Текст книги "Одна жизнь – два мира"

Дорога в Мехико-Сити

Эль-Пасо

Эль-Пасо – по-испански проход, проезд. Город Эль-Пасо находится на самом юге США в штате Техас. Рано утром мы очутились на этом «проезде», а по-нашему, просто на пограничной станции между Мексикой и США. Здесь царила американо-мексиканская атмосфера.

Первое, что поразило нас, – это более плотная жара, чем в Калифорнии, грязь явно мексиканского происхождения и обилие невероятной величины назойливых мух.

Окна магазинов были наполнены всевозможными украшениями из серебра, покрытыми густым слоем пыли. Их грубые формы, их самобытный вид поразили меня, казалось, все они изъяты из каких-то древних раскопок.

Рядом блестели зеркальной чистотой огромные окна кафетерия: кафельный пол, никель, круглые голубые стулья, чистая белоснежная одежда персонала делали это место оазисом в пустыне грязи, мух и беспощадных лучей солнца. Это была Америка. Вернее, Америка, смешанная с Мексикой, или Америка на мексиканской территории.

Грейпфрутовый сок, джус, который нам предложили, показался с непривычки невероятно горьким, как напиток, сдобренный хиной. Вообще, ко всем американским сокам мы относились довольно скептически, предпочитали им свежие фрукты.

Мы попали на площадь с огромными красивыми деревьями. Воздух был насыщен запахом пережаренного масла, чеснока и перца. Вдоль густо заросших аллей стояли скамейки, на которых в обнимку сидели, а на траве – лежали молодые парни в грязных белых панталонах.

Здесь же разгуливали в невероятной величины соломенных шляпах, бронзовые, с черными, как яхонт, глазами, в расхристанных и довольно грязных, как нам показалось, рубашках продавцы, разносившие разноцветную жидкость в банках сомнительной чистоты и мороженое разных цветов. Я купила детям что-то оранжевое, они поморщились, не понравилось – так вот это и есть Мексика. Мы тогда еще не знали, что все города Мексики окружают такие же скверы.

А рядом за углом прохладный, роскошный магазин – и это опять США. Обедали в ресторане, курица не понравилась. Видно, и оттого еще, что за долгое наше путешествие все из ресторана опротивело и хотелось наших настоящих щей, борща и гречневой каши.

Через полгода я буду говорить по-испански

Мы не смогли достать отдельное купе и взяли общие сидячие места в первом классе: ждать следующего поезда мы не могли, нас уже ждали. Сидевшие вокруг нас люди по характеру и по внешнему виду крепко отличались от прежней публики.

Первое, что бросилось в глаза, – это многоречивость местного населения, громкие голоса, энергичная жестикуляция и певучесть речи. Настолько этот язык показался мне знакомым, будто когда-то в далеком детстве я изучала его, что, обернувшись к Кириллу, я вдруг заявила:

– Даю слово, что через полгода буду говорить по-испански!

И в самом деле, я совершенно отчетливо отделяла слово от слова, что, несмотря на все прилагаемые усилия, совершенно не могла сделать с английским. И странное это чувство знакомства звуков незнакомого языка создало какое-то теплое чувство к окружающим.

С тех пор как наша группа покинула борт советского парохода и мы очутилась в чужом, незнакомом океане, чувство заброшенности не покидало нас: все было красиво, богато, но холодно. А вот здесь, среди пыли, грязи и обнаженной до предела бедности, послышалось что-то теплое, сердечное.

Таможенный досмотр

Поезд дернулся туда-сюда и остановился, из окна теперь глядела еще более неприглядная картина: разбросанные там и сям глиняные, ничем не защищенные халупы, которые накалялись, трескались от зноя и разваливались. Босоногая толпа ринулась к поезду с кульками, с узлами и чемоданами первобытного происхождения.

К нам в купе вошли чиновники таможни. Наш багаж, кажется, никто до сих пор не проверял, а вот здесь вдруг решили. Предложили открыть чемоданы.

Кирилл стал что-то объяснять, они вежливо предложили пригласить говорящую по-русски леди. Явилась «леди». Худая и прыщавая, она стеснялась говорить по-русски, почти как я, если бы пришлось говорить по-китайски:

– Откройте, пожалуйста, чемоданы мы хотим проверить, не везете ли вы водку, вино, папиросы.

В одном чемодане были книги, школьные учебники детей, это их заинтересовало больше всего. Они разворачивали, разглядывали и показывали друг другу фотографии наших вождей.

Вдруг кто-то нашел в чемодане длинную белую бумажную ленту шириной в несколько сантиметров с какими то непонятными иероглифами, лица у всех стали серьезными, и передавая из рук в руки все стали разглядывать ее с нескрываемым интересом, чуть не пробуя на язык. Когда они начали что-то записывать в книжку, по-видимому решив конфисковать эту «контрабанду», я не выдержала и рассмеялась:

– Передайте этим господам, что это просто сувенир, на ленте запись сейсмической обсерватории Лос-Анджелеса.

Кто-то постарше виновато откозырял и поезд тронулся.

Жара. Пустыня. Нищета

Подошел проводник-негр:

– Мистер, – обратился он к Кириллу, – у меня для вас есть отдельное купе, разрешите я перенесу туда ваш багаж.

Это было как нельзя кстати. Жара усиливалась. Усталость от длинного путешествия давала себя знать, и страшно хотелось отдыха и уединения.

Дорога тянулась по ровной как стол безводной пустыне, поросшей скудной растительностью, главным образом кактусами; впервые в жизни я увидела такое разнообразие кактусов, то поодиночке, то группами разбросанных по горячему, выжженному немилосердным солнцем плато. Мертвый песок, мертвые холмы, мертвая земля застыла, как бы испугавшись ослепительных до боли в глазах лучей солнца.

В вагоне становилось нестерпимо жарко, бешено вертелся вентилятор, разгоняя раскаленный, как в печи, воздух. Мы постепенно начали снимать одежду, дети перекатывались с дивана на диван в одних трусиках, не помогала и вода из графина со льдом. Мороженное, холодные напитки, казалось, только усиливали жажду, и хоть бы струйка холодного воздуха!

Надев темные очки, я смотрела в окно.

– Господи, какая же здесь грусть, а представляете, каково путешествовать по Африке, да еще на верблюдах!

И вдруг я чуть не пробила окно.

Вдоль железнодорожной линии двигался осел; на спине его сидел человек в огромной соломенной шляпе с переброшенным через плечо рядном (здесь это называется «серапе»), руки висели безжизненно, как плети, а ноги беспомощно болтались в ритм ленивого движения осла.

– Мама, этот человек заблудился!!! Он здесь погибнет! Давай попросим остановить поезд и взять его, – попросил Володя, но осел со своим пассажиром уже остался далеко позади.

Картина была так однообразна, что, казалось, поезд не движется, а стоит на одном и том же месте. Но вот он основательно дернул и остановился.

– Тоже мне заграничные поезда, а дергает, как настоящий наш Максимка, – засмеялся Кирилл.

Вдоль состава бежали маленькие ребятишки и отчаянно просили копеечку.

– Синьор, пор фавор, уно центавито, уно центавито[13]13
  Синьор, пожалуйста, копейку, копеечку! (Исп.)


[Закрыть]! – доносились вокруг поезда звонкие детские голоса. Мимо окна промчалось босоногое, с длинными растрепанными волосами создание, черная длинная тряпка обматывала тщедушное детское тельце и тащилась по земле как шлейф.

На пороге полуразвалившейся хижины с единственной дверью и без окон сидела женщина с длинными распущенными волосами с младенцем на руках; вдоль поезда бежала к ней другая, видно только что приехавшая, она споткнулась о рельсы, упала и выронила лукошко. Вокруг разлетелись, как крупинки золота, зерна кукурузы, бедняга бросилась собирать их по зернышку, а я наблюдая за ней, дрожала от страха, боясь, что, когда поезд тронется, она не успеет отскочить.

Я никак не могла прийти в себя, мне трудно было понять, не сон ли это, неужели правда, что на земле существует еще вот такая нищета? Именно нищета, а не просто бедность. И как это возможно, чтобы возле такой богатой причесанной, прилизанной, подстриженной под гребешок Америки существовала такая беспросветная нужда.

Даже на лицах наших детей было чувство жалости и сожаления.

Ведь это чудовищно несправедливо, и впервые меня охватило чувство, что вот это и есть настоящая жизнь, а там сладкая конфетная коробка, игрушечные домики. Там кругом мишура, рекламы, витрины, блестящие медяшки украшений, джусы, джазы, чудовищная бутафория. Мне даже показалось, что были мы в какой-то нереальной, выдуманной стране и что один хороший дождь смоет всю эту мишуру, слиняют краски, сползут карточные домики, и вместо всего виденного останется бесформенная куча мусора.

А здесь настоящая, голая, но настоящая, первобытная, уходящая босыми ногами глубоко в землю жизнь. Дождь пойдет, напоит землю, вздохнет могучей грудью и заживет уснувшая пустыня, зацветет всей полнотой своих нетронутых материнских сил раскаленная земля.

– Грасияс, синьор, мучиас грасиас[14]14
  Спасибо, господин! Большое спасибо! (Исп.)


[Закрыть]! – доносился детский голосок.

А на следующей станции появилась уже целая куча босоногих ребятишек, с увлечением разглядывавших заграничные американские монеты. Значит, Мексика не Америка. Так постепенно умирали созданные раньше в нашем воображении о Мексике картины.

Из книг, прочитанных о Мексике, у меня создалось о ней совсем другое представление: пышная растительность, роскошные тропические деревья, густо переплетенные лианами, благоухающие цветы и несмолкающий птичий шум. Ничего этого не было. Вместо буйной тропической растительности – пустыня, вместо прерий, по которым носятся табуны диких лошадей, а ловкие мексиканцы в широкополых шляпах, вертя отчаянно лассо, набрасывают его на самую красивую лошадь и ведут к чернооким экзотическим красавицам, которых американцы рисуют в ресторанных меню и на железнодорожных расписаниях, кругом была пустыня, пустыня, пустыня.

Мексиканская пустыня изнывала под немилосердными лучами тропического солнца. Земля, казалось, выгорела и побелела от зноя. В этой опаленной, каменной пустыне трудно приспособиться к жизни. Почти не было птиц, животных, редко встречались люди. Только одни кактусы владели всем пространством, начиная от малюсеньких, с трудом пробивающихся в божий мир, и кончая огромными деревьями самых фантастических форм, раскинувшими свои колючие ветки, как дула многоствольных орудий.

Но мы не теряли надежды, что пустыня эта скоро кончится и волшебная мексиканская красота поразит нас, поэтому наши глаза были прикованы к окнам в надежде увидеть покрытую могучими лесами страну. Мы надеялись увидеть роскошную растительность вокруг зеркально блестящих водных источников с жирными ленивыми удавами, лианы, перепрыгивающих с дерева на дерево обезьян, услышать многоголосый шум дивных тропических птиц. Ничего подобного не было и в помине, кругом была пустыня.

Первые знакомые и тропические фрукты

В приоткрытую дверь нашего купе все время заглядывает лисья мордочка белокурой девчурки, волосы как с перманентной завивкой, на ноготках маникюр, она с любопытством разглядывает длинные косы Виктории. Вскоре девочки сдружились, играли, что-то рассказывали друг другу на каком-то только им одним понятном языке, громко смеялись.

Володя подружился с негром-проводником, ему все надо было знать, а кто лучше мог ему все объяснить! Симпатия была, по-видимому, взаимной, так как проводник относился ко всей нашей семье с особой предупредительностью.

Когда на второй день Володя, не выдержав жары слег, проводник трогательно ухаживал за ним, приносил сок со льдом, чай, булочки. Что-то рассказывал нам всем, указывал за окно, на публику в вагоне, жестикулировал, широко улыбался, обнажая два ряда перламутровых зубов. К сожалению, ни мы его, ни он нас понять не могли.

На остановке Кирилл принес с вокзала тропические фрукты.

– Это манго, эта дыня называется папайя, а вот это, вероятно, мамайя, – пошутил он. – Такая грязь, что я ничего больше купить не рискнул.

Фрукты никому не понравились, за исключением самого Кирилла, – и вкус, и запах не был похож на наши. Позже, распробовав по-настоящему, мы поедали их в невероятных количествах.

Это не та Америка!

Неужели мы едем по Америке? Позади нас осталась тоже Америка, но другая, с ее шумом и крикливыми рекламами. И война не наложила никакого отпечатка на людей. По крайней мере, мне не удалось заметить, что страна воюет. Как же тогда было до войны?

В нашей родной стране, которую мы совсем недавно проехали из конца в конец, народ так же мог бы чувствовать радость жизни, если бы не эта проклятая война. Да и до войны мы, сколько себя помню, должны были все время от чего-то и от кого-то спасаться, никогда никто не оставлял нас в покое. Когда начинаю об этом думать, кажется, что существует какой-то заговор против нас.

Почему не смогли договориться Англия и США с Советским Союзом до начала войны? Их союз мог бы предотвратить эту страшную войну с Германией, и миллионы, миллионы жизней были бы спасены.

Таких «почему» у меня уже накопилась тысяча.

А теперь появилось много вопросов о той стране, куда мы едем, я хочу знать о ней побольше. Все, что мы знали, было так незначительно: статистика, количество населения, процент обрабатываемой земли, поголовье скота. Но нам ни разу в жизни не приходилось встречаться с мексиканцем, и мы не имели никакого представления об их быте и характере.

Мы ехали работать в посольство, быть представителями своего народа в стране, о который мы не только не знали, но никогда раньше даже не слышали и не встречали ни одного ее представителя!

Путешествие потихоньку подходило к концу, а картина оставалась все той же: чумазые босоногие ребятишки возились вокруг убогих хижин. Смуглые до черноты женщины с прямыми распущенными волосами, одетые в живописные, как мне показалось, лохмотья, сидели на порогах, поджав под себя ноги.

Даже детям бросилась в глаза жуткая, беспросветная нищета. Они всю дорогу ныли:

– Куда ты, папа, привез нас? В эту грязную, чесночную Мексику! Мама, поедем обратно домой.

Я их успокаивала:

– Потерпите, мы еще не доехали, скоро вы увидите настоящую, красивую, прекрасную Мексику.

Марьячос

На одной из остановок мы вдруг услышали музыку. На перроне стояла группа очень симпатичных музыкантов «марячос», они, стараясь угодить иностранным слушателям, с предельным усердием выжимали из своих инструментов простые, но очень красивые народные мелодии. Они пели так сердечно, что изумленный Володя обратился к Кириллу:

– Папа, можно дать им денег? Пусть они еще, что-нибудь сыграют и споют.

Эта музыка стала первым знакомством с нравом и бытом народа, населяющего эту, как нам показалось, грустную страну. Мы почувствовали что-то очень близкое и родное, эти незатейливые мотивы были созданы талантливым, добрым народом с хорошей душой!

По музыке легче всего судить о народе, это всем понятный, интернациональный язык. Ни одна лекция, ни одно экономическое описание не дало нам того, что открыл пятнадцатиминутный концерт народных музыкантов.

Пригороды

По мере того как мы приближались к столице Мексики, пейзаж, как будто нехотя, менялся. Кругом была все та же пустыня, но появились горы, поезд петлял, кружил, и начала встречаться зелень. У вокзалов чаще попадались ничего не говорящие нам вывески «Пулькерия». Широкие пространства между гор были засажены правильными рядами кактусов, видно было, что люди культивируют этот сорт пустынных растений. Позже мы узнали, что мексиканцы добывают из кактуса свой национальный напиток – пульке, мутный молочного цвета спирт, который пьют как водку, закусывая лимоном.

Унылый пейзаж сменился на более мягкий, временами даже очень приятный. Появилось больше зелени, часто попадались маленькие бедные селения и станции с пестрой толпою народа.

А когда появились величественные горы со снежными вершинами и стиснутые между ними ровные долины, покрытые яркой свежей зеленью, нельзя было оторваться от окна.

Поезд быстро мчал нас по извилистой горной дороге, как ретивый конь, почувствовавший приближение дома и близкий отдых после тяжелого, изнурительного пути. Вот уже окрестности столицы. Пассажиры не торопясь укладывали вещи.

Наконец последний вздох, и поезд подполз к крытой платформе вокзала Мехико-Сити, радостно вздрогнул и остановился. Вот мы и в столице Мексики.

С приездом!

В Мехико мы приехали первого июля 1944 года.

Когда мы последними вышли из вагона, к нам стремительно подошел красивый молодой человек. Это был секретарь Константина Александровича Уманского, Юрий Вдовин. Протягивая руки к детям, он произнес:

– Ну, здорово, приехали! – и, обернувшись к группе встречавших нас представителей посольства, крикнул им: – Они здесь, поможем им выгрузиться!

Мы быстро очутились на платформе. Заботы о расплате с кондуктором и носильщиками взял на себя Юрий. Мексиканских денег у нас не было, и вообще, весь наш капитал, после жизни в Калифорнии и дороги, равнялся четырем долларам. Да и из Москвы мы выехали с небольшими деньгами: нам выдали по 50 долларов на человека, так что по дороге пришлось взять в консульстве аванс в счет будущей зарплаты.

Через несколько минут нас уже усадили в лимузин. Юра сел с нами, по дороге он рассказывал нам о жизни советского посольства и с жадностью задавал вопросы о Москве. Остальные трое встречающих разместились в другой машине, и мы быстро, не останавливаясь на светофорах, помчалась в гостиницу «Регис», расположенную в самой центральной части города.

Минут через тридцать все уже сидели в большой комнате гостиницы. Юра представил нам встречающих: атташе Смирнов, высокий плотный блондин, комендант посольства Петя Кирмасов, среднего роста, смущающийся и быстро краснеющий мужчина лет сорока, и главный бухгалтер Миша Романов, худощавый, уже начинающий лысеть блондин со скучающим скептическим, но очень приятным лицом. Шофер Костя считал себя уже старым знакомым и хлопотал по хозяйству.

– Теперь мы угостим вас настоящим мексиканским ужином, – весело улыбаясь, провозгласил тост за здоровье и за успехи вновь приехавших Романов.

Все дружно выпили и с раскрасневшимися лицами с удовольствием уписывали острые мексиканские кушанья.

Я, попробовав эти мексиканские блюда, ощутила во рту пожар. Укладывая детей, я очень встревожилась, они отказались есть, у обоих была высокая температура. Меня все принялись успокаивать, объясняя это резкой переменой климата, говорили, что, отдохнув с дороги, дети на другой же день будут здоровы.

Нам объяснили, где питаться, где что покупать, что пить сырую воду нельзя, а фрукты и зелень нельзя кушать без тщательной промывки, рассказали, как пользоваться двумя системами мексиканских телефонов, как добраться до посольства, сколько платить шоферу за такси, с которым следует торговаться, ибо дерут они с иностранцев в два раза дороже.

Муж приехал замещать торгового атташе Малкова. Велико было их удивление, когда мы им сказали, что приехали мы от Наркомвнешторга и в Мексику, оказалось, они думали, что мы проездом в Южную Америку.

Эпизод Гражданской войны

1920-й год. Иван Федорович Саутенко (нижний ряд, второй справа), в центре – чекист Лаубе (начальник Чрезвычайной комиссии)

Александр Иванович Саутенко в годы службы в Красной Армии в 1931 г., 16 лет

Иван Федорович Саутенко в годы Гражданской войны

Родители (1930-е годы)

Нина, 16 лет

Комсомольские друзья, 1929 г.

Первая практика, 1931 г. Риддер, Казахстан

На практике в Казахстане, 1931 г. В первом ряду госпожа Кент, жена английского инженера, работающего в СССР по контракту

Дальний Восток, 1935 г., преддипломная практика

Александр Иванович Саутенко с супругой Анной Мартыновной, 1938 г.

Нина, 1934 г.

Федя Михайлов, друг Нины, 1931 г.

Нина и Лида Горохова, самый молодой секретарь посольства

Сотрудники посольства в гостях на даче у Никифоровых, 1946 г.

Во дворе Советского посольства в Мексике, 1945 г.

У Никифоровых

С сотрудницами посольства и детьми Викторией и Володей. Мексика, 1945 г.

Кирилл Михайлович Алексеев по дороге в командировку, 1945 г.

Кирилл Михайлович Алексеев, 1944 г., прибытие в Мексику

Наконец все уехали, пообещав сообщить послу о том, что мы едем не в Аргентину, как они думали, а приехали сюда в Мексику.

Позвонил посол, поздравил с приездом и попросил зайти, как только отдохнем с дороги.

Малков

Вскоре на пороге появился небольшого роста голубоглазый, уже лысеющий блондин лет тридцати пяти с круглым розовато-пухлым лицом. Он монотонно, наводящим тоску голосом, стал рассказывать нам о местных нравах, о жульничестве и лживости всех мексиканцев. Он успел выложить нам все сплетни о сотрудниках посольства, дал характеристику четы Уманских и их сторонников.

Это был тот самый товарищ Малков, о котором мы слышали еще в Москве, в наркомате Внешней торговли от работников Латиноамериканского сектора. Одним из его достоинств было знание испанского языка, которому он научился в Испании, где его отец до падения республиканского правительства был торговым представителем СССР.

Малков ушел часов в одиннадцать, оставив меня в состоянии черной меланхолии. Я всю жизнь смертельно боялась всяких склок, среди большой массы людей от них легко было держаться подальше, можно было лавировать. Но как избежать этого здесь, в небольшом коллективе «избранных» советских граждан? Задача предстояла сложная, ибо не только работа, но и вся семейная жизнь проходила в посольстве, и сотрудники буквально варились в своем собственном соку.

Но неприятное чувство, навеянное Малковым, испарилось, когда я подумала, что ведь на эту работу, нас послала наша Родина, утопающая в потоках человеческой крови страна. Мы покинули ее только несколько месяцев тому назад, и еще трудно было забыть вопли и стоны, жен, матерей и детей, лишившихся близких на этом страшном побоище. Я не могла еще смотреть на мир сухими глазами.

Мысль о том, что миллионы, миллионы наших людей отдают свои жизни, защищая не только свою судьбу, но и судьбу всего человечества и все время бередила душевную рану и туманила глаза. И когда ко мне обращались с просьбой, что-нибудь рассказать о России, я задыхалась еще от слез.

Отношения с Мексикой

Мы приехали в Мексику в тот момент, когда после мучительно долгой затяжки с открытием второго фронта, гибель Германии уже давно была предначертана, и союзнички наконец, испугавшись, что советские могут закончать войну и обойтись без них, решили открыть второй фронт. Теперь Германию били с двух сторон. Весь мир с глубоким интересом следил за исходом Второй мировой войны в Старом Свете. Фашизм, со всеми его ужасами, заслуженно возненавидели все и желали его скорой гибели.

Мексиканское правительство, также будучи в числе наших союзников в борьбе против общего врага, считало себя морально обязанным чуть, чуть поддерживать, чуть-чуть не мешать и даже чуть-чуть гордится и помогать просоветской деятельности в стране.

Мексика страна аграрная и торговая. Торговля вся сосредоточена в руках иностранцев, главным образом европейского происхождения. Многие покинули Европу в начале Второй мировой войны и считали свое пребывание в Мексике вынужденным и временным. Их интересы были устремлены обратно в Европу.

Эта благодатная страна, открывшая всем гостеприимно свои объятия, осталась все-таки чужой страной для эмигрантов. Здесь можно было встретить эмиграцию самых различных этнических и политических направлений: еврейскую, русскую, испанскую, итальянскую, португальскую и многие другие. Всем им жилось в Мексике неплохо.

Болезнь детей и господин из Эквадора

Подойдя к кровати, я увидела, что Володюшка и Ляля метались в жару с пересохшими губами, стонали и просили пить. Графин оказался пустым, я позвонила. Вошла тучная симпатичная мексиканка и на просьбу дать кипяченой воды отвернула кран в ванной, налила в графин и ушла. Напуганная рассказами о здешней воде, я не осмелилась поить ею детей и попросила Кирилла принести из аптеки воду в бутылках и необходимые лекарства.

В посольстве доктора пообещали прислать только утром.

Вернувшись из аптеки, которая была здесь же, внизу, Кирилл попросил разрешения войти с каким-то господином, который любезно помог ему сделать нужные покупки.

В номер вошел иностранец в светлом костюме «тропикаль», полный, с широкой заразительной улыбкой на курносом симпатичном лице. И на ломаном русском языке предложил свои услуги, помочь.

Господин этот оказался из Эквадора, только сегодня прилетел в Мексику и остановился в этой же гостинице. Узнав, что мы только что приехали из СССР, он обрадовался нам как землякам.

– Жена моя русская, из Киева, я сам поляк… Она меня научила говорить по-русски. Она очень любит свой родной язык.

Мы просидели около часа, он притащил из своего номера какие то книги по кулинарному искусству, руководство по кройке и шитью, альбомы с фотографиями, на которых он был снят среди эквадорских женщин, обучая их этим премудростям. У него был даже свой метод составления косметических мазей, но, исчерпав все возможности в Эквадоре, он решил попытать счастье в Мексике и открыть здесь свой салон.

По образованию сей господин был инженер-химик, и лично мне очень странно было встретить иностранца с высшим образованием, который занимался, как мне показалось, какой-то чепухой. У меня в сознании не укладывалась еще мысль, что человек, имеющий высшее образование, может заняться тем, что ему в голову взбредет или покажется выгодным, не отдавая в этом отчет никому. Жил в Эквадоре, захотел приехать в Мексику, приехал… Удастся сделать дело, хорошо, нет – соберет свои манатки и поедет в Панаму, или в Гватемалу, или куда захочет.

Мы же, привыкли все делать по указке. Кончили институт – распределят, и вся забота сводится к тому, чтобы как-нибудь не попасть к черту на кулички.

Мне даже было обидно за него, что нет у него такого высокого надежного покровителя. Я же привыкла, чтобы нашей судьбой интересовался если даже не сам нарком то, по крайней мере, начальник главка.

Мексиканский врач

Рано утром приехал доктор, средних лет худощавый испанец. Поздоровавшись на своем языке, он стремительно направился в комнату детей, сел к Володе на кровать и бросил на нее не первой свежести перчатки, жестами давая понять Володе, чтобы тот открыл рот. Володя поморщился и, обращаясь ко мне, заявил:

– Тоже мне доктор! Свои грязные перчатки бросил ко мне на постель, сам без халата и немытыми руками хочет лезть ко мне в рот.

К моему удивлению, доктор, сильно смутившись, быстро пошел в ванную комнату и, вытирая на ходу руки и улыбаясь, обратился к Вовке:

– О, ты очень серьезный мальчик… Это хорошо!

– Молчи, сынок, ведь доктор понимает по-русски.

– Жаль, если не понимает, – сокрушенно ответил Володя, – врачам все языки нужно знать.

Оказалось, что этот доктор работал во время гражданской войны в Испании в армии вместе с русскими и действительно немного понимал по-русски.

Прогулки по Мехико-Сити

Вскоре дети выздоровели, и я решила заняться знакомством с городом с таким очаровательным названием – Мехико. Дети тоже с огромным интересом разглядывали все для них новое и незнакомое. Мне с большим трудом удавалось затащить их в гостиницу, чтобы только накормить. Первые дорожные впечатления от этой страны стали быстро улетучиваться. Здесь нам все нравилось. И пышная растительность парков, и множество цветов, и пестрота магазинов, полных всяких безделушек и различных мексиканских изделий. И самое главное – почти всегда сверкающее солнце.

Я очень полюбила небольшой тенистый парк Аламеда, где в знойный полдень в глубокой тени роскошных пальм на скамейках, сделанных как будто из окаменевшего дерева, отдыхали мексиканцы. Мы подолгу смотрели на шустро бегавших ребятишек, продававших газеты, на взрослых мексиканцев, часами занятых игрой в «орел и решку» и громко заразительно хохотавших при удачном падении монеты. «Агиля!» (орел), «соль!» (решка), кричали они, приходя в дикий восторг, как дети.

Мы как будто очутились на другой планете. Казалось, никто понятия не имеет, что где-то на другой стороне нашего маленького летающего, как крупинка во Вселенной, шарика продолжается кровавая война.

Здесь спокойно разгуливали смуглые няни-мексиканки с белобрысыми детьми. К ним подходили невысокого роста скуластые парни, удивительно напоминавшие наших якутов, в синих рабочих блузах, в плетеных сандалиях, одетых на босую ногу, и обнявшись, хлопая друг друга по плечам, присаживались к нянькам и, весело болтая на звучном, певучем языке, угощали их мороженым. Ели папайю, которую лениво разносили на деревянных подносах продавцы в соломенных шляпах. Первые дни я удивлялась, что парни обнимаются при всем честном народе, но вскоре я узнала, что это обычное мексиканское приветствие.

Мне очень нравилось красивое здание театра Белес Артес в стиле декаданс, которое как будто присело в глубокую впадину на площади. И магазины… колоссальное количество магазинов, переполненных ярко блестевшими изделиями из серебра.

Мексика – самая богатая серебром страна в мире, я это знала еще со студенческих лет, когда мы изучали способы добычи и обработки богатейших месторождений серебра на предприятиях «Пачука» в городе Пачука в Мексике. Но то, что его так много в продаже, было удивительно. Ведь в России тоже достаточно и золота, и серебра, но найти какие-либо изделия из этого металла не так просто. Разве только случайно попадется в комиссионных магазинах что-нибудь почерневшее от времени.

Трудно было оторваться от сумок, поясов, саквояжей из крокодиловой кожи. Каждая такая вещь в России была бы огромной ценностью, а здесь все это было доступно, заходи и покупай. Продавцы, рассыпаясь в любезностях, приглашали, уговаривали купить…

Русский ресторан

В Мексике, так же как и в США, мне нравились вестибюли в гостиницах, где так спокойно, по-семейному сидели, беседуя, люди.

И как-то встретив нашего знакомого – сеньора Б. из Эквадора, мы тоже решила присесть. Говорили мы, конечно, по-русски.

Напротив подошел и уселся на диване молодой человек с очень красивой наружностью. Огромные голубые глаза на открытом лице, светлые, как спелая рожь, волосы невольно притягивали к нему взгляд. Одет он был для Мексики совсем необычно: в светлых брюках, красной рубашке-косоворотке, выпущенной поверх брюк и подпоясанной шнурком. Русский… Он должен быть обязательно русским. Он был похож на тысячи русских парней, отдававших лучшие годы своей жизни за спасение Родины, с щемящей тоской, подумала я.

Мне хотелось узнать, как живет, о чем думает этот заброшенный в далекую чужую страну с таким ясным, русским лицом юноша. Он несколько мгновений с интересом следил за нами и вдруг заговорил на чистейшем русском языке:

– Вы из России? Из посольства? – радостно волнуясь, произнес он.

Я растерялась, даже немного испугалась в первую минуту.

Я посмотрела на сеньора Б. и тоже вспомнила, что я испугалась при первой встрече. А он оказался далеким от политики, душевным и обаятельным человеком, который проявлял к нам интерес просто как к русским людям с другой части нашей планеты, с которыми встретился случайно.