Электронная библиотека » Нина Алексеева » » онлайн чтение - страница 57


  • Текст добавлен: 29 ноября 2013, 02:45


Автор книги: Нина Алексеева


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 57 (всего у книги 64 страниц)

Шрифт:
- 100% +
Политические беседы с А. Ф. Керенским
Член комиссии по кровавым делам

Мы познакомились с Фирой Ильинской, дочерью одного из бывших владельцев золотодобывающих приисков на реке Лене. Она пригласила нас на обед. У нее мы познакомились с князем Оболенским и князем Белосельским-Белозерским, который пригласил нас к себе на дачу, где у него было что-то вроде однодневного дома отдыха, куда по выходным любила собираться и проводить время среди великосветских «знаменитостей» состоятельная еврейская элита. Там они наслаждались русской кухней, гуляли в парке, дышали свежим воздухом, за хорошую, конечно, плату, и очень довольные, что пообщались со знаменитостями (хотя атмосфера там была для них ой-ой-ой какая черносотенная, как я потом узнала), возвращались в город.

После встречи с этой дамой Кирилл во время одного из наших чаепитий на 57-й улице стал рассказывать Александру Федоровичу Керенскому что-то о своей студенческой практике на золотых приисках в этом районе.

– А вы знаете, мне пришлось познакомиться с золотыми приисками на реке Лене в 1912 году, – сказал Александр Федорович. – И вам, специалистам в этой области, я думаю, будет интересно услышать, что произошло там в то время, из первых рук.

4 апреля 1912 года горнорабочие Ленских золотых приисков вместе с семьями направились к административному корпусу могучей англо-русской золотопромышленной компании Лены Голдфильдс, эксплуатировавшей Ленские золотые прииски в районе реки Бодайбо Иркутской области, с требованием улучшить бесчеловечные условия жизни и освободить от ареста членов стачечного комитета. В ответ на протест эту мирную демонстрацию встретили оружейными залпами. Было убито больше 250 человек и гораздо больше ранено. Священник, прибывший к умирающим жертвам, оставил такие записи: «Картина была страшная, раненые валялись на полу, и чтобы совершить последний предсмертный обряд – отпущение грехов, надо было опускаться перед умирающими на колени в лужи крови».

В Думе по расследованию обстоятельств этого жуткого, бесчеловечного расстрела рабочих на золотых приисках были созданы две комиссии – первую комиссию организовал и отправил глава кабинета Витте, а во вторую комиссию от либеральной оппозиции в Думе вошел и я.

Главой этих думских комиссий был назначен тоже А. Ф. Керенский.

– Это было что-то такое, что напомнило мне события 9 января 1905 года, – сказал Александр Федорович, – очевидцем которых я тогда оказался.

– Ту страшную картину, которую увидели члены комиссии при расследовании условий жизни горнорабочих золотодобывающей промышленности, трудно передать, и никто из членов этих комиссий не мог представить и понять, как в тех суровых, жутких условиях могли жить, работать и даже просто существовать люди, – сказал Александр Федорович. – И так же как после расстрела демонстрации 9 января, никто из пострадавших тоже не мог понять, что же с ними произошло.

– Ну и чем же кончились расследования ваших комиссий страшного преступления расстрела рабочих на реке Лена? – спросила я.

– Вместо трущоб, в которых жили рабочие, начали строить дома, и была повышена зарплата. Мы испытывали удовлетворение от проделанной нами работы, – сказал Александр Федорович.

– Александр Федорович, так как вы уже упомянули, что были очевидцем расстрела демонстрации 9 января 1905 года в Петрограде, очень, очень прошу, расскажите, пожалуйста, как это все произошло.

– Это был тогда не Петроград, а Санкт-Петербург, – поправил он меня.

– Скажите, как вы пережили такое страшное, кровавое побоище в Санкт-Петербурге, происшедшее у вас на глазах? Ведь тогда было убито больше тысячи и ранено больше двух тысяч человек. Как могла русская армия так ожесточенно стрелять прямо в мирную толпу женщин и даже детей, идущую к царю-батюшке с царскими портретами, иконами и петицией?!!

События того Кровавого воскресенья, которых он оказался очевидцем, сказал А. Ф., произвели на него такое жуткое впечатление, что даже после прошедших с тех пор более полусотни лет он до сих пор не может забыть, как по Невскому проспекту спокойно шли, колонна за колонной, с торжественно-важными лицами, празднично одетые рабочие. Впереди шел Гапон, он нес крест, остальные несли портреты царя, хоругви, иконы. На улицах было полно людей просто любопытных, среди этой толпы любопытных был и он со своим товарищем.

– Мы были возле Александровского сада, – сказал Александр Федорович, – когда услышали звук трубы и поняли, что это сигнал боевой готовности. В это время со стороны Генерального штаба вылетела кавалерия, раздались первые залпы, и в тот же момент открыл огонь воинский отряд, стоявший напротив Адмиралтейства. Люди в панике бросились бежать, и мы тоже в ужасе бежали вместе с толпой.

– Но это была не русская армия, – сказал Александр Федорович, – это были отборные части императорской гвардии, беспрекословно подчинявшиеся чудовищно-абсурдному приказу стрелять в рабочих. Это была непоправимая, чудовищная ошибка власти – стрелять в толпу.

– Александр Федорович! Почему? Ну почему вы вот тоже говорите «чудовищная ошибка» стрелять в толпу? Ведь это не ошибка, а преступление, ошибку можно исправить, но преступление – никогда. Сталин, говорят, тоже «ошибался», уничтожая миллионы людей…

Но когда Александр Федорович сказал, что он был настолько глубоко потрясен тем, что произошло у него на глазах, что не выдержал и написал гневное письмо гвардейским офицерам: как они могли расстрелом невинных рабочих нанести непоправимый вред престижу России за рубежом!

Мне стало и странно, и даже забавно – как русские люди не меняются. Неужели и тогда, в то время, главная забота была о том, что подумают о нас за границей? А я думала, что только при Советской власти мы все время думали и заботились о том, что подумают о нас за рубежом.

Александр Федорович также сказал, что после этих трагических событий он первый раз, будучи еще очень молодым и малоопытным юристом, попал в комиссию по ознакомлению с положением рабочих и оказанию помощи жертвам этой трагедии.

– И вот здесь, – сказал Александр Федорович, – я тоже в первый раз в жизни увидел, в каких жутких трущобах жили наши рабочие и их семьи. Бедные, несчастные, они тоже понять не могли, что же с ними произошло и как и почему это все случилось.

Что же чувствовал и что делал в это время 9 января 1905 года Николай Кровавый (так в это время все его называли)?

Вот как раз я только что прочитала дневник Николая II и усиленно искала в нем то место, где он описал события, происшедшие 9 января 1905 года.

ИЗ ДНЕВНИКА НИКОЛАЯ II

«9-го января. Воскресенье. Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело! Мама приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракали со всеми. Гулял с Мишей. Мама осталась у нас на ночь.

10-го января. Понедельник. Сегодня особых происшествий в городе не было…»

Ну скажите на милость, как царь-батюшка, отец не только своей семьи, но и всей страны мог такое написать в своем дневнике? Ведь погибли и искалечены были тысячи людей, это же были отцы семейств, а он пишет – «войска должны были стрелять». Трудно поверить? Но ведь весь его дневник как две капли воды похож на эту запись.

– Вот такие преступления, как Кровавое воскресенье и тот же Ленский расстрел, когда людей даже за людей не считали и по ним можно было просто открыть оружейную или пулеметную стрельбу, как по стаду животных, и заставили народ взять оружие в свои руки и защищать себя во время Гражданской войны. И они защитили себя. Не знаю, вы, конечно, со мной не согласитесь, но это воистину было так. Это первое в мире народное государство, завоеванное народом для блага народа. Несчастье его в том, что оно попало в руки такого отвратительного, страшного узурпатора, как Сталин, – закончила я.

Почему Николай II был сослан в Тобольск?

– Александр Федорович, почему вы не отправили семью Николая II куда-либо за границу? Ведь вас обвиняют в их гибели не меньше, чем большевиков?

– Я встретился с бывшим императором Николаем II впервые уже после его отречения от престола. И попытки отправить Николая II с семьей в Англию, Финляндию или даже просто хотя бы куда-нибудь за границу оказались безуспешными. Все это происходило в самое горячее время, когда у всех членов Временного правительства было непреодолимо твердое желание, по примеру французской революции, заточить Николая II прямо в Петропавловскую крепость. Поэтому, – сказал А. Ф., – чтобы спасти Николая II от ареста, надо было найти ему с семьей более или менее безопасное убежище, единственным и самым безопасным показался Тобольск. Туда мы и старались обеспечить ему с семьей безопасный выезд, буквально с трудом вырвав нашего бывшего царя и его семью из рук жаждавшей его ареста толпы, – закончил Александр Федорович.

Почему народ не пошел за вами?

– Почему вы, Александр Федорович, с вашими ораторскими способностями, не смогли зажечь народные массы, а все косноязычные ораторы смогли? Ведь в вашем распоряжении была миллионная армия в полной боевой готовности, были союзники, были средства, а солдаты разбегались. Вот скажите: почему?!

– Видите ли, в то время, по существу, было не двоевластие, как многие любили утверждать, а были две системы управления: Временное правительство и Совет рабочих и солдатских депутатов. И русская демократия как будто была расколота на два лагеря: «буржуазный» и «революционный». И примирить эти два лагеря не было никакой возможности. В тех условиях особенно невозможно было погасить ненависть к той власти, которая хотя бы отдаленно напоминала монархию.

– Но ведь это вы свергли всем ненавистную монархию, пересажали генералов, выпустили политических заключенных из царских тюрем и обещали народу столько свобод, от которых можно было задохнуться. За вами, казалось, весь народ мог бы и должен был бы пойти в огонь и в воду. Как же вы упустили такую возможность?

– Вот так как будто и казалось. Когда произошла Февральская революция, – сказал Александр Федорович, – даже все мои друзья думали: свершилось чудо, в которое трудно поверить. В первый Исполнительный комитет на основе кооптации вошли только социал-революционеры, меньшевики, трудовики. Большевики не только не принимали в этом никакого участия, а даже отнеслись к этому враждебно, хотя вскоре все-таки прислали нескольких своих делегатов.

– Александр Федорович, ведь большевиков в том смысле, в каком вы их понимали, тогда было кот наплакал. И кто в те годы вообще имел понятие, что такое и кто такие большевики? А кто такой Ленин, и вовсе знала, да и то, наверное, очень смутно, только самая, самая интеллигентная верхушка. Но вот они, эти самые большевики, даже лишенные красноречия и средств массовой пропаганды, сумели понять желания и чаяния народа. Сумели перехватить и распространить среди малограмотного и абсолютно неграмотного населения те идеи, за которые вместе с ними пошел весь народ. Значит, они умели слушать и говорить народу то, что он хотел услышать, и обещали ему то, за что он готов был бороться до последней капли крови. Так почему же вы не могли это сделать, вас же в то время знали все, а большевиков – почти никто. Так зачем же и для чего надо было создавать тогда Добровольческую армию, призывать на помощь иностранцев, затевать кровавую Гражданскую войну, если даже сами принимавшие в ней участие не знали, не хотели или не могли никому толком объяснить, за что же они воюют.

Недавно я прочитала, как генерал Деникин формировал Добровольческую армию. Не в Петрограде, нет. А где? В Новочеркасске… И смех и грех, когда даже генерал Алексеев говорил: «Нам неоткуда было черпать свои силы, в то время как у большевиков был неисчерпаемый источник…» Почему? Да просто потому, что ни армия, ни простой народ не хотели воевать за то, за что собиралась воевать Добровольческая армия, которую возглавил сам генерал Алексеев.

Зачем же тогда при таких проигрышных обстоятельствах надо было прилагать такие гигантские усилия, проводить принудительную мобилизацию, загубить, беспощадно уничтожить столько прекрасных людей? Не проще ли было сложить все эти усилия: прислушаться к тому, что хотел народ, постараться найти общий язык для счастья и радости всей страны и сохранить жизнь миллионам? Ведь в то время, за годы Первой мировой войны, уже погибло больше 10 млн человек.

Не «большевикам» и не «красным», как вы их называли, а всей стране в то время позарез нужны были такие, как вы, грамотные люди, желавшие благополучия народу. А нашей огромной страной стали управлять люди, не умевшие иногда даже правильно расписаться. Основная вина за все это лежит на русской аристократии, на русской элите.

– Да, при других обстоятельствах все, может быть, и могло бы быть так, как вам сейчас кажется, и все, может быть, пошло бы по-другому. Но все в то время действовали и вели себя как одержимые, никто никого не хотел слушать. Большевики требовали раздать все народу, а белогвардейцы надеялись при помощи силы сохранить свои богатства и свои привилегии.

– Так, значит, Александр Федорович, под предлогом борьбы с большевизмом, о котором в то время никто еще толком ничего не знал и не понимал, во что это может вылиться, белая армия старалась мобилизовать весь мир для борьбы против своего народа. Так началась и шла четыре года жуткая братоубийственная Гражданская война. Зачем?!!

И не только во время Гражданской войны, но и после вы все отсюда прилагали огромные усилия и средства в борьбе не просто с коммунизмом, а с народной Советской властью, с советской системой, а по существу, с народом, живущим при этой завоеванной им системе и власти. Вот тут-то и была ваша ошибка. И была она еще в том, что чем больше усилий вы прилагали, тем страшнее и хуже становилось не русскому народу, а советскому, так как я имею в виду все народы, населяющие СССР. Все, что вы делали здесь, давало Сталину право душить народ у себя, а вы по принципу «чем хуже, тем лучше» старались здесь вовсю.

Не успевал закончиться один процесс, как вы давали ему пищу для другого. Сколько отсюда было предпринято уловок и провокаций, благодаря которым он мог душить и держать народ в полном повиновении и страхе. Вы ведь здесь не дремали, все ваши силы уходили на то, какую бы еще пакость придумать и подсунуть ему, а он, в свою очередь, радостно перехватывал вашу инициативу и проводил ее в жизнь. А народ, даже ненавидя Сталина, не хотел и боялся потерять то, что он в таких тяжелых боях завоевал во время Гражданской войны. Поэтому и терпел.

Сталин, собственно, совершая свои преступления, крепко держал весь народ в кулаке как заложников, спекулируя и пугая его тем, что без него произойдет возврат к прежней системе, которая ввергнет его в прошлое рабство, и снова появятся «господа и кухаркины дети».

Я не знаю, как и смогу ли вообще объяснить вам чувство, которое было у людей, помимо страха и ужаса от сталинских злодеяний: было чувство, что это моя страна, одна шестая часть земного шара, каждый клочок этой земли принадлежит всем и мне, и никто не скажет мне «прочь отсюда, я хозяин, и это принадлежит только мне». Каждый надеялся и думал: я могу получить специальность, какую захочу и на какую буду сам способен, никогда не буду безработным, и никто не отнимет у меня надежду, что завтра будет лучше, чем сегодня. А главное, все это будет зависеть от меня, моего собственного умения, а не от того, что захочет хозяин. И Сталин уверял всех, что он и только он является тем защитником, который, уничтожая «врагов народа», охраняет всю страну. Поэтому и кричали все: «Прочь изменников и предателей». И где же была ваша мировая общественность, и все вы в том числе, когда Сталин громил свой собственный народ?

При Ленине было бы лучше?

Наши разговоры не прекращались, они продолжались во время наших прогулок, во время отдыха.

Кирилл старался остановить меня. Изо всех сил старался прервать мое, как он сказал, «красноречие».

– Нет, нет, Ниночка Ивановна, пожалуйста, продолжайте, продолжайте, – всегда просил Александр Федорович.

– Вторая мировая война унесла 55 миллионов человеческих жизней, нет такого клочка на нашей земле, который не был бы обагрен святой кровью лучших из лучших наших людей. А прошло ведь всего двадцать, только двадцать так называемых спокойных лет после Первой мировой войны, Гражданской войны, великого голода 1921 года, коллективизации, сталинских голодовок и сталинской мясорубки, спровоцированной также из-за границы, во время которых погибло несколько миллионов лучших из лучших людей.

И все это, говорят, как здесь, так и там делается во имя или для блага народа. Скажите мне, какого народа? Немощных калек, осиротевших, оставшихся без отцов и матерей детей?

А если бы все в свое время решили: ну что ж, давайте посмотрим, попробуем, постараемся принять участие в этой новой, еще никем и никогда не виданной народной системе, может быть, что-то можно было бы улучшить, изменить, что-то ликвидировать, и глядишь – получилось бы что-то лучше не для отдельных лиц, не для отдельной элиты, а для народа. Мне кажется, при Ленине такая кооперация была бы еще возможна.

– Ниночка Ивановна, вы так сильно верите, что при Ленине было бы лучше?

– Вы знаете, верю. Ведь война при Ленине шла не за то, что хотел Ленин, а за то, что хотел народ, и Ленин понимал это больше всех. И если бы не умер так скоро, то сумел бы, прислушиваясь к воле народа, внести такие изменения в стране, которые удивили бы весь мир, и я глубоко убеждена – все бы пошло по-другому. Он также предупреждал, что Сталин после его смерти способен натворить черт знает что, и поэтому просил удалить его с этой работы.

Ленин старался бы примирить всех. Может быть, он не сумел бы сделать это полностью, но ведь многие из вас уехали из страны после его смерти и по инерции могли это делать почти до 30-го года, пока Сталин не захлопнул так называемый железный занавес.

Но против народной советской системы, против Советской, действительно народной власти начали ожесточенно бороться и старались задушить ее еще тогда, когда она была еще в самом зачаточном состоянии. Даже когда она была в утробе матери, из боязни, как только она родится, то отнимет у буржуазии все их состояние и привилегии, и это стоило миллионы, миллионы человеческих жизней.

Александр Федорович, вы ведь адвокат, и вам ясно, что то, что творилось при Сталине, нельзя ничем объяснить и ничем оправдать: где-то, кем-то выносились приговоры, и нам с каким-то злорадством, не успев еще дочитать, сообщали: «приговор приведен в исполнение». Народ в этом не участвовал, исчезали не какие-то уголовные преступники, а всеми уважаемые государственные деятели, и чем лучше они были, тем скорее исчезали. Как будто существовал какой-то заговор. Убийцу за одно кровавое преступление, за убийство одного человека приговаривают к смерти, а этот убийца уничтожил миллионы и продолжал оставаться на свободе. Кто его поддерживал?

Последняя встреча с Керенским

Однажды Александр Федорович признался:

– Вы знаете, чем больше я с вами разговариваю, тем больше появляется у меня желание очутиться в России.

После смерти Сталина я несколько раз ему говорила:

– Александр Федорович, попробуйте. Постарайтесь встретиться с Хрущевым – он будет очень польщен.

Я слышала от наших общих знакомых, что, когда он был последний раз в Лондоне, он пытался, но смерть опередила его.

Наша последняя встреча с Александром Федоровичем была накануне его отъезда в Лондон к сыновьям. Мы как всегда пошли вместе на выставку живописца Павла Дмитриевича Корина на 57-й улице ист-сайд. Кирилл и Александр Федорович подолгу стояли у каждой картины и делились своими впечатлениями.

Когда мы собрались уходить из выставочного зала, Александр Федорович вдруг остановился: с правой стороны у самого выхода от потолка до пола висела картина «Епископ? Или архи Епископ?» с фигурой в красном облачении. Александр Федорович обратился к Кириллу:

– Кирилл Михайлович, почему он в красном?

– Обновленец, сукин сын. Обновленец, Александр Федорович, – отпарировал как всегда очень острый на язык Кирилл.

– Нет, нет, Кирилл Михайлович, нет. Это одеяние он надевает тогда, когда молится за нас, за нас, грешных.

Мы долго гуляли в парке. Был чудный майский день. И вдруг:

– А знаете, Ниночка Ивановна, о чем я сейчас часто думаю: что, может быть, я сумел бы спасти слабую, уставшую Россию от того, что постигло ее, если бы я заключил мир с Германией вопреки желаниям наших западных союзников.

Он был тогда уже очень-очень болен. Это я узнала потом, а держался и вел себя довольно бодро. Мы вышли из кафетерия, тепло попрощались.

Умер Александр Федорович Керенский 11 июня 1970 года. Нас в городе не было, и мне было очень грустно, когда я узнала об этом. Похоронен Александр Федорович Керенский в Лондоне на кладбище «Пэтни-Вэйл». Я никогда на этом кладбище не была, но от многих знакомых слышала о скромной надписи: родился 5 мая 1881 года – умер 11 июня 1970 года. Итак, еще одна капля нашей прошлой истории ушла, утонула в бездонной пропасти нашего бытия.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации