Текст книги "Одна жизнь – два мира"

Уму непостижимо!

«Враги народа»

От кого зависит, в чьих руках находятся справедливость и судьба – я тогда уже знала – не сотен тысяч, а миллионов таких же невинных людей, как мой отец. Появилась какая-то эпидемия на «врагов народа», аресты шли направо и налево, и все, все старые соратники отца, все, кто состоял в обществе старых большевиков и политкаторжан, все, все, кого я знала, любила и уважала с детства, превратились во «врагов народа».

И тогда мне уже казалось, что я ищу правду не только об отце, но, и о тысячах тысяч таких, как он.

Я не могла понять, не могла постичь: что же, все «они», будучи «врагами народа», вступили в партию в те годы, когда принадлежность к Коммунистической партии означала дорогу на виселицу или пулю в затылок, совершили революцию, защитили вместе с народом в Гражданскую войну новую народную Советскую власть, и те, кто случайно остался после этого жив (а сколько их погибло!), через 20 лет вдруг все сразу оказались «врагами народа».

Почему никто не задал себе вопрос, каким образом сумела удержаться Советская власть 20 лет при наличии повсюду в стране такого количества врагов народа. Ведь не было в нашей стране предприятия, не было учреждения, не было села, деревни, города, где бы эта «чума» не затронула кого-нибудь. Как же могла наша страна не только удержаться, но и стать великим, могучим государством и оказать огромное влияние на судьбу человечества во всем мире? Так почему же они, эти враги народа – а ими впоследствии, по сталинским меркам, оказались миллионы, миллионы!!! – почему же эти миллионы не уничтожили Советскую власть в самом ее зародыше, почему помогли ей стать мощной державой и укрепиться до такой степени, чтобы она могла через 20 лет пустить их всех в эту страшную мясорубку?

Трудно было понять, почему молчат люди, почему молчит такая великая и мудрая партия. Почему превратили Сталина в сверхчеловека? Почему дали ему право и позволили, спекулируя великими лозунгами этого великого происшедшего в мире события для всего человечества, вести завоеванную народом Советскую власть, вести всю страну к гибели, когда надо было кричать, вопить, остановить Сталина, убрать единственного человека и спасти страну от катастрофы, на которую он ее толкал?

Ведь теперь совершенно уже было ясно и очевидно, что дело было не в Ягоде, Ежове или Берии. Кто бы ни стоял во главе НКВД, это никакого значения не имело. Дело было в главном дирижере, который оставался у своего дирижерского пульта, оставался у руля управления всей страной, и на это никто не обращал никакого внимания. А ведь все, ну буквально все зависело только от него, от Сталина… И его надо было немедленно убрать. Вы только представьте себе, если бы в живых остались миллионы тех прекрасных людей, которые за такое короткое время, за 20 лет, после всех постигших Россию катастроф сумели создать такое могучее государство, какой могла бы стать наша страна!

Ведь не зря же в те годы вся культурная, цивилизованная, образованная часть населения всего мира поддерживала и горой стояла за Советскую власть. Шли в тюрьму и на каторгу только из симпатии к советской системе. Даже в какой-нибудь малознакомой стране люди считали, что произошло событие мирового значения, которое изменит к лучшему жизнь населения всей нашей планеты.

Король-то был голый!

Я каждый раз задаю себе один и тот же вопрос: если один человек убивает другого человека, его приговаривают к пожизненному заключению, а при отягчающих вину или при преднамеренно продуманных обстоятельствах его лишают жизни. Так почему же и каким образом человека, совершившего не одно убийство, а миллионы и принесшего стране самый большой за всю ее историю вред, не только не привлекли к ответственности, а превознесли до недосягаемых высот?

Король-то голый – это было видно давным-давно, даже невооруженным глазом. Зачем же на него навесили лавры победителя, генералиссимуса?

Кто-то мне сказал: «Да, но он защищал великую идею от врагов этой идеи». Хорошо, но как же могло так произойти, что миллионы раздетых, разутых, голодных и полуголодных людей, которые за эту идею воевали в смертельных боях Гражданской войны, почти безоружные, почти только на одном энтузиазме, против сытых, великолепно одетых, вооруженных до зубов и оснащенных всем необходимым врагов, как могли они после 20 лет существования Советской власти вдруг так сразу превратиться не просто во врагов, а во «врагов народа», ради которого они шли на смерть.

А ведь по-настоящему, врагами были те, кто, прикрываясь красивыми лозунгами и высокими идеями, шел безропотно за Сталиным, кто, якобы спасая страну от «врагов народа», творил страшное, кровавое антигосударственное дело. Они ухитрились создать армию потенциальных врагов советской системы, и надо было иметь много сил и крепкую любовь к Родине, чтобы, подавив в себе чувство горечи, боли и даже ненависти к тем, кто это делал, остаться преданным делу революции и не потерять веру в советскую систему.

Слава героям!

Все замученные, расстрелянные Сталиным если и боролись, то боролись не за высокие звания, не за потерянные поместья и усадьбы, а против сталинского произвола, против сталинских преступлений, за восстановление тех прав, во имя которых они вместе с народом шли на смерть в Гражданскую войну за счастье, равенство и братство всего народа.

И мы должны восстановить не только добрые имена всех «невинно репрессированных и посмертно реабилитированных» жертв (имена которых должны быть записаны золотыми буквами на наших скрижалях), а речь должна идти главным образом о том, чтобы докопаться, найти корни этих страшных сталинских преступлений и распутать этот кровавый клубок. Найти, осудить, посмертно проклясть Сталина и всю ту банду, с помощью которой Сталин уничтожил СОВЕТСКИЙ НАРОДНЫЙ СТРОЙ, завоеванный НАРОДОМ для трудящихся. Советский Союз – единственная страна в мире, где народ, став хозяином своей страны, доказал, что простой народ своим трудом, своим энтузиазмом и врожденным талантом может превратить свою страну в сказку. Ведь не какая-нибудь избранная элита в Советском Союзе правила государством, а первый раз в истории весь многомиллионный советский народ создавал и выделял из своей среды ту элиту, которая была способна и могла управлять страной.

Вот поэтому и только поэтому наша страна – при нашей советской системе – в самых тяжелых условиях стала так быстро и успешно развиваться. А наш Советский Союз мог бы и должен был бы стать самой демократичной страной с самой демократичной властью во всем мире, если бы власть не попала в руки предателей, и я уверена что именно такой она стала бы при Ленине или при тех, кто шел по его стопам.

И поэтому надо также очистить, восстановить не только доброе имя советского строя, нашего Советского Союза, но и идею. Не ту, теперь уже оплеванную Сталиным, а идею Коммунистической партии, той партии, которая боролась вместе с народом «за землю, за волю, за лучшую долю» для всех. Это необходимо сделать не только в нашей стране, это необходимо сделать также для трудового населения и коммунистических партий всего мира, которые продолжают бороться за право трудового народа управлять своими странами и всеми ресурсами своих стран, не ожидая подачек от господствующего класса буржуазии, разжиревшей на эксплуатации их тяжелого, изнурительного труда и разворовавшей принадлежащие всему народу богатства.

Антисоветская деятельность Сталина

Где же была в это время «мудрая партия большевиков», которая не сумела увидеть и распознать самого страшного для ее существования врага? Как же мог нормальный человек руководить убийством миллионов людей, включая самых близких членов своей семьи? Как же можно было допустить такое неслыханное, бесчеловечное издевательство над собой, зачем же позволили ему приписать себе все достижения и заслуги нашего многострадального народа? Горько и дорого расплатилась партия за свою близорукость, Сталин и стал ее гробовщиком.

Я вспоминаю еще один из ярких примеров лицемерной лжи Сталина, когда 25 мая 1935 года в Кремлевском дворце на выпуске командиров, окончивших Академию Красной Армии, он сказал: «Старый лозунг "Техника решает все" надо заменить лозунгом "Кадры решают все"». И сразу же после этого «мудрого» изречения начал избивать и уничтожать эти самые лучшие кадры по-сталински, вот эту миссию он действительно выполнил.

«ГЕНИАЛЬНО», по-сталински.

Ликвидирован был НЭП, потом были разоблачены «Промпартия» и «Трудовая крестьянская партия», коллективизация, хамское отношение к жене, которое довело ее до самоубийства, искусственный голод, который довел страну до людоедства… И даже на этом жутком фоне, когда к нему обращались за помощью, отпустить зерно для голодающих, он отказывал (он же воздвиг настоящий санитарный кордон вокруг Советского Союза, который не сумели создать капиталисты, когда Ленин обратился за помощью голодающей стране ко всему миру). Убийство Кирова и последовавшие за этим массовые репрессии всех руководящих работников под всякими надуманными, вымышленными предлогами, и не только в Ленинграде, а по всему Союзу (он как будто накапливал силы для более мощного удара по всей стране). Арестованными и сосланными за малейшие провинности уже были заполнены все лагеря. И наконец, набрав силу и убедив средствами массовой информации всю страну в своей непогрешимости, он с неслыханной жестокостью обрушился на самую образованную, самую культурную и самую глубоко преданную идее коммунизма часть нашего руководящего персонала.

В числе тех обреченных, которых Сталин без стеснения, наплевав на мнение всего мира, открыто пытал, травил, ссылал, расстреливал, оказался и писатель Максим Горький, робко посмевший поднять свой голос в защиту обреченных. Вот хоть на секунду задумайтесь, завоевали бы мы космос, если бы он угробил академика Королева, Туполева или таких, как Вавилов, и многих, многих других таких же ценных наших русских самородков? Как бы продвинулась бы наша жизнь вперед и какая бы она была прекрасная, если бы он оставил всех в покое!

Мне до сих пор непонятно, кому пришла в голову такая безумная, преступная, разрушительная для Советской власти идея: уничтожить основной фундамент, уничтожить таких идейных людей, которых никто и никогда возместить не смог и которые еще так нужны были молодому новорожденному советскому строю, Советской власти и компартии при Советской системе. Это были еще молодые, в расцвете сил люди, в возрасте от 40 до пятидесяти лет, это были самые преданные советской системе кадры, которые еще много, много лет могли бы жить и работать, именно работать, на благо нашей страны, нашего народа, на благо советского строя и партии. Это были люди, в душе которых еще не угасло пламя революции, не померк тот идеализм, тот энтузиазм, то великое чувство, во имя чего произошла революция. Каждый из них еще нес в душе чувство личной ответственности за ту революцию, которую они совершили, во имя чего совершили и с такой силой, с такой самоотверженностью защищали в годы Гражданской войны и в первоначальные, самые тяжелые годы ее существования. Они вступили в партию не ради каких-либо привилегий или благ для себя. В те годы это значило деникинскую пулю в затылок или петлю на шею, они рисковали своей жизнью во имя счастья и блага для всего человечества.

А те, кто пришел и продолжил приходить в партию позже, все дальше и дальше отходили от этих идей и не могли так остро чувствовать и так глубоко болеть за это новое детище (пусть на меня за это не обижаются, но ведь это правда). Чем дальше, тем больше – из десятков тысяч они превратились в миллионы, но это уже были далеко не те члены партии, кто вступил в нее в горячие годы Гражданской войны, кто боролся и погибал вместе с народом. Для вновь вступающих в партию партийная книжка была чем-то вроде профсоюзного билета.

Я даже помню, как некоторые секретари партийных организаций, выступая на собраниях партийного актива, часто заявляли, что для некоторых членов партии партийный билет вроде пропуска в клуб, его оставляют как залог в ресторанах, пропивают за поллитровку или пользуются им в качестве записной книжки.

О чем же думал Сталин и те, кто его окружал, давая команду по приказу Сталина снимать с работы, сажать, судить, ссылать и расстреливать не сотни тысяч, а уже миллионы? И не так просто, кого попало или немощных и больных, а уничтожать самых крепких, здоровых, самых опытных, самых работоспособных, самых отборных военных и гражданских специалистов. Ведь каждый из этих арестованных, годы и годы, а иногда по 15–20 лет работая в той или иной отрасли производства, приобретал такую специальность, которая двигала всю нашу экономику вперед.

Неужели сам Сталин не понимал, что он тем самым разрушал всю государственную систему?! Ведь этих людей нельзя было так сразу заменить без ущерба для страны новыми, неопытными кадрами, которые часто, очень часто не успевали даже войти в курс дела, не успевали даже место согреть, как их тоже арестовывали и заменяли еще менее квалифицированными людьми, и такие замены иногда происходили по нескольку раз в год. О каком же улучшении условий жизни или системы могла идти речь в таких жутких условиях работы? Поэтому вся экономика страны во всех отраслях производства, как гражданской, так и военной, пошла под откос.

Отсутствие этих высококвалифицированных кадров было явно видно не только во время Финской кампании, но еще страшнее во время Второй мировой войны.

Казалось, все, что происходит в это время, – это какой-то зловещий заговор. Что какие-то враждебные Советской власти силы, забравшись в высшие органы поближе к Сталину, с ожесточением стараются создать невыносимые условия работы и жизни и шаг за шагом уничтожают все самые лучшие, самые честные, самые преданные и самые полезные и ценные партийные и беспартийные кадры, которые стремились укрепить новую советскую систему, улучшить условия жизни всех советских людей в Советском Союзе. А цель этих зловещих сил заключалась в том, чтобы разрушить и постепенно уничтожить все. Я до сих пор помню, что, как только появлялись какие-нибудь малейшие улучшения и дышать становилось как будто чуть-чуть легче, сразу где-то кто-то немедленно перекрывал кран и закрывал доступ кислорода.

Разве не странно было и ни у кого не вызывало подозрения то, что все эти ужасные вещи начали происходить через десять, пятнадцать, двадцать лет, когда Сталин путем всевозможных манипуляций поднялся на вершину власти и стал самым жутким диктатором?

Это также значило, что в течение первого десятилетия еще были живы и существовали преданные Советской власти люди, которых не успел он так сразу и полностью уничтожить. Что еще были те здравомыслящие люди, которые могли оказать какое-то влияние на безумие Сталина.

И невыносимо больно было быть безмолвным свидетелем и наблюдать, как один человек узурпировал власть, узурпировал лучшую в мире идею, лучшую в мире систему и, спекулируя тем и другим, ведет нашу великую страну к гибели, а наш народ – к уничтожению.

И все-таки я всегда думала, что наша страна, наш народный Советский Союз – это единственная страна и единственная надежда на светлое будущее для всех трудящихся во всем мире.

Сталины приходят и уходят, а наш Советский Союз останется навсегда.

Новая квартира

Дом, в котором мы ожидали получения квартиры, в это время надстраивали буквально черепашьим шагом, и нашей семье – трое взрослых и двое младенцев, пять человек – надо было ютиться в комнате в 10 кв. м. И только в январе 1939 года мы наконец получили квартиру. Новый год справляли еще на Мытной, 23.

Переехав на новую квартиру, мы начали свою жизнь прямо с нуля. Все, что у нас было, это несколько ящиков учебников и двое детей.

Наша новая квартира выходила на Люсиновскую, на противоположную сторону от Мытной, но большой двор с садом и детской площадкой был общий, и домоуправление было одно.

И так я первый раз в жизни, когда у меня уже было двое детей, почувствовала твердую почву под ногами. Это был не просто угол или тесная, заставленная кроватями комнатка, это была квартира: красивые, просторные, высокие комнаты с балконом и, по тем временам, со всеми удобствами. Выглядела квартира очень хорошо, правда, горячей воды не было, но был газ в кухне и ванная с газовой колонкой, которую нужно было зажигать перед приемом ванны для подогрева воды.

Я помню, один наш знакомый военный вошел и громко произнес: «Министерская квартира». По всем стандартам и по размеру нашей семьи она могла и должна была бы быть больше, но тогда она казалась просто огромной. И обставить ее мне хотелось не как-нибудь, а по своему вкусу, так как это была уже наша квартира.

Нам надо было приобретать все, начиная со столовой посуды и кончая постелями. Любительница старины, я бросилась в комиссионные магазины. Не столько с практической точки зрения, сколько с эстетической. Я любила и люблю смотреть на старинные вещи, так же как на старинную архитектуру, просто как на произведения искусства и восхищаться ими.

Я терпеть не могла то, что мы называли «современная мебель».

Помню, как моя приятельница Нора Шумятская, дочь наркома кинопромышленности СССР, пригласила меня посмотреть вновь обставленную квартиру ее родных в ультрасовременном скандинавском стиле. Три небольшие комнаты были обставлены ну просто, как мне показалось, простыми отполированными деревяшками, как будто из какого-то кустарно-промышленного комбината, хотя они с гордостью сообщили нам, что привезли эту мебель из своей командировки не то в Финляндию, не то в Голландию, и очень гордились ею. Я же решила покупать только старинные вещи.

В одном комиссионном увидела потрясающей красоты стол. Продавец заявил: «Этому столу цены нет, но никто его не покупает, так как ни у кого нет такой большой комнаты, чтобы поставить». В разложенном виде за ним можно было посадить человек 20. Но стулья к нему я не нашла, и пришлось временно купить современные. И я успела купить еще несколько красивых вещей до начала войны. Но получить удовольствие от этого мы не успели, как только грянула война, все это сразу же потеряло всякий смысл.

Помню, как я стояла у открытой двери балкона, после стольких долгих тяжелых лет бездомного скитания, смотрела на свою комнату и радовалась каждой приобретенной мелочи, которая могла украсить жизнь, и как я сразу почувствовала, что все это ничего, ну просто ничегошеньки не стоит по сравнению с этим страшным словом – ВОЙНА. И в ту минуту я подумала, что готова лишиться всего, перенести в тысячекратном размере все лишения и невзгоды, лишь бы не слышать это проклятое, страшное слово – ВОЙНА.

Когда мы переехали на нашу новую квартиру в 1939 году, я перешла работать в Институт цветных металлов и золота в качестве старшего научного сотрудника в лаборатории легких металлов, и тогда же, как будто на капельку, на какое-то время, чуть-чуть притихли аресты и ссылки. Это было приблизительно в конце 1940 года. Продовольственное снабжение тоже вроде начало постепенно улучшаться в Москве. Прямо на Калужской площади мы с моей приятельницей Надеждой Васильевной Калининой заходили после работы в рыбный магазин, где можно было купить живую и копченую рыбу, икру красную по 10–12 и черную по 16–18 рублей за килограмм, и сколько угодно. В смысле одежды тоже стало немножко легче.

Изобилия никакого не было, нет, но все-таки можно было, гуляя в Парке им. Горького иногда посидеть, выпить кружку пива, даже с раками, или угостить детей мороженым. И это было только в Москве и чуть-чуть в самых крупных промышленных городах. За некоторыми продуктами еще надо было выстаивать в очередях, например – за маслом, сахаром или еще за чем-либо, но в основном было чуть-чуть легче.

И даже в тот день, когда началась война и народ бросился раскупать все, что было в магазинах, Молотов в своем выступлении просил население не поддаваться панике и обещал, что даже карточки вводить не будут, и что у государства достаточно продовольствия на десять лет.

Я снова встретила Евгения Львовича

Как-то в центре города, недалеко от Большого театра я быстро влетела в трамвай, который почти тронулся с места, и мне показалось, что как будто кто-то еще бросился за трамваем, но не успел. Это был Евгений Львович. «Господи, до сих пор не забыл», – подумала я. И не прошло нескольких дней, как я встретила его после работы у выхода из института.

– Как ты нашел меня? – удивилась я.

– Очень просто – зашел в институт, спросил, помнят ли такую, и где можно ее найти. Они улыбнулись и сказали: подождите, она скоро выйдет. Вот видишь – кто ищет, тот всегда найдет. Можешь уделить мне немного времени? Пойдем в парк.

Мы прогулялись в парке, поужинали в нашем любимом ресторане «Шестигранник».

Он долго смотрел на меня и вдруг я слышу:

– И подбородок широкий, и так крепко-крепко хочется тебя расцеловать.

Я рассмеялась:

– Ты стараешься найти какие-нибудь недостатки, за что уцепиться и сказать, какой же я был слепой, разве я раньше это не видел?

– Если бы ты знала, как крепко я тебя люблю, я ни одной женщине, а их было достаточно у меня, не только не сказал, но даже никогда мне в голову не приходило сказать «будь моей женой». Я гордился и радовался, что я свободен. И надо же было мне после усиленной работы и тяжелых съемок поехать отдыхать, встретить тебя, и с тех пор я хожу, как больной.

– Мне очень больно все это слышать, но ты знаешь, что все это непоправимо, и мы можем остаться только близкими, хорошими друзьями, ведь у меня уже двое детей.

Евгений попросил:

– Нинок, ты можешь пригласить меня домой, и показать мне твоих деток?

Когда мы пришли, дети уже спали. Он опять долго, с глубокой грустью смотрел на детей:

– Какие они красивые. Ведь это могли бы быть наши дети. А как я хотел иметь семью и детей от тебя!

– Женя, ведь ты сам уже видишь, что уже поздно. А потом, сам подумай, какие у нас с тобой разные специальности, тебе бы через некоторое время надоело слушать мои производственные стенания.

– Да что ты, ведь это было бы замечательно, у нас не было бы о чем спорить. Ведь артисты не уживаются вместе из-за вечных споров по одному и тому же вопросу. А тебя я люблю такой, какая ты есть. Ты знаешь, ведь я тебе об этом уже говорил, даже когда ты уехала из Симеиза, я хотел бросить все и бежать за тобой. Но заставил себя остаться, ходил, гулял по тем местам, где мы с тобой гуляли, думал, что это блажь, и очень надеялся, что все это пройдет, но видишь – ничего из этого не вышло. Вернулся в Москву и готов был прямо ночью мчаться искать тебя, еле-еле до рассвета дотянул.

И действительно, чтобы из центра так рано доехать ко мне в общежитие, надо было выйти из дома еще в полной темноте.

– Ты знаешь, это судьба, с того вечера, как я встретил тебя, для меня уже дороже тебя ничего не существует. Любовь к тебе приносит мне боль, физическую боль, и радость, никогда, никогда за всю мою прошлую жизнь со мной такого не случалось.

– Ты ведь понимаешь, то, что произошло до нашей с тобой встречи, уже исправить нельзя. Я очень люблю своего мужа и отца моих детей. Очень прошу тебя, не причиняй боль себе и мне, не сходи с ума.

– Ты знаешь, все влюбленные немного сумасшедшие, не могут же нормальные люди кончать из-за этого с собой. Я как раз и принадлежу к этой категории.

Он очень просил меня изредка с ним встречаться:

– Мне так хочется побыть с тобой рядом, так просто посидеть, поболтать, погулять… Ты помнишь наши прогулки в Симеизе?

В день моего рождения я получила от него огромный букет красных роз. Война началась 22 июня, а 24 июня я также получила розы с запиской, в которой он очень просил помнить его: «Любил, люблю и буду любить до последнего вздоха. Твой и только твой». И P. S.: «Ухожу на фронт вместе с К. К. Р.».

Во время Второй мировой войны он находился при штабе армии маршала К. К. Рокоссовского. И в последнем письме было: «Завидую Косте нежной, нежной завистью». Я решила, что это намек на роман Константина Рокоссовского с Валентиной Серовой.