Текст книги "Одна жизнь – два мира"

Наши доводы опять ни к чему не привели. Ричмонд еще раз повторил, что это сущая формальность и что наш настоящий адвокат – это Моррис. Мы нехотя подписали.

Договор с Ричмондом

И тут же, разгладив и уложив эту бумажку в портфель, Ричмонд вынул длинный лист другой бумаги и, обращаясь к Лидии Александровне, заявил:

– Передайте мистеру и миссис Алексеевым, что в связи с их делом сейчас начнутся большие расходы, у нас и у них денег, мы знаем, нет, поэтому мы предлагаем им заключить с нами вот этот контракт.

Лидия Александровна взяла в руки этот контракт и начала читать. Чем дальше, тем более озабоченным становилось ее лицо, мне казалось, она даже побледнела. Видя ее озабоченность, мы обратились к ней:

– Лидия Александровна, в чем там дело, что они хотят от нас в этом контракте?

– Подождите, подождите минутку, я сама с трудом понимаю, что они хотят от вас, – смущенно и взволнованно сообщила она. – Пока что я поняла только то, что они хотят, чтобы вы подписали с ними контракт, по которому вы обязуетесь платить им 50 % от всей вашей литературной и 50 % заработной платы от всей вашей профессиональной инженерной деятельности в течение двух лет.

– Лидия Александровна, передайте, пожалуйста, им, что никакого контракта мы с ними не собираемся заключать и подписывать. Пусть они, в конце концов, скажут, сколько они хотят получить за свои услуги, и мы с ними закончим, пока не поздно. Ведь я об этом спросил у Морриса в первый же вечер при нашей первой встрече, и вообще, их поведение и их непредсказуемые выходки уже трудно переносить. Я рад буду покончить с ними, – категорически заявил Кирилл.

Наш отказ подписать взбесил Ричмонда и Морриса, их лица из любезных, улыбающихся стали злыми.

Ричмонд нервничал, руки у него дрожали, голос срывался.

– Ведь денег у них нет, мы предлагаем им расплачиваться с нами тогда, когда они начнут зарабатывать, объясните им это, – настаивал Ричмонд.

Лидия Александровна, обратилась к нам:

– Подождите, я им скажу, что я недостаточно хорошо знаю английский язык, чтобы перевести такой документ. А вы завтра посоветуйтесь со своими друзьями, может быть, они что-либо умное посоветуют.

Ушли они в тот вечер, даже не попрощавшись. Лидия Александровна попросила их подбросить ее к метро.

Всю дорогу они были раздражены, почти не разговаривали с ней. Только выразили ей свое неудовольствие, что она недостаточно убедительно уговаривала нас подписать контракт.

– Ведь вот вы все время ходите к ним, за эти услуги вам нужно тоже заплатить, – заявили они ей.

– Я была очень смущена, – рассказывала нам на следующий день Лидия Александровна. – «Простите, – ответила я, – мне такая дикая мысль даже в голову не приходила. Я их друг, что же им делать в их положении, если их друзья за свою помощь начнут требовать у них деньги». Из-за моего ответа, я поняла, они приняли меня за дуру, – засмеялась Лидия Александровна.

Мухи в паутине

Шантаж

Новый 1947 год мы встретили очень грустно. Джолисы были так добры, что привезли к нам детей. Дети были грустные, очень расстроенные, плакали и никак не могли понять, что же с нами случилось. Почему они там, а мы здесь и почему мы не вместе.

Устали и, не выдержав ожидания, когда за ними приедут, уснули одетые.

На следующий день вечером вновь пришли адвокаты Моррис и Ричмонд и старые меньшевики Б. И. Николаевский, Далин с женой. Эти «старые», новые в Америке эмигранты, в один голос, наперебой стали уговаривать нас подписать этот контракт.

– Мы не можем взять на себя такие обязательства, когда мы находимся буквально между небом и землей. Спросите, пожалуйста, у г-на Морриса еще раз, сколько он возьмет за свои услуги, мы об этом спрашивали его с самого начала, но он до сих пор ничего нам на это не ответил и вдруг представил нам для подписи контракт, содержание которого я даже толком не понимаю. Их методы работы мне тоже не нравятся. Я считаю, что мистер Моррис должен просто назвать сумму, которую он возьмет с нас за свою работу.

Моррис сидел на ковре, и когда ему перевели слова Кирилла, он вскочил на ноги. Никогда мы не видели его таким злым, как в этот момент.

– Пять тысяч сейчас, немедленно, и все будущие расходы за их счет, – не без злорадства произнес он.

В первую минуту от его тона и от суммы, которую он назвал, мы пришли в ужас. Сумма 5000 долларов была для нас фантастической.

– Я в жизни таких денег в руках не держал. Да за такие деньги даже Вышинский возьмется защищать нас, – заявил Кирилл.

И вдруг Кирилл сказал:

– Хорошо. Спросите у них, если бы мы достали эти 5000 долларов, согласились бы они за эти деньги закончить наше дело без этого контракта?

Моррис вновь вскочил как ужаленный:

– Нет! Еще раз передайте им, нет! Мы согласны только при условии подписания контракта, и если контракт не будет подписан, мы отказываемся от этого дела, – были последние слова Морриса.

И с этим, снова ни с кем не попрощавшись, они быстро ушли. Значит, в свободной Америке дешевле нельзя купить свободу?

– Послушайте, – обратились мы к нашим растерявшимся друзьям, – разве в Америке нет других, более нормальных, более человеческих путей? Мы и наши дети смертельно устали. Нам надо найти хоть какое-нибудь пристанище, забрать детей, отправить их в школу. Найти какую-нибудь работу.

И спокойно добиваться легализации нашего положения в стране. Так думали мы.

– Вы с ума сошли, – с испугом вскричали наши советчики, – вы не можете обойтись без адвокатов в этой стране, притом у них колоссальные, колоссальные связи. Вы не знаете Америки. Срок вашей транзитной визы закончится, и вас немедленно вышлют из страны эмиграционные власти.

Мы считали, что наше дело ясное и что нам нужен адвокат, только знающий, какие бумаги надо заполнять, какие документы надо представить и куда их подать с просьбой о предоставлении нам политического убежища. А дальше дело правительства – дать или отказать.

Но все старались убедить нас в том, что здесь без адвоката, имеющего крупные связи, ничего не делается, уж такова система в Америке.

Мы считали, что это абсурд, но откуда нам было знать? Ведь страна эта для нас новая, мы как с луны свалились сюда. Выходит, права русская пословица «с волками жить – по волчьи выть», повсюду, значит, так – здесь связи, у нас говорили «блат».

Все, что происходило с нами, казалось, происходило в каком-то кошмарном сне. Требование наших якобы защитников-адвокатов 5000 долларов сейчас плюс все будущие расходы в дальнейшем или подписание кабального контракта на 50 % всех наших литературных и прочих профессиональных заработков в течение 2 лет казалось нам бредом сумасшедших. Мы были в отчаянии.

Нам казалось, мы попали в руки каких-то авантюристов, которые наслышаны о каких-то сказочных доходах Кравченко за его книгу, написанную Юджином Лайонсом и разделившим с ним доход пополам, и о Гузенко с его чемоданом документов, вынесенных из советского посольства в Канаде, за которые он тоже получил кучу денег.

По-видимому, так называемым нашим адвокатам это вскружило голову, и они решили, что и у нас есть какие-то сенсационные материалы из советского посольства. И поэтому, из страха упустить добычу, которая, казалось, попала им в руки, они приехали на толстовскую ферму с такой охраной и поторопились увезти нас как можно скорее с толстовской фермы, изолировать от всех наших знакомых.

Мы же, только что ступив на эту землю, не имели никаких сенсаций, никаких чемоданов с документами и никакой мысли о книге. Об этом мы даже думать боялись.

После того как наши адвокаты ушли, гордо заявив – или контракт, или они отказываются от нашего дела, – мы, честно сказать, даже вздохнули с облегчением. Решили, что наши испытания кончились, этот вопрос, казалось нам, был уже окончательно решен.

На следующий день мы собрались распрощаться с нашими добрыми, гостеприимными хозяевами и, освободившись от всех доброжелательных друзей, которые были почему-то обижены нашей несговорчивостью с адвокатами, перейти в отель и начать нашу жизнь без дальнейших авантюр. Мы также решили поехать в Вашингтон, может быть, там найдутся те люди, которые поймут нашу ситуацию.

Правительство СССР требует нашей выдачи

Мы ожидали возвращения доктора Дэвиса, чтобы с ним попрощаться перед нашим уходом. Доктор Девис вернулся очень взволнованный.

– Вы слышали, – сказал он, – сегодня по радио выступил посол Советского Союза мистер Громыко. Он заявил, что советское правительство обвиняет вас в каких-то преступлениях и требует вашей выдачи немедленно как уголовных преступников.

Мы ничего этого, конечно, не слышали. Включили радио, по которому каждые полчаса передавали требование советского правительства о нашей выдаче как уголовных преступников, похитивших какие-то не то деньги, не то драгоценности.

Нет слов, чтобы передать то, что происходило со мной, с нами, когда мы услышали это.

Несмотря на то что после нашего выступления в печати мы знали, что советское правительство изобретет какую-либо версию, на основании которой потребует у американского правительства нашей выдачи, но такого чудовищного обвинения мы не ожидали.

Кирилл старался успокоить меня:

– Тот, кто это выдумал, знал, что более абсурдного обвинения придумать нельзя, и если дело дойдет до трагической развязки, я потребую доказательств перед судом.

Наш смертный приговор был уже там подписан. И здесь мы попали в западню, из которой не знали, как выбраться.

Но видя наше намерение уйти, доктор Девис обратился к нам с просьбой:

– Пожалуйста, не уходите, останьтесь еще на день-два, успокойтесь, соберитесь с мыслями, придите в себя после всех этих гангстерских набегов – гангстеры, ну настоящие гангстеры, – с возмущением непрерывно повторял доктор Девис, – но поверьте, хорошие люди в Америке тоже есть. Оставьте чемодан и пошли обедать, а потом подумаем, что делать.

Но нашим испытаниям не суждено было так быстро и просто окончиться.

Из огня да в полымя

Не успели сесть за обеденный стол, как приехали мистер и миссис Джолис.

– Скорее, скорее поехали, мы нашли для вас гостиницу.

Мы страшно обрадовались, это то, что мы хотели. Перейти в отель, где будут с нами дети, и освободить этих гостеприимных, милых людей.

Через полчаса мы уже были в Манхэттене. По дороге мы заехали на 72-ю авеню вест-энд, забрали детей. И только когда машина остановилась напротив дома с названием «Лео-Хаус» на 23-й улице вест-сайд и наши вещи были внесены в вестибюль, Ева Джолис сообщила нам, что этот отель – какой-то католический приют для приезжающих из Европы и что нашли его наши адвокаты благодаря своим связям в католическом мире.

И тут к нам навстречу со стульев поднялись Ричмонд и Моррис.

И в этой страшной, тревожной обстановке мы оказались снова в руках Морриса и Ричмонда. Шум и звон по радио и в газетах – это и была та сенсация, которая требовалась адвокатам. Это была та реклама, которую они жаждали получить. Они были возбужденные, даже приветливые.

Мы поднялись на 4-й этаж. Две малюсенькие, как кельи, комнатки в разных концах длиннющего коридора, без всяких удобств.

– Почему не вместе? – удивилась я.

– Двух комнат вместе в этом приюте у них не оказалось, – ответил Моррис.

Ричмонд включил радио, по которому уже целый день каждые полчаса передавали требование советского правительства о нашей выдаче.

Во всей этой тревожной, даже опасной, обстановке мы чувствовали себя бесконечно одинокими, никто, никто не имел ни малейшего представления, что творится у нас на душе. И как тяжело нам было сейчас. Никто этого не мог понять, и никому, абсолютно никому невозможно было объяснить это.

Я только отчетливо ясно помню, что в эту минуту, если бы вопрос стоял только об одной моей судьбе, без детей, я бы вернулась и отдала себя в руки даже такого страшного сталинско-советского правосудия. До такой степени я уже устала, и опротивело мне все. В лучшем случае был бы концлагерь, но там были бы люди, которые поняли бы меня, и у меня был бы с ними общий язык. Но я смотрела на наших растерянных, взбудораженных детей, которые не могли понять, что происходит и к чему все эти внезапные ночные путешествия.

Говорить о контракте или о чем-либо другом в этот вечер мы были не в состоянии. Нам просто нужно было, чтобы все ушли, оставили нас в покое и дали нам возможность собраться с мыслями и успокоить детей.

Перед тем как уйти, наши так называемые защитники Ричмонд и Моррис снова заявили, что для нашей безопасности они требуют, чтобы никто из наших знакомых к нам сюда не заходил, даже принцесс Голицына, подчеркнули они. По-видимому, потому, что она нас плохо уговаривала подписать контракт и совершенно искренне считала, что мы не должны этого делать.

На следующий день к нам снова зашла группа «старых», новых эмигрантов в Америке, г-н Д. Далин с женой и г-н Б. И. Николаевский, Ю. Д. Денике. Г-н Далин сразу сообщил нам, что у них есть сведения о том, что наше положение действительно очень опасное, и что нас в любой момент могут выдать советскому правительству, и что как будто эти сведения они получили уже прямо из Вашингтона.

– Я не думаю, что американское правительство решило вернуть наши трупы советскому правительству, – во всяком случае, мы живыми ни в чьи руки не сдадимся, – с горечью заявила я. – Так и передайте тем, откуда эти слухи идут.

Услышав, что мы контракт не подписали, они вновь с удесятеренной силой, с испугом принялись уговаривать нас:

– Срок вашей транзитной визы окончится, и вас выдадут эмиграционным властям. Кстати, незадолго до вас были выданы советские матросы, бежавшие с советского корабля. Не говоря уже о тех душераздирающих сценах, которые до сих пор происходят в Европе, где советских граждан, очутившихся по тем или иным причинам в Европе и боявшихся вернуться в Советский Союз, даже забаррикадировавшихся, пытавшихся покончить жизнь самоубийством, истекающих кровью, вылавливали, бросали, как бревна, в машины и увозили. И все это происходило с помощью союзников – Великобритании и США.

Страх этих людей легко можно было понять – все это происходило у них на глазах в высококультурной, цивилизованной Европе.

– Отнеситесь к этому серьезно, – упрашивали они нас, – как только ваша виза окончится, американские эмиграционные власти могут вас арестовать, отправить в тюрьму на «Эллис-Айленд» («Остров слез») и немедленно выслать из страны или выдать советскому правительству.

Мы чувствовали себя как люди, загнанные в западню, из которой у нас, по их словам, никакого выхода нет. Получалось, что и американское правительство, под защиту которого мы пытаемся попасть, – наш злейший враг. Туда нам и нос совать не следует.

В это время появились Ричмонд и Моррис. В этой паре Ричмонд всегда выступал как заправский бизнесмен, а Моррис, как секретарь конгрессмена Кудрина, стоял в стороне.

Мы им заявили, что даже в нашем безвыходном положении мы не можем взять на себя такие кабальные обязательства, не зная, что может произойти с нами в любой момент. Мы категорически отказываемся подписать этот контракт, и они могут считать себя свободными.

И тут Ричмонд заявил:

– Мы готовы внести в контракт поправки. Вычеркнем профессиональные заработки и оставим только 50 % литературных на 1 год.

Кирилл обратил их внимание, что в этом контракте не сказано ничего об их собственных обязательствах по вопросу нашей легализации, и предложил внести этот пункт в контракт.

– Что вы, что вы, – запротестовали в один голос Ричмонд и Моррис. – Вносить этот пункт в этот контракт неэтично. Мы джентльмены, в ранее подписанных нами документах ясно сказано, что мы являемся адвокатами по вашей легализации.

Положение, в котором находились мы, мягко говоря, было ужасное. Делать было нечего, мы снова решили: чужая страна, чужие нравы – и подписали.

– Но это ведь не все, они позже нас замучают, – сказала я, и как в воду глядела.

Наше состояние от всего происходившего вокруг нас и того беспросветного, опасного положения, в котором мы находились, и стремление всех наших знакомых не успокоить, а нагнать на нас как можно больше страха могло свести с ума кого угодно.

В тупике

Все время после нашего выступления в печати и особенно после требования советского правительства о нашей выдаче, корреспонденты буквально осаждали адвокатов, настоятельно требуя от них созвать пресс-конференцию с нами.

Мы упорно отказывались от пресс-конференции, не хотели отвечать на дурацкие вопросы, которые (по нашему опыту в советском посольстве) обычно в таких случаях задаются, и особенно не хотели появления наших фотографий и фотографий детей в печати, на чем настаивали адвокаты. Отдать детей в частную школу у нас не было средств, а в обычной «паблик скул», то есть в обычной городской школе, я боялась каких-либо инцидентов.

Я вспоминала, как на нашем пароходе плакала жена ехавшего в Канаду дипломата. И я в недоумении спрашивала у нее, о чем она так сокрушается.

Она сказала, что они уже были здесь раньше, как только установились дипломатические отношения с Америкой, и у нее остались горькие вспоминания, как ее сына избивали и как над ним измывались американские мальчишки за то, что он был «комми» – советский. Дети дипломатов тогда ходили в общие американские школы, своих школ еще здесь не было. Сын ее сейчас погиб на фронте.

Нас в это время все уговаривали, что мы должны как можно больше печатать о себе и стараться не вылезать из «паблисити», это необходимо, чтобы вызвать симпатию и сострадание американской публики. Вот этих самых «паблисити» мы и боялись как огня.

Наконец мы скрепя сердце согласились на пресс-конференцию при условии отсутствия фотографов.

Пресс-конференция

13 января состоялась пресс-конференция в конторе «Хочвальд, Моррис, Ричмонд, Эсквайр» Эксчендж-плейс, 40, Нью-Йорк. Переводчиком был незнакомый нам г-н Сол Левитас. Очевидно, наши адвокаты были так недовольны «принцесс» Голицыной, что они не хотели ее присутствия, несмотря на то что мы об этом просили. Они также настояли на присутствии на этой пресс-конференции наших детей.

В числе вопросов были вопросы приблизительно такого уровня:

– Почему вы не носите обручальные кольца? Они что, запрещены в Советском Союзе?

– Запрещать – никто не запрещал. По-моему, кто хочет, тот носит.

– Разрешают ли в Советском Союзе читать иностранную литературу?

– С детства, – ответила я. – Вот, например, наша дочь в 7 лет по дороге из Москвы во Владивосток читала «Всадника без головы» Майна Рида. Правда, эту книгу на таможне, к ее великому огорчению, таможенник изъял. Но я уверена, не по политическим мотивам, а просто, по-видимому, самому хотелось прочитать. Так как тут же рядом лежала моя книга «300-летие дома Романовых», и никто не обратил на нее никакого внимания.

А один из журналистов (даже не помню сейчас, в какой газете) умудрился написать, что остались мы в Америке, увлекаясь чтением произведений Майна Рида и Джека Лондона.

Когда закончилась пресс-конференция, мы попросили вывести нас на улицу к такси с черного входа, чтобы избежать встречи с толпой фотографов и журналистов, не попавших в контору к адвокатам и ожидавших нас у главного выхода на улице.

Газеты писали: «Пресс-конференция проходила в элегантном офисе мистера Ричмонда». От чего он тоже был в восторге – это была реклама их фирмы вообще и его имени в частности. Господи, до чего же все здесь падкие на «паблисити» по любому поводу. Помню даже такой случай: когда американская полиция нагрянула в какой-то дом терпимости на пятой авеню в Нью-Йорке, все его обитательницы старались попасть в прессу и на глаза фотографам.

Для нас, советских граждан, это было дополнительным наказанием.

Мистер и миссис Джолис в тот же день пригласили всех нас на ужин к себе на авеню 270 вест-энд, на 12-й этаж, который их семья занимала полностью.

Ричмонд тут же сообщил нам, что он только что видел очень хороший «апартамент» за 5000 долларов в год и две тысячи «супера» в карман, и все, что потребуется от нас сейчас – это деньги, деньги, деньги.

Для нашей легализации тоже потребуются большие деньги, – несколько раз повторил Ричмонд, и что огромные деньги можно заработать на статьях и на книге. Моррис тут же продемонстрировал всем вырезки из газет о книге Кравченко и заявил:

– С этого момента погоня за деньгами должна начаться, как золотая лихорадка, что Кравченко на своей книге заработал большие деньги, об этом мы уже слушать устали.

Для нас стало ясно одно: захватив нас в свои руки, они действительно хотели на нас заработать, и договор на 50 % они решили заключить с нами точно такой же, как Кравченко заключил с Юджином Лайонсом.

Но они упустили одну очень существенную деталь, как объяснил нам сам Юджин Лайонс после того, как мы с ним познакомились, а именно что Юджин Лайонс за эти 50 % сам написал для Кравченко книгу, был ее переводчиком, редактором, издателем и агентом по продаже.

Видя все их попытки и усилия, даже я и Кирилл, не имея в виду выступать в печати, решили пойти на уступки. Ладно, решили мы, попробуем, если они договорятся и если то, что мы хотели бы сказать, напечатают.

Но, к сожалению, все старания наших адвокатов, их встречи с издателями, писателями, журналистами в области «литературной» деятельности ни к чему не привели и все их усилия в качестве литературных агентов не дали никаких результатов. Было очевидно, что на этом поприще у них не было опыта.

Поднадзорные

Наконец, между этим, по-видимому, основным теперь для них занятием и нашим неоднократным напоминанием о том, что наши визы подходят к концу, Ричмонд нашел время пойти с нами в эмиграционное бюро, где мы подали прошение о продлении наших виз.

Жить в этом «Лео-Хаус» для нас с детьми было сплошной мукой. Двух смежных комнат так и не нашлось. Дети целый день изнывали от тоски в закрытой комнате.

Мы все силы прилагали к тому, чтобы как-нибудь их развлечь, о школе еще и речи не могло быть. Играли с ними в карты, домино, выходили на прогулку на 23-е улице в скверик, водили их в кино.

Когда мы выходили из отеля, за нами неотступно следовали какие-то типы. Даже дети спрашивали:

– Что за дяди ходят за нами все время?

Кто и зачем поставил их следить за нами: куда мы ходим, с кем встречаемся, кто к нам приходит? Или просто охранять нас? Мы понятия не имели.

Живя в «Лео-Хаус», несмотря на все строгие запреты «наших» адвокатов, наши знакомства постепенно расширялись.