже на тебя с твоим добрым сердцем поступать подобным образом. Это причинило мне много боли»[1427]1427
  Кудрина Ю.В. Мать и сын. Императрица Мария Федоровна и император Николай II. М., 2004. С. 95.


[Закрыть]. Даже мать была против сына.

В феврале 1917 года у Николая II было несколько встреч с великими князьями, которые носили, в основном, деловой характер. Кирилл Владимирович докладывал о результатах поездки на Мурман и в Архангельск. Георгий Михайлович поведал о трехмесячной инспекционной поездке по фронтам, Павел Александрович – об инспекции войск гвардии. Иной характер носила встреча с Александром Михайловичем, который 10 февраля вновь пробился в Александровский дворец, где говорил с Александрой Федоровной в присутствии императора на обычные темы о необходимости удаления царицы от государственных дел и создания ответственного кабинета. По итогам разговора он отправил весьма красноречивое письмо конечно же Николаю Михайловичу в Грушевку: «Говорил я долго, полтора часа, затронул положительно все вопросы, на все встречал ее возражения, не выдерживающие ни малейшей критики; она находится в полнейшем и неизлечимом заблуждении, главные ее аргументы были, что надо всех привести в порядок, всех поставить на свое место, что суются не в свое дело, что надо терпение, дать настоящему правительству время и все в этом роде». После ледяного прощания великий князь прошел к Николаю и пришел к убеждению, что «он находится под ее влиянием вполне и безнадежно».

Александр Михайлович приходил к выводу о том, что «вопрос стоит так: или сидеть сложа руки и ждать гибели и позора России, или спасать Россию, приняв героические меры… Первый раз приходится думать, как далеко связывает данная присяга… Миша тоже не видит никакого выхода кроме высылки ее в Ливадию, но вопрос, как это сделать, он никогда на это не решится, да и она не поедет… Говорить можно с людьми нормальными, а с такими, у которых чего-то не хватает и, при этом, главного – здравого смысла, невозможно… В морском уставе, который, как ты знаешь, весьма строгий, и командиру дана власть самодержца, есть статья, что если командир сойдет с ума, то офицеры могут его арестовать, причем это обставлено кое-какими формальностями, вот Россия находится сегодня в состоянии корабля, которым командует сумасшедший»[1428]1428
  РГИА. Ф. 549. Оп. 1. Д. 1067. Л. 2—4об.


[Закрыть].

Феликс Юсупов в письме в тому же Николаю Михайловичу от 14 февраля высказался за то, чтобы императрица Мария Федоровна приехала в Ставку и там «вместе с Алексеевым и Гурко прямо потребовала, чтобы арестовали Протопопова, Щегловитова, Аню, и Ал. Фед. отправили бы в Ливадию. Только такая мера может еще спасти, если только уже не поздно. Я уверен, что пассивное отношение Государя ко всему, что происходит, является результатом лечения его Бадмаевым. Есть такие травы, которые действуют постепенно и доводят человека до полного кретинизма»[1429]1429
  Цит. по: Боханов А.Н. Сумерки монархии. М., 1993. С. 254.


[Закрыть].

Знал ли Николай (да и спецслужбы) в полной мере о подлинных настроениях в семье, о готовившихся заговорах? А если знал, почему не реагировал жестким образом или не шел навстречу пожеланиям родственников?

Есть все сведения о том, что Николай был достаточно хорошо информирован о планах семейства. О них ему регулярно докладывал Протопопов. Генерал Белецкий даже начал расследование «великокняжеского заговора» в связи со следствием, которое он производил по делу об убийстве Распутина. В январе 1917 года Белецкий консультировался по этому поводу с Воейковым, поскольку речь шла о физической безопасности царской семьи. В результате этого разговора к расследованию был подключен и жандармский полковник Невдахов, незадолго до этого сменивший Спиридовича в должности начальника личной охраны семьи Николая. Однако следствие велось крайне вяло, что было не удивительно, учитывая закрытость высших сфер для спецслужб. В то же время известно, что даже великий князь Павел Александрович информировал племянника о возможном заговоре в гвардейских частях Петрограда[1430]1430
  История государственной охраны. Собственная Его Императорского Величества охрана. 1881–1917. М., 2006. С. 418.


[Закрыть].

В своей предсмертной записке Протопопов утверждал, что царь «сознавал вред активной роли, которую играли в оппозиционной среде члены его семьи. Ему казалось лучшим средством удаление их из пределов России. Война мешала ему привести в исполнение свою мысль. Временно несколько великих князей были высланы в свои деревни»[1431]1431
  Цит. по: Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. С. 177.


[Закрыть]. Что еще больше усиливало возмущение семьи. Впрочем, были в ней и преданные Николаю люди. Так, Вырубова сообщает, как еще один представитель рода герцогов Лейхтенбергских – Александр Георгиевич (Сандро) – доказывал царю, что единственный путь к спасению заключался в том, «чтобы Государь потребовал вторичной присяги ему всей императорской фамилии». После этого разговора император поделился с супругой: «Напрасно Сандро так беспокоится о пустяках! Я не могу обижать мою семью, требуя от них присяги»[1432]1432
  Фрейлина ее Величества Анна Вырубова. С. 285–286.


[Закрыть].

Конечно, император не мог идти навстречу политическим пожеланиям фамилии: изолировать или отправить в ссылку жену или либерализовать режим во время войны значило для него отказаться от себя, растоптать свое я, к тому же, как он был уверен, в ущерб стране. Вместе с тем, Николай в какой-то мере стал заложником родственных чувств. Он прощал родне то, что мог бы не простить другим; считал, что со временем все само собой уляжется, и не склонен был преувеличивать политического ущерба от «салонной болтовни». И совершенно напрасно.

В исторической литературе любых направлений доминирует точка зрения, что великокняжеские заговоры были чистой профанацией, ничего конкретного за ними не стояло, и никакого влияния на развитие революционного процесса они не оказали. Убежден, что это не так. Ущерб для царя был огромным. Именно семья внесла решающий вклад в делегитимизацию верховной власти в глазах высшей элиты. Воейков с изумлением восклицал: «Совершенно непонятно, почему члены императорской фамилии, высокое положение и благосостояние которых исходило исключительно от императорского престола, называли его режимом абсолютизма и произвола по отношению к народу, о котором они, однако, отзывались как о некультурном и диком, исключительно требующем твердой власти»[1433]1433
  Воейков В.Н. С царем и без царя. Воспоминания последнего дворцового коменданта государя императора Николая II. М., 1995. С. 209.


[Закрыть]. Ясно, что мнения великих князей для российской родовой аристократии, составлявшей важнейшую опору режима, были куда более весомы, чем речи, скажем, «каких-то» Милюкова с Пуришкевичем. Именно позиция фамилии являлась для общественного мнения окончательным и неоспоримым подтверждением оправданности всех слухов и выступлений по поводу засилья темных сил и тотальной измены: кому, как ни ближайшим родственникам царя это знать!

Именно великие князья внесли существенный вклад в подрыв дисциплины и лояльности к трону в гвардейских частях, шефами и попечителями которых они по большей части и являлись. Легкость, с которой гвардия предаст монарха в февральские дни, свидетельствовала об успешной агитационной работе со стороны не только профессиональных революционеров, но и великих князей. Одним из решающих аргументов, который заставит Николая отречься от престола, станет измена конвоя Его Величества, которым командовал Кирилл Владимирович. Великие князья очень серьезно влияли на умонастроения в Ставке, где многие из них находились или часто бывали.

Трудно переоценить революционизирующее воздействие убийства Распутина. Ясно, что оно не могло «открыть глаза царю», «вразумить Александру Федоровну» или «остановить измену», которой, как мы знаем, не было. «Смерть Распутина ничуть не изменила умонастроение двора, – подмечала Мария Павловна-младшая. – Наоборот, императрица теперь повсюду видела предателей и доверяла лишь тем людям, которых рекомендовал Распутин»[1434]1434
  Воспоминания великой княгини Марии Павловны. С. 242.


[Закрыть]. Убийство старца, глубоко унизившее императора и его супругу, агитаторы всех мастей прославляли как подвиг, как патриотическое самопожертвование, освобождающее страну от позорных оков. Идея безнаказанного убийства в благих целях спасения родины становилась естественной для общественного сознания, превращаясь в главный двигатель будущей революции.

Хорошо новое умонастроение описал Родзянко: «Страна увидела, что бороться во имя интересов России можно только террористическими актами, так как законные приемы не приводят к желаемым результатам. Участие в убийстве Распутина одного из великих князей, члена царской фамилии, представителя высшей аристократии и членов Г. Думы как бы подчеркивало такое положение. А сила и значение Распутина как бы подтверждались теми небывалыми репрессиями, которые были применены императором к членам императорской фамилии… Результатом шума, поднятого возле этого дела, было то, что террористический акт стал всеми одобряться, и получилось внутреннее убеждение, что раз в нем участвовали близкие к царской чете лица, положение сделалось безвыходным»[1435]1435
  Родзянко М.В. Крушение империи. С. 193–194.


[Закрыть]. По утверждению Милюкова, главным следствием убийства Распутина стало распространение в обществе твердого убеждения, «что следующим шагом, который предстоит в ближайшем будущем, будет дворцовый переворот при содействии офицеров и войска»[1436]1436
  Милюков П.Н. История второй русской революции. М., 2001. С. 37.


[Закрыть]. Впрочем, это было мнение оппозиционной части образованного общества. Крестьянские массы думали совсем по-другому. Тот же Милюков предвосхищал их суждение: «Вот, в кои-то веки добрался мужик до царских хором – говорить царям правду, – и дворяне его уничтожили». Так оно и вышло. Коллективный русский мужик готовился повторить эту операцию над «дворянами». Но в княжеских виллах… никто об этом не думал»[1437]1437
  Милюков П.Н. Воспоминания. Т. 2. С. 241.


[Закрыть].

«Все участники заговора, за исключением князя Юсупова, – подчеркивала сестра Дмитрия Павловича Мария, – позже поняли, что, взявшись за оружие для сохранения старого режима, они в действительности нанесли ему смертельный удар»[1438]1438
  Воспоминания великой княгини Марии Павловны. С. 218.


[Закрыть]. По себе – тоже. Не многие члены императорской фамилии переживут революционный год. А чудом уцелевшие потеряют состояния и отечество.

Заговор Гучкова и Ставка

Когда Александра Керенского как-то упрекнули в организации Февральской революции, он немедленно отреагировал: «Революцию сделали не мы, а генералы. Мы же только постарались направить ее в нужное русло»[1439]1439
  Лукомский А.С. Воспоминания. Т. 1. Берлин, 1922. С. 151.


[Закрыть]. Один из ведущих социалистов-революционеров, по большому счету, был прав.

Заставить Николая II нарушить монарший долг и сложить корону (или свергнуть его) действительно могла только армейская верхушка. Не случайно все заговорщики искали пути проникновения в военную среду, обретения там соратников для подготовки переворота. В качестве политика, добившегося наибольших успехов на этом поприще чаще всего называют Александра Гучкова, в качестве военачальников, сыгравших наибольшую роль в процессе отречения – генералов Алексеева и Рузского. Был ли в действительности заговор Гучкова и военной верхушки, и если да, то насколько далеко зашли заговорщики?

Заговорщическая деятельность Гучкова справедливо нашла в историографии большее признание, чем усилия думцев или аристократии. Все исследователи признают его огромную энергию на этом направлении, однако большинство склонно согласиться с самим Гучковым, который довольно скромно оценивал результаты. «Сделано было много для того, чтобы быть повешенным, но мало реального осуществления, ибо никого из крупных военных к заговору привлечь не удалось»[1440]1440
  Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. С. 183.


[Закрыть], – свидетельствовал он в личном письме Мельгунову. Ведущие советские исследователи этого вопроса – Дякин, Черменский – также приходили к выводу о мизерности сделанного Гучковым и другими незадачливыми «буржуазными заговорщиками», отдавая, естественно, пальму первенства пролетарским революционерам[1441]1441
  Дякин В.С. Русская буржуазия и царизм. С. 298–310; Черменский Е.Д.
  IV Государственная дума и свержение царизма. С. 238–248.


[Закрыть]. Столь информированный источник, как Алексей Брусилов, также отвергал версию о генеральском заговоре: «Доходили до меня сведения, что задумывается дворцовый переворот… Я не верил им, потому что главная роль по ним предназначалась Алексееву, который якобы согласился арестовать Николая II и Александру Федоровну. Зная свойства характера Алексеева, я был убежден, что он это не выполнит»[1442]1442
  Брусилов А.А. Мои воспоминания. С. 268–269.


[Закрыть].

И вновь возьму на себя смелость сказать, что заговор Гучкова и военной верхушки не просто имел место, он зашел гораздо дальше, чем потом будут признавать его лидеры. Более того, отречение Николая II пройдет почти точно по сценарию, начертанному Гучковым…

О том, что Гучков считался своим человеком в армейской среде и у него было множество оснований для недовольства императором, которое выливалось в оппозиционные действия, мы уже знаем. Также уже упоминалось, что, работая в Комиссии по обороне Государственной думы, он собрал вокруг себя немало авторитетных военных. Теперь – немного подробнее. Похоже, первое упоминание об официальных контактах депутата Гучкова с руководством военного министерства находим в дневнике генерала Поливанова, тогда занимавшего пост помощника министра. Запись датирована 8 декабря 1907 года: «К 8 ½ час. веч. приехал к военному министру, дабы участвовать в беседе с делегацией из 12 человек Комиссии по обороне Государственной думы. Между прибывшими были: Гучков, Звегинцев, Хвощинский, Крупенский, Безак, гр. Бобринский, Балашев, Плевако, кн. Шервашидзе, кн. Шаховской. Потом перешли в кабинет, где военный министр изложил им программу Министерства, сначала по личному составу, потом по материальной части»[1443]1443
  Поливанов А.А. Из дневников и воспоминаний по должности военного министра и его помощника 1907–1916 гг. М., 1924. С. 35.


[Закрыть]. Затем министр Редигер взял за практику приглашать 5–6 депутатов и военных для обсуждения вопросов государственной обороны. «Я дал общее указание по всем частям Министерства: членам Государственного совета и Думы давать все несекретные сведения, о которых они будут просить… Если нужны были секретные сведения, то они давались Гучкову или двум-трем делегатам комиссии, которые затем удостоверяли перед комиссией, что полученные ими объяснения их вполне убедили»[1444]1444
  Редигер А.Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра. М., 1999. Т. 2. С. 188.


[Закрыть], – вспоминал Редигер. Он же дал добро на деятельность постоянной группы из высших офицеров и депутатов, постоянно встречавшихся на квартире генерала Василия Гурко, знакомого с Гучковым со времен боев на стороне буров против англичан в Южной Африке. Не возражал против существования этой группы и сменивший Редигера Сухомлинов.

Инициатором ее формирования Гурко называл «alter ego Гучкова» депутата Звегинцева. «При его посредстве Гучков предложил мне собрать вокруг себя по собственному выбору некий кружок – группу военных, которые могли бы оказывать комиссии помощь в изучении и обсуждении всех передаваемых на ее рассмотрение законодательных предложений, – читаем в мемуарах Гурко. – …Я сделал все от меня зависящее, чтобы привлечь к этой работе лиц, хорошо известных мне не столько лично, сколько благодаря широте взглядов на военные вопросы. Достаточно сказать, что среди них был будущий начальник штаба Ставки Верховного главнокомандующего генерал Алексеев. Во время войны большинство из тех десяти-двенадцати человек, которые принимали участие в работе кружка, заняло важные посты в военной иерархии. Я не стану их здесь перечислять, поскольку считаю, что такой список не заинтересует возможных читателей этих строк»[1445]1445
  Гурко В. Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914–1917. М., 2007. С. 313–314.


[Закрыть]. Напротив! Этот список очень даже интересен историку революции.

Итак, Алексеев – будущая первая фигура в армейской иерархии – и подменявший его на посту начальника штаба Гурко. Сам Гучков назовет в качестве важного участника кружка, с которым «работа в комиссии по государственной обороне была особенно тесно сплетена» будущего военного министра Поливанова. Гучков высоко оценивал и работу группы, и вклад в нее Поливанова: «Кружок этот являлся первоначальной лабораторией, где разрабатывались и обсуждались различные вопросы, которые потом шли в комиссию обороны и Думы. Многие вопросы, поднятые по инициативе Думы, возникали впервые в этом кружке… В этот кружок мы иногда приглашали генерала Поливанова, который в частной беседе давал нам возможность ознакомиться с другими сторонами дела и с тем материалом, который, может быть, в неофициальном обсуждении до нас не дошел бы, так что в нем мы видели полное желание осветить нам все закоулки военного ведомства. Разумеется, Поливанов, как и все мы, относился отрицательно к деятельности военного министра Сухомлинова, но он, как честный служака, против своего шефа никакого похода не вел»[1446]1446
  Падение царского режима. Т. 6. М.-Л., 1926. С. 291–292.


[Закрыть]. Как нам известно, и сам вел, и активно помогал в этом своим коллегам по кружку.

Еще пару немаловажных фигур добавит к этому списку генерал Антон Деникин, тоже посещавший «кружок»: «Многие участники кружка, как ген. Гурко, полковники Лукомский, Данилов и другие, играли впоследствии большую роль в Первой мировой войне. Все эти лица не имели никаких политических целей, хотя за ними и утвердилась шутливая кличка “младотурок”»[1447]1447
  Деникин А.И. Путь русского офицера. М., 1990. С. 186.


[Закрыть]. Это была та самая шутка, в которой есть доля шутки. Как и их коллеги из секретного общества «Единение и прогресс», стремившиеся с помощью интриг, запугивания подорвать оттоманский абсолютизм и европеизировать Турцию, завоевывая при этом ключевые посты в государственном руководстве, российские «младотурки» боролись схожими методами с российской властью для европеизации России и завоевывали себе все – помогая друг другу – все новые посты в военном руководстве. К 1917 году генерал от инфантерии Юрий Данилов был начальником штаба Северного фронта генерала Рузского, а генерал-лейтенант Александр Лукомский занимал ключевую должность генерал-квартирмейстера Ставки. В числе участников встреч на квартире Василия Гурко разные источники называют также фамилии генералов Янушкевича, Филатьева, Мышлаевского, Головина, Крымова.

Не исключено, что именно «кружок» Гучкова – Гурко и имели в виду, когда говорили об упоминавшейся «Военной ложе». Большинство исследователей не подтверждает масонства Гучкова, я в их числе. Те же, кто вслед за Берберовой придерживаются противоположной точки зрения, относят к возглавляемой им масонской ложе генералов Гурко, Половцева, Алексеева, Рузского, Крымова[1448]1448
  Брачев В. «Победоносный февраль» 1917 года: масонский след // Масоны и февральская революция 1917 года. М., 2007. С. 127.


[Закрыть]. Скорее всего, произошла некоторая путаница. Масонская Военная ложа существовала, но совершенно в другом составе. А не масонский «кружок» Гучкова рассматривался некоторыми современниками как масонский. По сути, это подтверждает и Керсновский: «Еще задолго до войны члену Думы Гучкову удалось создать военно-политический центр – так называемую “Военную ложу”, – проводивший идеи всероссийской оппозиции в среде молодых карьеристов Главного управления Генерального штаба. Происшедшая в 1908 году в Турции революция младотурок навела Гучкова на мысль произвести подобного рода переворот в России. Для ознакомления с техникой переворота Гучков ездил тогда же в Константинополь. По возвращении его в Россию и родилась “Военная ложа”, организованная по образцу масонских лож. Не будучи масонской по существу, “Военная ложа” была связана, тем не менее, – через того же Гучкова – с думской ложей определенно масонского повиновения. Соучредителями Гучкова по “Военной ложе” были генералы Поливанов, Лукомский, Гурко»[1449]1449
  Керсновский А.А. История русской армии. Т. 4. С. 238.


[Закрыть].

Деятельность «кружка» вызывала большие вопросы у Петербургского охранного отделения. Незадолго до войны оно сообщало, что Гучков «устроил на квартире некоего генерала на Сергиевской улице так называемый “гучковский главный штаб”… На означенных частных собраниях нередко оглашались и совершенно секретные сведения… Положение Гучкова в военных сферах упрочилось настолько, что перед ним были раскрыты все военные тайны до мобилизационных планов включительно. Гучков явно стремился к тому, чтобы сосредоточить в своих руках все нити управления вооруженными силами страны… К А.И. Гучкову стали уже являться как к какому-то начальнику частей»[1450]1450
  Цит. по: Мультатули П. Николай II: Отречение, которого не было. М., 2009. С. 204–206.


[Закрыть]. Перспектива установления Александром Ивановичем Буревестником, провозгласившим цель свержения императора, контроля над армией, забеспокоила Сухомлинова, который принял соответствующие меры. В мемуарах Деникина находим: «Лукомский и трое других участников вышли из состава кружка. “Мы не могли, – писал мне впоследствии Лукомский, – добиваться, чтобы Дума отвергла законопроекты, скрепленные нашими подписями”. В отношении других, более “строптивых” “младотурок”, в том числе и самого Гурко, Сухомлинов, после доклада Государю, принял меры к “распылению этого соправительства”, как он выражался, предоставив им соответственные должности вне Петербурга»[1451]1451
  Деникин А.И. Путь русского офицера. М., 2002. С. 106–107.


[Закрыть]. Этого они Сухомлинову и Николаю не простят.

Война дала «младотуркам» шанс. Хорошие военные были востребованы. Помогая друг другу, они поднимались все выше по лестнице военной иерархии. Их карьере активно способствовали думские и земгоровские круги. Блестяще удался заговор против Сухомлинова, Думе и всей прогрессивной общественности удается добиться назначения Поливанова военным министром. Алексеева на должность начальника штаба Ставки Верховного главнокомандующего Николай II выбрал сам, ценя его таланты. С высших армейских должностей Поливанов и Алексеев подтягивают наверх и других «младотурок».

Под влиянием военных неудач настроения Гучкова и его кружка заметно радикализируются. «На Государе и Государыне и тех, кто неразрывно был связан с ними, на этих головах накопилось так много вины перед Россией, свойства их характеров не давали никакой надежды на возможность ввести их в здоровую политическую комбинацию; из всего этого для меня стало ясно, что Государь должен покинуть престол»[1452]1452
  Гучков А.И. В царском поезде // Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев. Документы. Л., 1927. С. 188.


[Закрыть], – скажет сам Гучков. Спецслужбы, осуществлявшие над ним постоянное наблюдение, сделают общий вывод за 1915 год: «Съездив в Китай, Турцию и Португалию и изучив на месте способы и приемы переворотов в разных странах, а также бывшие у нас бунты во Владивостоке, Севастополе и Кронштадте и дождавшись такого благоприятного времени, как война 1914 года, Гучков начал действовать»[1453]1453
  ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1913. Д.144. Л. 125.


[Закрыть].

Внимательный биограф Гучкова Александр Сенин приходит к выводу: «Вероятно, именно на рубеже 1915 и 1916 гг. Гучков окончательно решил готовить дворцовый переворот»[1454]1454
  Сенин А.С. Александр Иванович Гучков. М., 1996. С. 93.


[Закрыть]. Почему именно тогда? Новый, 1916 год лидер октябристов встретил со страшным отравлением, были опасения, что не выживет. И сам он, и все общество были убеждены, что это дело рук Распутина и его клики. Гучкову приходили горы посланий с пожеланиями выздоровления. Он чувствовал, что его жизнь под угрозой. И у него появилось время для размышлений о заговоре.

Его планированием занималась руководящая тройка в составе самого Гучкова, а также Некрасова и Терещенко. Это подтвердят все ее участники. Они умолчат о важности для заговора масонских и земгоровских каналов. Мельгунов утверждает: «Секрет полишинеля, что в центре были как Некрасов и Терещенко, принимавшие столь близкое участие в организации дворцового переворота, так и Керенский, о котором почти не приходилось еще говорить, так как левый фланг русской общественности – социалистический – стоял в стороне от непосредственного участия в заговорах. Мне кажется, что масонская ячейка и была связующим как бы звеном между отдельными группами “заговорщиков” – той закулисной дирижерской палочкой, которая пыталась управлять событиями». И в другом месте: «Через Терещенко проходят нити к Родзянко и к великосветским кругам. Некрасов связывает заговор с думскими сферами, с партией, в которой он состоял и занимал видное положение… Близкие отношения Некрасова к Львову соединяли петербургские проекты с московскими затеями»[1455]1455
  Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. С. 217, 222.


[Закрыть].

Что же конкретно хотел сделать Гучков и его коллеги по заговору, каков был их замысел? Свидетельств много, они сходятся в главном, но сильно различаются в деталях. В разное время и сам Гучков, и другие организаторы переворота рассказывали разные истории. Они варьировались в зависимости от собеседников и аудитории, от памяти рассказчиков, а их донесение до современников и потомков сильно зависело от памяти слушателей. Скорее всего, самих планов было несколько, и их содержание менялось.

Но предоставим слово самому Гучкову, уверявшему следственную комиссию Временного правительства 2 августа 1917 года, что только переворот был единственным спасением от стихийной революции. «Я считал, что возможны различные формы такого переворота. Обычные формы русских переворотов, унаследованные от XVIII столетия и перешедшие в XIX век, – это террористические акты, убийства… Должен сказать, что я всегда был противником этих форм перемены государственного строя». Многочисленные источники, причем столь разные, как Милюков и Деникин, уверяют, что Гучков, в случае необходимости, вовсе не отрицал цареубийства. «Затем есть другая форма – та, в которой это и свершилось, стихийная форма поднятия народных масс без правильного плана, без руководителей… Затем еще третий путь – путь военного переворота, совершенного не солдатскими массами, а воинскими частями, скажем, та форма, которая была испробована, правда неудачно, на Сенатской площади в начале XIX столетия, когда выходили целые части. Мне представляется, что эта последняя форма и есть та, в которой мог бы совершиться переворот, в пределах и направлении, необходимом России. Такой переворот явился бы с гарантиями быстроты, безболезненности, с наименьшими жертвами и наибольшей приемлемостью для страны». Таким образом, в голове у Гучкова была схема военного переворота, осуществленного небольшой группой высокопоставленных военных или с их санкции просто группой смелых офицеров.