Текст книги "Иерархия Неба и Земли. Том II. Часть II. Новая схема человека во Вселенной"

Под словом «Жизнь» я имею в виду не мистический принцип, присущий всем живым существам[304]304
  См., например, учение Жана Фернеля, французского физика XVI века, краткое содержание которого дается в книге Человек о своей природе сэра Чарльза Шеррингтона.


[Закрыть], и также не их общий наивысший фактор. Я не имею в виду никакого рода стремительность или Жизненную Силу, или Силу, направляющую жизненные процессы организма, или всего-навсего совокупность видов. Я имею в виду одно-единственное существо, незначительной частицей тела которого – а также и всем этим телом – я являюсь.

Конечно, согласно здравому смыслу, Жизнь – это не одноединственное тело; было бы трудно представить себе нечто менее похожее на физический организм. Жизнь, по словам здравого смысла, не имеет формы или структуры; это поток, который течет здесь и там, неся с собой бесчисленные частицы, отношения которых непрестанно изменяются.

Подпись на рис. (сверху вниз):

Кишечнополостные, иглокожие, земноводные, пресмыкающиеся, млекопитающие, птицы, костные рыбы, хрящевые рыбы, моллюски, кольчатые черви, членистоногие.

Схема, иллюстрирующая возможные отношения некоторых основных ветвей дерева эволюции.

Во-первых, я хочу сказать, что нет никакой веской причины, по которой можно было бы тело человека или животного сделать стандартом, которому должны соответствовать все другие виды физической организации – или, в противном случае, считаться не отвечающими требованиям истинного «целого». Это вовсе не очевидно, что все тела, которые отличаются от человеческого, отличаются именно своей неполноценностью. Кроме того, результаты этого исследования (до сих пор) наводят на мысль, что мы должны быть готовы к сюрпризам: каждый новый целостный уровень уникален и непредсказуем, и его топография (хотя она может и отражать то, что находится ниже) – его собственная. То, что мы находим – это некая похожесть, семейное сходство. Даже огромное тело Жизни не абсолютно непохоже на те маленькие тела, из которых оно состоит. Например, возможно, что Жизнь выросла из одного-единственного примитивного живого существа[305]305
  Доказательства общих предков (и временного единства Жизни) основаны на открытиях палеонтологии, сравнительной эмбриологии и генетики, но нельзя сказать, чтобы это относилось к самым низшим организмам. Хотя многое говорит о том, что все позвоночные произошли от одной породы, мало что говорит о том, что, скажем, бактерии не имели отдельного происхождения.


[Закрыть], так же как я вырос из одной-единственной оплодотворенной клетки. И по мере того, как Жизнь вырастала, ее части становились более и более сложными, более разнообразными, более многочисленными, более тщательно приспособленными друг к другу (иными словами, от общего примитивного стебля стало отрастать бесчисленное число моделей) почти так же, как мои собственные клетки выросли из одного неспециализированного вида и стали многими узкоспециализированными видами. Во мне (в качестве эмбриона, ребенка и мужчины) это возрастающее видоизменение частей соотносится с ростом целого, приобретением им большего единства и новых способностей. Схожим образом, совершенствование тела Жизни в виде более разнообразных, более одаренных и более многочисленных членов связывали с его развитием в целом, с его общим достижением как эксплуататора своего мира и того, кто его познал.

В Die Seele der Pflanze Р. Г. Франсэ предположил, что большие биологические типы являются масками одного-единственного живого существа, который овладевает воздухом в качестве птиц и насекомых, водой в качестве рыб и использованием света в качестве растений. Более известно аналогичное учение Бергсона (Творческая эволюция, с. 123) о том, что три «царства» – бактерий, растений и животных – возникают вследствие разделения труда: каждое наделяется функцией, которая ранее была свойственна примитивной и нераздельной Жизни.

Здравый смысл указывает на то, что тогда как части моего тела связаны многочисленными стабильными отношениями, так что ни у какой части нет никакой реальной жизни или смысла отдельно от общего целого, то люди и животные, и даже растения, обладают очень высокой степенью взаимной независимости. У них очень много свободного пространства для движения. Таким образом, мне безразлично, какая именно корова, из всех коров в стране, завтра предоставит мне свое молоко; и корове точно так же безразлично, кто ее покормит и подоит – главное, чтобы кто-то это сделал. На всем протяжении Жизни подобная взаимозаменяемость является правилом. Не следует ли из этого (говорит здравый смысл), что Жизнь – это на самом деле скопление индивидов, которые, хоть и взаимозависимы, все же являются в своей основе отдельными? Жизни недостает даже той формы и структуры, даже той внутренней пространственной схемы, которые может проявить Человечество.

Цветок Salvia pratensis. Тычинки (а) созревают первыми, и когда насекомое садится на край цветка (b), они опускаются к нему на спину и обсыпают ее пыльцой (положение a’). Тем временем несозревшее рыльце удерживается на месте (с). Когда насекомое переходит на более зрелый цветок, пыльца на его спине откладывается на созревшее рыльце, которое здесь изогнуто вниз (c’). Таким образом обеспечивается перекрестное оплодотворение.

Одна из ошибок, которую здесь делает здравый смысл: он предполагает, что индивидуальные существа являются непосредственными членами или единицами Жизни. А вместо этого они – органы органов Жизни: между индивидом и Жизнью существует неотъемлемый уровень, который нельзя упускать – уровень вида. Жизнь – это сообщество видов[306]306
  Не нужно предполагать, что вид – это абсолютно четкое естественное разделение. Граница между видом и разновидностью довольна произвольная. Дело усложняет также то, что есть разные виды видов – те, которые возникают согласно географическому, экологическому и генетическому признаку. См. Джулиан Хаксли, Эволюция: современный синтез.


[Закрыть], из которых Человечество на настоящий момент является самым доминирующим членом.

И каждый вид обладает, по крайней мере, формой своего географического распределения: тело Жизни является мозаикой таких накладывающихся друг на другой форм, так тонко переплетающихся, так замысловато соединенных, что изменение в образе жизни или в численности, или в распределении даже самого малоизвестного вида рано или поздно глубоко затронет и все остальные. Затем также есть и крупные схемы: плотоядные накладываются на травоядных, травоядные – на растения, растения – на азотистые бактерии почвы. Если уж на то пошло, то Жизнь страдает от избытка структуры. Ибо (из-за необходимости в естественном отборе, пище, удобрении, крове, кислороде и так далее) каждый вид живого существа так тесно объединен с любым другим видом, будто это единство проявлялось благодаря узам протоплазмы. Схема физиологии Жизни отобразила бы все эти связи, в их неописуемой сложности.

Хоботок бражника достаточно длинный, чтобы дотянуться до нектара глубоких венчиков. У мадагаскарской орхидеи венчик имеет длину в 11 дюймов, и с этой орхидеей взаимодействует вид бражника с таким же длинным хоботком

(Природа, 1873, с. 121).

Классический пример – взаимозависимость определенных насекомых и цветущих растений – все еще наиболее уместен. Например, вся жизнь медоносной пчелы, так же, как и большая часть ее анатомии, основана на пыльце и нектаре, предоставленных цветами, чья структура основана на потребностях их гостей. Разлученные, и пчела, и цветок, который она опыляет, потеряют смысл. Не будет преувеличением сказать, что насекомое – это наполовину растение, а растение – наполовину насекомое. Порознь они становятся бессмысленными фрагментами, нуждающимися друг в друге так же, как левая часть этой страницы нуждается в правой. У них на двоих одна жизнь и одно тело, разделить которые было бы свое рода вивисекцией. И то, что истинно для пчел и цветов, также истинно и в отношении Жизни в целом, с множеством вариаций. Собственно говоря, невозможно понять структуру и поведение вида, пока не поймешь все тело Жизни. Совершенный разум мог бы, исходя из исследования этого моего человеческого тела, сделать вывод о теле Жизни.

Меламп Мередита (в одноименном стихотворении) осознает единство Жизни:

 
«Он искал секреты,
которые хранят существа,
Которые ближе к земле, чем мы, и связь
Их жизни с нашей: и в чем мы похожи,
в чем – непохожи,
И венозное разделение, венозную
параллель крови, которая течет
В них, в нас, из источника,
Недоступного человеку,
Кроме как в знаках,
которые ему раскрывали
Загадочные леса».
 

Очевидно, что «суставы» Жизни заметно «разболтаны». Но то, что для здравого смысла самый серьезный дефект, на самом деле условие самой жизненности. Кажущаяся независимость и отдельность членов Жизни – лишь покров для необычно сложной паутины отношений и для усиленного единства. Здесь мы имеем взаимозаменяемость, гибкость организации, разносторонность, разнообразную адаптацию и нескончаемую возможность для эксперимента, без результатов, которые были бы губительными для целого. Закрепленные органы, связанные одной конкретной моделью отношений, – более низкий вид организации по сравнению с теми же органами, когда их можно перемешивать для получения многих столь же значимых моделей отношений. Если бытие – это своего рода взаимообмен между организмом и его миром, то Жизнь – организм, который пропитывает свое тело своим миром и свой мир своим телом – имеет непревзойденные возможности для жизни. Дело в том, что (кроме своих собственных преимуществ) Жизнь в превосходной степени обладает теми бесценными способностями, которые обнаруживаются у Человечества – способностью к частичной замене органов, к изобретательству, к беспрепятственной адаптации, к извечному движению вперед.

Не что иное как Жизнь является живой. В конце концов наш стандарт мы ищем именно в теле Жизни. Тела – виды, отдельные растения и животные, клетки, находящиеся в составе Жизни, на самом деле являются не живым существом, а лишь одной его частью; и та жизнь, которой, как кажется, они обладают, на самом деле жизнь единого целого. Но, как правило, когда мы размышляем над тем, какая физическая организация присуща живым существам, мы не принимаем во внимание телосложение единственного существа на Земле, которое по-настоящему живет.

Безусловно, в теле Жизни непрестанная борьба имеет место вовсе не в меньшей степени, чем взаимопомощь. Как может живая природа, у которой окровавленные зубы и когти, со своими печеночными двуустками[307]307
  Печеночная двуустка – это паразит, который встречается у человека и вызывает абсцессы, через которые откладываются его яйца. Его удаляют, очень медленно наматывая на кусок дерева. Так как паразит может иметь длину в шесть футов, то процесс извлечения может занять несколько недель.


[Закрыть], подкожными червями и наездниками-ихневмони-дами, со своими гремучими змеями, тираннозаврами и водяными скорпионами, все же быть одним единым целым?

Я уже отметил, что в каждом индивидуальном животном теле идет жесткое соперничество между клетками и тканями. Все говорит о том, что гражданская война, так или иначе урегулированная, – черта любой организации. Организация означает общество, а общество означает борьба. Реальное, динамическое единство – это всегда более или менее шаткий баланс власти между агрессивными (или потенциально агрессивными) противодействующими силами. В более мелких индивидах скрыт этот конфликт, так как я вижу лишь целое; в больших индивидах скрыта целостность, так как я вижу лишь часть. Таким образом, мои первые впечатления относительно того, что является и что не является целым, в основном зависят от размера объекта. Я нахожусь слишком далеко, чтобы видеть разобщенность человека, и слишком близко, чтобы видеть единство Жизни. Но это единство реальное. Вопрос в том, является ли оно органическим[308]308
  0 естественном отборе как отрицании органического роста см. Л.Т. Хобхауз, Эволюция разума, с. 436. По словам Хобхауза, борьба за выживание несовместима с тем органическим единством, которое можно увидеть в развитии зародыша: первое – это отсеивание, второе – истинное развитие, и поэтому эволюция, в отличие от индивидуального роста, не демонстрирует никакого всеобъемлющего плана. Однако Хобхауз здесь игнорируеттот факт, что Жизнь достаточно целостная, чтобы осознавать (посредством Хобхауза) свое отсутствие целостности. Вторая ошибка – в том, чтобы ждать от Жизни такой же организации, которую можно найти на низших уровнях. Третья – в том, чтобы не включать достижения Человечества в достижения Жизни: это то же самое, как если оценивать человека отдельно от его головы.


[Закрыть]? Недостаточная напряженность, преждевременное согласие сторон, слишком слабый конфликт – все это способствует отсутствию фактического единства на самом высоком уровне. С другой стороны, слишком яростный конфликт, не сбалансированный должным образом, явно разрушает единство. В конце концов, является ли внутренняя враждаЖизни деструктивной или конструктивной? В целом, является ли она условием для контроля Жизни над неорганической окружающей средой, и, со временем, к появлению разума и заинтересованности в ценностях?

Пример вырождения: Sacculina в ранних фазах своего жизненного цикла (А,В) является свободно плавающим ракообразным, с конечностями, сердцем и глазами, а взрослый экземпляр (с), являясь паразитом краба – не многим более, нежели мешком, присоединенным к нижней стороне туловища своего организма-носителя, и скоплением «корней» по всему телу своего организма-носителя. Незрелые фазы А и В повторяют ранние стадии наследственной истории Sacculina, до его вырождения.

Основным открытием Дарвина была связь между двумя уровнями организации – между взаимным уничтожением частей и прогрессом целого. Эта борьба способствовала не только появлению удивительного разнообразия типов, жизни которых переплетены в одно целое, но также и появлению определенных типов, жизни которых, как нам кажется, имеют какую-то существенную ценность; прежде всего она способствовала появлению Человечества (я бы сказал, неразлучной пары Человечество-человек) вместе со всем, что Человечество делает, чем оно является и о чем мечтает. Благодаря этому органу, Жизнь выросла и обрела самосознание и некоторую меру самоконтроля. Объявить Жизнь неудачей значило бы объявить все, что нам дорого, не имеющим ценности. Конечно, это правда, что прогресс Жизни приводил к разрушению бесчисленных типов одних организмов и вырождению других. Падение многих не менее важно для жизни целого, чем подъем нескольких. В теле Жизни, как и человека, катаболические и анаболические процессы уравновешивают друг друга. Падение менее удачливых – это компенсирующий груз, благодаря которому наделенные преимуществами поднимаются и приобретают новые способности в рамках структуры Жизни.

Борьба, разрушение, неудача – не абсолютны, а относительны по отношению к тому уровню, на котором ведется обсуждение. Так же, как враг индивида часто является другом всего вида, так и враг вида часто является другом (то есть, ценным органом) Жизни. Если эти три уровня тщательно не различать, то непременно будет неразбериха. Итак, на одном уровне олень обязан своему спасению от хищника своим собственным усилиям; на другом уровне – самому хищнику (то есть, наследственному хищнику, который, благодаря отбору, несет ответственность за стремительность оленя); на третьем – всей структуре Жизни, помимо которой нет никакой жизни. Окровавленные зубы и когти весьма реальны, но они также являются эффектами перспективы, которые исчезают, если посмотреть на вещи более широко, в перспективе.

Существенно, что Джеймс Уорд, в своей попытке объяснить инстинкты, предположил, что организмы являются частью единого неизменного индивида, чей прошлый опыт проявляется в поведении, которое мы называем инстинктивным (Эссе по философии, «Наследственность и память», с. 258, Британская энциклопедия, статья «Психология»).

Почти неизбежно, мы считаем Жизнь чем-то, что состоит из разных частей, будто разные виды, ответвившиеся от одного стебля, росли вместе как бы независимо, формируя друг друга на каждом шагу, но делая это в качестве самодостаточных единиц. Это то же самое, как если бы мы описали человека как симбиоз пары почек, сердца, мозга и так далее. Хотя низшие уровни разобщенности и вражды нельзя игнорировать, они обязаны своим существованием более высокому уровню, на котором Жизнь нераздельна – единое существо, выросшее в виде одного тела, где целое внутренне присуще отдельной части. Для превосходного эколога, способного выявить все взаимосвязи, было бы очевидно, как и почему этот абзац невозможно было бы написать без содействия всех видов животных и растений. Или, еще точнее, было бы очевидно, что только Жизнь способна на любую жизненную деятельность.

Вид на Жизнь с слишком близкого расстояния скрывает ее единство, а также ее форму. Жизнь не бесформенная, она представляет собой полую сферу – «обитаемую, покрытую цветами оболочку Земли»[309]309
  Sartor Resartus, II 1.8.


[Закрыть], живой пласт или кожу планеты, который включает в себя почву (кишащую бесчисленными организмами), море и нижние слои атмосферы. Толщина этой живой кожи ненамного превышает 40 000 футов[310]310
  Бактерии обнаруживаются на высоте свыше 20 000 футов, а животные – на глубине моря, превышающей 20 000 футов: несомненно, обитаемый регион на самом деле гораздо более обширен, чем по сей день выявили исследования.


[Закрыть] – это всего лишь одна тысячная часть диаметра Земли. Ее можно назвать плотной в тех местах, где климат теплый и влажный, и она становится более разреженной там, где климат или очень сухой, или очень холодный. Ее глубина варьируется в зависимости от глубины моря или почвы. В деталях она изобилует неправильностью форм и лишена ясно очерченных границ; но если ее рассматривать как единое целое, в соответствующем масштабе, то она является самым строго очерченным и правильным живым существом, которое только можно было пожелать.

Не только биологи и социологи (например, Ле Плей, Патрик Геддес и Виктор Брэнфорд), но также историки находят экологический подход необходимым. Г-н Кристофер Доусон, например, пишет: «Каждому типу сельского хозяйства, каждому виду культурного растения соответствует специальная человеческая культура. Олива, дар Афины, была кормилицей эллинской культуры, так же как финиковая пальма была древом жизни для жителей Вавилона. Вино и оливы Средиземноморья, рис и шелковица Китая, кокос и таро тихоокеанских островов, маис и табак Центральной Америки – все имеют соответствующие им формы социальной организации…»

Прогресс и религия, с. 57.

Хотя наука биологии должна одновременно действовать на нескольких уровнях, от клетки по направлению наверх, никакая из них не является более важной для теории и практики, чем самый высокий уровень – уровень биосферы[311]311
  Термин «биосфера», впервые введенный Вальтером, был принят русскими геохимиками. См., например, В. Вернадский, Биосфера.


[Закрыть]самой Жизни – ибо мы не продвинемся очень далеко в нашем понимании и контроле жизненных феноменов, пока будем игнорировать живое целое. Биосфера, безусловно, не лишена организации или значительных моделей в большом количестве, чтобы вознаградить ими все проводимые исследования. И, на самом деле, важность экологии – науки, которая в сообществе видов занимается чеками и балансами – становится все более очевидной по мере того, как мы все больше и больше (намеренно и непреднамеренно) вмешиваемся в природу. Опасность фрагментации Жизни растет по мере роста наших биологических технологий: например, уничтожение какого-либо одного вредителя может иметь непредвиденное воздействие на других видов и повлечь серьезные последствия для Человечества. Частичный биологический контроль не сгодится – небольшое его количество вызывает потребность во все большем и большем. И, таким образом, получается, что анатомию и физиологию Жизни больше невозможно игнорировать. Постепенно мы привыкаем к большей по размеру биологической шкале, к более отдаленной перспективе.

Теория и практика никогда не находятся вдали друг от друга. В одно и то же время это становится для нас насущной практической необходимостью осознать единство видов, и становится теоретически очевидным, что Жизнь действительно является единым целым. Итак, Бергсон, исследуя, действительно ли наука, разделив организм, приблизилась к жизни, пишет: «Не обнаруживает ли она, наоборот, что то, что в живом существе является жизнью, отступает с каждым шагом, с которым она (наука) все дальше проталкивает детали объединенных частей?» («Творческая эволюция»).

И Г. Уилдон Карр: «Каждая живая форма, будь она животной или растительной, – выражение деятельности, которая не является теоретически или абстрактно или коллективно одной деятельностью, но в своей основе неразделимо единая» (Теория монад, с. 125).

Нам знакомы карты растительности и карты, показывающие распределение и плотность определенного вида; и ее общий обзор, изменчивая структура Жизни, от тропиков до Арктики, общеизвестна. Однако менее известна организация Жизни в глубину, ее стратификация, или расслоение. Что касается давления, температуры и солености, то океан является расслоенным; как следствие, диапазон глубины большинства морских организмов очень ограничен, и каждый вид живет на том уровне, к которому он адаптирован. На суше также существуют биологические слои. Будь то в джунглях, в лесу умеренного пояса или на лугу, доминирующими являются те растения, которые расстилают свои поглощающие свет листья над всеми остальными, подобно зонтику; и каждый нижний слой адаптирован для существования в более тусклом свете, чем свет на слое выше его собственного.

И, конечно, есть Человечество, которое связывает всю биосферу в единое целое посредством сети, которая (грубо говоря) является для Жизни тем же, чем нервная система – для человека. В предыдущей главе я относился к части так, будто она была целым. Мой портрет Человечества был, в какой-то мере, портретом Жизни. Безусловно, Жизнь не менее живая, не менее разумная и не менее одаренная, чем самый продвинутый вид.

А что думает отдаленный наблюдатель об этом сферическом организме? Наверное, он не очень высокого мнения обо всем этом – пока не начинает слушать его при помощи своей радиоаппаратуры[312]312
  Дж. Э. Будин (Космическая эволюция, с. 37) считает, что, без нашего ведома, Земля посылает волны другим живым небесным телам, которые их отбирают и отвечают на них. Мне это кажется неправдоподобным. Так легко придумывать теории и игнорировать факты (в данном случае – радио и радары), так как они такие заурядные. Если Жизнь и обращается к вселенной, то ее голос – это наш собственный. Это о нем г-н Вернон Бартлетт пишет (в первом номере Голоса мира, февраль, 1947): «Мы считаем, что голос мира состоит из голосов миллионов простых добропорядочных людей… мы будем выбирать передачи, которые позволят этому голосу быть более четко услышанным над шумом национализма, жадности и эгоизма».


[Закрыть]. Что же он слышит?

Он слышит, как это существо поет. Он слышит, как оно издает музыку всех возможных видов и бойко разговаривает, будто само с собой, пребывая в задумчивости. Предположим, что (при помощи телевизора) наблюдатель научится понимать слова. Тогда уж наверняка любые оставшиеся сомнения о разумности этого существа рассеются. Он бы узнал, что интерес биосферы к своей окружающей среде и ее знания о ней находятся на очень высоком уровне; еще более впечатляющим оказался бы интерес биосферы к самой себе и ее знание о ней самой, и ее попытки самоконтроля. И, наконец – что, быть может, самое главное – он, быть может, обнаружил бы следы изумления и благоговения. Существо осознает загадку жизни.

На этом этапе у здравого смысла появляются некоторые возражения. Во-первых, Жизнь говорит не одним голосом, а целым гомоном противоречивых голосов. Во-вторых, об индивиде нужно судить по тому, чем он является и что делает, не менее, чем по тому, что он говорит, и Жизнь явно полна бесплодности – ее ошибочность и расточительность имеют колоссальный масштаб[313]313
  См. Дж. Б. С. Холдейн, Возможные миры, с. 29, для краткого изложения доказательств против существования разумной силы, направляющей ход эволюции. См. Джулиан Хаксли, Эволюция: современный синтез, с. 576, о точке зрения, что эволюция – «так же является продуктом слепых сил, как и падение на землю камня или смена приливов и отливов».
  (В качестве примера «расточительности» Жизни возьмем Luidia, британскую морскую звезду, которая, согласно сэру Дж. Артуру Томсону, откладывает 200 миллионов яиц в год). Однако в более ранней книге (Эссе биолога, с. 242) Хаксли предположил, что «нечто, имеющее ту же общую природу с умом в нас самих, присуще и всему живому; нечто, состоящее в таких же отношениях к живой материи в целом, в каких наш ум состоит с живой материей нашего мозга».


[Закрыть]. В-третьих, в микрофон говорит не Жизнь и даже не Человечество. Не получается ли, что я здесь игнорирую свое часто высказываемое предупреждение и путаю уровни? Что конкретно делает человек, что делает Человечество и что делает Жизнь, и по каким критериям можно различать их деяния?

Я сначала займусь третьим вопросом, так как ответить на него – значит ответить на все остальные. Правило простое: субъект и объект принадлежат одному и тому же иерархическому уровню. Алиса была права: мир вертится благодаря тому, что каждый занимается своими собственными делами; т. е. делами своей собственной плоскости. Нет никакого карьерного роста и никакого высокомерия. Схема такова, что человек занимается другими людьми в составе Человечества, Человечество занимается другими видами в составе Жизни[314]314
  В письме к Шиллеру Гете писал (5 мая 1789): «Только все люди, вместе взятые, знают природу».


[Закрыть], а Жизнь занимается определенными широкомасштабными аспектами неорганической окружающей среды (аспектами, которые будут более подробно описаны в следующей главе). Человек – не только человек, он способен взять в качестве объекта любую единицу, принадлежащую любым из этих трех уровней; он чувствует себя одинаково хорошо на всех трех плоскостях, так как все они – плоскости его собственной личности[315]315
  Тем не менее, прыжок с одного уровня на другой может потребовать усилия. Цивилизованный человек привык к физическому расширению и сокращению, в соответствии со статусом объекта, над которым он работает, а первобытный человек должен обеспечить «перенесение либидо» посредством церемоний. Следовательно, весенние обряды, направляющие его внимание и энергию от сексуального объекта – женщины – к ее аналогу – земле, являются необходимым подготовительным мероприятием перед его работой в качестве землепашца (См. Юнг, Психология бессознательного, Аналитическая психология). Так же, как во время племенных церемоний инициации человек отождествляет себя с сообществом и берет на себя его работу и цели, так и во время весенних обрядов он отождествляет себя с большим по размеру сообществом, беря на себя его работу и цели – возделывание земли. Таким образом, каким бы несовершенным он ни был, индивид переходит с одного уровня на другой.


[Закрыть]. Иногда он говорит от имени отдельного человека, иногда – от имени вида, иногда – от имени Жизни, и он имеет на это право. В качестве географа, геолога или метеоролога он функционирует в основном на уроне Жизни; в качестве зоолога или ботаника – на уровне Человечества; в качестве того, кто изучает добродетели и недостатки своих знакомых – на уровне человека. Итак, натуралист, наблюдающий за птицей, является не столько одним отдельным организмом, наблюдающим за другим, сколько одним видом, наблюдающим за другим. Человечество, Homo sapiens, наблюдает за крапивником, Troglodytes troglodytes. И из этого интереса на каждой стадии, в других единицах, возникает и интерес к самому себе на данной стадии. В самом деле, человек может видеть себя лишь посредством других людей, Человечество – посредством других видов, Жизнь – посредством других «земных сфер». Благодаря проекции и отражению в обществе, благодаря тому что он отождествляет себя со своими сотоварищами и смотрит на самого себя со стороны, человек становится самосознающим на каждом уровне.

Человек находит себя через животных, но его громадный долг им, на данной стадии его развития, не слишком очевиден. Чтобы получить точное представление об этом, нам следует обратиться к ранней истории, к человеку палеолита и его рисункам. Существует значительный контраст между прекрасными животными из пещерных рисунков и нечастыми и стыдливыми изображениями человека, смиренно ссутулившегося (какими видят их некоторые исследователи) в присутствии существ, воспринимаемых как высшая сила, в попытках изобразить его как можно более похожим на них. По-видимому, воплощенным идеалом, священным объектом многочисленных ритуалов, была не человеческая божественная форма, а животное, и религия людей была связана со «стадами, от которых зависело их духовное и физическое существование». Авторитетный источник[316]316
  Гертруда Рэйчел Леви, Ворота Рога. Тотемизм живших не так давно и живущих ныне сообществ первобытных людей проливает свет на большую часть жизни человека эпохи палеолита, которая иначе осталась бы нам неизвестной. В отношении танцев в масках, практиковавшихся в некоторых племенах, мисс Леви говорит, что они «были сознательным способом контакта с животной природой и, соответственно, – с божественным. Головные уборы, хвосты, шкуры, позы были внешним подспорьем внутреннему уподоблению; такой союз с тотемным животным повышал их чувство силы до уровня действенной энергии, потому что они верили, что дающий пишу тотем нуждается в их помощи в продолжении рода, как и они должны просить его помощи для разрушения». Пережитки такой связи между человеком и животными наблюдается в нашем отношении к птицам, так Чарльз Морган пишет: «Не будет эмоциональным преувеличением – это истина – говорить, что птицы обладают на нас влиянием очищающим и искупляющим». У. Г. Хадсон и многие другие отмечали то же самое.


[Закрыть]* пишет: «Качества, которые побудили их в таких обстоятельствах создать ритуалы, из которых… зародились столь многие виды искусства, в которых была основана социальная связанность, которые содержали в себе ростки почти каждой религиозной концепции, развиваемой в последующих цивилизациях… дали им видение достижения, которое осуществили исключительно животные. Поэтому они оказались достойными быть изображенными в компании с образами животных, но только в замаскированном виде, будучи похожими на них». Позднее, когда стада были одомашнены и таким образом потеряли свои многочисленную инаковость, Земля-мать заняла их место в религиозной жизни людей. И еще позднее, когда она сама была частично приручена и интегрирована посредством агрикультуры, верховное положение заняли бог-Солнце и божественные звезды. По мере того как наша спроецированная божественность восходит по иерархической лестнице, мы забываем ступеньки, по которым она взбиралась наверх, и то, чем мы им обязаны.

Таким образом, становится ясно, что критика здравого смысла в адрес Жизни неуместна и должна быть направлена на отдельный организм и на отдельный вид, а не на целое[317]317
  Судить о достижениях Жизни, рассматривая организмы один за другим, похоже на то, как если сравнивать специализированные клетки человека с изначальной яйцеклеткой и оценивать их прогресс или регресс в каждом отдельном случае, чтобы затем, взвесив все, определить, был ли у него какой-нибудь прогресс.


[Закрыть]. «Ошибки» эволюции (например, слишком замысловатые рога и бивни, которые были «опробованы» раз за разом), «расточительство» (например, бессчетное число яиц, которое должна произвести рыба, чтобы обеспечить выживание единственного взрослого потомка), «неудачи» (например, вымирание столь многих видов и вырождение других) вовсе не обязательно приводят к соизмеримым ошибкам, расточительству или неудачам на уровне самой Жизни[318]318
  Эта проблема (ее можно назвать проблемой биологической относительности) имеет значительное выражение в In Memoriam Теннисона. Существует вера в то, что
«Ни один червяк не разрезан напрасно;Ни один мотылек с тщеславным желаниемНе сгорает в бесплодном огнеИли лишь содействует выгоде другого».С другой стороны, нужно сказать о Природе, что«Кажется, что она так внимательна к виду?И так пренебрежительна к единственной жизни;…………………………………………………..«Так внимательна к виду?» Не тут-то было.С отвесной скалы и из карьераОна кричит: «Тысячи видов исчезли:Мне нет дела ни до чего, все уйдет».  Однако когда писатели противопоставляют расточительные методы Жизни экономичным методам человека, они забывают, сколько времени своей жизни он проводит в мечтах и фантазиях, какая часть его активности биологически является пустой тратой времени, насколько его изобретения подвержены естественному отбору, сколько семян идей он должен рассеять, чтобы лишь одна из них осуществилась. Короче, я подозреваю, что уму характерны чрезмерные расходы, а не какого-либо рода скупость. «Но какая от этого польза?» — вопрос, не типичный для высших уровней ментальности.


[Закрыть]. Безусловно, успех Жизни – в познании и контроле неорганической окружающей среды и в достижении самосознания – действительно зависит от развития соответствующей внутренней организации и в особенности от эволюции Человечества; но эту организацию нужно рассматривать как единое целое. Успех Человечества – это не нечто отдельное от неудачи динозавров: жизненные модели разных видов так переплетены между собой, что в каком-то смысле успех одного является успехом всех. Мог ли общий прогресс Жизни произойти более экономично, с меньшей ценой для отдельной части, я не знаю; и я также не уверен, что этот вопрос имеет какое-либо реальное значение. Безусловно, что (если на это посмотреть с соответствующего ракурса и с достаточного расстояния) Жизнь в буквальном смысле сотворила чудеса, что это произошло в основном благодаря удивительной гибкости Жизни и что эта гибкость означает, что Жизнь так же небрежна в отношении отдельного типа, как отдельный тип – в отношении единственного существа.

Дон Жуан у Шоу говорит о «действии внутри меня непрестанного стремления Жизни к более высокой организации; более широкого, глубокого, интенсивного самосознания и более ясного самопонимания». Человек и сверхчеловек, III.

В любом случае, кто это такой, кто упрекает Жизнь? Ни отдельный организм, ни отдельный вид не в положении увидеть целое, частью которого он является. Это у самой Жизни возникают сомнения относительно Жизни – Жизнь пробуждается к самосознанию и самоконтролю, и самого существования сомнений со стороны здравого смысла достаточно, чтобы показать, что эти сомнения не полностью оправданы и их не нужно воспринимать слишком всерьез. Вот существо, которое достаточно единое, чтобы озадачиться отсутствием своего единства, достаточно рациональное, чтобы осознавать свою иррациональность, достаточно философское и достаточно реальное, чтобы сомневаться в собственном существовании. Более того, Жизнь не просто осознает недостатки, но предпринимает сегодня реальные усилия для сохранения ресурсов планеты, для контроля своего собственного роста и для излечения своих собственных болезней. С этими усилиями связаны подобные усилия на уровне вида: местами медленные процессы естественного отбора уступают быстрым процессам намеренного и планированного отбора. Сперма и семя, которые раньше рассеивались с небрежной расточительностью, теперь иногда сохраняются. Таким образом, путем «искусственного» осеменения бык теперь обслуживает дюжину коров, без риска инфекции, тогда как раньше он обслуживал одну[319]319
  В России для транспортировки спермы на отдаленные фермы использовали почтовых голубей – поразительный пример спланированного симбиоза.


[Закрыть]. Таким же образом и каждое семя редкой мутации среди растений может быть аккуратно собрано и посеяно. Таким образом, сама мутация могла быть намеренно провоцирована, подвергая хромосомы растений воздействию рентгеновских лучей. Вовсе не маловероятно, что когда-нибудь с хромосомами будут обращаться так же легко, как если бы они были фигурками на шахматной доске[320]320
  Уже вырастили растение, клетки которого содержат хромосомы репы, капусты и редиски.


[Закрыть].

Большая часть путаницы в наших мыслях относительно «чудес инстинкта» возникает из-за нашей сосредоточенности на индивидуальном организме. Как (спрашиваем мы) может существо, имеющее так мало мозга, ухитряться справляться так хорошо, без какого-либо предыдущего опыта? Однако значимый «мозг» – это мозг вида, и, в конечном счете – мозг Жизни, который включает и мой мозг сейчас, пока я все это пишу. Существует множество свидетельств «телепатии» среди животных, и разумно предположить, вместе с Кэррингтоном, что сложное инстинктивное поведение вызвано тем, что «данное индивидуальное существо (например, паук) связан с большей системой (или, если хотите, «общим подсознанием»), в которой хранится весь опыт данного вида по плетению паутин» (Телепатия, с. 160). Однако «общее подсознание» всего вида, в том числе и Человечества, едино в Жизни. Я не только не могу думать как Жизнь, не думая при этом как пауки и за них, но, как кажется, весь мой опыт должен, в конечном счете, повлиять на их опыт, посредством этого «общего резервуара».

На собрании Британской Ассоциации 1949 года профессор А. Харди высказал предположение, что нечто типа телепатии, что связывает индивидов одного рода друг с другом и с подсознательной родовой памятью, может, путем органического отбора, видоизменять ход эволюции.

Также нельзя утверждать, что одно лишь Человечество отвечает за эти осторожные реформы в рамках Жизни. Ибо, как было четко сказано в главе III, самосознание никогда не бывает самодостаточным: оно в своей основе носит социальный характер и является заразительным. Чтобы знать и контролировать себя, Человечество должно отождествлять себя с другими видами; оно должно по-настоящему выйти за рамки себя, чтобы стать ими. И это не некое теоретическое расширение, не личная или психологическая необходимость, оставляющая эти другие виды такими, какими они были: они действительно обладают той осознанностью, которую оно имеет в них – то есть осознанностью прежде всего Человечества, а затем и других видов. Эта осознанность в своей основе практична – не взаимная проекция и отражение ради себя самого или ради сохранения социального «статус кво», а скорее ради действия, роста и приключений. Будет так же истинно утверждать, что и роза, и картофелина, и овца – все используют Человечество для достижения своих собственных эволюционных целей, как и утверждать, что они – принадлежащие ему существа.