Текст книги "Одна жизнь – два мира"

Открытие посольства

Посол Уманский

Дипломатические отношения между СССР и Мексикой были прерваны еще в 1929 году, и только в конце 1942 года в результате переговоров мексиканского правительства с советским посольством в Вашингтоне были вновь восстановлены.

Послом Мексики в Москве был назначен Луис Кинтанильяс, а послом СССР в Мексике – Константин Александрович Уманский.

Еще в Москве мы слышали, что Уманский – один из самых талантливых советских дипломатов и что он является восходящей звездой в советских дипломатических кругах, а по приезде в Мексику нам пришлось ближе познакомиться с ним и с его женой Раей Михайловной.

Константин Александрович Уманский – среднего роста, очень подвижный, очень энергичный человек. У него довольно приятные черты лица, темные вьющиеся волосы, большие немного навыкате глаза, которые вызывали к нему огромную симпатию, несмотря на то что всегда смотрели чуть-чуть с иронией. Он умел с достоинством держать себя в любом обществе, а знание иностранных языков – французского, итальянского, английского, немецкого, – на которых он говорил в совершенстве, делало его приятным, неотразимым собеседником.

Он окончил факультет литературы и журналистики при Московском университете, был образован и, пожалуй, даже энциклопедичен. Десять лет он проработал корреспондентом ТАСС в Западной Европе.

Дипломатическую карьеру Уманский начал под покровительством М. М. Литвинова. Когда Литвинов был наркомом иностранных дел, Уманский был у него заведующим отделом печати и быстро и успешно продвигался по службе. В 1936 году, когда Литвинов был назначен послом Советского Союза в Вашингтоне, Уманский стал его первым секретарем. Когда в 1939 году советское правительство начало вести переговоры о дружбе с гитлеровской Германией, Литвинов, открыто выступавший против пакта с Германией, был отозван, и на его место был назначен Уманский, который в это время всецело поддерживал сталинскую позицию союза с гитлеровской Германией.

Уманский не сумел предвидеть нападения Германии на СССР и последовавшего затем союза СССР с США и Англией, и в октябре 1941 года после заключения договора с союзниками, Уманского отозвали в Москву, и его снова сменил Литвинов. Пронесся даже слух о том, что звезда Уманского закатилась. До весны 1943 года Уманский работал в центральном аппарате НКИД. Но в дальнейшем обстоятельства изменились, опала как будто была снята, и его назначили послом СССР в Мексике.

Мексика рассматривалась советским правительством как ключ ко всей Латинской Америке. Отсюда оно намеревалось распространить свое влияние и налаживать контакты со странами Южной Америки. Самим ярым противником этой политики были, конечно, Соединенные Штаты, поэтому чрезвычайно важно было иметь послом в Мехико подходящего человека. Таким оказался Уманский. Он был достаточно хорошо знаком с политикой США и знал персонально людей, делавших эту политику.

Несмотря на то что в советских дипломатических кругах назначение его в Мексику после работы послом в США рассматривалось как понижение в карьере.

Подготовка к открытию посольства

До приезда Уманского в Мексику туда была уже командирована группа во главе с первым секретарем посольства Тарасовым, которая должна была подготовить почву и создать благоприятную атмосферу для открытия посольства и приема посла. Тарасов сумел окружить себя довольно большой и преданной командой, вошел в контакт с организациями и отдельными лицами, которые искренне и глубоко симпатизировали Советскому Союзу. Он установил хорошие отношения с членами правительства, дипломатами, писателями, артистами и, главное, старался постепенно ликвидировать ту напряженную атмосферу, которая была в Мексике после убийства Троцкого.

Тарасов пользовался в Мексике большим успехом. Высокого роста, красавец, в обществе держал себя независимо, умел «заговаривать зубы». К его красивой, мужественной фигуре очень шла новая дипломатическая форма: черный китель, вышитый золотым позументом, с кортикам на боку.

Семейная трагедия Уманских

В Мексику Уманские прибыли в июне 1943 года, в самый тяжелый момент их жизни, после трагической гибели их единственной дочери Нины.

Жена Уманского Рая Михайловна родилась в Сибири. Отец ее был православный, мать – еврейка. Родителей она лишилась в возрасте четырех лет и в дальнейшем жила и воспитывалась у сестры своей матери в Вене. Поэтому, хотя она считала себя русской, по-русски говорила с большим немецким акцентом.

Рая Михайловна не была красивой, но была чрезвычайно привлекательна, умна и хорошо воспитана. В обществе она всегда пользовалась большим уважением и умела располагать к себе. Она была общительна и имела широкий круг знакомых. Как жена посла, она отвечала всем требованиям и во многом, особенно в вопросах этикета, даже руководила своим мужем.

В Москве Уманские жили в Доме правительства у Каменного моста, построенном архитектором Мордвиновым в 1932 году. Этому дому в истории определено особое место. Он занимает целый квартал между Москвой-рекой и каналом. Фасадом он обращен к Каменному мосту, за которым возвышается Кремль. Несмотря на хорошие большие квартиры, дом выглядит очень мрачно и напоминает тюрьму.

Квартиры в этом доме были отведены членам политбюро, членам правительства, наркомам и т. п. Здесь жили Бухарин, Пятаков, Радек и многие другие. В 1937–1938 гг. в период сталинской чистки, Дом правительства опустел, почти все его обитатели были арестованы, расстреляны, сосланы. В эти годы в редком окне можно было заметить свет, дом как будто вымер. Ночью каждый ждал своей очереди – вот-вот позвонят и к ним. Только перед войной дом чуть-чуть ожил, сохранив за собой навек страшную славу сталинских времен.

Рая Михайловна не любила этот дом, предпочитала жить на даче, со своей дочерью Ниной. В пятнадцать лет Нина была красивой обаятельной девушкой. Гордости Уманских не было границ, весь смысл жизни Раи Михайловны свелся к ней. Семейная жизнь Уманских не была особенно удачной, но единственная дочь, которую они оба боготворили, их крепко связывала. Нина была в семье кумиром, ни отец, ни мать не в состоянии были в чем-нибудь ей отказать. Назначение Уманского в Мексику Нина восприняла с большой радостью. Ей предстояло увидеть новую интересную страну и быть в центре внимания, как и раньше в Вашингтоне, когда отец был послом там. Рая Михайловна часто вспоминала, что Нина ничему так не радовалась, как предстоящей поездке в Мексику, и удивлялась их равнодушию.

Накануне дня отъезда Нина, попрощавшись со своими друзьями, возвращалась домой в сопровождении сына Анастаса Микояна, наркома внешней торговли и сына Александра Шахурина, наркома авиационной промышленности.

Молодой влюбленный в Нину Шахурин очень просил ее отказаться от поездки с родными в Мексику. Нина же категорически заявила, что она поедет, что этот вопрос уже решен и никто не в состоянии удержать ее. Они остановились у Каменного моста, недалеко от Дома правительства.

Микоян, заметив, что разговор между ними принимал все более и более бурный характер, и, поняв, что он здесь лишний, попрощался с ними, пожелал Нине счастливого пути и ушел.

Знакомая Уманских рассказывала, что когда она шла к кинотеатру «Ударник», то вдруг услышала выстрелы, на мост начал собираться народ. Когда она приблизилась к этому месту, то увидела девушку и юношу, лежащих на земле. Видеть их близко, ей не удалось, так как милиция стала разгонять собравшихся. Очень скоро прибыла карета скорой помощи и увезла обоих. Но в толпе кто-то быстро узнал участников трагедии, и не успела она дойти до кино, как уже знала, что это были сын Шахурина и дочь Уманских Нина.

Нина была убита на месте, сын Шахурина оказался только раненым и умер через два дня.

В это время с дачи позвонила Рая Михайловна и спросила о дочери. Зная, что это известие убьет Раю Михайловну, решили как можно осторожнее подготовить ее. Сестра Раи Михайловны, Лидия Михайловна, сказала ей, что Нина оступилась на лестнице, упала, удар был очень сильный, в голову, и ее отправили в больницу. Мать немедленно вернулась в Москву прямо в больницу. В больнице врачи уговорили ее не тревожить дочь, находящуюся в тяжелом состоянии. Родные и близкие также уговаривали ее подождать, пока врачи, не разрешат повидать Нину.

Рая Михайловна в полуобморочном состоянии просидела всю ночь с телефонной трубкой в руке, врачи из больницы сообщали, что нашли сотрясение мозга и что они прилегают все усилия, чтобы спасти больную. Затем начали поступать известия одно тревожнее другого, что состояние дочери ухудшается, наконец врачи решились сообщить ей страшную истину. Рая Михайловна потеряла сознание.

Константин Александрович первым узнал всю правду. Он был глубоко потрясен. Многие знакомые, члены правительства приходили, звонили по телефону, выражали соболезнование, но Уманский их не слышал и ни на что не реагировал. Позвонил и нарком Шахурин, Уманский взял трубку и, не ответив, повесил ее.

Кремация Нины была в тот же день, Рая Михайловна на ней не присутствовала, она была без сознания, при ней все время дежурили врачи.

Это был день их вылета в Мексику.

После кремации Константин Александрович и Рая Михайловна Уманские, в сопровождении довольно солидной свиты вновь набранных для советского посольства в Мексике служащих, вылетели с центрального Московского аэродрома. В Мексике их уже ждали.

Прощание Константина Александровича с Родиной

Перед тем как сесть в американский самолет «Дуглас», уносивший их в США, Константин Александрович Уманский опустился на колени, поцеловал землю, взял горсть земли, завернул в носовой платок и увез с собой. Это был последний символический жест посла Уманского, и последняя остановка на советской земле, на которую ему не суждено было вернуться живым.

Уманских сопровождали врачи кремлевской больницы. Рая Михайловна всю дорогу, находилась под действием различных успокоительных средств. С тех пор и всю свою дальнейшую жизнь, до самой своей трагической гибели, Рая Михайловна не могла обходиться без успокаивающих наркотических средств.

Вся сопровождавшая их челядь была строго предупреждена никогда и нигде не проговариваться об этом происшествии. В крайнем случае они должны были объяснить смерть Нины как несчастный случай, а не убийство. Особенно тщательно они старались скрыть настоящую причину смерти дочери от самой Раи Михайловны. Когда Рая Михайловна пришла в себя во время перелета, оглядев всех летевших с ними, она обратилась к жене одного из сотрудников Лене.

– У вас есть дети? – спросила она.

– Нет, – ответила Лена, – моя дочь умерла от скарлатины.

Подошел Уманский, Рая Михайловна сказала:

– Костя, у нее тоже умерла девочка.

Положение обязывает

По словам Раи Михайловны, вся дорога через США до Мексики была для них пыткой. Повсюду их встречали представители дипломатических корпусов, фотографы, журналисты, репортеры, надо было здороваться, улыбаться, отвечать на многочисленные вопросы. И надо отдать им справедливость, это испытание они выдержали мужественно.

Вручение верительных грамот

Первые шаги Уманского начались с вручения верительных грамот президенту Авила Камачо. Он извинился, что свою речь он произнес по-английски и обещал, что через полгода он будет говорить с ними по-испански, но уже через три месяца он свободно говорил на этом языке, что с восторгом и с изумлением отмечала вся мексиканская пресса.

Как мы попали в Мексику

Случайная встреча

Возвращаясь с работы в метро, я встретила инженера из нашего института Николая Краснова. Он сказал, что на днях уезжает в Чили.

– Ты понимаешь, как только я вернулся в Москву, я сразу обратился в отдел кадров наркомата. Мне немедленно предложили через Наркомвнешторг поездку в Чили и оформили ее в течение двух месяцев, у меня сложилось впечатление, что у них имеются вакантные места, а кадры сейчас очень трудно подобрать, сама сходи, попробуй, ты ничего не потеряешь.

На этом мы расстались, я пожелала ему счастливого пути. Дома я рассказала все Кириллу и сказала:

– А что, если я действительно попробую сходить в отдел кадров НКВТ? Как Николай сказал: «сама сходи, ты ничего не потеряешь» (меня в это время оформляли в Наркомцветмете в качестве референта).

Были ли репрессированы ваши родственники?

Так что через несколько дней Кирилл вдруг принес мне анкету – два листочка, четыре странички. Я до сих пор помню, как мы всегда возмущались, что у нас слишком длинные анкеты, и особенно всех возмущала графа: Есть ли у вас родственники за границей?

– На, заполни, – сказал Кирилл, – я свою уже заполнил и оставил там, в отделе кадров, а эту просили тебя заполнить, приложить к ней короткую автобиографию и рекомендацию кого-либо из знакомых членов партии.

Раньше все было проще. Вот вы сами посудите, приходит человек прямо с улицы, ему предлагают работу, не куда-нибудь в другой город, а за границу, на другое полушарие нашей планеты, и дают ему сразу же заполнить анкету.

В автобиографии и в анкете на вопрос о родителях, вместо того чтобы написать «отец репрессирован как враг народа», я написала «мать живет со мной, о судьбе отца мне ничего не известно», но свою фамилию я никогда не меняла. И все прошло. Никому даже в голову не пришло покопаться, поискать, так ли это. Хотя дело моего отца и было на Украине, где-то в Киеве или в Житомире, но если бы в Москве покопались, то нашли бы мои многочисленные письма с просьбами пересмотреть дело отца.

Но в эту великую панику, я думаю, и в Москве, и во всех других местах все эти бумаги, вероятно, были уничтожены, зачем было держать их, когда и людей уже в живых не было.

Значит, прав был Николай, который сказал, что у него создалось впечатление, что у них имеются вакантные должности, но некем их заполнить. Вы можете себе представить, как и до какой степени в то время была опустошена наша страна!

Деликатное предложение

Месяца за полтора до нашего выезда за границу Кириллу Михайловичу, по-видимому, так же как и всем, не только у нас в Советском Союзе, а во всех странах мира, сотрудникам, выезжающим за границу, предлагали быть внимательным, наблюдательным и в случае чего сообщить куда и кому следует.

Кирилл, не задумываясь, сразу же от всего этого категорически отказался. Как сейчас помню, вернувшись с этого свидания, он сказал:

– Все. Никуда мы не поедем.

– Почему? Что случилось?

– Видишь ли, я только что дал расписку о неразглашении, о чем мы говорили, но тебе я могу все сказать. Меня пригласили, ты понимаешь куда, и предложили, очень вежливо, быть наблюдательным и сообщать о том, что я замечу, в соответствующие органы. Я на это категорически сказал, что я не умею и не могу этим заниматься, я человек болтливый и не умею хранить тайны, легко могу проболтаться, и тем самым от меня вреда будет больше, чем пользы. И тот человек, что говорил со мной, не уговаривал, не настаивал, он просто попросил меня расписаться, что этот разговор останется между нами, пожал мне руку, и я ушел. Я уверен, что теперь они найдут кого-то более покладистого, который скажет: «О чем речь? Пожалуйста, и сколько угодно».

И мы, честно скажу, будучи, как и все, твердо уверены в том, что все зависит от этих органов, так и решили: значит, все кончено и никуда мы не поедем, и были приятно удивлены, когда недели через две нам сообщили:

– Ваши загранпаспорта готовы, приходите за ними.

Законный брак

Кирилл занимал в это время крупный пост, он был главный инженер «Спецавиатреста» при Наркомате боеприпасов, это можно было легко проверить. Но вот что он женат и у него двое детей поверили так прямо, на слово, так как никакого брачного свидетельства о том, что мы муж и жена, на бумаге у нас никогда не было, да, собственно, никто никогда и не просил его представить.

Мы уже 8 лет жили вместе, у нас было уже двое детей, и у каждого из нас был свой паспорт, у меня – на мою девичью фамилию. И никогда никаких ни у меня, ни у Кирилла по этому поводу недоразумений при поступлении не только на работу, но даже когда мы просили взять нас в армию, не было. Кирилла только спросили:

– Это ваша жена и дети у вас есть?

– Да, – ответил Кирилл, и этого было достаточно, и никто не попросил документа или какого-нибудь доказательства о браке…

И даже когда оформляли нашу поездку за границу, и мы должны были получить паспорт на одну фамилию, и я заполнила и подала анкету на свое имя, с нас никто не потребовал представить свидетельство о браке.

И только тогда, когда в наркомате я сдала наши московские паспорта и взамен получила новые заграничные паспорта оба на фамилию Алексеевы, сотрудник наркомата очень мило сказала:

– Вот мы вас и поженили.

Эта реплика относилась к тому, что они понимали, что у нас не было никакого свидетельства о браке, так как мой паспорт был на мою девичью фамилию и я вовсе не собиралась ее менять, и это для них не имело никакого значения. Но для поездки за границу, мне объяснили, паспорт должен быть на одну фамилию, так я с этого момента стала Алексеева и долго не могла привыкнуть к чужой, как мне казалось, фамилии.

Для загранпаспорта меня попросили сфотографироваться в наркомате вместе с детьми, дети были записаны в мой паспорт.

Больше никто никогда ни Кирилла, ни меня до поездки за границу не беспокоил. Я до сих пор не могу понять – разве запись где-то в книгах или церковный обряд делают брак более прочным? И если бы не поездка за границу, я так навсегда и осталась бы со своей фамилией.

Партийная принадлежность

А вот еще один миф. Что касается нашей, так сказать, «партийной принадлежности», без чего, как все утверждали, в Советском Союзе и шагу ступить нельзя. Это еще один парадокс нашей советской системы. Ни я, ни Кирилл не были членами партии. Мы были членами комсомола, но из этого возраста мы уже выросли, и автоматически никто не считал нас даже комсомольцами.

Правда, незадолго до войны Кириллу несколько раз предлагали вступить в партию, и, я не помню точно, когда это было, в 39-м или даже, может быть, в 40-м году, Кирилл решил, и был принят в кандидаты. А во время войны умудрился где-то посеять свой членский билет, и никогда об этом он больше не вспоминал, и никто никогда ему об этом не напомнил. Так и работал он главным инженером «Спецавиатреста» в Наркомате боеприпасов как беспартийный во время войны с начала 1942-го до 1944-го года, и за границу мы выехали тоже как беспартийные.

На это тоже никто не обратил внимания. И это значит, что на работу за границу могли попасть как партийные, так и беспартийные граждане Советского Союза.

Старший брат Кирилла Феодосий до того как попал в ополчение в 41-м году, почти 18 лет работал в Наркомвнешторге и тоже был беспартийным. И тоже после нашего отъезда, как только демобилизовался, выехал за границу, и тоже как беспартийный, и он не только в партии, но даже в комсомоле никогда не состоял.

И еще одна очень немаловажная вещь: ведь мы никакого, ну абсолютно никакого отношения к каким-либо организациям, учреждениям или каких-либо личных контактов, связанных с поездками за границу, не имели. По существу, Кирилл так просто прямо с улицы зашел, как и Николай, в отдел кадров Наркомвнешторга, где ему сразу сказали, что есть вакансия в Мексику и еще куда-то. Он выбрал Мексику. Ему тут же вручили анкеты.

Престижная командировка

На работе к его поездке за границу отнеслись очень хорошо, дали ему прекрасную характеристику, поездка их сотрудника за границу им казалась весьма престижной. Оформление шло с конца декабря до начала мая.

Для ознакомления со страной и с языком нам дали литературу, что-то вроде справочника для туристов. Меня ни разу никуда не приглашали, а Кирилла один раз пригласили на какой-то инструктаж, как осторожно нужно вести себя на первых порах за границей, чтобы не попасть впросак, а на повторный инструктаж его уже не пригласили, так как, видно, он производил на них впечатление, что он в этом не нуждается.

Недели за две до поездки нам выдали ваучер на получение кое-какой одежды, обуви и также продуктов на дорогу.

Почти кругосветное путешествие

Выехали мы с группой советских дипломатов 2 мая 1944 года. Маршрут наш был следующий: Москва – Владивосток целую неделю в поезде. А из Владивостока до Америки на нашем пароходе «Балхаш» под командованием капитана Павла Федоровича, на котором находился его друг и бывший однокурсник капитан Василий Афанасьевич, который ехал в Америку принимать морские корабли по ленд-лизовским лицензиям, с женой которого, Надеждой Васильевной, мы подружились по дороге.

У берегов Японии нас встретил японец-лоцман, он провел наш «Балхаш» через подводные минные заграждения, расположенные вокруг Японии. Наша первая остановка была на Алеутских островах в районе Аляски.

Теплый прием на Алеутских островах

Здесь нас встретил американский военный гарнизон, встреча была потрясающе теплая: капитана нашего парохода с группой дипломатов пригласили на обед. Наш Володя переходил из рук в руки, он всем рассказывал все происшедшие события во время нашего плавания – как он ловил рыбу, сколько он видел китов и как мимо нашего корабля проплыла мина и было страшно. Военные американцы сидели, слушали, кивали головой, и вдруг раздался хохот. Володя, сообразив, что они его не понимают, обратился к ним со словами:

– Ну я же вам русским языком говорю!

Этой репликой он покорил всех, а вечером к нам на «Балхаш» зашел военный капитан и на ломаном русском спрашивал:

– Г-де м-ой д-руг Во-ва?

Вечером в их военном клубе для нас был дан концерт, показали нам кинокартину под названием «Песнь о России», где русская девушка без препятствий выходит замуж за американца, и в заключение вечера были танцы.

Я убежала оттуда просто в истерике. Перед моими глазами все еще стояли страшные картины этой проклятой кровавой бойни. И незабываемые лица родных, друзей и знакомых, погибших и продолжавших погибать на этой страшной проклятой войне. И как им всем до последнего вздоха так же хотелось жить и радоваться!