Текст книги "Иерархия Неба и Земли. Том II. Часть II. Новая схема человека во Вселенной"

То, что я сказал о Целом и пространстве, истинно – с всего лишь небольшими изменениями – также для Целого и времени. Для нашего временного диапазона, как и для нашего пространственного, подниматься в иерархии – значит увеличиваться: и это верно и в тех случаях, когда рассматривается вид вовне (или «ум») и вид вовнутрь (или «тело»). Каждый индивид – это история, и чем выше находится индивид, тем длиннее его история. Наивысшим единицам требуется много времени, чтобы быть самими собой: их минимальное время (без которого они не могут существовать) пропорционально их статусу. Человек не становится человеком за минуту, не более чем он им становится за объем в кубический дюйм.

Как говорил св. Фома, «Бог не имеет ни начала, ни конца, и Его бытие одновременно; и в этом и состоит понятие вечности» (Сумма против ересей, I).

Что же, тогда, является кульминацией этой жадной до времени тенденции? Это Целое в качестве Истории, которая включает в себя все истории; в качестве События, которое (дабы ему быть самим собой) должно охватывать и преобразовывать все события. Ни одно явление не может отсутствовать в этом наивысшем Явлении – отсутствовать посредством будущности или прошлого – все они должны присутствовать в безвременном «сейчас», иначе все Целое претерпело бы разделение, которое разрушило бы его фундаментальный характер[728]728
  Прошлое – область того, чего больше не существует: однако Целое существует, и Целое и есть все существование, и ни про что нельзя сказать, что оно было Целым. А будущее – область потенциального: однако в Целом уже реализована вся потенциальность. Сравнить: св. Фома: «Вещь совершенна, поскольку она действует, и несовершенна, поскольку она потенциальна и лишена действия. Тогда как то, что никоим образом не потенциально, однако является чистым действием, – совершенно. Таков Бог» (Цитируемое ранее произведение, I).


[Закрыть]. Здесь мы имеем не просто формальное объединение времени, не абстрактную схему или расписание, в котором занимают свои места разрозненные события, а интенсивно живое «видимое настоящее», содержащее то тотальное Переживание, эпизодами которого являются все наши временные переживания. И доказательство существования этого Переживания подобно доказательству переживания (например) на земном и звездном уровнях – мы сами им обладаем, каким бы фрагментарным и редким ни было это обладание. Так же, как субчеловеческий, человеческий и сверхчеловеческий уровни переживания для нас абсолютно естественны и являются нашими собственными, так же как к нам без всяких усилий приходят очень разные пространственные и временные возможности атома и звезды, так же и тотальность времени (удерживаемая вместе в одном «видимом настоящем») для нас полностью доступна. Если ее реальное богатство почти всегда ускользает от нас, то это потому, что мы не осознаем (а не потому, что не можем осознать) наши собственные возможности. На самом деле безвременное Целое времени подразумевается в самом понятии времени и в нашем разделении времени на прошлое, настоящее и будущее. Ибо, прежде чем ее можно описывать как таковую, всю временную последовательность нужно взять как одно единое целое, как единицу в настоящем времени. По мере того как мы поднимаемся по иерархии, наше увеличивающееся «видимое настоящее» (в котором остается лишь непрерывный ряд или временной порядок, а прошлое и будущее отменяются) служит прообразом идеального «видимого настоящего» Целого. Более того, мы помещаем наше растущее «видимое настоящее» чувственного опыта посереди тотального «видимого настоящего» вселенской истории – будущего так же, как и прошлого, – которое в своем единстве и завершенности и является Целым.

Однако вновь существует пропасть между Целым и частью. Ограниченный индивид (как таковой), независимо от того, сколько миров он может называть «здесь» или сколько миллионов лет он может называть «сейчас», всегда помещен в пространственную и временную окружающую среду[729]729
  Однако эти пространственно-временные области имеют «оболочку» иного порядка – беспредельную и безвременную «область», которая не находится всецело за пределами знаний физической науки, строящей предположения о полосе туманностей, удаляющейся от нас со скоростью света: туманностей, все часы которых для нас останавливаются и все измерительные приборы которых уменьшаются, пока и вовсе не исчезают.


[Закрыть], в «там» и «тогда»; и без подобного фона его жизнь немыслима[730]730
  На самом деле, так же как нашему росту в пространстве более чем соответствует расширение нашей пространственной окружающей среды, так и нашему росту во времени более чем соответствует расширение нашей временной окружающей среды – с тем результатом, что мы оказываемся более, а не менее, во власти времени. Мы движемся в направлении от безвременного Целого, а не к нему. Средство от этого – искать исключающий время Центр так же, как и включающее в себя время Целое, ибо по отдельности они не существуют. Только те из нас, которые не думают о завтрашнем дне, могут думать о вечности; только те, которые умеют жить в настоящем моменте, знают, как жить вне времени и в Целом.


[Закрыть]. Прошлое и будущее необходимы для выполнения его надлежащих функций: поместите их в настоящее, и какое могло бы существовать действие или мотивы для действия, какой мог бы существовать долг, или свобода, или моральные различия? Это является условием всего того, чем мы дорожим – что настоящее время не должно быть всем временем. На самом деле само время не может пережить свое собственное совершенство: когда оно полностью «сейчас», оно безвременно. Как в случаях с объяснением, причинностью и пространством, так и с временем – Целое вытесняет то, что завершает. Мы увидели, что полное объяснение необъяснимо, что единственный истинный индивид отменяет индивидуальность, что все пространство – это отсутствие пространства. А теперь мы видим, что наполненное временем безвременно. Совершенствование времени – это гибель времени: все время – это отсутствие времени. Иными словами, здесь мы имеем еще один аспект внезапного спуска с верха пирамиды к ее основанию, отказ Целого оставаться Целым, единства наивысших уровней. Можно сказать, что наивысшая реальность безвременная вдвойне – в качестве Целого, безвременного посредством включения в себя времени; и в качестве Центра, безвременного посредством исключения времени. Центр является мгновенным вместилищем Всего времени в Целом, так же, как он является нерасширенным вместилищем Всего Пространства в Целом. И если бы это было не так, если бы Целое не было также и Центром, то оно никогда не могло бы быть современником своих частей; и, безусловно, оно не существовало бы сейчас. Оно так и оставалось бы вечно несотворенным[731]731
  «Космологический принцип» центральности наблюдателя так же относится ко времени, как и к пространству – Центр находится посередине истории, так же как он всегда находится посередине физической вселенной. Однако закон временной симметрии (как и вообще все, что я сказал в этом разделе) на самом деле относится к Части IV, где все аргументы приведены в полном объеме.


[Закрыть].

Однако на самом деле Центр завершен в каждое мгновение временного ряда: он содержится и в этом моем Центре, и во всех других Центрах. Так как мое «здесь и сейчас» не имеет ни времени, ни пространства (и, таким образом, не отнимает время и пространство от Целого), оно может считаться вместилищем Целого. Пока я, подобно Анании, оставляю хоть самую малую частичку пространства для себя, я разрушаю его тотальность; и покая притязаю даже на самую короткую историю, заявляя, что она моя, я не могу наслаждаться историей других. То есть, абсолютная моральность «я», или Центра, является условием абсолютной моральности «не-я», или Целого.

Ход данного исследования до настоящего момента является иллюстрацией закона о том, что искать истину о чем-либо – значит искать Целое[732]732
  Г-н К. С. Льюис прекрасно сказал, что мы можем стремиться к знаниям как к таковым, «при убеждении, что тем самым мы или сами продвигаемся к видению Бога, или косвенно помогаем это сделать другим» (Перестановка).


[Закрыть]. «Чем больше мы понимаем отдельные вещи, – говорит Спиноза, – тем больше мы понимаем Бога»[733]733
  Этика, М, 24.


[Закрыть]. Чем бы ни была эта вещь, вся истина о ней и есть Целое. (Или, как говорит Брэдли, каждое утверждение является утверждением о Целом, подразумевающим форму: «Целое таково, что…[734]734
  Принципы логики.


[Закрыть]). Весь смысл части включает в себя весь контекст части, что и есть Целое[735]735
  Сказать, что на Земле есть лишь один человек, который является Человечеством, и только одно живое существо, которое является Жизнью – более или менее правда; полная же правда – в том, чтобы сказать, что во Вселенной есть лишь одно целое, которое является Целым.


[Закрыть]. Действительно, сначала мы считаем, будто вещи имеют независимое существование и изолированные, однако исследования (будь то в форме физики, логики или психологии) показывают, что они вовсе ничем таким не являются и составлены своими отношениями со всеми другими вещами. Мы познаем низшие единицы, ставя их на их места, и это есть не что иное, как подъем по иерархии. «…Вы имеете полноту в Нем…»[736]736
  Послание к колоссянам, II.10.


[Закрыть]. В конце концов, только Целое полностью реально, ввиду того что полное описание чего-либо еще и есть Целое. (Ибо необходимо не только подробно изложить, как эта вещь соотносится с другими вещами, а также как она с ними не соотносится: я не могу перечислить все, чем предмет является, не упомянув при этом все, чем он не является: то, что его ограничивает или отрицает, ему, тем не менее, необходимо)[737]737
  К этому учению, в своей основе гегельянскому, независимо пришел Уайтхед, который заявляет о нем в своем хорошо известном принципе «негативных схватываний».


[Закрыть].

«Аксиома внутренних отношений», которая была так ясна для неогегельянцев, была мишенью многих недавних противников объективного идеализма. Например, говорят, что нужно различать отношения, которые для этой вещи необходимы, и теми, которые случайны. Для полного объема критики, см. А. С. Юинг, Идеализм, IV, а также Новый реализм Э. Б. Холта и других. Сам я считаю, что объективные идеалисты правы, поскольку они обсуждают уровень Целого, а реалисты правы, поскольку они обсуждают уровень части – части, чьи отношения по необходимости внешние, иначе она бы больше не проявлялась в виде части. Решение (большинства, если не всех, метафизических проблем) является космологическим, это вопрос четкого различения иерархических уровней.

В конце концов, существует только Целое, будь то с той или иной точки зрения. Существует много способов показать, что это так, но в любом случае это подразумевается в областной схеме и в законе «где-то еще»-сти. Изначально каждая иерархическая единица находится повсюду, кроме как в своем Центре. Она населяет все свои области, в удобных для них обличьях, однако она проецируется обратно в Центр. Таким образом, каждая единица является общемировой и вместе с тем ядерной, или централизованной. Это наивысшая реальность в обоих своих аспектах, Целое, которое, будучи рассмотрено конкретно, представляет собой всю взаимосвязанную систему областей и Центров и огромную арену, на которой играют в прятки (или в игру под названием «где-то еще»-сть»). Альтернативно его можно описать как огромное Сообщество всех сообществ взаимных наблюдателей, наблюдения которых одновременно предоставляют содержимое (или сырье) Целого и объединяют его неразрывными, далеко тянущимися и бесчисленными узами. Если бы можно было вырвать какой-то предмет из его места в этом комплексе, то мы бы увидели не знаменитые неровные края Брэдли, а отсутствие каких-либо краев, так как наблюдалось бы отсутствие какого-либо предмета. Сам по себе он ничто; в компании себе равных он достигает того уровня ясности и реальности, который подобает его уровню; в целом он и есть Целое, полностью реальное и полностью ясное[738]738
  Таким образом, монизм и плюрализм взаимодополняющие, а не несовместимые. Итак, давайте возьмем один из самых крайних примеров монизма: Дионисий учил, что, тогда как одна сторона нашего существа полностью погружена в единую, безвременную Сверх-Сущность, другая сторона – это ограниченное и множественное проявление во времени. С другой стороны, если взять пример радикального плюрализма, то Лотце, показав, что реальность есть сообщество духовных существ многих уровней, приходит к точке зрения, что все вещи являются режимами активности Бога. См. Микрокосм. Слишком часто предполагают, что Единый должен затопить Множество, вместо того чтобы его поддерживать.


[Закрыть].

Тогда как человек в качестве человека не может быть объектом совершенного знания, Целое как таковое не может быть объектом несовершенного знания. Ибо когда я более полно узнаю человека, то я узнаю, что он является большим, нежели только самим собой, а когда я менее полно узнаю Целое, я узнаю нечто, что меньше, нежели Целое. (Наиболее ясно и бескомпромиссно эти доктрины излагает Спиноза: «Все идеи истинны настолько, насколько они упоминают о Боге». «Знание зла – недостаточное знание»[739]739
  Этика, 11.32, IV. 64.
  См. Декарт: «Та идея, посредством которой я понимаю верховного Бога… безусловно, содержит больше объективной реальности, чем те идеи, посредством которых представлены ограниченные субстанции» (Размышления, III). Здесь статус объекта является гарантом ценности нашей мысли о нем. Полагать иначе – значит быть слишком высокого мнения о человеке как человеке, – мы можем лишь утверждать, что наши знания о Целом – это активность Целого в нас; активность, которая, хотя несовершенно нами присваивается, сама является самим совершенством. Когда Олдос Хаксли пишет: «В духе мы не только обладаем объединяющим знанием божественной Сути, но и являемся им» (Вечная философия), он отрицаема не утверждает способность человека как человека познать Целое.


[Закрыть]). Согласно здравому смыслу, эти заявления явно не истинные, и совершенно очевидно, что у меня гораздо больше информации о средних уровнях иерархии, чем о высших уровнях. Однако я уже много где показал, что это мнение здравого смысла ошибочно и что (к примеру) наше звездное функционирование многими неожиданными способами направляет и вдохновляет наше земное функционирование. И закон, гласящий, что достоверное знание (в отличие от сырья фактической информации, эмпирических деталей) начинается на самых краях иерархии и следует вовнутрь, к среднему или человеческому слою, а не вовне, от него, прекрасно иллюстрируется, когда мы приходим к наивысшим уровням. «То, что совершенным образом находится в Боге, находится и в других вещах, путем несовершенного участия, – говорит св. Фома Аквинский. – И таким образом, у создания есть то, что есть у Бога, и про него верно говорят, что он подобен Богу… Но это создание получает от Бога его сходство с Ним, а не наоборот»[740]740
  Сумма против ересей, I.


[Закрыть]. На самом деле нам пора осознать, что сомнительны не наши знания того, что превосходит человека, а наши знания самого человека, и что именно агностическому гуманисту, а не теисту, нужно оправдывать свои убеждения[741]741
  Доказать Бога не только невозможно; это бессмысленная затея, ибо Бог уже подразумевается в самом центре той мысли, которая намерена его доказать» (Э. С. Брэдли, Идеалы религии).
  0 Боге как реально познаваемом, в высшей степени постижимом, первом принципе всех наших знаний, см. Жильсон, Философия св. Бонавентуры. Более совершенный объект наиболее легко постигается. Даже Декарт верил, что без знаний о Боге мы не можем знать ничего: Он является принципом постижимости. Или, на более красочном языке госпожи Юлианы: «Я смотрела с благоговейным страхом и дивилась виду и ощущению сладостной гармонии того, что наша Причина в Боге…» (Откровения о божественной любви).


[Закрыть]. Ибо понимание высших уровней опыта (а) дается напрямую, (б) необычайно четко, свободно от отвлекающих и искажающих деталей и (в) более широкомасштабно, более самодостаточно, менее фрагментарно – иными словами, более истинно.

Так же, как человек обнаруживает гелий в солнце и математику в звездах, он обнаруживает себя в Целом. Давайте я приведу три примера из многих доступных.

(i) В современной психологии это обычное явление (особенно в Аналитической психологии Юнга[742]742
  «Строго говоря, проекцию никогда не осуществляют; она просто происходит; с ней сталкиваешься. Во мраке внешности я нахожу, не узнавая его как таковое, нечто психическое или внутреннее, которое является моим собственным» (Юнг, Интеграция личности). Сравнить: Психологические типы, Два эссе по аналитической психологии.


[Закрыть]), что мы сперва познаем и наделяем реальностью наше собственное психическое содержимое, проецируя его на внешний мир, считая его объективным и отличным от себя. Только со временем мы начинаем отзывать свои проекции – если вообще доходим до этой стадии. Исторически самыми значительными объектами этой проекционной деятельности были демоны, призраки и духи всех видов, а также высокие боги и единый Бог. Человек не мог бы развиваться сам по себе, на своем собственном уровне: ему необходимы взаимоотношения с божественным. (Некоторые французские социологи[743]743
  Эмиль Дюркгейм, Групповые теории религии.


[Закрыть] пошли так далеко, что вывели понятия времени и пространства, числа и причинности из практики религиозных ритуалов среди первобытных народов: по крайней мере, вероятно, что посредством подобной групповой деятельности люди стали больше осознавать абстрактные пространственные и временные отношения, которые постепенно применяются к (относительно) светским и индивидуальным вопросам). Нет сомнений, что путь человека к самопознанию был непрямым, и что он должен знать секреты Бога, чтобы знать свои собственные[744]744
  В De Diligendo Deo (0 любви к Богу) св. Бернар говорит: «Мы должны начать любить Бога, а затем сможем, в Нем, возлюбить также и нашего ближнего». На самом деле это и есть последовательность истории: наша преданность человеческому уходит корнями в преданность наших предков божественному. Даже наше правительство спустилось на Землю с Небес, ввиду того что религия, астрономия и искусство управлять государством изначально были не тремя разными дисциплинами, а одной. Как говорил Бенджамин Фаррингтон, видимое божество на небесах играло «множественную роль в управлении городами и империями. Стабильность древнего олигархического общества была связана со специфическим взглядом на астрономию» (Греческая наука).


[Закрыть]. Теология предшествует антропологии и подготавливает для нее почву. Также нельзя сказать, что антропология была полезна когда-то раньше, но затем стала недейственной – подобно лесам, которые нужно убрать, как только они сделали возможным строительство прочного здания знаний. Наоборот: посмотрите на теологию св. Павла, которая сегодня жива как никогда, и сравните ее с наукой и техниками его времени. «Божественная наука теологии» – и, тем более, мистической теологии – вечна. И даже самые примитивные религиозные верования – как, например, те, которые имеют отношение к звездным богам – демонстрируют глубокое понимание, которое мы, по большей части, потеряли, и которое нам очень нужно обрести вновь.

(ii) Мой второй пример взят из жизни не первобытного, а средневекового человека. Без преувеличения можно сказать, что самое продолжительное и искусное усилие разума, когда-либо предпринятое – схоластиков, и, в частности, св. Фома Аквинского, – было сверхчеловеческим усилием. В первую очередь оно имело дело с божественной природой и только во вторую очередь – с человеческой природой, отсюда и его понятность[745]745
  Я не выдвигаю предположение, что великие христианские философы верили, будто Бог был естественным объектом нашего интеллекта. Наоборот, они соперничали друг с другом в своих отрицаниях этой теории. Например, св. Фома учил, что надлежащими объектами нашего интеллекта являются чувственные объекты, а не Бог, который не принадлежит к тому же самому роду, что мы (Он не состоит из материи и формы), и не принадлежит к логической категории субстанции в целом (Он не состоит из субстанции и бытия). Только благодаря Божественной милости мы можем иметь видение божественной сущности (Сумма теологии, I.; Сумма против язычников, II. Сравнить: Этьен Жильсон, Дух средневековой философии, XIII). Моя собственная адаптация этой истины состоит в том, что когда осознается наша полная неспособность познать Целое, тогда это знание свободно дается.


[Закрыть]. Если философия (как нам говорит Уэбб) не может ни развиваться, ни процветать иначе, кроме как в почве религии[746]746
  Бог и личность.


[Закрыть], то это потому, что религия не только питает корни философии вдохновенными мифами, а также освещает это молодое растение интеллектуальным светом. История христианского мира представляет собой комментарий к фразе: «Ищите же прежде Царства Божия». Ибо то, что Уайтхед называл «опрометчивым рационализмом средних веков» – рационализмом, примененным в основном для примирения философии с религией, – было предпосылкой для современной естественной науки. «Средние века представляли собой один долгий процесс обучения интеллекта Западной Европы упорядочению… Вера в возможности науки, порожденная еще до развития современной научной теории, является непроизвольной производной средневековой теологии»[747]747
  Наука и современный мир, I.


[Закрыть].

История философии изобилует примерами аргументов, которые, основываясь на более высоком уровне, следовали от него к более низкому. Итак, существует метод Платона изучения справедливости сначала в городе, а затем в индивиде (Республика). И Декарт следовал не от бесспорного существования своего мыслящего «я» к существованию объективного мира, а от существования Бога «к знанию других вещей во Вселенной». Ибо «чрезвычайно мало с уверенностью известно о материальных объектах… мы гораздо больше знаем о человеческом уме и еще больше – о самом Боге» (Размышления, I).

(iii) Свой третий пример я беру у выдающегося современного философа. Д-р Клемент Ч. Дж. Уэбб посвятил свои Гиффордские лекции[748]748
  Цитируемое ранее произведение.


[Закрыть] исследованию сначала личности в Боге, а затем личности в человеке. Такой порядок был выбран намеренно. «Причины, по которым я его принял, были двух видов – исторические и философские», – говорит д-р Уэбб. «На самом деле при исследовании мы обнаружим, что на развитие концепции личности не только сильно повлияли дискуссии, которые велись в христианской Церкви относительно взаимоотношений Лиц Троицы и единства божественной и человеческой природы в личности Христа, но также, что философские обсуждения природы человеческой Личности были более поздними по времени, чем эти теологические дискуссии. Можно даже сказать, что именно религиозный и теологический интерес к Личности Христа, которого считали одновременно и Богом, и человеком, на самом деле и предоставил повод и возможность предпринять исследование природы Личности в людях в целом[749]749
  Тем не менее, получив какие-то знания о нашей собственной личности посредством размышления о божественной природе, мы затем можем обратиться к первой, чтобы в какой-то мере прояснить вторую. Сравнить: С.А. Макдауэлл, Эволюция и учение о Троице.


[Закрыть]. Таким образом, считая рассмотрение Личности в Боге первичным по отношению к рассмотрению Личности в человеке, я, по крайней мере, буду следовать подсказке, которую мне предоставила история мысли. Однако есть и более философские причины, на которые можно опираться в поддержке такого порядка. Личность – не просто нечто, что мы наблюдаем в людях. Скорее, это что-то, на которое нам хоть и указывает то, что мы находим в человеке, однако что мы считаем лишь частично в нем реализованным. И это может быть лишь потому, что мы, каким-то образом, осознаем то совершенство или тот идеал, по контрасту с которым то, что мы находим в человеке, до этого идеала не дотягивает».

Религиозный элемент предшествует светскому элементу логически так же, как и генетически. Кристофер Доусон верно говорит: «что религиозный фактор играл гораздо большую роль в развитии человеческих культур, чем ему обычно приписывали теоретики, которые пытались объяснить феномен социального прогресса… Мы только сейчас начинаем понимать, как близко и глубоко жизненность общества связана с религией. Именно религиозный импульс предоставляет связующую силу, которая объединяет общество и культуру. Великие мировые цивилизации не порождают великие религии в качестве своего рода культурного побочного продукта; великие религии – это основания, на которых держатся великие цивилизации. Общество, потерявшее свою религию, рано или поздно станет обществом, потерявшим свою культуру»

(Прогресс и религия).

Однако Целое – область загадки не менее, чем ясности, глубокой тьмы – не менее, чем ослепительного света. Действительно, Целое находится выше разума и за его пределами. Ибо критерий понятности, который провел нас от части к Целому, на самом высоком уровне не может нам больше помочь: тогда как меньшее создание своей степенью реальности и своим иерархическим статусом обязано своей согласованности с другими созданиями и мере своего согласия с ними, то Целое всей своей реальностью и превосходным статусом обязано тому факту, что оно само по себе и для него не может стоять вопрос о согласии с другим. Источник, и цель знания, сам по себе невыразим. «Бог – это наивысшее ограничение, – говорит Уайтхед в известном отрывке, – и Его существование является наивысшей иррациональностью. Ибо нельзя привести никакой причины для этого ограничения, которое в Его природе налагать… Нельзя привести никакой причины для природы Бога, так как эта природа является основой рациональности… Существует метафизическая потребность в принципе определения, однако не может быть метафизической причины для того, что определено»[750]750
  Наука и современный мир, XI.


[Закрыть]. И это выводы, которые теперь уже не являются для нас неожиданными: наивысшая реальность, в качестве Целого и Центра, упраздняет, совершенствуя, и совершенствует, упраздняя.

Еще один аспект превосходства религии подчеркивают те мыслители, которые показывают, что демократия черпает свои силы из сверхчеловеческих источников. Итак, Маритен говорит: «Ценность человека, его свобода, его права возникают из порядка естественно священных вещей, которые несут на себе отпечаток Отца Бытия и имеют в Нем цель своего движения» (Права человека).

Сравнить: Эпиномис, 977-8: звездное небо «было причиной всех других хороших вещей, которые у нас были», и «никогда не перестает учить людей, что такое один и два, пока даже самые тупые не научатся считать».

В конце концов, совершенное знание и совершенное неведение, самый высокий разум и самая глубокая неразумность, полностью сотворенная реальность и полностью упраздненная реальность неразлучны. И это повод не для отчаяния, а для воодушевления в нашем исследовании. Ибо парадоксальная истина состоит в том, что если бы, вместо этой «двойственности», мы обнаружили простое единство, было бы ясно, что мы еще не достигли нашей цели, коей является завершение иерархии. То, что нам необходимо для завершения ряда – не просто наивысший объект, а этот объект, идеально познанный; и, более того, познанный таким образом, что объект остается единственным объектом, в его непрерывном единстве. Должно быть переживание, которое полностью отменяет закон о равенстве и избегает любого намека на удвоение. Иными словами, нам нужно единство сути и множественность функции.

«Смотри, чтобы в твоем уме и в твоей воле не было ничего, кроме Бога. И попытайся избавиться от всего знания и чувства чего-либо вообще под властью Бога и втопчи все далеко под облако забвения… Ибо это условие идеального любящего – не только любить то, что он любит, больше себя; а также ненавидеть самого себя за то, что он любит» (Облако незнания, 43). Как говорит анонимный автор «Облака», любящий должен разрушить даже «голое знание и ощущение» своего собственного бытия.

И это предоставляет Целое в качестве объекта и Центр в качестве субъекта, вместе с объединяющими их взаимоотношениями. Здесь, наконец, разоблачается то, что можно назвать ошибочностью самосознания[751]751
  Джон Керд говорит: «Только в Абсолютной Мысли, или Самосознании, мы достигаем области, где объект и субъект едины, где познающий также является и познаваемым… Последний элемент чуждости… исчезает; объект становится мгновением своего собственного бытия; познающий, думающий дух становится объектом для самого себя» (Введение в философию религии). Несомненно, в каком-то смысле Керд прав, и наивысшее «осознание других» также является наивысшим самосознанием. Но сделать этот смысл основным – значит свести Целое к Абсолюту Брэдли, который сам себе строит глазки в зеркале. Если Целое достойно нашего поклонения и обладает исключительными достоинствами, тогда оно в основном обращает свое внимание на других: или, скорее, оно обретает песамосознание, на которое человек в качестве человека неспособен. Святой и мистик, поскольку они проводники божественного духа, в некоторой мере обладают этой бескорыстной объективностью. Они являются настоящими людьми (в том смысле, который в него вкладывает Джон Макмарри), так как не поглощены собой.


[Закрыть]. Единственный способ избежать бесконечного регресса самосознания (и удлинения иерархии до бесконечности) – это избегать самосознания; и это легко, ввиду того, что оно на самом деле никогда не существовало и что то, что кажется самосознанием, на самом деле всегда является осознанием других – я никогда не смогу добраться до того места, где я являюсь чем-то, чтобы при этом мой путь к нему не разрушило это «что-то». Но тогда как на промежуточных уровнях всегда есть множество субъектов, про которые можно сказать, что они, путем взаимной проекции и отражения, становятся самосознающими, на наивысших уровнях нет подобной множественности и подобной иллюзии. Здесь познающий уступает место познаваемому и не может существовать с ним бок о бок. Целое опустошает само себя. Становясь ничем в Центре, оно содержит все, и имеет место совершенное знание, без разделения того, что существует.

Эти теоретические выводы вовсе не должны оставаться единственными. Если мистик обладает непосредственным пониманием жизни высших уровней (в том же смысле, в каком астроном обладает непосредственным пониманием жизни звезд) и если, более того, его опыт – не просто подражание, а реальное участие[752]752
  «Ибо кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем? Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божия. Но мы приняли… Духа от Бога»
  (Первое послание к Коринфянам, II, от 11). Сравнить, Плотин: «Душа и не видит, и не различает путем видения, и не воображает, будто есть две вещи; она становится другим существом, перестает быть собой и принадлежать себе. Она принадлежит Богу и с Ним едина, как два концентрических круга: пересекаясь, они Едины, а когда они расходятся, то их два… В этом союзе с Божеством было не двое, это воспринимающий был един с воспринимаемым» (Эннеады, VI. 9).


[Закрыть] (так же, как астрономия – это участие в мышлении звезд), тогда именно к мистику мы должны обращаться за эмпирическими доказательствами нашей теории. И доказательств, которые он предлагает, огромное количество. Я уже указывал на тот факт, что незнание Центра является для него условием знания Целого. Его неспособность понять Целое не просто значительная: она абсолютная. До тех пор, пока он не откажется от идеи, что он когда-либо сможет познать Целое, он никогда не сможет его познать. В своих записках о традиции Дионисия Джастин Маккенн пишет[753]753
  Введение в Облако незнания.


[Закрыть]: «Человек может достичь Бога. Ибо в его признании собственного бессилия и ограничений собственной мысли (и посредством их) – то есть, в темноте своего невежества, в своем облаке незнания – человек соединен с Богом. Трансцендентное Создание становится имманентным; непостижимое каким-то образом постигается… мистик принимает эту темноту и посредством нее достигает совершенного просветления… Этот процесс влечет за собой абстрагирование от разума и от обычных человеческих знаний, и потому он называется невежеством и незнанием; однако он ведет к более высоким знаниям и прекрасному переживанию Бога». И действенность этого процесса может крыться только в его объективности, в том факте, что это аспект божественного процесса. «Облако незнания» мистика – не что иное, как участие в спуске Целого к Центру, так же как его аналог – знания мистика о Центре – участие в том совершенном знании Целого-как-«другого», которым Центр бескорыстно обладает.

Изречение Янга (Ночные мысли, IX) «Только Бог может понять Бога» в очень важном смысле настолько неверно, насколько это только возможно.

Таким образом, неведение мистика является самым истинным видом знания, ввиду того что оно принадлежит не ему, а Целому. И он не колеблется отождествлять свое неведение с неведением своего объекта; ибо он никогда не устает повторять, что этот объект на самом деле является самой глубокой темнотой так же, как и самым ярким светом, небытием так же, как и бытием, ничем так же, как и всем. Бог является Богом потому, что Он – совершенный атеист; а мистик – это мистик, потому что он разделяет с Ним этот атеизм.