Текст книги "Антоний и Клеопатра"

III
Победы и поражения
39 г. до Р.Х. – 37 г. до Р.Х.

Октавия

Ливия Друзилла

11

Публий Вентидий был из Аскула Пиценского, большого, окруженного стенами города на Соляной дороге, связывавшей город Фирм с Римом. Шестьсот лет назад люди с Латинской равнины научились добывать соль на отмелях у порта Остия. Соль была редким и ходовым товаром. Очень скоро торговля перешла в руки купцов, живших в Риме, небольшом городке на реке Тибр, в пятнадцати милях вверх по течению от порта Остия. Историки, такие как Фабий Пиктор, утверждали, что именно соль сделала Рим самым большим городом в Италии, а его жителей – самыми могущественными.

Как бы то ни было, когда Вентидий родился в богатой аристократической семье Аскула за год до убийства Марка Ливия Друза, Аскул уже стал центром южной части Пицена. Расположенный в долине между предгорьями и высокими вершинами Апеннин, хорошо защищенный стенами от набегов марруцинов и пелигнов, соседних италийских племен, Аскул был центром процветающего края яблоневых, грушевых и миндальных садов. А это значило, что город продавал отличный мед, а также джем из фруктов, которые успели потерять свежесть и не годились для отправки на овощной рынок в Риме. Женщины Аскула занимались производством тонкой ткани особенно красивых оттенков голубого – эту краску получали из цветка, растущего в регионе.

Но Аскул стал известен совсем по другой причине: именно здесь вспыхнула Италийская война, когда жители, которым надоело притеснение со стороны нескольких живущих там римлян, убили двести римских граждан и приехавшего туда претора на представлении пьесы комедиографа Плавта. Когда два легиона под командованием дяди божественного Юлия, Секста Цезаря, прибыли, чтобы наказать виновных, город закрыл ворота и перенес двухгодичную осаду. Секст Цезарь умер от воспаления легких во время очень холодной зимы. Его место занял Гней Помпей Страбон Карнифекс (Мясник). Этот косоглазый пиценский выскочка гордился своими подвигами, благодаря которым он заслужил это прозвище, отброшенное его сыном, Помпеем Великим. В сопровождении семнадцатилетнего сына и друга сына, Марка Туллия Цицерона, Помпей Страбон приступил к выполнению своих обязанностей, демонстрируя полное отсутствие милосердия. Он придумал способ, как отвести от города воду, добываемую из водоносного слоя под руслом реки Труентин. Но покорности было недостаточно для Помпея Страбона. Он хотел доказать жителям Аскула, что нельзя убивать римских преторов, разорвав их на куски. Он выпорол и обезглавил всех мужчин города от пятнадцати до семидесяти лет, хотя эти действия не имели под собой разумного основания. Оставив пять тысяч обезглавленных тел гнить на рыночной площади, Помпей Страбон вывел из города тринадцать тысяч женщин, детей и стариков в лютую зиму без еды и теплой одежды. Именно после этой оргии жестокости, сытый этим по горло, Цицерон перешел на службу к Сулле на южном театре войны.

Маленькому Вентидию было четыре года, и его не постигла участь матери, бабушки, теток и сестер, которые погибли в апеннинских снегах. Он стал одним из нескольких маленьких мальчиков, которых Помпей Страбон избавил от смерти, чтобы они приняли участие в процессии во время его триумфа, возмутившего порядочных людей в Риме. Триумфы даровались за победы над чужеземным врагом, а не над италийцами. Худого, голодного, покрытого язвами маленького Вентидия толчками в спину заставили идти от Марсова поля до Римского форума, а потом выгнали из Рима, предоставив самому себе. Ему было пять лет.

Но италийцы, будь они пиценцы, марсы, марруцины, френтаны, самниты или луканы, были одной нацией, как и римляне. Воруя еду, когда не мог выпросить ее, Вентидий дошел до Реаты, столицы сабинов. Там заводчик мулов Консидий нанял его чистить конюшни племенных кобыл. Этих выносливых породистых лошадей он спаривал с племенными ослами и получал великолепных мулов, которых продавал за большую цену римским легионам, причем на один легион требовалось шестьсот голов этих выносливых животных. Центр производства был расположен в плодородной области Розея, недалеко от Реаты, славящейся великолепными пастбищами. Возможно, это предрассудки, но все считали, что мулы, выращенные в Розее, лучше других.

Вентидий был хорошим мальчиком, крепким, сильным, работал до изнеможения. Наделенный копной светлых кудрей и ясными голубыми глазами, он вскоре заметил, что если смотреть на женщин этого поместья взглядом, выражающим желание и восхищение, то получишь больше еды и одеяла, чтобы накрыться, когда спишь на душистой соломе.

В двадцать лет он превратился в рослого молодого человека, мускулистого благодаря тяжелой работе и знавшего все о разведении мулов. Наказанный богами ни на что не способным сыном, Консидий сделал Вентидия управляющим. Хозяйский сынок уехал в Рим, пил, играл, развратничал и там умер. У Консидия оставалась одна дочь, которой давно нравился молодой управляющий. Она набралась храбрости и попросила у отца разрешения выйти замуж за Вентидия. Консидий разрешил. Умирая, он завещал свои пятьсот югеров земли в Розее Вентидию.

Поскольку Вентидий был умный и работящий, он добился бо́льших успехов в разведении мулов, чем иные сабиняне, которые столетиями занимались этим делом. Ему даже удалось пережить те десять страшных лет, когда озеро, питавшее траву долины Розея, высохло, так как фермеры в Амитерне прорыли ирригационный канал для полива своих клубничных плантаций. К счастью, сенат и народ Рима сочли, что мулы важнее клубники, поэтому канал был засыпан и Розея вновь стала плодородной.

Но на самом деле Вентидий не хотел всю жизнь заниматься мулами. Когда гадесский банкир Луций Корнелий Бальб стал praefectus fabrum у Цезаря, ответственным за снабжение его легионов, Вентидий добился, чтобы Бальб устроил ему встречу с Цезарем. Цезарю он доверил свой амбициозный секрет: он хочет стать римским политиком, претором и военачальником.

– Политиком я буду посредственным, – признался он Цезарю, – но я знаю, что могу командовать легионами.

Цезарь поверил ему. Оставив ферму своему старшему сыну и Консидии, Вентидий сделался одним из легатов Цезаря, а после смерти Цезаря встал на сторону Марка Антония. Теперь наконец он был главнокомандующим, о чем и мечтал.

– Поллион собрал одиннадцать легионов, а ему нужно не более семи, – сказал ему Антоний до своего отъезда в Рим. – Я могу дать тебе одиннадцать легионов, а Поллион отдаст тебе четыре из своих одиннадцати. С пятнадцатью легионами и кавалерией, какую тебе удастся набрать в Галатии, ты сможешь сам пойти против Лабиена и Пакора. Назначай себе легатов, Вентидий, и помни об условиях. Ты должен сдерживать парфян, пока я не приду. Сражение оставь мне.

– Тогда, Антоний, с твоего позволения, я возьму Квинта Попедия Силона старшим легатом, – сказал Вентидий, стараясь скрыть бурную радость. – Он хороший человек, наследовал военные таланты своего отца.

– Великолепно. Отплывай из Брундизия, как только перестанут дуть экваториальные ветры. По Эгнатиевой дороге идти не стоит. Это очень медленно. Плыви в Эфес и начни кампанию, выгнав Квинта Лабиена из Анатолии. Если ты в мае окажешься в Эфесе, у тебя будет много времени.

Брундизий опустил цепь, загораживающую гавань, и позволил Вентидию и Силону погрузить шестьдесят шесть тысяч человек, шесть тысяч мулов, шестьсот повозок и шестьсот единиц артиллерии на пятьсот транспортных кораблей, которые, как по волшебству, откуда-то появились у входа в гавань. Очевидно, это была часть флота Антония.

– Людям придется туго, как сельдям в бочке, но у них не будет возможности жаловаться на это, – сказал Силон Вентидию. – Они могут грести. Мы должны погрузить все, включая артиллерию.

– Хорошо. Как только мы обогнем мыс Тенар, худшее будет позади.

Видно было, что Силон чем-то обеспокоен.

– А как быть с Секстом Помпеем, который теперь контролирует Пелопоннес и мыс Тенар?

– Антоний уверил меня, что он нас не остановит.

– Я слышал, он снова зверствует в Тусканском море.

– Мне все равно, что он делает в Тусканском море, пока его нет в Ионическом.

– Где Антоний достал столько транспортов? Здесь их больше, чем в свое время смогли собрать Помпей Магн или Цезарь.

– Он собрал их после Филипп и вцепился в них намертво. Он вытащил их из воды по всему Адриатическому побережью Македонии и Эпира. Многие из них были вытащены на берег в Амбракийском заливе, где у него еще сотня военных кораблей. Фактически у Антония больше военных кораблей, чем у Секста. К сожалению, все они уже старые, хотя и хранятся под навесом. У него огромный флот у Тасоса, острова в Эгейском море, и другой флот в Афинах. Он делает вид, что афинский флот – единственный, но теперь ты знаешь, что это неправда. Я доверяю тебе, Силон. Не разочаруй меня.

– У меня рот на замке, клянусь тебе. Но почему Антоний так за них держится и зачем такая секретность?

Вентидий очень удивился:

– На тот день, когда он будет воевать с Октавианом.

– Я молюсь, чтобы этот день никогда не настал, – сказал Силон, вздрогнув. – Секретность означает, что он не намерен драться с Секстом. – Силон был явно встревожен. – Когда мой отец вел марсов и потом всех италийцев на Рим, транспорты и военные корабли принадлежали государству, а не отдельным командующим. Теперь, когда Италия и Рим равны в правах, государство сидит на задних скамьях, а его командиры заняли все передние места. Это неправильно, что такие люди, как Антоний, считают имущество государства своей собственностью. Я верен Антонию и буду ему верен до конца, но я не могу одобрить то, что сейчас происходит.

– Я тоже, – угрюмо согласился Вентидий.

– Если дело дойдет до гражданской войны, пострадают невиновные.

Вентидий вспомнил свое детство и поморщился.

– Я думаю, боги склонны защищать тех, у кого водятся деньги и кто может приносить им богатые жертвы. Что значит голубь или цыпленок по сравнению с белым быком? Кроме того, лучше быть чистокровным римлянином, мы оба это знаем.

Силон, красивый мужчина с беспокойными желто-зелеными глазами своего отца, кивнул.

– Вентидий, с марсами в наших легионах мы победим на Востоке. Сдерживать парфян? Этого ты хочешь?

– Нет, – с презрением ответил Вентидий. – Это мой шанс проявить себя. Поэтому я намерен идти как можно дальше и как можно быстрее. Если Антоний хочет славы, он должен быть здесь, на моем месте, а не следить одним глазом за Октавианом, а другим – за Секстом. Неужели он думает, что мы все, от Поллиона до меня, не знаем об этом?

– Ты действительно считаешь, что мы можем побить парфян?

– Мы можем попытаться, Силон. Я видел Антония в деле, и он не лучше меня, если не хуже. И уж конечно, он не Цезарь!

Его корабль проскочил над опущенной цепью и поплыл, подгоняемый северо-западным ветром.

– Ах, люблю я море! Прощай, Брундизий, прощай, Италия! – крикнул Вентидий.

В Эфесе пятнадцать легионов расположились в нескольких огромных лагерях вокруг портового города, одного из красивейших в мире. У его домов были мраморные фасады, он гордился огромным театром, имел десятки великолепных храмов, а также храм Артемиды в ее ипостаси богини плодородия. По этой причине статуи изображали ее с ожерельями из бычьих яиц, спускавшимися до самой талии.

Пока Силон обходил пятнадцать легионов и проверял, как они обучены, Вентидий нашел камень с естественным углублением в виде сиденья и сел, чтобы подумать в тишине и покое. Он заметил отряд из пятисот пращников, присланных Полемоном, сыном Зенона, который правил Понтом, не получив от Антония официального назначения.

Понаблюдав за их тренировкой, Вентидий пришел в восхищение, удивленный, как далеко человек, вооруженный небольшим мешочком на мягком кожаном ремне, способен бросать каменный снаряд. Более того, снаряд летел с поразительной скоростью. Но достаточной ли, чтобы прогнать с поля боя парфянских конных лучников? Это вопрос!

С первого дня планирования кампании Вентидий был намерен добиться для себя триумфа. Поэтому его беспокоили легендарные верховые лучники, которые делали вид, что покидают поле боя, а потом вдруг поворачивались и стреляли над крупом коня. Скорее всего, основную массу войска будут составлять лучники, которые никогда не приближались к пехоте, опасаясь быть зарубленными. Но может, эти пращники…

Никто не сказал ему, что Пакор полагался на катафрактов, воинов в кольчугах с головы до ног, на огромных конях, также в кольчугах от головы до колен. У Пакора вообще не было верховых лучников. Причиной такого возмутительного отсутствия необходимой информации о противнике был Марк Антоний, который не приказал разведчикам добыть сведения о силах парфян. И ни один римлянин ничего не знал. Как и Вентидий, все военачальники Антония были убеждены, что у парфян лучников будет больше, чем катафрактов. Парфянская армия всегда имела такой состав, так почему теперь должно быть по-другому?

Таким образом, Вентидий сидел и размышлял о пращниках, планируя сражение с армией, в основном состоявшей из лучников, у которых теперь не кончались стрелы даже в самом продолжительном бою.

А что, если, думал Вентидий, он соберет всех имеющихся на Востоке пращников и научит их обстреливать камнями лучников? Бесполезно превращать легионера в пращника. Легионер скорее согласится, чтобы его выпороли и отсекли голову, чем снимет кольчугу и возьмет в руки пращу вместо меча.

Но камень не был идеальным снарядом. Прежде всего, пращники не могли метать любые булыжники. Они проводили много времени, отыскивая в руслах рек подходящие камни – гладкие, круглые, весом около фунта. Если такой камень попадет не в череп, он в лучшем случае оставит ужасный синяк, но не причинит большого вреда. Неприятеля выведут из строя, но через несколько дней он снова будет способен сражаться. В этом недостаток камней и стрел. Это чистое оружие. А чистое оружие редко убивает. Вот меч – грязное оружие. На нем всегда оставалась кровь всех, в кого он вонзался. Легионеры-ветераны вытирали лезвия, но никогда не мыли. Края лезвия были такими острыми, что перерезали волос. Когда меч входил в плоть, вместе с ним в тело попадал яд, который вызывал в ране нагноение, а иногда и убивал.

Вентидий подумал, что нельзя сделать снаряд для пращи, который вызовет нагноение, но можно придумать кое-что более опасное для жизни. Из опыта с артиллерией он знал, что крупные булыжники вызывают самые большие разрушения не столько из-за размера, сколько из-за их способности дробить то, во что попадают, на куски, которые разлетаются во все стороны. Катапульта или баллиста были эффективными орудиями, поскольку посылали снаряды с большей скоростью, чем праща, чей ремень мог быть недостаточно раскрученным. Свинец. Фунтовый свинцовый шарик гораздо меньше, чем камень такого же веса. Его можно раскрутить быстрее и бросить дальше. И когда он ударяет, то изменяет форму, становится плоским или даже острым. Свинцовые снаряды были известны, но их придумали, чтобы стрелять ими из малой артиллерии поверх городских стен, таких как в Перузии, и это была «слепая» пальба сомнительной эффективности. Свинцовый шар, брошенный умелым пращником в какую-нибудь цель, скажем, с расстояния двести футов, мог оказаться очень эффективным.

Вентидий поручил артиллерийским техникам сделать некоторое количество свинцовых шаров, предупредив их, что, если его идея окажется плодотворной, им придется сделать несколько тысяч таких шаров. Старший техник хитро вышел со встречным предложением – заключить контракт с частным поставщиком на изготовление нескольких тысяч фунтовых свинцовых шаров.

– Частный поставщик обманет нас, – возразил Вентидий, мужественно стараясь сохранить бесстрастное выражение лица.

– Нет, если я заставлю полдюжины умелых мастеров из легионов взвесить каждый шар и проверить его, чтобы он был идеальной круглой формы, командир.

Согласившись с доводами техника, при условии что он обеспечит свинец и проследит, чтобы это не было сплавом свинца с каким-нибудь более дешевым металлом, например с железом, Вентидий, посмеиваясь про себя, понес мешок свинцовых шаров пращникам на тренировочную площадку. Никогда нельзя взять верх над изобретательным, умным легионером, как ни старайся и каким бы высоким ни был твой ранг. Они мужают, как возмужал он, лишенный всего в свое время, и они не боятся даже трехглавых псов.

Ксенон, начальник пращников, был на месте.

– Попробуй один, – сказал Вентидий, передавая ему шары.

Ксенон положил в пращу шар и стал раскручивать ее, пока не послышался свист. Резкий бросок – и свинцовый шар пролетел по воздуху и ударил в диафрагму набитого чучела. Вместе они подошли проверить повреждение. Ксенон ахнул, до того пораженный, что не мог даже крикнуть.

– Командир, посмотри! – проговорил он, когда обрел дар речи.

– Я уже смотрю.

Снаряд не просто сделал дырку в мягкой коже, он прорвал зияющее отверстие неправильной формы и упал на землю.

– Плохо, что в твоих чучелах нет скелета, – сказал Вентидий. – Я думаю, что эти свинцовые шарики будут вести себя по-другому, если попадут во что-то со скелетом. Поэтому мы опробуем снаряд на забракованном муле.

К тому времени, как нашли нужного мула, все пятьсот пращников собрались около них. Разнесся слух, что римский командир изобрел новый снаряд.

– Мула поставьте крестцом к летящему снаряду. В сражении вы будете стрелять по убегающим коням. Упадет лошадь – упадет и лучник. Парфяне могут возобновлять запас стрел, но лошадей? Сомневаюсь, что у них будет много свободных.

Мул был так искалечен, что его пришлось немедленно прикончить. Шкура его была разорвана, внутренности смешались. Вынутый из внутренностей шар потерял форму. Он напоминал плоскую пластинку с рваными краями – результат удара о твердую кость.

– Пращники! – громко крикнул Вентидий. – У вас появилось новое оружие!

Со всех сторон раздались возгласы одобрения.

– Ксенон, сообщи Полемону, – сказал Вентидий, – что мне нужно еще полторы тысячи пращников и тысяча талантов свинца с его серебряных рудников. Понт сейчас стал очень важным союзником.

Конечно, все было не так просто. Некоторые пращники посчитали, что меньший снаряд труднее бросать, а некоторые не хотели признавать его преимущество. Но постепенно даже самые упрямые научились бросать свинец и перешли на новый вид оружия. Пришлось также модифицировать саму пращу, ибо тренировки показали, что от свинцового шара она быстрее изнашивается, чем от камня.

Потом прибыли еще полторы тысячи пращников из Амасеи и Синопы, ожидали их и из Амиса, который находился дальше. Полемон не был дураком, он правильно рассчитал, что чем щедрее он будет и чем быстрее выполнит просьбу Вентидия, тем больше окажется его прибыль.

Пока пращники тренировались, Вентидий не бездействовал. Он не всем был доволен. Новый наместник провинции Азия Луций Мунаций Планк обосновался в Пергаме, далеко к северу от Ликии и Карии, где находился Лабиен. Но житель Пергама, которому платил Лабиен, разыскал Планка и убедил его, что Эфес пал, а Пергам – следующая цель парфян. Не очень храбрый и склонный следовать ложным советам, Планк в панике быстро собрался и убежал на остров Хиос, послав сообщение Антонию, все еще находящемуся в Риме, что Лабиена невозможно остановить.

«И все это, – писал Вентидий Антонию, – пока я занят тем, что высаживаю пятнадцать легионов в Эфесе! Этот человек болван, трус, ему нельзя доверять войско. Я не стал ему писать, считая это напрасной тратой времени».

«Молодец, Вентидий, – хвалил его Антоний в ответном письме, которое тот получил, когда его армия была уже готова к маршу. – Я признаю, что назначил Планка наместником, чтобы он не путался у меня под ногами, как и Агенобарба в Вифинии, разве что Агенобарб не трус. Пусть Планк остается на Хиосе, там великолепное вино».

Прочитав письмо, Силон хихикнул:

– Отлично, Вентидий, за исключением того, что провинция Азия остается без правителя.

– Я подумал об этом, – самодовольно ответил Вентидий. – Поскольку Пифодор из Тралл теперь зять Антония, я позвал его в Эфес. Он сможет собрать дань и налоги от имени папы-тестя Антония и послать их в казну в Рим.

– О-о-о! – протянул Силон, широко открыв свои странные глаза. – Сомневаюсь, что это понравится Антонию. Он приказывал присылать все ему.

– Я такого приказа не получал, Силон. Я верен Марку Антонию, но прежде всего я верен Риму. Дань и налоги, собранные от имени Рима, должны идти в казну. То же самое с трофеями, которые мы добудем. Если Антоний хочет жаловаться – пожалуйста. Но только после того, как мы побьем парфян.

Вентидий чувствовал свою силу, ибо вожди Галатии, оставшиеся без лидера, собрали всех кавалеристов, каких сумели найти, и пришли в Эфес с желанием показать этому неизвестному римскому военачальнику, на что способны хорошие конники. Их было десять тысяч, все слишком молодые, потому не принимавшие участие в сражении у Филипп, все озабоченные тем, чтобы оградить свои прекрасные пастбища от налетов Квинта Лабиена, находящегося в опасной близости.

– Я поеду с ними, но торопиться не стану, – сказал Силону Вентидий. – Твоя работа – быстро вести пехоту со скоростью не меньше тридцати миль в день. Я хочу, чтобы легионы шли прямо к Киликийским воротам. То есть к верховью реки Меандр и через северную часть Писидии в Иконий. Иди по караванной тропе, оттуда по югу Каппадокии, оттуда по римской дороге, которая ведет к Киликийским воротам. Это марш в пятьсот миль, и у вас двадцать дней. Понятно?

– Абсолютно, Публий Вентидий, – ответил Силон.

Римский командир обычно не ездил верхом. Большинство по ряду причин предпочитали идти пешком. Во-первых, так удобнее. У человека на коне затекают ноги, потому что для них нет опоры и они свободно болтаются. Во-вторых, пехоте нравилось, когда командиры шли вместе с солдатами. Так они оказывались на одном уровне с ними и буквально, и метафорически. В-третьих, это сдерживало кавалерию. Римские армии в основном состояли из пехоты, ценимой больше, чем кавалерия, которая за прошедшие столетия перестала быть римской и сделалась вспомогательной силой, конников поставляли галлы, германцы и галаты.

Но Вентидий больше привык ездить верхом благодаря мулам. Его так и подмывало напомнить своим надменным коллегам, что великий Сулла всегда ездил на муле и заставил молодого Цезаря ездить на муле. Вентидий хотел следить за кавалерией, которую вел галат по имени Аминта, раньше служивший секретарем у старого царя Дейотара. Если Вентидий прав, Лабиен будет отступать перед такой грозной кавалерией, пока не найдет места, где десять тысяч его пехотинцев, обученных римскому ведению боя, смогут побить десять тысяч конников. Это будет не Кария и не Центральная Анатолия. Он сможет найти такое место в Ликии и на юге Писидии, но, если он будет отступать в том направлении, это затруднит его связь с армией парфян. Лабиен, скорее всего, пойдет по тому же маршруту, который Вентидий наметил для Силона, но на несколько дней раньше. Десять тысяч преследующих его лошадей заставят Лабиена убегать быстро, так что ему не удастся сохранить обоз, нагруженный награбленным так, что только быкам под силу сдвинуть повозки с места. Все это добро достанется Силону. Дело Вентидия – заставить Лабиена быстро возвратиться в Киликию Педию, к парфянской армии по другую сторону Аманских гор, служивших естественной границей между Киликией Педией и северной частью Сирии.

Существовал только один путь, по которому Лабиен мог пройти из Каппадокии в Киликию, ибо высокие и скалистые Таврские горы отрезали центральную Анатолию везде восточнее этого участка. Снега Тавра никогда не таяли, а имевшиеся там перевалы лежали на высоте десяти и одиннадцати тысяч футов, особенно в сегменте Анти-Тавр. Кроме Киликийских ворот. И именно у Киликийских ворот Вентидий надеялся нагнать Квинта Лабиена.

Молодые галаты были именно в том возрасте, когда они становятся самыми храбрыми воинами: недостаточно взрослые, чтобы иметь жену и семью, и недостаточно зрелые, чтобы бояться сражения с неприятелем. Только Риму удавалось превратить мужчин старше двадцати лет в превосходных солдат, и это было показателем преимущества Рима. Дисциплина, тренировка, профессионализм, ясное понимание, что каждый человек – это часть огромной, не знающей поражения машины. Вентидий сознавал, что без своих легионов он не сможет победить Лабиена. Ему нужно было только загнать отступника в ловушку, перекрыть Киликийские ворота и ждать, когда прибудут его легионы. Доверяя Силону, он передаст ему командование в предстоящем сражении.

Лабиен повел себя предсказуемо. Его разведка донесла об огромных силах, засевших в Эфесе, а услышав имя их командира, он понял, что должен спешно отступить из западной части Анатолии. Трофеи у него накопились изрядные, ибо он побывал в местах, куда не наведались ни Брут, ни Кассий. Писидия была полна храмов, посвященных Кубабе Кибеле и ее возлюбленному и жрецу Аттису. В Ликаонии было много храмовых территорий, посвященных забытым божествам тех времен, когда Агамемнон правил Грецией. В Иконии мидийские и армянские боги имели собственные храмы. Лабиен из последних сил тащил за собой обоз – напрасный труд. Он бросил его в пятидесяти милях западнее Иконии. Возчики, отчаянно боявшиеся преследующей их римской кавалерии, даже не додумались украсть что-нибудь из содержимого повозок. Они убежали, оставив обоз, растянувшийся на две мили, и ревущих от жажды быков. Вентидий остановился освободить животных, чтобы они могли найти воду, и двинулся дальше. Когда пробьет час и награбленное дойдет до казны, оно потянет тысяч на пять талантов серебром. Там не было бесценных произведений искусства, но очень много золота, серебра и драгоценных камней. Садясь на мула, Вентидий подумал, что это будет подходящим украшением его триумфа.

Местность вокруг Киликийских ворот не годилась для лошадей. В густых сосновых лесах трава не росла, и ни одна лошадь не стала бы есть сильно пахнущую хвою. Каждый пехотинец нес с собой корм, сколько мог, – одна из причин, почему Вентидий не торопился. Но пехотинцы были смекалистые, они подбирали все найденные побеги папоротника, похожие, по мнению Вентидия, на посох авгура с завитушкой на конце. Он рассчитал, что с кормом, который несли солдаты, и папоротником можно протянуть дней десять. Достаточно, если Силон будет строг и заставит легионы делать по тридцать миль в день. Цезарь мог добиться от легионеров еще большей скорости, но Цезарь был особенным. Ох, тот марш из Плаценции ради освобождения Требония и остальных в Агединке! И какова благодарность за это? Убить человека, который тебя освободил. Вентидий харкнул и плюнул в воображаемого Гая Требония.

Лабиен прибыл на перевал на два дня раньше и успел повалить достаточно деревьев, чтобы построить лагерь по римскому образцу: использовал бревна для высоких стен, вырыл траншеи по периметру и воздвиг наблюдательные вышки на стенах. Но хотя воины его были обучены римлянином, сами они римлянами не были. А это значило, что далеко не все было сделано надежно и на совесть. Когда Вентидий прибыл, Лабиен не осмелился выйти из-за своих укреплений и дать бой. Но Вентидий и не рассчитывал на это. Лабиен ждал Пакора и его парфян из Сирии. Это была разумная, но и рискованная игра. Разведчики Пакора должны были обнаружить Силона и легионы, а разведчики Вентидия доложили ему, что на расстоянии нескольких дней пути от Киликийских ворот парфян пока нет. Дальше к востоку Вентидий не осмелился послать своих разведчиков. Обнадеживало то, что Силон не мог быть слишком далеко, судя по скорости, с какой Лабиен построил лагерь.

Три дня спустя Силон и пятнадцать легионов спустились со склонов Тавра. Им пришлось пройти некоторое расстояние по парфянской территории и только потом подняться вверх с берега у Тарса – изнурительное занятие и для лошадей, и для людей.

– Вот, – показал Вентидий Силону при встрече, не теряя времени, – мы строим наш лагерь над Лабиеном и на подъеме. – Он пожевал губу, что-то обдумывая. – Пошли младшего Аппия Пульхра и пять легионов на север в Евсевию Мазаку – здесь будет достаточно десяти легионов. Да и местность не позволяет построить лагерь площадью в несколько квадратных миль. Скажи Пульхру, чтобы он занял город и был готов к маршу в любой момент. Он может также сообщить о состоянии дел в Каппадокии. Антонию не терпится знать, есть ли кто-то из Ариартидов, кто способен править.

Всадников не используют для постройки лагеря. Они не римляне и не имеют понятия, что такое заниматься ручным трудом. Теперь, когда пришел Силон, он может воздвигнуть укрытие для солдат, но он не скажет им, что они пробудут здесь долго. Лабиен спрятался за стенами и с тревогой смотрел наверх, где быстро рос лагерь Вентидия. Его успокаивало только то, что, строя лагерь над ним, Вентидий давал ему возможность отступить вниз, в Киликию, у Тарса. Вентидий знал это, но не тревожился. Он хотел лишь выгнать Лабиена из Анатолии. Такой крутой склон, усыпанный пнями, не подходил для решающего сражения. Только для хорошего боя.

Через четыре дня после прибытия Силона пришел разведчик и сказал римским командирам, что парфяне обошли Тарс и двинулись к Киликийским воротам.

– Сколько их? – спросил Вентидий.

– Тысяч пять, командир.

– Все лучники?

Разведчик удивился:

– Никаких лучников. Все катафракты, командир. Разве вы не знали?

Голубые глаза Вентидия встретились с зелеными глазами Силона. В глазах обоих был испуг.

– Какой провал! – вскричал Вентидий, когда разведчик ушел. – Нет, мы не знали! Такая работа с пращниками – и все напрасно! – Он собрался с силами, успокоился. – Мы используем рельеф. Я уверен, Лабиен думает, что мы дураки, раз даем ему шанс ускользнуть. Но теперь моей главной мишенью будут катафракты, а не его наемники. Силон, завтра на рассвете собери центурионов.

План был разработан тщательно и подробно.

– Я не смог точно установить, поведет ли Пакор свою армию лично, – сказал Вентидий шестистам центурионам на совете, – но мы должны сделать так, ребята, чтобы парфяне атаковали нас наверху, без поддержки пехоты Лабиена. Это значит, мы встанем вдоль стен и будем выкрикивать оскорбления в адрес парфян на их языке. У меня есть человек, он записал несколько слов и фраз, которые пять тысяч солдат должны заучить. «Свиньи, идиоты, сучьи дети, дикари, собаки, говноеды, крестьяне». Пятьдесят центурионов с самыми громкими голосами должны выучить, как сказать «Твой отец – подлец!», «Твоя мать сосет пенис!» и «Пакор держит свиней!». Парфяне свинину не едят, они считают свинью нечистой. Необходимо довести их до белого каления, чтобы они забыли о тактике и напали. А тем временем Квинт Силон откроет лагерные ворота и разберет боковые стены, чтобы быстро вывести девять легионов. Еще нужно объяснить ребятам, чтобы они не боялись этих огромных mentulae на их огромных лошадях. Ваши солдаты должны, как воины-убии, появиться неожиданно, окружить их лошадей, наклониться и перерезать им ноги. Когда лошадь упадет, надо тут же вонзить меч в лицо всадника или в то место, которое не защищено кольчугой. Я все еще намерен использовать пращников, хотя не уверен, что от них будет какая-то помощь. Это все, ребята. Парфяне будут здесь ранним утром, так что сегодняшний день надо посвятить заучиванию ругательств и говорить, говорить, говорить. Расходитесь, и пусть Марс и Геркулес Непобедимый будут с нами.