Текст книги "Одна жизнь – два мира"

Расследование

Через полтора года после трагической гибели Нины еще трагичнее погибли Уманские. Что-то зловещее было в этой неожиданной для окружающих катастрофе. Как будто чья-то невидимая рука в дикой жажде мести подняла их и на глазах у всех бросила в пылающий костер.

Правительство Мексики создало комиссию по расследованию причин, вызвавших аварию и все расходы на похороны приняло на себя.

Представителем от посольства в эту комиссию были назначены Павлов и мой муж Кирилл.

Было очевидно, что это был не несчастный случай, а заранее спланированное покушение. Искренний рассказ случайно уцелевшей Мары Тройницкой не оставлял в этом никаких сомнений. Она с полной ясностью воспроизвела страшную картину этой ужасной катастрофы.

По расчетам, произведенным специалистами, и теми кто подложил бомбу, если бы самолет вылетел вовремя, без опоздания, катастрофа должна была бы произойти бы где-то по дороге, в джунглях, над озером – и, как говорится, концы в воду.

Позже было также установлено, что о подготовляемом покушении было кое-что известно.

Журналист Юрий Дашкевич

Приблизительно дней за десять до своей поездки в Коста-Рику Уманский отправил туда представителя ТАСС, журналиста Юрия Дашкевича, который, как выяснилось потом, получил несколько анонимных писем.

Некто, называвший себя советским другом, предлагал встретиться в одном из ресторанов. Таинственный незнакомец настаивал на немедленной встрече и обещал сообщить ему что-то очень важное.

Дашкевич почему-то это письмо проигнорировал и Уманскому не показал, решил ни во что не ввязываться и ни с кем не встречаться, с тем и укатил в Коста-Рику.

Об этом он рассказал, сразу же вернувшись из Коста-Рика на похороны.

Эта встреча, может быть, имела какое-то отношение к этой катастрофе.

Предупреждение посла Коста-Рики

По-видимому, другой неизвестный предупредил также посла Коста-Рика в Мексике, который должен был сопровождать Уманского в Коста-Рику.

По его заявлению в печати после катастрофы, посол Коста-Рики уже был готов выехать из дома в аэропорт, когда раздался телефонный звонок и кто-то сообщил ему, что самолет с советскими дипломатами уже вылетел и он опоздал.

В день катастрофы посол Коста-Рики пришел в наше посольство и рассказал:

– Я был поражен такой бестактностью! Как могли они вылететь без меня и до назначенного времени! Я, откровенно говоря, растерялся и не заметил сразу странности предупреждения. Говоривший по телефону не назвал своего имени, и по голосу я понял, что этот человек был мне не знаком. Но все это я сообразил позже, пожалуй в тот момент, когда услышал утром по радио сообщение о катастрофе.

Свидетельство сотрудников аэропорта

Сразу же после катастрофы несколько сотрудников в аэропорту заявили, что незадолго до полета они заметили двух неизвестных типов у самолета. Пока они сообразили, что это посторонние и нужно узнать, кто они такие и что они там делали, эти два типа, быстро удаляясь от самолета, исчезли в темноте. Они предполагали, что эти типы вылезли через ограду аэропорта, а заграждение, надо сказать, в Мексике такое, что не только человек, но даже корова легко пройдет. Незадачливые преследователи также сообщили, что они только услышали шум удаляющегося автомобиля.

Проверка самолета

Этот военный самолет был предоставлен лучшим другом Советского Союза, Ласаром Карденасом, бывшим президентом Мексики с 1934 по 1940 год, а сейчас дивизионным генералом. Предоставленный им военный самолет перед полетом прошел тщательную проверку и был в безукоризненном состоянии. Он вылетал с гражданского аэродрома. К этому военному самолету генерал Карденас прикомандировал самых лучших пилотов и офицерский состав.

Из всего состава остался жив только один бортмеханик, так же случайно, как Мара. Все эти факты и масса других крепко подтверждали, что это было именно покушение.

Бомба в советском посольстве

В это время произошло еще одно для советского посольства странное событие. Через две после похорон Уманских к посольству прибыли трое полицейских и попросили разрешения увидеть по очень важному делу посла или его заместителя.

Их провели в приемную к Каспарову, который не говорил по-испански и попросил моего мужа помочь объясниться с ними.

Они сказали, что к ним в полицию позвонил какой-то неизвестный тип и предупредил, что в здании советского посольства подложена бомба. И они по заданию шефа полиции просят разрешить им произвести обыск.

При слове обыск, Кирилл говорил, лицо у Каспарова вытянулось. Он несколько минут помолчал, соображая, и затем вызвал заведующего по хозяйственной части Кирмасова и приказал:

– Проводи. Но пусть не везде нос свой суют.

Бомбу не обнаружили. Но создалось впечатление, что вокруг посольства, а может быть, и внутри, действовала какая-то группа людей.

Поверенный в делах

Через несколько дней после того, как отправили урны с прахом Константина Александровича, Раи Михайловны, Лиона Тройницкого, Сергея Савина-Лазарева и Юрия Вдовина в Москву, из Москвы прилетел бывший советник Уманского Василий Павлович Яновский уже в качестве временно исполняющего обязанности посла.

Семьи погибших пока оставались в Мексике. К ним этот временный поверенный в делах советского посольства проявил истинно сталинскую чуткость и понимание.

Сталинская чуткость

Лида Вдовина

В парке я встретила Лиду. Вяжет ребятишкам теплые вещи, жалуется и плачет:

– Мы просили оставить нас в посольстве работать хотя бы до июня месяца, ведь мы находимся в штате и числимся сотрудниками посольства, но нам сказали, что не разрешат. Я просила Яновского, чтобы он послал телеграмму в Мининдел в Москву. Но как я потом узнала, он даже не потрудился отправить телеграмму с запросом, жаловалась Лида. Мне самой тяжело оставаться в Мексике после случившегося, но ведь я прекрасно понимаю, что ждет меня впереди, я должна думать о детях. Я ведь сама знаю, что мне выдадут какое-то единовременное пособие, но что это такое, в лучшем случае – пара пудов муки.

А через несколько дней Лида оказалась в еще худшем положении. Оказывается, при отъезде Юрий, как личный секретарь посла, должен был иметь при себе какую-то сумму подотчетных денег на разные мелкие дорожные расходы, официантам, носильщикам, в гостинице, на всякие чаевые, за которые он после возвращения должен был отчитаться.

Как выяснилось позже, когда выносили трупы из горящего самолета и составляли акт, то у Юрия оказались вывернуты карманы, исчез бумажник с деньгами, документы все были подобраны, а бумажника с деньгами не нашли.

И вот бухгалтер вызвал Лиду и заявил, что эти деньги, взятые Юрием в подотчет на дорожные расходы должна заплатить Лида. Так распорядился Яновский.

– Откуда я возьму эти деньги?!! Ведь деньги пропали во время катастрофы!!! Разве им мало, что я осталась без мужа, а дети без отца?!! – рыдала Лида. – Так я им еще должна!!!

– Бросьте, Лида, не вздумайте платить! – заметил с возмущением мой муж.

– А как же, Кирилл Михайлович, ведь они мою зарплату уже удержали.

Мы были возмущены этим чудовищно жестоким поступком со стороны Яновского и других членов посольства, которые поддерживали его. Создавалось впечатление, как будто хотят выместить свое недовольство над Лидой, тем что Юрий Вдовин был любимцем Уманских.

Я никак не могла понять, откуда такие чудовища, как этот Яновский и другие, подобные ему берутся!!! А ведь он занимает почетный пост и является гражданином нашей страны. Зачем таких вот посылают за рубеж?!! Ведь за границу наша страна должна послать своих лучших из лучших!!!

– Ты понимаешь, что эти, может быть, как раз и нужнее… Они здесь скандалят и туда вернутся – будут из кожи вон лезть, скандалить! А те лучшие из лучших, которых ты бы хотела здесь видеть, очень быстро в лагерях могут оказаться, – высказал свои предположения Кирилл.

Валя Савин-Лазарева

Валю Савин-Лазареву числа 20-го февраля в сопровождении дипкурьеров уже отправили обратно в Москву. Она, бедная, день и ночь рыдала:

– Три года, три года я день и ночь страдала, ждала с каждым скрипом двери, что придет известие о его гибели, но он вернулся живой!!! И здесь, здесь, когда я думала, что весь этот кошмар окончен, я потеряла его.

Лиде и Маре тоже сообщили через неделю быть готовыми к отъезду.

Мара Тройницкая

Мара, как только вышла из госпиталя после этого страшного потрясения, начала работать и потихоньку приходить в себя. Она надеялась до отъезда еще немного поработать и приобрести кое-что из одежды. Так что увольнение и сообщение об отъезде поставило ее в самое тяжелое положение. Ей принесли пальто, которое она заказала еще до полета, и сейчас у нее не было денег заплатить за него.

Она побежала к Яновскому с просьбой выручить, дать ей деньги выкупить пальто. Яновский ей холодно ответил:

– Мы вам выдали двухнедельное пособие, больше вам не полагается. А пальто никто не просил вас заказывать.

– Ведь я работала и думала, сумею заплатить.

– Это ваше дело, что вы думали! А мне говорить больше с вами не о чем.

Надо сказать, что Мара оказалась в самом ужасном положении.

Она пережила голод, холод и всю блокаду Ленинграда, что оставило на ней свой тяжелый отпечаток: бледное измученное лицо с глубоко впавшими глазами.

Приехав только два месяца назад из Советского Союза, у нее был столь незначительный гардероб, что она без труда весь его захватила с собой, и он сгорел во время катастрофы.

И вот эта женщина от суконного представителя нашего советского правительства за границей получает ответ, «полный внимания и заботы».

Было нестерпимо больно наблюдать в этой маленькой, почти семейной обстановке, да, именно семейной обстановке, такое равнодушие, даже бездушие, где все как будто должны держатся друг за друга и крепко беречь звание советского человека.

Боже мой, неужели Сталин настолько развратил всех, все и вся и всех стоящих ближе к нему людей! Господи, в стране, где вот так просто, среди бела дня или ночи, могут прийти и без всяких объяснений увести человека из дому, и этот человек исчезает навсегда, навсегда, бесследно, становится понятно, почему Яновский так легко воспринял гибель советских дипломатов: погибли люди и все – невелика трагедия…

А какая-то дама даже сказала:

– О чем вы волнуетесь? Им и так нанесли кучу вещей…

«Вот уж нашли чему позавидовать», – подумала я.

Наконец Лида и Мара выехали в сопровождении «сердобольной» Никольской, которая также уезжала в Москву, прихватив с собой даже пуд муки. Мы все отговаривали ее:

– Ну масло, сахар куда ни шло, но муку?!

Вдовы погибших Лида и Мара с ребятишками прибыли в Сан-Франциско, откуда дальше они должны были следовать морским путем.

Как раз в это время в Сан-Франциско на конференцию съезжались отовсюду делегаты, и наш самолет возвращался обратно в Москву пустой. Вот этих женщин и решили отправить в Москву не морским, а воздушным путем.

В посольстве Яновский, услышав об этом, пришел в ярость: полет на самолете сокращал их путь на две недели, а на эти две недели им были выданы суточные. Он отправил в Москву депешу, чтобы с них удержали лишние деньги.

Проказы Дани Яновской

25 января произошла катастрофа, а во время катастрофы, как говорится, все потеряли голову. И видно, Света Малкова и Даня Яновская решили подождать, пока все уляжется…

Когда раньше срока вернулся муж Дани в качестве поверенного в делах, «девушки» решили поехать на курорт в Вера-Крус на отдых.

Светлана рассказывала, что во время ужина в ресторане Дане стало плохо. Там случайно оказался украинский предприниматель, который помог отвести ее в номер и вызвать врача. Так врач сказал им, что ничего страшного с ней не произошло, обычная история – она в положении.

Я слышала об этом раньше от Светланы – что у Дани был обморок, и что ей надо было еще отдохнуть на курорте. По-видимому, Даня собиралась там произвести некую операцию, но, так как после их отъезда внезапно заболел Яновский и их сразу же вызвали обратно, ничего не получилось Света возмущалась, что этот «идиотик» (так она называла поверенного в делах) запер Даню чуть ли не на замок, следит за каждым ее шагом и не разрешает ей ни с кем встречаться, никого видеть, и даже она не могла ее навещать. Светлана ходила злая, как туча.

В ресторане «Эль Патио» был дан ужин для бизнесменов по случаю приезда из Нью-Йорка представителя нашего «Амторга» тов. Николаева, и один из иностранцев, присутствовавших на этом ужине, вдруг спросил у меня с «щирым» украинским акцентом:

– А що у мадам Яновской родилось – дивчина чи хлопчик?

Признаюсь, я растерялась, так неожиданно был задан вопрос человеком, которого я первый раз в жизни видела.

– У них есть девочка, ей три годика…

– Видите, я не о той, – сказал он.

Он оказался тем господином, который помог Дане добраться до номера в гостинице, когда с ней случился обморок в ресторане на курорте Вера-Крус.

– Вы извините, но я ничего об этом не слышала, – ответила я.

Даня родила через семь месяцев нормального ребеночка – девочку, и, конечно, все шепотом и вслух высказывали предположение, что ребенок не от Яновского.

Подвохи мексиканского климата

В это же самое время поверенный в делах всеми силами старался избавиться от тех служащих, которые были близки к погибшим Уманским.

Отозвали шофера Уманского Гусарова, для него это была трагедия. У него было двое детей и жена без одной ноги. Он был хороший шофер, чудный семьянин и отец, помогал жене готовить, стирать, убирать и за детьми ухаживать.

По-видимому, все разговоры о преждевременном рождении ребенка действовали на нервы поверенного в делах, поэтому он созвал человек восемь к себе в кабинет и стал читать им лекцию о морали и о том, как полагается вести себя советским гражданам за границей.

Гусаров не выдержал:

– Зря стараетесь, тов. Яновский! Не мне, а жене своей прочтите эту лекцию. Мне-то уезжать, а там я сам знаю, как себя вести. А вот вы остаетесь.

Яновский не выдержал и заорал:

– Не смейте оскорблять мою жену!!! За оскорбление личности я вас к ответу привлеку. А ребенок мой.

И в тот же вечер 25 октября в посольстве был издан приказ приблизительно такого содержания:

«Довожу до сведения всех сотрудников посольства и прошу принять во внимание, что климатические условия Мексики оказывают отрицательное влияние на некоторых женщин, которое выражается в том, что одни из них устраивают на территории посольства драки (это по поводу того, что только недавно наша Оливия устроила с кем-то драку), другие преждевременно рожают (это он о своей жене)».

Приказ вывесили в канцелярии на видном месте, все сотрудники должны были ознакомиться и расписаться.

Слух о таком чудовищном приказе быстро разлетелся по посольству, и все спешили скорее взглянуть на него. К концу дня стены посольства уже дрожали от хохота.

Каспаров обратился к Кириллу:

– Кирилл Михайлович, какое ваше мнение о происходящем в посольстве?

– Такое же, как и ваше, – ответил Кирилл.

– Ну, как бы вы поступили в данном случае?

– Это дело личное, зависит от характера каждого человека. Я человек ревнивый, а Яновский – нет. А вот такого дурацкого приказа я на его месте не издал бы и не вывешивал.

– Действительно, этот скандал не должен быть вынесен за пределы посольства.

– Да, выставили в канцелярии, и все работающие здесь иностранцы имеют возможность его прочесть и узнать, что за веселый приказ был издан, ведь вы видите, что делается в посольстве после объявления этого приказа. Я бы на вашем месте убрал его, и как можно поскорее.

Приказ был убран.

Страдания Кати

По посольству прошел слух, что с Катей Калининой не все в порядке. Меня это сообщение обеспокоило. Катюша среди сотрудников нашего посольства была самая молодая, самая юная, всегда спокойная, молчаливая.

Если жизнь всех семейных сотрудников нашего посольства была довольно скучная и однообразная ввиду всевозможных запретов, то жизнь двадцатилетней девушки, которая не могла завести ни с кем со стороны знакомство, не могла никуда пойти одна, была не из сладких.

Мы приглашали ее в различные наши загородные поездки, чтобы она меньше скучала, и нам было очень приятно проводить с ней время.

Я решила поговорить с ней. Катя, рыдая, жаловалась мне:

– Почему, ну почему я не могу выйти замуж за Артура и быть счастливой, как все?!! Кто дал право так жестоко, так бессердечно распоряжаться моей судьбой, моими чувствами, моей жизнью?!! Если я даже уеду, ведь моя жизнь окончена… Я нигде не найду себе покой, я просто сойду с ума.

Чтобы предотвратить худшее, – сказала Катя, – я должна уехать!

И она обратилась к первому секретарю посольства П. Г. Каспарову с просьбой немедленно отправить ее в Москву.

– Вы с ума сошли, – ответил ей Каспаров, – вы единственный секретарь, знающий испанский язык, я этого сделать не могу.

– Он не может отпустить меня. А я могу?!! Разве кто-нибудь знает, чего мне стоит просить об этом! Большего наказания мне никто не в состоянии придумать.

Я обратилась к мужу:

– Посоветуй, Кира. Как и чем можно Кате помочь? Она действительно находится в ужасном состоянии. Для нее это трагедия.

– Я понимаю, – отвечал Кирилл, – но ведь в посольстве сейчас нет ни одного человека, с кем можно было бы поговорить, посоветоваться.

Из Москвы пришел отказ.

Катя сама решила свою судьбу

И вскоре Катя затихла, начала избегать всего, кроме работы. Она жила в том доме, который мы снимали для школы. Здесь я часто встречала ее. Однажды я зашла к ней:

– Как дела, Катенька? Я вас давно не видела.

– Нина Ивановна, умоляю вас, никому ни слова. Я решила свою судьбу сама. Я жена Артура. Я счастлива, а что будет дальше – не хочу об этом думать. Но очень надеюсь, все обойдется благополучно.

Катя действительно была счастлива, она расцвела, стала так хороша, женственна, а у меня только сжималось сердце от страха при мысли о том, какова будет развязка этого романа.

Прошло несколько месяцев, посольство жило своей обычной повседневной жизнью, Катя так ушла от всего, что даже не заметила, как на нее надвинулась гроза и грянул гром. В посольских кулуарах заговорили: Катя беременна, ее вызывают в Москву.

Затишье

Наступило как будто полное равнодушие к советскому посольству.

Кончились встречи, многолюдные приемы, обеды – даже День Победы 9 Мая 1945-го года, прошел почти незаметно, тихо и грустно.

Богатые эмигранты и бизнесмены надеялись, что после окончания войны все в мире должно измениться. Измученная, усталая Россия будет нуждаться во всевозможных товарах, в иностранном капитале; она будет стремиться расширить торговлю, откроет концессии. И они, как люди зарекомендовавшие свою лояльность Советской власти, сумеют выгодно пустить в оборот свои капиталы.

Еще во время войны многие спрашивали:

– А в каких товарах больше всего нуждается Советский Союз?

Одни собирались экспортировать туда готовые вещи, мануфактуру, другие – кожу и кожаные изделия. Завоевывая симпатии советского посольства, они стремились завоевать первенство на «бизнес». Это же давало им приоритетное право на покупку того небольшого количества товаров, которые в то время вывозил Советский Союз: меха, ковры, икру и драгоценные камни.

Эти попутчики особенно сильно увивались вокруг посольства.

Но после окончания войны, почувствовав, что их надежды не оправдались, они быстро увяли и все реже и реже стали посещать советское посольство. И все откровеннее и чаще давали понять, что с Советским правительством каши не сваришь и все как было до войны, так и осталось.

Основная же их торговля шла с США, значит, и держаться надо было США, а дружба с Советами, могла только повредить этому. Да и политика начала быстро меняется. США – сильное государство, и портить с ним отношения не стоило. Так сразу все они и отвернулись от Советского Союза.

Наиболее упорная в своих стремлениях группа эмигрантов возмущалась поведением первой. Они ругали их на чем свет стоит за их неустойчивость, за их жажду к наживе и с неослабевающим рвением стремились в Советский Союз.

И многие, многие из них, распрощавшись с теми странами, которые приютили их, вернулись в Советский Союз. Как поступил с ними позже Сталин, это уже вторая статья.

Какой-то умник подсказал ему, что у нас нет пленных, а только предатели, и наши милые союзнички, которые так яро боролись вместе с советским народом против гитлеровского мракобесия, ловили и отправляли Сталину на расправу, на верную гибель даже абсолютно невинных, – я не говорю о многих предателях – такие тоже были, и для них существовали суд и судебная расправа, – но с ними вместе шли миллионы чудом спасшихся, совершенно невиновных военных! Истории, видно, суждено было сыграть еще одну злую, горькую кровавую шутку с русскими победителями. Вот почему никто, ни одна душа, ни одна организация даже не пикнула против сталинского послевоенного произвола!!!

Мы оказались в центре внимания

Однако многие друзья Уманских, искренне потрясенные их гибелью, старались не потерять контакт с посольством. И мы невольно очутились в центре внимания. Нас приглашали повсюду, но мы старались в основном бывать там, где это требовалось по долгу службы Кирилла.

Муж замещал торгового атташе Малкова. Я преподавала в школе (для детей служащих советского посольства), в организацию которой я вложила много энергии, так как школы при посольстве до нашего приезда не было. К своей работе, где я преподавала все предметы, кроме русского языка, который преподавала З. А. Батюшкина, я относилась с глубокой любовью.

С иностранцами мы вели себя так, что меня часто спрашивали:

– Скажите, все любят Советскую Родину так, как вы?

– Да, все, кого я знаю, – отвечала я.

– Так Гитлер был безумец, если он хоть на секунду мог подумать, что способен победить страну, в которой живут такие люди, как вы.

Наша популярность среди иностранцев была уже такой, что даже один из ответственных сотрудников как-то сказал:

– Вас так часто приглашают на все приемы, что даже мне завидно.

И когда мы, особенно я, после этого замечания стали отказываться от приглашений, он сам просил поехать вместе с ним на прием.

– Что я буду отвечать им, когда будут спрашивать о вас? Что вы больны? Начнут цветы посылать, – весело смеялся он.

Мы с Кирой старались вести себя так, чтобы у иностранцев не оставалось о советских людях такое же впечатление, как здесь изображали нас и наших «Ниночек» в кино.

Ко мне часто подходили и спрашивали:

– Скажите, ваш муж из «бывших»?

А на одном из приемов ко мне подошла дама и спросила:

– Ваш муж родственник генерала Алексеева[20]20
  О генерале Алексееве см. Исторический комментарий. С. 753.


[Закрыть]?

И когда я ответила: «Нет», другая дама сказала мне:

– Ну что бы вам стоило сказать «да»? Вы бы ее осчастливили.

То есть он выглядел для них таким аристократом, что они не могли понять, как это в Советском Союзе еще сохранились такие. Мне было смешно, настолько все, даже наши старые русские эмигранты, привыкли видеть и слышать о русских из Советского Союза, что там могут и должны быть только такие карикатуры, которые показывают им в кино.

Кирилл действительно, я могу сказать без преувеличения, выглядел и вел себя, как настоящий аристократ. Да, по существу, он и был (как мы тогда еще говорили) из старой, когда-то очень богатой аристократической семьи.

Родился он в замечательном, знаменитом своими ярмарками городе Лебедянь, которые с огромным удовольствием описывал писатель И. С. Тургенев в своем произведении «Касьян с Красивой Мечи».

Этот город также был родным городом писателя Замятина, и даже семья Прокофьева купила усадьбу у бабушки Кирилла.

За то время, что мы были в Мексике, Кирилл установил очень хорошие деловые отношения со многими известными бизнесменами, которые горели желанием после войны наладить деловые и торговые отношения с Советским Союзом. В это время всем казалось, что рухнул «железный занавес», и рухнул навсегда.

Кирилл очень быстро сходился с людьми. Умел красиво ухаживать за дамами, разговаривать с любыми мужчинами на равных, остроумный, обладал огромным чувством юмора, о котором часто и долго вспоминали наши общие знакомые. И даже во время последнего приема в нашем посольстве 7 ноября к нам подходили сотрудники посольства и говорили:

– Вот вы уедете, и половина этой публики сюда больше не придет, они же здесь помрут без вас от скуки.

Иностранцы спрашивали:

– Скажите, Нина Ивановна, какое ваше мнение: кого пришлют к нам в качестве посла. Ведь это должен быть человек, не уступающий Уманскому.

– Заслуженного прихрамывающего генерала или какого-нибудь старого отставного, хватит?

– Неужели вы так считаете?!!

И я действительно была уверена, что так именно и будет. Война кончилась, и все вернувшиеся с фронта из армии окажутся сразу не у дел. Вот они и заслужили такой пост, их всех надо не только материально обеспечить, но и отправить куда-нибудь подальше, не будет же наш генералиссимус так сразу всех ссылать на Колыму? Он тоже подождет, попробует усыпить своих воображаемых противников некоторыми поблажками, пока атмосфера после военной эйфории уляжется, а затем методично начнет уничтожать всех, как это делал он и раньше.