Текст книги "Наступление"

Наступление. Часть 2. Подмосковье, Струнино. 28 ноября 1987 года

Короткий, почти зимний день подходил к концу, унылый и тусклый, как и сама осень. Рано выпал снег, занеся белым покрывалом черную слякоть оттепелей, изжившие себя, гниющие в лужах желтые листья, упавшие с деревьев, уравнял в непостижимом каком то равенстве всю природу, оставив только два цвета – черный цвет деревьев и белый цвет снега. Как было бы хорошо, если бы вот так, белым, еще не тронутым грязью оттепели покрывалом можно было укрыть всю страну, разом отрешившись от содеянного, и начав новую жизнь с чистого, морозно белого листа.

Темнело. В ожидании последней электрички на Москву – на этом направлении она идет из Александрова, Струнино – следующая, десять минут до нее – на перрон толпился, притопывая, прихлопывая, бдительно смотря за сумками и баулами вещей народ. Была осень, коварное с точки зрения климата время года – и студент, вероятно приезжавший погостить, едва ли не казачка плясал, стараясь согреться. Люди не обращали на него внимания – хмурые, сосредоточенные, погруженные в себя, они хотели только одного – быстрее промотать эту ленту дороги, выйти на своей станции, оттолкаться положенное в грязном, драно-дермантиновом кузове желтого Лиаза-скотовоза и, с облегчением, отпереть до щербинки знакомую дверь, отомкнуть чуть заедающий замок – и окунуться в привычную заводь своего угла. Вечернее путешествие по пригородному пути Московской железной дороги эти люди рассматривали как неизбежное зло на пути домой, с хамством, переполненными вагонами, жесткими, изрезанными ножами деревянными лавками общего вагона и удушливым амбре соседа.

Электропоезд не заставил себя долго ждать – длинная, темно-зеленая, мрачная змея выползла из тьмы, разрезая ее ножом прожектора головного вагона, вздохнула с облегчением, раскрывая свои расшатанные двери, поглотила очередную порцию уставшего, едущего домой люда. В вагонах было не протолкнуться, мест, конечно же, не хватало – натолкались уже в Александрове, в Струнно никто не вышел – ехали в основном до Москвы.

Вместе со всеми во второй вагон от хвоста вошел военный – но военный совсем не такой, каким обычно представляют советского военного. Скорее вольнонаемный – замызганное теплое обмундирование без погон и знаков различия, неуставная шапка – позднее ее стали называть «пидорка», но пока это была просто шапка, какой-то потухший взгляд. От военного отчетливо пахло перегаром – не спиртным, а именно перегаром, особый, затхло-противный запах, он появляется, только если пить долго и мощно.

Военный этот не стал толкаться, локтями высвобождая себе место, он так и остался стоять в тамбуре, чуть отодвинувшись в стороне от двери – чтобы не дуло. Поезд тронулся, он не держался руками, но сохранял равновесие, что было нелегко даже для трезвого человека, не говоря уж о запойном пьянице. Стальная змея упорно ползла через мрак, приближаясь к столице нашей родины – Москве, прокуренный голос хрипло объявлял остановки, с стоном и недовольным шипением открывались двери, входили и выходили люди – а ему, этому военному не было до происходящего никакого дела.

Зато было дело наряду милиции. Не так давно в электропоезде произошло убийство – милиционера, решившего пройтись в одиночку по ночному электропоезду, убили, причем не просто убили – а застрелили из пистолета, еще и забрали ПМ милиционера. Теперь милиционеры опасались ходить в одиночку – ходили нарядами по трое, но и спуску теперь ни в чем не давали. Шухер, в общем – вагонные воришки, умудрявшиеся в вагонной толчее за день наколошматить на зарплату среднего советского инженера, кляня беспредельщиков, отсиживались по катранам, гоняя буру уже на спички (денег не было), и прикидывая, когда же спадет волна.

Вот и ту – патруль из одного мента и двух курсантов школы милиции, героически протиснувшись сквозь плотные ряды советских трудящихся в жестко подрагивающем на стыках вагоне – милиционер в это время придерживал рукой кобуру с пистолетом, единственным на троих, в такой толчее и лишиться недолго – вышел в тамбур, с облегчением вдохнул полной грудью пропитанный запахами мочи хлорки и сигаретного дыма воздух. Курильщики – их было трое, под грозными взглядами стражей порядкам потушили свои наполовину докуренные сигареты, менты уже собирались переходить в другой вагон – как вдруг один и курсантов в тусклом свете плафона заметил еще одного пассажира. Потом, вспоминая, он готов был поклясться, что когда они выходили в тамбур – этого человека тут не было. Однако же он тут был – и внимание курсанта привлекло то, что он очень необычно стоял. Люди в тамбуре либо смотрят в окно, либо друг на друга, либо просто стоят спиной к стенке и смотрят на соседнюю. Этот же – стоял лицом к стене, опираясь лбом о подрагивающую зеленую панель.

Курсант остановился. Потом шагнул к гражданину. В конце концов, он был только курсантом, его еще не научили, не искать неприятностей на свою пятую точку, укрывать и подделывать заявления от потерпевших – короче говоря, он еще не стал циником и действительно хотел помогать людям. И потому – он решил вмешаться.

– Гражданин. С вами все в порядке?

Человек не ответил. Будущий милиционер трону подозрительного гражданина за рукав куртки, автоматически отметив запах спиртного. Позавчера отменили «сухой закон», водка появилась, но втрое дороже. Как шутили вездесущие «синяки» – передайте Горбачу – нам и десять по плечу. Ну, а если будет больше – будет то, что было в Польше. Только Горбачу было уже ничего не передать, третьего дня похоронили, как-то неожиданно буднично и суетно, их тогда дернули на Москву, на каждой улице стояли. Слухи ползли…

Тем не менее – нахождение в электричке в пьяном виде повод для задержания. Пятнадцать суток как с куста, а то возрадовались…

– Гражданин. Попрошу документы.

– Не надо документы, дорогой.

Милиционер резко обернулся – в тамбуре стоял военный, с красной повязкой на рукаве, пожилой. Выражение «дорогой» – типично для кавказцев – но военный говорил совершено без акцента.

– В чем дело?

Милиционер, в кильватере которого следовали курсанты, только в соседнем вагоне, уже окунувшись в толпу, заметил что второго курсанта нет – и матерясь про себя рванул назад. Оружия нет, а форма есть… какой дурак придумал… сосунки желторотые, им учиться и учиться еще. Подрежут – поминай, как звали.

– Ковальчук, что тут у тебя?

– Виктор Петрович… – желторотый назвал своего первого наставника на тернистом милицейском пути по имени-отчеству, а не товарищ-капитан как положено – вот этот гражданин документы предъявлять не хочет. И пахнет от него… водкой.

– Не надо документы – уверенно сказал военный с красной повязкой на рукаве – забираю. Мой контингент, на губе проспится. Благодарю за бдительность.

Капитан посмотрел на военного, потом на этого подозрительного мужика. Не нравился он ему – лицо почему-то серое, как на фотографии, не белое – а именно серое. И одежда у него… как с чужого плеча. Но…

Не ищи приключений на свою ж…

– Вы его забираете? – осведомился капитан, затягивая время.

– Да, забираем. Он под дисбат пойдет, не первый раз пьяный, да в самоволку.

Капитан не верил военному. Но и связываться с ним – не хотел.

– Помочь?

– Не нужно.

– Хорошо. Забирайте его. Ковальчук, пошли.

Молодой курсант обошел странного военного бочком, протиснулся в гремящий на стыках переход, чавкнули двери. Электричка, теряя скорость, подползала к следующей станции – это было уже ближнее Подмосковье.

Полковник Цагоев снял повязку, сунул ее небрежно в карман. Посмотрел на часы.

– Пошли.

* * *

Они вышли на перрон – здесь было людно, торговали семечками, чуть дальше был переход на конечную автобусов, идущих их Москвы – круговое движение, желтые туши Икарусов, дизельная вонь. Полковник купил у бабки кулек семеек, ссыпал в карман. Задержанного он не держал, просто пошел к спуску с платформы и задержанный последовал за ним. Бежать смысла не было – понятно, что военный патруль – надводная часть айсберга.

Внизу, у чугунной, колокольного вида урны, в тени платформы, полковник остановился, достал жменю семечек, принялся их лузгать, как ни в чем не бывало, бросая шелуху в урну. Люди проходили по тротуару, торопясь или попасть на платформу, или уйти с нее, не обращая внимания на двух стоящих военных никакого внимания.

– Пьешь? – коротко спросил он замызганного.

– Есть немного…

– Пока деньги не кончатся?

– Или пока под электричку не попаду.

Последние дни мельтешили в памяти Скворцова мутной пеленой воспоминаний. Деньги у него пока были… покупал ночью… пил прямо из горлышка. Мутная брага памяти вдруг вскипала, прорываясь безумно четкими, кинематографическими сценами – взлетающий над заснеженным лесом стремительный серебристый самолет, решетка системы наведения Стингера, басовитый сигнал в наушнике – цель захвачена, она даже не подозревает об этом, обычный, не защищенный самолет, резкий толчок, лисий хвост реактивного двигателя, полосующего морозный воздух клинками пламени, вспышка в небе. Крик «уходим» – и осознание страшного, немыслимого, что они сделали, и что теперь должно быть за это. Из-за этого осознания он купил первую бутылку, купил из под полы, у перекупщика, разведенную – навострились. Отойдя, крадучись шуганулся во двор, свернул жестяную кепку, опрокинул в рот воняющую сивухой кристальную струю, дарующую забвение и неведение. Это большая роскошь – забвение и неведение, вот только стоят они раз от раза все дороже и дороже.

– На службу возвращаться собираешься? – поинтересовался полковник

– А зачем? – устало поинтересовался молодой. – Дело-то решенное. Раз нашли – давайте, сам, чтобы…

– Ты совсем охренел или как?

В голосе полковника лязгнул металл

– Я тебя спрашиваю – ты совсем охренел или как, Скворцов? Тебя отправили на переподготовку на Курсы усовершенствования офицерского состава, для тебя сам командующий место выбивал. Ты до места не доехал, ушел в самоход, ездишь в электричках без билета, воняет от тебя как от последнего забулдыги. И кто ты есть, Скворцов? По тебе не дизель[95]95
  дисциплинарный батальон


[Закрыть] – зона за такое плачет.

– У меня есть билет, товарищ подполковник… – после долгого молчания сказал Скворцов – вот, смотрите…

Цагоев посмотрел на мятый билет

– Молодец. Блюдешь советское законодательство, не допускаешь безбилетного проезда. Только я теперь не подполковник, а полковник. А вот тебе – лейтенантом бы остаться за такое.

– А где Шило, товарищ… полковник.

– Шило то? Его раньше тебя нашли, ничего лучше не придумал, как на ридну неньку Украину податься. И заметь – тоже забухал. Что же вы за люди то такие…

– Какие есть, тащ полковник.

– Я тебе не «тащ» – вдруг окрысился Цагоев – я тебе не «тащ»! Меня из за вас целую неделю имеют! Вы у меня еще на пузе поползаете, голубчики. За мной!

* * *

До Балашихи они доехали на автобусе – там было большое здание, где изучали способы строительства дорог в разных климатических и временных поясах Земли, само оно находилось на двадцать пятом километре дороги М-7. Ради того, что бы иметь точную информацию о состоянии грунтов в зоне предполагаемого строительства, и прочую информацию, необходимую для строительства – отсюда в разные части света посылали людей. Возвращались – не все.

Среди людей здание – обычную бетонную коробку с большой территорией, огражденной забором из колючей проволоки звали просто – ДорНИИ.

На проходной им пришлось ждать, пока оформят пропуск, вахтер ВОХР подозрительно косился на пьяного забулдыгу, да и форма, в которую был одет полковник Цагоев здесь тоже не приветствовалась по соображениям конспирации. Правда сам полковник работал в первом отделе, поэтому ему – можно было и в форме.

В кабинете на втором этаже, маленьком и обшарпанном полковник молча поставил на стол бутылку Боржоми и вышел. Скворцову Боржоми был весьма кстати – он чувствовал себя убитым и виноватым.

Вернулся полковник скоро, вместе с ним цел Шило в какой-то гражданской телогрейке, понурый и небритый. Увидев Скворцова, он не сдержался

– Братуха!

Есть ли что-то более крепкое на этом свете, чем фронтовое братство? Настоящее, когда вместе – всего хлебнули и под пулями полежали, и на ту сторону сходили, и такое сделали, что не расскажешь – и все вместе. Фронтовой братуха – он тебе роднее всех будет, роднее мамы с папой, хоть и кощунственно так говорить.

Полковник дождался конца неуставных приветствий, солидно откашлялся.

– Товарищ полковник! – двое друзей попытались встать по стойке смирно.

– Значит так… архаровцы. Довожу до вашего сведения… учитывая сложную международную обстановку, непрекращающиеся провокации на рубежах нашей родины, возможность дальнейшего обострения обстановки, министром обороны СССР отдано распоряжение о формировании на базу курсов усовершенствования офицерского состава и частей особого назначения, находящихся в оперативном подчинении у ГБУ Экран[96]96
  группа боевого управления Экран – командование войсками специального назначения в Афганистане. В российской армии этот опыт забыт, а полковника Квачкова за предложение его возродить посадили в СИЗО.


[Закрыть] отдельного полка особого назначения центрального подчинения «Град». Переводится как «Группы активных действий», сведенные в полк. Полк будет находиться в прямом подчинении министра обороны СССР. В личный состав полка зачисляются опытные кадры рядового, сержантского и офицерского состава, прошедшие службу в составе Ограниченного контингента Советских войск в Демократической республике Афганистан, владеющие как минимум одним иностранным языком, предпочтение отдается владеющим английским языком и языками стран Востока.

Цагоев оторвался от чтения по памяти.

– Ты сколько языков знаешь, Скворцов?

– Три, товарищ полковник. Английский, немецкий и пушту. На дари… понимаю, но шлифовать надо.

– Ну вот. Полиглот! А ты, прапорщик Шило?

– Один только, товарищ полковник – мрачно сказал Шило – пушту.

– А что так плохо?

– Не даются мне языки, товарищ полковник. В школе немецкий учил тильки не помню ничего…

– Ну, вот… боевой товарищ тебе поможет язык освоить. Через полгода ты хоть еще один язык, но должен знать так, чтобы от зубов отскакивало!

– Есть…

– Далее… основными задачами полка будет являться обобщение афганского опыта и совместно с соответствующими службами министерства обороны внедрение его в части Советской армии путем проведения теоретических и практических занятий с личным составом частей и контрольных учений, активные действия в странах ближнего и дальнего зарубежья в условиях особого периода[97]97
  Особый период – предвоенная обстановка.


[Закрыть], нанесение ударов по противостоящим нам силам в странах капиталистического лагеря. Далее… при наличии положительного опыта от использования полка предусматривается его переформирование в дивизию особого назначения, с приданием сил и средств усиления. Так что любой солдат должен учиться так, чтобы в любой момент быть способным к исполнению обязанностей офицера взводно-ротного звена. Это – как минимум.

Полковник снова прервал чтение.

– Все поняли?

Пакистан…

– Так точно.

– Вот и отлично. Далее. Информация о полке, его численности, вооружении, методиках подготовки, ставящихся боевых задачах и результатах их выполнения является государственной тайной, ее раскрытие будет расцениваться как измена Родине с соответствующими последствиями. За контрразведку в полку отвечаю я, так что болтать и в самом деле не советую.

– Так точно.

– Служить в полку будут только кадровые военнослужащие, званием не ниже лейтенанта и прапорщики. Контракт подписывается не менее, чем на десять лет, выслуга идет год за полтора, в боевых условиях – год за три. При этом – в полк принимаются только добровольцы. Добровольцы – рыкнул полковник – шаг вперед!

Оба друга, Скворцов и Шило шагнули вперед, насколько это позволяли размеры кабинета.

– Вот и хорошо – сказал Цагоев, садись за обшарпанный стол и громыхая сейфовой дверцей – тогда будем оформляться.

* * *

Вечером огласили приказ – за длительную самовольную отлучку из части старший лейтенант Скворцов понижается в звании до лейтенанта, Шило – получает взыскание в виде выговора с занесением в личное дело. Понижать Шило было некуда – прапор он и есть прапор.

* * *

Оружейники 1. Ташкент. 1987 год

Когда то давно, война была намного проще, чем она есть сейчас. Два вида вооруженных сил: пехота и конница. Ну… еще осадные орудия, колесницы, потом пушки появились. Экзотика, типа боевых слонов у Ганнибала. Но суть войны оставалась та же самая: одна армия вторгалась в какую-то страну, другая должна была ее защитить. Где-то они встречались – две армии, на удобном для битвы месте и происходило сражение, в котором одна из армий побеждала, а другая проигрывала. Огромное значение имело мастерство полководца, и намного меньшую, чем сейчас – мастерство индивидуально каждого солдата. Нет, не храбрость, храбрость всегда была нужна на поле боя – а именно мастерство.

Первыми ласточками нового типа войн стали войны в двух странах, находящихся на разных краях европейского континента. И там и там – в России и в Испании – народ не захотел покориться завоевателю и поднял дубину народной войны. И в том и в другом случае – против Наполеона Бонапарта. Испания была оккупирована полностью, в России Наполеон оккупировал один из крупнейших городов – Москву, но ни там ни там удержаться не смог, и закончилось все тем, что казаки вступили в Париж, армия Наполеона была разгромлена полностью, Франция – оккупирована. Сейчас это выглядит смешным – но в те времена Наполеон Бонапарт обратился к Императору Российскому Александру Первому с жалобой на незаконные методы ведения войны, на то что некомбатанты – простые крестьяне, нападают на его фуражиров и убивают их. События 1812 года, вошедшие в историю под названием «Отечественная война[98]98
  На самом деле они должны были называться первой отечественной, Первая мировая война – второй отечественной, а вторая мировая – соответственно третьей отечественной. Хотя первую мировую советские историки старались не замечать, и второй отечественной ее называли лишь при Романовых. А зря.


[Закрыть]«стали первым грозным предупреждением всем, кто вынашивал планы посягнуть на Россию. Посягая на Россию, завоеватели имели дело не с государством и его армией как раньше – а с целым народом. Для Европы это было дико – земли переходили из рук в руки, менялись короли и государства, но никто не начинал против чужого короля войну на тотальное уничтожение. Даже когда начиналось народное сопротивление (например, сопротивление голландцев испанской короне) – оно начиналось как сопротивление против угнетения, а не как сопротивление самому факту оккупации той или иной территории. Россия же всегда жила «не так как все» – и возможно, поэтому в Крымскую, ставшую фактически войной всей Европы против России иноземные захватчики так и не рискнули идти вглубь страны, какой бы слабой она в тот момент не казалась. Остановились – наверное, вовремя, иначе бы вторая отечественная прошла бы тогда, и нет сомнений, чем именно она бы закончилась.

Первая мировая, она же вторая отечественная война выбилась из общей канвы войн тем, что это была единственная в истории человечества позиционная война: все остальные крупные вооруженные конфликты, как до так и после первой мировой были маневренными.

То, что успела забыть Европа за полтора столетия, напомнила ей Россия в сорок пятом – третья или Великая отечественная война закончилась тем же, чем и первая – штурмом вражеской столицы и полной оккупацией государства-агрессора. Вопреки общепринятой трактовке это была не война Германии против СССР (той же России), и не война стран Оси против СССР – это была война всей Европы против СССР. Вся Европа, включая и примкнувшую в последний момент к когорте победителей Францию работала на Третий Рейх, и работала отнюдь не из-под палки. Вся Европа был представлена в ваффен-СС[99]99
  Не нужно путать СС и Ваффен-СС. Это разные вещи, и солдаты ваффен-СС, «зеленой СС» даже порой стыдились того, что делали «черные СС».


[Закрыть] или «зеленых СС», там были национальные полки и целые дивизии. Фактически корпус ваффен-СС стал прообразом, предтечей войск Европейского союза, объединенной Европы. Вообще, первая и третья отечественные войны похожи очень во многом, несмотря на то что их разделяют сто тридцать лет. Ведь и нашествие Наполеона называли «нашествие двунадесяти языков».

Вторая мировая война впервые отличалась широким распространением партизанской войны, прежде всего в тылу стран Оси. Маки во Франции, партизаны в России, четники и титовцы в Югославии – партизанская война внесла неоценимый вклад в разгром фашизма, но в то же время глупо было бы говорить, что партизанщина внесла решающий вклад в разгром фашизма. Если бы не классические боевые действия, ведущиеся фронтами и армиями – партизанское и повстанческое движение в тылу было бы жестоко подавлено.

Кстати, апелляции Наполеона Бонапарта к варварским методам ведения войны почти в точности совпадают с апелляциями западных историков, причем не только немецких в последнее время – что И.В. Сталин, призывая уничтожить всех немцев до последнего все таки поступил нецивилизованно.

Афганская война, та которую вел Советский Союз, стала новым словом в истории войн, по каким-то параметрам ее нельзя сравнивать ни с одной из ведшихся до этого. Ближе всего к этой войне – история ухода Франции из Алжира. И тут и там основными противниками стали исповедующие агрессивный ислам партизаны. И тут и там основным способом ведения войны были диверсии и террористические акты. И тут и там партизаны готовились на территории соседнего государства и получали поддержку извне. И тут и там страна, ведущая войну, попыталась пресечь проникновение террористических групп через границу, создав запретную линию, в Афганистане это была «Завеса», зона минирования и активных действий спецназа, в Алжире это была линия Мориса, зона сплошных укреплений на границе, постоянно патрулируемая.

Разница была только одна – но существенная.

Если посмотреть на Францию и на Алжир – становится понятно, что метрополия просто физически не могла контролировать столь крупную территорию, осаждаемую агрессивными исламистами, Алжир был слишком многолюден и велик территориально. Если же оценить размеры и мощь Союза Советских Социалистических Республик и территорию, которую предстояло контролировать – то возникал только один вопрос: почему мы так долго возимся?

Немалую роль в том что «слишком долго возимся» играла сама местность Афганистана – в отличие от Алжира с его пустынями и плоскогорьем, здесь рельеф местности был настолько сложен, а климатические условия настолько экстремальные, что на большинстве территории страны использовать бронетехнику не представлялось возможным. Тем самым советская военная мощь сразу ставилась в непривычные ей рамки, действия без прикрытия броней и без возможности маневра. Фактически получался замкнутый круг – тяжелейшие потери повстанцев компенсировались постоянным притоком добровольцев «на джихад». В стране существовали десятки укрепленных районов, не контролируемых ни советской армией, и национальными афганскими властями, периодически спецназ их штурмовал, но через месяц их снова занимали душманы, а бомбить было сложно и бессмысленно: обычные бомбы не могли вскрыть пещеры, а применять стратегическую авиацию почему-то было нельзя. Через границу просачивались караваны: благодаря действиям спецназа в рамках операции «Завеса» проходил сначала один караван из двух, потом один из трех – но проходил же! Пустыня Регистан – одни направления, только езди, спецназ постоянно выставлял в ней засады, но в сеть попадалась в лучшем случае половина грузов. Вертолеты и самолеты теперь использовались с опаской: на вооружении душманов появились Стингеры, самонаводящиеся зенитные ракеты, выстреливаемые с плеча. К шестому году войны стало ясно, что противник перехватил и плотно удерживает инициативу, обычными методами действий инициативу себе не вернешь, и даже ввод дополнительного контингента бессмысленен. А новый генеральный секретарь, который очень любил говорить – дал два года на то, чтобы побеждать. Только два – не больше.

На сей раз, это была не просто война. Это была война, словно поднявшаяся из глубины веков, война жестокая, грязная, тотальная. Солдатам сверхдержавы противостояли голодные, завшивленные, жестокие, неграмотные, но фанатично верящие в Аллах боевики. К восемьдесят шестому афганцы, пуштуны среди них составляли меньшинство – большинство составляли наемники, уголовники, переброшенные со всех стран арабского Востока и северной Африки, китайские и пакистанские военнослужащие и сотрудники спецслужб. Те, кто говорит, что это была война афганского народа – заблуждается и сильно, начинавшаяся действительно как война ЧАСТИ афганского народа, к тому времени это была совсем другая война.

По сути это была война средневековья против современности, и самое страшное – средневековье пока побеждало.

Но это было неправильно – средневековье никак не может победить современность. За солдатами ОКСВ, посланниками современности в мире дикости стояла огромная страна. Там дети ходили в бесплатную и превосходную по качеству даваемых знаний школу, потом поступали в институты, и тоже бесплатно, они ходили в кружки в Доме Пионеров и занимались в различных секциях. Советские дети были сильнее тех, кто знал только то, что втемяшит им в голову в медресе полуграмотный, недобрый и фанатичный мулла. Они должны были победить – и, забегая вперед, скажу, что они и победили.

Неправильно будет сказать «войну выиграл один человек», несправедливо хотя бы по отношению к тем, кто навсегда остался в этой проклятой земле. Но в данном случае это было близко к истине – значительный, очень значительный вклад в победу внес всего лишь один человек. Это был очень молодой человек, он не служил в армии по причине сначала учебы в институте, а потом брони, он никогда не ступал на землю Афганистана и никогда не видел живьем ни единого душмана. Однако, его вклад в окончание афганской войны – сложно переоценить.

Молодого человека звали Рамиль Галеев, он был наполовину русским, а наполовину татарином, и родился он в Казани, в большом городе в самом центре огромной страны, в большой и дружной семье. Мужчин в семье было двое, он сам да отец, ведущий конструктор на Казанском вертолетостроительном заводе, одном из пяти[100]100
  Казань, Ростов-на-Дону, Москва, Арсеньевск и Улан-Удэ


[Закрыть], что производил винтокрылые машины, боевые и гражданские. У него было целых три сестры и мать, учительница английского языка в самой обычной казанской средней школе. Поскольку у матери-учительницы английского языка сын просто не может не быть отличником по этому предмету – Рамиль вместе с сестрами учился английскому, считай с детского сада и говорил по-английски уже к первому классу. А поскольку отец работал конструктором на заводе – Рамиль нередко бывал на самом заводе. Предприятие считалось режимным, с ограниченным допуском – но в Советском Союзе считалось нормальным и правильным, если образовывались рабочие династии и сын начинал работать там же где отец – да и какой вред может принести обычный школьник? Потому сотрудники ВОХР, стоящие на проходной, когда видели Рамиля – улыбались и пускали его на завод.

В Казани, в отличие от Арсеньевска, Москвы и Ростова-на-Дону не было собственного КБ, производили и ремонтировали они вертолеты конструкции Михаила Леонтьевича Миля, конструктора вертолетов, не уступавшего знаменитому Игорю Сикорскому. Милевцы сидели в Москве и Ростове, а их заклятые друзья, КБ Камова, которое отняло у них победу на последнем конкурсе по созданию перспективного боевого вертолета – на другом конце страны, в Арсеньевске. Заводы в Улан-Удэ и Казани были предназначены для того, чтобы производить уже разработанную в других местах продукцию – но КБ в Казани все-таки было. Все дело было в том, что при производстве вертолетов поступали замечания и предложения от потребителей, надо было осваивать новые конструкции, часто приходившие из головных КБ сырыми, надо было оказывать помощь смежникам. Поэтому, часть конструкторов в Казани была из Москвы и Ростова, здесь они были в командировках, а часть – все таки своя, местная. Завод большой, без конструкторов нельзя. Местные, кто работал здесь были больше технологами, чем конструкторами, они больше внедряли и улучшали, а не придумывали новое.

На КБ выписывали большое количество журналов авиационной тематики, некоторые – такие как Helicopters и Flight International Рамиль брал домой и читал от корки до корки, постепенно постигая специфическую техническую терминологию на чужом языке. Работа отца оказала большое влияние и на хобби Рамиля – он ходил во дворец пионеров, в кружок авиамоделизма. Его возможности ходить на авиационный завод, спрашивать каких-то советов у настоящих конструкторов, а также пробитая «шефская помощь» от завода Дворцу Пионеров сделали Рамиля неофициальным лидером и главным конструктором в авиамодельном кружке, там он привыкал работать с разными материалами, просчитывать жесткость конструкций, и самое главное – он понял, что нет ничего недостижимого. Все можно сделать своими руками, а мешает в таком случае – обыкновенная лень.

Естественно, когда он подрос и окончил школу, вопроса «куда поступать» не было – только «Туполевка», Казанский авиационный институт имени А.Н. Туполева. Он располагался на одной из главных улиц Казани в большом, построенном в тридцатые здании. В свое время, в Казань эвакуировали МАИ – московский авиационный институт, и теперь Казань стала одним из центров авиастроения огромной страны. Все-таки во всем можно найти что-то хорошее, и даже в такой жуткой, как тогда была, войне.

Первый раз он задумался над этим в середине семидесятых, когда он еще был простым казанским пацаном, ходящим в школу. Читая очередной номер Flight International, он наткнулся на заметку об американской авиационной технике, применяемой во Вьетнаме. Больше всего его поразил огромный черный самолет, который назывался штурмовиком, но по размерам он никак не напоминал штурмовик, скорее грузовой самолет. Если верить его краткому описанию – то самолет имел несколько пушек и пулеметов и стрелял не вперед, как положено – а вбок, на вираже. Информации про него было мало – но Рамиля это заинтересовало, как любого подростка его интересовали необычные, и выделяющиеся из ряда вещи. Правда, заинтересовало это его в сугубо утилитарном плане – он искал, какую бы модель ему построить.

Вечером он поговорил с отцом – отец как раз занимался в этот момент схожей проблемой. Первоначально вертолет Ми-8 разрабатывался вообще без вооружения, это был чисто десантный вертолет с ограниченной задачей – доставить десант в нужную точку и высадить его. Прикрывать десант должны были другими силами и средствами, в частности для этого был разработан и уже поставлен «на поток» вертолет Ми-24А, так называемая «веранда» и уже разрабатывался новый – Ми-24В, которому в будущем суждено будет прославиться в Афганистане. Надо сказать, что разработка вооружений в СССР происходила не так, как в США, инициативных работ было очень мало, армия сама ставила конструкторов в жесткие рамки, на «инициативки» не выделяли средств. Но Америка, в данном случае воюющая во Вьетнаме оказывала благоприятное воздействие на советскую военную и военно-техническую мысль. Появились во Вьетнаме подствольные гранатометы – значит, и у советского солдата они должны быть, спешно надо поднять тему «Искра», благополучно запоротую несколько лет назад. Автоматические гранатометы – сначала вспомнили запоротый в тридцатых автоматический гранатомет Таубина, которым, если бы ума тогда хватило, можно было бы рассеять толпы прущих на страну фашистов, а нужный гранатомет срочно сделал опытный Нудельман. Если на американских транспортных вертолетах обязательно есть пулеметы – значит, и на наших они также должны быть. Потому, после того, как первые из захваченных вьетнамцами UH-1 прибыли в СССР – в конструкторских бюро закипела работа.