Автор книги: Дуглас Хардинг
Жанр: Религиоведение, Религия
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)
Вклад Человечества в Жизнь столь очевиден, что мы склонны закрывать глаза на вклад других видов. Мы забываем, что Человечество, как и они – ограниченное и относительное существо[321]321
Для более подробных утверждений см. эссе Джулиана Хаксли «Человек как относительное существо» в Науке в меняющемся мире и Г. Монро Фокс, Личность животных, сс. 7, 8, 29.
[Закрыть], что его ограничения – вовсе не обязательно их ограничения и каждый делает свой некий уникальный, и, быть может, необходимый вклад в целое.
Каждый организм является не только потенциальным окном, но также и важнейшей частью вида из этого окна.
«Каждый правильно увиденный объект раскрывает способность души», говорит Эмерсон. Из «огромного объема и множества объектов» ни без одного нельзя обойтись (Природа, 1836, IV).
Чтобы подняться с уровня вида на уровень Жизни, необходимо улучшить свои способности, но в основном нужно перенять способности других. Давайте я приведу несколько примеров такого рода биологического удлинения. Хорошо обученная собака-поводырь безопасно ведет своего хозяина по городу. Японцы используют сома для предсказания землетрясений – было замечено, что за несколько часов до начала землетрясения эта рыба начинает себя необычно вести. Белых мышей используют в подводных лодках для обнаружения дыма. Лягушки реагируют на дозу стрихнина, которая слишком маленькая для того, чтобы ее заметил химик. Вполне возможно, как предположил г-н Джеральд Херд[322]322
Наука в процессе развития, см. сс. 82, 113,168,176,177. Этой книге я обязан некоторыми приведенными здесь примерами.
[Закрыть], что каждый вид животного – это потенциально ценный «чувственный орган», окно в мир, которым мы однажды научимся пользоваться.
Уже сейчас делают фотографии видимого глазами млекопитающих и насекомых. Мы знаем о чувствительности муравья к ультрафиолетовым лучам, о похожем на радар чувстве летучих мышей и рыб, которое позволяет им избегать препятствий в темноте, и о способности некоторых животных слышать очень высокие ноты (хотя еще не пользуемся ими, как мы пользуемся чувством обоняния гончей).
Однако техники и изобретательности недостаточно – «Интеллект, – как пишет Бергсон, – характеризуется естественной неспособностью постичь Жизнь»[323]323
Творческая эволюция, с. 174. Немного дальше, он говорит: «Те инстинктивные знания, которыми один вид владеет в отношении другого по какому-то конкретному вопросу, уходят своими корнями в само единство жизни, которое является… „целым, симпатизирующим самому себе"».
[Закрыть]. Нужен скачок сочувствующего воображения. Дела с биологическим удлинителем тела обстоят так же, как и с промышленными: он не будет являться до конца вашим, не будет полностью являться вашей частью, пока вы не сможете в него «вжиться». Усилий такого рода было предпринято предостаточно. Альфред Бине[324]324
Психическая жизнь микроорганизмов.
[Закрыть], Карл Джармер[325]325
Das SeelenLeben der Fischе.
[Закрыть], фон Икскюль и многие другие стремились, с различным успехом, войти в мир животного. Фабр[326]326
Жизнь и любовь насекомого и многие другие труды.
[Закрыть], Метерлинк[327]327
Жизнь белого муравья и Жизнь пчелы.
[Закрыть], Лорд Дансени[328]328
Полет королевы.
[Закрыть] и Джулиан Хаксли[329]329
Эссе биолога.
[Закрыть] смотрели на мир с точки зрения насекомого. А Фехнер (самый предприимчивый из всех)[330]330
Нанна (1848). См. также Р. Г. Франсэ, Die Seele der Pflanze. Из многих отличных детских книжек, в которых повествование ведется более или менее с точки зрения животного, я хотел бы упомянуть С севера на юг, автор Н. Каразин, и Выдра по имени Тарка, автор Генри Уильямсон. Безусловно, Чжуан Чжоу выразил глубокий учебный принцип, когда сказал, что разумный человек «не рассматривает вещи такими, как постигает их он сам, субъективно, а ставит себя на место той рассматриваемой вещи». (Жиль, Размышления китайского мистика, с. 46).
[Закрыть] постарался поместить себя в душу растения: по его словам, без души растения в порядке вещей был бы огромный пробел, ибо оно, своим скромным образом, является выше человека, достигнув собственной маленькой вершины[331]331
См. Шопенгауэр, Мир как воля и представление, i, с. 46.
[Закрыть]. В своем стихотворении «Ромашке», хотя Элис Мейнелл говорит, что не знает, каким является опыт ромашки, по крайней мере, она явно осознает факт этого опыта и тот факт, что он очень сильно отличается от человеческого опыта.
«И я, как я могу восхвалять тебя, хорошо и повсюду
Оттуда, где я живу – здесь?
Хотя ты – маленький покров для столь великой загадки,
Когда я смогу проникнуть постичь все вещи и тебя
И затем оглянуться?..»
А профессор Дж. Б. С. Холдейн предоставил нам блестящую, пусть и не полностью серьезную, картину вселенной согласно ракообразному[332]332
Возможные миры, с. 276. Тот факт, что данное ракообразное – философское, не отменяет, а скорее поддерживает мое положение о том, что именно благодаря объединению опыта и точек зрения организмы и прогрессируют в своем понимании вселенной. Никто (и уж, конечно, не профессор Холдейн) не предполагает, что ракообразное философствует само по себе.
[Закрыть].
В Интеграции личности Юнг связывает животный символизм первобытных обрядов с психической предрасположенностью человека, чей наследственный источник является животным: символизм является своего рода «воспоминанием».
Это нечто большее, нежели просто интересные упражнения воображения. Ибо я не познаю свой собственный ум, пока не проникну в ум всех живых существ и таким образом не достигну уровня Жизни. Осознаю я что происходит или нет, я должен при своем подъеме взять с собой и всех других существ: только посредством них, только 6 качестве всех них — в том числе и самых незначительных и омерзительных – я смогу прийти к самому себе на более высоком уровне. Иными словами, тот ум, который есть во мне, тот ум, который есть я, включает в себя ум растения и рыбы, насекомого и млекопитающего. Это не просто мнения, лишенные какой-либо эмпирической основы. Напротив, существует множество доказательств того, что общий ум (или «коллективное бессознательное», или «родовое бессознательное») на самом деле существует и является тем основанием, на котором возникают все индивидуальные умы, человеческие и субчеловеческие. «Теоретически должно быть возможным выделить из коллективного бессознательного психологию не только червяка, но также и индивидуальной клетки»[333]333
К. Г. Юнг, Аналитическая психология.
[Закрыть].
Чем выше нужно подниматься, тем больше тот, кто поднимается – прогресс в одиночку, и в качестве только лишь самого себя, вовсе прогрессом не является. Это правило относится к другим видам не меньше, чем к Человечеству: ведь именно через него они и реализуют себя. Редкий вид птицы из птичьего заповедника удлиняет сам себя, чтобы, в качестве жизненно важного органа, содержать само Человечество, используя его изобретательность и предусмотрительность как средство к существованию[334]334
«Туда? – сказала корова, кивая. – В Лондон, конечно. Все мое молоко идет в Лондон. Естественно, я не сама его туда отвожу. Мой персонал делает все это за меня» (Эдвард Шенке, Элизабет едет домой, с. 11). Даже наши полевые цветы могли бы притязать на то, что железные дороги были построены специально для них, ведь благодаря им несколько видов очень сильно расширили свой ареал – ведь их семена бесплатно путешествовали на ветре от каждого проходящего мима поезда.
[Закрыть].
Роза поднимается, чтобы взять под свой контроль, в Человечестве, свою собственную эволюцию. В нем она вступает в свои права, начинает осознавать свою красоту и становится искусной в ее сохранении[335]335
«Кто я такая? – спрашивает Кэтлин Рэйн в одном из своих стихотворений, – кто я такая, кто… видит за розу?»
Природа в организме, по словам Аристотеля, намеревает цель, о которой организм ничего не знает. Я бы предпочел сказать, что воля и цель все же принадлежат организму, но являются «сверхсознательными»: им место на уровне, который недоступен индивиду в качестве индивида. Ни один человек или любое другое животное, как таковое, не может реализовать цели своего вида или Жизни; но ни один человек или любое другое животное не может существовать и функционировать на уровне одного только индивида.
[Закрыть]. Подобные отношения всегда взаимные. Если Человечество ставит себя на место пчелы, то и пчела достигает самосознания и самоконтроля именно в нем. Современный эколог, фотографирующий с воздуха растительность региона, с целью ее изменить, в некоем вполне реальном смысле является глазами и мозгом изучаемого им сообщества. Ни Жизнь, ни какая-либо ее часть не лишена таких органов, однако они являются не чем иным, как органами биолога.
Ничья природа не чужда моей природе. Если я заявляю о своих правах на Жизнь, то я должен принимать ее всю целиком – скорпиона и ленточного червя, летучую мышь-вампира и осьминога не менее, чем фиалку и соловья. Отвергая любое существо как грубое или нечистое, я разделен сам в себе. Лекарственные травы исцеляют мою плоть не случайно, а потому, что, как сказал Джордж Герберт, они «находят там своих знакомых». Вековая вера в то, что существует «оккультная связь между человеком и овощем»[336]336
Эмерсон, Природа (1836). В произведении Нанна Фехнер пишет, что растение по своей природе ищет максимум поверхностного контакта с миром, а животное ищет максимум защиты для своего внутреннего мира: один экстенсивный, а другой сокращающийся и интенсивный. Я думаю, что наше наслаждение цветами и деревьями возникает из того факта, что они являются наши полярными противоположностями и компенсируют наше одностороннее отношение к вселенной.
[Закрыть] – вовсе не просто суеверие, она подтверждается эволюционными исследованиями и теорией, материалами современной психологии, интуицией поэтов, художников и мистиков, а также все возрастающим множеством медицинских фактов. Если привести всего два примера: определенные секреции желез у человека способствуют круглогодичному цветению одуванчиков, и заменитель эстрина (секреции яичника человека) может быть получен из растений. Вагнер-Яурегг продемонстрировал, что комар, переносящий малярию, может остановить, и даже вылечить, прогрессивный паралич. Гормон из гипофиза лошади, введенный в овцу, обеспечит ей два периода размножения вместо одного[337]337
Это открытие сделали профессоры Паркс и Хэммонд.
[Закрыть]. Однако здесь, как и в столь многих других местах, нет необходимости искать где-либо еще, кроме как в презренном заурядном. Поедание самого себя – необходимость существ извечно превращаться друг в друга – самое красноречивое из всех доказательств о единстве Жизни[338]338
Запад предоставляет научную теорию единства Жизни, тогда как Восток (особенно в буддизме и джайнизме) предоставляет религиозное убеждение в этом. Необходимый синтез просматривается в некоторых личностях, например, в Альберте Швейцере (См. например, его книгу Упадок и возрождение культуры). Однако наша наука разъединяет больше, чем она объединяет, и немногие из нас понимают, подобно Джеймсу Стивенсу в его стихотворении, что
«Любовь – это любовь ко всему,К мухе и пауку,К Дьяволу и Богу» («Вариации на тему», из Королей и луны, с. 62)
[Закрыть].
Когда это единство постигается, то все видится в новом свете. В том, что кошки и лошади, ели и платаны соединяются в скрипке Страдивари, состоит часть их смысла: своей музыкой скрипка подчеркивает их природу, как цветок подчеркивает природу корня. По правде говоря, вкус сыра камамбер или бутылка шампанского является осуществлением (а никак не случайностью) бактерий, которые за них отвечают: они едины с тем, кто этот вкус ощущает. Липа ждала, чтобы Гринлинг Гиббонс пришел и показал, чем она является на самом деле, и портлендский камень был лишь наполовину собой, пока за него не взялся Рен. Тот факт, что королевский пурпур извлекали из иглянки Murexbrcmdaris, является частью ее естественной истории.
Увеличенная голова ленточного червя.
Но есть и другая, более трудная сторона вопроса. Так же, как люди боятся и ненавидят людей, как нации боятся и ненавидят нации, так и виды боятся и ненавидят другие виды: и эти разные уровни страха и ненависти вовсе не такие независимые, какими мы их себе представляем. Когда пауки и змеи вселяют в меня ужас и я пытаюсь их убить, то я воюю сам с собой. О том, что подобное разделенное состояние не является неизбежным и может быть преодолено, свидетельствует св. Франциск и Аксель Мунте. То понимание, которое, в своем лучшем виде, существует между собакой и ее хозяином[339]339
У. Макнил Диксон высказывает мнение, что «многие люди считают, что нежные отношения между собакой и ее хозяином больше способствуют единству всех живых существ, чем все научные учения». Человеческая ситуация, с. 115.
[Закрыть] или между по-настоящему искусным садоводом и его цветами, является показателем того, что могло бы быть – или, вернее, того, что есть – того единства, которое мы подавляем. Змей, гиен и даже комодских варанов удалось приручить и дрессировать.
Действительно, сила любящего сочувствия не знает никаких границ. Одной из важнейших функций Человечества вполне может быть, как сказал К. С. Льюис[340]340
Проблема боли, с. 124.
Седир, основатель Les Amities Spirituelles, идет дальше, чем К. С. Льюис, и считает, что не только все живые существа, но и неодушевленные объекты тоже надеются на человека и каким-то образом берут с него пример. См. статью Джорджа Харрисона в Hibbert Journal, июль 1943. Шопенгауэр (Мир как воля и представление) говорит, что человек для Природы – священник и спаситель.
[Закрыть], «восстановить мир в животном мире», умерить свирепость, вылечить болезни, облегчить боль и трансформировать уродливость Жизни в ее неприкрашенном виде. Именно на Человечество (или, скорее, на Человечество, которое вышло за пределы самого себя и стало Жизнью) надеются меньшие существа в надежде на спасение от самих себя и друг от друга. Г-н Льюис считает, что «человек был создан, чтобы быть священником, и даже, в каком-то смысле, Христом животных – тем посредником, благодаря которому они постигают столько Божественного великолепия, сколько позволяет их иррациональная природа»[341]341
Цитируемое ранее произведение. Сравнить со словами Сюнь-Цзы, великого конфуцианского мыслителя III века до н. э.: «Небо может оживлять вещи, но не может проводить между ними различие, Земля может поддерживать человека, но не может им управлять, и под небесным сводом все виды существ и людей надеются на Мудреца-Человека в том, чтобы найти подобающее себе место (в жизни)» (Э.Р. Хьюз, Китайская философия классических времен).
[Закрыть]. Я уверен, что в этом есть очень глубокая правда, ибо только если я возьму с собой животных и если они возьмут с собой меня, я и смогу прийти к самому себе. Птицы в небе, земные твари и рыбы в море – все приближают нас к Царству Божьему, и его нельзя достичь без них. Итак, в одомашнивании животных и растений кроется больше, чем мы подозреваем. Хорошо обученная собака более естественная, она в большей степени является сама собой, чем дикая. Как говорит г-н Джеральд Херд[342]342
Код Христа, с. 59. Шерлок Холмс говорит (однако вовсе не нужен Холмс, чтобы это увидеть), что «Собака отражает жизнь семьи. Кто когда-нибудь видел игривую собаку в мрачной семье или грустную собаку – в счастливой?» («Приключение ползучего человека»)
[Закрыть] о шпице и подобных породах: «Так как его природа полностью слилась с природой его хозяина, то он свободен от всего, что у него есть. Он делает что пожелает, так как его воля нашла с ним полноту жизни, по сравнению с которой дикая жизнь была неволей». Для подобного существа одомашнивание является «безмерным осуществлением его жизни».
Применяя терминологию из «Я и Ты» Мартина Бубера, ребенок живет в живом мире «Я-Ты», а взрослый человек погружается в мертвый мир «Я-Оно», из которого он должен вновь болезненно выползти в мир «Я-Ты». Когда мы используем людей, животных, растения и неодушевленные предметы, мы вступаем с ними в отношения «Я-Оно», и они для нас – просто вещи, просто инородные тела. Но, говорит Бубер: «Если мы только полюбим реальный мир… реальный в своем ужасе, если мы только решимся обнять его руками нашего духа, то наши руки встретятся с руками, которые сожмут их».
Путем проекции и отражения первобытный человек наделяет человеческими характеристиками окружающих его существ. Он не рассматривает животных как низших по уровню существ или как тех, которые принадлежат какому-то другому классу: его истории полны говорящих животных, которые такие же умные, как и он сам. Мы считаем, что знаем больше него, но на самом деле нам нужно прийти не к его грубому и примитивному антропоморфизму, а к точке зрения, которая содержала бы его суть. Так как это мы сами доказали, что он прав. Это ведь именно наша наука, которая, хотя про нее и кажется, что она отметает интуицию дикаря и ребенка, на самом деле лишь их подтверждает и, в конце концов, делает их более истинными, чем когда-либо[343]343
Таким образом, у нас есть соответствующая теория, а у первобытного человека есть соответствующее осознание происхождения человека от животных. Хотя он и фантастичен в своих деталях, тотемизм сильно приближается к тому, чтобы сделать на практике, в живом и социально эффективном выражении то, что мы, отстраненно, знаем как истинное. В каком-то смысле первобытный человек, уверенный в том, что он произошел от тотема-рептилии или животного, «передарвинил» самого Дарвина.
[Закрыть]. Например, наше самосознание как вида есть не что иное, как способность «нечеловеческих» видов за нами наблюдать, и эта способность есть не что иное, как та жизнь, которую мы проживаем в них. Мы неизбежно поднимаем их до нашего собственного статуса. Не суеверие, а сама наука гарантирует, что «тупики» эволюции, живые окаменелости, вновь обретут у нас то некоторое обилие жизни, которое они потеряли в нашу пользу еще давным-давно. И такое повторное открытие единства посредством самосознания, такая проекция и отражение в обществе видов являются тем более реальными, что это не просто некая операция в пространстве: в ее основе лежит временная целостность организмов и та целостность опыта, которую это подразумевает. Каждый организм, каждая клетка – это вид вовне на мир, и так же, как ее тело (т. е. вид вовнутрь) является ветвью наследственного тела, так и его опыт (т. е. вид вовне) является ветвью наследственного опыта. По правде говоря, Жизнь – это единый Опыт, не более разделенный, чем разделено дерево, когда от него отрастают ветки и веточки. Когда дикарь или ребенок приписывает крокодилу свои собственные мысли и эмоции, то он свидетельствует объединяющее их прошлое. Восстановите здесь измерение времени, и станет ясно, что крокодил является удлинителем человека, а человек – удлинителем крокодила и в Жизни они едины – так же, как моя рука и нога едины во мне, человеке.
Для Плотина мир является организмом, члены которого сочувствуют друг другу: таким образом, мы ощущаем «легкое движение взаимного понимания» при виде любого живого существа. См. «Эннеады», IV, iv.32 и IV., v.2.
Не к Человечеству, а к Жизни стекаются все виды. Начиная, предположительно, с частички протоплазмы, Жизнь росла, разветвляясь; и каждая ее ветвь развивала какой-то особый аспект, проявляла какую-то особую характеристику, которая была скрыта в первобытном и недифференцированном целом[344]344
Это известное бергсоновское учение. См., например, Творческая эволюция и Два источника морали и религии. Однако я не могу согласиться с Бергсоном, когда он описывает род человеческий как то, что «является причиной существования всех других видов» (Два источника, с. 221). Это слишком похоже на биологический империализм. Мы должны преодолеть свой эгоизм не только в качестве людей и наций, но также и в качестве вида.
[Закрыть]. И та же самая Жизнь, которая таким образом расходится, дабы создать целое множество разновидностей, которые были бы невозможны иначе, также сходится, чтобы реализовать это множество. И это не метафоры. Жизнь на самом деле является самосознающим сверхчеловеческим существом. Альфред Рассел Уоллес (который пришел к дарвинизму независимо от Дарвина) сделал вывод, что «высший разум направлял развитие человека в каком-то конкретном направлении и для определенной цели – так же, как человек направляет развитие многих животных и растительных форм»[345]345
Естественный отбор и тропическая природа, (1891). Биологические ангелы Уоллеса имеют семейное сходство с «эланом» Бергсона и энтелехиями и психоидами Дриша (см. книгу последнего, Наука и философия организма, а также Естественное право в духовном мире Генри Драммонда). Безусловно, идея Аристотеля о том, что вид может быть телом или организмом единой направляющей души, далеко не мертва. Однако корни уходят еще глубже – тогда как некоторые первобытные народы считают крайне важным отдельное животное или растение, другие считают, что класс или вид контролируется единой силой. См. Дж. Эстлин Карпентер, Сравнительное религиоведение, с. 116.
[Закрыть]. «Ангелы и архангелы…, – говорит он, – так давно были изгнаны из числа наших верований, что их реальное существование стало восприниматься как немыслимое и ничто в современной философии не займет их места. Однако великий закон «целостности», последний результат современной науки… не может оказаться неправдой за пределами узкой сферы нашего зрения и оставить такую огромную пропасть между человеком и великим Умом вселенной». Истинные слова, до известной степени: но эта степень недостаточна. Их автор не понял, что «ангел» Человечества и «архангел» Жизни – это не загадочные, бестелесные, полностью абстрактные духи, а не кто иной, как сам Уоллес, на высших уровнях своего психофизического функционирования. Ибо «душа» Уоллеса – «душа, которая обретает покой в животных и безопасность только в ангелах»[346]346
Халл, Избранные письма Райнер Мария Рильке, с. 210.
[Закрыть], не только охватывает эти сферы: она их объединяет.
Глава IX
Вид издалека – Земля
Пока мы не поймем, что она – живая, мы будем в смятении,
В лучшем случае – лишь кругами-крыльями ветряной мельницы,
Ибо она живая, и ее радость жизни
Наделила нас кровью и дыханием…
– Мередит, Разум и дух
Наверное, это именно на нас одних лежит обязанность увеличивать сознание Земли.
– Метерлинк, «Сокровище смиренных», «Звезда»
Лицо, полное покоя,
Земли, матери, мое сердце в согласии с ее сердцем,
Когда я лежу меж прохладных зеленых локонов, покрывающих ее грудь.
– А.Э., Примирение
Теперь я знаю, почему Земля грубая, соблазнительная, нечестивая – все это ради меня.
– Уолт Уитмен, У берегов голубого Онтарио
Давайте не будем отрекаться от Матери Земли; скорее, давайте радоваться, что можем называть ее «матерью». Природа Земли – наша природа. Земле мы обязаны всей полнотой чудес нашего ума, будь то радости или боли. История Жизни – это развитие зачаточных способностей планеты, несущих с собой появление ума. Давайте выражать благодарность там, где она причитается.
– Сэр Чарльз Шеррингтон, Человек о своей природе, V
Ей, исключительно для ее блага мы дали почтительное и уважительное имя «Матери»… Это она принимает нас, когда мы приходим в этот мир, кормит нас, когда мы новорожденные; а когда мы в замешательстве, всегда поддерживает нас.
И, наконец, когда мы отвергнуты и миром и несчастны, она обнимает нас. Затем, как добрая мать, она прикрывает нас на своей груди.
– Плиний, Естественная история. 1.5
Припав к ее груди, мы целый ряд
Найдем рожденных ею разных чад.
Все – свойства превосходные хранят;
Различно каждый чем-нибудь богат.
Великие в себе благословенья
Таят цветы, и травы, и каменья.
Нет в мире самой гнусной из вещей,
Чтоб не могли найти мы пользы в ней.
– Ромео и Джульетта, П.З., перевод: Т. Щепкина-Куперник
И солнцу все равно, живу ли я в святости,
Для него мой наряд смертного
Священен, он – часть Земли, кусочек мира,
Со всем моим великолепием, рудой, нечистотами
и урожаем,
На которые светит мое сердце, это созревающее солнце.
– Эдит Ситвелл, «Уличные песни», «Старуха»
И я взглянул оттуда вниз —
И увидал поля, равнины,
Холмы и горные вершины,
Леса (и приглядевшись, мог
Найти, где крупный зверь залёг),
И реки, и большие кроны,
И в море парус вознесённый…
Но тут орёл вдруг прянул ввысь
И мы мгновенно вознеслись
Туда, откуда мир внизу
Стал, что зрачок в моем глазу.
– Чосер, Дом славы, II
В Девяти Провинциях недостаточно места:
Я хочу парить высоко над облаками
И окинуть взором неизмеримую пустоту
Далеко за пределами Восьми Ограничений компаса.
В качестве платья я буду носить красную дымку рассвета,
А в качестве юбки – белую кайму облаков:
Мой балдахин – слабый блеск Пространства…
– Цао Чжи, Видение. Артур Уэйли,Сто семьдесят китайских стихотворений
1. Земля в качестве субъекта и объекта
Что я такое? Это тот вопрос, к которому я должен постоянно возвращаться (учитывая, что именно он и является причиной всего этого исследования), как бы далеко мне ни пришлось блуждать в поисках ответа. И, я хотел бы повторить, что этот ответ должен быть двояким. Я есть то, чем являюсь исходя из собственного опыта и из опыта других; я являюсь и тем, что видит человек, находящийся «внутри», и тем, что видит сторонний наблюдатель. Как же, до сих пор, видят меня эти две категории наблюдателей?
Многие поэты дополняют эмпирические данные, однако никто этого не сделал лучше, чем Уолт Уитмен —
«Какие просторы в тебе, Уолт Уитмен?
Какие волны и земли возникли?
Какие пояса, страны и люди?
…………
Во мне расширяется широта, удлиняется
долгота;
Азия, Африка, Европа – на востоке,
А на западе – Америка;
…………
Во мне – полуночное солнце,
оно не опускается за горизонт,
Во мне – пояса, моря, водопады,
заросли, вулканы, архипелаги,
Малайские, полинезийские
и вест-индские острова».
(Salut au Monde, перевод: М. Зенкевич и Н. Банников)
и Мередит —
«Однако при мысли о жизни
отдельно от нее
Прочность и зрение теряются,
Ибо Земля, что дает молоко,
Дает также и дух».
(Мередит, Тайна земли)
Сначала мой собственный вид, вид вовне. В предыдущей главе мы сделали вывод, что я иногда поднимаюсь до уровня Жизни – когда я обозреваю неодушевленный мир и стараюсь, быть может, заставить какую-то его часть служить Жизни, я отождествляю себя со всем живым (пусть несовершенно и ненадолго). Теперь возникает вопрос: ограничивается ли этим моя способность к подобной протяженности? Очевидно, что нет. Еще в главе I я обнаружил причины верить в то, что я расту вместе с тем, что наблюдаю, и что когда (например) моим объектом является Марс или Венера, то Земля является субъектом, наблюдателем. Требуется небесное тело, чтобы узнать другое небесное тело – замещение вместилища носит планетарный характер. На данный момент я оставляю позади все земное – не потому, что оно больше не имеет значения, а потому, что я сам всем этим стал. Я ощущаю, как все эти вещи находятся позади меня, поддерживая меня. Я так вырос, что могу вместить их всех: они – это я, а я – вместилище, планета-субъект. Этот огромный шар, который кажется таким массивным и непреклонно инертным, тает в одно мгновение, будто благодаря какой-то всемогущей магии – стоит мне только взглянуть на небо. То, что эта планета является вместилищем для других планет – это факт, который я постоянно переживаю на собственном опыте, однако никогда не принимаю всерьез.
В конце концов, есть глубокий смысл в твердости, с которой Рильке говорил, что мы должны сделать Землю Невидимую внутри нас[347]347
Дуинские элегии, IX, 68–71; также его известное письмо польскому переводчику Витольду фон Хулевичу, от 13 ноября, 1925 года.
[Закрыть], и в строках А. Е.:
Для здравого смысла это прямое доказательство истинной природы планеты далеко не убедительно. Я – предвзятый наблюдатель. Давайте я тогда приму точку зрения вида стороннего наблюдателя, вида вовнутрь, к Центру. Мой наблюдатель ищет мои границы – то место, где заканчиваюсь я и начинается мое окружение. Он уже обнаружил, что я не заканчиваюсь человеком или Человечеством. Заканчиваюсь ли я тогдаЖизнью? Вновь совершенно очевидно, что нет. Другие слои Земли могут быть не более отделены от биосферы, чем другие виды – от Человечества или другие люди – от человека. Перечислять примеры зависимости Жизни от воздуха, воды и земной коры было бы излишним – совершенно очевидно, что Жизнь – ничто без этих удлинителей, или экстракорпоральных органов, которые составляют остальную часть планеты. Иными словами, я не могу быть самим собой, если я – не Человечество, Жизнь и Земля – таково то тройное внешнее тело, которое мне нужно, чтобы жить той жизнью, которая является для меня подходящей. По правде говоря, не что иное, как Земля не способно на жизнедеятельность так, как мы ее знаем. Ни отдельное животное, ни биологический вид, ни даже биосфера не является живым целым, самодостаточной живой единицей: их жизнь – это жизнь Земли.
В Les Ouvriers Europeens Фредерик ле Плэ различает шесть основных естественных родов занятий, у каждого из которых своя географическая основа: 1) охотники и собиратели, 2) скотоводческие народы, 3) рыбаки, 4) земледельцы, 5) лесники, 6) горняки.
В Грядущем общественном строе Брэнфорд и Геддес проводят схожие различия; например, долина реки представляет поперечный срез естественных видов деятельности, от пастуха и горняка в горах до рыбака у устья реки. Бокль даже пошел так далеко, что счел влияния окружающей среды (и, в особенности, климатические) основными факторами в человеческой истории. Для более поздней трактовки этой темы см. Элсуорт Хантингтон, Цивилизация и климат, а также его вклад в произведение Эволюция Земли и ее обитатели. С другой стороны, нельзя забывать, что Человечество является мощным геологическим средством и создателем климата.
В случае, если этих доказательств – доказательств подробного вида извне, прибавленных к виду изнутри – все еще недостаточно, давайте я приму общую или более отдаленную точку зрения вида извне. Для мобильного наблюдателя, который считает, что истину обо мне можно найти везде, а не только на близком расстоянии, есть место, где я больше не являюсь ни человеком, ни Человечеством или Жизнью, а являюсь Землей. Если он внимательно слушает то, что я говорю, он не приписывает мою речь ни моим голосовым связкам, ни всему человеку, ни биологическому виду, ни биосфере, а приписывает ее планете. Здесь, на таком расстоянии, более мелкие аспекты меня не существуют и не могут существовать: здесь есть только лишь маленький светящийся вращающийся шарик, разговорчивый, музыкальный[349]349
«Песнь о земле» Малера является именно тем, на что указывает ее название. Вера в то, что вселенная музыкальна, удивительно распространенна и устойчива. Пифагорейцы учили, что вселенная поет. (Ипполит Римский, Опровержение ересей, 1.2.) Чжуан Чжоу говорит: «Когда ты услышал свирель человека, не знал еще, что такое свирель земли; когда услышишь свирель земли, еще не будешь знать, что такое свирель вселенной» (Чжуан-Цзы, II. перевод: Л. Позднеева). Мы променяли музыку сфер на звуки радио, зарождающиеся в Млечном пути или в солнечных пятнах, однако популярное христианское представление о рае – ничто без ангельского пения и оркестров. Я предполагаю, что эти верования обоснованные в том смысле, что наша музыка – многоуровневая и частично сверхчеловеческая.
[Закрыть] (этот шар
«в своем движении поет подобно ангелу»), чрезвычайно любопытный относительно характера вселенной и себя самого, молодой при возрасте в два или три миллиарда лет, с непрогнозируемым будущим. Здесь сбываются строки Блейка[350]350
«Иерусалим».
[Закрыть]:
«Все человеческие формы тождественны, даже дерево, металл, земля и камень: все человеческие формы тождественны, они живут, отправляются в мир и возвращаются уставшие, в планетарные жизни…»
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
