Электронная библиотека » Колин Маккалоу » » онлайн чтение - страница 26

Текст книги "Антоний и Клеопатра"


  • Текст добавлен: 21 декабря 2013, 02:26


Автор книги: Колин Маккалоу


Жанр: Историческая литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 26 (всего у книги 45 страниц)

Шрифт:
- 100% +

К этому времени на скамьях поднялся шум, сидевшие выкрикивали кто оскорбления, кто похвалу. Семьсот сторонников Антония понимали, что должны защищаться, и кричали громче всех. Октавиан с бесстрастным лицом ждал, когда все успокоятся.

– Но получила ли казна эти шестьдесят шесть тысяч талантов? – спросил Попликола. – Нет! Только пятьдесят тысяч были положены в казну! Где остальные шестнадцать тысяч? Может быть, они осели в твоих подвалах, Октавиан?

– Нет, не осели, – мягко ответил Октавиан. – Ими заплатили римским легионам, чтобы предотвратить серьезный мятеж. Тема, которую я намерен обсудить с членами сената в другой раз, ибо это должно прекратиться. Сегодня мы обсуждаем правление Марка Антония на Востоке. Это мошенничество, почтенные отцы! Обман! Магистраты Рима ничего не знают о деятельности Антония на Востоке, а казна Рима не получает дань с Востока!

Он замолчал, посмотрел на скамьи сначала справа, потом слева, остановил взгляд на сторонниках Антония, которые стали отводить глаза. «Да, – подумал Октавиан, – им все известно. Неужели они думали, что я не узнаю? Неужели они считали, что я был искренен, когда предложил проголосовать за благодарение в честь Антония?»

– Все на Востоке – обман, – громко произнес он, – вплоть до сообщений о победах Марка Антония над парфянами. Не было побед, почтенные отцы. Никаких. Наоборот, Антоний потерпел поражение. До того как он сделался триумвиром, в летнем дворце царя парфян в Экбатане уже хранились семь римских орлов, утраченных, когда Марк Красс и семь легионов были уничтожены при Каррах. Позор для всех истинных римлян! Потеря орла означает потерю легиона, когда после сражения поле боя остается в руках неприятеля. Эти семь орлов символизируют позор Рима. Но они были единственными, которыми располагает враг. Да, я говорю это в прошедшем времени. Осознанно! Ибо за шесть с половиной лет, в течение которых Марк Антоний управлял Востоком, еще четыре наших орла ушли в летний дворец в Экбатане! Их потерял Марк Антоний! Первые два принадлежали двум оставленным в Сирии легионам Гая Кассия, которым Марк Антоний доверил защиту Сирии, пока сам пьянствовал в Афинах после вторжения парфян. Что он обязан был сделать? Остаться в Сирии и выгнать врага! Но он не сделал этого! Он убежал в Афины продолжать свое беспутство! Его наместник Сакса был убит, и другой Сакса, его брат, тоже. Возвратился ли Антоний, чтобы отомстить за них? Нет! Не возвратился! Он управлял тем, что у него осталось, из Афин, и когда парфян выгнали, их победителем был Публий Вентидий, обыкновенный заводчик мулов! Хороший гражданин, великолепный полководец, человек, которым Рим может гордиться, гордиться, гордиться! А его начальник в это время нежился в Афинах, делая краткие вылазки по Адриатике, чтобы досаждать мне, своему коллеге, потому что я не выполнил то, что обозначено в нашем соглашении. Но я выполнил и, когда пришло время, лично прибыл на место. То, что я доверил командование в моей кампании Марку Агриппе, было продиктовано соображениями здравого смысла. Он намного лучший военачальник, чем я или, как я подозреваю, Марк Антоний. Я предоставил Марку Агриппе свободу действий, а Антоний связал Вентидия по рукам и ногам. Вентидий должен был сдерживать парфян для своего начальника, пока тот не соизволит поднять свою крепкую задницу, будь это пять месяцев или пять лет! К счастью для Рима, Вентидий проигнорировал его приказ и выгнал парфян. Но я думаю, почтенные отцы, что, если бы Вентидий подчинился, Антоний привел бы легионы к поражению! Вот как сейчас!

Он замолчал, только чтобы насладиться наступившей тишиной. Восемьсот человек словно онемели. Из них большинство – сторонники Антония – сидели ошеломленные, не зная, сколько известно Октавиану, и с ужасом ожидая исхода. Ни звука протеста, ни единого звука!

– В прошлом мае, – бесстрастно произнес Октавиан, – Антоний повел огромное войско из Карана в Малой Армении на восток. Это был долгий марш. Шестнадцать римских легионов – девяносто шесть тысяч человек – и еще кавалерия и пехота из его провинций – это еще пятьдесят тысяч – остановились в Артаксате, столице Армении, прежде чем отправиться в незнакомую страну. Проводниками у Антония были армяне, которым он доверял. Одна из трагедий моего рассказа, почтенные отцы, в том, что Марк Антоний продемонстрировал ужасный недостаток – он всегда доверяет не тем людям. Его товарищи могли протестовать до посинения, но Антоний не слушал мудрых советов. Он доверял тем, кто этого не заслуживал, начиная с царя Армении и кончая царем Мидии. Оба Артавазда сначала ввели его в заблуждение, а потом остригли, как овцу. Антоний потерял свой обоз, самый большой из всех, какие когда-либо собирали римские военачальники, а вместе с обозом потерял два сильных легиона, возглавляемых Гаем Оппием Статианом из известной семьи банкиров. Еще два серебряных орла ушли в Экбатану. Итого четыре орла, утраченных Антонием. Теперь одиннадцать орлов украшают летний дворец царя Фраата! Трагедия? Да, конечно. Более того, почтенные отцы, это катастрофа! Какой иноземный враг будет бояться мощи Рима, если римские войска теряют своих орлов?

На этот раз молчание было прервано тихими рыданиями. Несомненно, все сенаторы уже слышали про это, но большинство не знали подробностей.

Октавиан снова заговорил:

– Без осадных механизмов, похищенных мидийским царем Артаваздом вместе с остальным обозом, Марк Антоний более ста дней бессмысленно сидел перед городом Фрааспа, не в состоянии взять его. На его фуражирные отряды нападали затаившиеся парфяне во главе с неким Монесом, парфянином, кому Антоний всецело доверял. Пришла осень, и у Антония не осталось выхода, ему пришлось отступить. Пятьсот миль до Артаксаты, преследуемые Монесом и парфянами, которые тысячами убивали отстающих. Это были по большей части вспомогательные войска, неспособные передвигаться с той же скоростью, с какой шли легионы. Но римский военачальник, использующий вспомогательные войска, обязан беречь их так, словно они тоже римляне. А Антоний бросил их ради спасения своих легионов. Возможно, я или Марк Агриппа в подобных обстоятельствах сделали бы то же самое, но я сомневаюсь, чтобы мы потеряли обоз, позволив ему отстать от армии на сотни миль. В конце ноября отступление было завершено и армия разместилась во временном лагере в Каране. Затем Антоний убежал в небольшой сирийский порт Левка Кома, оставив Публия Канидия вести войска, отчаянно нуждавшиеся в помощи. Во время последнего марша многие погибли от холода, много было случаев обморожения пальцев рук и ног. Из ста сорока пяти тысяч человек больше трети умерли, в большинстве своем это были ауксиларии. Честь Рима запятнана, почтенные отцы. Я хочу сказать о потере одного человека, Полемона Понтийского, царя-клиента, назначенного Марком Антонием. Полемон внес большой вклад в победы Публия Вентидия, дав Антонию войска, и даже сам принял участие в кампании. Я добавлю, что от имени Рима я решил выделить сумму из денег Секста Помпея, чтобы выкупить царя Полемона, который не заслуживает участи умереть пленником парфян. Он будет стоить казне ничтожно мало – всего двадцать талантов.

Плач стал громче, многие сенаторы сидели, закрыв лица складкой тоги. Черный день для Рима.

– Я сказал, что армия Антония очень нуждалась в помощи. Но к кому обратился Антоний за помощью? Куда он пошел за помощью? Послал ли он гонца к вам, почтенные отцы? Послал ли он ко мне? Нет! Он послал гонца к египетской Клеопатре! Иноземке, женщине, которая молится богам-зверям, неримлянке! Да, он послал к ней! И пока он ждал, известил ли он сенат и народ Рима о своей катастрофической кампании? Нет, не известил! Он два месяца напивался до бесчувствия, по нескольку раз в день выбегал из палатки и спрашивал: «Она приедет?», как маленький мальчик, зовущий маму: «Я хочу маму!» Вот что на самом деле повторял он снова и снова: «Я хочу маму! Я хочу маму!» Маленький мальчик, триумвир Востока. В конце концов она приехала, отцы, внесенные в списки. Царица зверей приехала, привезла с собой провизию, вино, врачей, целебные травы, бинты, экзотические фрукты, все, чего так много в Египте! И когда солдаты доплелись до Левки Комы, она лечила их. Не от имени Рима, а от имени Египта! А Марк Антоний, пьяный, рыдал, уткнувшись головой ей в колени!

Попликола вскочил с места.

– Это неправда! – крикнул он. – Ты лжешь, Октавиан!

Октавиан снова терпеливо подождал, пока утихнет шум. Слабая улыбка играла на его губах, как солнечный луч на воде. Это было начало, да, определенно, это было начало. Несколько сенаторов, не так горячо преданные Антонию, рассердились настолько, что отреклись от него. Понадобилось лишь одно слово: «рыдал»!

– У тебя есть предложение? – спросил Квинт Лароний, один из сторонников Октавиана.

– Нет, Лароний, – громко ответил Октавиан. – Я пришел сегодня в курию Гостилия моего божественного отца рассказать все как есть. Я много раз и раньше говорил и повторяю сейчас: я не буду воевать с соотечественником, римлянином! Никакая причина не заставит меня даже подумать о войне против триумвира Марка Антония! Пусть сам распорядится своей судьбой. Пусть он продолжает совершать ошибку за ошибкой, пока сенат не решит, что, как и Марка Лепида, его надо лишить должности и провинций! Я не буду это предлагать, почтенные отцы, ни сейчас, ни в будущем. – Он замолчал и принял печальный вид. – Если только Марк Антоний сам не откажется от гражданства и родины. Давайте молиться Квирину и Индигету, чтобы Марк Антоний не сделал этого. Сегодня дебатов не будет. Все свободны.

Он спустился с возвышения и пошел по черно-белому мозаичному полу к большой бронзовой двери в конце курии, где его окружили ликторы и германская охрана. Дверь оставалась открытой – умный ход, – и ни о чем не подозревавшие консулы не потребовали, чтобы дверь закрыли. На улице стояли люди, которые часто посещали Римский форум. И они все слышали. В течение часа весь Рим узнает, что Марк Антоний вовсе не герой.


– Я вижу проблеск надежды, – сказал он Ливии Друзилле, Агриппе и Меценату этим вечером за обедом.

– Надежды? – спросила его жена. – Надежды на что, Цезарь?

– Ты догадался? – обратился он к Меценату.

– Нет, Цезарь. Просвети меня, пожалуйста.

– А ты догадался, Агриппа?

– Возможно.

– Да, ты мог догадаться. Ты был со мной у Филипп, слышал многое, чего я еще никому не говорил.

Октавиан замолчал.

– Пожалуйста, Цезарь! – взмолился Меценат.

– Это пришло мне в голову внезапно, когда я говорил в сенате. Вся моя речь была экспромтом на заданную тему. Конечно, я знал Марка Антония всю мою жизнь, и одно время он даже нравился мне. Он был моей противоположностью – большой, сильный, дружелюбный. Такой человек, каким мое здоровье не позволяло мне стать. Но потом, по-видимому одновременно с моим божественным отцом, я разочаровался в нем. Особенно после того, как Антоний изрубил восемьсот граждан на Римском форуме и подкупил легионы моего божественного отца. Жестокое разочарование! Он не мог быть наследником. К великому сожалению, он нисколько не сомневался, что будет наследником, поэтому выбор Цезаря стал для него тяжелым ударом. Он поставил себе цель покончить со мной. Но все это вам известно, поэтому я перейду к нашим дням.

Он осторожно взял оливку, кинул ее в рот, пожевал и проглотил. Остальные смотрели на него, затаив дыхание.

– В одном месте речи я сравнил Антония с маленьким мальчиком, зовущим свою маму: «Я хочу маму!» И вдруг передо мной встало видение будущего, но смутно, как сквозь тонкую янтарную пластинку. Это будущее зависит от двух вещей. Во-первых, карьера Антония – одни разочарования, от уплывшего наследства до парфянской экспедиции. А он не может перенести разочарование, оно подрывает его влияние, лишает его способности ясно мыслить, портит характер, заставляет целиком полагаться на своих приближенных и приводит к длительным запоям.

Октавиан выпрямился на ложе, подняв маленькую некрасивую руку:

– Во-вторых, египетская царица Клеопатра. Все, от его судьбы до моей, вертится вокруг нее. Если он представляет ее в роли своей матери, он будет исполнять каждый ее каприз, приказ, просьбу. Это у него в природе. Может быть, потому, что его настоящая мать – еще одно разочарование. Клеопатра – царственная особа, она рождена повелевать. С момента смерти божественного Юлия она лишена совета или помощи. И она уже немного знакома с Антонием – он провел зиму в Александрии, в результате чего она родила мальчика и девочку. В последнюю зиму она была с ним в Антиохии и родила ему еще мальчика. При обычных обстоятельствах я бы просто занес ее в список многих царственных особ, которых соблазнил Антоний. Но его поведение в Левке Коме предполагает, что он относится к ней как к маме, без которой не может обойтись.

– А что именно ты увидел смутно, как сквозь янтарь? – с горящими глазами спросила Ливия Друзилла.

– Договор между Антонием и Клеопатрой, неримлянкой, которая не удовлетворится ничтожными подарками Антония, такими как Кипр, Финикия, Филистия, Киликия Трахея и доходы от бальзама и асфальта. Правда, он исключил сирийский Тир и Сидон, а также киликийскую Селевкию – важные источники реальных денег. Через месяц я вернусь в сенат, чтобы обжаловать эти подарки царице зверей. Вы не считаете, что это имя ей подходит? Отныне я буду соединять ее имя с именем Антония. Буду твердить о том, что она иностранка, что она сделала своим рабом бога Юлия. Буду говорить о ее больших амбициях. О ее планах захвата Рима через своего старшего сына, которого она называет сыном Цезаря, хотя весь мир знает, что он низкорожденный, ребенок от египетского раба, которого она использовала, чтобы удовлетворить свои ненасытные сексуальные аппетиты. Тьфу!

– О Юпитер, Цезарь, это гениально! – воскликнул Меценат, радостно потирая руки. Потом нахмурился. – Но зайдет ли все так далеко? Я не представляю, чтобы Антоний отказался от гражданства или чтобы Клеопатра принуждала его к этому. Он полезен ей как триумвир.

– Я не знаю ответа, Меценат. Будущее слишком смутно. Однако он может не отказываться от гражданства. Нам только нужно представить все так, чтобы казалось, что он это сделал.

Октавиан спустил ноги с ложа, хлопнул в ладони, подзывая слугу, и подождал, когда тот зашнурует его сандалии.

– Мои люди начнут говорить об этом, – сказал он, протянув руку Ливии Друзилле. – Пойдем, моя дорогая. Посмотрим на новых рыб.


– О, Цезарь, это же чистое золото! – воскликнула она с благоговейным трепетом. – Без единого изъяна!

– Женская особь, и уже с икрой. – Октавиан сжал ее пальцы. – Как мы ее назовем? Что ты предлагаешь?

– Клеопатра. А вон там, этот огромный экземпляр, – Антоний.

Мимо них проплыл карп поменьше, бархатно-черный, похожий на акулу.

– Это Цезарион, – указал на него Октавиан. – Видишь? Он почти незаметен, пока еще ребенок, но опасный.

– А вон тот, – подхватила Ливия Друзилла, показывая на бледно-золотую рыбу, – император Цезарь, божественный сын. Самый красивый из всех.

18

К маю последняя партия войска Антония дошла до Левки Комы и попала в заботливые руки сотни рабов Клеопатры. Не зная о политических подводных течениях, связанных с ее присутствием рядом с Антонием, солдаты были весьма благодарны ей. Большинство пострадавших от обморожения излечить не удалось, но некоторые все же сохранили почерневшие пальцы, а египетская медицина была лучше римской или греческой. Около десяти тысяч легионеров никогда уже не возьмут в руки меч и не выдержат длительного марша. К огромному удивлению Антония, его афинский флот еще в начале мая пришел в Селевкию Пиерию и привез сорок восемь тысяч дубовых ящиков (три корабля потонули во время шторма у мыса Тенар). В ящиках была доля Антония из денег Секста Помпея. Антоний почувствовал огромное облегчение, ибо Клеопатра денег не привезла и поклялась, что больше не пожертвует ни одной монеты на бесплодные кампании против парфян. Антоний смог дать своим солдатам-инвалидам большие пенсии и погрузить их на галеры, возвращающиеся в Афины и подлежащие списанию. Их годы морской службы закончились. Неожиданный доход позволил Антонию набрать новую армию, куда вошли и ветераны его первой неудачной кампании.

– Зачем Октавиан сделал это? – спросила Клеопатра.

– Что сделал, любовь моя?

– Послал тебе твою долю денег Секста.

– Потому что вся его карьера построена на выдающейся доброте. Сенат это приветствует, а ему зачем деньги? Он – триумвир Рима, у него в распоряжении вся казна.

– Должно быть, она заполнена до потолка, – задумчиво произнесла Клеопатра.

– Я тоже так думаю, судя по его сопроводительному письму.

– Которое ты не дал мне прочесть.

– Ты не имеешь права читать его.

– Я не согласна. Кто пришел к тебе на помощь в этом ужасном месте? Это сделала я, а не Октавиан! Дай мне письмо, Антоний.

– Скажи «пожалуйста».

– Нет, не скажу! Я имею право прочитать его! Дай мне письмо!

Антоний налил в бокал вина и выпил залпом.

– Ты стала слишком требовательной, – сказал он, рыгнув. – Чего ты хочешь? Быть выше меня?

– Возможно, – сказала она, щелкнув пальцами. – Ты у меня в долгу, Антоний, поэтому дай мне письмо.

Усмехнувшись, он дал ей лист фанниевой бумаги. Клеопатра прочла письмо быстро, как делал это Цезарь.

– Тьфу! – плюнула она, свернула лист и швырнула в угол палатки. – Да он полуграмотный, этот Октавиан!

– Довольна, что в письме ничего нет?

– Я и не думала, что в нем что-то есть, но я не уступаю тебе по положению и богатству. Я – твой полноправный партнер в нашем восточном предприятии. Мне следует показывать все, и я должна присутствовать на всех твоих советах и совещаниях. Канидий кое-что смыслит, но не такие ничтожества, как Тиций и Агенобарб.

– Насчет Тиция я согласен, но Агенобарб? Он далеко не ничтожество. Хватит, Клеопатра, перестань быть такой колючей. Покажи моим коллегам ту свою сторону, которую знаю только я, – добрую, любящую, внимательную.

Ее маленькая ножка, одетая в золоченую сандалию, застучала по земляному полу палатки. Лицо стало суровым.

– Я так устала здесь, в Левке Коме, вот в чем дело, – сказала она, закусив губу. – Почему мы не можем поехать в Антиохию, где есть дома, которые не скрипят и не стонут при порывах ветра?

Антоний удивленно посмотрел на нее.

– Да нет никакой причины, – сказал он. – Поехали в Антиохию. Канидий справится здесь со всем, подготовит войска. – Он вздохнул. – Я смогу повести их к Фрааспе только в следующем году. Этот предатель, дворняжка Монес! Клянусь, я снесу ему голову!

– Если ты получишь его голову, ты будешь меньше пить?

– Может быть, – ответил он и поставил бокал, словно в нем была раскаленная лава. – Неужели ты не понимаешь? – крикнул он, задрожав. – Я потерял свою удачу! Если она вообще когда-нибудь была у меня. Да, удача была со мной у Филипп. Но только у Филипп, как мне теперь кажется. До и после – никакой удачи. Вот почему я должен продолжить войну против парфян. Монес отнял у меня удачу и мои два орла. Четыре, если считать два, украденных Пакором. Я должен их вернуть – мою удачу и моих орлов.

«Одно и то же, одно и то же, – думала она. – Вечно только о потерянной удаче и о триумфе у Филипп. Пьяные всегда ходят по кругу. Все та же тема, словно в ней заключена жемчужина мудрости и надежда справиться с любым несчастьем или злом в мире. Два месяца в Левке Коме слушать Антония, бубнящего одно и то же, как собака, кружащаяся на месте, ловя свой хвост. Вероятно, смена обстановки поможет ему оправиться. Хотя он не в силах определить, что именно гложет его, я называю это глубоким унынием. Настроение у него вялое, он очень много спит, словно не хочет просыпаться и смотреть на свою жизнь, даже если в этой жизни присутствую я. Вероятно, он считает, что должен был покончить с собой в ту ночь, когда ожидал мятежа? Римляне странные, они считают делом чести упасть на собственный меч. Для них жизнь не является бесценным даром, в ней есть определенная грань, за которой они теряют свое dignitas. И они не боятся умереть, как большинство народов, включая египтян. Поэтому я должна развеять уныние Антония, иначе оно его задушит. Нужно вернуть ему это его dignitas. Он мне нужен, он мне нужен! Мне нужен прежний Антоний! Способный победить Октавиана и посадить моего сына на трон Рима, который пустует уже пятьсот лет, ожидая Цезариона. О, как я скучаю по Цезариону! Если мы приедем в Антиохию, я смогу уговорить Антония поехать в Александрию. Оказавшись там, он придет в себя».


Но в Антиохии ждали сюрпризы, и ни один из них не был приятным. Антоний нашел горы писем от Попликолы из Рима, на каждом стояла дата отправления, так что он смог прочитать их по порядку.

Письма содержали подробное красочное описание кампании Октавиана против Секста Помпея, хотя в них проглядывала досада Попликолы на то, что ему не дали принять участия в этой, как он выразился, очень гладкой операции. И Октавиан не спрятался в италийском подобии болот, даже во время тяжелого боя, после того как он наконец сошел на берег у Тавромения. Всем, кто хотел слушать, он радостно сообщал, что с тех пор, как он женился, хрипы у него прошли. «Ха! – подумал Антоний. – Две холодные рыбы хорошо плавают вместе».

Его привело в ярость известие о судьбе Лепида. По условиям их договора, Антоний имел право голоса при принятии такого решения, как изгнание Лепида и лишение его должностей и провинций. Но Октавиан не позаботился о том, чтобы написать ему, оправдываясь тем, что Антоний в Мидии. Тридцать легионов! Как Лепиду удалось набрать еще пятнадцать легионов в этом медвежьем углу, провинции Африка? А сенат, включая сторонников Антония, проголосовал за изгнание бедного Лепида из Рима! Он томится на своей вилле в Цирцеях.

От Лепида тоже пришло письмо, полное извинений и жалости к себе. Его жена, сестра Брута Юния-младшая (Юния-старшая вышла замуж за Сервилия Ватию), изменяла ему, а теперь, когда ей некуда было убежать, всячески портила ему жизнь. Стоны, стоны, одни стоны. Антоний устал от жалоб Лепида и разорвал письмо, не прочитав и половины. Возможно, Октавиан отчасти был прав, и определенно эта козявка умно поступила с войском Лепида. Как хорошо все провернул, этот молодой красавчик!

Версия инцидента с Лепидом, изложенная Октавианом, несколько отличалась, хотя ему тоже было что сказать о попытке Лепида зачислить вражеских солдат в римские легионы.


Я думаю, пора сенату и народу Рима понять, что дни, когда с вражеским войском обходились снисходительно, прошли. Снисходительность не может помочь, а только усложняет положение, особенно если легионеры должны терпеть присутствие тех, с кем они дрались всего лишь нундину назад, зная, что этим презренным людям дадут землю при увольнении, словно они никогда не обнажали меч против Рима. Я изменил это. С солдатами Секста Помпея, моряками и гребцами, обошлись сурово, – говорилось в письме Октавиана. – Не в обычае Рима брать пленных, но и не в обычае освобождать побежденных врагов, словно они римляне. В легионах и экипажах Секста Помпея было мало римлян, и все hostis. При других обстоятельствах я мог бы продать их в рабство, но на этот раз я решил, что они послужат примером.

Сам Секст Помпей убежал вместе с Либоном и двумя убийцами моего божественного отца, Децимом Туруллием и Кассием Пармским. Они убежали на восток, сделавшись теперь твоей проблемой, не моей. Ходят слухи, что они нашли убежище в Митиленах.


Это было не все, что хотел сказать Октавиан. Он продолжал вежливо, но уверенно и с сознанием своей силы. Это был новый Октавиан, победитель, верящий в свою удачу. Такое письмо Антоний не мог разорвать и выбросить.


Ты, наверное, уже получил свою долю из денег Секста Помпея с моим сопроводительным письмом. В заключение я хочу сказать тебе, что эта огромная сумма в монетах Республики аннулирует мое обязательство послать тебе двадцать тысяч солдат. Конечно, ты можешь приехать в Италию и навербовать их, но у меня нет ни времени, ни желания делать за тебя грязную работу. Я только отобрал две тысячи самых лучших солдат, желающих служить у тебя на Востоке, и скоро пришлю их морем в Афины. Как я сам убедился, семьдесят из твоих военных галер уже сгнили и обросли ракушками. Я подарю тебе семьдесят новых «пятерок» из моего флота, а также несколько единиц отличной артиллерии и осадных машин, чтобы возместить то, что ты потерял в Мидии. За кампанию против Секста Помпея триумфов не было, поскольку он римлянин. Однако я высоко ценю заслуги Марка Агриппы, который показал себя блестящим флотоводцем и командующим сухопутными силами. Луций Корнифиций, младший консул в этом году, тоже оказался храбрым и умным командиром, как и Сабин, Статилий Тавр и Мессала Корвин. На Сицилии сейчас мир, она навсегда отдана Марку Агриппе, единственному, у кого осталась во владении латифундия прежних размеров. Тавр уехал управлять провинцией Африка. Я прибыл с ним в Утику и наблюдал за началом его деятельности. Могу уверить тебя, что он не превысит своих полномочий. На самом деле никто не превысит своих полномочий, ни консулы, ни преторы, ни наместники, ни младшие магистраты. И я предупредил легионы Рима, чтобы впредь не ждали больших премий. В дальнейшем они будут сражаться за Рим, а не за конкретного человека.


И так далее и тому подобное. Закончив читать длинный свиток, Антоний бросил его Клеопатре.

– Вот, почитай это! – раздраженно сказал он. – Щенок возомнил себя волком, и при этом еще вожаком стаи.

Потратив на чтение значительно меньше времени, она положила письмо – ее пальцы немного дрожали – и посмотрела на Антония. Нехорошо, нехорошо! Пока Антоний терпел крах на Востоке, Октавиан побеждал на Западе. И никаких полумер. Полная и оглушительная победа, которая наполнила казну, а это означало, что у Октавиана есть деньги на вооружение и обучение новых легионов и на содержание флота.

– Он терпелив, – был ее комментарий. – Очень терпелив. Он ждал шесть лет, чтобы сделать это, а когда он все-таки добился своего, победа была полной. Я думаю, этот Марк Агриппа выдающийся человек.

– Октавиан и он как одно целое, – проворчал Антоний.

– Ходят слухи, что они любовники.

– Это меня не удивило бы, – пожал плечами Антоний и взял следующее письмо, намного короче. – От Фурния, из провинции Азия.

И оттуда новости тоже были плохие. Фурний писал, что в конце прошлого ноября Секст Помпей, Либон, Децим Туруллий и Кассий Пармский прибыли в порт Митилены на острове Лесбос и развили бурную деятельность. Оставались они там недолго. В январе они явились в Эфес и стали вербовать добровольцев среди ветеранов, которые за несколько лет накопили себе земли в провинции Азия. К марту у них уже было три полных легиона, и они были готовы попытаться завоевать Анатолию. Испуганный Аминта, царь Галатии, объединил свою армию с Фурнием и Марком Тицием. Фурний ожидал, что к тому времени, как Антоний получит это письмо, война уже начнется.

– Ты должен был еще несколько лет назад задуть свечу Секста Помпея, – сказала Клеопатра, бередя старую рану.

– Как я мог, если он связывал Октавиана, освобождая меня от него? – огрызнулся Антоний, протягивая руку за графином с вином.

– Не смей! – резко остановила она его. – Ты еще не прочитал последнее письмо Попликолы. Если тебе необходимо пить, Антоний, делай это после того, как покончишь с делами.

Он повиновался, как ребенок, и это показало ей, что в ее совете он нуждается больше, чем в вине. Но что она будет делать, когда в вине он станет нуждаться больше, чем в ней? И вдруг одна мысль пришла ей в голову: аметист! Аметисты обладают магическим свойством против пьянства, избавляют человека от этой привычки. Она заставит царского ювелира в Александрии сделать для него кольцо с самым великолепным аметистом в мире. Он будет носить его и преодолеет свою тягу к вину.

Разумеется, Попликола с самого начала знал, что кампания Антония против парфян провалилась. Это он распустил по всему Риму слух, что Антоний одержал великую победу, исходя из предположения, что успех будет на стороне того, кто первый изложит свою версию событий. Раньше Попликола писал радостные письма, в которых сообщал, что Рим и сенат поверили его версии, и смеялся, что не кто иной, как сам Октавиан, предложил проголосовать за благодарение в связи с «победой» Антония. Но последнее послание было совсем другим. Бо́льшую часть письма занял отчет о речи Октавиана в сенате, посвященной ужасному поражению Антония. Агенты, посланные Октавианом на Восток, узнали все подробности.

Читая свиток, Антоний плакал. Клеопатра наблюдала за ним с упавшим сердцем. Наконец она выхватила у Антония письмо и прочла эту резкую диатрибу. О, как посмел Октавиан назвать пагубной ее роль в событиях! Царица зверей! «Я хочу маму»! Какая клевета! Как она теперь вернет себе прежнего Антония?

«Будь проклят, Октавиан, я проклинаю тебя! Пусть Собек и Таурт втянут тебя в свои ноздри, утопят, сжуют и затопчут!»

Потом она поняла, что ей надо делать, и удивилась, что не подумала об этом раньше. Антония надо оторвать от Рима, пусть он поймет, что его судьба и его удача – в Египте, а не в Риме. Она совьет для него гнездо в Александрии, такое удобное и приятное, полное развлечений, что он не захочет его покидать. Он должен будет жениться на ней. Как хорошо, что этот моногамный народ римляне игнорируют иноземные браки как незаконные! Он по-прежнему будет считаться верным мужем Октавии. Фактически его египетский брак будет значить намного больше для тех, кого связывают с ним личные отношения, – для его царей-клиентов и второстепенных правителей.

Она сидела, держа голову Антония на коленях и устремив взгляд на портрет Цезаря, идеального партнера, отнятого у нее. Портрет был из Афродисиады, чьи скульпторы и художники не имели равных. Все было отражено в этом портрете: от тени бледно-золотистых волос до пронзительных светло-голубых глаз, окаймленных чернильно-черными ободками. Волна горя накрыла ее, придавила. Довольствуйся тем, что у тебя есть, Клеопатра, не горюй о том, что могло бы быть.

«Будет война, должна быть война. Единственный вопрос – когда. Октавиан лжет, что не допустит гражданских войн. Он должен будет воевать с Антонием или потеряет все, что у него есть. Но, судя по этой речи, еще рано. Он планирует как следует обучить свои легионы, чтобы подчинить племена Иллирии. И он говорит о кампании, на которую уйдут три года. Это значит, что у нас три года на подготовку, а потом мы пойдем на Запад, вторгнемся в Италию. Пусть Антоний и дальше мечтает о победе над парфянами, нужно только сохранить его легионы. Ибо Антоний как военачальник не чета Цезарю. Я должна была догадаться, но я верила, что со смертью Цезаря никто не может соперничать с Антонием. Теперь, когда я лучше его знаю, мне ясно, что его человеческие недостатки мешают ему стать хорошим военачальником. Вентидий был способнее его. Думаю, что и Канидий тоже. Пусть Канидий проделает всю работу, пока Антоний поражает мир своими иллюзорными фокусами.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации