Текст книги "Одна жизнь – два мира"

А если нас тут же арестуют, тогда все равно ни мы им не поможем, ни детям, ни себе, и, может быть, всем будет еще хуже.

Мне было нестерпимо тяжело. Я день и ночь думала о том, что будет с моей матерью, если мы останемся. В 1937 году она так трагично потеряла мужа, в 1942 году – единственного сына, который погиб при защите Ленинграда от немцев, а теперь потеряет меня и детей. Мысль о том, что может случиться с пережившей столько горя матерью, хватит ли у нее мужества и сил пережить еще и этот удар, сводила меня с ума.

Но я знала, что если нас арестуют, сошлют, а детей отнимут и отправят в лагеря, она тоже не выдержит.

Я должна буду бросить мать. Да, бросить, не вернувшись.

Пошел десятый год дня ареста моего отца. Мне вспомнился тот бесконечно длинный, страшный год. Вернется или нет отец? Все девять лет днем и ночью эта мысль не давала мне покоя. Как там переживает все это одна мама?!! Ей каждый день кажется вечностью. Ведь она не знает даже и того, что известно мне о судьбе отца, если я, зная все подробности об отце, не могу смириться с тем, что его нет, и, надеясь на чудо, жду.

То она, тем более надеется, вдруг отец пережил все-все мучения и остался жив. И что она будет не одна, что кончатся десять лет ужасной разлуки, которые разбили всю семью, все надежды и жуткая, страшная война, которая унесла единственного их сына, моего брата, который на войне, на фронте хотел доказать, что его отец не враг народа, а он не сын врага народа и, не считаясь ни с чем, подставлял свою голову в самые опасные операции.

Если мы останемся, промелькнуло у меня в голове – это значить отнять у нее все, что поддерживало ее и приносило ей хоть капельку радости.

Дети не скажут больше:

– Бабушка! Мы поедем к бабушке!!!

Злой рок отнял ее у них… А если вернемся, то у них могут отнять отца и мать.

Ведь мы уже побывали за границей и стали клеймеными.

Подрастали дети, надо было дать им ответ, где мой отец. А это значило, воспитать их так, как хотелось Сталину, по-сталински. В ненависти к моему отцу, их дедушке, «врагу народа» и любви к той Советской власти, которую Сталин насаждал. Или научить их врать и изворачиваться. Я не могла сделать ни того, ни другого. Я хотела, чтобы они были искренние и честные, гордились бы прошлым своего деда и любили бы крепко наше настоящее. Ведь я никогда не могла забыть, как мне, заполняя анкету и дойдя до этой злополучной графы – были ли репрессированы ваши родственники? – становилось невыносимо больно. Надорвалась вера в нашу справедливость.

Душераздирающее решение

И вот в этих условиях нам тоже надо было принять решение. И мы с мужем, после долгих, мучительных колебаний решили тоже не возвращаться и, перелетев на территорию США, попросить у американского правительства предоставить нам политическое убежище.

Как трудно, как тяжело было нам принимать это жуткое решение, пусть никто никогда не спрашивает!

И поверьте, что уйти в это добровольное изгнание, оставить свою Советскую страну, которую мы любили и любим искренне и глубоко, и обратиться к правительству чужой страны было самым тяжелым испытанием, которое мы могли себе придумать. Но это, казалось, была единственно возможная форма протеста против того, с чем мы не могли примириться у себя на Родине.

Причины, побудившие нас, и не только нас, а миллионы (в буквальном смысле этого слова) советских людей, очутившихся, вольно или невольно, за пределами нашей родины, не возвращаться, а бежать, заключались в полном отвращении к Сталину и тому режиму, именно «режиму», который он создал, или с его благословения был создан, в нашей стране. В нашей стране была создана Сталиным не Советская власть и не советская система, а жестокий сталинский режим.

Все так же, как и мы, ожидали и надеялись, что, как только война кончится, победители, вернувшись после победы, уберут Сталина. И из-под грозных сталинских туч засияет солнышко, и на их кровью омытой земле жизнь переменится и пойдет по-другому пути, так, как они мечтали после Гражданской войны.

Получилось все с точностью до наоборот. Сталин всех, кто возвращался, кого пощадила немецкая пуля, не дав им опомниться, повидать родных и близких, отправлял в дальние лагеря.

Побег

Изменение планов

И наконец посол сообщил нам:

– Вы поедете через США. В американском консульстве для вас уже заказаны визы.

Мы предполагали, что у нас будет обычный маршрут, как и для всех уезжающих до сих пор, через США.

Когда из американского посольства сообщили мужу, что виза уже готова и ее можно получить, нам в посольстве заявили, что в ней надобности нет. Т. к. на днях приходит советский пароход «Маршал Говоров» в порт Вера-Крус и что для нашей семьи на этом пароходе забронирована каюта, и нам предложили ждать. Это известие расстроило все наши планы. Прибытие парохода ожидали со дня на день.

Нам сообщили, что пароход «Маршал Говоров» уже прибыл в Вера-Круз. День отъезда неумолимо приближался, надо было быстро решать, что нам делать. А мы все никак не могли решить: ехать или не ехать? Этот вопрос казался нам страшнее смерти.

Остаться… Но на пути к осуществлению этого проекта было множество препятствий, и их становилось все больше и больше. Нам казалось, что за нами уже следили. У нас не было паспортов на руках, которые в первый же день после приезда сдаются в посольство, где хранятся до того момента, пока человек не готов сесть в поезд или в самолет.

Оставаться в Мексике с детьми, зная печальную судьбу тщательно охраняемого Троцкого и всю механику осуществления таких замыслов, было просто безумием.

Господин случай

И как всегда, помог господин случай. Кириллу накануне выдали наши паспорта. Но для того чтобы попасть в США, необходимо было получить американскую визу. Вспомнив, что нам была заказана виза раньше на случай выезда через США, и в надежде, что ее не отменили, Кирилл за 15 минут до закрытия зашел в американское посольство. Визы получил тут же, и в аэропорту зарезервировал билеты до Броунсвилля в США на 5 часов утра.

От волнений и переживаний, когда он об этом мне сказал, я совсем заболела. У меня поднялась температура, меня знобило, лихорадило. В этот вечер часов в 8 к нам зашел наш очень хороший знакомый врач. Взглянув на меня, он немедленно помчался в аптеку, вернулся с лекарством и тут же уложил меня в постель.

Какие это были магические таблетки, я не знаю до сих пор, но они мне помогли. Температура спала, озноб прошел, и я сумела кое-как собраться с мыслями и кое-как собрать самое необходимое, бросив все, как было. И в 5 часов утра мы прибыли в аэропорт.

Прощай, Родина!

27 ноября 1946 года американский самолет в 9 часов утра приземлился на границе Мексики и США в городе Бронсвилл, штат Техас. И только вступив на твердую американскую почву, мы почувствовали себя в относительной безопасности. Потому что, пока самолет летел над мексиканской территорией, мексиканское правительство по просьбе советского посольства могло потребовать вернуть его обратно.

Дети, которых мы разбудили в 4 часа утра и сказали им, что летим на один из мексиканских курортов, сейчас, удивленно оглядываясь по сторонам, протянули:

– Вот вам и Акапулько, мы ведь в Америке.

В здании «Кастом-хаус» на границе, в таможне, еще было чувство страха – а вдруг уже сюда передали требование задержать нас? И когда все формальности как транзитных пассажиров были закончены и мы подошли к такси, я уже еле-еле держалась на ногах от волнения. Такси помчало нас вдоль американо-мексиканской границы в город.

Нам нестерпимо тяжело было расстаться со своей Родиной, со своим многострадальным народом. Разрыв с Советским Союзом для нас (как и для всех советских эмигрантов) значил самим похоронить, поставить крест на всем своем прошлом вместе с родными и дорогими, близкими людьми. Руки и ноги дрожали, сердце стучало так громко, мне казалось, почти вслух.

Шофер такси любезно объяснял нам, как заправским туристам: «Вот мост через Рио-Гранде, а вон там «Кастом-хаус» с мексиканской стороны, у переезда через мост». И, двигаясь вдоль американской границы, мы с грустью смотрели и чувствовали, что где-то там, за этим мостом осталась приветливая, веселая, бедная и богатая, гостеприимная страна Мексика.

Там же осталась небольшая, но внушительная, отгороженная высокой железной оградой территория, неприкосновенная собственность Советского Союза – советское посольство: «Кальсада Такубая № 204 (досиэнтос куатро)», которое во всех мельчайших деталях отражало нашу настоящую советскую действительность.

Навсегда

Один этап нашей жизни окончился, и окончился, НАВСЕГДА.

Навсегда. Боже мой, кто из тех, кто не пережил, может это понять? Что вы не просто остаетесь в какой-то стране по тем или иным причинам и в любое время сможете вернуться обратно, вы на всю жизнь превращаетесь в изменника родины, в преступника, не совершив в жизни ничего преступного. Вы покидаете страну, в которой вы родились, выросли, где остаются самые дорогие и близкие вам люди, где прошли лучшие годы вашей жизни, и это – НАВСЕГДА.

Это чувство страшнее, чем возвращаться с похорон. Вы похоронили не просто кого-то из близких, вы хороните – и навсегда! – всю свою прошлую жизнь и самую любимую в мире Родину.

Кто, кто создал и укрепил такую жуткую систему, при которой человек, не совершивший никакого преступления, может быть арестован, сослан, лишен даже жизни и боится вернуться к себе на Родину? А ведь даже после революции, после Гражданской войны, когда был еще жив В. И. Ленин, и несколько лет после его смерти еще были годы, когда человек мог свободно выехать и въехать обратно в страну. Все эти драконовские законы были созданы при Сталине и закреплены Сталиным.

Итак, один этап нашей жизни кончился, и кончился навсегда. А что нас ждет впереди, мы понятия не имели. Мы только знали, что с этого момента судьба наших детей и наша судьба в наших руках. Мы надеялись на то, что мы еще молоды, работы никакой не боимся и что у нас хватит сил дать хорошее воспитание и образование нашим детям. И теперь это было самое-самое главное в нашей жизни.

Политические эмигранты

Письмо Сталину

Люди бежали из СССР не от советской системы, а бежали от вашего сталинского режима, не имевшего ничего общего с советским строем и тем более с коммунистической идеей. Вы, захватив всю власть в свои руки, эксплуатировали идею коммунизма и Советской власти. Называя себя коммунистом, вы были самым большим гробовщиком коммунизма и коммунистической идеи. В эту идею верили лучшие люди всей нашей планеты, а вы оттолкнули всех их. Вы загубили все их надежды и загнали в гроб все их чаяния на светлое будущее для всего человечества.

Вы превратили жизнь людей в каторгу, и все хорошее, чего люди добились, они добились не благодаря вам, а вопреки. Если бы вы не были помехой, наша страна при советском строе стала бы одной из самых передовых, самых справедливых, самых богатых и самых счастливых стран мира. Да, именно самых богатых и счастливых. И, я в этом уверена, это было как раз то, чего боялись и не хотели видеть все наши враги, а вы им помогали и помогли, а народ, выбиваясь из последних сил, старался сделать максимум в тех невыносимых условиях, которые под вашим руководством создавались для них. Почему в нашей богатейшей из стран люди умирали от голода, а штабеля пшеницы прели и прорастали у железнодорожных вокзалов? Почему???

До того как вы захватили всю власть в свои руки, у людей было чувство свободы: это не значило, что каждый мог делать все, что ему в голову взбредет, грабить, насиловать, убивать или вообще ничего не делать, – это была бы не свобода, а анархия. Свобода равенства – это значит, что каждый имеет возможность свободно реализовать свои способности, свой талант и вообще осуществить, в основном, свои желания, стремясь к лучшей жизни для себя и для всех окружающих. Все было возможно до тех пор, пока вы не начали душить это своими дикими и страшными так называемыми мероприятиями.

Начиная с дикой, бесчеловечно жестокой принудительной коллективизации. Это был первый гвоздь, который вы вколотили в гроб советского строя. Это была первая провокация, на которую вы клюнули, превзойдя даже всех тех, кто вам ее подсказал. И дальше все пошло-поехало у вас как по маслу.

Головокружение происходило не от успехов, а от всех содеянных под вашим «идейным руководством» преступлений. Вы разгромили все села, где люди радостно трудились и с веселыми песнями по ночам, после тяжелого, изнурительного сельскохозяйственного труда счастливо и радостно стремились улучшить, обогатить свою жизнь и жизнь всей нашей страны, и делали это с огромным успехом.

Я ездила по Украине и могу все это подтвердить как очевидец.

Вы согнули крестьянина в бараний рог насильственной коллективизацией, не имея ни малейшего представления, что такое крестьянский труд, да вряд ли вы, судя по всему происходившему, хоть немного соображали, что такое коллективизация и как ее надо проводить, если при этом вы довели людей до людоедства.

Уничтожив, ликвидировав трудовое крестьянство, вы создали условия для страшного голода в самой богатой, самой плодородной стране мира, который с ужасом вспоминают пережившие его и который унес несколько миллионов советских людей в могилу. Таков был первый этап ваших чудовищных преступлений.

На втором этапе ваших преступлений вы, якобы для сохранения чистоты идей, с маниакальной настойчивостью взялись уничтожать лучших из лучших, честнейших из честнейших людей, боровшихся за спасение и сохранение коммунистической идеи.

Вы хоть раз подумали о том, разве могла бы удержаться Советская власть, и вы, в том числе, целых 20 лет, находясь в таком «страшном» окружении, среди заслуженно занимавших столь ответственные посты людей, если бы все они были «враги народа и предатели» и желали вашей смерти и ликвидации Советского Союза? Неужели в течение всех этих двадцати лет ни у кого из этих так называемых «предателей» и «врагов народа», собиравшихся вас убить, не нашлось одной единственной пули для вас а у вас для их уничтожения нашлись не сотни тысяч, а миллионы. Как выдержала страна такое с вашей стороны предательство? Вы уничтожили самых самых лучших, талантливых, окружив себя бездарностями.

Вы уничтожили этих людей, приклеив им ярлыки «врагов народа», а на самом деле враг и предатель народа – это вы и те консультанты, которые окружают вас. Вы загубили великую идею, которая потрясла весь мир, вы растоптали лучшие надежды всего мира, вы утопили ее в крови невинных людей. Вы творили преступления, равных которым не знал весь мир.

Те люди, которых вы отправляли на эшафот, под пули, всеми силами, ценой своей жизни старались не повредить, сохранить ту идею, за которую они всегда готовы были жизнь отдать, и косвенно спасали вас, Сталина, т. к. вы отождествляли себя с этой идеей.

Ведь никогда, ни при каких условиях никакая явная и тайная контрреволюция не смогла бы произвести такой террор и нанести такой урон стране без вашей активной помощи. И те, кто проиграл Гражданскую войну народу, могли с триумфом заявить, что они выиграли ее с помощью Сталина.

Какой же мудрый вождь способен был гнать на фронт безоружных солдат навстречу до зубов вооруженным немцам?

И наконец, если наш народ в тех отчаянных условиях, в которых находилась во время войны страна, сумел буквально на ходу мобилизовать кадры, создать необходимое вооружение и снаряжение, так почему же при нашем «мудром» руководстве это не было подготовлено заранее, чтобы находящиеся на фронте самые дорогие нам люди не писали нам через полтора-два года: «Теперь мы оснащены и не боимся врага…»

Каждое утро, просыпаясь, я думала: «Неужели не найдется кто-либо из его ближайшего окружения, кто был бы готов пожертвовать собой и пустить ему пулю в лоб?» Поэтому моя первая реакция, когда я услышала, что Надежда Аллилуева покончила с собой, тоже была: «Вот глупая, почему же она не покончила с ним? Ведь она лучше, чем кто-либо другой, уже знала, на что он способен. Сколько миллионов жизней она спасла бы».

И наша победа – это не заслуга Сталина, это заслуга народа, спасшего страну уже второй раз в течение одного столетия и от порабощения в тайной надежде, что сумеют избавиться и от Сталина.

Политическое убежище

Смертельно опасный поступок

Итак, 27 ноября мы приземлились в Броунсвилле, штат Техас. А 2 декабря в 6 часов утра мы прибыли на поезде в Нью-Йорк и вышли со станции Гранд-Централ-Стейшен прямо на 42-ю улицу.

А что дальше? В этом огромном людском океане, в Америке, у нас не было ни единой души знакомых. Мы стояли, смертельно уставшие, растерянные на улице. Куда идти? С чего начинать? К кому обратиться?

К нам подошел какой-то мужчина, на вид довольно прилично выглядевший, и предложил проводить нас в гостиницу. Он остановил такси у гостиницы, которая даже снаружи выглядела как вертеп для дешевых проституток, а внутри в крохотной комнатке стояла кровать, на которую можно было улечься, только с трудом протиснувшись.

Наш «гид» потребовал 3 доллара за свои услуги.

Расплатившись с ним, мы решили сами поискать что-либо более приличное. На 48-й улице вест в отеле «Ашлей» нам предложили номер из двух комнат с ванной за 48 долларов в неделю. Здесь мы и остановились.

Наконец после многих бессонных ночей и невероятно напряженных дней мы поняли, что до сих пор все наши силы уходили на то, как осуществить наш выезд из Мексики и как преодолеть все связанные с этим трудности, что потребовало невероятного физического и морального напряжения. Это был отчаянный, смертельно опасный поступок для нас и для наших детей. Что будет с ними дальше? Как они воспримут то, что произошло?

Ведь до сих пор они думают, что это наша остановка по дороге домой, где их ждут бабушка, дяди, тети, кузины, которых они никогда, никогда больше не увидят. Желая спасти их от опасности, мы лишили их всех радостей, а может быть, и счастья общения с родными и близкими им людьми.

Мы лишили их родины, их страны… Как они воспримут это? И как воспримет их новая страна?

Мы, два инженера, два высококвалифицированных специалиста, особенно Кирилл, думали, что в той стране, которая предоставит нам убежище, мы сумеем быть полезными гражданами и сумеем оградить наших детей от того, что в тот момент нам казалось неизбежным.

Первоочередные задачи

Итак, прежде всего нам надо поставить в известность американские власти о нашем пребывании в Америке и просить предоставить нам политическое убежище, а затем немедленно искать работу.

Работа – это было очень важно для нас, так как все наши средства равнялись 1000 долларов, которые мы получили за проданную машину, и они буквально таяли у нас на глазах, поэтому работа была нам необходима как воздух.

Наши ребята, хорошо говорившие по-испански, очень быстро познакомились и подружились с секретаршей нашей гостиницы, и она сразу же пригласила их в кино на очень популярный детский фильм, кажется «Семь гномов», Уолта Диснея.

Мы с Кириллом решили прежде всего познакомиться с русскоязычной прессой и там найти человека, с кем могли бы посоветоваться. Нам в это время необходимы были не просто светские знакомства, а знакомство с теми людьми, которые хотя бы отдаленно понимали, в каком (если так можно выразиться) психологически-моральном состоянии мы находимся.

Кирилл принес целую кипу русских газет, из них мы выбрали «Новое русское слово», она произвела на нас наиболее благоприятное впечатление.

Редактор «Нового русского слова» и адвокат Виноградов

Кирилл пошел в редакцию газеты «Новое русское слово». Его провели к одному из ответственных администраторов.

– Очень милый пожилой человек, принял меня очень приветливо, я не назвал ему своего имени, я только сказал ему, что я русский, с семьей, в США всего один день и хотел бы получить какой-либо совет, какие шаги надо предпринять человеку, имеющему только транзитную визу и желающему остаться в США. Выслушав меня, он только сокрушенно покачал головой.

О чем он сокрушается? – подумал я. – Ведь я не рассказал ему ничего страшного.

И только на следующий день, когда Кирилл снова пришел к нему, взяв с него слово, что он не напечатает в газете то, что он ему расскажет, Кирилл рассказал ему, кто мы. Слово он сдержал и не напечатал.

Выслушав Кирилла очень внимательно и очень сочувственно, он порекомендовал нам обратиться к его знакомому адвокату Виноградову.

Мы немедленно помчались к нему. Мы хотели узнать, какие правила и какие законы существуют в Америке для таких случаев, как наш.

С чего начинать и к кому обратиться? Виноградов произвел на нас очень приятное впечатление. Эрудированный, приветливый, энергичный, внимательно выслушав нас, дал массу полезных советов. На нашу просьбу взять на себя дело нашей легализации он ответил:

– Заняться делом вашей легализации я бы очень хотел, но, к сожалению, у меня целый ряд дел о наследствах и всякие другие, связанные с Советским Союзом. Если бы ваше дело можно было провести тихо, без шума, я бы за это взялся, но, к сожалению, этого вам избежать не удастся.

Нам бы тоже очень хотелось не поднимать шума, но, к сожалению, это было неизбежно. Он посоветовал нам обратиться к адвокату Эрнсту Моррису.

Кирилл спросил:

– Скажите пожалуйста, сколько приблизительно могут стоить услуги адвоката по легализации?

Он ответил:

– 500 долларов, но с вас я даже этого не взял бы, я так глубоко сочувствую и понимаю ваше положение, пока вы не обустроитесь.

Он также посоветовал нам познакомиться с русской (как он сказал) колонией. И дал адрес Толстовского фонда.

Толстовская ферма «Рид Фарм»

Кирилл пошел в контору Толстовского фонда познакомиться с русскими. Когда вернулся, сказал, что Александра Львовна Толстая пришла в ужас и заявила:

– Вы не можете оставаться в гостинице, это очень опасно для вас и для ваших детей.

В тот же день часов в шесть вечера к нам в гостиницу пришла Александра Львовна и категорически предложила:

– Собирайтесь, у меня внизу машина, мы поедем к нам на «Рид-фарм», здесь оставаться вам ни в коем случае нельзя. Это очень, очень опасно.

Мы с удовольствием приняли ее приглашение.

Дети радостно побежали вниз. Кирилл всю дорогу проболтал с Александрой Львовной, у них даже какие-то общие близкие знакомые нашлись.

Нам с Кириллом дали маленькую комнату на втором этаже в главном здании. Детей поместили в домике во дворе под надзором милого пожилого господина, руководившего этим детским домом.

Утром Александра Львовна познакомила нас с Татьяной Алексеевной Шауфус. Руководить нашей судьбой как будто взялись эти две дамы.

– Сколько с вас взял Виноградов за свои услуги? – спросила Т. А. Шауфус.

– Ничего, – ответил Кирилл. – Он сказал, что если бы он взял наше дело, то это стоило бы нам приблизительно 500 долларов.

– Гоните его к черту! Правда, Шура? – обратилась она к Александре Львовне.

Не пользуясь никогда в жизни услугами адвокатов, мы вообще понятия не имели, дешево это или дорого. Учитывая размеры зарплаты советских служащих, нам эта сумма казалась довольно значительной, но мы надеялись, что в будущем мы сумели бы расплатится.

Александра Львовна и Татьяна Алексеевна Шауфус сообщили нам, что завтра приедут служащие Госдепартамента, которые хотят с нами познакомиться и поговорить.

Нам, по наивности, казалось, что лед тронулся, что это начало нашей связи с американским правительством и теперь наше дело сдвинется с мертвой точки.

Кирилл заявил им, что мы советские граждане, оставили свой пост в посольстве и просим американское правительство предоставить нам и нашим детям политическое убежище в Америке.

Чиновники несколько раз приезжали на толстовскую ферму, очень любезно разговаривали с Кириллом, меня не беспокоили.

Цена опечатки

Кирилл, очень удрученный после разговора с теми, кого мы еще считали представителями от Госдепартамента, сказал мне:

– Ты понимаешь, меня упорно спрашивали, не являюсь ли я агентом НКВД, вот уж к кому-к кому, а к этой почтенной организации я никогда никакого отношения не имел.

Мы долго не могли понять, откуда они это взяли.

Оказывается (о чем мы узнали гораздо позже), после гибели Уманских в мексиканских газетах были напечатаны фамилии членов комиссии по проведению похорон погибших Уманских и его свиты, и там было написано: «сеньор Алексеев, представитель НКВД» (Народный комиссариат внутренних дел) вместо НКВТ (Народный комиссариат внешней торговли). Из-за одной буквы содержание получилось довольно зловещее. Тогда в той суматохе, во время похорон никто на это не обратил никакого внимания, но здесь эту газету раскопали, и теперь надо было доказывать, что ты не верблюд.

Это тоже создало нам миллион всяких неприятностей. Но главным было то, что мы даже не знали, что они подозревают Кирилла в принадлежности к НКВД. Он упорно твердил, что никогда никакого отношения к этой организации не имел.

– Значит, скрывает, – решили по-дурацки они. Но неужели они не понимали, что ни один агент в здравом уме никогда в жизни не скажет представителям прессы: я представитель или я агент НКВД?

За это время мы уже кое-что узнали о предстоящих нам мытарствах, как в отношении продления визы, получения права на работу, так и оформления нашего статуса политических эмигрантов.

– Так что же нам делать? С чего начинать?

На ферме мы уже познакомились с ее жителями и с некоторыми довольно крепко подружились, особенно быстро мы сблизились с княгиней Лидией Александровной Голицыной, с ее мужем Николаем Васильевичем Голицыным, с их дочерью Татьяной и ее будущим мужем Николаем, бывшим солдатом Красной Армии, который не вернулся в Советский Союз, остался во Франции и которого они приютили и привезли с собой в Америку.

Мы также познакомились с внуком Льва Николаевича Толстого Иваном Михайловичем Толстым.

Они все тоже приехали из Франции совсем недавно. Пройдя там все испытания предвоенной и послевоенной суматохи и будучи сами почти всю свою жизнь эмигрантами, они очень хорошо понимали наше положение и искренне хотели нам помочь. Но они были такие же вновь приехавшие, как и мы, и знали Америку и американские порядки не намного лучше нас.

Поклонница Евгения Львовича

Такое удивительное сплетение обстоятельств бывает тоже один раз в жизни. Александра Львовна Толстая познакомила нас с очень известным американским журналистом и с его женой. Она и пригласила их на толстовскую ферму, и с тех пор и до самой смерти они были самые близкие наши друзья.

В то время в Нью-Йорке была пара русских ресторанов, в которых поздно ночью выступали неплохие артисты, туда и любили ходить наши новые знакомые, чтобы послушать русское пение. Они всегда просили нас пойти вместе с ними, составить им компанию.

Когда мы выходили из этих русских ночных клубов, Сюзи, прижавшись ко мне, говорила: «О, как я люблю, Нина, эти русские песни».

Однажды она пригласила меня и Риту, их взрослую дочь, которая была уже замужем, зайти к ней в спальню, и здесь я вдруг увидела точно такую же фотографию, которая привлекла мое внимание в кабинете Евгения Львовича 12 лет назад в предвоенной Москве. Я только успела сказать: «Эту фотографию я ви…», но взглянув на Сюзи, я, что называется, на полуслове проглотила язык – на ней просто лица не было. А спустя несколько дней мы с ней встретились на «ленче» в ресторане «Уолдорф-Астория».

– Нина, я поняла, что ты была знакома с Евгением Львовичем, ты его хорошо знала?

– Мы были хорошие друзья.

– А я этого человека любила так, как никогда никого. Я готова была идти за ним, куда угодно.

– Ты что, могла бы бросить Марти? – спросила я.

– Ты не понимаешь, я могла бы бросить все. Я так тяжело переболела, что думала, не перенесу разлуки с ним.

– Ну а он? Как он к этому относился, ты ведь с ним говорила. Может быть, он не знал о твоих чувствах к нему и думал, что тебе от скуки просто хочется развеяться.

– Как не говорила, мне до сих пор тяжело вспоминать, мне кажется, я и сейчас бросилась бы за ним в огонь и в воду. Я писала, умоляла его. Он всегда был очень корректен и вежлив, но и только. Я два месяца жила рядом с ним в палатке, это самые счастливые дни в моей жизни. Нина, если бы ты знала, как я его и сейчас люблю. Когда ты сказала, что видела точно такую фотографию, я сразу поняла, что ты его знаешь. Я всю ночь не могла уснуть. Как он сейчас, где он?

– Насколько я знаю, он во время войны был на фронте с маршалом К. К. Рокоссовским.

– Его я тоже знаю, мы часто встречались на приемах, они были большие друзья.

– А как Марти к этому относился? Или он не знал об этом?

– Как не знал? Я не могла скрыть свои чувства даже от него, и если бы не он, меня, наверное, в живых давно бы уже не было. Ты знаешь, такое бывает у человека один раз, и это на всю жизнь.

Прошло уже двенадцать лет, как я познакомилась с Евгением Львовичем, с тех пор сколько воды утекло, и вот через океан, на другой части нашей планеты, в Нью-Йорке я встретила женщину, о которой он, под впечатлением только что закончившегося романа, вспоминал и рассказывал мне.

Слухи ползут

Несмотря на то что мы старались вести себя, как я уже сказала, тише воды и ниже травы, слухи о нашем невозвращении уже распространились, еще до нашего выступления в печати. Несколько американских журналистов отправились в Мексику в советское посольство с вопросом о том, что ходят слухи, что сотрудник советского посольства в Мексике Алексеев с семьей отказался вернуться в Советский Союз и сейчас находится в США и просит американское правительство предоставить ему право политического убежища.

На что в посольстве якобы им сказали, что Алексеев с семьей выехал домой и что сейчас они, по-видимому, находятся либо по дороге домой, либо уже в Москве.

Это сообщение сильно взволновало Александру Львовну, она высказала предположение, что если с нами после такого ответа что-либо случится, то советское правительство легко может откреститься и сказать, что таких они не знают и что Алексеев с семьей давно уже в Москве.

Что же делать дальше? С чего начинать? Всем было ясно одно: нам нужен очень опытный адвокат, который знает с чего начинать, куда обратиться, какие бумаги заполнить, куда их подать.

– Собственно, то же самое посоветовали и чиновники из Госдепартамента, – сказал Кирилл.

Крупный адвокат господин Моррис

Лидия Александровна Голицына вызвалась поехать в Нью-Йорк для встречи с ее очень хорошим знакомым, с которым она работала во Франции после освобождения города от нацистов, где он занимал крупный пост как представитель американского правительства. Может быть, он даст какой-либо дельный совет.

Вернувшись из города, Лидия Александровна сказала:

– Я поговорила с моим знакомым о вас и спросила его, знает ли очень известного адвоката г-на Морриса, который занимается вопросами политической эмиграции. Он ответил, что знает его и что приедет с ним вместе сегодня вечером к нам, чтобы с вами познакомиться.