Текст книги "Одна жизнь – два мира"

Война

Зловещий заговор

Серебряный Бор

В памяти также всплыло лето 1939 года, мы отдыхали на даче в Серебряном Бору. Серебряный Бор это небольшой полуостров, омываемый Москва-рекой. Но когда строили канал Москва – Волга и выравнивали русло реки, тогда из этого полуострова образовался островок, покрытый густым лесом сосновых деревьев, издающих в летнее знойное время крепкий смолянистый запах. Там было хорошее купанье, и недалеко от города – всего 15 км. Он стал любимым уголком отдыха для тех, кто имел туда доступ.

Новые дома появлялись здесь редко, строительными участками награждали только знаменитостей. Например, рядом с нами построил дом летчик-герой Советского Союза Владимир Коккинаки, известный своим беспосадочным полетом в Америку. Он очень любил нашего Володю и, взяв его на руки, ходил с ним гулять через дорогу на берег Москва-реки и долго потом вспоминал, как в их первую прогулку Володя, увидев коричневый цвет воды в Москва-реке, громко вскрикнул:

– О, как много чая!

В основном же здесь были особняки старого дореволюционного типа, в которых на лето размещались по два, а иногда даже и больше семейств так называемых ответственных работников. Мы делили свой особняк с вдовой Ивана Дмитриевича Сытина, ее дочерью с мужем и внучкой. Да, да, того самого знаменитого Сытина, который начал свою издательскую деятельность в 1876 году и стал одним из самых крупных издателей-просветителей России. После Октябрьской Революции И. Д. Сытин был консультантом «Госиздата», скончался в 1934 году.

Жена И. Д. Сытина выглядела моложе своей дочери, и все спрашивали, как это ей удалось так сохранить себя. Она с готовностью делилась своим секретом: пила она йод с молоком, начиная от одной капли йода до десяти, и после десяти капель продолжала так же пить, но уже в обратном направлении.

Однажды, вернувшись из Москвы после работы, я почувствовала, что в доме произошло какое-то событие, все были чем-то взволнованы. Оказывается, маленькая внучка Сытиной, девочка лет пяти, проснувшись и спускаясь с постели, наступила на спящего пса – немецкую овчарку, и собака ее укусила. Девочку немедленно взяли на профилактику, а собаку, к всеобщему огорчению, немедленно убили.

Вот в это замечательное, чудесное лето в июне-июле 1939 года шли усиленные переговоры между Советским Союзом, Англией, США, Францией и другими странами, которые уже вели неравную борьбу с фашистской Германией, о заключении пакта о дружбе и взаимопомощи против агрессии Германии.

Все чувствовали, что переговоры не удаются, зашли в тупик то ли умышленно, то ли действительно по каким-то серьезным причинам. Я смутно припоминаю, главная причина якобы была в том, что Польша категорически отказывалась пропустить войска Красной армии через свою территорию в случае необходимости выступить вместе с союзниками, Англией, Францией и США, в защиту каких-либо европейских государств, оккупируемых один за другим гитлеровскими войсками. Но когда Гитлер напал на Польшу, – писали газеты, – то эти же союзники пальцем не шевельнули в ее защиту.

В это время из США был отозван посол Советского Союза Максим Максимович Литвинов, который старался поддерживать союз и дружбу СССР с англосаксонскими странами, и на его место послом СССР в США был назначен Константин Александрович Уманский.

М. М. Литвинов до 1939 года занимал пост Наркома иностранных дел СССР, но вскоре ушел в отставку, и его место занял послушный, бездарный дипломат В. М. Молотов.

В связи с этим все понимали, что происходит что-то более серьезное в затянувшихся международных переговорах, чем просто смена действующих лиц. Опасения обывателей вскоре оправдались, когда 23 августа все отдыхающие на даче в Серебряном Бору были немало удивлены появлением на горизонте немецкого самолета. Дико было видеть, и даже трудно было поверить своим глазам, когда над аэродромом в Тушино появился и снизился самолет с немецкой свастикой. Тревожное чувство появилось даже у многих ответственных партийных работников. И помню, как мы в тот вечер с глубокой тревогой допоздна обсуждали: зачем это? что это значит и что будет дальше?

Чертовщина какая-то, какой-то совершенно противоестественный фантастический поступок. Казалось, если бы Москва-река вдруг потекла в обратном направлении, никого бы так не удивило, как вид огромной птицы со свастикой, опустившейся на наш советский Тушинский аэродром. Даже самые спокойные смотрели с беспокойством на опускающийся на аэродроме в Тушино самолет со свастикой.

С точки зрения суеверных людей это была плохая примета, и в те дни каждая гадалка безошибочно могла бы предугадать: кругом пожарища, кровь, кровь и трупы, трупы, и страшная хищная птица со свастикой вьется над этим пепелищем.

Беспокойство сменилось возмущением многих, когда прочли в газетах, что на нашу землю пожаловал сам имперский министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп и в тот же день 23 августа 1939 года был принят нашим правительством, и Молотов подписал с ним советско-германское соглашение о ненападении.

Договор с Германией

А ровно через месяц, 28 сентября, был подписан уже договор о дружбе и границе между СССР и Германией.

Хотя Советский Союз заключил договор с Германией после продолжительных тщетных попыток заключить его с союзниками, но все-таки такое очередное, мягко говоря, «смелое мудрое» решение Сталина было неожиданно и непонятно не только для простых людей, которые восприняли это как предзнаменование чего-то недоброго, но даже для многих крупных партийных работников. Поэтому они высказывали свои различные предположения осторожно, неуверенно, вполголоса. Одно из первых предположений было, что эти два года нам необходимы для усиления нашей военной подготовки.

А вот второй договор, заключенный 28 сентября 1939 года, «О дружбе и границах» вообще трудно было объяснить.

Но наша печать, наши средства массовой информации, которые должны были отражать и выражать настроения и волю народа в нашем демократическом государстве, вчера еще последними словами ругавшие Германию, Гитлера и его режим, вдруг переменили пластинку и во все горло завопили: «Это великий исторический перелом для нашей страны», «Мудрая сталинская политика, дружба двух могучих государств против всего капиталистического мира». Странно было читать эти дифирамбы «мудрого» Сталина Гитлеру, внезапно ставшему великим.

И даже у нас в лаборатории, я тогда работала старшим научным сотрудником в институте «Цветметзолото», кто-то принес журнал со статьей, восхвалявшей Гитлера и его заслуги, и сказал:

– Действительно, оказывается не такой уж дурак был Гитлер, если сумел обработать, перехитрить всех нас и наших мудрецов.

А о «мудрости» и «о мудрой сталинской политике» уже вовсю трещали все наши средства массовой информации.

И вот так, сразу, нужно было изменить отношение у многомиллионного населения нашей страны к Гитлеру, с 1933 года, с момента прихода Гитлера к власти, воспитываемого в духе ненависти и презрения к существующему в Германии режиму и его диктатору.

Некоторая часть «старой», как мы ее тогда называли, интеллигенции – инженеры, профессора, академики, те, кто до революции учился в немецких университетах, – еще хорошо помнили и ценили дисциплину германских университетов и старались, по возможности, позаимствовать кое-что из своего прошлого опыта для учебы в наших вузах. Они тоже полушепотом высказывали свои соображения: Германия сильная, могучая страна с великолепной техникой, высокой культурой и непревзойденной организацией труда и порядка, и дружба, с точки зрения науки и техники, с ближайшей нашей соседкой для интеллигенции в какой-то мере вполне приемлема. Но режим, который существовал там, у всех вызывал тревогу, недоумение и страх, что все это добром не кончится. Как наше правительство решилось пойти на такую сделку?

Неожиданное нападение?

Нам нужны эти два года на передышку, чтобы подготовиться к войне, говорили те, кто старался поддержать политику Сталина.

Неужели Сталин не понимал, если нам для подготовки нашей страны к войне, не к миру, а к войне (обратите на это внимание) потребуется еще два года, Гитлер тоже, надо полагать, не будет почивать на лаврах. И через два года он окажется даже в еще более выгодном положении при его уже хорошо налаженном военном производстве и при его военных кадрах (не как наш высший комсостав, ликвидированный Сталиным).

И это тоже ведь значит, что там наверху Сталин и многие из его окружения не просто предчувствовали, а прямо знали, должны были и обязаны были знать, что рано или поздно война с Германией неизбежно будет.

Так как же он, вместо подготовки к этой самой неизбежной войне, для которой теперь ему требуется два года, эти два года систематически занимался тем, что с садистским наслаждением громил и уничтожал сотни тысяч бойцов, командиров, ликвидировал всю боевую мощь нашей блестящей Красной армии и еще более блестящих ее полководцев.

Он также уничтожил не только лучшие кадры нашей Красной армии, он с 1937 по 1939 год разгромил, расстрелял, уничтожил самые лучшие, самые опытные и, я бы сказала, самые идейные кадры нашей иностранной разведки, заменив их молодыми неподготовленными, неопытными агентами. Тем самым была дестабилизирована и нарушена та основная сеть, по которой поступала самая необходимая, самая ценная для нашей страны информация.

Не явилось ли это тоже причиной его «непонимания, незнания и неподготовленности» к так называемой «внезапно» нагрянувшей на нас войны? И вот теперь он пытался получить у Гитлера отсрочку для подготовки к войне. С кем? Выходит с ним же, с Гитлером, и не даром, а за огромный выкуп.

Германия за эту отсрочку потребовала расплатиться с нею, и в Германию потекли дефицитные, стратегически необходимые нам для подготовки к войне материалы, такие как железо, медь, олово, свинец, цинк. А также кавказская нефть, из-за которой Франция и Англия даже готовы были разбомбить, уничтожить нашу нефтедобывающую и нефтеперерабатывающую промышленность Кавказа, чтобы она не досталась немцам. А когда начали переправлять эшелоны, нагруженные продовольствием – зерном, маслом, мясом, сахаром, текстильными товарами, хлопком, шерстью и черт знает чем еще, настроение у многих еще больше упало.

Ведь даже тогда, когда война шла уже полным ходом, с нами, на нашей территории, наши железнодорожные пути были заблокированы эшелонами с продовольствием, направлявшимися в Германию. Абсурд. Нет, Гитлер был вовсе не дурак, если сумел оболванить, облапошить нашего «мудреца».

Люди понимали, что происходит что-то неладное, и потихоньку делились между собой своими мрачными мыслями. Но ТАСС опровергал все.

И вдруг «неожиданный факт»! «Неожиданное нападение»! Какой же это «неожиданный факт и неожиданное нападение»? Для кого оно было неожиданным? Для того, кто должен был знать об этом и должен был сохранить народ, страну и нацию. Как же можно было не помнить об этом?

Зловещий заговор

У меня до сих пор чувство, что где-то там, в Кремле, сидят какие-то «зловещие силы», которые поставили своей целью уничтожить, загубить Советскую власть, уничтожить, разрушить Советский Союз.

Как будто существует какой-то «зловещий заговор», и кто-то очень умело, прикрывая этот зловещий заговор красивыми лозунгами и идеями, уничтожает, губит лучших из лучших людей, называя их изменниками, предателями, уголовниками, пытаясь достигнуть своей страшной цели полной и абсолютной дискриминации всей системы.

Читаю Историю КПСС, и там (на с. 417), задается вопрос:

Как могло случиться, что врагу в первые недели войны удалось захватить значительную часть территории советской страны?

А в 3 абзаце на с. 518 приводится одна из причин:

«Ей (то есть Красной армии, – замечание мое) не хватало опытных, хорошо подготовленных командных кадров: ЗНАЧИТЕЛЬНАЯ часть их была необоснованно отстранена от руководства войсками в 1937–1938 годы».

Но ведь это же неправда, это ложь, потому что не ЗНАЧИТЕЛЬНАЯ часть, а ОСНОВНАЯ, ГЛАВНАЯ, и не ОТСТРАНЕНА, а УНИЧТОЖЕНА.

Читаю и тысячу раз задаю себе один и тот же вопрос: почему значительную часть командных кадров Красной армии можно было так легко «отстранить», а Сталина и всех тех, кто давал Сталину «умные советы», не отстранили, не смогли отстранить, и оставили у власти?

«Они», то есть Сталин и его советчики, стремились, целенаправленно стремились создать армию настоящих врагов народа и врагов советской власти. Вот поэтому они повсюду, даже в самой глухой периферии, арестовывали всех вплоть до председателей сельсоветов и пастухов, и как только на их место появлялись новые, они снова и снова исчезали, и так в некоторых местах по 5–6 раз в год. Пока на это место не усаживали какого-либо олуха царя небесного, которым можно было легко и просто манипулировать тем, кто сидел где-то там наверху.

Это все напоминало, как во время Гражданской войны так же по 5–6 раз менялись люди, занимавшие какой-либо пост, но тогда их убивали террористы, бандиты, враги советской власти, а сейчас, спустя 20 лет, ночью и днем арестовывают и расстреливают «свои, советские люди». Все уже шло, как по хорошо продуманному сценарию «советчиков» Сталина, в основную задачу которых входило путем шантажа, клеветы и фальшивых доносов убрать самые честные, самые трудоспособные и самые лучшие кадры, те самые кадры, которые, по утверждению Сталина в 1935 году, «решают все». Они стремились не просто убрать опору советской власти и не просто свергнуть советскую систему, они хотели создать о ней такую славу, чтобы отбить охоту не только у нынешнего поколения, но и у всех будущих поколений даже думать о ней.

Трудно поверить, чтобы Сталин, спасая якобы страну от «врагов народа», «не знал», «не понимал», что он создал такое количество, такую армию настоящих врагов, которых и в помине не существовало, и о чем настоящие враги Советской власти и мечтать не могли. Создание такого количества, мягко говоря, недовольных внутри страны как раз и было на руку всем врагам Советской власти за рубежом.

Он делал ту кровавую работу, которую ни одна антисоветская зарубежная разведка не в состоянии была бы сделать. Их пропаганда ни гроша не стоила по сравнению с тем, что делал Сталин внутри страны. Они (то есть враги советской власти) брали под свою защиту Сталина, утверждая, что кровавый террор – это характерная черта не сталинского большевизма, а народного советского строя, и что ни большевизм, ни советский строй без террора существовать не могут, а Сталин здесь ни при чем.

Я искренне и глубоко верю, что когда-нибудь, каким-то образом кто-нибудь распутает этот змеиный клубок, который был создан в Кремле, в самом сердце нашей страны.

Невольно задаешь себе вопрос. Почему с самого начала, до начала этой страшной войны, несмотря на все старания Советского Союза, Англия, Америка, Франция не смогли или не захотели договориться с Советским Союзом, не захотели и не стали союзниками и не предотвратили тот ужас, за которым последовал какой-то выдуманный, искусственный союз с гитлеровской Германией. Тогда не было бы Второй мировой войны!

И в живых остались бы 50 миллионов людей!!

Как видно из многочисленных книг о гитлеровской Германии, вышедших сейчас, в частности, начальника гитлеровского штаба германской армии Тальдера, Гитлер стремился к ликвидации русских на европейской части России, к завоеванию русских земель от Каспийского до Белого моря.

Гитлер настаивал и требовал вторжения в СССР еще до 18 декабря 1940 года приказом «Барбаросса». Но в силу каких-то обстоятельств даже вторжение, назначенное на 15 мая 1941 года, было отложено до 15 июня, и затем еще раз, окончательно, до 22 июня 1941 года.

Эти отсрочки, по мнению авторов этих книг, происходили главным образом из-за событий на Балканах, из-за ожесточенного сопротивления Югославии и отчасти Греции, поддерживаемых в какой-то степени английским десантом.

Подготовка к вторжению продолжалась долго, и германские войска, сосредоточенные на русских рубежах, готовы были к вторжению в любое время в течение полугода.

По мнению Черчилля, ход всех этих событий якобы даже спас Москву.

Если об этом толковали по всей Европе, как же мы «проворонили» то, что стоило нам больше 35 миллионов убитых, миллионов искалеченных, разбитых человеческих жизней?

Как же наше правительство, что, они все оглохли, ослепли, ничего не знали, ничего не слышали, ничего не видели? И это, опять же, страшный результат уничтожения Сталиным наших лучших, опытнейших агентов, нашей внешней разведки и замена их молодыми неучами.

Начало войны

22 июня 1941 года вдруг нестерпимо громко задребезжал радиорепродуктор. Я мгновенно вскочила и уже потянулась к выключателю, как рука невольно опустилась и я замерла на месте…

«Внимание, внимание. Слушайте экстренное сообщение…» Так необычно и тревожно зазвучал голос диктора, что у меня, привыкшей к стандартно-монотонным радиотрансляциям, испуганно вздрогнуло сердце… Никакие внутренние события, как бы они ужасны ни были, никакие международные не заставляли так энергично дребезжать репродуктор.

«Сегодня, 22-го июня, на рассвете, в 3:30 утра группа немецких бомбардировщиков, прорвавшись на советскую территорию, сбросила бомбы на следующие города: Житомир, Киев, Севастополь, Каунас, румынскую и финскую территории.

22 июня на рассвете, регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части от Балтийского до Черного моря. Встретив сильное сопротивление наших пограничных войск, после неравной схватки, перешли границу вглубь страны, на некоторых участках до 21 км.

Германский посол в Москве граф Фридрих Вернер Шуленбург в пять часов тридцать минут утра от имени своего правительства сделал заявление, что Германия решила выступить против СССР в связи с сосредоточиванием частей Красной армии у восточногерманской границы».

Война – какое страшное слово! Мама, застыв у дверей, беззвучно плакала. В комнату через балконную дверь вошла соседка, растрепанная, вместо халата на плечи наброшено пальто. Глаза полны слез:

– Вы слышали? Война… мальчики, мои мальчики, о, это ведь ужасно, – твердила она растерянно, как будто ища у нас защиты.

И в эту секунду я до глубины души поняла, что самое тяжелое, самое страшное горе война в первую очередь приносит матерям.

И невольно вспомнилось недавнее сообщение ТАСС от 14 июня 41 года. В нем говорилось, что еще до приезда, а особенно после приезда английского посла в СССР г-на Р. С. Криппса в Лондон, в Англии, и вообще в иностранной печати, стали муссироваться слухи о «близости войны между Германией и СССР».

Советская печать на это уверенно ответила: «Несмотря на очевидную бессмыслицу этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым уполномочить ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении войны.

Эта очередная ложь и клевета иностранной печати, – утверждало опровержение ТАСС, – пущена с целью подорвать несокрушимую дружбу двух великих держав».

Тогда еще, читая это опровержение, всем показалось, что ТАСС в слишком мягкой форме выразил свое «возмущение».

«Нет дыма, без огня» – говорил в ответ на это народ.

И в это ласковое, солнечное утро как будто все в доме изменилось, захотелось увидеть людей спокойных, уверенных. Мы быстро вышли на улицу, там царило оживление, несмотря на этот ранний час. На лицах у всех были страх и растерянность. Каждый отчетливо представлял себе ту страшную действительность, которая ожидает его впереди. Все бросились в продуктовые магазины, вокруг которых образовались очереди. Тащили из магазинов все – мыло, крупу, соль, спички. Торопливо мимо меня пробежала соседка: «Нина Ивановна, пойдемте и мы, а то к вечеру ничего не достанем в магазинах».

До этого дня обычно очереди выстраивались возле универсальных магазинов. Люди нуждались в одежде, в обуви, в мебели, брали все с боем, с великим терпением выстаивая по пять-шесть часов, иногда впустую. А теперь все бросились за хлебом и сухарями, спичками и солью.

Это чувство людей, старающихся запастись продуктами, как перед голодом, делало мысли все мрачнее и мрачнее.

К нам зашли друзья, но все угрюмо сидели у обеденного стола перед давно остывшей пищей.

Наконец все решили пойти в Парк культуры и отдыха им. Горького. На Калужской площади мы попали в огромную толпу. Люди с тревожно вытянутыми лицами слушали радио. У микрофона был В. М. Молотов.

– Эта война навязана нам не германским народом, рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии, поработивших французов, чехов, поляков и другие народы… На поход Наполеона в Россию народ ответил отечественной войной, и Наполеон потерпел поражение… Мы также ответим отечественной войной – за Родину, за честь и свободу.

Не за партию Ленина-Сталина, а за Родину, за честь и свободу, – говорил Молотов.

Эти слова были непривычны. Все слушавшие знали, что Сталин последние годы топил родину в крови собственного народа, а честь и свободу душил в тюрьмах, лагерях и подвалах НКВД.

Молотов призывал народ к порядку, к самодисциплине:

– Не поддавайтесь панике.

Народ в панике бросался покупать продукты, хлеб, соль и спички.

– От имени правительства заверяю, что запасов хлеба у правительства хватит на десять лет, и карточки введены не будут, – уверял всех Молотов.

Но не прошло и трех недель, как были введены карточки, а все магазины были совершенно пусты.

На следующее утро по Московским улицам потянулись колонны новобранцев в гражданской одежде, с узелками за плечами.

Женщины и дети бежали по тротуарам, стараясь запомнить образ дорогих и близких людей, которых, быть может, они видели в последний раз. Было больно смотреть на вытянутые и исхудавшие за ночь, заплаканные женские лица. Они старались что-то сказать, дать совет, на который идущий в колонне не имел возможность ответить.

Это было в начале, потом и эти проводы прекратились.

Шли молодые, вновь призванные на отечественную войну, запевая бодрые комсомольские песни:

«Нас не трогай – мы не тронем.

А затронешь – спуску не дадим…»

Припев подхватывала вся колонна, но заканчивали тихими, приглушенными, редкими голосами. Пение с еще большей силой передавало душевное состояние людей. Все смотрели на уходящих с жалостью, со слезами на глазах. За мной стояла мать с ребенком на руках:

– Помаши дяденькам ручкой, скажи «до свидания», – обратилась она к девочке, тихонько утирая слезы.

Путь солдат был усеян не цветами, а слезами и горечью за прошлое, настоящее и будущее.

Народ расходился от репродукторов молча.

Куда исчез отец народов?!

Куда же делся Сталин?!

О Сталине как-то сразу все умолкли, он как будто исчез, даже по радио ни звука о нем не было слышно. А ведь все беды происходили от этого вечно воспеваемого, превозносимого до небес, обожествленного «мудрого великого Сталина». Где же он?! Куда исчез отец народов? Испарился?!!!

Сталин и только Сталин лучше всех должен был знать, очень хорошо знал о подготовке Германии к нападению на Советский Союз, его предупредили. И предупреждали не только наши разведчики, не только дипломаты различных стран, но даже Черчилль и германский перебежчик, сообщивший не только дату, но даже чуть ли не час нападения. А этот «мудрый ишак» требовал не отвечать на «провокации», когда уже бомбили наши города и аэродромы от Балтийского до Черного моря, когда немцы уже на 21 километр проникли на нашу территорию. Какой же он мудрец?

«Внезапностью» старались только прикрыть сталинское преступное упрямство, тупость и некомпетентность, за что страна, не успев еще оправиться от постигших ее до этого ненастий, расплатилась разрухой и потерей десятков миллионов лучших людей страны.

Сталин молчал, как воды в рот набрал, а мне казалось, что если бы он в это время был даже при смерти, то он и только он должен был обратиться к народу с последними словами, с последним вздохом в своей жизни. Ведь он сам поставил себя выше всех на свете. Значит, когда вопрос шел о войне и о миллионах жизней советских граждан, и даже о существовании самой страны, которую он возглавлял, он, только он один, и никто другой, должен был выступить по поводу этого события. И в ту минуту, когда он струсил и послал кого-то выступить за него, ему нужно было пустить себе пулю в лоб.

Ведь это же было не какое-то ординарное событие. Это была ВОЙНА, им самим и его деятельностью спровоцированная война, и на карту была поставлена судьба страны. Он, и только он один должен был взять на себя всю ответственность за безопасность страны. Ведь когда он безжалостно уничтожал, отправлял на расстрел сотни тысяч – цвет и гордость нашей Красной армии, он никому не передоверял свою страшную кровавую работу. Смело подписывал списки под лживым предлогом, что спасает страну от врагов, и с гордостью брал на себя ответственность за это кровавое преступление. Почему же сейчас он полез в кусты?

Пришел он в себя не в первую минуту начала войны, а опомнился и напомнил о себе в радиообращении к народу только 3 июля.

Колосс на глиняных ногах без головы

Сталин выступил 3 июля, через две недели, только вдумайтесь в это, через две недели после начала войны, когда 23 июня немцы уже заняли Минск. Когда немцы победоносно, несгибаемо шли уже по нашей стране, занимая один за другим наши города, и гнали, гнали без конца в Германию в немецкие лагеря для военнопленных не роты и подразделения, а армии во главе с нашими генералами и миллионы наших безоружных бойцов на голодную смерть, унижения и издевательства.

Вождь вдруг опомнился, когда наши просторы были уже усеяны трупами миллионов наших погибших бойцов.

– Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои! (Ему, Сталину, нужны были две недели для того, чтобы он мог прийти в себя, опомниться, и, обратившись к своему народу, произнести эту фразу).

– Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, продолжается.

(А он только через две недели очнулся и у микрофона дрожащим голосом, заискивая и заикаясь, обратился ко всем).

– Войну с фашистской Германией нельзя считать обычной войной двух воюющих армий. Она является Великой отечественной войной всего народа против немецко-фашистских войск… Мы должны создать народное ополчение, поднять на борьбу всех трудящихся, чтобы своей грудью защищать свою свободу, свою честь и свою Родину.

Он ни слова не сказал о наших маршалах, генералах, о наших великих героях гражданской войны.

Сталин обратился к нашему прошлому, на сцену выплыло историческое прошлое русского народа, и странно было услышать из уст Сталина имена таких великих полководцев как Суворов, Кутузов, Александр Невский. Он старался пробудить, зажечь в народе патриотические чувства, напомнить народу, что он живет на земле, пропитанной потом и кровью предков. А я в это время думала, что если бы они все очутились под его «мудрым руководством», наверное, так же разделили бы судьбу своих не менее талантливых потомков.

Слушая его выступление, хотелось спросить: как же ты мог уничтожить всех своих самых блестящих полководцев, всех героев Гражданской войны, оголить, обезглавить, обескровить нашу блестящую Красную армию? И куда делись наши Тухачевские, Блюхеры, Якиры, Уборевичи и многие, многие другие? Ведь К. К. Рокоссовский, почти вынутый из «петли», показал, что могли бы сделать те сотни тысяч военных, которые были замучены, уничтожены, расстреляны в подвалах НКВД росчерком пера Сталина.

Где же ты был раньше? Грудью защищать будешь не ты, а народ. Зачем же ты довел нашу страну, наш народ до такого состояния, что Гитлер решил, если ты смог безнаказанно уничтожать его сотнями тысяч, то, с точки зрения Германии, в этой стране живут только «унтерменши», и он, Гитлер, сумеет покорить их в одно мгновение.

А затеянную с Финляндией войну в конце 1939 года, после всех кровавых сталинских побоищ, в военных кругах Германии вообще считали «пробой пера», которая показала всему миру, что наши войска были в самом плачевном состоянии. «Колосс на глиняных ногах без головы», говорили о Красной армии в то время. И всем было понятно, что слабость нашей армии – это результат репрессий и расстрела сотен тысяч высшего комсостава и миллионов лучших военных кадров.

Оставляли такие бездарности, как «первый командир» Ворошилов, которого даже в самое горячее время, в самый разгар войны с Финляндией пришлось заменить на Тимошенко. Всем стало тогда ясно, что Ворошилов способен только принимать парады.

Ни слова в своем выступлении Сталин не произнес ни о социализме, ни о коммунизме. И в конце вдруг с сильным грузинским акцентом выпалил:

– Да здравствует партия Ленина-Сталина! – без всякой скромности, сам напомнил – «Сталина», не забывайте.

И все с удивлением говорили друг другу: разве вы не слышали, он так прямо и сказал: «Да здравствует партия Ленина-Сталина!».

По голосу слышно было, что он не пришел еще в себя от испуга. Его голос звучал неуверенно, взволнованно, слышно было, как его зубы выстукивали дробь о стакан с водой.

Волнение и неуверенность Сталина передались и слушателям.

Заискивающий, унизительный тон сталинского выступления рассеял миф о его могуществе. Выступление, предназначавшееся для того, чтобы вселить бодрость и поднять патриотический дух населения, вызвало обратную реакцию. И перед народом вдруг предстал обыкновенный человек, не лишенный обычного чувства страха и паники за свою личную судьбу. Это был момент, когда весь народ с гордостью почувствовал, что его судьба и судьба всей страны зависит от народа.

Сталин в первый момент очень испугался, испугался за свою собственную шкуру. Он был трус и дрожал за свое благополучие и за свою собственную жизнь. И пришел он в себя только тогда, когда понял, или его убедили, что ему лично ничего не угрожает и что никто не собирается ему голову снимать за его злодеяния. Я слышала, что эти две недели его уговаривали, уговаривали и с трудом уговорили, наконец, выступить перед страной, настолько он был напуган.

Как же мог глава правительства две недели спокойно спать, есть, дышать, когда столько миллионов за это время уже погибло? Когда страна уже утопала в крови? Когда:

14 июля немцы были уже в Луге под Ленинградом;

16 июля немцы захватили Смоленск;

30 августа немцы захватили станцию Мга и прервали железнодорожное сообщение с Ленинградом;

8 сентября захватили Шлиссельбург и замкнули кольцо блокады.

И даже его появление на Красной площади на трибуне во время парада 7 ноября 1941 года не очень подняло его авторитет в рядах Красной армии.