Текст книги "Антология суицидологии. Основные статьи зарубежных ученых. 1912–1993"

Уже говорилось о том, что представители многих примитивных народов[31]31
  Данные о примитивных народах и детях в настоящее время собираются Комитетом исследований самоубийств.


[Закрыть]перед совершением самоубийства облекаются в свои лучшие церемониальные одежды, и это имеет не только преходящий исторический интерес. Внимательное изучение деталей самоубийства (каким образом и когда оно произошло, какие именно «мелочи» имели место во время или перед совершением финального акта самоубийства) часто выявляет церемониальный характер некоторых преднамеренных смертей и устанавливает психологическую связь между современными самоубийствами в цивилизованных странах и суицидами представителей примитивных рас. Это сразу же позволяет предположить, что самоубийство отнюдь не является порождением современной цивилизации, и это утверждение идет вразрез с общей тенденцией подчеркивать в данной проблеме роль современных аспектов. Можно считать практически доказанным, что примитивные народы совершают самоубийство гораздо легче и чаще по сравнению с цивилизованными людьми. Современному человеку не чуждо мировоззрение примитивных народов, и оно нередко приводит к совершению некоторых действий, которые для него не характерны; к ним относится и самоубийство. Так, у многих примитивных народов принято совершать суицид, доводя себя до голодной смерти или поедая землю. Некоторые животные, такие, как собаки или обезьяны, при плохом обращении также отказываются от пищи и погибают. Биологи имели возможность наблюдать подобные самоубийства животных путем голодания в лабораториях.

Таким образом, наше предположение, что самоубийство не является особой привилегией цивилизованного общества и вообще исключительно только человечества, выглядит вполне оправданным; скорее всего это универсальный, в большей степени биологический, чем сугубо социологический, феномен. Это утверждение, несмотря на его общий характер, имеет практическую методологическую ценность, ибо, если самоубийство оказывается сложным биологическим феноменом, то ключ к его патогенезу с полным правом можно искать в инстинктивной жизни человека – у примитивных народов и у детей. Хотя решающих доказательств пока не получено, некоторые доступные для анализа факты выглядят вполне многообещающе для обоснования и подтверждения высказанных предположений.

Вначале вернемся к имеющимся в нашем распоряжении статистическим данным. Из них следует, что уровень самоубийств увеличивается с возрастом людей, и в каждой изучаемой группе лица старшего возраста совершают суицид чаще, чем молодые. Собранные Дюркгеймом данные, часть которых относится еще к 1835 году, показывают резкое повышение частоты самоубийств в возрастной группе подростков чуть старше 15–16 лет. Например, во Франции в 1835–1844 годах частота суицидов среди лиц младше 16 лет на один миллион населения составляла 2,2 у мальчиков и 1,2 у девочек, тогда как в возрастной группе 16–20 лет этот показатель возрастал до 56,5 и 31,7 соответственно, то есть увеличивался почти в 25 раз. Статистические данные по Пруссии за 1873–1875 годы показывают, что после достижения возраста 16 лет относительное число самоубийств юношей увеличилось в 11 раз, а девушек – в 15 раз; аналогичную тенденцию обнаруживают данные по Саксонии, Италии и Дании. Тот же феномен в настоящее время зафиксирован и в нашей стране: Даблин отмечает, что в 1928 и 1929 году в США было зарегистрировано 81 самоубийство детей в возрасте до 15 лет и 926 случаев суицида у подростков 15–19 лет. Аналогичные данные было зафиксированы и в Аргентине (Bula, 1934): 286 самоубийств лиц в возрасте до 16 лет и 966 в возрасте 16–20 лет (за период с 1915 по 1926 г.). Из приведенных данных напрашивается вполне обоснованный вывод, что пубертатный возраст, очевидно, является критическим для развития активных саморазрушительных влечений периодом.

В отношении распределения частоты самоубийств по половым группам статистические подсчеты показывают, что в цивилизованном обществе суициды превалируют у мужчин. Приводимые Даблином цифры демонстрируют, что в возрасте до 16 лет частота самоубийств ниже у мальчиков, а в более позднем возрасте – у девушек. Хотя статистические данные прошлых лет не подтверждают этой тенденции, о ней свидетельствует ряд показателей, полученных в Аргентине (Bula, 1934). Эту существенную деталь не следует упускать из виду, поскольку психологические конфликты, пробуждающиеся в пубертатном возрасте, играют важную роль в структуре и динамике суицида, половые различия в его частоте могут стать дополнительным ключом к этой психологической загадке. В то время как в цивилизованном обществе суицид является печальной прерогативой мужского пола, у примитивных рас он почти монополизирован женщинами. Можно высказать предположение о различии глубинных мотивов суицидального акта у мужчин и женщин. Самоубийство мужчин имеет отношение к внутренней борьбе, вызванной пассивностью и фемининными устремлениями, то есть гомосексуальностью. Это, вероятно, может объяснить, почему, совершая самоубийство, мужчины чаще, чем женщины, пользуются огнестрельным оружием, ведь стрельба имеет некоторое символическое отношение к пассивным гомосексуальным желаниям. Тот факт, что проблемы, вызванные пассивными гомосексуальными влечениями, обостряются именно в пубертате, может являться причиной увеличения частоты мужских суицидов по сравнению с женскими при переходе в постпубертатный период. Половые различия в частоте самоубийств практически отсутствуют до наступления пубертата, поскольку до этого времени дифференциация бессознательных конфликтов еще полностью не завершена ни психологически, ни социально.

У некоторых специалистов могут возникнуть возражения против подобного свободного использования статистических данных, захватывающих и возрастные группы 15 и 16 лет, поскольку именно на этот возраст приходятся пубертатные реакции. Этим возражениям можно противопоставить двоякого рода аргументы. Во-первых, статистики придерживаются традиции делить (в значительной степени произвольно) популяцию на возрастные группы, первая из которых включает всех людей от рождения до 16 лет, вторая – с 16 до 20 лет и т. д. Поскольку единственная аргументом в пользу именно такого деления является удобство вычислений, мы с полным основанием, учитывая веские причины, можем снизить верхнюю возрастную границу для первой группы. Во-вторых, возраст 16 лет является произвольно установленной границей без определенного психологического смысла, и поскольку это единственная группа, включающая препубертатный возраст, мы с полным основанием можем предположить, что именно эта характеристика ответственна за меньшую частоту самоубийств. Это все, что касается сугубо теоретических рассуждений. Теперь же обратимся к фактическим данным.

Насколько мне известно, детальные клинические исследования детей с суицидальными тенденциями до сих пор не проводились[32]32
  Знания, которые я приобрел по данному предмету, скорее основаны на личном общении с коллегами, чем на публикациях. Первыми данными я обязан д-ру Дэвиду Леви.


[Закрыть]. Однако создается впечатление, что они совершают самоубийства более импульсивно и с менее рациональной мотивацией, чем взрослые. Суицидальные попытки детей обычно являются результатом страха и озлобления или сочетания этих чувств. Например, девочки или мальчики боятся наказания за позднее возвращение домой и, избегая его, «отдают предпочтение» смерти; у мальчиков или девочек, которым запрещается делать что-то, чего они очень хотят, развивается фрустрация, доводящая их до самоубийства. Суицидальные реакции, в основе которых лежит чувство озлобленности, являются типичными для некоторых видов компульсивного невроза; я еще не встречал суицидов, совершенных взрослыми людьми из-за страха внешней угрозы или сильной озлобленности, которые не сочетались бы с очень тяжелым неврозом. С другой стороны, страх и озлобление часто являются пусковыми психологическими факторами, высвобождающими суицидальные побуждения у большинства примитивных и недостаточно цивилизованных рас. Незначительное оскорбление, даже неправильно построенное и потому оскорбительное высказывание может стать веской причиной для совершения самоубийства. Например, если кто-то выразит папуасу свое удивление, спросив, почему у него покраснел нос, то в ответ тот может молча удалиться в укромное место и покончить с собой. Фрустрация ребенка вызывает не менее характерную реакцию. Так, «девушка из Южного Массима предпочитает корень каниога любой другой пище; дважды ее мать и тетка съели корень, который она собрала для себя. Когда они позвали ее с собой, чтобы собрать еще любимых кореньев, она отказалась идти; затем она разложила все свои украшения и лучшую одежду, надела их на себя – наручные и ножные ожерелья и браслеты из раковин, новую юбку из травы. После этого, взяв на руки любимую собаку, она стала медленно петь: „Из-за корня лилии, из-за корня лилии, я ухожу“. Вскоре, плача, она ушла в кустарниковые заросли… Девушка подошла к развесистому дереву вакола, на которое легко было влезть, и взобралась на него. Там ее увидела мать, подбежала к дереву и сказала: „Слезай, милая, слезай“, – но девушка ответила: „Нет, теперь слишком поздно“. Взглянув вниз, она увидела под собой крокодила, проплывавшего по морю… Она принялась по очереди снимать все украшения и бросать крокодилу, который жадно глотал их. Затем она бросила ему свою собаку и юбку, и, наконец, обнаженная, сама бросилась вниз, и крокодил проглотил ее» (Seligmann, 1929).

Зелигман приводит и другой похожий случай, происшедший на Новой Гвинее: «Мальчик взял кусок сахарного тростника, но отец запретил ему есть его. Когда, наконец, отец отобрал у него лакомство, мальчик взобрался на кокосовую пальму и бросился вниз, разбившись насмерть» (Seligmann, 1929). В приведенных историях хорошо отражены импульсивность, церемониальность и «естественность» суицида, и эти характеристики совершенно очевидны. Они могут служить иллюстрациями самоубийств препубертатного типа, то есть суицидов, обусловленных, прежде всего, инфантильными оральными конфликтами, которые в некоторой степени присущи и депрессивным психозам, и примерами определенных мотивирующих сил, которые можно клинически наблюдать у взрослых и несовершеннолетних суицидальных индивидов. Они относятся к тому типу самоубийства, который является результатом орального озлобления или оральной агрессии. Кстати, из этих примеров можно сделать вывод, что прыжки с высоты не составляют изобретения или прерогативы цивилизации небоскребов.

Сходные параллели можно провести и в отношении страха как предполагаемого мотива активного самоубийства. Классической иллюстрацией суицида из-за страха может служить нанесение себе смертельных ран примитивным человеком при приближении превосходящих вражеских сил. Вряд ли существует хотя бы одно примитивное племя, которое в индивидуальном или массовом масштабе не предпочитало бы смерть плену. История покорения индейцев на североамериканском континенте, испанского завоевания Южной Америки, вторжения европейцев в Африку и Меланезию или история эпидемии черной оспы среди североамериканских индейцев, когда мужчины, женщины и дети предпочитали совершать самоубийство, только бы не заболеть этой болезнью, – все эти события богаты суицидальным материалом. Если же примитивный человек не кончал с собой при приближении превосходящих сил противника или ему не удавалось сделать это, то, попав в плен, он вел себя столь провокационно, что добивался, чтобы его казнили. Иногда подобное поведение достигало массовых масштабов; в Вест-Индии свыше миллиона человек покончили с собой из-за страха перед вторгающимися завоевателями и переполняющей их злости.

В этих случаях страх и злость сочетаются причудливым образом, как и при самоубийствах несовершеннолетних, кончающих с собой из-за страха перед родительским наказанием. Сам по себе страх обычно вызывает реакцию бегства, но если он сочетается с достаточно сильным негодованием и обидой, то есть агрессией, то она, проходя каким-то еще не исследованным психическим маршрутом, быстро обращается на себя и испуганный агрессор становится жертвой собственной ненависти. Что-то похожее на описанные психологические механизмы происходит при самоубийстве некоторых преступников, приговоренных к казни или имеющих основания опасаться, что они будут приговорены к смерти. Эти психологические процессы весьма характерны для примитивных рас, несовершеннолетних самоубийц, арестованных преступников и больных некоторыми видами компульсивного невроза, причем у наблюдающих за ними создается впечатление, что здесь мы имеем дело с типичной и универсальной реакцией.

Это впечатление еще более укрепится, если вспомнить об общем «здравом» отношении законодательных органов, к некоторым аспектам самоубийства. Ведь законодательство очень внимательно и строго следит за обреченным преступником, чтобы не дать ему спастись от палачей путем самоубийства. Борьбу между Законом и правонарушителем нельзя свести к борьбе между справедливостью и преступлением; скорее это сражение между двумя типами агрессии, которые, находясь в условии неравной конкуренции, пытаются сдержать друг друга. Преступник смеется над предполагаемым всесилием Закона путем совершения самоубийства, – убивая себя, он лишает мстительный Закон силы и власти. Закон возмущается (бессознательно) подоплекой этого поступка и делает все возможное для защиты завышенной нарциссической оценки своей мощи. Сэнки, похититель людей, повесившийся на галстуке в Миннесотской тюрьме, сразу после ареста заявил, что Закон «никогда не доберется» до него. С другой стороны, общественность, идентифицируя себя с Законом, возмущается «трусливым» финалом преступника, избравшего добровольную смерть, но традиционно восхищается защитником города, предпочитающим убить себя, но не сдаться врагу. Подобная идеализация героя, погибающего от собственной руки, дает нам пищу для размышления, поскольку, когда речь идет о слишком длительной и слишком настойчивой идеализации определенных действий человека, то можно заподозрить, что мы имеем дело с примитивным влечением, побуждением, издавна доминировавшим над человечеством, с внутренней, почти биологической потребностью, которую в ходе эволюции человек вынужден был принять и оправдать этико-философскими постулатами. Например, мы идеализируем материнскую привязанность к ребенку и сыновнюю (дочернюю) любовь, будто эти чувства являются чем-то исключительным, а не обычным проявлением генетически заложенных биологических реакций самки и ее потомства; за величием идеализируемых достоинств всегда скрывается множество инстинктивных потребностей. За идеализируемым самоубийством героического защитника города стоит бессознательное узнавание целого набора неизменных, нестареющих инстинктивных влечений, сходных, если не идентичных, с теми, которые заставляют провинившегося школьника покончить с собой вместо того, чтобы появиться перед разгневанным родителем, и которые побудили Сэнки повеситься в тюремной камере.

Если мы согласимся, что суицид является первичным влечением, очень близким к инстинкту, то в чем состоит его биологическое значение, какую биологическую функцию он выполняет (если такое вообще возможно)? О несомненном выполнении самоубийством некой функции в биологической системе можно заключить из факта, что его можно встретить на различных стадиях развития цивилизации и каждого индивида. Возможно, ответ скрывается в двух феноменах, один из которых приводит к полному физическому, а другой – к полному психологическому разрушению индивида.

Общепризнанно, что повреждение брюшины или лежащего под ней органа приводит к ослаблению тонуса всего желудочно-кишечного тракта, уменьшению перистальтики и снижению пищеварительных функций, в результате чего возникает небольшая токсемия. Рассуждая телеологически, желудочно-кишечный тракт расслабляется, чтобы дать поврежденной брюшине возможность восстановиться после потрясения, и тем самым способствует частичному выздоровлению. Иными словами, желудочно-кишечный тракт «сотрудничает» с остальным организмом; он не настаивает на продолжении своей работы с прежней интенсивностью и ждет сигнала от брюшины и остального организма, что беда преодолена. Однако иногда его реакция оказывается чрезмерной; он остается в состоянии частичного «сна», несмотря на все сигналы, посылаемые организмом. Мучительные боли, вызванные вздутием кишечника, страдания пациента, клизмы и другое стимулирующее лечение никак не в состоянии сдвинуть его с упрямого и слишком буквального «понимания» своей биологической задачи. В итоге развивается гангрена и пациент умирает. Таким образом, работа, благородно начатая ради поддержания или спасения жизни, кончается смертью.

Этот биологический процесс когда-то был метко назван ранней деменцией желудочно-кишечного тракта[33]33
  Это обозначение я взял у д-ра Реймонда Гозлина.


[Закрыть], поскольку сходный психологический процесс наблюдается при раннем слабоумии. При этом психическом заболевании индивид не в силах овладеть реальностью и вначале отрицает ее существование, а затем пытается реставрировать, проецируя свои фантазии на реальную жизнь. Подобный процесс проекции сам по себе не является патологическим (совершенно здоровый маленький ребенок, называющий спичку «паровозиком чух-чух», и поэт, верящий в собственные фантазии, могут быть вполне нормальными людьми), он служит биологической цели овладения и переделки реальности. Однако при раннем слабоумии Эго чрезмерно реагирует на вредности, подобно кишечнику в случае паралитической непроходимости; для спасения себя от полного разрушения из-за утраты контакта с реальностью Эго индивида настолько наполняет ее собственными проекциями, что реальность полностью уничтожается. И Эго остается наедине со своими бредовыми идеями, практически уничтожаясь: в попытках спастись оно «выбирает» смерть.

Подобный патологический процесс происходит, видимо, при самоубийствах из-за страха, озлобления или фрустрации. Чем более примитивна, менее развита (то есть более нарциссична) организация Эго, тем чаще эти психические механизмы задействуются в активном суицидальном побуждении. Этим фактом объясняется большая частота данного типа самоубийства у несовершеннолетних, у больных депрессивным компульсивным неврозом и у пожилых людей. Им же можно объяснить существенно более низкую частоту самоубийств до наступления пубертата по сравнению с постклимактерическим или старческим периодами: в детстве организация Эго еще слаба, но находится в процессе роста, развития и успешного овладения реальностью; в старости Эго быстро слабеет и способно «спасти» себя путем парадоксального самоутверждения при преднамеренном причинении себе смерти.

На основании этих рассуждений можно прийти к выводу, что в период пубертата задача Эго состоит в возможно более быстром и полном самоутверждении, осуществляющемся за счет принятия инстинктивных влечений, с которыми оно вынуждено или склонно заключить безусловный союз. Если Эго терпит неудачу при выполнении этой задачи, то парадоксальной альтернативой становится суицидальный исход. Вероятно, именно этот факт в значительной степени обусловливает резкое повышение частоты суицидов после наступления пубертата. Нет необходимости перечислять хорошо известные конфликты во всех их разновидностях, которые образуют в период пубертата бурлящую массу. Подтверждением наших теоретических выкладок может служить такой типичный вид самоубийства, как двойной суицид возлюбленных, «соединяющихся в смерти», если жизнь отказывает им в полной реализации их любовных отношений. В целом, опираясь на наши сегодняшние знания о природе конфликтов на этой фазе развития индивида, можно сделать вывод, что совершение самоубийства в период пубертата или сразу после него должно представлять собой примитивный и импульсивный, в чем-то ритуальный выход наружу фрустрированных генитальных желаний, а не орально-агрессивных или злобных побуждений, участвующих на более ранних фазах развития.

Клинический материал дает веские подтверждения этой точки зрения, но наши исследования не были достаточно подробными и глубокими, чтобы ясно и точно проследить психологическую структуру суицидальных реакций. В дальнейших и более тщательных исследованиях нам надо ограничиться, во-первых, гипотетико-дедуктивными данными и, во-вторых, более детальным рассмотрением суицидальных обычаев примитивных рас, которые могут служить неплохим руководством для клинической работы и для создания научной теории происхождения самоубийства.

Приведем пример самоубийства постпубертатного типа, который также показывает, как много истинных суицидов не входит в статистические таблицы. В маленьком городке штата Нью-Джерси жил юноша по фамилии Гесслер; он был убит братом шестнадцатилетней девушки, за которой ухаживал. Дело находилось в руках следователя прокуратуры, когда в одежде погибшего нашли записку следующего содержания: «Того, кто найдет эту записку, прошу отдать ее мисс (указана фамилия), девушке, которую я люблю и за которую сейчас отдаю свою жизнь. Я не могу обладать ею, поэтому моя жизнь ничего не стоит. Я знаю, что поступаю плохо, но не думаю, что Бог привлечет меня к ответу. Прощайте. Я люблю ее. Я всегда держал свое слово». Что произошло в тот день, осталось неясным. Известно только, что Гесслер пришел к девушке и был застрелен ее братом, заявившим, что его поступок являлся самозащитой. Ум, обладающий психологическими знаниями, не может счесть убийство и наличие суицидальной записки простым совпадением. Подобный тип фрустрации в любви действует психологически как запрет, как угроза жизни Эго, короче, как кастрация при эдиповом желании; следовательно, все случаи самоубийств среди молодежи представляют собой более или менее острые взрывы эдиповых проблем, окутанных, в частности, в проблемы кастрации и гомосексуализма (у мужчин).

Антропологические данные в той степени, в какой они касаются самоубийства, подтверждают многое из того, что было сказано выше; они содержат также богатый материал, который может быть использован для дальнейшего развития и более глубокого понимания этой проблемы.

Принимая все это во внимание, приведем несколько случаев из жизни и фольклора примитивных рас.

Один юноша во время драки ранил своего приятеля; после этого он повесился из-за страха перед старшим братом жертвы (Neuhauss, 1911).

Виссе (Wisse, 1933) сообщает, что в Новой Зеландии юноши часто совершают самоубийство с помощью огнестрельного оружия при самом незначительном публичном оскорблении или неприятности. Например, один молодой человек, страдавший два дня от зубной боли, перерезал себе горло очень тупой бритвой без ручки.

Тот же автор (Wisse, 1933), цитируя Кьюбери, отмечает, что молодые люди, живущие на Пеланских островах, посчитавшие свою жизнь тяжелой, например, из-за несчастной любви, отказываются от пищи и медленно умирают или совершают самоубийство тут же на месте.

Тейт (Teit, 1900) сообщает, что девушки из Томпсон-Судана часто прикасаются к голове или руке мужчины, за которого хотели бы выйти замуж; этот жест ни к чему не обязывает мужчину, но некоторые девушки, желание которых не исполняется, кончают жизнь самоубийством. Девушки того же племени нередко совершают суицид, если им запрещают выйти замуж за избранника.

Зелигман (Seligmann, 1910) описывает роман между меланезийским юношей и девушкой. Когда мать юноши узнала об их связи, она строго отчитала сына и, встретив девушку, гневно отругала ее. Девушка тотчас убежала в чащу леса и повесилась. Услышав о случившемся, юноша взобрался на кокосовую пальму, заявил, что его мать мало что потеряет, если такой сын, как он, умрет, и затем бросился вниз и разбился насмерть.

Ньюхаус, выдержка из работы которого приводилась выше, рассказывает о том, как отец в поле вступил в половой акт со своей дочерью. Она пришла в деревню, рассказала о происшедшем, облачилась в праздничную одежду и приняла яд. Узнав об этом, отец тоже отравился.

Малиновский в исследовании, посвященном сексуальной жизни в примитивных племенах Тробиандских островов, помимо многих подобных случаев, рассказывает следующую легенду. Между братом и сестрой установилась инцестуозная связь. Они легли и познали друг друга, а затем уснули; после этого перестали есть и пить и вскоре умерли.

Практически не существует примитивных стран без какой-либо скалы, кратера или водопада, посвященных самоубийству любовников, особенно, фрустрированных девушек. В этой связи вспоминается «Скала Дев» у индейцев сиу, кратеры некоторых японских вулканов, водопады на острове Бали.

Приведенные иллюстрации дают достаточно полное представление о самоубийствах, совершаемых молодыми мужчинами и женщинами, это не просто факты, а традиции, легенды, саги, религиозные притчи, относящиеся к борьбе с прямыми и косвенными инцестуозными желаниями. Даже беглый обзор этнографического материала демонстрирует преобладание суицидов у девушек; юноши большей частью совершают самоубийство, сталкиваясь с активной оппозицией родителя – особенно отца или брата, или кончают с собой в паре с запретным сексуальным партнером. Другие описанные в литературе ситуации в основном касаются девушек; то же самое можно сказать о самоубийствах взрослых представителей примитивных рас. Если сопоставить с этим выводом данные по цивилизованным расам, то соотношения между полами окажутся обратными, и в период пубертата или перед ним число самоубийств юношей обычно бывает ниже или по крайней мере равным числу суицидов девушек. Принимая во внимание этот факт, можно сделать вывод о справедливости нашей гипотезы, что гомосексуальность и сопутствующие фемининные побуждения у юношей играют существенную роль в данной проблеме. Можно добавить, что эти самоубийства – в плане бессознательного содержания – точно следуют моделям примитивных суицидальных реакций. Проблема девушек менее понятна и, видимо, больше относится к оральным стремлениям и оральной озлобленности, рассматриваемым в их генитальном варианте, если можно так выразиться.

Предложенное здесь довольно пространное обсуждение является, конечно же, неполным, грешит многими очевидными пропусками и оставляет большинство вопросов открытыми. Однако в его цели входил не поиск окончательных ответов на все поставленные вопросы, а, скорее, переформулирование проблемы в терминах внутренних психических взаимоотношений и добавление новых вопросов, обычно не задающихся, если мы полагаемся на «здравый смысл». Только ясно видя вопросы, базирующиеся на конкретных фактах, мы сможем идти в нужном направлении, чтобы найти соответствующие ответы. Для адекватного решения проблемы суицида в целом необходима не только правильная ориентация в отношении «здравого смысла», наследственности и психозов, но, в первую очередь, эмоциональный настрой наблюдателя и исследователя, настрой, который поможет ему ясно мыслить и видеть, как мало мы получаем от того, что навешиваем на самоубийство психопатологический ярлык; суицид является столь же естественным биосоциальным феноменом, как война, убийство или революция. И, подобно этим феноменам, суицид также невозможно предотвратить даже среди самых просвещенных из нас, если рассматривать его как форму инстинктивного выражения, а не «ошибку» общества, недостаток ума, дефект или извращение природы.

ЛИТЕРАТУРА

Achille-Delmas F. (1932). Psychologie pathologique du Suicide. Paris: Felix Alcan.

Bula C. A. (1934). Analysis Estadistico del Suicidio.

Dublin L. I. Bunzel B. (1933) To Be or Not to Be, A Study of Suicide. N. Y.: Harrison Smith and Robert Haas.

Durkheim Emile (1897). Le Suicide, Etude de Sociologie. Paris: Felix Alcan.

Ferri E. (1914). La Sociologie Criminelle. Paris: Felix Alcan (transl. from the Italian).

Jameison G. R. (1933). Some Psychiatric Aspects of Suicide // Psychiatric Quarterly. April.

Jameison G. R. (1936). Suicide and Mental Disease: A Clinical Analysis of One Hundred Cases // Arch. Neurology and Psychiatry. V. 36. July. P. 1–11.

Menninger K. A. (1933). Psychoanalytic Aspects of Suicide // Int. J. Psycho-Analysis. V. XIV. Part 3. July. P. 376–390.

Menninger K. A. (1935). A Psychoanalytic Study of the Significance of Self-Mutilations // Psychoanalytic Quarterly. V. IV. № 3. July. P. 408–466.

Menninger K. A. (1936). Purposive Accidents as an Expression of Self-Destructive Tendencies // Int. J. Psycho-Analysis. V. XVII. Part 1. January. P. 6–16.

Neuhauss R. (1911). Deutsch Neu-Guinea. V. III. P. 92.

Seligmann С. G. (1910). The Melanesians of British New Guinea. P. 572.

Seligmann C. G. (1929). Temperament, Conflict and Psychosis in the Stone Age Population // Br. J. Medical Psychology. V. IX. Part 3.

Teit J. (1900). The Thompson Indians of British Columbia, in the report of the Jesup North Pacific Expedition. V. 1. Part 4. P. 324.

Wisse J. (1933). Selbstmord und Todesfurcht bei den Naturvolkern, Zutphen, Thieme. P. 62, 73.

Zilboorg G. (1936). Suicide among Civilized and Primitive Races // Am. J. Psychiatry. V. 92. № 6. May.

Zilboorg G. (1936). Differential Diagnostic Types of Suicide // Arch. Neurology and Psychiatry. V. 35. February 11, 12. P. 270–291.