Текст книги "Одна жизнь – два мира"

Я любила, когда выступал Н. И. Бухарин:

– Обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство. Только идиоты могут говорить, что у нас всегда должна быть беднота, мы должны теперь вести такую политику, в результате которой у нас беднота исчезла бы.

Поистине золотые слова.

Как можно было опираться на бедноту и душить тех, кто, тяжело работая, кормил всю страну и эту бедноту. А бедноте, как предлагал Бухарин, надо было помочь разбогатеть, организовав для них колхозы и совхозы и предоставив им займы и всевозможные льготы в такой степени, чтобы они не только поднялись до уровня «кулаков», но даже превзошли их. А все так называемые «кулацкие» хозяйства надо было оставить в покое, пусть даже под контролем государства.

Так была «убита курица, несущая золотые яйца», по выражению Н. И. Бухарина.

А со всех сторон уже шли тревожные вести: помираем от голода…

Преданность и предательство

Воскресший Азеф

АЗЕФ – (это имя – синоним предательства) это тот тип, который в течение 15 лет, в конце девятнадцатого и начале двадцатого столетия был главой сильной, жестокой, страшной и самой беспощадной террористической организации ЭСЕРОВ. На счету этой организации не только убийство министра внутренних дел В. К. Плеве и великого князя Сергея Александровича, а многих, многих других. И одновременно он же был в течение этих 15 лет активным агентом царской полиции.

Но самым невероятным было то, что этому предателю, провокатору настолько глубоко верили и доверяли все члены этой организации, что привлекли к суду за клевету не провокатора, а того человека, кто разоблачил его.

Так же и в отношении Сталина, я где-то прочитала, что в старых дореволюционных полицейских архивах кто-то нашел контракт с фотографией и несколькими доносами И. В. Джугашвили, и что вот этот самый И. В. Джугашвили был провокатором и работал на царскую разведку. Тогда мне это показалось это чудовищным и неправдоподобным.

Но теперь мне кажется вполне возможным, что этот Сталин, а прежде И. В. Джугашвили, будучи в прошлом тайным агентом полиции (трудно в это поверить? – но это ведь факт), так же крепко захватил власть в свои руки, стал самым жестоким террористом. И якобы стараясь изо всех сил уничтожить всех врагов партии, хочет показать всем, что он один является самым правоверным коммунистом и все те, кто не с ним, «враги народа» и должны быть ликвидированы. И поэтому настойчиво, упорно и методично, без передышки, начал убирать всех со своего пути, отправляя на расстрел одного за другим, не успев еще даже дочитать им приговор. Ведь стоит только взглянуть на списки тех, кого он оставил в живых, чтобы ясно было, что не о компартии он беспокоился, а о том, кем ему было легче и проще манипулировать.

Сталин, как только начал бороться с Л. Д. Троцким за власть, создал достаточно крепкий раскол в рядах членов партии.

И в то же самое время силы, враждебные советской власти и ее настоящие враги, которых тогда было много, очень много и которые всегда без устали стремились, не жалея средств, уничтожить советский строй, тоже решили, что все это легче и проще всего можно сделать с помощью Сталина. Надо только найти и подобрать к нему ключ.

И как только они поняли, что все, что он делает, он делает из-за страха потерять власть, а не из идейных соображений, они прямо или косвенно стали внушать ему идеи, которые рано или поздно привели бы к дискредитации Советского Союза и, в конечном счете, к распаду. Сначала потихоньку, а постепенно все увереннее и увереннее подливали масло в огонь, а он, постепенно набираясь сил, начал освобождаться от трусости и, захватив уже власть в свои руки, становился все жестче и беспощадней, уничтожал самых умных, самых образованных, потому что сам-то он был неуч, никто не должен был быть выше него.

А также, используя его мнительность, враждебные силы старались убедить его в том, что он окружен внутри страны врагами, что они могут разоблачить его прошлое, и, как будто по заказу свыше, всякого рода подхалимы стали воспевать его до невероятной степени. Я однажды подсчитала: на одной странице газеты «Правда» имя Сталина было упомянуто сто девятнадцать раз. Его обожествили, превратили в какого-то земного небожителя, а он, упиваясь своим величием, начал упрямо выполнять все, что ему как будто кто-то подсказывал, с кем и как нужно расправиться, кого и как уничтожить. И никакое антисоветское правительство в мире не могло, не способно было бы с такой точностью убрать все лучшие кадры и оставить все ничтожества.

До сих пор также трудно понять. Но ведь кто-то внушил ему эту страшную, бесчеловечно дикую идею коллективизации и что это надо сделать вот сейчас, немедленно, без передышки. И что вот сейчас, в такое критическое время, в начале усиленной индустриализации и полной технической неподготовленности сельского хозяйства, необходимо немедленно приступить к проведению такими варварскими методами, с такой бесчеловечной жестокостью коллективизацию с полной ликвидацией кулачества как класса. Ведь было абсолютно ясно, что это приведет к полному развалу сельского хозяйства в стране и экономическому развалу страны в самый смертельно опасный момент усиленной индустриализации страны и в самый лучший, самый благополучный момент развития сельского хозяйства. То есть полностью разгромить, разрушить сельское хозяйство и создать самый страшный голод в стране.

Я не помню, чтобы я встретила хоть одного человека, который согласился бы с этим безумием, но все выполняли приказ свыше даже со слезами на глазах. Вот скажите, кому и зачем это было нужно? Значит, кому-то надо было создать такие условия, при которых легко было разгромить, разрушить очень успешно развивающееся сельское хозяйство страны и создать повальный голод вплоть до людоедства. Ведь даже для того, чтобы переехать с одной квартиры на другую, требуется время и силы, пока все увяжется, уляжется, расставится по местам и человек начнет нормально трудится. Как же можно было в такое ответственное время усиленной индустриализации устроить такой переворот, такое землетрясение в сельском хозяйстве страны? Полностью разрушить сельское хозяйство страны?

И вот опять, зачем, почему, кому и для чего нужна была такая пагубная спешка? Ведь никто никуда убегать не собирался. И всем было ясно, что если это мероприятие нужно провести, то для этого было достаточно времени и это можно было проводить более цивилизованным образом, так, как предлагал В. И. Ленин еще до своей смерти, а затем Бухарин, Томский и многие другие.

Но тогда не было бы искусственно созданного голода и гибели миллионов, миллионов советских людей, тогда не было бы голодных рабочих, и на работу рабочие шли бы радостно, оставив дома сытую семью и детей, тогда не было бы у миллионов советских людей такой ненависти к советской власти, все бы были счастливы. А тем, кто дирижировал всем этим сверху, как раз и нужно было, чтобы все было наоборот. Им надо было вызвать ненависть у народа и довести ее до точки кипения. Я до сих пор помню, когда голодные рабочие в Красноуральске забастовали, как я в кабинете директора комбината, захлебываясь от слез, кричала, что так нельзя, что это преступление, что нельзя морить рабочих голодом.

Нам надо честно и прямо признаться, что вся власть в стране и наша компартия, в силу абсолютного отсутствия опыта и по несчастному стечению обстоятельств, попала после смерти Ленина в руки Сталина, такого же предателя, как Азеф.

Ллойд Джордж в книге «Правда о мирных договорах», издание 1957 года, пишет: «…еще в самые первые дни появления на свет советской власти в начале 1919 года, в самый разгар Гражданской войны в России, на Мирной конференции глав правительств капиталистических государств, состоявшейся во Франции в Париже, обсуждался вопрос "Как бороться с большевизмом". И Ллойд Джордж высказал свое мнение, что большевизм «не сокрушить речами».

А дальше идут в той же книге Ллойда Джорджа «Правда о мирных договорах» выдержки откровенных записей дебатов, происходивших на Мирной конференции в Париже в январе 1919 года: «…надежды на то, что большевистское правительство будет свергнуто, потерпели несомненное крушение». «Крестьяне боятся, что все остальные группировки, если это им удастся, восстановят старый режим и отнимут у них землю, которую дала им революция»; и дальше – «Станем ли мы тратить свои силы на поддержку кучки крупных помещиков против огромной крестьянской массы»? (Там же, с. 288–289). Обратите внимание, это было в 1919 году.

И среди целого ряда высказанных планов, как сокрушить большевизм, был и такой: «…создать вокруг большевистской территории своего рода санитарный кордон, а затем уморить большевизм голодом»… (Там же, с. 298).

Г-н Орландо, итальянец, поддержал это предложение и заявил: «…санитары предлагают соорудить санитарный кордон, потому что изолировать большевизм – значит победить его». И вот они с математической точностью с помощью Сталина выполняли план, разработанный ими еще в 1919 году, а Сталин крепко и целенаправленно долгие годы помогал им тем, что сам соорудил санитарный кордон и уморил миллионы советских людей голодом.

Партия претворила в жизнь «гениальный ленинский» кооперативный план. Так писали в газетах. Но это было вранье, если бы Ленин видел, как все это претворялось в жизнь, он бы перевернулся несколько раз в гробу. У него было слишком большое чувство ответственности за судьбы людей и за их благосостояние, и он не посмел бы пойти на такое преступление.

Сталин также заявил: «была успешно решена ТРУДНЕЙШАЯ, после завоевания власти РАБОЧИМ КЛАССОМ, историческая задача социалистической революции…». А где же было крестьянство в момент завоевания власти? По Сталину выходит – крестьянство в этом не принимало участия? А чьи же тогда сыновья воевали?

Но не успела закончиться эта страшная голодовка и как будто начала чуть-чуть налаживаться жизнь, как начались жуткие судебные процессы. У Сталина или у тех, кто держал его в своих «ежовых рукавицах», тоже были свои планы: не давать никому передышки, ковать железо, пока горячо, и, выполнив успешно первое задание, приступить к выполнению второго. Уничтожив, разгромив самую лучшую продуктивную часть крестьянского населения, что уже явно нанесло очевидный вред стране, теперь надо было уничтожить самых лучших людей, дав им кличку «враги народа». Так что же, это все тоже произошло просто так, «непродуманная ошибка»?!! Или «промахи»?!!

А мне кажется, что это тоже был где-то кем-то хорошо продуманный и разработанный план создать невыносимые условия работы, подорвать нашу экономику и как можно сильнее дискредитировать наш строй.

А что, если бы не Сталин?

Все достижения, которых добился народ нашей страны и которыми мы гордились, были созданы не благодаря сталинской политике, а вопреки ей. И если бы сталинская политика не была помехой, наша страна при советской системе стала бы самой передовой, самой справедливой, самой богатой и счастливой, да, именно счастливой страной в мире.

Почему, зачем Сталин все это должен был изменить, уничтожить, загубить? Кто был автор или авторы этого убийственного в то время мероприятия, которое вместо расцвета и благополучия довело страну до страшного повального голода 1930–1933 гг. и до людоедства?

Только враги – настоящие враги нашего народа могли додуматься и подсказать этому сумасшедшему сумасброду такую убийственную мысль. Я тысячу раз задавала себе этот вопрос. Ведь были другие пути и способы, более человечные и менее болезненные для проведения этой, по каким-то непонятным никому соображениям, столь неизбежной, столь необходимой именно в тот момент коллективизации.

И я невольно вспоминала отрывок из исторического романа Мордовцева: «Чего тут стараться, сама природа постаралась сколотить такую грудь, такие мускулы, вырастить такую косую сажень… Хороша была матушка, спородившая чадушко, да и природа, знать, была не мачеха, что вырастила, вылелеяла, выходила такое тело славное молодецкое… Украина-матушка, хатка беленькая, чистенькая, садочек вышневый, вербы шумливые, «гаи зелененькие», поля цветливые, солнышко жаркое да приветливое, реки с берегами густозелеными, ночи чудные, песни дивные – вот что вырастило, выхолило этого детину бронзового. Он ел вдоволь и пил воду из чистой криницы…»

Так описывал Мордовцев казака, взятого в рекруты с Украины. Так было и могло бы быть на Украине до начала коллективизации, после чего начали раздаваться с Украины вопли «умираем от голода, помогите»… Это был тот первый гвоздь, который вбил Сталин в гроб советской системы, советского государства и коммунистической идеи во всем мире.

Великое изобретение русского народа

В советской системе первой, новой, единственной во всем мире, так же как и во всех других системах мира, кроме положительного было много недостатков, которые надо было ликвидировать. Это была система, которую надо было стараться совершенствовать и улучшать, так как это было первое за всю историю, новое великое «изобретение» народа и для народа во всем мире.

Такое же великое, как изобретение первого колеса в истории. Да что там говорить, такое простое, с позволения сказать «изобретение», как чемодан на колесиках, я до сих пор не перестаю удивляться, почему таких чемоданов не было в мои студенческие годы, да и во время войны их не было, ведь колесо-то давным-давно было уже изобретено. Мы, надрываясь, таскали эти тяжеленные чемоданы. А здесь все хотели, чтобы эта новая, единственная в мире система была так вдруг освоена за какие-то десятилетия.

Ведь все наши великие фантастические идеи и изобретения, все фантастические достижения нашего двадцатого века потребовали от всех народов мира проведения невероятного количества удачных и неудачных экспериментов в течение не столетий, а тысячелетий.

Кто дал право Сталину так преступно дискредитировать самый лучший в мире строй, первый раз за всю историю человечества завоеванный и созданный простым человеком для простых людей – народный строй? Строй, созданный для блага всех людей, всего человечества, а не какой-то избранной кучки населения. И если бы не проклятое вмешательство Сталина, наша страна стала бы одной из самых богатых, самых цветущих и самых справедливых стран мира.

И на улучшение и усовершенствование этого нового строя, завоеванного народом для народа, необходимо было потратить несколько поколений.

Ведь, как говорил Ленин, брать нам пример не у кого.

И все то, что завоевал народ, и все то, чего он пытался достичь при этой совершенно новой советской системе, и многие другие блестящие, благородные идеи, за которые он боролся, ему удавалось удержать и сохранить страшной ценой, по существу, не имея ни одного спокойного дня и никакой поддержки ни от кого и ни откуда. В то время как все это должно было происходить в мирное время и при самом дружелюбном отношении к Советскому Союзу, к этому новому строю.

Но, к великому сожалению, никаких мирных условий и никакого дружелюбного отношения к Советскому Союзу никогда не существовало. Буржуазия, захватив богатства и власть во всем мире в свои руки, боролась против этой системы, не жалея средств на пропаганду, на подкуп и на диверсии.

А самое большое несчастье этого беспрецедентного эксперимента было в том, что правительство нашей страны возглавил не человек, болевший за страну и народ, а параноидальное чудовище, для которого ничего святого на свете не было, кроме неукротимого желания любой ценой удержаться у власти.

И все достижения, за которые народ боролся, были не только обойдены, а были просто превращены им в деспотизм и тиранию. Ведь с тех пор, как он остался у власти после смерти Ленина, он не давал передышки никому.

Например, трудящийся народ Америки, да не только он, а все трудящиеся народы на нашей такой теперь маленькой планете, не отдают себе даже полного отчета, сколько пользы принесло им существование советской системы в Советском Союзе. Какие социальные перемены и реформы были внесены в жизнь каждого трудящегося во всех странах мира благодаря тому, что где-то появилась и существовала страна с советской системой, с названием Советский Союз.

Где народ, простой народ, научился управлять и, по существу, уже управлял государством огромной страны, в которой он завоевал такие привилегии, которых не было во всем мире: восьмичасовый рабочий день; бесплатное, доступное для всех образование; бесплатное медицинское обслуживание и лекарства; продолжительные отпуска; отдых в санаториях (вы только взгляните на фотографии, и увидите, кто отдыхал в наших санаториях); декретные отпуска для матерей и полное запрещение детского труда – и многое другое, как спорт и любые бесплатные занятия для взрослых, молодежи и детей в различных клубах, что воспринималось в Советском Союзе уже как должное, в то время как Европа, да и весь мир, только-только разворачивался.

Вот, например, цитаты из книги «Правда о мирных договорах» Дэвида Ллойд Джорджа, где он пишет что «…перемены, которые внесла Международная организация труда во многих странах, должны показаться невероятными». И дальше он приводит вот эти примеры (обратите внимание на годы).

«В Китае, по сообщению английского консула в 1924 году, нормальная продолжительность рабочей смены на хлопчатобумажных фабриках Шанхая, принадлежащих англичанам и японцам, составляла 12 часов»… На фабриках, принадлежавших китайцам – 14 часов. В другом городе 18-часовой рабочий день был самым обычным явлением. В некоторых местах рабочие отдыхали только 4 дня в году. Грязь на предприятиях была такая, что 70 процентов рабочих, занятых в спичечной промышленности, болели туберкулезом… И на таких предприятиях работали дети школьного возраста.

В Иране в ковровых мастерских работали дети в возрасте от пяти лет. Они просиживали целые дни в тесных, душных помещениях на узких досках без спинки, подвешенных к потолку; они не могли спуститься вниз, в случае надобности они должны были просить, чтобы кто-нибудь снял их». И это все происходило не в 1924 году, а даже еще позже.

Даже тогда, когда президент Соединенных Штатов Америки Франклин Д. Рузвельт в тридцатые годы во время кризиса собирался вводить в жизнь свой «Нью-Дилл» – «Новый курс», мероприятие, предпринятое для ликвидации смертельно опасного для американской «демократии» экономического кризиса, сопротивление буржуазии было настолько сильное, что он, обращаясь к американским предпринимателям, заявил: «Если вы не пойдете на уступки рабочим, вы рискуете потерять все, так же, как в России».

Я помню, как американцы, жившие и пережившие великий американский кризис, убеждали меня в том, что если бы не «Нью-Дилл» Рузвельта, здесь тоже произошла бы революция, и не менее жестокая и кровавая, чем в России. И это было в начале тридцатых, уже больше 15-ти лет после Великой Октябрьской Революции, а до этого, и даже позже, в Америке еще существовали так называемые sweat shops, то есть такие мастерские, где из человека выжимали все до седьмого пота.

И все колониальные страны мира должны выразить глубокую благодарность Советскому Союзу за свое освобождение.

Как у Христа за пазухой

В Москву, в институт цветных металлов и золота

Подходило к концу чудесное южное лето в теплом уютном городе Геническе.

Город постепенно пустел. На пляжах все меньше и меньше появлялось народа. Курортники и все приехавшие отдыхать, купаться и загорать отпускники рано разъезжались. С продовольствием становилось все хуже и хуже, да и цены становились менее доступными, и в поисках лучшей жизни местная молодежь стала быстро разъезжаться, кто куда. Большинство уезжало в большие города учиться, там и со снабжением было лучше. Рабочим выдавали 1 кг хлеба, служащим 600 г и кое-что из продуктов.

Я решила, не дождавшись ответа на мое заявление о приеме в Московский институт цветных металлов и золота, тоже ехать в Москву.

Я была так уверена, что меня примут, что другой мысли мне даже не приходило в голову.

Против моего решения ехать в Москву запротестовали родители, а особенно отец, он категорически заявил:

– Близкий свет Москва, где ни одной знакомой души нет. Никуда ты не поедешь.

– Подожди ответа, – упрашивала меня мама.

Мне было странно. Ведь я почти всегда, с детства, могла ехать куда угодно, и они относились всегда к этому спокойно. Полностью доверяли мне, и вдруг как-то «раскисли».

Отец первый раз в жизни холодно простился со мной. Брат тоже надулся: «Упрямая, ты все делаешь по-своему, даже если это огорчает родителей». Поцеловав меня, быстро убежал…

Мама крепилась, но я чувствовала, что ей было очень горько.

Почему всем так грустно? Я никак не могла понять. Я же еду на учебу в нашу родную столицу. Почему их так напугало мое решение? Ведь Шура тоже скоро уедет учиться, и они останутся одни. Им будет скучно без нас, но материально им станет немного легче, и они хоть разок сумеют воспользоваться отпуском и отдохнуть. Я вспомнила, что отец никогда-никогда не отдыхал, ему всегда было некогда.

С такими невеселыми мыслями я простояла в поезде у окна вагона всю дорогу до Мелитополя, пролетавшая перед моими глазами картина была удручающая. Недалеко от вокзала вдоль путей огромные бурты чистейшего зерна прели под открытым небом. От них шел пар, а кругом уже начала прорастать пшеница. Более преступного головотяпства нельзя было себе представить. Это было в годы бурной коллективизации, когда никто не знал по существу, куда ссыпать, куда сдавать зерно, когда не хватало или вовсе отсутствовали элеваторы, также как не знали, что делать с обобществленной, согнанной вместе под открытым небом скотиной без подготовленных убежищ.

Возле меня остановился пожилой мужчина и угрюмо произнес: «Горит пшеница, горит, яйцо положи – сварится». А я стояла, плакала и думала: зачем, зачем же такое творится у нас, когда хлеб уже становится дороже золота.

Мария

Очнулась я от этих невеселых мыслей, когда поезд остановился у вокзала в Мелитополе.

На перроне вокзала, как всегда, было оживленно, весело. По-провинциальному гуляли парочки, поглядывая с завистью на скорый «Севастополь – Москва», увозивший загоревших, закусанных комарами москвичей с курортов домой.

Здесь меня встретила веселая, шумная группа ребят, впереди всех с цветами бежала ко мне Мария, ребята за ней тащили чемодан, чайник и два арбуза.

Пассажиры, увидев такую веселую шумную компанию, с грустью подумали – прощай, спокойный сон. Но поезд тронулся и мы, распрощавшись, остались одни. Сразу стало тихо, моя неугомонная Мария тоже притихла. Она была старше меня лет на пять. К нам в дом влетала она, как вихрь, все вокруг нее смеялось и звенело.

Когда прошел первый бурный порыв нашей встречи, мы начали думать о нашем приезде в Москву. Ни у меня, ни у Марии ни родных, ни даже каких-либо знакомых в Москве не было. Мы, две наивные провинциалки, надеялись и думали, что нас примут в институт и тут же дадут нам общежитие.

Но все-таки, куда мы заедем прямо с вокзала? Не на улице же мы будем ночевать? Денег на гостиницу у нас, конечно, тоже не было. Да и попасть в гостиницу вот так, просто с улицы, без командировок и всяких прочих атрибутов было просто невозможно. Куда же мы заедем, хоть на одну ночь? К кому? Подсчитали наши капиталы. Их тоже было в обрез, в случае неудачи с трудом хватило бы добраться обратно домой.

Черт с ними, с деньгами. Как-нибудь не пропадем, а теперь – утро вечера мудренее – давай спать. В этот момент затормозил поезд и с верхней полки слетел арбуз и лопнул, как бомба. Сонные физиономии испуганно стали выглядывать с полок. Мария бросилась подбирать куски кроваво-красного арбуза. Пассажиры, поняв, что их жизни не грозит опасность, снова захрапели.

– Жалко арбуз, – заметила Мария, – но ничего, зато как он воздух освежил!

Рано утром, подъезжая уже к Москве, не успев еще глаза продрать, Мария вдруг весело завопила:

– Ты знаешь, мне пришла в голову гениальная идея! Одна знакомая моей мамы попросила меня передать вот это письмо какой-то ее знакомой даме.

– Ну и что? – удивилась я.

– Да как что? Вот мы с вокзала и поедем с этим письмом прямо к ней. Я надеюсь, что она войдет в наше положение и разрешит нам одну ночь у нее переночевать, а дальше видно будет.

Поезд затормозил, остановился, нетерпеливые пассажиры уже толпились у выхода. Нам было некуда торопиться, мы потихоньку собрались и последние вышли из вагона.

Провинциалки

Москва нас встретила плаксиво, небо было затянуто сплошной свинцовой пеленой облаков, шел мелкий, угрюмый дождик. На привокзальной площади стояла вереница промокших извозчиков. Мы решили взять одного из них. Чемоданы наши были тяжеленные, мы везли в них не одежду, а главным образом продукты: хлеб, масло, рыбу сушеную. Мы знали, что снабжение в Москве было по карточкам, а получить продуктовую карточку могли только московские жители или студенты с пропиской. Мы тоже надеялись получить их, как только станем студентами, а пока что… Подойдя к одному из извозчиков, Мария твердо произнесла адрес, написанный на конверте письма: «Тверская, 67».

Прокатав нас добросовестно, как нам показалось, за наши 15 рублей по ухабистым улицам Москвы, а взял он с нас в три раза дороже, как нам потом сказали, извозчик остановился у серого пятиэтажного дома на Тверской, 67.

В этом доме и жила знакомая знакомой Марииной мамы.

Когда мы поднялись на третий этаж и позвонили, нам открыла дверь молоденькая, лет 15-ти, девушка. Возле нее стояли двое ребятишек в возрасте четырех-пяти лет. Хозяйки дома не оказалось, она проводила свой отпуск на юге в Крыму.

Мы попросили у нее разрешения оставить вещи и, если можно, остаться переночевать.

Вся «квартира» состояла из одной чистой, уютной комнаты с хорошей мебелью, приблизительно 20–25 кв. м., в ней жила семья из пяти человек.

Оставив, с разрешения Наташи (так звали нашу новую знакомую), наши вещи у нее, мы тут же помчались: я – в бывшую Горную академию на Большую Калужскую, 14, Мария – в МГУ на Моховой.

В трамвае по дороге на Калужскую меня, провинциалку, поразила грубость москвичей. Как могут так грубо обращаться друг с другом совсем незнакомые взрослые люди?

Отказ

Огромное, с колоннами у входа здание Горной академии, выкрашенное в желтый цвет, было расположено в глубине двора, отгороженного от улицы высоким железным забором. У входа стояла будка, очевидно для сторожа, чтобы не растащили строительный материал, которым был завален весь двор. С двух сторон этого здания достраивались два новых корпуса.

Шесть главных факультетов Горной академии – горный, нефтяной, геологоразведочный, стали, цветных металлов и золота и торфяной – стали самостоятельными институтами. Количество студентов увеличилось почти в сто раз, но все они продолжали оставаться в одном здании Горной академии, под одной крышей. Снаружи общая картина была серая, неприветливая.

Внутри помещение мне так же показалось угрюмым. Какой-то сухой, мрачной ученостью веяло от этих полутемных аудиторий и коридоров, в которых еле-еле мерцал электрический свет.

Студенты, профессора, служащие пробегали мимо меня с занятым, озабоченным видом. Никому не было до меня дела. Чистая русская речь резала мне ухо. По-видимому, так же, как и им мой явно украинский акцент.

Я растерялась. Какие все чужие, неприветливые. Если бы в это время я вдруг услышала, как кто-то заговорил по-украински, я подошла бы к нему, как к старому знакомому.

Наконец объявление привело меня к цели, я прочитала: «Приемная комиссия». С громко бьющимся от волнения сердцем я вошла в кабинет. За столом, заваленным папками, сидел симпатичный молодой человек, один из членов приемной комиссии. Порывшись в списках и взглянув на меня, он грустно и ясно произнес: «Отказано».

Меня бросило в жар, у меня подкосились ноги.

– Отказали, не приняли. Почему?! – волнуясь, возмущенно спрашивала я.

– Очень просто, – ответил он, – большой наплыв, на каждое вакантное место подано почти 30 заявлений. Народ пожилой: парттысячники, профтысячники, все прямо с производства, с огромным производственным стажем, многие из них прервали свою учебу в силу различных обстоятельств во время или после гражданской войны. Надо всех обеспечить стипендиями. Нет общежитий – это главное. А потом, ты такая молодая, что тебе стоит подождать один-два годика.

Это я уже слышала не первый раз, слышала при отборе кандидатов в летную школу, и вот теперь.

Он отдал мне все документы. «Все документы» содержали: заявление с просьбой принять меня в институт, справку об окончании девятилетки, справку об окончании девятимесячных курсов по подготовке в вуз при каком-то коммерческом техникуме в городе Геническе и рекомендацию от комсомольской организации. Все написаны не на гербовой бумаге, а на листочках из школьных тетрадей в клеточку, без печатей, с какими-то неразборчивыми подписями, которые даже я разобрать не могла.

Шла сюда с надеждой, окрыленная, а вышла за ворота с подбитыми крыльями. Что же дальше? С чего начинать? К кому обратиться? В этом чужом, незнакомом городе. И потом, все доводы приемной комиссии были настолько убедительны, что казалось, нет никакой надежды переспорить, переубедить кого-либо. В этом году особенно трудно было встретить мало-мальски грамотного человека в возрасте до 40 лет, кто бы ни подал документы в какое-либо учебное заведение. В связи с развернувшейся индустриализацией страны и с усилением (почему с усилением, а не ослаблением, тоже было не понятно) недоверия к старым специалистам, правительство решило подготовить новых «красных» специалистов и широко открыло двери для всех желающих учиться.

Мысль о том, чтобы вернуться домой, мне даже в голову в эту минуту не приходила. Я уже здесь и должна добиться того, ради чего я сюда приехала. Да, но к кому я могу обратиться, с кем поговорить, кому объяснить свое положение в городе, где нет ни одного знакомого мне человека? И я, конечно, решила обратиться в комсомольскую организацию.

Безнадежное дело

И прямо из Горной академии на Большой Калужской, 14 я помчалась в ЦК ВЛКСМ. Здесь я настояла на том, чтобы меня принял не кто-либо, а сам Генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ А. В. Косарев.

Он выложил передо мной целый список институтов: педагогический, медицинский, какой-то кустарно-промышленный и еще какие-то, где тоже перебор, но куда все-таки легче попасть.

– Вот, выбирай любой. Может быть, туда тебе повезет.

– Но ты понимаешь, Саша (до чего же в те дни все было просто, не Александр Васильевич, а просто Саша, независимо от занимаемой должности, ведь мы – и он, и я – были комсомольцами, и это было главное), что я уже твердо решила: никуда, ни в какой другой, кроме того института, куда я подала заявление, не пойду.