Текст книги "Иерархия Неба и Земли. Том II. Часть II. Новая схема человека во Вселенной"

Выбирая, из многих кандидатов, те единицы, про которые можно сказать, что они подходят для целостного статуса в иерархии и по уровню являются больше, нежели всего лишь мезоформами, я, в общем и целом, имел идеальную схему индивидуальности[707]707
  См. Платон, Республика, 380, 381, где приводится обсуждение природы Бога. Он, среди прочего, незатронут внешними влияниями и единственный автор любых перемен в самом Себе. Однако так как совершенное существо может измениться только к худшему, то Он неизменен.


[Закрыть]. Я считал истинным индивидом психофизическую систему, которая (а) неделима, не теряя при этом своих характерных свойств; (б) не зависит от окружающей среды для поддержания этих свойств, являясь самодостаточной и завершенной; (в) не подвержена случайностям, самодвижущаяся, с собственным внутренним принципом развития; (г) включающая, охватывающая огромное богатство и сложность деталей; (д) объединенная, так что разнообразие ее частей гармонично организовано и нет тенденции к разделению целого; (е) своеобразная, уникальная, неповторимая, неописуемая; (ж) самосохраняющая; настойчивая, без потери характерных свойств со временем. Короче говоря, мой идеальный индивид был бы неделимым, независимым, всеобъемлющим, целостным, уникальным и постоянным.

«Живое тело было разделено и блокировано самой Природой. Оно состоит из непохожих частей, которые довершают друг друга. Оно совершает различные функции, включающие друг друга. Оно – индивид… Несомненно, трудно решить, даже в организованном мире, что является индивидом, а что – нет. Трудность велика, даже в мире животных; в случае с растениями это почти невозможно… Индивидуальность признает любое число степеней, и… нигде не является полностью реализованной, даже в человеке» (Бергсон, Творческая эволюция). На самом деле, согласно ранним суфиям и Экхарту, никто, кроме Бога, не имеет права говорить «Я».

Итак, я считаю ясным, что, во-первых, ни один из членов этой иерархии, кроме ее наивысших членов, и близко не подходит к этому идеалу индивидуальности; и, во-вторых, что перечисленные мною критерии послужат, с небольшими изменениями, в качестве описания Целого. Ибо Целое (а) по определению неделимое – одного бродячего атома, отделенного от остальных, было бы достаточно, чтобы установить двойственность и, таким образом, разрушить Целое как таковое; (б) независимое, ибо не имеет окружающей среды, на которую можно было бы опираться; (в) свободное, поскольку любое ограничение должно появляться из того, что внутреннее по отношению к самому себе; (г) по определению включающее в себя все; (д) объединенное[708]708
  Один аспект этого единства предполагается в строках (из Владычицы грез Фрэнсиса Томпсона):
«Все сущее во все векаБез счета верстНевидимый связует мост,И не сорвать тебе цветкаНе стронув звезд».  (перевод: Н. Мицкевич) Мактаггарт говорит иначе: «Если что-либо меняется, то с ним меняются и все остальные. Ибо его изменение должно изменить некоторые из их отношений с ним и, таким образом, свойственные их отношениям качества. Падение замка из песка на побережье Англии меняет природу Великой Пирамиды» (Природа существования).


[Закрыть]: если можно ориентироваться на опыт мистиков и предположения и достижения науки (и вообще на саму мысль как таковую); (е) уникальное, во многих отношениях, которые мне еще предстоит обсудить; (ж) постоянное или (по крайней мере) менее непостоянное, чем любая из его частей. Несомненно, есть несколько трудных вопросов (из которых проблема зла – самая важная), требующих ответа, прежде чем можно будет с какой-либо уверенностью сказать, что индивидуальность Целого идеальна; но, по крайней мере, совершенно ясно, что Целое – единственная единица, которая может реально претендовать на индивидуальность так, как я ее определил, и что индивидуальность части – не более чем «титул учтивости».

«В наивысшем смысле может быть лишь один Индивид»[709]709
  Босанке, Принцип индивидуальности и ценности. Сравнить с известным учением Лотце (Микрокосм): «Совершенная Личность находится только в Боге». Эту тему также развивает Клемент Ч.Дж. Уэбб в Боге и личности. Конечно, личность и индивидуальность – не одно и то же: например, первый термин акцентирует моральные и социальные факторы, которые второй не акцентирует. Однако для меня здесь личность есть не что иное, как индивидуальность в ее высших иерархических проявлениях.


[Закрыть]. Кажется, что я всегда смутно осознавал этого Индивида, благодаря существованию которого я мог распознать и оценить те попытки индивидуальности, которые могут быть обнаружены на низших уровнях. Я видел меньшие члены иерархии в качестве искаженных образов или прототипов самого главного члена. В каком-то смысле, я во всех них искал именно Целое, и именно Целое позволяло мне его искать.

Больше всего индивидуальность проявляется в жизни великого святого – в том, чье сострадание охватывает всех существ, чья воля – это воля Бога[710]710
  «Таким образом, святость состоит в желании всего, что желает для нас Бог. Да! Святость сердца – это простое одобрение, соответствие воли с волей Бога» (де Коссад, Отдача себя божественному провидению, I.i.9).


[Закрыть], чья личность полностью целостна, ибо должное признание оказывается каждому аспекту и уровню; чья жизнь свободна и недосягаема для случайностей, так как все, что с ним происходит, делается намеренным и внутренним. Однако это лишь вновь подтверждает предположение, что мы являемся индивидами, поскольку живем жизнью Целого – или, скорее, поскольку эта жизнь проживается в нас.

«Благодаря тому, что они приобретают божественную добродетель, – говорит св. Фома, – создания становятся подобны Богу»[711]711
  Сумма против язычников, 1.14.


[Закрыть]. И св. Павел: «Ибо Его невидимые свойства – вечная Сила и Божественная природа – со времени сотворения мира постигаются разумом через созерцание сотворенного»[712]712
  Послание к римлянам, 1.20.


[Закрыть]. Экстраполировать кривую частей в направлении Целого позволительно и очень ценно – при условии, что мы понимаем, что данный метод в конце концов нас подведет[713]713
  Возможно, ограничения части недостаточно признаны в подобных отрывках: «Место ограниченного существования на шкале зависит от того, насколько оно частичное; сколько в нем проявляется бесконечного; насколько игнорируется целое, когда оно рассматривается само по себе; насколько его нужно будет дополнить, и таким образом изменить, чтобы наиболее полно выразить бесконечное; насколько оно близко к тому, чтобы быть самодостаточным гармоничным целым; насколько оно само себе противоречит» (А. С. Брэдли, Идеалы религии). Несомненно, правда, как заявляет этот писатель, что вся вещь целиком и есть Целое; и как заявляет, например, Лотце, что разум, воля и добродетель идеально реализуются в Боге. Однако необходимо добавить, что самый высокий уровень превосходит то, что он усовершенствует. Классическая попытка показать, в каких отношениях создания подобны Богу и не подобны Богу, приводится в Сумме против язычников, 1.14–34.


[Закрыть]. Как говорят схоластики, ничто нельзя утверждать одновременно о Боге и о других вещах. Это правда, что, в их самом завершенном и лучшем виде, мы находим в Целом те свойства, которые мимолетно и сбивчиво появляются на более низких уровнях. В таком случае Целое вполне может показаться последней ступенью долгого подъема, кульминацией длительного восхождения на пик реальности. Однако это не так. Между «одним отдаленным божественным явлением» и творением, которое к нему движется, существует огромная пропасть. Нет прямого пути наверх (то есть, такого, который не включал бы крутого спуска) от сверхчеловеческого к божественному, от галактического уровня к Целому. Мы знаем Целое не благодаря части, а, скорее, знаем часть благодаря Целому. Ибо тогда как часть, в своем самом индивидуальном виде, не имеет ничего, что не было бы более идеально увидено в Целом, Целое обладает уникальными свойствами (в частности, самосуществованием), которые нельзя найти ни в одной его части и экстраполяция которых снизу их не проявляет. По сути, индивидуальность Целого, благодаря ее превосходству, и вовсе не может быть названа индивидуальностью: ибо, кроме осуществления индивидуальности, она также является ее противоречием или вытеснением.

В качестве яркого примера того, как все вещи меняются на уровне Целого, нужно лишь рассмотреть параллельное развитие организма и его окружения. Поднимаясь по иерархической шкале, организм (я применяю это слово в самом его широком смысле) растет за счет уменьшающейся общей окружающей среды; тогда как его фактическая окружающая среда, или место его социальной активности, растет так, как растет, пока она не становится для Галактики поистине всемирной. Однако на уровне Целого все наоборот: окружающая среда, после ее долгого и равномерного расширения, неожиданно рушится и превращается в «ничто»[714]714
  Вселенная больше похожа на яблоко, чьи зернышки разные, а кожура неоднородна, чем на бильярдный шар, который однороден. Итак, мир Платона в Тимее (34 В) имеет душу в своем центре, откуда она распространяется по всему его протяжению и в которую тело облечено снаружи. Итак, Джинс также высказал предположение, что внутренняя структура и атома, и самого космоса имеет природу чистой мысли.


[Закрыть].

Давайте же я выскажу предположение о важности двойственности – скорее в виде притчи или схемы, нежели с какой-либо претензией на точность[715]715
  «Атум», как зовут египетского бога-творца, означает и «все», и «ничто», всеобъемлемость и пустоту (Джон А. Уилсон, В преддверии философии).


[Закрыть].

Самое высокое слишком щедрое в своих симпатиях, чтобы что-либо не принять, а самое низкое слишком ограниченно в своих симпатиях, чтобы что-либо охватить; однако результат один и тот же – ни у одного из них нет никакого окружения, или кого-то другого, и соответственно ни один из них, взятый по отдельности, не может называться «я». Являются ли они, таким образом, воображаемыми или (в лучшем случае) всего лишь потенциальностями?

То, что можно назвать ускользающим характером Целого, хорошо описано Экхартом: «Чем больше Бог находится во всем сущем, тем больше Он находится вне его. Чем больше Его внутри, тем больше Его вовне».

Напротив, что бы о них ни говорили как о чем-то обособленном, вместе они – сама реальность. Иерархические крайности не только встречаются – от их встречи, и от их нерасторжимого союза, зависит все. Целое, лишенное (так сказать) всей социальной жизни своим же успехом в этой области, т. е. лишенное условий, в которых интеллектуальная, моральная и эстетическая активность возможна, возвращается к своему alter ego, Центру, где оно принимает вид «другого», или «не-я», в отличие от «я»[716]716
  «Простое единство невозможно, – говорит Ройс (Мир и индивид). – Бог не может быть Единым иначе, кроме как будучи многими. Также и мы, различные „я", не можем быть множеством, если в Нем мы не являемся Едиными».


[Закрыть]. Здесь единственный истинный индивид пребывает не в качестве «Я», или субъекта, а в качестве «Ты», или объекта. Итак, Целое, которое исчезает которое исчезает в завершенности, теперь завершается в исчезновении: оно живет, чтобы умереть, и умирает, чтобы жить – в другом. Завершенное и совершенное, Оно возрождается везде, в каждом Центре. «Представьте себе маленький круг, – говорит Беме, – маленький, как зернышко горчицы, однако Сердце Бога будет полностью и совершенным образом в нем находиться».[717]717
  О тройственной жизни человека, VI. 71. Сравнить, Плотин: «Бог не является внешним по отношению к какому бы то ни было, а присутствует во всех вещах, хотя они об этом не ведают» (Эннеады, VI. 9). И Блаженный Августин: «Один и тот же Бог находится везде, не ограниченный никаким пространством, никакими границами, неделимый ни на какие части, неизменный в каждой части Своего существа, Он заполняет небо и землю присутствием Своей силы. Хотя ничто не может существовать без Него, вместе с тем ничто Им не является» (Ограде Божьем, VII. 30). Эта же мысль выражена в хорошо известном оксиринхском изречении: «Подними камень, и найдешь Меня; разруби дерево – и Я там». Однако самое раннее, а также одно из самых понятных высказываний об учении о вездесущности, наверное, индийское: см., например, Чхандогья-упанишаду, III. 14. «Он есть я сам в моем сердце, меньше чем зернышко риса… больше чем небеса, больше чем все эти миры». И Брихадараньяка-упанишаду, III. Сравнить: Евангелие от Матфея, от XIII. 31.


[Закрыть] Полная потеря становится полным приобретением. Ибо здесь, наконец, где закон равенства отменен, где познаваемое – все, а познающий – ничто, и приобретается совершенное знание; так как ни один фрагмент Целого не удерживается для себя, то ничто не остается субъективным и нераскрытым. Здесь опять осуществляется то безусловное бескорыстие, которое является необходимым условием идеальной любви, добродетели и красоты. Тогда как закон равенства аннулирован, закон «где-то еще»-сти возведен в абсолют: только «не-я» познаваемо, добродетельно и прекрасно; и только тотальное «не-я» (то есть, Целое) полностью познаваемо, полностью добродетельно и абсолютно прекрасно. Эгоизм, то «я», которое чем-то является, несовместимо с любого рода совершенством и чуждо Целому, хотя бы по той причине, что оно разделяет Целое и его совершенство. Целое является Целым, потому что оно всегда бескорыстно является Центром, который есть ничто. Если у Целого есть все исключительные совершенства, то это потому, что Целое является все-исключающим, также как и все-включающим, потому что оно повсюду, также как и нигде, и является самым социальным, также как и наименее социальным существом. Ни на что не притязая, оно всем обладает; ничего не зная, оно всезнающее; любя все, только оно бесконечно привлекательно; чувствительное к любой красоте, оно само – венец красоты. Таково реальное, и таковым должен стать тот, кто ищет реальность. Все, что больше, чем Центр, слишком большое, чтобы вместить Целое.

«Покой, который у меня есть из ядра

атома, из центра пространства

И милости, если не потеряю его

из того же места».

Д. Г. Лоуренс, Богатство (Из сборника Анютины глазки)

Итак, в этом отношении наивысшая иерархическая единица похожа на другие: мгновенное проникновение в суть ее природы происходит здесь и сейчас – более того, оно происходит двумя путями[718]718
  И к обоим из них относятся слова Мундака-упанишады: «Единственное доказательство Его существования – это единение с Ним».


[Закрыть]. Во-первых, Целое, так же, как и мои сотоварищи спиральные туманности или звезда, человек или клетка, не находится там, вдалеке, наколотое как бабочка на свой собственный Центр: само по себе и само для себя оно ничто, а в других и для других – является всем. Целое является собой здесь, где я – ничто: это то самое место, где звезда и галактика, клетка и человек, и само Целое, обретают статус, которым, как я обнаруживаю, они обладают[719]719
  «Я с тобой: куда бы ты ни шел, Я буду хранить тебя… Я тебя не оставлю…», – говорит Господь Иакову. И Иаков восклицает: «Воистину, Господь пребывает на этом месте; а я и не знал!.. Как же страшно это место! Это же дом Бога, врата небес!» (Бытие, XXVIII, 15–17). В псалме 139 (в православном псалтыре 138 – прим, пер.) содержится, наверное, самый лучший библейский отрывок на тему божественного присутствия: «Куда могу я уйти от Духа Твоего, от взгляда Твоего куда убегу? Взойду ли на небо – Ты там; сойду ли в преисподнюю – и там Ты. Полечу ли на крыльях зари и поселюсь ли у последнего моря, – и там рука Твоя будет вести меня, будет держать десница Твоя».
  Сравнить: «Книга пророка Иеремии», XXIII.23,24: «Разве Я – Бог только вблизи, – говорит Господь, – а не Бог и вдали? Может ли человек скрыться в тайное место, где Я не видел бы его? – говорит Господь. – Не наполняю ли Я небо и землю? – говорит Господь». Иными словами, Целое неподвластно областным законам, управляющим частями.


[Закрыть]. Здесь они в полной мере дома, на своих местах, и не посторонние. Я не мог бы избавиться от Целого, даже если захотел бы. Во-вторых, это место является не только периферическим для Центров других, но также и центральным для своих собственных периферий. Проще говоря, то место, которое я называю «здесь», является «здесь» клетки и человека, звезды и спиральной туманности, а также Целого. Здесь Солнце, чтобы вместить другие звезды, опустошает себя; здесь Галактика, уступая место своим сотоварищам, уменьшает еще большую часть вселенной до всего лишь вместилища; и здесь Целое, завершая процесс самоотрицания, сведя все вещи к «ничто», становится Центром. И именно потому, что я нахожусь там, где Целое – в качестве «я» – является ничем, я и нахожусь там, где Целое – в качестве «не-я» – является всем. Хотя я смутно и редко осознаю этот колоссальный факт, но жизнь Целого, в обоих своих аспектах, проходит здесь, во мне. И я живу только настолько, насколько признаю эту жизнь.

«Ибо центральным для любви Небес Является каждый ребенок, как каждая звезда – для космоса»

(Ковентри Патмор, Победы любви, II.8).

«Сама та Пыль, которая столь скудно рассеяна в Небесах, из которой созданы все миры и все тела, которые не есть миры, находится в центре… Она удалённее от Него, чем всё остальное, ибо лишена жизни, лишена смысла, разума; и она ближе к Нему, чем всё прочее, поскольку, не нуждаясь во вмешательстве души, Он вкладывает в каждую крупицу этой Пыли первозданный образ Своей энергии. Каждая пылинка, если бы она могла говорить, сказала бы, что я в центре… Он находится везде. И не какая-то часть Его в одном месте, а какая-то часть – в другом, а в каждом месте – целое» (К. С. Льюис, Переландра).

Бог Ксенофана «везде все видит, везде думает и везде все слышит», однако Он полностью непохож на простых смертных. Совсем другое дело – осознать, что весь этот опыт потенциально – наш собственный, благодаря нашему союзу с Ним.

Здесь проживается жизнь любого уровня, в соответствии с некоторыми фундаментальными социальными правилами; однако жизнь Целого обладает определенными уникальными свойствами, которые здесь нужно отметить. Тогда как я проецирую каждый промежуточный уровень единицы с его места здесь в его место там, в его собственном Центре, я не могу подобным образом проецировать Целое. Ибо очевидно, что у него нет какого-то одного Центра, и если его вообще проецировать, то оно должно быть проецировано везде. Ему принадлежит каждый Центр, хотя одни приветствуют проекцию больше, чем другие. Итак, моя система областей завершена революционным и суммарным способом – нет такого места во вселенной, которое не находилось бы и в Центре моей самой внешней зоны, и в самой этой зоне. На языке теологии св. Августина, Бог – это круг, окружность которого – нигде, а центр – повсюду; на языке науки Милна, существует Космологический Принцип, согласно которому любая точка, за которой хочет наблюдать наблюдатель, является реальным центром физической вселенной; вселенной, которая всегда (не считая деталей) симметрично расположена вокруг него. Куда бы я ни пошел, я всегда в присутствии наивысших уровней реальности. Здесь находится и Центр, и Целое, и Центр Целого. И там, везде, находится и Центр, и Целое, и Центр Целого. На этом уровне проекция повсеместная, и закон, согласно которому статус пропорционален расстоянию, больше уже не в силе. Если их правильно рассматривать, то все сущее – богоявление.

Каждая единица, обладающая целостным статусом, каждая попытка индивидуальности – образец вездесущности. Как человек, я вездесущ по всему моему человеческому телу – обычно все оно находится здесь: таким образом, когда какой-либо его части больно, то это мне больно. Когда речь идет о солнечном теле, то все оно присутствует здесь: каждый из его Центров становится этим Центром, все они здесь соединяются. Таким образом, подъем в иерархии является объединением ее самых низших членов, и Целое является той единицей, которая, наконец, превосходит множественность Центров – по этой причине я могу сказать, что у Целого только один Центр, который мой и находится здесь. Однако вновь важно добавить очень важное условие: нет никакого настоящего прогресса от части к Целому. Рост моего присутствия компенсируется ростом моего отсутствия; расширяющемуся «я» для жизненного пространства и контраста нужно расширяющееся «не-я», и в результате более высокая единица, на самом деле, вовсе не находится ближе к вселенской вездесущности Целого. В конце концов, путь наверх к одно-Центровой вездесущности – это путь вниз к много-Центровому везде-отсутствию[720]720
  Знаменитые строчки Браунинга обобщают многое из сказанного мной в этом разделе:
«Я просто открываю глаза – и совершенство,Ни более и не менее,Такое, каким я его себе представлял,Предстает передо мною,И Бог видится как БогВ звезде, в камне, в плоти, в душе и в комке земли.Таким образом, смотря вовнутрь и вовне,Я постоянно обновляю(С поклоном души, который ее также возвышает)Покорность человеческого „ничто-не-совершенно“Божественной „Все-завершенности“,По мере того, как с каждым новым поклоном духаЯ доползаю до Его стоп!»  (Савл, XVII)


[Закрыть].

Из вышесказанного следует, что Целое свободно от пространства – в том смысле, в каком меньшие индивиды от него не свободны, и лишено тела – в любом значимом (или, в любом случае, в любом принятом) смысле этого слова.

Аргументы св. Фомы в поддержку учений о том, что в Боге нет ни частей, ни структуры и что Бог – не тело, см. в Сумме против язычников, I. Учение Отцов Церкви схоже; см. Климент Александрийский, Строматы, VII.6, XXX.1 и Престиж, Бог в патристической мысли.

На первый взгляд, это не так, и мы должны сказать, что, наоборот, у нас здесь одно Тело, для которого все другие тела – лишь его члены[721]721
  Самое сильное осознание Целого как мирового тела и мировой души среди философов было у стоиков, а среди стоиков – у Марка Аврелия. «Всегда воспринимай и считай мир, – говорит император, – одной-единственной живой субстанцией, обладающей лишь одной душой, и все вещи в этой мере завершаются в одну восприимчивую силу; и совершаются одним общим движением и размышлением этой единственной души» (Размышления, IV. 33). Проблемы начинаются, когда мировое тело описывается как единое целое, ab extra — например, как в любопытном описании космоса Платоном: «У него не было необходимости в глазах, ибо ничего видимого снаружи не осталось; ни в ушах, ибо снаружи не было ничего, что бы можно было услышать. Не было окружающего воздуха, который требовал бы дыхания… Он был создан питаться собственными отходами и действовать и воздействовать на себя исключительно сам и в рамках себя» (Тимей, 33).


[Закрыть]. Казалось бы, здесь, наконец, все пространственные раны заживают и каждый ампутированный орган возвращен к тому тотальному телу, только одно которое по-настоящему и живо. Здесь мы имеем единственный организм – то есть, тот организм, который неизменно появляется, когда снабжаешь любой псевдо-организм недостающими частями. Вот тот источник жизни, чью жизненность мы разделяем на множество маленьких ручейков; тело, чья жизненная сила истощается вместе с каждым надрезом, который мы на нем делаем. Или, если идти от обратного, вот наивысшее достижение того долгого процесса пространственной интеграции, посредством которого каждый иерархический уровень индивида содержит, в одном объеме, меньшие объемы своих подчиненных. Чем тело выше, тем оно более объемно, и наивысшее тело – именно то, которое не отказывается ни от какого-либо пространства.

Ошибка Канта состояла в поспешном выводе, что противоречия, содержащиеся в антиномиях чистейшего рассудка, возникали из некомпетентности познающего, а не природы познаваемого. Он принимал как должное, что Целое ни в каком смысле не может противоречить самому себе: или, скорее, что Целое (в вопросе, касающемся его пространства, времени и самопричинности) было по необходимости подвластно тому же критерию последовательности, что и меньшие объекты. Его коперниканская революция остановилась как раз там, где ей нужно было бы идти вперед – идти вперед и заявлять, что так же, как меньшие объекты обретают себя именно здесь, в нас (или в уме), так же и Целое реализуется (или может быть реализовано) в нас. Те самые причины, которые он обнаружил для сомнений относительно этого факта, только подчеркивают его истинность. Ибо знаменитые «противоречия» являются онтологическими – проявлениями двоякой, противоречивой природы реальности в качестве Целого и Центра.

Это почти верно – однако это и далеко от истины. Это было бы совсем верно, если бы не закон, гласящий, что момент завершения Целого в пространстве является также моментом его перемещения вне пространства, его падения к Центру. Объединение пространства и совершенствование физического порядка являются сигналом для полного распыления пространства и вытеснения физического. Образцовое тело и идеальный тип физической организации, к которой иерархия неустанно стремится, вовсе не оказывается телом. И это не удивительно: понятно, что тело, которое не может быть ни увидено, ни активным по отношению к другим, и на которое невозможно воздействовать, является противоречием самому себе. «Чтобы быть пространством, пространству нужно пространство вокруг него»[722]722
  Внешность и реальность. Точно так же, то, что полностью является телом, телом не является: тело – для «другого», а никакого «другого» нет. Однако это уничтожение физического является его совершенствованием, ибо оно не оставляет никакой части вселенной, лишенной жизни или ума.


[Закрыть], – говорит Ф. Г. Брэдли: иными словами, все пространство – это отсутствие пространства. Целое не довольствуется тем, чтобы делать совершенно то, что часть делает несовершенно: оно совершенствует и отменяет в одном действии. Целое не просто апофеоз тех добродетелей, которые проявляются у частей, наш великий архетип и идеал: ибо в момент реализации идеала оно от него отказывается[723]723
  Сравнить: описание Бога Эмпедоклом. «Ибо Он не снабжен человеческой головой на своем теле, из Его плечей не растут две ветви, у Него нет ни ступней, ни проворных колен, ни волосатых частей тела; однако Он – всего лишь священный и неописуемый ум, проносящийся через весь мир со стремительными мыслями» (Барнет, Философия ранних греков).


[Закрыть].

Следовательно, Лейбниц верно говорит, что «Один только Бог полностью отделен от тела»[724]724
  Монадология, 72.


[Закрыть]. Наивысшая реальность, одновременно расширяющаяся до физической завершенности и сокращающаяся до физического «ничто», свободна от ограничений физического порядка. Как говорит нам Лосский[725]725
  Мир как органическое целое, с. 121.


[Закрыть], Дух, в качестве Мировой Субстанции, «не имеет материального тела, так как материальное тело может лишь существовать в противоположении к какому-то другому материальному телу (в действиях отталкивания), но за пределами мирового целого нет никакого тела, которое оно могло бы себе противопоставить. Материальные тела могут существовать только внутри мира, то есть, только по отношению друг к другу. Тотальность материальных тел, не имеющая ничего вне себя, по отношению к чему она могла бы выражать себя путем отталкивания и непроницаемости, не является материальным телом, и таким образом не может свести Дух, который стоит в ее главе, к уровню Души». Однако все это вовсе не так загадочно, как звучит. Так же, как человек – это тот, кто убрал человеческое тело из физической сферы, освободив его от всей телесности, так и Целое – это то, что убрало тотальное Тело из физической сферы и превратило его в то вместилище для других, которым и является Центр.

Мы тут также имеем ключ к сбивающему с толку и фундаментальному противоречию в нашей природе. Анаболическому физиологическому процессу соответствует наше ненасытное желание расширяться, становиться всем, приобретать все больше и больше жизни и власти, превосходить свои ограничения; а катаболическим физиологическим процессам соответствует наше в равной мере ненасытное желание удаляться, отстраняться от всего. Выражаясь фрейдистскими терминами, все мы рождены с инстинктом жизни и инстинктом смерти, Эросом и Танатосом[726]726
  По ту сторону принципа удовольствия (1922). В этой работе Фрейд утверждал, что во всей жизни есть некая неодолимая инертность, инстинктивная тенденция возвращаться в неорганическое состояние. Он связывает «инстинкты смерти» с соматическими клетками, а оппозиционные «инстинкты жизни» с половыми клетками.


[Закрыть]. Пытаться отрицать обе тенденции – значит жить как можно меньше; поддаться одной или другой – значит напрашиваться на разного рода несчастья. По-настоящему разрешить противоречие можно, доведя его до своей крайней точки, выбрав одновременно и тотальное расширение, и тотальное сужение. Ибо достижение первого является Целым, а второго – Центром, т. е., это то же самое, что сказать, что в конце концов они встречаются, что один порождает другого и что их цель и осуществление – таким образом обрести единство. Раздвоение нашей природы следует из раздвоения наивысшей реальности: нас поднимает наверх к Целому и тянет вниз к Центру[727]727
  Труды мистиков изобилуют бесчисленными примерами этого раздвоения. Итак, Рейс-брук иногда говорит о «духовном жизненном процессе в плане роста наверх, к трансцендентным уровням; иногда в плане вспоминания, равномерного вдавливания вовнутрь сознания к той голой земле души, где оно объединяется с имманентной Реальностью и обнаруживает, что Божественная Жизнь взмывает как „живой фонтан“ из глубины». Наверняка Эвелин Андерхилл, чьи слова я цитирую (Рейсбрук), вовсе не обязательно находила эту противоречивость «сбивающей с толку».


[Закрыть]. И только наивысшая реальность может одновременно удовлетворить и примирить эти противоречивые тенденции, так как только здесь, на самом высоком и самом низком уровнях, они и становятся едины.