Текст книги "Банальность добра. Герои, праведники и другие люди в истории Холокоста. Заметки по еврейской истории двадцатого века"

Вернер Бест стал рейхскомиссаром Дании в 1942 году. Убежденный фашист, он сделал заметную карьеру в национал-социалистической партии. В марте 1933 года, вскоре после прихода Гитлера к власти, Беста назначили специальным полицейским комиссаром в земле Гессен. По его приказу был построен концентрационный лагерь Остхоффен, который должен был заменить так называемые «дикие концлагеря». С 1935-го по 1940-й работал в органах тайной полиции (гестапо) и разведки, был заместителем Рейнхарда Гейдриха в Главном управлении имперской безопасности, руководил полицией безопасности. Став официальным юристом нацистской партии, Вернер Бест не раз выручал Гитлера из затруднительных ситуаций, связанных со «случайными» смертями узников гестапо. В 1940–1942 годах, во время службы в штабе военного командования в оккупированной Франции, этот человек немало способствовал депортации евреев в лагеря смерти.

В преследовании и уничтожении евреев Бест не усматривал никакой моральной проблемы. Он не раз теоретически обосновывал необходимость уничтожения «неполноценных народов» во имя поддержания расовой чистоты немцев. Но в Дании перед ним была поставлена задача создать «образцовый протекторат», что прежде всего предполагало отсутствие народных волнений и антинемецкого сопротивления. Поэтому какое-то время датских евреев немцы не трогали.

Однако весной и летом 1943-го положение изменилось. На мартовских выборах подавляющее большинство датчан выразило свое доверие правительству в лице сторонника независимости страны Эрика Скавениуса. Датские нацисты потерпели жестокое поражение.

Победу премьер-министра многие праздновали как первый шаг к полностью свободной Дании. По стране прошли политические забастовки, нередко отмечались акты саботажа и неповиновения немецким военным. Слухи о неминуемом поражении немцев в войне только усиливали сопротивление.

Для Вернера Беста наступили беспокойные времена. Миф об «образцовом протекторате» лопался по швам. Терпение фюрера подходило к концу. После того, как во время уличной стычки был тяжело ранен немецкий офицер, Гитлер объявил в Дании чрезвычайное положение. Власть в стране была передана генералу Герману фон Хеннекену, датское правительство отправлено в отставку, парламент распущен. Король Христиан объявил себя военнопленным. Датские моряки затопили двадцать девять военных кораблей, еще тринадцать было отведено в шведские воды.

Бест понял, что для удержания власти нужно выложить перед Берлином главные козыри, сыграть на самой чувствительной для фюрера струне – вернуться к теме «окончательного решения еврейского вопроса» в Дании.

Восьмого сентября 1943 года Бест отправил в Берлин телеграмму с предложением провести «мероприятия для решения проблемы евреев и масонов». Чтобы все совершить «одним ударом», он просил выслать ему в помощь силы полиции безопасности, созданием которой в свое время руководил. Выступив подобным образом, Бест думал не столько о преследовании евреев, сколько о власти, находившейся в то время в руках военных. Он подчеркивал, что военные плохо разбираются в датских проблемах и должны оставаться в казармах, пока он с отрядами полиции безопасности займется наведением должного порядка.

Эта инициатива была благосклонно встречена в Берлине, просимые отряды посланы в Копенгаген, а самого Вернера Беста вновь назначили рейхскомиссаром Дании. Планировал ли Берлин до этого депортацию евреев из Дании, точно не известно, однако предложению Беста был дан «зеленый свет».

Одиннадцатого сентября Бест сообщил Дуквицу о планах депортации, тот встретил эту информацию возмущенным протестом, стал угрожать отставкой. Он бросил в лицо своего начальника, что ему будет стыдно в таком случае оставаться в его команде. Хитрый и осторожный Бест ответил, что в душе разделяет эти чувства, но бессилен что-то сделать против распоряжений руководства. Позднее Дуквиц рассказывал, что после этого разговора Бест еще раз взвесил ситуацию и послал морского атташе в Берлин, чтобы там объяснить несвоевременность планируемой операции и просить отодвинуть ее сроки.

Эта попытка не удалась: самолет с Дуквицем слишком поздно прилетел в столицу Германии. Гитлер уже одобрил предстоящие действия и поручил рейхсфюреру СС Гиммлеру решить все технические проблемы.

Вернувшись в Копенгаген, Георг Фердинанд проинформировал Беста о решении Берлина. В этот же день морской атташе записал в своем дневнике фразу, которую мы уже знаем.

Первым делом под видом служебной командировки Дуквиц посетил Швецию, где с помощью друзей-дипломатов добился неофициальной встречи с премьер-министром Пером Альбином Ханссоном. В частной беседе он рассказал, какой опасности подвергаются датские евреи, и просил дать им убежище в Швеции. Обсудив этот вопрос с кабинетом, премьер-министр согласился принять беженцев при условии, что Германия даст на то свое согласие.

Берлин, как и следовало ожидать, предложения Стокгольма не одобрил. Попытка Дуквица снова провалилась. Но нельзя сказать, что его поездка оказалась напрасной: теперь для шведов не было неожиданностью, когда первые лодки с датскими евреями причалили к их берегу.

Через три дня, 28 сентября, Копенгаген получил приказание начинать депортацию. Вернер Бест немедленно отправил ответ, что приказ будет выполнен на этой же неделе, вероятней всего в ночь с первого на второе октября. Рейхскомиссар снова информировал своего морского атташе о предстоящих событиях. И опять Дуквиц сделал то, «что он должен был делать».

Встретившись на следующий день с лидерами социал-демократической партии Дании, с которыми был хорошо знаком еще до войны, он сообщил им, что датские евреи обречены на уничтожение: через три дня за ними в копенгагенский порт придут немецкие корабли и повезут их в лагеря уничтожения.

Предупреждение Дуквица дало датчанам выигрыш в 72 часа, в течение которых они могли опередить немцев и сорвать их планы. «Это имело решающее значение для успеха знаменитой операции по спасению», – написал через четверть века после описываемых событий Вернер Давид Мельхиор, в ту пору двадцатипятилетний студент, сын главного раввина Дании [6]. Не исключено, что Дуквиц действовал с молчаливого согласия Вернера Беста, добавил Мельхиор, но если бы гестапо установило источник информации, то рисковал головой именно морской атташе – вину рейхскомиссара доказать было бы невозможно.

Получив информацию от Дуквица, датские социал-демократы предупредили руководителя еврейской общины Хенрикеса и главного раввина Дании Маркуса Мельхиора. Хенрикес долго не мог поверить в услышанное, так как всего за несколько дней до этого Вернер Бест убеждал его и копенгагенского епископа Нильса Дамгаарда, что датские евреи находятся в безопасности. Мельхиор же придерживался мнения, что слухи о депортации имеют под собой основание.

На следующий день, 29 сентября, был Рош Хашана – праздник еврейского Нового года. Во время утренней молитвы Маркус Мельхиор сообщил собравшимся в синагоге, что вечерняя праздничная служба отменяется и евреям рекомендуется на несколько дней уйти из дома, спрятаться где-нибудь у знакомых и там ожидать развития событий.

Несмотря на чрезвычайное положение, эта новость быстро распространилась по Копенгагену, где жило 95 процентов датских евреев. Друзья, нееврейские родсвенники, просто незнакомые люди – практически все откликнулись на эту беду. Какой-то таксист искал в телефонной книге людей с еврейскими именами и предупреждал их по телефону. Вернер Давид Мельхиор вспоминал, как в университетском дворе к нему подходили студенты, которых он почти не знал, и предлагали спрятаться у них. Тысячи людей не остались равнодушными к готовой разразиться трагедии.

«Спасение было бы невозможно, если бы датчане не прониклись трагическим положением евреев и не были готовы из любви к ближнему рисковать жизнью», – писал Геральд Райтлингер в своей знаменитой книге «Окончательное решение» [7].

Активную роль здесь играла датская лютеранская церковь. Главного раввина Маркуса Мельхиора с женой прятал епископ в своем доме на острове Фальстер. Большинство евреев нашли спасение в Швеции, куда их тайно перевозили на лодках датские рыбаки.

Чтобы доставить беженцев на побережье, были задействованы все виды транспорта, даже машины скорой помощи. Датские полицейские помогали людям незаметно добраться до лодок. Пересекать пролив нужно было осторожно, патрульные немецкие катера могли проверить, кто прячется под брезентом. В таких случаях пойманных ожидали застенки гестапо и отправка в Терезиенштадт. Всего в этот лагерь из Дании попало 420 евреев – главным образом пожилых и больных людей, которым трудно было скрыться. Свыше 7200 человек нашли спасение в Швеции.

Шведское правительство заявило по радио о готовности принять беженцев. На это решение повлияла не только беседа с Дуквицем, немалую роль здесь сыграли и усилия великого датского физика Нильса Бора, также бежавшего в Швецию от нацистов.

Немецкие корабли, пришедшие в гавань Копенгагена, так и не дождались своего «живого груза». Отправлять в лагеря смерти из Дании было уже некого. Тем не менее многоопытный Вернер Бест рапортовал в Берлин об успехе операции: Дания была освобождена от евреев.

Датчане не забывали и своих соотечественников, оказавшихся в Терезиенштадте. Правительственные и частные фонды регулярно посылали им продукты и одежду. В 1944 году король Христиан создал специальную комиссию для проверки условий, в которых содержались заключенные. Примерно 50 человек умерло в лагере, остальные дожили до освобождения.

После войны Вернер Бест был арестован и на Нюрнбергском процессе проходил как «представитель гестапо». В 1948 году копенгагенский суд приговорил его к смертной казни. Этот приговор был впоследствии заменен пятью годами тюремного заключения: суд учел молчание Беста о том, что его подчиненный помогал евреям. Отбыв свой срок, он вернулся в Германию, где в 1958 году вновь был осужден за военные преступления, а в 1972-м освобожден по состоянию здоровья.

Георг Фердинанд Дуквиц оставался на дипломатической службе и в послевоенные годы. Сразу после победы он вернулся в Копенгаген в качестве немецкого посла, и ему был оказан самый сердечный прием.

29 марта 1971 года израильское правительство присвоило Дуквицу почетное звание Праведника мира. На первое января 2002 года этого звания были удостоены 19141 человек. Среди них есть 358 немцев. Именно к таким людям обращены слова, высказанные Хансом Хедтофом в 1946 году. Ставший впоследствии премьер-министром Дании, а во время войны один из тех социал-демократов, которым доверил свою тайну немецкий морской атташе, Хедтоф сказал: «Долгое время мы жили в перевернутом мире. Дуквиц относится к людям, благодаря которым наш мир снова становится нормальным. Именно такие люди определяют наше доверие к новой Германии».

1. Поляков Лев. История Антисемитизма. Эпоха знаний. Москва – Иерусалим, 1998.

2. Arendt Hanna. Eichmann in Jerusalem. Ein Bericht von der Banalitaet des Boesen. Muenchen, 1999.

3. Haestrup Jorgen. Sekret Alliance, vol. 1. Odense University Press, 1976.

4. Silver Eric. Sie waren stille Helden. Muenchen, 1992.

5. Goldenberg Leo. The Rescue of the Danish Jews. New York, 1987.

6. Yehil Leni. The Rescue of the Danish Jewry. Philadelphia, 1969.

7. Reitlinger Gerald. Die Endloesung. Hitler’ s Versuch der Ausrottung der Juden Europas 1939–1945. Berlin, 1956.

Пианист и капитан резерва
(Владислав Шпильман и Вильм Хозенфельд)

Перед Второй мировой войной жил в Варшаве молодой пианист Владислав Шпильман. В начале тридцатых годов он изучал композицию в берлинской Академии искусств. В 1933-м, когда к власти в Германии пришли нацисты, музыкант вернулся в Варшаву и стал работать на польском радио. Довольно быстро Шпильман приобрел известность в своей стране. Он сочинял музыку для кинофильмов, написал немало популярных песен, выступал в концертах вместе с крупными музыкантами.

Владислав Шпильман. 1935 г.

Его последнее выступление на радио состоялось 23 сентября 1939 года. В этот раз он играл шопеновский ноктюрн си-бемоль. Немецкие войска стояли у ворот Варшавы. От грохота разрывов пианист порой не слышал своего инструмента, концерт пришлось прервать. В тот же день вещание варшавского радио полностью прекратилось, а еще через четыре дня немцы вошли в польскую столицу. Доиграть ноктюрн Шпильман смог только через долгие шесть лет. Но до этого ему все же пришлось один раз сесть за рояль при очень необычных обстоятельствах.

Еврейское гетто появилось в Варшаве в 1940 году. Улица Слизка, на которой жили Шпильманы, оказалась в его центре. В июле 1942-го родителей, брата и двух сестер Владислава отправили в Треблинку, где все они погибли. Его самого спасла популярность: за несколько минут до отхода поезда полицейский узнал музыканта и вытолкнул из рядов обреченных.

Впрочем, самому Владиславу это освобождение казалось лишь временной отсрочкой от гибели: смерть ходила за ним по пятам. Весной 1943-го ему удалось бежать из гетто в польскую часть Варшавы. Буквально через несколько дней после его побега, 19 апреля, в гетто вспыхнул мятеж, продолжавшийся почти месяц, до 16 мая. Немцы жестоко расправились с повстанцами и всю территорию гетто сравняли с землей. Шпильман прятался в подвалах, на чердаках, одинаково опасаясь попасться на глаза как немцам, так и полякам.

Первого августа 1944 года отряды польской национальной армии (Армии Крайова) под руководством генерала Бур-Комаровского подняли в Варшаве восстание против немецких оккупантов. Советские войска стояли на другом берегу Вислы в нескольких десятках километров от города, но не помогли восставшим. Сталин преследовал свои цели и делал все, чтобы освобожденная Польша оказалась под советским влиянием. Второго октября варшавское восстание было подавлено. Немцы стали планомерно уничтожать польскую столицу. Родной город Шпильмана на его глазах становился мертвым.

Наступающие морозы оставляли мало шансов выжить бездомному человеку. Найти еду и надежное укрытие становилось все труднее. Отыскав какую-то заброшенную вилу, Владислав спрятался там на чердаке. Однажды он, ослабев от голода, спустился на кухню в надежде найти что-нибудь съестное, и в этот момент его кто-то громко окликнул. Обернувшись, Шпильман увидел высокого немецкого капитана, стоявшего у двери. Последние силы оставили музыканта, он опустился на стул и прошептал: «Делайте со мной, что хотите».

Реакция офицера была неожиданной. Он сказал, что не хочет причинить незнакомцу зла, и поинтересовался, кто тот по профессии. Владислав ответил, что пианист. И тогда капитан попросил сыграть что-нибудь на рояле, стоявшем в соседней комнате.

Выбора не было, Шпильман понял, что сейчас от его игры зависит жизнь. Когда он подошел к инструменту, руки его дрожали. Он несколько лет ничего не играл, пальцы были грязные, ногти давно не стрижены. Он выбрал все тот же ноктюрн си-бемоль Шопена, который играл в осажденной Варшаве. Офицер слушал молча. Казалось, прошла вечность, пока он заговорил:

– Вам нельзя здесь оставаться, скоро сюда въедет немецкий штаб.

Шпильман ответил, что не может уйти.

– Вы еврей? – догадался капитан. – Это, конечно, меняет дело.

Случайная встреча музыканта и капитана резерва (так официально назывался чин офицера) оказалась для Шпильмана спасительной. Капитан попросил показать ему убежище на чердаке, внимательно все осмотрел и остался недоволен: ненадежно. Тогда он предложил Шпильману новое укрытие, которое раньше тот и не видел: над чердаком, под самым коньком крыши, лежали доски так, что на них вполне мог уместиться человек. Снизу это место почти невозможно было заметить. Они разыскали в доме лестницу, которую можно было затаскивать с собой наверх.

Пообещав в следующий раз принести еды, капитан собрался уходить. Только тогда Шпильман осмелился спросить:

– Вы немец?

Казалось, вопрос рассердил офицера. Он покраснел и почти крикнул:

– Да, я немец! И мне стыдно за все, что происходит. – Резким движением он протянул музыканту руку и ушел.

Через три дня капитан появился снова, принес еду и теплые вещи, в том числе зимнюю офицерскую шинель.

Для Шпильмана потянулись томительные недели, которые он проводил в темноте своего убежища. Под ним жил своей жизнью немецкий штаб, здание охраняли часовые, но никто, к счастью, его укрытия не замечал.

Последний раз капитан пришел поздним вечером 12 декабря 1944 года. Он принес большой пакет с едой и теплое одеяло. Сказал, что вместе со своей частью покидает Варшаву, и пожелал музыканту еще немного терпения: русские войска уже близко, война должна закончиться не позже, чем весной.

Они уже попрощались, когда Шпильман вдруг решился назвать себя. Раньше просто не было подходящего случая – офицер не задавал лишних вопросов.

– Никто не знает, как сложатся наши судьбы, – сказал музыкант. – Может быть, я останусь жив, и тогда снова буду работать на радио. Запомните мое имя: Шпильман, польское радио. Если я смогу чем-то вам помочь, рассчитывайте на меня.

Капитан ничего не ответил, но было заметно, что предложение ему приятно. Пожав пианисту руку, он ушел в ночь.

Сразу после войны Владислав Шпильман написал книгу воспоминаний, вышедшую в Польше в 1946 году. Она называлась «Смерть одного города». Власти долго не давали разрешения на издание, даже заставили назвать немецкого офицера австрийцем – в то время нельзя было говорить о «хороших немцах». Но и выйдя из печати, книга пожила недолго: очень скоро она была изъята из продажи и из библиотек и фактически запрещена. Вновь воспоминания музыканта увидели свет только через пятьдесят лет: в Германии был опубликован немецкий перевод под названием «Чудесное избавление» [1]. А сама история Владислава Шпильмана стала широко известной по фильму Романа Полянского «Пианист», сценарий которого написан на основе этой книги. Фильм был удостоен Золотой пальмовой ветви на Каннском кинофестивале 2002 года.

Когда Шпильман писал свои заметки, он не знал имени немецкого капитана, который помог ему найти убежище в заброшенной варшавской вилле. Спрашивать было опасно: попади Владислав в руки гестапо, он мог под пытками выдать своего спасителя.

В эпилоге автор рассказывает о своем коллеге по польскому радио скрипаче Зигмунте Ледницком. Когда после отступления немцев он вместе с другими беженцами возвращался в родную Варшаву, на пути им встретился временный лагерь для немецких военнопленных, охраняемый советскими солдатами. Оборванный и обросший немецкий офицер с трудом подошел к колючей проволоке и спросил у Ледницкого, не знает ли он пианиста Шпильмана с польского радио. И услышав утвердительный ответ, прошептал:

Я немец. Я помог Шпильману, когда он прятался в здании немецкого штаба в Варшаве. Скажите ему, что я здесь. Может быть, теперь он поможет мне.

В этот момент вмешалась охрана лагеря, офицера увели, и Ледницкий так и не услышал его имени.

Шпильман узнал об их встрече через несколько дней, но было уже поздно: лагерь куда-то перевели, сведения о немецких пленных считались военной тайной, и найти следы офицера так и не удалось.

Почти пять лет Владислав Шпильман ничего не слышал о таинственном офицере. В 1950 году из Польши в Австралию эмигрировал Леон Варм, еврей, которому Вильм Хозенфельд помог в годы войны избежать гибели. Во время войны, в 1943-м, Леону удалось через дырку в полу вагона бежать из поезда, направлявшегося в лагерь смерти Треблинку. Добравшись до Варшавы, он с помощью своих знакомых разыскал капитана Хозенфельда, тот снабдил его фальшивыми документами и принял на работу в спортивный комплекс, которым тогда руководил. Это спасло Леону жизнь.

После войны Варм работал химиком в Варшаве и собирался открыть собственную фирму в Австралии. Перед отъездом он решил навестить семью своего спасителя, нашел адрес Хозенфельдов в Германии и 14 ноября 1950 года постучал в дверь дома, где жила жена Вильма Анна-Мария с пятью детьми. От них Леон Варм узнал, что Вильм жив и находится в лагере для военнопленных. Оттуда он присылал жене и детям открытки. У Анны-Марии сохранились и другие письма и дневники мужа [2].

Фрау Хозенфельд показала Леону открытку, отправленную 15 июля 1946 года. Она содержала список поляков и евреев, которым ее муж помог спастись во время войны. Под номером четыре стояло имя Владислава Шпильмана, пианиста из Варшавы, работавшего на польском радио.

Вернувшись в Варшаву, Леон Варм разыскал музыканта и открыл ему имя спасителя. О том, что произошло дальше, Шпильман почти полвека не рассказывал никому, даже жене и сыну. В 1997 году известный немецкий поэт и бард Вольф Бирман, готовивший немецкое издание книги пианиста, попросил его все же рассказать о попытках что-то сделать для капитана Хозенфельда.

Владислав Шпильман признался, что до сих пор испытывает боль и стыд за то, что не смог помочь этому человеку. Переборов страх и отвращение, он пришел на прием к самому Якубу Берману, главе польского аналога НКВД, одному из самых могущественных и страшных людей в послевоенной Варшаве. На его совести были тысячи загубленных жизней, но именно в его руках находились судьбы многих людей.

Владислав Шпильман и знаменитый скрипач Бронислав Гимпель, 1957 г.

Выслушав рассказ музыканта, Берман пообещал помочь, но через три дня сообщил, что ничего сделать не в силах. Его советские коллеги убеждены, что Хозенфельд – опасный преступник, и ни о его освобождении, ни о переводе в Польшу не может быть и речи.

Владислав Шпильман и Бронислав Гимпель, 1978 г.

Бывший капитан резерва Вильм Хозенфельд, кроме Шпильмана спасший еще несколько десятков поляков и евреев, умер в лагере для военнопленных под Сталинградом за год до смерти Сталина, в 1952-м. Советские следователи допрашивали его «с пристрастием» – они не могли поверить, что немецкий офицер помогал евреям, и считали его истории прикрытием опытного шпиона. Военный суд в Минске в 1950 году приговорил Хозенфельда к 25 годам лагерей. Из-за побоев Вильм перенес несколько инсультов и в последние годы жизни был похож на запуганного ребенка, плохо понимающего, за что его избивают.