Текст книги "Банальность добра. Герои, праведники и другие люди в истории Холокоста. Заметки по еврейской истории двадцатого века"

Если Богусию вполне можно было принять за немецкого ребенка, то внешность Софьи не оставляла сомнений в ее еврейском происхождении. Вместе с матерью она бежала в Бялолеку из Лодзи, где у отца до войны была своя фабрика. Заручившись фальшивыми документами, женщины надеялись скрыться в деревне от преследования нацистов. К лету у немцев возникли подозрения в отношении беглецов, и они решили ехать в Варшаву, где, как им казалось, легче скрыться от внимательных глаз гестапо. Но варшавская полиция была более искушенной в распознавании фальшивок – Софью и ее мать очень быстро поймали и отправили в проклятое и обреченное варшавское гетто. Согнанные сюда несколько сотен тысяч евреев, поколениями воспитывавшихся на уважении к святости жизни и необходимости помощи ближнему, нечеловеческими условиями были доведены до того, что на улице перестали замечать мертвых и подходить к умирающим.

Cтаршая сестра Софьи была замужем за высокопоставленным чиновником. Им удалось вызволить ее из гетто. Узнав, что Софье негде жить, Леокадия пригласила ее остаться с ней в Бялолеке. Когда зимой 1942 года Яромирская тяжело заболела, именно Софья выходила ее.

Спрятать гостью от чужих глаз было очень непросто, ибо квартира состояла только из двух комнат: столовая-кухня выходила в общий с соседями коридор, прямо за ней располагалась спальня.

Леокадия старалась соблюдать все меры предосторожности. Хранившиеся в спальне книги она вынесла на кухню, чтобы соседи, иногда заходившие взять что-нибудь почитать, не увидели ничего подозрительного.

Софья не очень подходила на роль идеальной затворницы. Она была нервной, а порой и капризной девушкой. Ей не сиделось дома, хотя она хорошо представляла, что произойдет, если ее опознают. Однажды Леокадия была вынуждена сказать Софье, что очень благодарна ей за заботу прошлой зимой во время болезни, но теперь ее прихоти угрожают другим людям – Богусии и Ирене. Кара за укрывательство еврейки обрушится на всю семью. Тогда Софья послушалась и осталась дома.

Но в другой раз, когда Яромирская была на работе, девушка пошла гулять. И то, чего опасались, случилось: беглянку узнала пани Блинская, жена полицейского – «наш враг», как называла ее Леокадия. Вечером Блинская пришла к ним и сообщила, что видела Софью на улице. Леокадия притворилась, будто удивлена, но та пообещала разыскать девушку. Пришлось срочно вызывать сестру Софьи, чтобы отправить ее с ней в Варшаву.

Софья пережила войну, но ее психика была сломлена ужасами преследования. Через три месяца после победы она покончила жизнь самоубийством.

Летом 1944 года советские войска прошли с боями Белоруссию и восточную Польшу и к началу сентября подошли к Висле. На другом берегу реки была Варшава. Казалось, что через несколько дней Висла будет форсирована, польская столица освобождена и красная армия двинется дальше на запад. Однако прошло более четырех месяцев до того дня, когда Сталин отдал приказ продолжить наступление.

Вопрос, кто первый освободит город, был совсем не прост с политической точки зрения. Работавшее в Лондоне польское правительство в изгнании, естественно, имело прозападную и антисоветскую ориентацию. Ему подчинялась Армия Крайова, действовавшая на оккупированной территории Польши. По инициативе Сталина было организовано другое польское правительство в изгнании, в основном состоявшее из бывших польских узников ГУЛАГа. Лондонское правительство Польши, стремясь опередить подход советских войск к польской столице, объявило на 1 августа 1944 года начало восстания и приказало Армии Крайова освободить Варшаву от немцев. Рассчитанное на двое суток, восстание вылилось в 63 дня кровопролитных боев и закончилось полным разгромом его участников. Мольбы к советским властям о помощи оставались без ответа. Четыре месяца русские стояли на берегу Вислы, не делая даже попыток поддержать польское Сопротивление. Все просьбы западных союзников о том, чтобы СССР позволил им пользоваться своими аэродромами для доставки боеприпасов и медикаментов, также были отклонены.

План Варшавы

В результате поражения варшавского восстания погибло около 40 тысяч польских партизан и бойцов Армии Крайова, а также 180 тысяч мирных варшавян. Сам город был разрушен почти полностью, потерял свыше 70 процентов населения и около 90 процентов промышленных предприятий. Были взорваны все вокзалы, мосты, уничтожена телефонная связь, система энергоснабжения. Обескровленная Армия Крайова уже не могла оказать серьезного сопротивления установлению порядка по советскому образцу в послевоенной Польше.

В семье Леокадии Яромирской варшавское восстание отозвалось прежде всего потерей Ирены. Тридцать первого июля она поехала в город навестить родных, а на следующий день, когда начались бои, попыталась вернуться в Бялолеку, но была схвачена немецкими солдатами. С ней случилось то, чего она боялась все эти годы: ее отправили на принудительные работы в Германию.

К середине сентября снаряды уже падали совсем рядом с Бялолекой. Леокадия с несколькими соседями по дому оказалась среди тысяч поляков, согнанных войной с насиженных мест. Богусию она несла на спине, руки были заняты узлом с вещами. Ночевали в заброшенных деревнях, часто в сараях и в хлеву. Несколько раз группа, в которой они шли, была на волосок от смерти: бомбежки и пожары сопровождали их на всем пути. Однажды немцы согласились подвезти беженцев на железнодорожной платформе, ехавшей перед поездом. И только позже они узнали, что это был так называемый «вагон смерти» – на таких вагонах немцы проверяли, не заложили ли партизаны мины на полотне. Им повезло: мин не было.

В одном из поселков Леокадии удалось устроиться на работу в пекарне, снабжавшей хлебом немецкий гарнизон. Наконец-то она могла быть спокойной: ее ненаглядная Богусия больше не голодала. Эта относительно благополучная пора продолжалась до января 1945-го.

За четыре месяца стояния на берегу Вислы советская армия восстановила силы, получила пополнение и обновила боезапас. В январе 1945 года началось решительное наступление. Первым Белорусским фронтом командовал маршал Жуков. Семнадцатого числа Варшава была полностью освобождена от немцев. Немецкие части спешно отступали на запад. Леокадия решила, что ей нужно двигаться в другую сторону.

И снова с Богусией за спиной и маленьким узелком в руках она пробиралась – теперь уже назад, в Варшаву. Дороги были завалены снегом, Висла покрыта льдом. Леокадия направилась в пригород под названием Прага, где жили родственники ее мужа. Когда брат Болека увидел их с Богусией, он заплакал: все думали, что они погибли. В разрушенной войной Бялолеке не осталось ни одной живой души. Спаслись только те, кто успел уйти.

В мае закончилась война, маленькая Богусия не могла оторвать глаз от салюта Победы. А через несколько недель случилось то, на что никто уже не надеялся: из Освенцима живым вернулся Болек.

Теперь Яромирские жили втроем – Болек, Леокадия и Богусия – в небольшой комнатке неподалеку от родственников. Муж был очень слаб; он все время ел, работать еще не мог, и Леокадия работала за двоих, спасая семью от голода. Несмотря на все трудности военного и послевоенного времени, Богусия росла крепкой, здоровой девочкой. Казалось, все у них постепенно налаживается и беды позади.

Жизнь Леокадии вновь круто переменилась в один день, 27 сентября 1945 года, когда в комнату вошел незнакомый человек, представившийся Гершоном Йонишем. После короткого разговора Гершон сказал, что он отец девочки, настоящее имя которой – Шифра.

То, что пришлось пережить Гершону Йонишу в годы войны, похоже на фантастическую историю, написанную неумеренным в своих фантазиях сочинителем, – слишком много испытаний выпало на долю одного человека.

Йониш родился в 1910 году в Легионове, типичном еврейском местечке, каких много было в довоенной Польше. В 1938-м он женился на Голде Мишлер из соседнего городка Радзимина, прославившегося тем, что в нем жил знаменитый религиозный учитель Самуэль Зингер, отец писателей Йозефа и Исаака Башевис Зингеров. (Заметим в скобках, что сам Гершон Йониш не имел литературных амбиций, хотя и написал в семидесятых годах воспоминания, вошедшие в Книгу Памяти, посвященную евреям Радзимина. Книга вышла в свет примерно через тридцать лет после того, как еврейская жизнь в этом городе окончательно оборвалась.) В молодости Гершон, как и его отец, занимался мелкой торговлей. Вместе с женой он поселился в Радзимине, где открыл небольшой магазинчик. Но долго торговать ему не пришлось: в сентябре 1939 года Польшу заняли немцы.

Голда и Гершон

Шифра родилась у Голды и Гершона в апреле 1941-го. Когда в конце года немцы возвели вокруг беднейшего района города стену и согнали туда всех евреев, она оказалась самой маленькой обитательницей нового гетто. Но останься Йониш в Легионове, он все равно не избежал бы своей судьбы: там было организовано такое же гетто, и события развивались по общему сценарию.

Осенью 1942 года немцы готовились ликвидировать оба гетто – и в Легионове, и в Радзимине. Многие тогда поняли, что депортация из гетто означает верную смерть, и решили бежать. Чтобы легче было скрыться в лесу, беглецы разбились на маленькие группки. С Йонишами объединяться никто не хотел: маленький ребенок почти не оставлял шансов на спасение.

Кого-то из смельчаков немцы расстреляли на месте, кого-то разыскали и убили через некоторое время. Йонишам повезло, их не нашли, но ребенок все время плакал, и угроза быть обнаруженными в лесу неподалеку от Варшавы висела над ними постоянно. После мучительных колебаний родители решили оставить дочку у ближайшего поселка в надежде, что добрые люди не дадут ей погибнуть. Так 6 октября 1942 года Шифра и оказалась у дома Леокадии Яромирской.

А Йониши тем временем присоединились к группе евреев, пригнанных немцами из Варшавы для ремонта железной дороги. С ними они вернулись в столицу и четыре месяца жили в гетто – вплоть до 18 января 1943 года, дня первой большой депортации евреев из Варшавы.

Голде удалось спрятаться в бункере на улице Заменгоф, а Гершон попал в облаву и был доставлен на печально известную площадь Умшлагплац: туда вел узкий проход из колючей проволоки, а выход был только один – в железнодорожные вагоны, отправляющиеся в лагеря смерти. Невероятно, но Йониш вместе с двумя товарищами по несчастью сумели выскочить из поезда на пути в Треблинку и опять пробраться в гетто. Когда он 25 января нашел свою жену в бункере, та не могла поверить своим глазам: его уже считали погибшим.

День 18 января был примечателен еще и тем, что заключенные гетто впервые оказали немцам вооруженное сопротивление. Те немногие из них, кому удалось купить у поляков оружие, открыли по немцам огонь. Серьезных потерь немцы, конечно, не понесли, но еврейские депортации на время прекратили. Они опасались, что сопротивление евреев поддержат поляки. Но этого не произошло. А когда в апреле 1943 года в варшавском гетто вспыхнуло настоящее восстание, евреи оказались перед лицом смертельного врага один на один: пока немцы методично уничтожали мятежное гетто, поляки праздновали Пасху.

Оставшихся в живых повстанцев разбросали по концентрационным лагерям. Голда и Гершон Йониши оказались в Майданеке. Ему досталось мостить камнями дороги, а она при очередной сортировке заключенных была отправлена в газовую камеру. Гершон остался один.

Казалось, он прошел все мыслимые испытания на выживание: его могли убить при ликвидации гетто в Радзимине в октябре 1942 года, при депортации в Треблинку 18 января 1943-го, при подавлении восстания в варшавском гетто тремя месяцами позже, а летом того же года он мог погибнуть в печах Майданека. Но судьбе и этого было мало: в июле 1943-го Йониш был переправлен в лагерь смерти Освенцим. Теперь у него не было имени – только номер 126415, выколотый на руке. Йониш выдержал восемнадцать месяцев рабского труда и дожил до полной ликвидации лагеря в январе 1945 года. Двадцать седьмого января лагерь был освобожден советскими войсками; за неделю до этой даты Йониш с оставшимися в живых заключенными был переправлен в лагерь Маутхаузен в Австрии.

Когда 6 мая 1945 года в Маутхаузен вошли американские солдаты, у него не было сил, чтобы встать.

Немного окрепнув, Гершон отправился на поиски дочери. Бялолека лежала в развалинах, вокруг не было ни одной живой души. Потеряв всякую надежду найти Шифру, Йониш решил через Италию добираться до Палестины. В августе 1945 года он уже был в лагере вблизи Рима, среди беженцев, ожидавших отправки на Святую Землю. И тут произошел невероятный случай, который изменил его планы.

Однажды вечером он с приятелем гулял по улице. К ним подошла цыганка и предложила погадать. Разглядывая руку Йониша, она сказала, что далеко отсюда его дочь ждет встречи с отцом. Пораженный Гершон не знал, верить этому или нет. Приятель считал, что надо еще раз попытаться. Вместо Палестины Гершон вновь поехал в Польшу.

За прошедшие месяцы в Бялолеке появились люди. Йонишу удалось найти книгу регистрации, в которой была запись о Богумиле Яромирской. Повторив путь, некогда пройденный Леокадией, 27 сентября 1945 года он оказался в ее комнатке в пригороде Варшавы Праге.

Казалось, судьба поставила неразрешимую задачу: с кем должна быть девочка – с приемной матерью, которая, рискуя жизнью, спасла ее в тяжелые годы войны, или с родным отцом, которого она даже не помнила? Любое решение означало чье-то горе и боль, резать нужно было по живому. Леокадия не знала, что ей делать. Жизни без любимой Богусии она не представляла. Было желание забрать Богусию и скрыться с ней где-нибудь, но бросить слабого и беспомощного Болека она тоже не могла. Она даже написала папе римскому Пию Двенадцатому. Не прошло и месяца, как пришел ответ: Леокадия должна отдать ребенка отцу.

Шифра с отцом

Гершон обещал Леокадии регулярно писать ей о том, как живет девочка, присылать фотографии. Свое слово он сдержал. Яромирская много лет получала письма от Йониша из Израиля, куда он все же уехал с дочкой в 1948 году. Их общение с Богусией прекратилось на долгие годы.

Расставание с приемной матерью было страшной травмой и для самой Шифры-Богусии. Не сразу привыкла она к незнакомой стране, к новой семье отца. Шифра воспитывалась у дяди в киббуце Шаар-Хаголан. Здесь она наконец почувствовала себя еврейкой, нашла верных друзей, здесь вышла замуж, и здесь же родились ее дети.

В 1966 году муж Шифры Йорам написал письмо Леокадии и попросил рассказать историю спасения его жены. Запись этой истории, сделанная рукой Яромирской, хранится сейчас в музее Яд-Вашем. В 1967 году, через двадцать с лишним лет разлуки, Леокадия и Шифра обменялись первыми письмами. К этому времени у Шифры и Йорама было уже трое детей – двух, четырех и шести лет. Вскоре они пригласили Яромирскую в Израиль. Приглашение было отправлено в Польшу 28 мая 1967 года, а через неделю началась Шестидневная война. Йорам командовал танковым подразделением. Пройдя войну без единой царапины, он в декабре того же года был убит в перестрелке у иорданской границы.

После Шестидневной войны Польша, как и большинство социалистических стран, разорвала дипломатические отношения с Израилем. Намеченная на октябрь 1968 года поездка Леокадии в Израиль сорвалась. И все же в следующем году с учетом исключительности обстоятельств Яромирская стала единственной польской туристкой, получившей визу в Израиль. В мае 1969-го она наконец обняла свою любимую дочь и внуков. Все вместе они были 8 мая в мемориале Яд-Вашем, где Леокадии торжественно вручили медаль Праведника Мира. По традиции она посадила на аллее Праведников дерево, возле которого появилась табличка с ее именем. Это дерево имеет номер Д-92.

* * *

Через несколько лет после гибели Йорама Шифра снова вышла замуж. Ее мужем стал Адам, член того же киббуца Шаар-Хаголан. Они вместе вырастили шестерых детей. А Леокадия после войны воспитала еще одну приемную девочку, а когда та выросла, заботилась о ее сыне, своем внуке. Умерла она во Вроцлаве в 1987 году. Дети Шифры часто гостили у бабушки в Польше. Ирена, вернувшаяся из Германии сразу после победы, до сих пор живет в Варшаве. У них с Шифрой очень теплые, дружеские отношения.

Об одном эпизоде своей жизни с Богусией в оккупированной Бялолеке Леокадия не любила рассказывать – слишком болезненны были воспоминания. Эту историю подтверждают Ирена и уцелевшие соседи Яромирской.

Кто-то все же донес в гестапо, что у Яромирской живет еврейский ребенок. Однажды двое солдат пришли к ней домой, чтобы забрать девочку. Но Леокадия сказала, что если они хотят убить Богусию, то пусть убивают и ее. Солдаты привели их во двор гестапо, и Леокадия попросила расстрелять ее первой, потому что она не хочет видеть крови своего ребенка. Солдаты переглянулись: обычно поляки охотно отдавали еврейских детей, чтобы спасти себя или получить награду. И отпустили обеих… «Это, должно быть, настоящая мать», – сказали они.

1. Hellman Peter. When Courage Was Stronger than Fear. New York, Marlowe& Company and Ballett & Fitzgerald Inc., 1999.

2. Hellman Peter. Avenue of the Righteous. New York, Atheneum, 1980.

Свое имя
(История спасения Нортье Хегт, еврейки из Голландии)

В ноябре Нортье Хегт потеряла работу.

Шесть месяцев назад, 10 мая 1940 года, немецкие войска напали на нейтральное Королевство Нидерланды. Через три дня, когда поражение голландцев стало очевидным, королева Вильгемина и члены правительства улетели в Лондон. Четырнадцатого мая немецкая авиация бомбила Роттердам, под развалинами домов погибло свыше тысячи горожан. На следующиесутки главнокомандующий голландской армии генерал Хендрик Винкельман подписал акт капитуляции, и немецкие танки вошли в Амстердам.

В тот день, 15 мая 1940 года, около двухсот человек, в основном бежавшие из Германии евреи, страшась худшего, покончили жизнь самоубийством. Правда, поначалу многим казалось, что страхи были напрасными: первые месяцы оккупации прошли на удивление тихо. Немецкие власти старались завоевать симпатии голландцев, и евреев тогда не выделяли среди других групп населения. Венский адвокат Артур Зайсс-Инкварт, назначенный рейхскомиссаром Нидерландов, заявил 29 мая на церемонии вступления в должность, что немцы не собираются угнетать эту страну или навязывать ей свою идеологию. Однако спокойная жизнь продолжалась недолго.

С августа 1940 года стали появляться антиеврейские постановления, причем в самом первом указе от пятого числа имя жертв нацизма еще не было названо. Постановление запрещало «жестокую практику забоя скота» для изготовления кошерного мяса. В октябре 1940-го все государственные служащие должны были пройти «арийскую аттестацию», заполнив специальные декларации: форму «А» заполняли арийцы, форму «В» – евреи. С незначительными изменениями Зайсс-Инкварт следовал расистским Нюрнбергским законам 1935 года. Тогда же вышел указ об обязательной регистрации всех еврейских частных предприятий – это уже был первый шаг к экспроприации имущества евреев. В ноябре последовало массовое увольнение всех госслужащих еврейской национальности. Под такое увольнение попала и Нортье Хегт.

Ей было в то время двадцать лет. Четыре года назад умер ее отец, и чтобы поддержать семью, она оставила школу и пошла работать. Отец хотел, чтобы Нортье стала пианисткой, но занятия музыкой также пришлось прекратить. Она окончила курсы телеграфисток, где ее натренированные музыкальные пальцы быстро освоили эту работу, и была принята в амстердамский почтамт. И вот теперь евреям запретили работать там.

К чести голландских властей, они не подчинились безропотно немецкому постановлению. Прежде всего они пытались добиться у немецкой администрации ответа на вопрос, как увольнение еврейских служащих согласуется с равенством прав всех граждан, закрепленным конституцией Нидерландов. Так как немецкий указ был уже принят, голландцы постарались хотя бы изменить формулировку: вместо слова «увольнение» они настояли на выражении «приостановление деятельности», что позволило им почти целый год выплачивать бывшим служащим денежное пособие, пока в 1941-м немцы не запретили и это.

Многие граждане Голландии открыто выступали против расистских указов. Например, Дин Клеверинга, преподаватель юридического факультета Лейденского университета, обратился к коллегам с яркой речью против увольнения профессора Мейерса. Он назвал действия немцев низкими, а их власть – основанной исключительно на грубой силе. Об уволенном профессоре Клеверинга сказал, что Мейерс – гордость голландского народа и он еще вернется в университет с почетом. Чтобы его речь не пропала, Клеверинга разослал своим коллегам 48 копий с ее текстом и был за это на восемь месяцев посажен в тюрьму. По сравнению со многими другими защитниками евреев, окончившими жизнь в лагерях смерти, такое наказание было довольно легким.